На ярком солнечном свете Хратен страдал от жары под тяжестью алого доспеха. Его утешало сознание того, как внушительно он должен выглядеть, возвышаясь в лучах солнца на элантрийской стене. Хотя никто не глядел в его сторону; все внимание приковывала высокая теоданская принцесса, которая раздавала пищу.

Намерение Сарин войти в Элантрис переполошило город, а последующее разрешение короля поразило жителей Каи еще больше. С раннего утра стены Элантриса наполнились людьми, и теперь дворяне и купцы сгрудились у парапета. Их лица светились азартным возбуждением, как у зрителей свордийской битвы с акулами; они нависали над ограждением, стремясь оказаться поближе к месту ожидаемой трагедии. Общее мнение заключалось в том, что элантрийские дикари разорвут принцессу на кусочки в первую же минуту, а потом позавтракают ею на месте.

Хратен обреченно наблюдал, как чудовища Элантриса послушно подходят к повозке, не трогая даже солдат, а тем более принцессу. Демоны отказывались подарить собравшимся кровавое зрелище, и на лицах толпы начало проглядывать разочарование. Теоданка сделала мастерский ход, пройдясь беспощадной косой правды по тщательно взращенным Хратеном росткам. Теперь, когда личные придворные Сарин доказали свою отвагу и вошли в Элантрис, гордость заставит остальных последовать их примеру. Ненависть к элантрийцам испарится; люди не в состоянии ненавидеть то, что вызывает жалость.

Как только стало очевидным, что принцессе ничто не угрожает, толпа потеряла к зрелищу интерес и недовольно дребезжащим ручьем потекла вниз по длинным лестницам. Хратен присоединился к исходу и, оказавшись у подножия, повернул к центру Каи, где находилась дереитская часовня. По дороге с ним поравнялась карета. Верховный жрец узнал эйон на ее боку — эйон Рии.

Карета остановилась, и дверца распахнулась. Джьерн замешкался, но все же забрался внутрь и уселся напротив герцога Телри.

Герцог излучал недовольство.

— Я предупреждал тебя об этой женщине. Теперь люди уже ни за что не станут ненавидеть Элантрис, а если они не питают ненависти к Элантрису, они не питают ненависти к Шу-Корат.

Хратен махнул рукой.

— Усилия девчонки не принесут успеха.

— Не вижу, почему бы и нет.

— Как долго она будет этим заниматься? — спросил джьерн. — Пару недель, в лучшем случае месяц? Сейчас ее похождения в диковинку, но очень скоро перестанут всех удивлять. Я сомневаюсь, что в будущем многие дворяне согласятся ее сопровождать, даже если она станет упорствовать в продолжении раздач.

— Но ущерб уже причинен, — настойчиво заметил Телри.

— Едва ли. Лорд Телри, я прибыл в Арелон всего несколько недель назад. Да, эта женщина доставляет нам некоторые хлопоты, но в итоге ее усилия пойдут прахом. Мы с вами знаем, что дворянство крайне непостоянно. Как скоро они забудут, что когда-то посетили Элантрис?

Герцог не желал успокаиваться.

— К тому же, — продолжал жрец, переходя к другой тактике, — мои хлопоты с Элантрисом — всего лишь малая толика общего плана. Неустойчивость трона, позор, который придется претерпеть королю при подсчете доходов, — вот наши основные козыри.

— Недавно Йадон заключил новую сделку с Теодом, — сообщил герцог.

— Никакой сделки не хватит на покрытие его потерь. Его состояние подорвано. Дворянство не потерпит короля, который требует, чтобы они жили в достатке, но не в состоянии выполнить свое требование сам.

Вскоре мы распространим слухи о печальном положении королевских финансов. Большинство из наиболее знатных аристократов сами занимаются торговлей и найдут способ разузнать о делах соперника. Стоит им обнаружить, в каком капкане оказался Йадон, тут же по всей стране разнесутся жалобы.

— Жалобы не возведут меня на трон.

— Вы еще удивитесь. К тому же одновременно со слухами мы станем намекать, что, если вы займете трон, Арелон получит выгоднейший торговый союз с Востоком. Я обеспечу необходимые для подтверждения документы. Деньги польются рекой, а ведь Йадону ни разу не удалось так размахнуться. Ваш народ знает, что Арелон находится на грани краха; теперь он узнает, что только Фьерден поможет из него выбраться.

Телри задумчиво кивнул.

«Да, герцог, — вздохнул про себя Хратен. — Про деньги вы понимаете. Если нам не удастся переманить на свою сторону дворянство, мы всегда можем его купить».

По правде говоря, исход представлялся далеко не таким однозначным, как хотелось бы джьерну, но его объяснение успокоит Телри, пока жрец займется другими делами. Как только станет известно, что король разорен, а Телри богаче прежнего, дополнительное давление на правительство поспособствует безболезненному, хотя и внезапному, переходу власти в нужные руки.

Принцесса вступила в борьбу не с тем заговором. Пускай радуется собственному уму и проницательности; трон Иадона падет, сколько еды ни раздавай элантрийцам.

— Я тебя предупреждаю, — внезапно выпалил Телри. — Не вздумай считать меня дереитской пешкой! Я не противлюсь твоим советам потому, что ты сдержал обещание покрыть расходы. Но я не собираюсь идти у тебя на поводу.

— Я и не помышлял ни о чем подобном, милорд, — смиренно заверил джьерн.

Герцог кивнул и приказал кучеру остановить карету. Они не проехали и половины пути до часовни.

— Мой особняк вон там, — небрежно заметил Телри, махнув рукой в сторону боковой улицы. — Ты можешь пройтись пешком до своей церкви.

Хратен сжал зубы: когда-нибудь надменному придворному придется научиться уважать представителей Дерети. Но сейчас он молча вылез из кареты. Лучше идти пешком, чем ехать в подобной компании.

— Я никогда не видел в Арелоне такого благочестия, — произнес один из жрецов.

— Согласен, — откликнулся другой. — Я прослужил в Каи больше десяти лет, и у нас ни разу не случалось более пары обращений в год.

Хратен миновал жрецов у входа в часовню. Мелкие сошки, он бы на них и не взглянул, если бы не Дилаф.

— Такого давно не случалось, — согласился арелонский жрец. — Хотя я помню времена, сразу после того, как пират Дрейк Душегуб напал на Теод, когда по Арелону прошла волна обращений.

Джьерн нахмурился. Что-то в замечании артета его насторожило. Он заставил себя не замедлить шага, но украдкой оглянулся на Дилафа. Дрейк Душегуб напал на Теод четырнадцать лет назад. Возможно, что Дилаф поделился воспоминаниями детства, но откуда ему было знать об обращениях?

Артет должен быть старше, чем поначалу решил Хратен. Намного старше. Он нарисовал перед мысленным взором лицо Дилафа, и глаза джьерна в ужасе распахнулись. При первой встрече он дал ему лет двадцать пять, но сейчас впервые разглядел намеки на куда больший возраст в лице артета. Почти незаметные черточки — жрец относился к редкой породе людей, которые казались намного моложе своих лет. «Молодой» арелонец умело изображал наивность, но разыгрываемые им интриги указывали на зрелость ума. Дилаф имел за плечами гораздо больше жизненного опыта, чем выказывал на людях. Но что это значило? Хратен покачал головой, толкнул дверь и направился к своим покоям. Пока джьерн метался, пытаясь найти подходящего и согласного принять назначение верховного артета, власть Дилафа над часовней продолжала расти. Еще трое отказались от должности. Такое поведение не могло не вызвать подозрений, и Хратен уверился, что арелонский жрец приложил руку к этим отказам.

«Он старше, чем я думал, — вернулся к недавнему откровению джьерн. — И вдобавок обладает немалым влиянием на здешних жрецов, причем довольно давно».

Дилаф утверждал, что многие из кайских последователей Дерети пришли вслед за ним из храма в южной части Арелона. Как давно попал он в Каи? При появлении Дилафа часовней руководил Фьен, но тот занимал должность очень давно.

Скорее всего, Дилаф прожил в городе много лет. И все это время он вращался среди прочих жрецов, изучал их слабые стороны и накапливал влияние. А зная истовую веру артета, следовало ожидать, что его приспешниками окажутся наиболее преданные империи и сведущие в путях Шу-Дерет.

И именно им Хратен позволил остаться в Каи после чистки. Он отослал менее рьяных, тех, кого как раз покоробило бы излишнее рвение Дилафа. Не желая того, джьерн своими руками склонил чашу весов на сторону арелонского артета.

Встревоженный, усталый джьерн уселся за стол. Неудивительно, что ему не удается найти замену главе часовни. Оставшиеся жрецы хорошо знали Дилафа и либо боялись принять звание, которое вознесет их над ним, либо их подкупили.

«Он не может запугать всех без исключения, — твердо решил Хратен. — Я продолжу поиски. В конце концов один из братьев примет назначение».

И все же его взволновал успех Дилафа. Теперь тот нависал над головой джьерна двойной угрозой. Во-первых, через клятву одива артет держал в подчинении многих из сильнейших союзников-дворян. Во-вторых, позиция Дилафа как закулисного главы церкви с каждым днем все укреплялась, отсутствие верховного артета и пользуясь тем, что Хратен все больше времени отдавал проповедям и встречам со знатью, арелонец постепенно прибирал власть к рукам.

И помимо всего прочего, помимо Кручины вдовы и махинаций Дилафа, над Хратеном нависла проблема, которую ему никак не удавалось решить. Он привык выходить победителем из сражений с внешними врагами, но внутренние колебания оказались сильнее его.

Верховный жрец покопался в столе, отыскивая небольшую книгу. Он помнил, что положил ее в один из ящиков, как всегда делал во время поездок. Она не открывалась много лет, но Хратен имел мало личных вещей, а книга никогда не обременяла его лишним грузом. После недолгих поисков он держал ее в руках. Джьерн листал пожелтевшие страницы, выискивая нужную.

«Я нашел свое место в жизни, — говорила книга. — Раньше я жил, сам не зная зачем. Теперь у меня появилась путеводная нить. Она приведет меня к славе, мои деяния запомнят надолго. Я служу империи Джаддета, и служба возвышает меня, возносит все ближе и ближе к нему. Я осознал собственную значимость».

Дереитских жрецов учили записывать духовные откровения, но Хратен не отличался особой прилежностью. Его личные записи состояли из нескольких заметок, включая только что прочитанную, которую он сделал через несколько недель после решения вступить в ряды жречества. Незадолго до того, как поступил в Дахорский монастырь.

«Что случилось с твоей верой, Хратен?»

Вопрос Омина не давал ему покоя. В его мыслях продолжал звучать шепот кораита; он требовательно вопрошал, что случилось с убеждениями верховного жреца, какая цель скрывается за его проповедями. Неужели душу Хратена разъел цинизм и он исполнял свои обязанности лишь по привычке? Неужели его проповеди превратились в состязания в логике и потеряли духовное содержание?

Он знал, что частично так и произошло. Ему нравилось оттачивать планы, нравилось противостоять противнику, и он наслаждался вызовом, который таился в обращении целого народа еретиков. Даже с помехами, творимыми Дилафом, от стоящей перед ним в Арелоне задачи у Хратена захватывало дух.

Но что случилось с мальчиком Хратеном? Куда пропала вера, та безотчетная страсть, которая когда-то переполняла его? Он едва мог ее припомнить: эта часть его жизни промелькнула быстро, и ревущее пламя веры спало до уютного тепла тлеющих углей.

Почему Хратен считал необходимым преуспеть в Арелоне? Чтобы добиться славы? Человека, которому удалось обратить Арелон, будут долго вспоминать в анналах дереитской истории. Или им двигало желание доказать свое послушание? Ведь его вел личный приказ вирна. Или же джьерн действительно считал, что обращение поможет людям? Он поставил перед собой цель обратить Арелон без бойни, подобной той, что охватила Дюладел. Но с другой стороны, вела ли его цель спасти невинные жизни или тот факт, что легкое завоевание страны являло собой более тонко проведенную операцию?

Собственная душа казалась джьерну непроглядной, как затянутая дымом комната.

Дилаф медленно прибирал кайскую церковь к рукам. Но помимо прочего Хратена беспокоило скверное предчувствие. Что, если попытки артета вытеснить его справедливы? Что, если Арелону будет лучше при Дилафе? Он не станет волноваться о лишних жизнях, унесенных кровавой революцией; он твердо уверен, что воцарение Шу-Дерет принесет здешнему народу благо, даже если обращение превратится в бойню.

Дилафа вела вера. Он истово доверял своим убеждениям. А что оставалось у Хратена?

Он не мог сказать наверняка.