Глава 8. В ГОСТЯХ У ХАССАНА-БАНДИТА

В ту ночь я не спал, поскольку время от времени тучи всадников с луками и копьями наперевес проносились по улицам Девяти Колодцев, мотаясь от одного выхода из города к другому. Полагаю, мне в любом случае было бы не до сна в ту ночь. Воины по нескольку раз прочесали пустыню в радиусе пятидесяти пасангов вокруг оазиса, но не нашли даже следа.

Лишь перед самым рассветом, когда измотанные, разбитые солдаты возвращались из пустыни в Девять Колодцев, я уснул.

Я остановился в весьма убогом заведении, хозяин которого наверняка мечтал о лучшей доле, чем мотаться каждый день на заседания муниципального суда. Зато он всегда знал все местные новости.

— Вчера сбежал убийца! — сообщил он мне. — Скрылся в пустыне!

— Невероятно, — ответил я, искренне не веря в известие.

Я проснулся около девяти часов, за час до полудня по горианскому времени.

Покормив стоящего в стойле кайила, я основательно напоил его водой.

Во время завтрака я послал мальчишку выполнить кое-какие поручения. Не успел я закончить, как смышленый живой парнишка вернулся.

Надев бурнус и желтый кушак, я решил самостоятельно пройтись по лавкам. Выглядел я вызывающе, впрочем, именно так оделся бы местный торговец, стремящийся привлечь к себе внимание. Прежде всего я купил новый ятаган. Пояс и ножны у меня имелись. Кроме того, я приобрел новую упряжь для кайила и два мешка финиковых кирпичей. Длинные прямоугольные кирпичи весили по одному стоуну каждый, или около сорока фунтов в земном исчислении.

Возле общественного колодца у здания суда я набрал полные бурдюки воды и послушал местные новости.

— А ну, в сторону! — прикрикнул воин и плеснул воды себе в лицо.

Я посторонился, как скорее всего поступил бы местный торговец. В конце концов, парень провел трудную ночь в пустыне.

— Поймали убийцу? — спросил я.

— Нет, — проворчал воин.

— Знаете, иногда я не чувствую себя в безопасности.

— Не бойся, горожанин, — сказал он.

— Спасибо.

Поисковые отряды, как мне удалось выяснить, собирались отдыхать весь день и всю ночь. Вести поиски при луне не имело смысла. Измученных людей и животных решили не трогать до следующего утра. Таким образом, я получал фору примерно в пятнадцать горианских часов.

Более чем достаточно.

Около полудня, неторопливо покачиваясь на позвякивающем колокольчиками кайиле, в малиновом бурнусе и желтом кушаке, всем своим видом стараясь привлечь к себе внимание, я покинул оазис. С обеих сторон к седлу были приторочены бурдюки с водой и мешки с финиковыми кирпичами. Как только высокие пальмы за моей спиной стали маленькими, я резко повернул в сторону, чтобы избежать встречи с возвращающимися из рейда по пустыне отрядами.

Спустя два дня, отъехав от оазиса пасангов двести на северо-восток, я поднялся на холм и резко натянул поводья.

Внизу, в небольшом ущелье, среди голых, усыпанных камнями холмиков, грабили маленький караван.

Здоровенный разбойник схватил за рамы и тряхнул сразу два курдаха. На землю посыпались сидящие внутри свободные девушки в цветастых юбках.

Гуртовщиков и погонщиков копьями согнали в одну кучу. Среди них шатался раненный в плечо охранник каравана.

Притороченные к седлам кайилов мешки были разрублены, таким способом разбойники определяли, нет ли в них чего ценного.

Нескольких кайилов отогнали в сторону. Разбойник держал сложенные в пучок поводья.

Захваченных в плен девушек привязали за руки к седельным лукам.

Один человек попытался бежать. Поскакавший следом разбойник свалил его на камни, треснув древком копья по шее.

Я видел, как разрубили бурдюк с водой, струя хлынула на песок, кайил попятился, пыль мгновенно впитывала влагу.

Мешки и ящики стаскивали в одну кучу. Некоторые ящики выворачивали в песок, их содержимое никого не интересовало. Свободных от груза кайилов лупили плоской частью ятагана и гнали в пустыню.

Две обнаженные девушки растерянно топтались в пыли, одежду с них сорвали клинком ятагана. Одна из них пыталась вцепиться связанными руками себе в волосы и жалобно причитала. Другая, напротив, злилась. Она с ненавистью смотрела на свои путы, не в силах поверить, что ее привязали к седлу. У нее были роскошные черные волосы. Голову она держала гордо и высоко.

Главарь разбойников поднялся в стременах и что-то приказал своим подчиненным. Двое бандитов тут же вскочили в седла и потащили за собой двух груженных награбленным добром кайилов. Еще один разбойник шел пешком, ведя кайила под уздцы. Привязанные к седлу пленницы неуклюже побежали за кайил ом главаря.

Сзади раздались крики. Кое-кто рискнул даже погрозить разбойникам кулаком. Остальные побежали к бурдюкам с водой. Пешком они могли добраться лишь до ближайшего оазиса Хромого Кайила, где им, безусловно, посочувствуют, но вряд ли помогут с вооруженной охраной. Ближайший гарнизон стоял в оазисе Девяти Колодцев, но к тому времени, когда весть о нападении достигнет военных, разбойники уйдут на тысячу пасангов.

Я поворотил кайила и не торопясь спустился с холма. Лагерь разбойников я вычислил еще вчера ночью. Сегодня я с ними встречусь. У меня было дело к главарю.

— Хорошо работаешь, — похвалил я рабыню.

В лагере она оставалась в полном одиночестве.

Она завизжала. Тяжелый круглый пестик длиной пять футов и диаметром более чем пять дюймов вывалился у нее из рук и опрокинул огромную миску глубиной более фута. Зерно сатарна высыпалось на землю. Я схватил рабыню за руки.

Как принято у хочевников, лагерь разбили на возвышающемся над всей равниной плато, хотя его и скрывал при этом густой кустарник. В огороженном забором из колючки загоне топтались четыре кайила. Лагерь образовывали пять шатров из неприметной ткани из шерсти кайила. Сооружения ставили выходом на восток, чтобы уловить утреннее тепло. Маленькие шатры популярны у кочевников, они едва достигают десяти футов в длину и пятнадцати в ширину. Шатры натягиваются на деревянную раму, земля под полом выравнивается и застилается циновками. Задняя часть шатра почти стелется по земле. Там, как правило, хранятся различные припасы. Традиционно в левой части шатра располагаются женские принадлежности, а в правой, вместе с одеялами и оружием — мужские. Все находится в кожаных мешках различных размеров. Женщины украшают такие мешки причудливой вышивкой.

Я огляделся. Лагерь почти не отличался от обычных стоянок кочевников. Бросалось в глаза только одно: здесь не было ни женщин, ни детей. Лишь одна рабыня присматривала за кайилами и молола зерно.

Я улыбнулся. Это был лагерь разбойников.

Девушку я отпустил.

— Ты! — испуганно закричала Алейна. Она оказалась полностью одета. На ней была прошитая красной ниткой длинная юбка с каемкой, коричневая кофта с капюшоном из мягкой шерстки кайила, под которой виднелась дешевая желто-голубая блузка из репса.

На шее поблескивал ошейник, уже не мой.

Я обратил внимание на мягкие складки юбки на ее бедрах и приятный цвет блузки. Зачем рабыне такая одежда?

На ногах у нее были туфли.

В синих глазах девушки застыл испуг, белокурые волосы волной ниспадали на спину.

— Ты уже носишь сережки, красотка Алейна? — поинтересовался я.

В ушах у нее висели огромные вульгарные кольца из золота.

— Он проколол мне уши седельной иглой, — сказала она. Чего еще можно ожидать от людей в таких местах?

Обычно подобные операции проделывает кожевник.

— Он сам надел их на меня. — Алейна с гордостью погладила побрякушку — Это из награбленного.

Алейну, девушку с Земли, нисколько не смутил подарок. Мало того, что сережки были безвкусны, ей насильно прокололи уши и повесили украшение, не спросив ее мнения. И ей это понравилось. У нее даже появился здоровый румянец.

— На Горе, — сказал я, — сережки носят только бесстыжие, бессовестные рабыни, самки, довольные тем, что еще способны вызывать желание у мужчины.

— Носят ли их свободные женщины? — спросила Алейна.

— Никогда.

— Только рабыни?

— Самые позорные из рабынь. Тебе не стыдно?

Она весело рассмеялась.

— У рабынь нет гордости, — гордо произнесла она и покрутила головой из стороны в сторону. Сережки раскачивались и блестели.

Многие рабыни привыкают к сережкам и начинают выпрашивать их у своих хозяев.

— Они мне очень нравятся, — сказала она.

— Женщину может украсить только ошейник.

— Я ношу и то и другое! — рассмеялась Алейна.

— Хоть что-то тебе не нравится?

— Конечно. — Она лукаво посмотрела на меня. — Рабыням ведь можно иногда покапризничать?

— Наверное. Твой хозяин делает с тобой все, что захочет?

Глаза девушки сверкнули.

— Мой хозяин, — произнесла она, — делает со мной все, что захочет. Он очень сильный.

— Я в этом не сомневался.

— Я во всем ему подчиняюсь, — сказала она. — Он — это все. Я — ничто.

— Понятно, — произнес я.

— Я его собственность, — продолжала она. — Он требует от меня полного подчинения. У меня нет никакого выбора. Я его рабыня.

— Ты считаешь, что так и должно быть? — спросил я. Она посмотрела на меня и улыбнулась:

— Мне это нравится.

— Приготовь чай, — приказал я.

Она подняла юбку и направилась в шатер ставить чай. Вдалеке показалось едва заметное облачко пыли. Разбойники возвращались. Я вошел в шатер и уселся, скрестив ноги, на циновку. Капюшон бурнуса я отбросил за спину. Было жарко. В Тахари постоянно дуют жаркие ветра.

— Поначалу я испугалась, когда увидела тебя, — сказала девушка. — Подумала, что ты решил забрать меня обратно. Потом поняла, что если бы ты этого хотел, то не стал бы медлить.

В шатре она сняла с себя куртку с капюшоном из шерсти кайила. Когда она наклонялась, груди ее соблазнительно покачивались в вырезе дешевой желто-голубой рубашки из репса.

— Думаю, не стал бы.

Рука девушки с металлическим коробком чая слегка дрожала. Глаза ее затуманились.

— Тебе приходится много работать? — спросил я.

— Очень много! — рассмеялась она. — Я работаю с самого раннего утра. Я должна собрать ветки и навоз кайила, чтобы развести костер, я должна приготовить кашу и бульон, потом вычистить котлы и кастрюли, затем я должна вытрясти циновки и подмести в шатрах, на мне лежит починка одежды и обуви, я натираю и чищу сапоги и кожаные изделия, я тку, я вью веревки, я дублю кожу и мелю зерно. Я же ухаживаю за кайилами и дважды в день дою кайилиц. Многое приходится делать. — Глаза девушки лучились от счастья. — Я выполняю работу десятерых женщин. Кроме меня, в лагере женщин нет. Вся неприятная работа достается мне. Мужчины не станут делать многих вещей. Это оскорбительно для их силы. — Она подняла голову — Вот и ты потребовал чаю.

— Кстати, где он? — спросил я. — Готов?

Я посмотрел на маленький медный чайник на маленьком костре из навоза кайила. Рядом уже стояла толстая стеклянная чашка. В такую входит унции два чая. Базий-ский чай пьют маленькими чашками и, как правило, выпивают три чашки за один присест. Важно не ошибиться в количестве заварки. Себе она, конечно, чая не сделала.

Время от времени я поглядывал на горизонт. Облако пыли приближалось. На шесте у входа в шатер висел бурдюк с водой.

— Ну, а ночью, — спросил я девушку, — разрешают ли тебе отдохнуть от дневных трудов?

Она была все еще мокрой от пота после размолачивания зерен.

— Днем, — рассмеялась она, — я выполняю обязанности свободной женщины, а ночью… ты же помнишь, кто я.

Я с любопытством разглядывал девушку.

— Я — рабыня, — весело засмеялась она.

— Значит, ночью ты меняешь тапочки на шелка и колокольчики?

— Если позволят, — улыбнулась она. — Часто приходится прислуживать обнаженной. Ночью как раз и начинается мой настоящий труд. Что он только не заставляет меня вытворять! Мне бы такое и в голову не пришло!

— Ты счастлива? — спросил я. — Да.

— Он делится тобой с другими разбойниками?

— Конечно, — пожала она плечами. — Я же единственная постоянная девушка в лагере.

— Значит, бывают и другие?

— Иногда, — сказала она. — Свободные женщины, рабыни, отобранные у караванов.

— Что делают с ними?

— Продают в оазисы. Мои обязанности как рабыни не ограничиваются ночами. Он часто меня использует. Бывает, вызовет днем и заставляет угождать ему, еще потную от хозяйственных трудов. Бывает, просто закидывает мне юбку на голову и валит на циновки, после чего гонит работать дальше.

— Тебя часто секут?

Она повернулась спиной и подняла рубашку. На теле виднелись следы двух или трех наказаний, хотя шрамов и ссадин не было. Секли ее мягким широким пятиполосным ремнем. Это наиболее распространенный способ наказания девушек. Чрезвычайно доходчиво и не портит кожу.

— Меня наказывали дважды, — сказала она. — Один раз, еще давно, в шатрах, когда я надерзила, а второй раз — за неловкость. — Рабыня сняла с огня чайник и осторожно налила мне стакан.

— Твой хозяин жесток? — поинтересовался я.

— Нет, но он очень суров.

— Строг?

— Да, очень строг.

— Но не жесток?

— Нет.

— Как ты к нему относишься?

— Как рабыня.

— А он к тебе?

— Как хозяин.

— И часто он тебя бьет?

— Почти никогда, — ответила девушка, — но я знаю, что он может отстегать меня в любую минуту, стоит мне ему не угодить. Я рабыня, и я знаю, что меня могут запросто выпороть.

— Значит, ты живешь под страхом порки?

— Да. И страх этот обоснован. — Она посмотрела на меня. — Он достаточно силен, чтобы добиться от меня всего, чего захочет. Я это уже поняла. Он может меня выпороть, если я ему не понравлюсь.

— Как тебе нравятся подобные отношения?

— Ты не поверишь, но это захватывает!

— Похоже, тебе нравится подчиняться мужчине, — сказал я.

— Я — женщина. — Она опустила голову. — Во мне проснулись чувства, о которых я даже не подозревала. В руках сильных и безжалостных мужчин я открыла в себе фантастическую сексуальность. Это так славно и здорово! — воскликнула она, посмотрев вверх.

— Женщины Земли рассуждают по-другому, — заметил я.

— Я горианская рабыня. — Девушка встала на колени и прикоснулась к сережкам.

— Похоже, ты любишь своего хозяина?

— Если бы он не запрещал мне, я бы слизывала пыль с его сапог!

Она резко обернулась, заметив наконец облако пыли. Рабыня поняла, что возвращаются разбойники. Глаза ее испуганно расширились.

— Ты должен бежать! — воскликнула она. — Они убьют тебя, если застанут здесь!

— Я не допил чай, — возразил я.

— Уж не хочешь ли ты, — она неуверенно поднялась на ноги, — причинить вред моему господину?

— У меня к нему дело, — просто ответил я.

Рабыня попятилась. Я поставил чашку на землю, между двух циновок. Я был уверен, что чай не разольется. Она сделала еще один шаг назад, а я наклонился в сторону и дотянулся до связки длинных цепочек, приготовленных, вне всякого сомнения, для усмирения рабынь, которых планировали захватить при налете на караван. Взвизгнув, Алейна развернулась и со всех ног кинулась в пустыню. Цепочка как змея сверкнула на солнце и захлестнула ее ноги. Рабыня упала, разметав по песку белокурые волосы. В следующую секунду я был уже на ней. Рывком подняв ее за волосы, я зажал ей рот и затащил в шатер. Там я швырнул ее на циновки, запихал в рот шелковый шарфик, после чего обмотал ее голову кушаком, чтобы она ничего не могла видеть. Затем я перевернул ее на живот и связал обрывком ремня руки и ноги. После этого я закинул ее на правую половину шатра, где хранились мужские принадлежности.

Закончив с Алейной, я вышел из шатра и встал у входа.

Первым показался главарь шайки. К луке его седла были привязаны две захваченные во время налета женщины. Они спотыкались и едва держались на ногах. Босые ступни оставляли в песке кровавый след. Сзади шел груженный награбленным добром кайил. Вместе с главарем шайка насчитывала девять человек. Увидев меня, он подал команду, и его люди мгновенно окружили лагерь. Кайил главаря попятился. Я понял его намерение. Он хотел атаковать с ходу, направить кайила на шатер, смять его и нанести сокрушительный удар.

Я снял с шеста бурдюк с водой.

Кто-то из разбойников издал вопль ярости. Я запрокинул бурдюк и сделал несколько внушительных глотков. Затем я повесил бурдюк на место и вытер губы рукавом халата.

Главарь шайки вложил ятаган в ножны и спрыгнул с кайила. Я вернулся в шатер, сел, скрестив ноги, на циновку и взял еще не остывшую чашку чая.

Главарь вошел в шатер.

— Чай готов, — сказал я ему.

Первым делом он перерезал ножом стягивающие Алей-ну ремни. Она в ужасе взирала на своего хозяина. Он, однако, на нее не сердился. В конце концов, она была всего-навсего слабой женщиной.

— Подай нам чай, — приказал он. Вся дрожа, девушка налила ему маленькую чашечку чая.

— Превосходный чай, — похвалил я.

Выпив их воды, я стал по законам Тахари гостем разбойников.