Книга: Осквернитель
Назад: 1
Дальше: 3

2

Сон – лучшее лекарство, я же очнулся разбитым и уставшим. Потянулся, разминая затекшее тело, хлебнул из глиняного кувшина теплой воды, сплюнул за борт.
Немного полегчало, но лишь немного. Внутри продолжало полыхать незримое пламя, жгучее и злое; корежило меня – будь здоров. Но это с непривычки, это пройдет.
Надеюсь…
Я вылил остатки воды из кувшина себе на голову, вытерся запасной рубахой и достал из кармана часы.
На тех – без четверти полдень.
Слишком рано.
Но торчать на лодке не было уже никаких сил, поэтому я спустился в кубрик, взвалил на плечо дорожный сундук и выволок его на палубу.
– Здесь ждите! – крикнул кормчему, перемахнул на лестницу, легко взбежал по ней и зашагал к тюрьме.
А чего такого? Тащит себе человек сундук и тащит; дело житейское. Да и некому особо по сторонам глазеть: местные обитатели с самого утра за дармовой выпивкой отправились, и окраина совершенно обезлюдела.
Именно поэтому вычислить наших наблюдателей не составило никакого труда.
На крыше ближайшего к тюрьме дома лениво возился заголенный по пояс работник, внизу еще двое парней перебирали снятую черепицу, но перебирали они ее без особого интереса и больше поглядывали по сторонам.
Тут из соседней подворотни вынырнул Хмурый и поманил меня к себе.
– Тишина? – спросил я, проходя в небольшой тенистый дворик, где за накрытым столом скучал Густав Сирлин.
– Тишина, – подтвердил головорез.
Я поставил сундук под лавку, смахнул пот с лица и уточнил:
– Местные против не будут?
– Нет, – уверил меня Хмурый и разлил по кружкам вино.
Выпив, я взял с блюда свежую булку, разломил ее напополам и уселся напротив Густава.
– А Карл где? – спросил у него.
– На корабле, – промолвил Сирлин и замолчал.
Да ничего пояснять и не требовалось, и так все было ясно как белый день.
Я улегся на лавку и уставился в раскинувшуюся над столом крону старого клена.
– Воссоединение семьи прошло не слишком удачно? – спросил, желая поддержать разговор.
– Не начинай лучше, – попросил Густав столь ровным тоном, что поднимать эту тему сразу расхотелось.
– Порошок свой чудодейственный принес? – поинтересовался тогда.
– Да, – буркнул чернокнижник и поднялся из-за стола. Навис надо мной натуральной скалой и нахмурился: – Что с тобой не так, Себастьян?
– Поясни?
– Если бы от тебя не веяло скверной, я бы решил, что какой-то чужак нацепил твое лицо. Но нет, ты – это ты, а ведешь себя насквозь неправильно.
– Насквозь? Насквозь не надо! – Я хохотнул, потер обхвативший запястье черный браслет и закинул ногу на ногу. – Ты просто плохо меня знаешь, Густав, – отшутился, продолжая смотреть в просвечивавшее меж листвы небо.
– Нельзя быть таким упертым!
– И это говорит человек, который проплыл полсвета, чтобы спасти свою дочь? Только не ври, будто никому не мог доверять! Нет, ты просто поступил так, как счел нужным. У тебя были на это свои причины – отлично! Я не против. Просто не лезь ко мне в душу, хорошо?
– Между прочим, твое сумасбродство ставит под удар нас всех!
– Долг платежом красен.
– Как тебя только в детстве не удавили, Себастьян? – в сердцах бросил Густав, опустошил бокал вина и отошел от стола.
Я тихонько рассмеялся, уселся на лавке и спросил Хмурого:
– С катакомбами разобрались?
Головорез достал из кармана серебряный хронометр, откинул крышку с выгравированным на ней морским змеем королевского военного флота Стильга и сообщил:
– Парни спустились час назад. Скоро вернутся.
– А Эдвард?
– С луком на чердаке.
Тогда я окликнул Сирлина:
– Густав, если Эд уберет чернокнижника, как быстро ты возьмешь под контроль тюрьму?
– Быстро, – ответил чернокнижник. – Тревогу никто поднять не успеет, не переживай.
– Уверен?
– Поверь мне, Себастьян, – вздохнул Густав, – разобраться с охраной – наименьшая из наших проблем. Это место не могло не наложить на людей свой отпечаток. Души их тронуты Тьмой, они как распахнутые настежь ворота, как опиумный курильщик в ожидании очередной затяжки. Вот с монастырем и монахами я бы даже связываться не стал.
– Монастыри разные бывают, – передернул я плечами, припомнив одну из своих поездок в Норвейм.
– Не без этого, – согласился со мной Сирлин и вдруг вскинул руку, призывая к молчанию.
Я обнажил нож, а Хмурый выудил из прислоненного к стене тюка самую настоящую абордажную саблю, но тревога оказалась ложной: с черного хода приютившего нас дома вывалились отправленные в катакомбы жулики.
– Порядок! – заулыбался один из них. – Прошли!
Второй только кивнул, жадно косясь на накрытый стол.
– Угощайтесь, – разрешил я, но предупредил: – На вино не налегайте.
Жулики промочили горло и принялись рассказывать о своем походе в катакомбы. По всему выходило, что добраться до стоков бывшей скотобойни проблемой не станет, но вот проникнуть в тюрьму будет не столь просто. Проход там перекрывала вмурованная в каменную кладку решетка.
– Пилить долго, – подвел итог старший из парней, – а начнем ломать, нашумим.
– На месте определимся, – решил я и отозвал Хмурого в сторону: – Сходи к ученому человеку, который нам опиумную настойку делает, возьми у него кислоту. Только быстро, одна нога здесь, другая там.
– Я карету нанял, – предупредил головорез.
– Беги, все оплачу, – пообещал я. – Встретимся внизу.
Хмурый отправился выполнять распоряжение; я выдвинул из-под лавки свой дорожный сундук и спросил Густава:
– Если Эд подстрелит экзорциста, ты почувствуешь это из катакомб?
– Да хоть из Бездны! – скривился чернокнижник, легко подхватил под мышки пару пузатых бочонков со своим нечестивым порошком и пробурчал: – Показывайте дорогу.
Вслед за жуликами мы спустились в подвал и обнаружили там провал в полу, к краю которого была приставлена не внушавшая никакого доверия деревянная лесенка, скособоченная и шаткая. Я осторожно слез до середины груди, подтянул к себе сундук и принялся уже вслепую нашаривать ногами перекладины, а когда очутился на неровном каменном полу, с облегчением перевел дух и окликнул Густава:
– Шевелись!
Когда все спустились, один из жуликов поднял потайной фонарь над головой и узким лучом света осветил пыльный пол и грязные стены.
– Идемте, мастер! – позвал он меня и первым зашагал по темному проходу.
Я прикрыл нос смоченным в полынной настойке платком и только после этого двинулся следом. Прикрыл лицо вовсе не зря: стоило выбраться в канализацию, в желобе на полу которой лениво тек узенький ручеек нечистот, несильная до того вонь сделалась просто невыносимой. Некоторое время спустя мы свернули в боковой проход-трубу, уходивший куда-то вверх, и там к вони нечистот добавился въевшийся в стены дух смерти. Кто бывал на скотобойне – тот поймет.
Низкий потолок нависал над головами, приходилось сгибаться и втягивать голову в плечи, дабы не цеплять на каждом шагу макушкой каменный свод. Сложней всего приходилось Густаву Сирлину, который в буквальном смысле слова скрючился в три погибели, пробираясь вслед за нами.
Пол покрывали засохшие отложения, подошвы ботинок проскальзывали, и несколько раз я удержался от падения лишь благодаря своевременной помощи проводника. Подъем, впрочем, долго не продлился – вскоре нам перегородила дорогу ржавая решетка, намертво вмурованная в каменную кладку стен.
Жулик со слесарным сундучком вытащил из него напильник и принялся обрабатывать ржавое железо. Минут десять раздавалось напряженное сопение и легкий скрип, потом парень уперся ногой в один из прутьев, перенес на него весь свой вес, и металл обломился, не выдержав нагрузки.
– Труха! – самодовольно ухмыльнулся жулик. – Наверху все перестроили, а решетку не заменили!
– Как-то это непредусмотрительно, – задумчиво хмыкнул Густав. – Не находишь, Себастьян?
– Есть такое дело, – согласился я с чернокнижником.
На душе было неспокойно. Слишком уж все просто.
И точно – везение долго не продлилось, да и везение ли это было?
За выломанной решеткой оказался сточный колодец с покрытыми плесенью стенами и небольшим зарешеченным отверстием в высоком потолке.
Пусть человек и протиснется, но решетка едва-едва ржавчиной тронута; можно даже напильником засохшее дерьмо не отскребать, и так видно, что здесь недавно все перестроили.
– Засада, – тихонько пробурчал жулик с напильником и вытер вспотевший лоб.
Я жестом приказал ему заткнуться, встал под отверстием, прислушался – тишина.
– Лестница нужна, – заявил Густав Сирлин. – Без лестницы, даже если я подсажу, не дотянуться.
– Подождем Хмурого, – решил я не пороть горячку.
Благо долго ждать не пришлось, и Хмурый явился уже минут через пять. С плеча у него свисала котомка, и обращался с ней головорез так бережно, будто там нашла приют гремучая змея.
В какой-то мере так оно и было.
Предвосхищая вопросы, Хмурый продемонстрировал обмотанную тряпками колбу с кислотой, и мы на всякий случай отодвинулись в сторону.
– Нужна лестница, – напомнил Густав Сирлин.
– Да, тащите! – распорядился я.
Жулики споро выполнили приказ, и парень с напильником забрался под потолок и принялся счищать с железных прутьев присохшие к ним грязь и экскременты.
– Спускайся! – потребовал Хмурый некоторое время спустя и размотал колбу. – Прикрой чем-нибудь лицо и старайся не вдыхать пары, – проинструктировал он подручного. – Главное – не пролей! И не вздумай выдергивать пробку зубами! Умрешь на месте!
Жулик вновь поднялся под потолок, просунул руки через решетку и осторожно капнул кислотой на железо. Раздалось шипение, едкий неприятный запах легко перебил сгустившуюся в подземелье вонь. Я закашлялся и отошел ко входу, но глаза продолжали слезиться и там.
– Обрабатывай следующий прут, – распорядился Хмурый. – Как обработаешь – слезай.
Парень провозился минут пять, а когда присоединился к нам, руки у него ходили ходуном, а колени подгибались. Он вручил колбу с кислотой напарнику и с облегчением перевел дух.
– На, хлебни, – пожалел я его и протянул бутыль с полынной настойкой. Позволил сделать длинный глоток, забрал выпивку и спросил: – Действует кислота?
– Действует, но еще работать и работать, – сообщил жулик.
Я откинул крышку карманных часов, хмыкнул и многозначительно произнес:
– Тогда не стоит терять время, так?
Парень обреченно вздохнул и полез наверх, какое-то время он обрабатывал напильником разъеденный металл, а потом вновь спустился за кислотой.
Дышать едкими испарениями не было никакого желания, поэтому я предложил Хмурому и Густаву подождать окончательного результата наверху. Выбравшись из катакомб, мы с комфортом расположились в тенистом дворике, но легче не стало. Наоборот, сразу захотелось вернуться и посмотреть, как продвигается работа.
Вместо этого я выложил перед собой часы и принялся безостановочно следить за часовой стрелкой. Густав Сирлин тоже не был расположен к застольным беседам, он молча пил вино, и только Хмурый не сидел без дела. Головорез постоянно отлучался со двора, то спускаясь в катакомбы, то обходя разбросанных по округе наблюдателей.
Дозорный с крыши соседнего дома прислал весточку в половине шестого.
– Шпики разъезжаются, – сообщил присланный им чумазый парнишка.
Я отпустил его и повернулся к Густаву:
– Что с экзорцистом?
– На месте, – отозвался чернокнижник, мрачный, будто сама смерть.
– Откуда такой похоронный тон? – усмехнулся я, продолжая виноградина за виноградиной обдирать кисть.
– Не нравится мне здесь, – в очередной раз заявил Густав. – Не стоит лезть в это пропащее место. Я даже отсюда чувствую, как оттуда веет Тьмой.
– Переживу как-нибудь.
– Не уверен.
– Вот и поговорили, – усмехнулся я и спросил вернувшегося из подвала Хмурого: – Долго еще?
– Не меньше часа.
Но где час, там и два, поэтому в катакомбы мы спустились только поздним вечером. Знакомой дорогой пробрались в комнатушку и полюбовались на проем в потолке с полностью спиленными прутьями.
– Сделал! – с законной гордостью заявил жулик, из покрасневших глаз которого ручьем текли слезы.
Я выудил из кошеля пять крон, сунул ему и приказал:
– Поднимаетесь во двор, берете вино и дуете куда-нибудь за город отмечать юбилей его величества. Об этом – молчок, если не хотите на дыбе очутиться.
– Мы ж с пониманием, мастер! Никому ни словечка, – уверили меня парни и поспешили на выход.
Густав глянул на отверстие в потолке и без особой надежды спросил:
– Так понимаю, тебя не переубедить?
– Нет.
– Твоя жизнь, – пожал плечами чернокнижник, содрал заранее расшатанную крышку с одного из бочонков, но высыпать его содержимое на пол не стал. – Будет больно, – предупредил он меня.
– Переживу.
Я хрустнул костяшками пальцев, покрутил головой, разминая шею, и поднялся на приставленную к стене лестницу. Ухватился за край каменной кладки, подтянулся и не без труда протиснулся в узкий проем. Прополз, уже начал подниматься с колен и неожиданно вновь очутился на полу.
Ноги отнялись, тело враз утратило всякую чувствительность, накатил лютый холод. Никакой Тьмы, никакого призрачного огня – перед глазами просто стало белым-бело. Кругом раскинулась белая-белая-белая гладь. И на ее бесцветно-белом фоне скользили столь же бесцветно-белые фигуры.
Но нет, не фигуры – души. Души замученных здесь людей.
Они прильнули, и боль лютым холодом затопила сознание, а перед глазами, сливаясь в единое целое, замелькали жуткие видения пыток и смертоубийств.
Обывателя отголоски чужих предсмертных страданий неминуемо свели бы с ума, обывателя – да, но не меня. Слишком много смертей видел, слишком многих отправил в Бездну сам.
Не проняло.
Боль – иное. Когда тебя рвут на куски судороги, не имеет никакого значения, насколько зачерствела твоя душа. Плоть слаба, и только Святым было дано совладать со своей смертной природой и отрешиться от земных страданий.
Я Святым не был. Но и обычным человеком не был тоже.
И потому, тихонько подвывая, пополз по холодному полу прочь от вмурованных в пол железных колец, черневших на стенах потеков крови и заполонивших комнату безнадеги, страданий и Тьмы.
У двери пыточной стало легче. Все же с болью я был знаком не понаслышке, боль – вечный спутник моей профессии: не только ты режешь глотки другим, зачастую режут тебя. Без лишней спешки, со вкусом, давая прочувствовать каждый миг. А уж когда в заполоненную Скверной душу врезается яростная молитва праведника, – и вовсе начинаешь завидовать мертвым.
Навалившись на дверь, я неожиданно легко распахнул ее и вывалился в коридор. Там сплюнул кровавую слюну, облизнул прокушенную губу и уселся на каменном полу, ожидая, пока окончательно прояснится сознание.
А как немного пришел в себя, первым делом достал нож.
Знакомая тяжесть рукояти придала уверенности, я поднялся на ноги и заковылял на поиски Берты. Или все же Марка?
Какое-то время меня занимала мысль, кого жажду отыскать в первую очередь, а когда окончательно запутался в собственных чувствах, заставил себя успокоиться и просто двигаться вперед.
Как получится, так получится.
Потому как если начистоту, то больше всего хотелось просто унести отсюда ноги. Превращенная в тюрьму скотобойня так и сочилась Тьмой, и не той чистой – Извечной, а грязной, вперемешку с миазмами смерти и людскими страданиями, отчасти даже рукотворной.
Насколько сумел, я отрешился от заполонившей тюрьму атмосферы безнадеги и сразу уловил некий отблеск, смутное светлое пятно. Скорее даже не светлое, а просто серое, но на фоне угрюмого мрака оно сверкало ничуть не хуже начищенного медяка.
Это душа живого человека – тут сомнений быть не могло, но чья именно? Кто сумел противиться тлетворному воздействию Тьмы?
Марк?! Марк!
Недаром Густав столь уверенно говорил о его присутствии в здании…
Я расплылся в злорадной улыбке, тихонько подступил к углу, выглянул – никого, одни только двери камер.
Как выяснилось немного позже, камер пустых, но это никакой роли не играло. Протокол во всех тюрьмах един: где казематы, там и вертухаи. Надзиратель должен пребывать на рабочем месте, и точка.
Подкравшись к выходу из коридора, я приник к стене и осторожно заглянул в дверь. Охранник обнаружился там, где ему и полагалось быть, – на входе. Нисколько не опасаясь внеурочной проверки, он откинулся на спинку стула и тихонько посапывал себе под нос.
Я стянул тяжелые ботинки и, ступая на цыпочках по холодному полу, прошмыгнул в нишу надзирателя. Встал у него за спиной, левой ладонью зажал приоткрытый рот и резко, со всего маху, саданул в висок рукоятью ножа. Соня дернулся, судорожно забился у меня в руках, но уже следующий удар проломил хрупкую кость, и караульный затих.
Позволив мертвецу сползти на пол, я стянул с него форменную тужурку, а со штанами возиться не стал и лишь сдернул с ремня связку ключей. После обулся и, нацепив на голову серое кепи, опустил пониже козырек.
Привычка – великое дело, когда изо дня в день вокруг тебя одни лишь сослуживцы, любой человек в форме не вызывает подозрений ровно до тех пор, пока не вглядишься ему в лицо. Но, пока вглядишься, уже и нож в сердце получишь.
Отперев дверь, я ступил на стертые ступени каменной лестницы и прислушался. В ушах зазвенело от тишины, на ходу застегивая медные пуговицы узковатой в плечах тужурки, я поднялся из подвала, присел на корточки перед дверью и приник к замочной скважине.
Обзор оставлял желать лучшего, но и так удалось разглядеть, что караульное помещение не пустовало. Двое крепких парней коротали время за игрой в кости, они по очереди трясли стаканчик, потом костяной стук сменялся звоном мелочи, и все начиналось заново.
Плохо. Не ровен час, нашумлю.
Выждав, когда ход перейдет к охраннику, сидевшему лицом к двери, я вошел и уверенно зашагал через помещение. Азартно трясший стаканчик парень поднял глаза на явившегося из подвала коллегу мгновением позже, чем следовало, и это решило дело.
Стремительно скакнув вперед, я махом снизу вверх распорол ему глотку и навалился на спину второго тюремщика. Зажал его шею в сгибе локтя, не давая закричать, и ударил ножом в лицо, но бугай оказался непрост и успел блокировать оружие, выставив перед собой руки.
И сразу резко подался назад, опрокидываясь с табурета!
Не ослабляя хватки, я вместе с ним завалился на каменный пол и принялся раз за разом всаживать изогнутый клинок в бок пытавшегося отогнуть от шеи мою левую руку охранника. Брызнула кровь, тюремщик засучил ногами, а я продолжал и продолжал бить ножом, то метя в печень, то загоняя острие меж ребер в правое легкое.
Бугай умирал долго. Судорожно изгибался и елозил, с сипом втягивал в пробитое легкое воздух, вздрагивал при каждом ударе и хорошо держался, но тем не менее сдох.
А это главное.
Столкнув с себя обмякшее тело, я поднялся на ноги и первым делом проверил охранника, что безжизненно навалился грудью на забрызганный кровью стол. Прислушался – тишина.
Никого наша возня не всполошила, никого не обеспокоила, и это давало надежду выпутаться из передряги живым.
Протерев мокрой тряпкой запятнанную кровью тужурку, я попытался ощутить присутствие давешнего светлого пятна, но вместо этого ощутил головокружение и уселся на табурет. С левой стороны грудины поселилась неприятная ломота, пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прогоняя дурноту.
Это уже не бесы, это сердечко пошаливает.
Я повторил попытку определить нужное направление и, хоть в голове стоял туман, сообразил, что цель находится где-то наверху.
Цель? Промежуточная – так уж точно…
И с тяжелым вздохом я отправился на поиски лестницы.
По счастью, сделать это и подняться на второй этаж удалось, ни на кого по пути не наткнувшись, а там я обессиленно прислонился к стене, дожидаясь, пока уймется неровное сердцебиение.
Затем быстро пересек холл и юркнул в коридор, следуя за давлением колотившегося внутри черепа сгустка боли. Резь усиливалась с каждым шагом; к счастью, долго терпеть ее не пришлось: вскоре путеводная нить привела меня к ничем не примечательной двери.
Я поспешно приник к замочной скважине, но разглядеть ничего полезного не сумел. Лишь мелькали на стенах отблески светильника, да тянуло изнутри свечной гарью и кислой вонью табачного дыма. Тогда мягко надавил на ручку и бесшумно приоткрыл легко подавшуюся дверь. Только ступил через порог, и взгляд сразу уткнулся в затылок склонившегося над столом Марка.
Повезло!
И я рванул к нему, заранее отводя для удара руку с ножом.
Экзорцист встрепенулся и начал оборачиваться, но оборачиваться неправильно, глядя куда-то в сторону, как если бы…
…если бы в комнате находился кто-то помимо него!
«Табачный дым!» – промелькнула в голове запоздалая мысль; я начал пригибаться, но сбоку уже мелькнуло движение, стремительное и неотвратимое.
Вспышка! А следом – тьма!
И все это в моей многострадальной голове…

 

Очнулся от холода. Точнее – от выплеснутого ушата ледяной воды.
В пустой камере, голый по пояс и босой, но – очнулся.
Уселся на полу, нашарил здоровенный желвак за правым ухом и зашипел от пронзившей голову боли.
Лихо меня, ничего не скажешь.
– Теряешь хватку, – усмехнулся стоявший по другую сторону решетки Марк Бонифаций Тарнье, словно сумел неведомым образом прочитать мои мысли.
– Подойди поближе и повтори это, – прохрипел я в ответ.
Экзорцист дернулся, как от пощечины, но на провокацию не поддался. Компанию ему составлял вооруженный арбалетом бесноватый, и все же мой старый знакомый откровенно нервничал.
– Боишься? – предпринял я новую попытку вывести его из равновесия и потер жегший кожу холодным огнем Скверны браслет. – Сходи штанишки поменяй.
Не прокатило. Марк лишь презрительно скривил губы и явно собирался разразиться гневной тирадой, но в этот момент в комнату заскочил тюремщик. Он что-то сбивчиво зашептал экзорцисту на ухо, и, поскольку мертвеца в подвале наверняка уже нашли, я ухмыльнулся и со всей возможной в этой ситуации язвительностью произнес:
– Где Берта и Леопольд, Марк? Казематы я проверил, их там нет. Так где ты их держишь?
– Заткнись! – взвизгнул экзорцист, и лицо его налилось дурной кровью. – Заткнись! – уже тише повторил он, вытолкал тюремщика за дверь и потребовал объяснений: – Как ты сюда попал?
– А вот интересно, как же я сюда попал? – не удержался я от ерничества, хоть голова просто раскалывалась от боли. – А как вообще люди куда-то попадают? Пришел, вестимо!
– Хватит! – рявкнул Марк. – Отвечай, или я велю прострелить тебе ногу!
Судя по реакции на мои слова, спиленную решетку в полу пока что еще не обнаружили, и это давало возможность потянуть время. Я поднялся с каменного пола, ухватился за железные прутья и многозначительно заявил:
– У меня есть свои способы попадать в закрытые помещения.
– Это невозможно! – отрезал экзорцист и, непонятно для чего повысив голос, убежденно произнес: – Тюрьма защищена чарами! Любого, кто попытается проникнуть сюда через Пустоту, разорвет в клочья!
– Повтори это десять раз.
Марк ожег меня ненавидящим взглядом и шагнул к бесноватому с арбалетом, а поскольку получить болт в ногу мне вовсе не улыбалось, я поспешил отвлечь его вопросом:
– Кстати, а кто приложил меня по затылку? Чувствуется рука профессионала.
Послышался негромкий смешок, и в комнату ступил господин лет пятидесяти, жилистый и смуглый. Длинные, тронутые сединой усы залихватски торчали в разные стороны, во рту золотом блестел вставной зуб.
Валентин Дрозд!
– Выходит, слухи о твоей смерти сильно преувеличены? – поморщился я, изо всех сил стараясь не выдать своего потрясения, и спросил: – Гуго тоже с вами?
– Старикан отдал Святым душу при пожаре.
– Ну хоть что-то в этом мире неизменно, – пробормотал я, сложил одно с другим и усмехнулся, обращаясь к Марку: – Ты в курсе, что это господин Дрозд сдал нас в Лиране?
Тогда, много лет назад, конфликтовавший со мной Высший заявлял, будто не имеет никакого отношения к налету агентов армейской разведки, но я ему не поверил. Выходит, зря. Ведь если на то пошло, Валентин всегда хотел больше, чем мог получить. Сменить хозяев, купив билет в новую жизнь за счет товарищей, – очень на него похоже.
– Так что, Марк, ты знал? – повторил я свой вопрос.
Экзорцист в ответ лишь язвительно рассмеялся:
– Разумеется, знал! Я давно уже не питаю иллюзий относительно человеческой природы и принимаю жизнь такой, какая она есть!
– То, что раб принимает свое рабство, не делает его свободным человеком.
Валентин Дрозд покачал головой:
– Не стоит так, Себастьян. Мы партнеры.
– Равноценные партнеры! – добавил Марк.
– Ну да, ну да, – покивал я, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию.
– Перестань! – попросил Дрозд, и в голосе его явственно прозвучал металл. – Скажи лучше…
– Как сюда попал? – перебил я его.
– Нет, – удивил меня Валентин. – Как ты вышел на это место и сколько твоих людей снаружи?
– Зришь в корень. – Я уперся лбом в холодный железный прут и вздохнул: – Предлагаю разойтись по-хорошему. Вы отдаете мне Берту и Леопольда, я отзываю своих людей. И никто сегодня больше не умрет.
– Глупец! – выкрикнул мне в лицо взбешенный этим предположением экзорцист и, прежде чем Валентин успел его одернуть, заявил: – Не нужен нам этот щенок! И никогда нужен не был! Ты все сделал сам!
– Подожди-ка! – Дрозд положил руку ему на плечо и очень спокойно произнес: – Себастьян, или ты добровольно ответишь на мой вопрос, или я велю вытащить тебя из клетки и запытать до смерти. Ты ведь знаешь, как делаются дела.
– Как делаются дела? – оскалился я. – Вы заявились в мой город, перекупили моих людей, разрушили мою жизнь и теперь говорите о том, как делаются дела?! Нет, так дела не делаются! И уж если я отправлюсь в Бездну, то и вас с собой утащу!
Валентин только плечами пожал.
– Это твой выбор, – заявил он.
А вот Марка мои слова зацепили, будто крючок ухватившую наживку рыбину.
– Разрушили твою жизнь? – прошипел он. – А ты мою не разрушил? Это всего лишь воздаяние за дела твои!
– Чушь собачья.
И дабы придать своим словам убедительности, я втянул в себя через разбитый нос воздух и сплюнул кровавый сгусток под ноги экзорцисту.
– Чушь?! – взъярился Марк. – Берта предназначалась мне!
– Налицо глубокая психологическая травма, – повернулся я к Валентину. – Он до сих пор живет прошлым. Ты так его и контролируешь?
– Заткнись! – выкрикнул экзорцист. – Лучше заткнись.
И проскользнула в его словах интонация – будто холодом из могилы повеяло, – не позволившая проигнорировать это пожелание.
Достал! Как есть достал!
– Пора заканчивать эту комедию, – решил Дрозд и нервно дернул себя за ус: – Уверен, что хочешь довести дело до пыток?
– Уверен, что без этого в любом случае не обойдется, – хмыкнул я. – Иначе мальчик не получит удовлетворения, психическое его состояние станет нестабильным, и он выйдет из-под контроля. Ты ведь этого не допустишь, так? И какой тогда мне смысл торопить события?
– Считаешь, все вертится исключительно вокруг твоей персоны? – немедленно откликнулся Марк. – И у кого из нас с головой не в порядке после этого? Ты жалок и убог, Себастьян. Твоя душа изъедена бесами, будто трухлявое дерево! Ты неполноценен и даже не осознаешь этого!
– По крайней мере в моей душе нет Тьмы, – парировал я и подлил масла в огонь: – А твоя душа – настоящая помойка. Зачем тебе понадобилась Берта? Решил расквитаться за поруганную любовь? Нет? Ты разве не отомстить мне хотел? Точно?
– Отомстить? – тяжело задышал экзорцист, и от него повеяло чем-то столь жутким, что Валентин отступил к стене. – Ты ничего не понимаешь! Думаешь, мне доставит удовольствие покромсать тебя на куски? Глупец! Чтобы превратить великого Себастьяна Марта в тихое послушное животное, достаточно просто сжечь твою переполненную скверной душу. И знаешь что? Я так и поступлю! – Он предупреждающе выкинул руку в сторону уже открывшего рот компаньона и оскалился в зловещей улыбке: – И тогда ты расскажешь все, что мы хотим знать. Я сломаю тебя одной лишь силой своей воли! Без раскаленного железа и прочих банальных орудий пыток. Скоро ты будешь визжать от боли и молить о пощаде, но пощады не будет! Ибо это воздаяние за все твои прегрешения!
– Приступай уже, Марк! – оборвал подзатянувшуюся тираду Валентин Дрозд и уселся на протянувшуюся вдоль дальней стены лавку.
Экзорцист глубоко вздохнул, успокаивая дыхание; я отступать в глубь камеры не стал и вместо этого харкнул в него очередным сгустком крови. Попал в лицо, но Марк даже не вздрогнул. Он спокойно вытер щеку, зажмурился, и веки его вдруг засветились изнутри, будто внутри черепа разгорелось ослепительно-белое пламя.
А потом экзорцист открыл глаза, и в меня ударила призрачная молния! Она перетряхнула всего с головы до ног, стекла в серебряный браслет и опалила руку столь невыносимой болью, что я едва устоял на ногах.
Но устоял. И даже сумел выдохнуть:
– Хрен тебе, мальчик, а не моя душа…
Экзорцист стиснул кулаки, и раскаленный серебряный браслет дочиста сжег волосы на левом запястье; я вцепился в железные прутья и медленно сполз на колени.
– Ты неудачник, – прохрипел Марку, доведя того до настоящего исступления.
– Сдохни! – рявкнул экзорцист и подался вперед. – Сдохни! Сдохни! Сдохни!
Удар чужой воли едва не оторвал от пола, каждое слово врезалось сгустком столь жгучего пламени, что могло выжечь души дюжине грешников, а я вновь устоял.
– Да сдохни ты уже! – выкрикнул Марк, вплотную придвигаясь к решетке. – Сгинь в Бездну!
– Марк! – запоздало крикнул Валентин Дрозд, но именно запоздало.
Никакой вменяемый надзиратель не приблизится к решетке на расстояние вытянутой руки – уже как-то говорил, да? Марк это правило нарушил, за это и поплатился.
Левая моя кисть легко проскользнула сквозь прутья, онемевшие пальцы мертвой хваткой вцепились в ворот камзола, и обратным рывком я прижал экзорциста к решетке. Прижал – и сразу ударил свободной рукой. Костяшки перебили с хрустом подавшуюся гортань, Марк захлебнулся криком, и в тот же миг Валентин Дрозд отдернул экзорциста от решетки.
Поздно! Марк Бонифаций Тарнье несколько раз судорожно дернулся у него на руках и затих.
Умер.
Но Валентин так не считал.
– Живи! – рявкнул он, выхватывая нож. – Живи, Марк! Живи!
С хирургической точностью Дрозд вскрыл смятую гортань, засунул в разрез пальцы и принялся раздвигать поврежденные хрящи, но очень скоро убедился в бесплотности своих попыток и ожег меня ненавидящим взглядом.
– Тебе конец! – выдохнул и обернулся к бесноватому с арбалетом. – Ну-ка дай сюда! – потянулся он за оружием.
Уродец с зашитыми суровой ниткой глазами и ртом послушно шагнул к усачу и вдруг ударом деревянного приклада вышиб из него дух. После отложил арбалет на лавку, обнажил нож и, оттянув собственное веко, подцепил его острием. Медленно срезал кожу, и меж бескровных обрезков заблестел черный, будто залитый смолой глаз.
Я лишь спросил:
– Не хочешь открыть камеру?
Бесноватый обшарил Валентина и со связкой ключей подступил к решетке. До меня донесся легкий аромат экзотических специй, дух раскаленных на солнце досок, неприятная затхлость пыли и чего-то неживого, совсем и очень давно.
И тишина накатила, тоже мертвая. Тюрьма словно вымерла; впрочем, если Густав не сплоховал, вымерла она самым натуральным образом, а вовсе не «словно».
Тут бесноватый отпер камеру, я оттолкнул его с дороги и бросился к арбалету, только схватил оружие, и в камеру ворвался перепачканный с ног до головы в непонятной грязи Густав Сирлин.
– Даже не спрашивай, как мне удалось протиснуться в эту клятую дыру! – с вызовом прорычал он, обнаружив, что ситуация под контролем.
Я бы непременно спросил, но сейчас было просто не до того.
– Тюрьма под контролем? – задал куда более важный вопрос.
– За исключением третьего этажа, – ответил чернокнижник и потянул меня за собой: – Быстрее!
– Погоди! – одернул я его и напомнил: – У нас пленный!
– Он тебе нужен?
– Разумеется!
– Тогда о нем позаботятся, – пообещал чернокнижник, и бесноватый поволок бесчувственного Валентина в камеру.
Я припустил за Сирлином и уже на бегу шумно выдохнул:
– Что не так с третьим этажом?
– Не знаю, не могу туда пробиться! – ответил Густав и повернул к лестнице. – А это чревато проблемами.
– Проблемами?
– Серьезными проблемами, – подтвердил чернокнижник и поскакал вверх, перепрыгивая через две-три ступеньки зараз.
В дальнем конце коридора показался Хмурый, который тащил на плече тяжеленную кувалду, я окликнул его и рванул вслед за Густавом.
В один миг мы взлетели на третий этаж и сразу уткнулись в массивную дверь, изукрашенную снаружи, как ни удивительно, символом Изначального Света. И никаких замочных скважин, засов был задвинут изнутри.
Что за бесовщина?
– Я не знаю, что там, – предупредил Густав и указал на скопившуюся под дверью колдовскую пыль. – Здесь какая-то защита, внутрь мне не пробиться.
Смотреть на расчерченное сложной гравировкой дверное полотно и в самом деле оказалось неприятно. Словно это не символ Изначального Света, а его вывернутый наизнанку злой близнец. Или того хуже – уродец, воплотивший в себе оба этих начала.
– Выбивай! – приказал я нагнавшему нас Хмурому и отступил на шаг назад.
Хмурый шумно выдохнул, скинул кувалду с плеча и, пользуясь силой инерции, нанес сокрушительный удар. Дверь вздрогнула, приоткрылась на ладонь и со скрипом замерла, блокированная выгнувшимся засовом.
Я пинком распахнул ее, на всякий случай глянул на внутреннюю сторону и без особого удивления обнаружил там еще один символ Изначального Света, только этот был осквернен – вывернут наизнанку и намалеван какой-то бурой краской.
Кровью? И кому подобное похабство в голову пришло?
– Идем! – поторопил меня Густав. Скопившаяся за порогом пыль тончайшими ручейками потекла за чернокнижником, но сразу выскользнула обратно в коридор, будто ее выдуло призрачным сквозняком. Чернокнижник замер на полушаге и обернулся: – Так ничего не чувствую, – пожаловался он.
– Тише, – прошипел я и поудобней перехватил арбалет. – Хмурый, стой!
Голова раскалывалась, в затылке пульсировала острая боль, а перед глазами все плыло, и причиной тому стал вовсе не быстрый подъем на третий этаж.
Нечто витало в воздухе. Нечто, с чем обычному человеку лучше бы не соприкасаться никогда…
И тут в коридор ступила Берта – непохожая на себя, в бесформенном балахоне до пят, сильно располневшая, с округлившимся животом и безвольно обвисшими руками.
Я невольно шагнул навстречу и лишь тогда заметил приникшего к ней сзади высокого господина с неприятным вытянутым лицом и плохо зашитой заячьей губой. Одной рукой он придерживал девушку, другой приставил к ее горлу черную полоску перекованного в скальпель проклятого клинка.
– Вот что сейчас произойдет, – ровным и лишенным всяческих эмоций голосом произнес он. – Мы спокойно отсюда выйдем, и тогда никто, повторяю, никто не пострадает.
– У меня есть встречное предложение, – поднял я арбалет. – Ты отпустишь ее, и вот тогда точно никто не пострадает.
Густав положил ладонь мне на плечо и до боли стиснул пальцы, призывая успокоиться, а закрывавшийся Бертой господин лишь недобро ухмыльнулся.
– Выбор за вами, – объявил он. – Но советую воздержаться от глупостей. Не стоит доставлять лишних неудобств даме в положении.
Выругавшись, я перестал удерживать его на прицеле арбалета и присмотрелся к словно бы опоенной чем-то Берте. Приметил легкое подрагивание ресниц и тогда отступил, освобождая проход. Заодно потянул за собой и Густава.
– Проходи, – разрешил непонятному господину.
Он нахмурился, резонно заподозрив подвох, и скомандовал:
– Дальше!
Я попятился, незнакомец слегка подтолкнул Берту в спину, но она вдруг обмякла и начала оседать на пол. Господин с заячьей губой рывком вздернул девушку на ноги, и тогда я резко прищелкнул пальцами.
– Эй! – крикнул, привлекая его внимание. – Аккуратней!
Похититель вскинулся, циркачка совершенно неуловимым движением выскользнула из захвата, воткнула ему в глаз невесть как очутившийся у нее в руке скальпель и грациозно отступила в сторону.
Незнакомец взвыл и вырвал клинок из окровавленной глазницы, я спокойно шагнул к нему, поднял арбалет и плавно потянул спуск. Щелкнула тетива, болт угодил точно в лоб, и умудрившийся сбежать из «Тихого места» чернокнижник отправился в Бездну с простреленной головой.
– Я уж думала, ты никогда не объявишься! – немедленно укорила меня Берта.
Отбросив на пол разряженное оружие, я обнял девушку, осторожно прижал к себе и тихонько рассмеялся:
– Ну и разнесло тебя, подруга!
– Еще одно слово, и моему ребенку придется расти без отца, – пригрозила та.
Я за подбородок приподнял уткнувшееся мне в грудь лицо и заглянул в бездонные зеленые глазищи:
– И когда ты собиралась мне об этом рассказать?
– Прямо перед тем, как ты психанул и убежал из дома, – огрызнулась девушка.
– Решила завести ребенка? – вздохнул я, нисколько не сомневаясь, что беременность не была случайной. – А почему бы для начала не обсудить это со мной?
– Никто не держит, – отстранилась Берта. – Можешь уходить.
– Не хочу прерывать вас, – произнес Густав Сирлин, вынимая из сведенных судорогой пальцев мертвеца проклятый клинок, – но надо отсюда убираться.
– Погоди! – отмахнулся я и вновь повернулся к подруге: – Где Леопольд? Он здесь? Ты его видела?
– Полагаю, Лео давно в Довласе, – хмыкнула Берта. – Он решил познакомиться со своей настоящей матерью. Не могу его за это винить.
– Так он удрал! – охнул я, и все окончательно стало на свои места. Раз Леопольд исчез, в дочери Густава пропала необходимость, и ее продали пахартцам. Золото – всегда золото.
– Им нужен был ребенок, так? – спросил у Берты.
Берта молча кивнула и, как-то враз обессилев, повисла на мне.
– Марк заходил с душеспасительными беседами, но нужен им был ребенок. И они не собирались дожидаться, пока он родится.
– Все хорошо, – погладил я ее по спине. – Все уже закончилось…
– Себастьян! – возмутился Густав. – Ничего еще не закончилось! Поспешим!
– Боюсь, придется еще немного задержаться, – покачал я головой и спросил: – Ты уже на сносях или время терпит?
– Восьмой месяц, – ответила девушка. – И если бы ты сдержался и не удрал к своей певичке, мне бы не пришлось провести большую часть этого времени взаперти!
– С певичкой покончено. Теперь мы будем вместе. Только ты и я.
– С чего бы это? – удивилась Берта.
– Потом, – ушел я от объяснений, поскольку фраза «только ты, я и сотня матросов» прозвучала бы далеко не столь романтично.
– А Марк? – спросила она вдруг. – Где Марк?
– Он был вынужден нас покинуть, – ответил я, но заметил недоумение в глазах подруги и добавил: – На этот раз навсегда.
– Слава Святым! – с облегчением выдохнула девушка, приникла ко мне и поцеловала.
Я отстранил ее и указал на Сирлина:
– Густав отвезет тебя на корабль, я закончу здесь и приеду вечером.
– На корабль? – опешила Берта.
– Он объяснит по дороге.
– Но…
– Все будет хорошо.
Чернокнижник протянул руку моей беременной подруге.
– Обопритесь на меня, госпожа, – попросил он и повел ее к лестнице. – Нас ожидает карета…
– А тюремщики? – крикнул я ему вслед.
Сирлин обернулся и постучал себя по виску согнутым указательным пальцем:
– Все здесь. Расстояние не имеет значения.
– Моя одежда! – всполошилась вдруг девушка.
– Вы идите, я принесу, – пообещал я и побежал по этажу, заглядывая во все двери подряд. Сначала наткнулся на операционную и какую-то клетушку с узкой кроватью, затем обнаружил кладовку, где на пустых полках лежал одинокий мешок. Расшнуровал его – так и есть, пожитки Берты.
Я вернулся к лестнице, и дождавшийся меня Хмурый спросил:
– Что делать будем?
– Пусть твои люди продолжают наблюдение за округой, – решил я, спустился на первый этаж и уставился на шагавшего навстречу Густава: – Где Берта?!
– В карете, – успокоил меня Сирлин и протянул вынутый из пальцев мертвеца проклятый клинок. – Чуть не забыл…
– Не мне, – отодвинулся я от него. – Где дорожный сундук?
– Где-то здесь. Эдвард за ним вызвался присмотреть.
– Идем найдем его.
– Да что с тобой такое? – зашагал следом чернокнижник, не дождался ответа и тогда задал другой вопрос: – Как тебе это удалось?
– Что именно? – не понял я.
– Как ты уделал экзорциста? – повторил Сирлин. – Ему ведь достаточно было просто сделать вот так, – он прищелкнул пальцами, – чтобы сжечь твою душу.
– Да ерунда, обманул его, вот и все.
– Обманул?
– Ну да. Не стал дожидаться, пока он сожжет мою душу, и сделал это сам. – Я невесело рассмеялся, поймал недоуменный взгляд Густава и пояснил: – Попросил знакомого священника провести ритуал изгнания бесов. Чуть не сдох, зато теперь чист как стеклышко.
– А скверна? – не поверил чернокнижник. – От тебя до сих пор веет скверной, мой скрытный друг! Ты явно что-то недоговариваешь.
Усмехнувшись, я поднял левую руку и продемонстрировал обхвативший запястье браслет черного серебра.
– Братья-экзорцисты следили за мной с помощью этой вот безделицы, – пояснил Густаву. – Металл пропитался Скверной, ты чувствуешь его, а вовсе не меня.
– Оно того стоило? – спросил вдруг чернокнижник. – Сжечь собственную душу, вновь стать обычным человеком. Ты ведь, по сути, убил себя! Убил примерно три четверти Себастьяна Марта!
– Я – это я, – резко отшил я чернокнижника. – И не важно, кем я был раньше.
– Как скажешь, – пожал плечами Густав и вслед за мной прошел в караульное помещение, в зарешеченном закутке которого на каменном полу сидел Валентин Дрозд. При нашем появлении он не произнес ни слова.
А вот Эдвард Рох, который развалился на лавке, закинув ноги на мой дорожный сундук, молчать не стал.
– Купить хотел, – сразу поведал он нам. – И стращал всячески. Забористо так, аж заслушался.
Соседство двух вооруженных бесноватых привычного ко всему лучника нисколько не смущало.
– Здесь оставляй, – разрешил я тогда Густаву.
Сирлин положил проклятый клинок на лавку, забрал у меня вещи Берты и вышел за дверь. Я же встал напротив решетки и усмехнулся:
– Допрыгался?
– Ты не понимаешь, с кем связался! – зло встрепенулся Валентин. – Лучше бы тебе все отыграть назад по-хорошему!
– Пренепременно, – кивнул я, поморщился из-за всколыхнувшейся в голове боли и попросил лучника: – Здесь должно быть помещение для допросов, будь любезен, найди.
– Соседняя дверь, – ухмыльнулся Эдвард. – Зная тебя, заранее осмотрелся.
Я обернулся к бесноватым и приказал:
– Доставьте.
Уродцы со срезанными веками, но по-прежнему наглухо зашитыми ртами, отперли решетку, и Валентин поспешил забиться в угол.
– Большая ошибка, Себастьян! – крикнул он, а потом ему в рот запихнули грязную тряпку, подхватили под руки и выволокли из комнаты.
Эдвард Рох соскочил было с лавки, я остановил его и продемонстрировал охвативший запястье серебряный браслет.
– Мне надо избавиться от этой штуки.
– Если это то, о чем я думаю, – задумчиво пробормотал лучник, – ничем не смогу помочь. Руку ты себе отпилить можешь и без моей помощи.
– Подойди к делу творчески! – потребовал я и указал на превращенный в скальпель проклятый клинок. – Задействуй голову!
– О! – протянул лучник. – Ты уверен?
– Да, бесы тебя задери!
– Прямо сейчас?
– Нет, послезавтра! – вспылил я. – Сейчас, разумеется! Избавь меня от этого клятого обруча!
Эдвард возмущенно фыркнул, но выяснять отношения не стал и взял черный скальпель. Сразу отложил его и пояснил:
– Слишком тонкий.
– Так возьми нетонкий!
– Возьму! Возьму, не надо так кричать.
Лучник распахнул мой дорожный сундук, выложил на лавку коробку с ядами, задумчиво провел пальцами по коробу с проклятыми наконечниками и в нерешительности поднял голову.
– Уверен? – вздохнул он. – Если Тьма дотянется до скверны в твоей душе, ты покойник.
– Моя душа сейчас чище, чем у новорожденного младенца, – объявил я, – а эта пакость прикипела намертво, так что давай, избавь меня от нее!
– Будет больно, – предупредил Эдвард и стянул с изукрашенных татуировками ладоней кожаные перчатки. После неохотно распахнул ящик, вытащил из него первый попавшийся наконечник и поспешно захлопнул крышку.
Его откровенно передернуло, сильные пальцы задрожали – и вот тогда меня проняло; нестерпимо захотелось скомандовать отбой, остановило лишь ясное осознание того, что проявить сейчас малодушие – ровно самому себе петлю на шею накинуть и табуретку оттолкнуть.
– Ты б присел, что ли, – предложил Эдвард.
Я опустился на лавку, и Рох загнал острие проклятого клинка в стык двух щитков серебряного браслета. Меж черным серебром и столь же черным железом проскользнула искра, и в тот же миг меня снесло с лавки, кубарем прокатило через всю комнату и впечатало в дальний угол.
Мы даже испугаться не успели – ни Эдвард, ни я.
Хлоп – и готово.
– Ты живой? – дрожащим голосом поинтересовался лучник и, разжав пальцы, обронил посеревший клинок, в котором не оставалось больше ни единой крупицы Тьмы.
– Вроде бы, – просипел я, пытаясь подняться на ноги. – Местами…
Голова кружилась, колени подгибались, а пол мягко раскачивался, поэтому пришлось опереться о стену, а потом и вовсе повиснуть на Эдварде.
– Такое впечатление, встречный в голову пропустил, – поделился я с ним своими впечатлениями.
Рох недоверчиво хмыкнул.
– Видел один раз, как в человека молния ударила, – сообщил он. – Очень похоже.
Я попытался пригладить вставшие дыбом волосы, но особо в этом не преуспел и тогда принялся один за другим отдирать от обожженной кожи серебряные щитки распавшегося на отдельные части браслета. Выглядело запястье просто жутко, но я лишь облил руку остатками полынной настойки и, тихонько подвывая от жгучей боли, замотал ее чистой тряпицей.
– Хватай сундук и за мной, – скомандовал Эдварду и вышел в коридор.
– Благодарностей от тебя, так понимаю, можно не ждать? – укоризненно заметил лучник.
– Лучшая благодарность ждет тебя в банкирском доме «Стерлих и Грац», – парировал я. – Или тебе просто руку поджать?
Рох фыркнул:
– Предпочту золото.
– Я так и думал.
– Золото не самоцель!
– Ну, разумеется!
– Именно! И знаешь что? Я рассчитываю потратить свои денежки на благие дела, а если нас прихватят на горячем, с этим возникнут проблемы. Так что давай-ка убираться отсюда, пока не поздно.
– На благие дела? Выкупишь из рабства пару язычниц и осчастливишь их?
– Себастьян!
– Не беспокойся, в случае чего нас предупредят, и мы сбежим через катакомбы, – успокоил я его и спросил у спешившего по коридору Хмурого: – Предупредят ведь?
– Предупредят, – подтвердил головорез и сунул мне какой-то мешок. – Твои вещи.
– Да все равно! На кой ляд нам тут задерживаться? – вновь воззвал к моему благоразумию Эдвард, и вновь безрезультатно.
– Во-первых, – обернулся я к нему, – сегодня о тюрьме никто не вспомнит…
– А во-вторых? – скептически хмыкнул Рох, давая понять, что первый мой аргумент его нисколько не впечатлил.
– А во-вторых, у нас еще здесь дела, – сообщил я и прошел в комнату для допросов, где нас дожидался притянутый прочными кожаными ремнями к пыточному креслу Валентин Дрозд, полностью обнаженный и с по-прежнему заткнутым грязной тряпкой ртом.
– Предлагаю, перерезать ему глотку и свалить отсюда, – продолжил наставать на своем Эдвард Рох.
– Поддерживаю, – согласился с ним Хмурый.
Дрозд отчаянно задергал головой, но кляп был заткнут на совесть, и ему не удалось выдавить из себя ни единого слова.
– Успокойся, Валентин, – попросил я его. – Никто не собирается тебя убивать, – и после недолгой паузы добавил, – прямо сейчас. Спокойствие, друг мой. Спокойствие! Ты ведь профессионал! Знаешь, как делаются дела! Ты должен принимать поражения, не теряя собственного достоинства.
– М-м-мы…
– Очень содержательный ответ! – хихикнул Эдвард, натягивая перчатки.
– Только бы не задохнулся, – поддакнул Хмурый.
– И в самом деле – успокойся, а то, не ровен час, удар хватит. – Больше всего на свете хотелось распотрошить Валентина тупым ржавым ножом, но поддаваться эмоциям было никак нельзя. – Ты еще получишь возможность раскрыть душу, и уверен – тебя для этого даже пытать не придется. А для начала давай я изложу, как эта история видится со стороны, а ты дополнишь пробелы. Согласен?
Валентин перестал мычать и затих, никак больше своих эмоций не выражая.
– Согласен или растопить очаг?
Дрозд кивнул.
– Отлично! – Я прошелся по пыточной и встал за спиной пленника: – Эта история началась тринадцать лет назад, когда ты сдал нашу труппу драгарнской военной разведке. Зачем ты это сделал, кстати? Неужели из-за денег? Как банально! Впрочем, ты всегда считал себя самым недооцененным. Так?
Новый кивок.
– Гуго живым не дался, а Марку вы промыли мозги, благо он был чрезвычайно зол на меня и бросившую его Берту. Классический случай вербовки, ничего интересного. И все бы ничего, и до сих пор бы ты катался как сыр в масле, да только не от большого ума связался не с честными шпиками, а с чернокнижниками. А этой братии в Драгарне лихо пришлось, так? Сам, поди, едва на костер не угодил?
Я прервался, хлебнул воды из поданной Хмурым кружки и продолжил:
– И раз пошла такая пьянка, вы перебрались в Стильг. Некогда связанные с драгарнской армейской разведкой вельможи приняли вас с распростертыми объятиями, но вот незадача – потребовали доказать полезность, так? И кто-то из вас уверен, это был Марк, ну да ты в любом случае будешь все валить на него, – вспомнил историю об Осквернителе. Кто вам проболтался о дочери Густава, не знаю, а вот о Леопольде и Берте, уверен, рассказал кто-то из ордена Изгоняющих. Так?
Валентин кивнул.
– Отец Вильям? – навскидку предположил я.
И снова кивок.
– Но удача вновь повернулась спиной: Леопольд удрал из Акраи, прежде чем его похитили, и Луиза стала не нужна. С паршивой овцы хоть шерсти клок, и вы продали ее пахартцам. Тем более что Берта… – я поморщился, – как раз в это время Берта решила обзавестись собственным ребенком и понесла от меня. Она была мечена Тьмой, в моей душе хватало скверны, и хоть думаю, что смысла в этой затее не наберется и на ломаный грош, вы решили втюхать покровителям второсортный товар. Кто рассказал о беременности Берты, Ада?
Дрозд вновь подтвердил это предположение кивком и выразительно скосил глаза к переносице.
– Нет, пока не время избавлять тебя от кляпа. Придется еще немного потерпеть мой голос. – Я вновь глотнул воды и прочистил горло. – Знахарка не могла не знать о беременности соседки, а вышел на нее ты через сослуживца. Впрочем, неважно, оба они уже мертвы. Как мертвы все, кого ты перекупил. Кстати, вербовка Дега была большой глупостью. Этот жадный сукин сын ждал прибытия опиума и потому саботировал все твои попытки отправить меня в Бездну. От Марка тоже пользы было немного – он, напротив, жаждал моей смерти, но порывался сделать это собственноручно.
Валентин глубоко вздохнул, явно пытаясь растянуть ремни и высвободиться, пришлось легонько похлопать его по макушке.
– Не глупи, и мне не придется тебя калечить.
Усач обмяк; я оперся на высокую спинку стула и перевел дух.
– Похищение проклятых наконечников – ваших рук дело? – предположил после, и впервые за все время Валентин Дрозд энергично замотал головой из стороны в сторону, не соглашаясь с услышанным.
– В самом деле? Был уверен. Но, как бы то ни было, поскольку некий магистр медицины до срока отправился в Бездну, вам пришлось искать нового живодера. Кто-то должен был извлечь плод и удостовериться в его пригодности, поэтому вы организовали побег из «Тихого места» чернокнижнику с заячьей губой. Да не тряси ты башкой, это же элементарная логика!
Валентин угомонился; я посмотрел-посмотрел на него и решил закругляться.
– Кто? – прошептал пленнику на ухо. – Кто вас нанял? Уверен, что знаю, но пока это лишь догадки. Скажи мне, Валентин. Скажи сам.
Хмурый выдернул изо рта пленника кляп, и усач долго отплевывался и разминал занемевшую челюсть, прежде чем заговорить. Даже пришлось его поторопить.
– Не тяни время!
Тогда Дрозд шумно выдохнул и спросил:
– Себастьян, ну какой мне прок с тобой разговаривать?
Хмурый взялся за щипцы, я жестом велел ему обождать и улыбнулся:
– Полагаю, Валентин, быстрая легкая смерть тебя не прельщает?
– Нисколько, – подтвердил усач.
– Тогда обоснуй, какой мне прок оставлять тебя в живых. Потому как, если ты начнешь запираться из одной лишь врожденной вредности… Ну, ты же помнишь, как мы поступали с подобными упрямцами…
Валентин откашлялся и повернул голову, пытаясь поймать мой взгляд, не сумел и раздраженно мотнул головой.
– Мое предложение такое, – прохрипел он. – Ты отдаешь Берту и отпускаешь меня, а сам бежишь из Стильга и никогда не возвращаешься обратно.
Хмурый выразительно раскрыл и с лязгом захлопнул зловещего вида щипцы, а Эдвард в удивлении выгнул бровь и пригладил русую бородку.
– Может, тебя еще в зад поцеловать? – хмыкнул он.
– Принеси головню, – попросил Хмурый лучника, – поиграем в игру «отрывай и прижигай».
– Дешевый…
– Хватит! – остановил я излишне говорливого усача хлопком ладони по затылку. – У тебя есть что сказать – так говори, пока с твоим организмом не случилось никаких необратимых изменений.
– Я все сказал!
– Ты сказал, что я должен сделать, но не сказал почему.
– Герцог Арно, – произнес Валентин, как будто одно лишь только это имя объясняло решительно все.
И оно действительно многое объясняло. Многое, но не все.
– Друг мой! – ласково потрепал я усача по щеке. – Участие герцога в этом деле вряд ли можно счесть неожиданным поворотом. Учитывая, что мы сейчас находимся в казематах Пурпурной палаты, я бы очень удивился, окажись это не так.
– Не глупи! – хрипло выдохнул Дрозд. – Герцог не тот человек, с которым можно играть!
– Это аргумент! – кивнул я и обратился к своим подручным: – Никто ведь не хочет, чтобы на нас объявил охоту второй человек в очереди на королевский трон?
– Плевать! – усмехнулся Хмурый, который числился в розыске как враг Короны уже без малого десять лет.
– Глупцы! – дал выход своему раздражению Валентин Дрозд. – Вы можете сколько угодно бегать от пузатых стражников, но когда за вас возьмутся всерьез, вас из-под земли, со дна морского достанут! Герцог не прощает обид, он уничтожит всех посвященных в эту тайну!
– Воистину так! – согласился я с последним утверждением усача и спросил: – Но зачем его светлости было связываться с чернокнижниками, Валентин? Вот скажи, зачем?
– Разговорить меня решил?
– Не для протокола.
Дрозд немного поколебался, но все же запираться не стал и поделился своими догадками на этот счет.
– У герцога есть все, кроме уверенности в завтрашнем дне, – сообщил он. – Его папенька, кронпринц Иоанн, интересуется лишь смазливыми дамочками и охотой, да и сам герцог Арно в пору беспутной молодости заслужил среди придворных репутацию недалекого вертопраха. В отличие от принца Августина, эта ветвь семьи не пользуется поддержкой армии, а лояльные дворяне лояльны им только до тех пор, пока уверены, что после коронации Иоанна Второго получат возможность безнаказанно набивать собственную мошну! – Валентин замолчал и попросил промочить горло.
Я велел Эдварду напоить его и добавил:
– К тому же дочь кронпринца замужем за отпрыском герцога Мора, и это тоже добавляет интриги.
– Так и есть, – подтвердил усач. – Со старшей сестрой у герцога Арно отношения не самые лучшие. Именно поэтому он жаждет обрести настоящую власть. Встанете между ним и троном, и он пойдет на все, лишь бы уничтожить вас!
– Но между тем ты рискнул запустить руку в его карман?
– Ты так ничего и не понял, Себастьян! – выкрикнул Дрозд. – Я не собирался его обманывать! Этот ребенок… в нем действительно соединяются Тьма и Скверна! Не возьмусь утверждать, будто он тот самый Осквернитель, но лучше бы тебе избавиться от него. И тогда все разрешится само собой!
– Как скажешь, как скажешь, – покивал я, не став тратить время на бессмысленные препирательства. – Значит, ты должен был доставить герцогу ребенка?
– Только его кровь. Крови будет достаточно.
– Уже проще. – Я задумчиво глянул в потолок и уточнил: – Какие сроки?
– С чего мне с тобой откровенничать? – скривился Валентин.
– С того, что ты везучий сукин сын, а я не собираюсь всю оставшуюся жизнь бегать от шпиков нашего будущего монарха.
– Что ты предлагаешь? – настороженно спросил Дрозд, резонно заподозрив в моем предложении некий подвох.
Я пожал плечами и предупредил:
– Ребенка я тебе не отдам. И лучше тебе не испытывать мое терпение, настаивая на этом.
Валентин нахмурился.
– Тогда мы либо возвращаемся к тому, с чего начали, либо…
– Либо ты введешь своего хозяина в заблуждение, возьмешь деньги и исчезнешь.
– Собираешься его отпустить? – с недоумением спросил Хмурый. – Он нас сразу сдаст!
– И что же наш друг скажет герцогу? Что он завалил все дело и пришел с пустыми руками? Ах, этот нехороший Себастьян Март, он обвел меня вокруг пальца! – Я склонился к уху Валентина и спросил: – Ты ведь не сотворишь подобной глупости, ведь нет?
– Дай мне хоть что-нибудь! – попросил Дрозд, окрыленный надеждой выбраться отсюда живым. – Хоть что-нибудь, что устроит герцога!
– Герцог хочет кровь? Он ее получит.
– Кровь, в которой будут и Тьма, и Скверна! – поправил меня Валентин. – Это проверят!
– Кто?
– Отец Вильям.
– Сможешь с ним договориться?
Дрозд какое-то время размышлял над ответом, но врать не решился и с тяжелым вздохом сознался:
– Без вариантов. Он фанатик.
– Хорошо его знаешь?
– Встречался раз или два, он Марка привечал, со мной дел не вел.
– Допустим, в крови будут и Тьма, и Скверна, – задумался я, – но это будет кровь двух разных людей. Разумеется, она не окажет на герцога никакого сверхъестественного воздействия, но когда это еще выяснится! К тому же, Валентин, это ведь была идея Марка и отца Вильяма? Не ты ведь гарантировал его светлости результат?
– Не я.
– Тогда какие могут быть претензии лично к тебе? Не сработало и не сработало, дело житейское. Так?
– Так, – кивнул Дрозд.
– Ты сделаешь это? Это в твоих собственных интересах.
– Хорошо, хорошо! Я сделаю это!
Услышав согласие, я с облегчением перевел дух и попросил Хмурого избавиться от тела Марка.
– Пусть его ищут долго и безрезультатно.
– Скормим свиньям, – решил головорез.
– Отличная мысль, – поддержал я эту идею и вновь обратился к побледневшему как полотно Валентину: – Когда ты должен доставить кровь его светлости?
– Сегодня, не позднее полуночи, – ответил усач.
– Если будешь без Марка, это кого-нибудь насторожит?
– Нет, Марк всегда держался в тени.
– Куда надо принести кровь?
– Зачем тебе это?
– Кровь придется смешивать так, чтобы Тьма не успела выжечь Скверну, – пояснил я.
– Я сам могу ее смешать, – предложил Дрозд.
– Валентин, пойми правильно, но твоя манера вести дела не выдерживает никакой критики. И меня не вдохновляет перспектива угодить на дыбу только лишь из-за того, что ты сделаешь все на пять минут раньше срока. Так где вы встречаетесь?
– Во дворце, – нехотя сообщил Валентин. – В резиденции его светлости.
– На закрытой территории?
– Да.
– Как ты туда попадешь? У тебя есть пропуск?
– Есть, но пропуск понадобится только для перемещения по дворцовой округе и на главных воротах. Шпики Пурпурной палаты знают меня в лицо, никаких пропусков, никаких паролей. Они пропустят только меня, и никого другого.
– Кровь будет проверять отец Вильям?
– Да.
– Другие экзорцисты там будут?
– Нет, только он один.
– А на проходной?
– Нет.
– Кто передаст кровь герцогу: отец Вильям или ты?
– Вильям лишь проверит наличие Тьмы и Скверны, его светлость примет меня лично. – И с некоторой долей самодовольства Валентин добавил: – Таков уговор, я веду дела только с герцогом, а он только со мной. Ты не сможешь передать кровь с нарочным, без меня тебе не обойтись.
– Значит, ты в деле. – Я отлип от спинки пыточного сиденья, вытащил из своего дорожного мешка пустую бутыль из-под полынной настойки и попросил Хмурого: – Отправляйся в порт, попроси Сирлина наполнить своей кровью до половины. Передай, что в случае отказа я попрошу его об этом лично, и тогда дело таким объемом точно не ограничится.
Но головорез не стал выполнять приказ и даже выразил свои сомнения вслух.
– Ты и в самом деле решил довериться этой сухопутной крысе? – кивнул он на Валентина.
Ничего не ответив, я выдернул свой дорожный сундук из-под ног вальяжно развалившегося на лавке Эдварда, откинул крышку и принялся копаться в шкатулке с ядами старой ведьмы.
Первым под руку попался пузырек с настоем рубинового оттенка, его убрал в карман, а вот знакомую бутылочку с прозрачной жидкостью зажал в кулаке и вместе с ней вернулся к обеспокоенному затянувшимся молчанием Валентину.
– Не волнуйся, мы все в одной лодке, – заявил я, потом встал за спиной усача и склонился к его уху. – Ведь так, Валентин?
– Так, – подтвердил Дрозд, – хоть мне и придется распрощаться с мечтой стать маркизом и главой дворцовой Охранки, но жизнь дороже. Лучше синица в кула…
Не дослушав, я стиснул пальцами нижнюю челюсть Валентина и влил бесцветное содержимое зажатой в руке бутылочки в его распахнутый рот. Усач выпучил глаза и замотал головой, но резкий удар под дых заставил его проглотить отраву.
Пусть не всю, но хватит и этого.
– Что ты сделал?! – взвыл он, продолжая яростно отплевываться. – Что это было?!
– Яд, – коротко объяснил я и, потеряв интерес к пленнику, поторопил Хмурого: – Возвращайся как можно скорее. И раздобудь где-нибудь золотую фиксу.
– Вы будете здесь?
– Да, придется задержаться.
Головорез вышел, а Валентин судорожно сглотнул и спросил:
– Решил посадить меня на короткий поводок? Если не стану плясать под твою дудку, не дашь противоядия?
Я задумчиво поглядел на него и качнул головой:
– На самом деле нет. Через пару минут зелье вызовет паралич, и следующие несколько часов станут последними в твоей жизни.
– Но зачем?!
– Око за око? – с вопросительной интонацией произнес я, обращаясь непонятно к кому, и сам себе ответил: – Нет, Валентин, все намного прозаичней. Я прагматик, знаешь ли.
– Без меня тебе не подобраться к герцогу! – прошептал Дрозд немеющими губами. – Он все выяснит… тебя найдут… всех вас…
Я невесело рассмеялся и повернулся к Эдварду Роху, озадаченному происходящим ничуть не меньше усача.
– Вы же с ним договорились, нет? – перехватив мой взгляд, не стал скрывать тот своего недоумения.
– Скорее нет, чем да, – ответил я и спросил: – Надеюсь, ты набил руку на Клаасе?
– О! – в немом изумлении уставился на меня лучник. – Ты предлагаешь…
– Мне нужно его лицо. Его живое лицо.
Эдвард взволнованно соскочил с лавки, забегал из угла в угол и начал сыпать кучей подробностей. Потом сообразил, что мне это ни о чем не говорит, и перешел на более понятный язык.
– Понадобится бочонок объемом в полведра и один из клинков. Лучше тот, что перекован в скальпель, им работать сподручней. – После лучник с подозрением покосился на замершего в полной неподвижности Валентина и уточнил: – Он ведь не станет дергаться?
– Не станет. Будешь… оперировать его прямо здесь или придется переложить на лавку?
Эдвард отогнул голову усача назад, оглядел его со всех сторон и решил:
– Здесь. Так я возьму клинок?
– Бери.
– А бочонок?
Я выглянул в коридор, велел стоявшему там бесноватому отыскать какую-нибудь подходящую посудину и вновь вернулся к лучнику.
– Ты ведь не напортачишь, Эд?
– С твоим помощником у меня все бы получилось, – поежился Рох, – не хватило только подходящего инструмента. Да и нервничал тот чрезвычайно, дергался. А сейчас другое дело!
– Мне нужно это лицо! – повторил я и провел пальцем по шее усача, отмечая оставленный захлестнувшей ее веревочной петлей шрам. – Снимать начни отсюда.
– Как скажешь. Но эта ссадина…
Я осмотрел кровоподтек, оставленный прикладом арбалета, и поморщился:
– Сделай с ним что-нибудь…
– Попробую. – Эдвард оттеснил меня от пыточного кресла и принялся наносить на кожу Валентина какие-то непонятные метки. Я мешать ему не стал и отошел к сваленным в угол вещам пленника.
Совесть не мучила. Совсем. Будто велел не с человека лицо снять, а с охотничьего трофея шкуру содрать. А как иначе? Валентин сам выбрал свою судьбу. Предательство никому не сходит с рук, не стоило ему об этом забывать.
Раздевшись до исподнего, я с трудом втиснулся в одежду Дрозда и раздраженно выругался. Штаны оказались коротки, запястья далеко высовывались из рукавов, а камзол жал в плечах и трещал по швам. Ботинки и вовсе не подошли, они неимоверно давили, и нормально передвигаться в них не было никакой возможности. Тогда я поднялся в комнату Марка и отыскал среди его пожитков сапоги по размеру и подходящие перчатки. Заодно и облачение брата-экзорциста прихватил.
Кожаное одеяние, шляпу и полумаску убрал в саквояж, потом обулся, оглядел себя и печально вздохнул. Пусть голенища сапог и прикрыли слишком короткие штанины, смотрелся я пугало пугалом, и надеяться оставалось лишь на длинный плащ да покровителя всех жуликов и воров – ночную темноту.
Тогда я решил взглянуть, как обстоят дела у Эдварда, и заглянул к нему, но неожиданно взбунтовался желудок. Вроде не брезгливый, да только от омерзительного сочетания тьмы, трепетавшей вокруг проклятого клинка, и сочившейся из многочисленных разрезов крови, враз скрутило нутро.
– Выйди, – потребовал занятый делом лучник.
Я мешать ему не стал и вынес табурет в коридор, там уселся на него и откинулся спиной на холодную стену.
Болело все. Абсолютно все. Даже не мог сказать, будто рассаженный затылок и обожженное запястье особенно на общем фоне выделялись. И если раньше я одним лишь усилием воли мог избавиться от неприятных ощущений, а за четверть часа и вовсе залечил бы все ссадины и порезы, то сейчас ничего не оставалось кроме как стиснуть зубы и терпеть.
Придется привыкать к бытию обычного человека.
Вновь становиться самим собой.

 

Хмурый вернулся только в четверть одиннадцатого. Он передал мне бутылочку с кровью и уверил:
– Его, без обмана. Сам присутствовал.
Впрочем, легкие эманации Тьмы ощущались вполне отчетливо, никаких иных подтверждений мне не требовалось, я лишь спросил:
– Сильно ругался?
– Будь брань булыжниками, корабль бы под воду ушел, – усмехнулся головорез, заглянул к Эдварду, но сразу отодвинулся от двери и брезгливо поморщился. – Это действительно необходимо? – удивился он.
– Необходимо, а как иначе? – пожал я плечами и в свою очередь поинтересовался: – Как в округе?
– Все спокойно, – сообщил Хмурый и протянул какую-то коробочку. – Вот еще.
– Хоть с этим везет, – вздохнул я и нацепил поверх зуба фиксу. Сразу снял ее и передал подручному найденный в одежде Валентина пропуск во дворец. – Доставь на место Ловкача, потом меня подстрахуешь.
– Сделаю.
– Себастьян, заходи! – крикнул тут лучник и продемонстрировал натянутое на руки лицо Валентина. Не только лицо, но и аккуратно рассеченную кожу шеи и скальп.
– Чтоб тебя! – выругался Хмурый, глянув на пленника, голова которого представляла собой нечто совершенно непотребное.
– Правда, как живой? – заулыбался Эдвард, зародив серьезные сомнения в собственной адекватности.
Впрочем, он всего лишь исполнитель. Идея была моя.
Ну и кто я после этого?
Нормальный человек? Ну-ну…
И, поскольку Рох ждал совсем иной реакции, я заставил себя растянуть губы в некое подобие улыбки и похвалить его работу:
– Поразительно! Просто поразительно!
Куда уж поразительней, бесы меня задери…
– Держи! – И Эдвард вдруг сунул мне лицо, мягкое и теплое.
Живое.
Пока я пытался разобраться в ощущениях, а заодно справиться с рвотным позывом, лучник вернулся к пленнику, поставил тому на колени бочонок и одним уверенным движением скальпеля вскрыл горло.
Кровь потекла едва-едва. Ленивыми вялыми толчками она начала выплескиваться в подставленную посудину, и я спросил:
– Это еще зачем?
– Ну… – замялся Рох, – это все непросто…
– Так объясни!
– Я не знаю, как уберечь кожу от пересыхания! – ответил лучник. – К тому же тьма понемногу рассеивается, и, по моим прикидкам, лицо не продержится в таком состоянии и часа.
– Можно с этим что-то сделать?
– А я чем, по-твоему, занимаюсь? – Эдвард оценивающе глянул в бочонок, потом кинул в довольно булькнувшую кровь отработанный проклятый клинок, забрал у меня лицо и опустил его следом. – Перед тем как надевать, сполосни.
– Надолго его хватит?
– До рассвета должно протянуть.
Я с трудом вместил бочонок в кожаный саквояж, туда же сунул бутылочку с кровью Густава Сирлина и накинул на плечи доставшийся по наследству от Валентина плащ.
– Приберись здесь! – попросил лучника.
– Густав сказал, бесноватые сами хвосты зачистят, – сообщил тогда Хмурый.
– Вот и отлично, – обрадовался я и направился было в подвал, но головорез немедленно меня остановил.
– Можно через черный ход выйти, – напомнил он. – А то изгваздаешься.
– Отличная идея!
Назад: 1
Дальше: 3