ГЛАВА 2
Кто прочертит по земле дорогу,
По которой ты ко мне вернешься?
Я же не вернусь к тебе вовеки -
Слишком хорошо тебя я знаю.
Таллэ
Осенью, по настоянию Тира и при поддержке Эрика и Лонгвийца, скоростные болиды оборудовали системами наведения. Самыми простыми — такие использовались на Земле перед началом Второй мировой войны. Чуть позже в повсеместное использование вошли пневматические противовоздушные баллисты, сродни тем, которые ставили лонгвийцы на своих боевых шлиссдарках. Чудовищные сооружения, стреляющие с высокой скоростью и оснащенные лонгвийскими системами наведения.
Снаряды, разумеется, были заговоренными.
Тир однажды наблюдал изготовление таких снарядов и поразился простоте и вульгарности процесса. Свинцовые и каменные болванки заговаривались конвейерным методом. Болванок было много — на транспортере помещалось не меньше сотни, а снарядный мастер произносил заговор всего один раз.
Пять минут невнятного бормотания, и готово — вся сотня переливается перламутровым сиянием.
Аж жуть брала. Тир наблюдал в действии мастерскую в пригороде Рогера, но ведь и у кертов были подобные. И вообще у всех. Из-за этих ПВО скоро летать будет невозможно.
Запас посмертных даров пора было пополнить. Он не знал точно, сколько у него осталось, но подозревал, что меньше, чем нужно, чтобы чувствовать себя комфортно. То есть, определенно, больше двух, но те времена, когда два посмертных дара в запасе он считал достаточным количеством, остались далеко в прошлом.
Сейчас посмертные дары нужны были не только ему.
Однако Старая Гвардия оставалась в столице, несмотря на то, что керты на новых болидах основательно потеснили вальденцев и вот-вот могли вернуть себе свою столицу. Эрик считал вмешательство старогвардейцев неоправданным, а старогвардейцы знали, что в таких вопросах Эрик не ошибается. Если он считает, что на фронте без них обойдутся, значит, так оно и есть.
Тиру от этого, правда, было не легче.
Им всем хотелось воевать. Не убивать — без убийств изнывал только легат, — просто делать что-нибудь более значимое, чем регулярное патрулирование неба над Рогером. Жить так, чтобы чувствовать каждый день. Слишком резким оказался контраст между напряженностью фронтовых будней, когда они почти не спускались с неба на землю, и затянувшимся, определенно, слишком затянувшимся отпуском.
Отпуск закончился, работа началась, но разве можно сравнивать?
С некоторых пор щитовой домик с изрисованными порнографией стенами казался старогвардейцам милее родных особняков на обновленной Гвардейской улице.
Тир понимал их. Он сам рад был бы возвращению в тот дом. Несмотря на то, что им впятером приходилось жить в одной тесной комнате. Несмотря на то, что каждый день и каждую ночь их могли убить. Несмотря даже на то, что в холодные дни слишком часто приходилось открывать печную дверцу, чтобы подбросить дров, и языки пламени плясали, угрожая вырваться и поймать.
Вообще-то, так было нельзя. Люди должны ценить мирную жизнь, а не рваться на войну. Даже с учетом того, что постоянно затевают все новые и новые войны.
— А мы все еще люди? — поинтересовался Падре, когда в один из вечеров они остались вдвоем за столиком в «Антиграве». — Знаешь, Суслик, мне кажется, затяжной сезон охоты не добавил нам человечности.
— Мы делали то, что было необходимо.
— И это — чистая правда. Давно хотел спросить: ты печешься о нашем душевном состоянии для себя или для Эрика?
— А как ты думаешь?
— Думаю, что для нас самих. — Падре усмехнулся и отсалютовал бокалом. — Ты нас любишь, парень. Но что ты будешь делать, когда всех нас убьют?
— Заберу себе ваши жизни.
— Тоже неплохо.
Зато, оставаясь в Рогере, он мог бывать дома каждый день. И с каждым днем эта возможность становилась все более ценной. Тир наблюдал, как развивается плод в чреве Катрин, как он меняется, превращаясь из ничего в нечто. Его ребенок. Сын… Связь этого крохотного существа с отцом была прочнее, чем связь с матерью, но Катрин не стоило знать об этом.
Имя его сына было — Риддин, что означало «Живущий в мире с людьми». И, надо сказать, Тир надолго задумался над тем, откуда ему известно, как переводится имя, услышанное впервые в жизни. Вопрос однозначно был из тех, над которыми стоит поразмыслить, да только размышления ни к чему не привели.
В конце зорвальда врач сообщил Катрин, что у нее родится мальчик. Она сияла, рассказывая об этом. И Тир в первый раз за все время общения солгал ей, сделав вид, что не знает пола ребенка.
Он терпеть не мог лгать. И, между прочим, очень быстро начинал злиться на людей, принуждавших его ко лжи. Но любые переживания Катрин могли сказаться на состоянии Риддина, так что расстраивать ее было нельзя, а она наверняка расстроилась бы, узнав, что известие, столь важное для нее, для Тира давно уже не новость.
Держать ее на расстоянии. Не попадаться на глаза. Не пугать. С того дня как Катрин поселилась под крышей его дома, Тир делал все, чтобы она как можно реже вспоминала о его существовании. Для ее же блага — для блага Риддина — Катрин можно было видеть только одну из множества его личностей, а в своем доме Тир не контролировал происходящие с ним перемены. Он не мог все время держать себя под контролем — на это не хватило бы никаких сил, никаких способностей к лицедейству.
Сложно все это было. Почему нельзя поручить вынашивание ребенка какой-нибудь машине? Машина сделала бы все идеально, машине полностью можно было бы доверять, машина вся — вся целиком — была бы сосредоточена на выполнении своей задачи, не отвлекаясь на то, что происходит вокруг до тех пор, пока происходящее не несет угрозы развитию плода.
А женщина? Даже сравнивать с машиной нельзя. И кто только додумался доверить женщинам такое важное дело, как дети?!
Процесс развития завораживал Тира, сложность и рациональность этого процесса невозможно было представить — только видеть, только наблюдать изо дня в день, восхищаясь тем, как прекрасно создание новой жизни. Удивительно: в существе меньше ладони размером формировались мозг и внутренние органы, мягкий, но отчетливо человеческий скелет, нервная система — все настоящее! Все это рано или поздно начнет действовать. И в мире появится еще одна жизнь.
Тир смотрел, как развивается его сын, и понимал, что совершал в своей жизни ошибку за ошибкой с того самого дня, как научился убивать. Ошибки были непростительные, осознавая их, он кривился от стыда и запоздалых, бесполезных теперь сожалений.
Убийства… почти все совершенные им убийства были бездарны.
Что он отнимал? Только жизнь. Совершенно упуская из виду вот эту поразительную, непредставимую сложность процесса созидания. Он оставлял тела почти неповрежденными, упускал силу, которую мог бы получить, разрушив все, что создавалось столь тщательно и с таким искусством. Оказывается, чтобы научиться полноценно убивать, необходимо знать — видеть, — как зарождается жизнь.
Что ж, впредь нужно не повторять ошибок.
Конечно, возможность убивать качественно есть не всегда. Но на будущее любую такую возможность нужно использовать до конца. Никакого больше баловства со сворачиванием шей или убийством при помощи слов. Нет. Только нож и набор инструментов, с помощью которых тело можно будет разъять на мельчайшие составляющие.
…Южную часть Рогера перестраивали, причем перестраивали в сумасшедшем темпе, используя новейшие лонгвийские технологии. Платили только за аренду машин. Исхар И’Слэх отказывался признавать законы, запрещающие использовать лонгвийскую магию в других государствах. Он привык работать с удобством и не собирался от этой привычки отказываться.
Когда Вотаншилльский институт попытался предъявить ему претензии, И’Слэх сначала не понял, в чем дело и чего от него хотят. А когда на него попытались давить — здорово разозлился. До стрельбы не дошло — о чем Риттер, к слову, сожалел, очень уж ему хотелось посмотреть, как язычник будет стрелять по магам — но о том, что он шефанго, подданный Торанго, и имеет право убить любого, кто даст ему повод, Исхар магам напомнил. Посоветовал им обратиться с претензиями к барону де Лонгви, на чем переговоры и закончились.
Почему-то к Лонгвийцу маги идти не захотели.
Смекнув, что с помощью тех же самых лонгвийских машин И’Слэх сможет воплотить и свой проект по перестройке всего Рогера, Риттер здорово приободрился. В начале лета, получив от архитектора смету, славный рыцарь пересчитал ее, с учетом вальденских строительных возможностей, и сумма получилась на порядок больше. А оказалось, что пересчитывал зря.
Словом, жизнь в стольном городе Рогере била ключом. На фронте «Дрозды» искали Орсия.
А Тир пропустил праздник Солнцеворота и весь следующий день — тоже. Он летал вдвоем с Шагратом, пытался определить максимальную дальность «прыжка». Был занят.
Вернувшись домой, он не нашел Катрин.
В доме не было ни ее, ни ее вещей. На туалетном столике в ее опустевшей спальне лежала расчетная карта «Антиграва» с обнуленным счетом.
Девочка — умница — догадалась перевести всю сумму на разные счета в разных банках, а сейчас и на каждом из этих счетов осталось хорошо, если по паре олов.
Это первое, что Тир сделал — проверил, куда ушли деньги.
Потом он отправился к Сарен, страшно удивившейся тому, что хозяин лично явился к ней домой, да еще и в неурочное для визитов время — было уже к полуночи. Тир не церемонился с ней, поймал взгляд и велел отвечать на вопросы. Сарен, пожалуй, ответила бы и так, но тратить время на то, чтобы довести до сознания полусонной женщины, что от нее требуется, Тиру абсолютно не хотелось. К тому же под гипнозом люди склонны вспоминать даже то, что считают забытым.
Сарен вспомнила немногое. Рассказала, что хозяйка вернулась со всенощной бледная и, кажется, даже поплакала в своих покоях. Заходить к ней она запретила. А еще в сердцах обозвала Сарен безмозглой язычницей.
Ничуть не обидевшись — чего ж обижаться на женщину в положении? — Сарен немножко прибралась, приготовила для хозяйки обед, да и ушла домой. Все как обычно.
Тир велел ей идти спать и направил Блудницу к дому духовного отца Катрин.
Казимира разбудил тихий стук в окно спальни. Отодвинув штору, светлый князь увидел Тира, сидящего в машине с открытым колпаком. На улице мело, снег меньше чем за минуту успел запорошить легату воротник куртки и волосы. Тир был без шлема. Ну понятно. Не надеялся, что поднятый среди ночи Казимир вот так, с ходу, отличит его от любого другого гвардейца.
«Спускайся», — знаком показал Казимир.
Тир кивнул. Закрыл колпак, и Блудница провалилась вниз.
— Что такое? — сонно спросила Дара, выглянув из-под одеяла. — Тревога?
— Нет, — Казимир надеялся, что говорит правду, — ничего страшного. Суслик в гости зашел.
— А. — Ясно было, что Дара ничуть не удивлена. Она давно привыкла к любым выходкам Тира.
А вот Казимир не привык. И, впустив позднего гостя в дом, хотел недовольно поинтересоваться, давно ли у Старой Гвардии заведено наносить визиты в такое интересное время. Но увидев лицо Тира, спросил:
— Что случилось?
— Мне нужно, чтобы ты отправился в Свято-Никольский храм. Прямо сейчас.
— Понятно, что прямо сейчас, — Казимир стряхнул с его волос и воротника нерастаявшие, твердые снежинки. — Я спросил, что случилось.
— Катрин, похоже, сбежала. Ее духовник что-то ей напел, а сейчас прячется в церкви, сука…
— Сбежала? Да она же на пятом месяце!
— Вот именно, — резко ответил Тир.
— Извини. Я не подумал… Ты не можешь попасть в церковь, да? Как зовут этого попа?
Церковь должна была быть открыта круглосуточно. Большая церковь — таких в Рогере имелось всего две. И именно сегодня двери одной из них оказались крепко заперты.
Казимир подумал, что кроме главного входа есть ведь вход в ризницу, оглянулся на повисшую низко над землей Блудницу и, резко выдохнув, ударил открытой ладонью в резные высокие двери. Самих дверей он даже не коснулся, а запирающий их изнутри толстый брус засова переломил, как гнилую деревяшку.
Очень хотелось услышать, что сказал бы об этом Тир, но ладно уж, и так понятно, что ему такое и не снилось.
Войдя в высокие двери, Казимир машинально перекрестился, досадливо тряхнул рукой и отправился к алтарю, где скучковались привлеченные треском засова пятеро священников. Тиру нужен был Польрен Туль, но для начала можно было поймать кого угодно.
Шаги отражались в пустом зале звонким эхом. Но голос одного из попов заглушил эхо, величественно взмыв к церковным сводам:
— Сын мой, по какому праву вы сломали двери дома Божьего?
Величественность оказалась слегка подпорчена проскочившим в конце истерическим взвизгом. Чернорясые боялись, и нельзя было их за это винить: любой испугался бы, явись к нему среди ночи драконий сын Казимир Мелецкий, пусть даже в условно человеческом облике.
Казимир знал, что глаза у него сейчас светятся, а волосы и кожа сияют фосфоресцирующим блеском: обычный эффект переключения в боевой режим. Когда-то подразумевалось, что это должно устрашать, с веками превратилось в чисто декоративную функцию и вот снова пригодилось для устрашения.
— Не ломал я ваши двери, — сказал он громко, — где Польрен Туль?
— Сын мой, как настоятель этого храма, я прошу вас удалиться. Возвращайтесь утром, и при солнечном свете мы с вами обсудим все, как подобает христианам и просто разумным людям.
— О! — хищно обрадовался Казимир. — Настоятель!
И взлетел, в один миг преодолев расстояние, отделяющее его от алтаря.
Попы, хоть и испуганные, тоже оказались ребята не промах, моментально сомкнули ряды, заслонив собой намеченную Казимиром жертву. Драться им вроде бы было не положено, по крайней мере, не в церкви, но Казимир плохо помнил, что можно делать священникам, а что нельзя. Поэтому он, просто на всякий случай, оглушил двоих, до которых сразу дотянулся. Шагнул в образовавшуюся брешь и взял настоятеля в динамический захват:
— Святой отец, там, снаружи, мой друг, он очень стесняется и ни за что не войдет без приглашения. Пригласите его. Или я убью здесь всех, кто не Польрен Туль.
— Прекратите, — донесся голос откуда-то со стороны исповедален. — Польрен Туль — это я. Думаю, будет достаточно, если я выйду и встречусь с вашим другом.
— Как пожелаете. — Казимир и не подумал отпустить настоятеля.
О том, что священник может проявить готовность к самопожертвованию, Тир его предупреждал. Хоть Вальден и считался цивилизованным государством, христианская церковь по-прежнему отправляла сюда людей, готовых не только нести слово Божье, но и умирать за него. И драться, кстати, тоже. Но для драк существовал орден св. Реска.
— Вперед. — Светлый князь кивнул на открытые двери.
Он отпустил заложника только после того, как Туль оказался снаружи.
— Может быть, вы хотя бы представитесь? — спросил настоятель, разминая запястье и болезненно морщась. — Хотелось бы знать, кого я буду прощать и благословлять.
— Я князь Мелецкий. В благословении, спасибо, не нуждаюсь, в прощении тоже.
Оставив таким образом последнее слово за собой, Казимир поспешил к выходу. Не хотелось ему надолго оставлять Тира наедине с Польреном Тулем. Кто знает, что выкинет священник? И, кстати, неизвестно, что может выкинуть Тир…
— …принесешь в жертву, — услышал Казимир, выйдя на улицу и щурясь от секущего лицо снега.
Отец Польрен стоял, заложив руки за спину и чуть склонившись вперед. Он был не намного выше Тира, но, казалось, старался подавить его если не ростом, то хотя бы позой.
— Зачем? — спросил Тир.
И в голосе его Казимир услышал непривычную растерянность.
— Именно этого потребует от тебя хозяин!
— Эрик потребует, чтобы я убил своего сына? Да вы сумасшедший…
— Сатана, а не Эрик, — вмешался Казимир, подходя ближе. — Он думает, что ты сатанист и, как заведено у сатанистов, принесешь своего первенца в жертву.
— А у сатанистов так заведено?
— Это действительно то, что тебя сейчас интересует? — изумился Казимир.
— Бред какой-то. Он же не псих, он в своем уме, но зачем-то выдал Катрин заведомо ложные данные, на основании которых она… чтоб ты сдох, сука! — Тир вдруг пнул священника в пах, и Казимир едва успел схватить его в охапку, не позволив нанести по скорчившемуся телу удар, который мог оказаться смертельным.
— Она рискует жизнью моего сына. — Тир дернулся, пытаясь вырваться, но Казимир был сильнее.
— Ей нужно спасать его душу, — выдавил отец Польрен, с трудом разгибаясь и даже не пытаясь подняться с колен. — Ей стало плохо в храме.
— Ей стало плохо, потому что она провела в церкви всю ночь. Мать твою, идиот, это же беременная женщина, ей может стать плохо где угодно! Стоять! — рявкнул Тир, вывернувшись-таки из рук Казимира и с яростью взглянув на паперть, куда выбежали остальные священники. — Не двигаться! Ты, — он схватил Туля за волосы, запрокидывая его голову, — не ври мне, поп. С одного раза ничего бы не вышло. Ты трахал ей мозги несколько недель. Вы говорили о том, что ей нужно спасаться. Куда она собиралась бежать? Отвечай!
— Я не знаю. Я велел ей ничего мне не говорить. Ты — чародей, мое знание могло погубить и ее и ребенка.
— Охренительно. — Тир отпустил его и брезгливо встряхнул ладонь. — Спровадил девку из города, а там хоть трава не расти. Где она, что она — не твоя забота. Ну что за мразь… Стоять! — громко приказал он, развернувшись, куда-то за спину Казимиру.
Светлый князь оглянулся, попенял себе за невнимательность — к церкви уже бежали стражники. То есть уже не бежали — стояли, выполняя недвусмысленный приказ.
— Слушай меня, — Тир встал на колени рядом с отцом Польреном, — я не могу тебя убить, не хочу неприятностей, поэтому ты сделаешь то, что я прикажу. В праздник Богоявления ты придешь в храм… — Дальше он говорил так тихо, что Казимир не слышал ни слова. Отец Польрен слышал и кивал как заведенный.
— А теперь забудь о том, что видел меня сегодня, — приказал Тир, поднимаясь на ноги. — Вы все, — он поманил к себе попов и стражников, — идите сюда, я расскажу вам, что здесь было.
О том, что в Свято-Никольский храм попытался ночью вломиться пьяный дурак с силовым резаком, не иначе украденным со стройки, в столице посудачили, но довольно вяло. В послепраздничные дни и ночи чего только не случается. А пьяные — это пьяные, от них всего можно ждать. Хорошо еще, что дурень поломал только засов, не повредив драгоценную резьбу на дверях.
Но оказалось, ночной дебошир был только предвестником по-настоящему ужасных событий, разыгравшихся в праздник Богоявления. Отец Польрен Туль, уважаемый и любимый всеми прихожанами, сошел с ума и поджег храм с помощью Огненных Колб, загодя распределенных по молельному залу, на хорах, в ризнице и в исповедальнях.
Прихожане к тому времени еще не собрались, но все священники, включая обезумевшего Польрена, сгорели живьем, не сумев выбраться из огненного ада.
— Зачем вы это сделали, фон Рауб? — Эрик был так спокоен, что становилось холодно. — Это бессмысленное убийство. Я надеюсь, у вас есть хоть какие-то оправдания.
— Мне не в чем оправдываться, ваше величество. Никто из ваших подданных не погиб, а убивать священников вы мне не запрещали.
— Вам что, нужен полный список тех, кого нельзя убивать?
— В идеале — да. Я пополняю его понемногу, но было бы удобнее, если бы ваше величество сами его огласили. От начала и до конца. Можно в письменном виде.
Повисла пауза.
Эрик обдумал слова Тира и спокойно констатировал:
— Эта наглость переходит все границы. Легат, вы повредились в уме?
— Вопрос не риторический? — уточнил Тир. — Тогда ответ «нет». Я в своем уме, и убийство не было бессмысленным. Священники Свято-Никольского храма считали меня сатанистом, следовательно, себя считали моими врагами и вели себя соответственно. Я убил своих врагов. То же самое я делаю на фронте. И я не вижу разницы.
— Все христианские священники считают тебя сатанистом, — тихо произнес император, — все до единого, Тир, кроме моего брата. Ты собираешься убить их всех?
— Я не могу убить всех воюющих кертов и не могу убить всех христианских священников, ваше величество.
— И ты действительно не видишь разницы.
Эрик не спрашивал, он утверждал. Тир был рад, что император понял его точку зрения, но с удовольствием выслушал бы, в чем, по мнению его величества, заключается разница между кертами и попами. Если бы это мнение не противоречило здравому смыслу, Тир принял бы его как руководство к действию. Точнее — к бездействию. Он отменил бы свое решение убивать попов.
— Что же мне с тобой делать? — спросил Эрик безнадежно, и Тир насторожился, боясь уловить в голосе хозяина намек на слабость… намек на страх. За страхом непременно последует предательство. Попытка убийства. Так бывает всегда…
— Ладно. — Его величество встряхнулся. — Формально ты никого не убивал и ничего не сжигал, Туль все сделал своими руками. Но на будущее, легат, не убивай в Вальдене никого, кто не грозит смертью тебе самому. Церковь не убьет тебя, пока ты под моей защитой, значит, священники ничем тебе не угрожают…
Он осекся.
Тир сполна насладился паузой, прежде чем кивнуть:
— Так точно, ваше величество. Мне — ничем.
— Найти Катрин пока не удалось. — Эрик кивнул на кресло: — Садись, не стой. Часть денег была снята с открытых ею счетов в Лонгви и Авондере, но снята одновременно, значит, это сделали два разных человека. У твоей женщины есть сообщники.
— Или враги.
— Нет, Суслик, это же шефангские банки. В них нельзя получить деньги по чеку, выданному под принуждением.
— Этой… м-мать… милой девочке способен задурить голову даже поп-параноик, что уж говорить о вменяемых мошенниках. Ладно, я понял. Спасибо, ваше величество.
— Найдем мы ее. Суслик. — Эрик спокойно набивал трубку. — Рано или поздно, найдем, никуда она не денется. И ничего не случится ни с ней, ни с твоим сыном.
