Второе понимание пришло еще несколько позже. Кружилось, кружилось, не решаясь прикоснуться к сомкнутым векам, и наконец толкнуло в бок. Темная полоса перед глазами стала еще темнее, Ивальд замычал и попробовал перевернуться на другой бок. Понимание прошептало: ты лежишь… в голой клети… давно.

Ивальд покивал пониманию и продолжил разглядывать темноту.

— Хм… — более отчетливо сказало понимание, — да ты чертовски сильно напился, коротышка. Привыкаешь…

И толкнуло снова, словно напоминая, что в состоянии ступора кузнец пролежал уже больше трех часов. А этого разве достаточно? Ивальд опять замычал, на этот раз почти умоляюще, но новый тычок оказался на удивление болезненным. Подземник приоткрыл глаз, постепенно концентрируясь на размытом пятне стены перед носом, и попробовал приподняться на локте. Понимание поднесло к лицу крохотный пузырек, от которого в нос штопором ударил пронзительно кислый запах. Кузнец поперхнулся, гася естественные позывы, и мгновенно сел, едва не ударившись затылком о перегородку клети.

— Вставай. — Торбранд убрал склянку в кошель и отошел, рассматривая догорающие в очаге угли.

— Зачем? — машинально спросил Ивальд, руками растирая отекшее лицо, но конунг даже не повернул головы.

Кузнец слез с лавки, ногами нащупывая ботинки, и принялся обуваться, путаясь в пальцах. Вокруг него царил полумрак: догорал очаг, масло с шипением заканчивалось в высоких светильниках. Храп, бессвязные стенания и шумное неровное дыхание дюжины человек наполняли длинный дом.

Подпоясываясь, Ивальд подошел к конунгу, на фоне затухающих головешек разглядывая его стройную фигуру и широкие плечи. Торбранд был без плаща — темно-красная рубаха, серые, а не черные как у всех, штаны и сразу несколько кожаных поясных ремней, в художественном беспорядке надетых прямо один на другой. Нож, пара кошелей, кисет. И украшенные раумсдальским узором ботинки, которые так хотел Ивальд. Темные с проседью волосы северянина были прихвачены тоненьким ремешком.

Медленно качнув рукой в призывном жесте, Торбранд пошел прочь, позвякивая тяжелыми браслетами на запястьях.

— Иди за мной. — Бесшумным звериным шагом он двинулся к двери.

Ивальд, на ходу опрокинув в рот кружку ледяной воды, догнал конунга уже на пороге.

Они покинули дом, направившись в сторону, куда Харальд кузнеца еще не водил. Коридор, широкая тусклая эстакада, поворот. Стараясь не отстать от Торбранда, подземник прямо на ходу пытался прийти в себя. Сейчас, вероятно, часов пять утра, если не меньше. Конунг разве вчера не гулял, что такой свеженький?

Ивальд вспомнил, что когда они с Арнольвом ломали друг другу ребра, Торбранда на его месте действительно не было. И куда он его ведет? На душе становилось все поганее, а в самые отдаленные ее уголки неожиданно начало проникать такое… Ивальд взглянул на свои начинающие подрагивать пальцы и спрятал руки. Это, наверное, похмельное… Глаз наткнулся на плиты пола, в этом месте почти нехоженые и покрытые ровным слоем серой пыли. Они сюда сами редко наведываются! Что тут?

Конунг свернул по коридору и остановился. Ивальд задрал голову, не тая благоговейного трепета, неожиданно пришедшего изнутри, подобно знаниям о словах и названиях. Узкая дверь была зажата между высокими массивными деревянными колоннами, сплошь покрытыми руническими письменами. Руны также шли и по самой двери, и по косяку, по электронному замку и даже по дверным ручкам. Темнота, наполнявшая коридор, заставляла жаться к стенам, и не проведи Ивальд всю жизнь под землей, непременно так бы и сделал. Но сейчас он только замер, с удивлением рассматривая манипуляции конунга с пультом доступа. Ладно подземник, но как человек может видеть в таком мраке, когда источник света — это лампы в десяти метрах за поворотом коридора и мерцание кнопок на замке?

Узенькие створки, вместо того чтобы привычно открыться, расползлись, прячась в колонны. Еще раз махнув кузнецу рукой, Торбранд шагнул внутрь.

Ивальд не знал, что происходит. Может, это взбунтовались остатки Мишкиной крови, может, рванулись наружу запечатанные священниками Убежища страхи, но мышцы неожиданно свело, как судорогой, ладони вспотели, а внутри словно взорвали гранату. Такого вихря и водоворота эмоций подземнику еще не приходилось испытывать никогда. Отзываясь пульсирующей болью в ране, одна задругой проходили перед внутренним взором картинки, смысла которых он не понимал. Видения, образы и даже звуки, словно освобожденные конунгом из этой забытой северянами комнаты, как стая обезумевших и диких зверей, голодных до человечины; набросились на кузнеца, грозя разорвать. Кровь вскипела — огромный черный волк одним прыжком скакнул через небосклон, сжимая в зубах окровавленное солнце…

Дверг очнулся, когда уже был внутри, а за спиной смыкались створки. Торбранд стоял рядом, сверху вниз внимательно разглядывая кузнеца. Протянул руку, будто приглашая осмотреться и располагаться, и Ивальд на собственный страх воспользовался этим приглашением. Поднял глаза и едва не закричал.

Еще свежи были в нем воспоминания о храмах, передаваемые миссионерскими Братьями из уст в уста. О местах, где душа наполняется покоем и добротой, словно попав в отчий дом, о бесконечно высоких куполах, под которыми так привычно видеть шумные стаи белоснежных птиц, о мире и тишине, царящей в местах их Бога. То, с чем Ивальд столкнулся, перешагнув за конунгом порог, было чем-то похоже на эти рассказы. Примерно так же, как контрабандисты напоминали викингов…

В том, что это был храм, сомневаться не приходилось ни секунды… Но какой!.. Ивальд плохо знал язычество, а сказать точнее, не знал его вовсе, но Фенрир снова взвыл в его жилах, заставляя глотать чужие воспоминания. Языческое капище, на которое привел его Торбранд, наполняло душу смятением, силой и мокрым соленым ветром. Представ перед высоченными резными идолами северян, Ивальд почувствовал, что теперь сущность его точно не найдет покоя. Никогда.

У дальней стены довольно просторного помещения на возвышении из плоских камней, перед потухшим очагом полукругом стояли идолы. Шесть больших, а рядом несколько поменьше. Искусно вырезанные из цельных стволов, заботливо окрашенные, чтобы вызывать трепет и почитание, языческие боги молчаливо и грозно рассматривали чужака, с каждой минутой становящегося одним из их детей. Пахло сыростью, страхом и старой кровью.

— Для того чтобы стать раумом, тебе необходимо понять, кто помогает нашей крови быть сильнее других… — Это Торбранд сказал или слова прозвучали где-то в голове?

Нерешительно, но обреченно, как будто за ноги тянули, Ивальд сделал несколько шагов в сторону капища. Обернулся, с некоторым облегчением заметив, что северянин идет рядом.

— Это Один, — конунг кивнул в сторону главного, центрального идола, — Одноглазый Отец мудрости, рассчитавшийся за нее собственным оком и жизнью. Он дарует тебе победу, он же волен и отнять ее, если надумает призвать на пир в воинские чертоги светлой Вальхаллы. У него много имен, и он конунг в Асгарде, жилище великих Асов. К нему ты будешь взывать в битве, его помощи попросишь, когда твоей душе понадобится совет… Это Фригг, — Торбранд сдвинул руку, — жена Одина, хранительница любви и провидения… Это Тор, могучий воин и защитник подобных ему, он старший сын Одина и страж Мидгарда — мира людей. Его волшебный молот Мьйолльнир мы носим на груди, как оберег от колдовства, злых сил и неудачи. Идя в бой, призови и его, чтобы вкусить бесстрашия и ярости битвы… Это Тюр Однорукий, еще один из наших покровителей, собственной рукой остановивший Фенрира и тем заплативший за спокойствие и мир потомков, пока не вырвется на свободу Волк… Он тут для того, чтобы каждый из нас призвал его, когда собственный Фенрир сгрызет путы в твоей душе…

Ивальд вздрогнул всем телом, а конунг продолжал, водя перед собою рукой:

— Прекрасные Фрейя и Фрейр, сестра и брат, покровители плодородия, урожая, любви мужчины и женщины. Дом, в котором почитают этих детей Ванахейма, всегда будет светел и сыт. — Торбранд перевел взгляд на идолов поменьше. — Это Хальвбьёрн, чей дух мы чтим и помним, тот, от кого и пошел Раумсдаль. Изваянию множество зим. Поверь, чтобы вернуть этого, некогда утраченного, покровителя, нашим воинам пришлось пройти ровно половину мира… Это Улль-стрелок — божественное воплощение меткости и ловкости, именно к нему взывают наши снайперы… Это Нъорд и Эгир, хранители морских глубин и подводных ветров, им жертва — когда выходишь на воду… Хеймдалль, страж Асгарда, вестник начала конца…

Ивальд рассматривал капище, осторожно вглядывался в суровые и простые лица древних, как мир, богов. Неужели контрабандист Юрик был прав? Жестокие язычники, приносящие кровавые жертвы?… В наше время по сибирским лесам еще не такое встретишь. Приглашая за собой, Торбранд отошел от капища. И только сейчас, когда немного рассеялся ужасный морок, ухвативший кузнеца за самую душу, тот рассмотрел и остальную часть помещения.

У противоположной капищу стены стоял компьютер. Специальная стойка, пять мониторов различной величины, несколько клавиатур и массивные коробки системных блоков. Перед машиной пылилось несколько высоких кресел на колесиках. Так и не закрыв распахнутого в очередном шоке рта, подземник боком, стараясь не показывать грозным Асам спины, приблизился к компьютеру. Торбранд был рядом.

— Садись. — Он придвинул одно из кресел, и Ивальд молча повиновался.

Викинг подошел к компьютеру и, задумчиво глядя на пыльные клавиатуры, вздохнул. Кузнец только сейчас, в неярком свете подвесных ламп, автоматически включившихся при входе, рассмотрел лицо вождя. Тонкие морщины, дерзкий и уверенный изгиб губ, высокий лоб и пронзительные глаза. А ведь ему не больше двадцати пяти…

— Ты, наверное, думаешь, что я неожиданно моложе тебя, кузнец. — Когда Торбранд прочел мысли подземника, тот снова вздрогнул, беспокойно озираясь на капище. — Но учти, что без сна я прожил ровно вдвое больше. Считай как пятьдесят зим… Долго и тяжело.

Конунг потер пальцами подбородок, и браслеты медью подмигнули Ивальду в тусклом свете.

— Теперь слушай. Возможно, только возможно, но, проведя в Ульвборге несколько дней, ты подумал, что раумы умеют только бухать, стрелять и брать невольников, подобно последним цыганам. Не отвечай, отрок, но если я не прав хоть наполовину, пусть у Атли отвалится мошонка! Ты так думал — факт, а сейчас я попытаюсь прояснить ситуацию, — придвинув второе кресло, конунг осторожно сел, откатываясь к компьютеру, — доведя твои мысли до мрачного предела или уничтожив их без остатка. Но для начала небольшой поход в историю…

Стукнув пальцами по клавишам, Торбранд вернул машину к жизни — засвистели, разгоняясь, жесткие диски, мигнули лампы, пробудились мониторы, набирая яркость. Через полминуты Ивальд уже разглядывал таблицы и схемы, которыми в изобилии были покрыты экраны.

— Человечество уже не первое столетие балансирует на грани, разрываясь между желанием верить, что все хорошее еще придет, и упадническими заключениями о близком Конце Света. Как ни странно, но в конце двадцать первого века в Европе даже сложилось довольно распространенное религиозное течение, утверждающее, что Конец Света уже наступил, что Антихрист не первую зиму среди людей, а мы все существуем лишь в новом, им самим измененном мире, тогда как все достойнейшие давно на небесах… Люди гадают, люди верят. Нить, удерживающая мир на краю, все тоньше и тоньше, и ты не найдешь ни одной основной религии, в которой не говорилось бы о Конце. Люди ждут. Что интересно, Третья мировая, основой которой являлось противостояние мира арабского миру европейскому с его филиалами за океаном, паники и особых волнений, как этого можно было ожидать, так и не вызвала. Возможно, это было связано с минимальным применением ядерного оружия и не вызвало резонанса, потому что оружие, как и вся война, было направлено на благое, святое, можно сказать, дело.

Без битвы было не обойтись, и на это прикрыли глаза, перестав вопить о ядерной угрозе. Люди довольно оперативно сориентировались, что, уронив полдюжины боеголовок, можно все так же растить детей, гулять с собаками, зарабатывать деньги и только не выходить из дома, когда дует юго-восточный ветер… В наступившем безразличии ожидание Апокалипсиса трансформировалось в учение об Апокалипсисе произошедшем. Бояться, мол, не нужно, мир уже мертв…

Перед глазами Ивальда на одном из мониторов замелькали фотографии, вырезки из газет, кадры хроники и старинных телевизионных новостей. Управляя мышью, Торбранд одним движением руки прокручивал перед подземником последние двести лет человеческой истории.

— В самом начале двадцать второго века, более восьмидесяти зим назад, началась Четвертая, самая непредсказуемая и неожиданная, мировая война, доказавшая всем неверующим, что мир еще жив и способен вонзить кинжал в собственное сердце. Продолжавшаяся почти три зимы, затянувшая в водоворот все цивилизованные страны, но развязанная, как ни странно, не политиками, а бизнесменами, эта война была наиболее страшной. Вот таблицы общемировых потерь, а эти цифры — это раненые, лишившиеся крова или отброшенные в Черные Земли, как их стали называть после арабских бомбежек. Человечество сильно поредело, сдвинулось с привычного пути развития и на протяжении этого столетия неожиданно породило просто невероятное количество не просто уродов, но уродов, возведенных в степень рас. Государства пали, границы размылись и потерялись под радиоактивным снегом. Те, кто ушел от мира, как, например, часть наиболее старинных Убежищ еще в середине двадцать первого, лишь сильнее замкнулись в себе и окончательно отвернулись от выжженной поверхности, что продолжала рожать страшных детей.

Торбранд вздохнул, отворачиваясь от компьютера, и мимо подземника бросил взгляд на капище.

— Так же как новая война доказала, что мир не умер, как многие предполагали, я могу сейчас, после Четвертой мировой, доказать, что и это еще был не конец. Существует Вселенский Ясень — Иггдрассиль, на стволе которого размещаются все Девять Миров, одним из которых является Мидгард — серединный мир, дом людей. Дверги, люди, альвы, йотуны, тролли и турсы, Ваны и Асы и многие другие населяют эти миры, скованные единой линией ствола. — Конунг заставил Ивальда перевести взгляд на другой монитор, на котором вращалась трехмерная цветная картинка, изображавшая нанизанные на могучее древо диски миров. — Они существуют раздельно, и лишь избранным, великим или очень умелым дозволено пересекать грани. Это мир, как мы его видим. И так же как и в любых других верованиях, основанных на могуществе бога или множества богов, этот мир обречен встретить конец. И так же как и все остальные люди, наши предки в какой-то момент тоже поверили, что конец этот уже наступил…

Северянин потер руками лицо и вздохнул, словно вспоминал то, чего видеть никогда не мог.

— Сказано было мертвой прорицательницей, вещей вёльвой, самому Одину, а после донесено и до всех людей, что рухнут однажды миры и сгниют корни Иггдрассиля. Наступят времена Волка, когда человек ослепнет от собственной ярости и начнет убивать своих братьев… Век мечей… После великих войн наступит большая зима — Фимбульветр, что продлится три раза подряд, унося с собой в Хель то, чего не смогли разрушить человеческая жестокость и безумие. Но и это не принесет мирам покоя. И когда треснет ствол ясеня, прогремит над девятью мирами Гьяллархорн — рог Хеймдалля, стража богов. Пирующие в Вальхалле со Всеотцом забудут о пирах, собираясь в последнюю битву, и он сам поведет в нее достойнейших из живших когда-то. Поведет, чтобы встретить армию йотунов и турсов в последней схватке, имя которой — Рагнарёк, Битва богов. Будет свободен коварный Ас Локи, вырвутся на волю и его дети — Фенрир и Йормунганд — Волк и Змей, первый пожрет Луну и Солнце, второй выпустит на волю Мировой океан, что слизнет в свое ненасытное чрево последних живых. С юга придут те, кто всегда был ненавистен роду людей и Асов, огненные великаны и чудовища, а вести их будет Сурт, вождь Детей Огня и убийца Фрейра. С севера надвинутся льды и вечный мрак. Боги сразятся с богами, герои — с жуткими тварями, а остальным будет предложено встать на любую из сторон в попытке склонить чашу судьбы. Звезды погаснут в зареве сгорающей земли, многие Асы и люди найдут в этой битве свой конец. Один, Тор, Хеймдалль, Тюр, Фрейр… А когда окончится Рагнарёк, все Девять Миров будут испепелены пожаром последней войны — таков будет Конец.

— А после? — неожиданно спросил Ивальд, облизнув пересохшие губы и не отрывая взгляда от картины Ясеня.

Торбранд грустно улыбнулся:

— А после миры возродятся и выжившие снова вернут в Мидгард человеческий род. Другие миры, другие боги, другая история… — Конунг замолчал, словно закончил или потерял нить разговора.

Ивальд беспокойно заерзал на стуле, разглядывая протекающие мимо образы.