Глава 50
МОЛОТ

Послеполуденное солнце заливало жаркими лучами пристань Тира, к которой причаливал паром. На каменных плитах пристани тут и там блестели лужи, над которыми поднимался пар, и воздух казался Перрину таким же влажным, как в Иллиане. Пахло дегтем, и деревом, и канатами — к югу от реки виднелись далекие верфи. Запахи специй и железа, ячменя, парфюмерии и вин смешивались с сотнями других ароматов, но в этой невероятной смеси Перрин не мог вычленить знакомые запахи из множества других, большей частью доносящихся из складов за причалами. Когда откуда-то с севера неожиданно налетел порыв ветра, юноша уловил в нем рыбные запахи, которые тотчас исчезли, как только ветер подул в другую сторону. Не было никаких притягательных ароматов того, за чем следовало бы охотиться. Разум Перрина инстинктивно потянулся в поисках волков еще до того, как он понял, что делает, а поняв, тут же загнал себя в оберегающие рамки. Последнее время юноша слишком часто ослаблял бдительность и самоконтроль. Конечно же, волков здесь нет и быть не может. В таком городе — невозможно. Но Перрину не хотелось чувствовать себя таким... одиноким.

Как только с баржи на причал опустились сходни, он повел Ходока по причалу, за Морейн и Ланом. Гигантские очертания Твердыни Тира высились слева от них, а сама крепость, скрытая тенью, была похожа на большую гору, несмотря на огромное знамя на самой высокой ее башне. Перрин не хотел смотреть на Твердыню, но казалось невозможным глянуть на город и не увидеть ее. Он все еще здесь? Свет, если он попытался попасть туда, то, может быть, сейчас уже мертв. И тогда все было напрасным.

— Что мы здесь ищем? — спросила Заринэ у него за спиной. Она не перестала задавать вопросы; она просто не задавала их Айз Седай и Стражу. — В Иллиане нам довелось повидать Серых Людей и Дикую Охоту. Что же такого таит в себе Тир? Иначе почему кому-то так хочется держать вас подальше от него?

Перрин огляделся: казалось, ни один из рабочих, возившихся с грузами, ничего не услышал. Юноша был уверен, что учуял бы их страх, если б они услышали хоть словечко. Перрин удержался от резкого замечания, вертевшегося у него на языке. У девушки язык был еще острее, да и бойчее вдобавок.

— Я бы хотел, чтобы ты попридержала свое нетерпение, — прогрохотал Лойал. — Кажется, Фэйли, ты надеешься, что здесь все пройдет так же легко, как в Иллиане.

— Легко? — пробормотала Заринэ. — Легко! Лойал, нас пытались убить дважды за один вечер. Происшедшее в Иллиане само по себе вполне подходит для песни об Охотнике. О какой легкости ты говоришь?

Перрин страдальчески поморщился. Он не хотел, чтобы Лойал называл Заринэ именем, которое она сама для себя выбрала; это было как постоянное напоминание Морейн, что девушка — тот самый сокол Мин. И это нисколько не влияло на размышления Перрина о том, не была ли она той красивой женщиной, о которой Мин тоже его предупреждала. По крайней мере, я еще не наткнулся на ястреба. Или на Туата'ан с мечом! Картинки необычнее вовек не выдумать, или же я купец, торгующий шерстью.

— Прекрати свои бесконечные расспросы, Заринэ, — сказал он, прыгнув в седло Ходока. — Ты поймешь, почему мы здесь, когда Морейн найдет нужным сказать тебе об этом.

Он старался не смотреть на Твердыню. Девушка поглядела на него темными раскосыми глазами:

— Я не думаю, что ты в это твердо веришь, Перрин. Именно поэтому ты мне ничего не говоришь, тебе сказать нечего. Уж лучше бы честно в этом признался, фермерский сынок.

Молча вздохнув, Перрин поскакал вперед, удаляясь от причалов вслед за Морейн и Ланом. Даже со своей настырной напористостью Заринэ не могла ничего выведать у Лойала, когда тот отказывался отвечать на ее вопросы. Перрин подумал, что девушка обязательно примется теперь изводить его, чтобы он тоже называл ее взятым ею именем. Но даже тогда он ей не поддастся.

Морейн пристроила на спину лошади свой дождевик, привязав его поверх торчащего горбом позади седла безобидного вида узла, в котором таилось свернутое знамя Дракона. Несмотря на жару, она надела голубой льняной плащ из Иллиана. Широкий капюшон скрывал лицо женщины, а кольцо Великого Змея висело на шнурке у нее на груди. Тир, сказала Морейн, не запрещал появляться в городе Айз Седай, объявив вне закона лишь направление Силы, но Защитники Твердыни зорко следили за любой женщиной, носящей такое кольцо. Морейн же не хотела, чтобы в этот раз за ней следили.

Лан сунул свой меняющий цвета плащ в седельную сумку еще два дня назад, когда стало ясно, кто послал Гончих Тьмы. Саммаэль, подумал Перрин с содроганием и постарался не произносить этого страшного имени даже в мыслях. Но кто бы их ни послал, других преследователей не было. Страж не сделал никакого замечания о духоте в Иллиане, как не высказался и о меньшей жаре в Тире. Его серовато-зеленая куртка была все время наглухо застегнута.

Сам же Перрин наполовину расстегнул куртку и расшнуровал ворот рубашки. В Тире могло быть немного прохладнее, чем в Иллиане, но все-таки здесь было так же жарко, как летом в Двуречье. И парило, как обычно после дождя, и влажный воздух делал зной еще невыносимее.

Топор свисал на ремне с высокой луки седла. Там он был всегда под рукой, если понадобится, но Перрин чувствовал, что его лучше не носить.

Юноша удивился, увидев грязь на улицах, по которым они ехали. По представлениям Перрина, только деревни и небольшие городки имели земляные улицы, а Тир был одним из самых больших городов. Но путникам казалось, что люди здесь не обращали никакого внимания на грязь, многие ходили босиком. Внимание Перрина ненадолго привлекла женщина, шедшая на небольших деревянных платформах, и он удивился, почему все эти люди не носят такую же обувь. Мешковатые штаны на здешних мужчинах выглядели так, будто защищали своих хозяев от жары надежней, чем пригнанные по фигуре, какие носил он сам, но Перрин почувствовал бы себя дураком, даже если бы только примерил огромные штаны. Он вообразил себя в этих дурацких портках и в круглой соломенной шляпе и тихонько посмеялся над этой картиной.

— Над чем ты смеешься, Перрин? — спросил его Лойал, озабоченно глядя на проходящий мимо народ. Уши его совсем поникли, кисточки затерялись в шевелюре. — У этого люда вид... как у побежденных, Перрин. Когда я был здесь последний раз, они были совершенно не такими... Даже тот, кто позволил вырубить свою рощу, не заслуживает того, чтобы так выглядеть.

Перрин, вместо того чтобы привычно смотреть вперед, начал вглядываться в лица прохожих, и у него крепло убеждение, что Лойал прав. Чего-то недоставало во многих из этих лиц. Надежды, наверное. И еще любопытства. Прохожие равнодушно смотрели на проезжающих мимо всадников, беспокоясь лишь о том, чтобы не оказаться на пути лошадей, а то и вовсе не замечали верховых. Огир, сидевший на лошади, которая могла сойти за большую ломовую, для них, видимо, ничем не отличался от Перрина или Лана.

Когда путники миновали высокую серую городскую стену, улицы изменились, появились широкие каменные мостовые. У ворот всадников проводили жесткие темные глаза стражи. На солдатах были блестящие кирасы поверх красных мундиров с широкими рукавами и узкими белыми манжетами. Голову каждого защищал круглый шлем, украшенный гребнем. Вместо мешковатых шаровар, которые носили другие горожане, на стражниках были плотно облегающие штаны, заправленные в сапоги до колен. Солдаты хмуро посмотрели на меч Лана и сжали рукояти своих мечей, заметив к тому же секиру Перрина и его лук. Но, несмотря на косые, острые взгляды, в их лицах тоже была какая-то пришибленность, будто не существовало для них больше ничего достойного служения и приложения каких бы то ни было усилий.

За городской стеной здания были больше и выше, хотя большая часть их не отличалась от построек на окраине. Очертания крыш поразили Перрина, особенно остроконечные кровли; но он уже насмотрелся на такую уйму их разновидностей с тех пор, как покинул дом, что только задавался вопросом, какими гвоздями крепились черепичные плитки. В некоторых местах черепичные крыши настилали вообще без гвоздей.

Дворцы и огромные особняки возвышались среди небольших неприметных домов, и казалось, что все они строились беспорядочно. Напротив массивного, состоящего сплошь из башен и белых прямоугольных куполов, окруженного со всех сторон широкими улицами здания могли тесниться лавки, гостиницы, невзрачные домишки.

Гигантский дворец с фасадом, украшенным гранеными мраморными колоннами, каждая грань шириной в четыре шага, с пятьюдесятью ступенями, ведущими вверх, к бронзовым дверям в пять спанов высотой, имел соседями по одну сторону пекарню, а по другую — портняжную мастерскую.

Стали чаще попадаться мужчины в куртках и штанах наподобие солдатских, но более ярких цветов и без доспехов, и у некоторых из них были мечи. Никто здесь не ходил босиком, обуты были даже те, кто носил мешковатые штаны. Женщины носили чаще всего длинные платья, с вырезом ниже обнаженных плеч, открывающим порой и верхнюю часть груди. Женская одежда была сшита как из шерсти, так и из шелка. Морской Народ вел в Тире оживленную торговлю шелком. По улицам двигались портшезы и экипажи, запряженные лошадьми, не меньше было и запряженных быками телег и фургонов. И все-таки слишком многие лица вокруг выражали тоску и отрешенность.

Гостиница «Звезда», которую выбрал Лан, соседствовала с ткацкой мастерской и с кузницей; от самой гостиницы их отделяли узкие переулки. Кузница была сложена из нетесаного серого камня, мастерская ткача и гостиница были деревянными, хотя «Звезда» оказалась четырехэтажной, а маленькие оконца виднелись еще и на скатах крыши. Трескотню ткацких станков заглушал порой звон металла под кузнечным молотом.

Путники отдали своих лошадей конюхам, которые повели лошадей на задний двор, и вошли в здание. По всей гостинице из кухни разносились запахи рыбы, выпечки и, возможно, чего-то тушеного, а еще аромат жареной баранины. Мужчины в общем зале, как на подбор, были в туго облегающих куртках и свободных штанах. Перрин подумал, что эти люди не были богачами, хотя по его понятиям мужчины в цветных одеждах с широкими рукавами и женщины с обнаженными плечами, в ярких шелках должны были быть или состоятельными, или знатными. Но и те, и другие вряд ли стали бы терпеть такой шум. Может быть, поэтому Лан и выбрал эту гостиницу.

— Как мы уснем в таком грохоте? — пробубнила Заринэ.

— Никаких вопросов? — улыбнулся ей Перрин. Он бы не удивился, если бы она в ответ показала язык.

Хозяин оказался круглолицым, лысеющим человеком в длинном темно-синем кафтане и обычных здесь свободных штанах. Он поклонился приезжим, сложив руки на своем солидном животе. На его лице застыло все то же выражение усталой отрешенности и покорности судьбе.

— Свет да озарит вас, госпожа, и добро пожаловать, — вздохнул он. — Свет да осияет вас, господа, и добро пожаловать, — повторил хозяин, кланяясь мужчинам. Встретившись взглядом с желтыми глазами Перрина, он слегка вздрогнул и устало перевел взор на Лойала: — Свет да осияет вас, друг огир, и добро пожаловать. Больше года прошло с тех пор, как я встречал в Тире кого-то из вашего рода. Какие-то работы в Твердыне. Конечно, они жили в Твердыне, но я видел их однажды на улице. — Он замолчал и снова вздохнул; казалось, этот человек был не в состоянии даже полюбопытствовать, почему еще один огир появился в Тире и с какой вообще целью кто-то из этой компании прибыл в город.

Лысеющий хозяин, чье имя было Джураг Харет, самолично проводил гостей в комнаты. Очевидно, шелковое платье Морейн и то, что она прятала свое лицо, в совокупности с жестким ликом Лана и его мечом произвели на хозяина гостиницы впечатление, какое производит знатная леди, сопровождаемая телохранителем, и поэтому они были достойны его персонального внимания. Перрина же он воспринимал, скорее всего, как слугу, а Заринэ явно не замечал — к ее явному неудовольствию. А Лойал был для Харета, в конце концов, всего лишь огир. Позвав прислугу, чтобы сдвинуть кровати для Лойала, хозяин предложил Морейн отдельную комнату, где можно обедать и ужинать, если она того пожелает, и женщина с достоинством приняла его предложение. Все они держались вместе, небольшой процессией вышагивая по верхним коридорам. Потом Харет, продолжая вздыхать, удалился, оставив своих постояльцев у комнаты Морейн. Стены коридора были покрыты белой штукатуркой, а голова Лойала почти касалась потолка.

— Отвратительный субъект, — пробормотала Заринэ, яростно отряхивая обеими руками пыль со своих узких юбок. — Полагаю, он принял меня за вашу служанку, Айз Седай. Уж на это я не согласна!

— Попридержи язык, — тихо сказал ей Лан. — Если ты произнесешь эти два слова там, где их могут услышать, ты горько пожалеешь об этом, девочка. — Она посмотрела на Лана так, будто собралась пререкаться, но его ледяные голубые глаза на этот раз подморозили ее язычок, хотя и не охладили огонек в глазах.

Морейн как будто ничего не слышала. Пристально глядя куда-то в пространство, она мяла свой плащ, словно вытирая руки. И совершенно не сознавала, что делает, — как показалось Перрину.

— Как мы спланируем дальнейшие поиски Ранда? — спросил он, но она его, видимо, не слышала. — Что скажете, Морейн?

— От гостиницы не отходите, — через некоторое время ответила она. — Тир — опасный город для тех, кто не знает местных обычаев. Здесь Узор может быть разорван. — Последние слова Морейн произнесла тихо, словно лишь для себя. Немного повысив голос, она продолжила: — Лан, давай посмотрим, что мы можем обнаружить, не привлекая внимания. А вы, остальные, не отходите от гостиницы!

— Не отходите от гостиницы! — передразнила Заринэ, но Айз Седай и Лан уже спускались по лестнице. Однако Заринэ сказала это так тихо, чтобы ни Страж, ни Айз Седай не услышали. Потом она промолвила: — Этот Ранд... Это тот самый, которого ты назвал... — Если она сейчас и напоминала сокола, то это был встревоженный сокол. — И мы в Тире, где в Сердце Твердыни находится... И Пророчество гласит... Да спалит меня Свет, та'верен, в такое ли сказание мне хочется попасть?

— Это не сказание, Заринэ. — На мгновение Перрин ощутил ту же безнадежность, которая сквозила в облике хозяина гостиницы. — Колесо вплетает нас в Узор. Ты сама выбрала и сплела свою нить с нашими. Теперь уже слишком поздно извлекать ее обратно.

— О Свет! — опять заворчала Заринэ. — Теперь ты заговорил почти как она!

Перрин оставил Заринэ с Лойалом и пошел отнести вещи в свою комнату. Там стояла низкая кровать, удобная, но маленькая, вполне пригодная, как считали горожане, для слуги; еще умывальник и табуретка; и несколько деревянных колышков торчали из потрескавшейся штукатурки стены. Когда Перрин вышел из комнаты, в коридоре уже никого не было. Звон молота о наковальню позвал юношу к себе.

Так многое в Тире казалось странным, что для Перрина было облегчением войти в кузницу. Первый ее этаж представлял собой одно большое помещение, а вместо задней стены были две широкие створки, открытые во двор, где обычно подковывали лошадей и быков, ремень для которых висел тут же. Молоты стояли на своих подставках, щипцы всех видов и размеров висели на прибитых к стенам брусах, заготовки и ножи для подрезания копыт, а также другие инструменты были аккуратно разложены на деревянных верстаках вместе с долотами, зубилами, всевозможными наковальнями с рогом, прессовочными штампами и прочими приспособлениями кузнечного ремесла. В деревянных ларях лежали болванки из железа и стали различной толщины. Пять точильных колес разной степени шероховатости стояли на плотно утрамбованном полу, в кузнице было шесть наковален и три кузнечных горна с каменными стенками, при каждом свои меха, хотя только в одном из них виднелись горящие угли. Бочки для закалки стояли под рукой, наготове и наполненные.

Кузнец стучал своим молотом по раскаленному до желтизны железу, прихваченному тяжелыми щипцами. У кузнеца были светло-голубые глаза, он носил мешковатые штаны, но длинный кожаный жилет на голой груди и фартук не очень отличались от тех, которые Перрин и мастер Лухан носили дома, в Эмондовом Лугу, а толстые руки и мощные плечи выдавали многие годы работы с металлом. В его темных волосах было так же много седины, как и у мастера Лухана, — насколько Перрин помнил. Несколько жилетов и фартуков висело на стене, наверно, у кузнеца были ученики или подмастерья, но сейчас их не было видно. От огня горна пахло домом. От горячего железа тоже пахло домом.

Кузнец повернулся и сунул кусок железа, который он обрабатывал, в угли, и Перрин, шагнув вперед, принялся качать мехи. Мастер посмотрел на него, но ничего не сказал. Перрин тянул рукоятку мехов вверх и вниз медленными, уверенными, ровными движениями, поддерживая в горне необходимый жар. Кузнец вернулся к работе с горячим железом, на этот раз — на круглом роге наковальни. Перрин подумал, что, должно быть, он делает скребок для бочки. Молот звенел четкими, частыми ударами.

Мужчина заговорил, не отрываясь от работы.

— Ученик? — это было единственное, что он произнес.

— Да, — ответил Перрин так же просто.

Кузнец продолжал работать. Он и в самом деле ковал скребок для зачистки внутренности деревянных бочек. Время от времени светлоглазый поглядывал на Перрина. Опустив на мгновение молоток, кузнец подобрал короткую, толстую прямоугольную заготовку и толкнул ее в руку юноши, затем опять поднял молоток и возобновил работу.

— Погляди, что из этого можно сделать, — сказал он Перрину.

Даже не раздумывая, Перрин шагнул к наковальне по другую сторону горна и постучал заготовкой по ее краю. Раздался тонкий звон. Эту сталь не держали долго в вагранке для медленного обжига, и она не набрала большого количества углерода из угля. Перрин кинул заготовку на горячие угли почти во всю длину, попробовал воду из двух бочек, чтобы проверить, в какой из них она подсолена, третья бочка была с оливковым маслом. Затем юноша снял куртку и рубашку, выбрал подходящий по размеру кожаный жилет. По сравнению с ним большинство этих тайренских парней были мелковаты, но Перрин все же отыскал жилет по своим плечам. Найти фартук оказалось проще.

Переодевшись, он повернулся и посмотрел на кузнеца, который продолжал колдовать над своей работой, кивая и улыбаясь самому себе. Но одно лишь то, что Перрин знал, что и как делать в кузнице, еще не свидетельствовало о его умении. Он понимал: ему надо еще доказать мастеру владение кузнечным ремеслом.

Когда Перрин подошел к наковальне с двумя молотами, набором плоских клещей с длинными ручками и с остроконечным зубилом, стальной стержень раскалился до темно-красного цвета, за исключением торчащего из углей краешка. Юноша заработал мехами, следя за тем, как светлеет металл, пока он не стал светло-желтым, почти белым. Затем клещами вытянул из огня заготовку, положил ее на наковальню и взял тот из двух молотов, который был потяжелее. Весом он был, по прикидке Перрина, около десяти фунтов и с большей рукоятью, чем считают необходимым те, кто несведущ в работе с металлом.

Перрин держал рукоять молота почти за самый конец — раскаленный металл временами сыплет в отместку за удар искрами, и юноша видел шрамы на руках кузнеца из Круглохолмья, малого весьма беспечного.

Перрин не хотел делать что-то сложное и причудливое. Простая вещь представлялась наиболее уместной. Он начал с того, что сплющил, закруглил концы стержня, затем выковал середину в широкое лезвие, почти такое же толстое, как и сам оригинал, лежащий у бочонка, но подлиннее — в полторы ладони. Когда требовалось, юноша прикладывал металл к углям, поддерживая его бледно-желтый цвет, и вскоре поменял молот на другой, легче первого раза в два. Часть за лезвием Перрин утончил, потом согнул этот кусок на роге наковальни. В полученное кольцо к готовому инструменту прикрепят деревянную ручку. Установив в отверстие наковальни широкое зубило, Перрин положил на него сверху сияющий металл. Один резкий удар молота отрубил готовое изделие. Или почти готовое. Из него получится бондарный струг для подрезания и зачистки верха бочарных клепок после того, как их собьют в бочку. Когда юноша его доделает. Скребок для бочки, над которым работал кузнец, натолкнул Перрина на эту мысль.

Обрубив по горячему, юноша бросил раскаленный металл в бочку с подсоленной водой — для закалки. Неподсоленная вода давала более сильную закалку, для более твердого металла; масло предназначалось для самого мягкого закаливания, это — для хороших ножей. И для мечей. О последнем Перрин слышал, но сам никогда не участвовал в изготовлении чего-либо подобного.

Когда металл достаточно остыл — до тускло-серого цвета, — Перрин вынул его из воды и понес к точильным кругам. Неторопливая и недолгая работа с педальными колесами отточила острие до блеска. Юноша снова осторожно нагрел режущую кромку. На этот раз металл стал темнее — соломенно-палевый, бронзовый. Когда бронзовый тон волнами побежал по лезвию, Перрин отложил свое изделие в сторону — охладиться. Потом можно будет заточить режущую кромку. Повторное охлаждение в воде разрушило бы закалку, сделанную Перрином только что.

— Очень аккуратно работаешь, — похвалил кузнец. — Ни одного лишнего движения. Ты ищешь работу? Мои подмастерья бросили учебу, все трое сразу, недоумки бестолковые, а у меня много работы, ты мог бы мне помочь.

— Я не знаю, долго ли пробуду в Тире, — покачал головой Перрин. — Я бы поработал еще немного, если вы не возражаете. Давно уже не работал в кузнице и скучаю по этому делу. Может быть, я успею докончить кое-что из того, что не доделали ваши ученики.

Кузнец громко фыркнул:

— Ты умеешь больше любого из этих увальней; только и могут, что толкаться да глаза таращить, бормоча о своих ночных кошмарах. Как будто у людей не бывает иногда ночных кошмаров. Да, можешь работать здесь сколько захочешь. Да озарит нас Свет, у меня заказы на дюжину тесел, и на три бондарных струга, и соседу-плотнику необходимо долото... И вообще перечислять устанешь. Начни с тесел, посмотрим, сколько успеем сделать до темноты.

Перрин окунулся в работу, на время забыв обо всем, кроме жара металла, звона молота и запаха горна. Но наступил момент, когда он поднял голову и увидел кузнеца — тот сказал, что его зовут Дермид Аджала, — снимающим свой жилет, а двор кузницы уже погруженным в темноту. Весь свет исходил от горна и пары ламп. А на наковальне у одного из холодных горнов сидела Заринэ и наблюдала за Перрином.

— Так ты, кузнец, и вправду кузнец, — сказала она.

— Именно так, госпожа, — одобрительно вставил Аджала. — Говорит, что подмастерье, но работа, которую он проделал сегодня, не всякому мастеру по плечу, вот мое мнение. Прекрасные удары и более чем уверенные и ровные.

Слушая эти похвалы, Перрин переминался с ноги на ногу, и кузнец подбодрил его усмешкой. Заринэ смотрела на обоих с непонимающим видом.

Перрин пошел повесить жилет и фартук на место, но, снимая их, внезапно почувствовал спиной взгляд Заринэ. У него было такое ощущение, словно она прикасалась к нему; на мгновение исходящий от нее травяной запах обдал Перрина волной. Он быстро натянул через голову рубашку, торопливо, кое-как заправил в штаны и рывком надел куртку. Обернувшись, он поймал взглядом одну из тех загадочных улыбок, которые всегда заставляли его нервничать.

— И этим ты собираешься теперь заниматься? — спросила она. — Ты проделал весь этот путь, чтобы снова стать кузнецом?

Аджала помедлил, закрывая двери во двор, и прислушался.

Юноша подобрал тяжелый молот, которым работал. Боек инструмента весил фунтов десять, а ручка была длиной с предплечье Перрина. Минуту он держал этот молот в руках, и его рукам было очень хорошо. В них молот был на своем месте. Кузнец глянул один раз в глаза своего помощника и больше не обращал на них внимания. Какая разница, какого цвета глаза, главное — работа, умение обращаться с металлом, мастерство.

— Нет, — печально проговорил Перрин. — Когда-нибудь, я надеюсь, придет день. Но еще рано. — Он собрался повесить молот в предназначенное для него гнездо на стене.

— Возьми его себе, — сказал Аджала, кашлянув. — Не в обычае у меня раздавать хорошие молоты, но... Сегодня ты переделал работу, которая стоит намного больше, чем этот молот, и, может быть, он поможет тебе «когда-нибудь». Знаешь, парень, если я и видел кого, кто рожден для кузнечного молота в руках, так это ты. Так бери его. Бери, он твой!

Перрин сжал ручку молота. В руке инструмент чувствовался как нельзя лучше.

— Спасибо, — сказал он. — Я даже не могу выразить, как много это для меня значит!

— Только не забывай про свое «когда-нибудь», парень. Помни об этом.

Когда они вдвоем вышли из кузницы. Заринэ посмотрела на Перрина и спросила:

— Кузнец, а ты представляешь, какие все вы, мужчины, странные? Нет, я и не надеялась, что ты это понимаешь. — Она бросилась вперед, оставив его почесывать затылок одной рукой и сжимать молот — другой.

Никто в общем зале гостиницы не обратил особого внимания на парня с золотистыми глазами, который нес в руке кузнечный молот. Перрин поднялся в свою комнату, напомнив себе обязательно зажечь сальную свечу. Его колчан и топор висели на том же деревянном колышке, вбитом в оштукатуренную стену. Юноша взвесил топор в одной руке и молот — в другой. По весу топор с лезвием в виде полумесяца и толстым шипом был фунтов на пять-шесть легче молота, но Перрину казалось, что он в десять раз тяжелее. Переложив топор в петлю у себя на поясе, он поставил молот на пол под деревянным колышком, прислонив его ручку к стене. Рукоять топора и ручка молота почти соприкасались — два куска дерева одинаковой толщины. Два куска металла, почти одного веса. Перрин долго сидел на табуретке, пристально глядя на них. Он все еще не отрывал взгляда от молота и секиры, когда в дверь просунул голову Лан:

— Идем, кузнец! Надо кое-что обсудить.

— Я и есть кузнец, — ответил Перрин, и Страж нахмурился:

— Что, тоже зима на мозги подействовала? Нечего косо смотреть на меня, кузнец. Если ты не в силах больше нести свою ношу, то рискуешь стянуть с горы всех нас.

— Я в силах нести все, что надо, — проворчал Перрин. — Все, что нужно, я сделаю. Чего тебе нужно?

— Ты, кузнец. Ты мне нужен. Разве не слышал? Пойдем, фермерский сынок.

Прозвище, которым так часто называла его Заринэ, заставило юношу сейчас же сердито вскочить с места, но Лан уже отвернулся. Перрин выскочил за ним в коридор и быстро пошел в ту часть здания, которая выходила окнами на улицу. Он намеревался заявить Стражу, что уже вдосталь наслушался и «кузнеца», и «фермерского сынка» и что его имя — Перрин Айбара. Страж нырнул в отдельную, единственную в гостинице столовую. Окна этой небольшой комнаты смотрели на улицу. Перрин поспешил за ним.

— А теперь слушай, Страж, я...

— Слушать будешь ты, Перрин, — прервала его Морейн. — Помолчи и слушай. — Лицо женщины было спокойным, но ее глаза казались такими же мрачными, как и голос.

Перрин сразу и не заметил, что в комнате были и другие, кроме него самого и Стража, который теперь стоял, опершись рукой о полку неразожженного камина. Посреди комнаты за столом из цельного черного дуба сидела Морейн. Ни один из стульев с высокими резными спинками не был занят. В другом конце комнаты, напротив Лана, с угрюмым видом прислонилась к стене Заринэ, а Лойал просто уселся на полу, поскольку ни один из стульев ему не подходил.

— Я рада, что ты решил присоединиться к нам, фермерский сынок, — саркастически заметила Заринэ. — Морейн ничего не хотела говорить, пока ты не придешь. Только смотрит на нас, будто решает, кому из нас вскоре придется умереть. Я...

— Замолчи, — резко сказала Морейн. — Один из Отрекшихся в Тире. Благородный Лорд Самон — это Бе'лал.

Перрин задрожал. Лойал зажмурился и простонал:

— Я мог бы оставаться в стеддинге. Наверное, я был бы вполне счастлив. Женат, кого бы мать для меня ни выбрала. Она прекрасная женщина, моя мать, и плохой жены для меня не нашла бы! — Казалось, уши совсем потерялись в его лохматой шевелюре.

— Ты можешь вернуться в Стеддинг Шангтай, — ответила Лойалу Морейн. — Сейчас же уезжай, если хочешь. Задерживать тебя я не стану.

Лойал открыл один глаз.

— Я могу ехать?

— Если желаешь, — подтвердила она.

— О! — Он открыл второй глаз и почесал щеку толстыми пальцами, похожими на колбаски. — Я полагаю... полагаю... если у меня есть выбор... я останусь со всеми вами. Я уже сделал очень много записей, но не достаточно, чтобы закончить мою книгу, и я не хочу покидать Перрина и Ранда...

Морейн прервала его холодным тоном:

— Хорошо, Лойал. Я рада, что ты остаешься с нами. Я с удовольствием воспользуюсь любыми знаниями, которыми ты обладаешь. Но пока дело не сделано, у меня нет времени выслушивать твои жалобы!

— Я так понимаю, — неуверенно произнесла Заринэ, — что у меня нет возможности покинуть вас? — Она взглянула на Морейн и вздохнула: — Видимо, нет. Кузнец, если я пройду через все это и останусь жива, ты мне за все заплатишь.

Перрин ошалело уставился на нее. Я?! Эта глупая женщина думает, что во всем виноват я? Я, что ли, просил ее идти?

Он открыл было рот, но поймал взгляд Морейн и прикусил язык. Помолчав, юноша спросил:

— Это он преследует Ранда? Чтобы остановить его или убить?

— Я полагаю, что нет, — тихо ответила Морейн. Ее голос напоминал холодную сталь. — Боюсь, что он хочет позволить Ранду войти в Сердце Твердыни и взять Калландор, а потом отнять меч у Ранда. Боюсь, что он намерен убить Возрожденного Дракона тем оружием, которое предназначено возвестить о нем.

— Мы опять должны бежать? — спросила Заринэ. — Как из Иллиана? Я никогда не думала о том, чтобы то и дело пускаться в бегство, но когда я давала клятву Охотника, то думать не думала найти Отрекшегося.

— На этот раз, — сказала Морейн, — бежать нам нельзя. Мы не имеем права бежать. Миры и время держатся на Ранде, на Возрожденном Драконе. На этот раз мы будем сражаться.

Перрин с тяжелым чувством уселся на стул.

— Морейн, вы сейчас говорите столько всего такого, — сказал он, — о чем раньше и думать запрещали, не то что вслух промолвить. Вы защитили эту комнату, чтобы никто не услышал, о чем в ней говорят? Да?

Когда Морейн покачала головой, он так впился пальцами в край столешницы, что черный дуб затрещал.

— Я даже о Мурддраале говорить не буду, Перрин. Никому не ведома сила Отрекшегося, кроме того, что Ишамаэль и Ланфир были самыми сильными; но даже слабейший из них за милю, а то и больше, почувствует любую защиту, которую я могла бы поставить. И разорвет всех нас в клочья за несколько секунд. Возможно, даже не сходя с места.

— Вы говорите, он может вязать из вас узлы? — пробормотал Перрин. — Свет! Что же вы предлагаете делать? Как мы вообще можем что-либо предпринимать?

— Даже Отрекшемуся не устоять против разящего огня, — ответила Морейн. Перрин подумал, не упомянутым ли огнем она истребила Гончих Тьмы.

Тот эпизод, которому он был свидетелем, и сказанные тогда Морейн слова по-прежнему вызывали в нем беспокойство.

— В прошлом году, Перрин, я узнала очень многое. И я... более опасна, чем тогда, когда пришла в Эмондов Луг. Если я сумею подойти достаточно близко к Бе'лалу, то смогу поразить его. Но если он первым заметит меня, то уничтожит нас всех задолго до того, как у меня появится возможность нанести ему удар. — Она взглянула на Лойала: — А что ты можешь сказать о Бе'лале?

Перрин в замешательстве заморгал. Лойал?

— Почему вы его спрашиваете? — гневно взорвалась Заринэ. — Сначала вы говорите кузнецу, что намерены втянуть нас в битву с одним из Отрекшихся! С Отрекшимся, который способен убить всех нас до того, как мы даже подумать о чем-нибудь успеем! И тут же спрашиваете о нем у Лойала? — Огир нетерпеливо забормотал имя, которое взяла для себя Заринэ: «Фэйли! Фэйли!», но она даже не прервала свою речь. — Я была уверена, что Айз Седай знают все. О Свет, по крайней мере, я-то достаточно умна, чтобы не заикаться о сражении с кем-либо до тех пор, пока не узнаю о нем все, что могу узнать! Вы... — Под взглядом Морейн она прервала свою пламенную речь, продолжая что-то бормотать.

— Огир, — холодно промолвила Айз Седай, — о многом помнят, девочка. Со времен Разлома у людей сменилось намного больше ста поколений, но у огир — меньше тридцати. То, что нам неизвестно, можно узнать из их рассказов и преданий. А теперь рассказывай, Лойал. Все, что ты знаешь о Бе'лале. И желательно короче. Мне нужна твоя долгая память, а не долгое предисловие.

Лойал откашлялся, прочищая горло, — этот звук сильно напоминал громыхание дров, катящихся вниз по крутому желобу.

— Бе'лал! — Его уши выскочили из шевелюры подобно крылышкам колибри, потом снова спрятались. — Я не знаю, что не известное вам может быть в наших преданиях. О нем не часто упоминают, рассказывают только о разрушении Зала Слуг, как раз перед тем, как Льюс Тэрин Убийца Родичей и Сто Спутников заточили его вместе с Темным. Джаланда, сын Ариеда, сына Койама, писал, что его прозвали Завистливым, что он покинул Свет, поскольку завидовал Льюису Тэрину, и что он завидовал Ишамаэлю, и еще Ланфир. В «Исследовании Войны Тени» Мойлин, дочь Хамады, дочери Джуендан, назвала Бе'лала Плетущим Сети, но почему, я не знаю. Она упомянула, что он, играя в камни с Льюсом Тэрином, выигрывал, чем всегда хвастался. — Лойал посмотрел на Морейн и опять загрохотал: — Я стараюсь быть кратким, Но я не знаю о нем ничего особо важного. Несколько писателей говорят, что Бе'лал и Саммаэль оба были во главе битвы против Темного до того, как покинули Свет, и оба мастерски владели мечом. Честно, это все, что я знаю. Возможно, о нем говорится в других книгах, других преданиях, но я их не читал и не слышал. О Бе'лале не часто упоминают. Мне жаль, что я не смог сообщить вам ничего полезного.

— А может быть, и сообщил, — задумчиво сказала Морейн. — Я не знала этого имени — Плетущий Сети. Или того, что он завидовал Дракону так же, как и своим сотоварищам в Тени. Это подтверждает мои подозрения, что он хочет овладеть Калландором. Вот, должно быть, причина, по которой он выбрал для себя роль Благородного Лорда Тира. А кличка Плетущий Сети... она выдает его как интригана, методичного и терпеливого хитреца. Ты хорошо сделал, что рассказал об этом, Лойал.

На мгновение губы Лойала растянулись в довольной улыбке, затем уголки его рта опять уныло опустились.

— Я не стану притворяться, что не боюсь, — неожиданно вмешалась Заринэ. — Только дурак не стал бы бояться Отрекшегося. Но я поклялась, что буду с вами. И отступать не намерена. Вот и все, что я хотела сказать.

Перрин с сомнением покачал головой. Она точно сумасшедшая. Вот я бы не хотел попасть в эту компанию. Мне бы лучше снова оказаться дома и работать в кузнице мастера Лухана. Но вслух он произнес:

— Если он внутри Твердыни, если он ждет там Ранда, мы должны пробраться туда, раз хотим приблизиться к нему. Как мы попадем в Твердыню? Все беспрестанно повторяют, что никто не войдет в Твердыню без соизволения Благородных Лордов. А глядя на крепость, я не представляю себе, как можно проникнуть туда иначе, чем через ворота.

— Ты туда и не пойдешь, — сказал Лан. — Пойдем только я и Морейн. Чем больше народу, тем труднее туда попасть. Какой бы путь в Твердыню я ни выбрал, уверен, что он будет легким даже для двоих.

— Гайдин, — решительно заговорила Морейн, но Страж прервал ее не менее уверенным голосом:

— Мы идем вместе, Морейн. В этот раз я не намерен стоять в стороне.

Спустя мгновение она кивнула, соглашаясь. Перрину показалось, что Лан сразу расслабился.

— А всем остальным лучше бы выспаться, — продолжал Страж. — Мне нужно изучить Твердыню снаружи. — Он немного помолчал. — Есть еще одна вещь, которую я вспомнил, слушая ваши разговоры. Так, мелочь, Морейн, но она должна означать что-то, чего я не понимаю. В Тире появились айил.

— Айил! — воскликнул Лойал. — Невозможно! Весь город был бы в панике, если бы хоть один айилец прошел в ворота.

— Я не сказал, что они расхаживают по улицам, огир. На крышах среди каминных труб города прятаться не труднее, чем в Пустыне. Я видел не меньше троих, хотя никто больше в Тире их, кажется, не заметил. А если я видел троих, будьте уверены, что тех, кого я не видел, во много раз больше.

— Для меня это ничего не означает, — медленно проговорила Морейн. — Перрин, почему ты так хмуришься?

А Перрин и не знал, что хмурится, и этот вопрос был для него неожиданностью.

— Я думал об этом айильце в Ремене, — признался Перрин. — Он говорил, что, когда Твердыня падет, айильцы покинут Трехкратную Землю. Это ведь Пустыня, да? Он сказал, что это такое пророчество.

— Я изучила каждое слово Пророчества о Драконе, — тихо произнесла Морейн, — во всех имеющихся переводах. И там нет ни единого упоминания об айил. Мы неуверенно и вслепую делаем шаг к нашей цели, пока Бе'лал плетет свои тенета, а Колесо сплетает Узор вокруг нас. Но кто тогда айил — паутина Бе'лала или плетение Колеса? Лан, ты должен отыскать для меня путь в Твердыню! И быстро. Да, для нас. Быстро отыщи путь для нас.

— Как прикажете, Айз Седай, — ответил он тоном скорее теплым, чем официальным.

И Страж исчез за дверью. Морейн хмуро смотрела на стол, взор ее туманили раздумья.

Заринэ подошла к Перрину и, склонив голову набок, спросила:

— А что собираешься делать ты, кузнец? Кажется, нас оставляют здесь ждать неизвестно чего и следить в щелку, пока они пускаются в авантюру. Ты не думай, я не жалуюсь.

Как раз в последнем-то Перрин и сомневался.

— Сначала, — ответил юноша, — я собираюсь немного подкрепиться. А потом намерен подумать о молоте.