Монотонный шум дождя за окном усыпил Нику. Она много работала и очень устала, а тут еще этот дождь… Она прилегла на диван, чтобы отдохнуть, но почти сразу уснула и спала крепко до тех пор, пока ее не разбудил телефонный звонок.

Кто бы там ни был, отвечать не хотелось. Ника повернулась лицом к стене, но телефон трещал снова и снова. Настойчиво кто-то домогается… Со вздохом Ника села на диване, вытянула руку и сняла трубку.

— Алло, — сонно пробормотала она.

— Алло, Ника?

— Я слушаю…

— Ника, это Максим Радецкий. Не забыли меня?

Остатки сна мигом испарились. Не забыла ли она Максима Радецкого? Конечно же забыла. Кому приятно помнить о человеке, представляющем собой самую гнусную разновидность вора, крадущем чужие мысли и чувства? О человеке… Да нет, не о человеке — о мрази слишком ничтожной, чтобы страдать в Темной Зоне, но отправлявшей туда других, настоящих людей? Она забыла… А он, оказывается, жив. Ну надо же!

Вот именно такую фразу она и произнесла в телефонную трубку:

— О, вы еще живы… Ну надо же!

— Вы не рады меня слышать?

— Почему же, рада… Рада вам сказать, что сейчас побегу на кухню и выпью много-много холодной воды.

После паузы, в которой угадывалось недоумение, прозвучал осторожный вопрос:

— Зачем?

— Затем, что меня тошнит от вашего голоса, и я хочу, чтобы меня поскорее вырвало. Затем, что вы — подонок, и я жалею о том, что пыталась спасти вашу жизнь. И вот еще что. Доказательств вашей подлости у меня нет… Пока нет, но, надеюсь, они вскоре найдутся у других людей. Напрасно вы напомнили мне о себе, теперь уж я о вас не забуду. Порядочный человек в такой ситуации покончил бы с собой, так ведь то порядочный. Впрочем, как бы мог он очутиться на вашем месте?! А вам остается только бежать от позора куда глаза глядят. Беги, кролик, беги!

В последние слова Ника вложила столько презрения, что ошеломленный и растерявшийся Радецкий жалко залепетал:

— Ника, я не понимаю… Вам что-то наговорили обо мне, это все неправда… Нам надо встретиться, я вам все объясню… Я вам все…

Ника швырнула трубку, схватила носовой платок и вытерла ладонь так тщательно, словно телефонная трубка, которую она держала, была покрыта мерзкой пачкающей слизью. И отправилась на кухню — правда, не пить холодную воду, а заваривать чай.

И тут позвонили в дверь.

Ника поставила полный чайник на конфорку, зажгла газ и поспешила в прихожую. Она открыла дверь без опаски — давно миновали времена, когда дверной звонок мог повергнуть ее в состояние, близкое к панике. Наверное, она стала теперь даже слишком беспечной — ведь мало ли кто может явиться к одинокой девушке? Но Ника ничего и никого не боялась, в глубине души она была уверена, что ничего плохого не случится с ней. Была ли эта уверенность ее собственной или какие-то иные силы отвечали за нее? Ника не задавала себе таких вопросов, зная, что ответа не найдет. Она просто открыла дверь.

За порогом стояла собака. Обыкновенная большая дворняга коричневой масти, насквозь промокшая под дождем, с умными грустными глазами. Собака как собака — судя по форме ушей, отдаленный потомок сеттера или спаниеля, сохранивший еще примесь благородной крови.

Увидев эту собаку, Ника машинально взглянула на лестничную клетку, чтобы посмотреть, кто нажал кнопку звонка — ведь не собака же. Но лестница была пуста. Что ж, это легко объяснить. Кто-то проходил мимо, решил помочь ждущей перед дверью собаке, позвонил и пошел дальше своим путем. Наверное, так.

— Здравствуй, пес, — тепло сказала Ника, присев перед собакой на корточки.

К ее удивлению, собака кивнула. Ну, возможно, и не кивнула, но сделала определенное движение головой сверху вниз. В этот момент Ника заметила, что собака что-то держит в зубах… Пластмассовую коробочку?

Эту коробку — темную, размером с полпачки сигарет — собака положила к порогу и выжидательно посмотрела на Нику. Только когда Ника взяла коробку, собака радостно тявкнула, встряхнулась и побежала вниз по лестнице.

— Пес, подожди! — крикнула Ника вслед. — Зайди погрейся и перекуси что-нибудь!

Но собаки уже и след простыл. Вернувшись в комнату, Ника подошла к окну. Ей хотелось увидеть, куда собака направится из подъезда, но из-за дождя она ничего не разглядела.

Усевшись на диван, Ника включила торшер и открыла коробку.

Там, в углублении бархатного ложа покоился драгоценный камень. Он излучал ровный, ласковый бледно-розовый свет, а в его прозрачной толще посверкивали голубые звездочки. В самой сердцевине камня горела золотая звезда, яркая и чистая, подобная крошечному Солнцу.

Камень с Марса. Такой, о каком рассказывал Шерман, такой, о каком мечтала Ника в детстве. «Найти такой камень — большая удача», — говорил ей Шерман. А Ника сказала: «Я узнала бы его, если б увидела».

Она увидела… И она узнала.

Ника снова бросилась к окну, распахнула его, потом накинула куртку и выбежала на улицу.

— Пес, пес! — звала она в дождевую темноту.

Никакого отклика, и неудивительно. Не станет же попусту вертеться поблизости хорошо обученная собака (а дворняжки очень умны и переимчивы). Тот, кто ее привел и позвонил в дверь, мог ждать внизу и теперь давно ушел вместе с собакой… Да и в любом случае у собак бывают имена — просто на «пса» они не отзываются.

Но, может быть, все произошло иначе и где-то на соседней улице собака нырнула в какую-нибудь колышущуюся световую стену — возникшее на мгновение зеркало пространств. И сейчас очень, очень далеко отсюда тот кто называл себя Джоном Шерманом, уже гладит ее за ухом, негромко хвалит и улыбается.

В отдельной больничной палате, где лежал Борис Кедров, имелись и цветной телевизор, и видеомагнитофон, и музыкальный центр, не было разве что компьютера. Стоила такая палата дорого, выздоравливающий Кедров и надеяться не мог, что его поместят в подобные апартаменты. К своему немалому изумлению, он узнал, что палату оплатили вплоть до его выписки некие анонимы, представившиеся его друзьями. Поначалу Бориса озадачила и встревожила неожиданная благотворительность. Официальным лицам он отвечал, что ничего не помнит о том вечере, о нападении, а вот теперь… Что за игры, почему? Не потому ли, что в отдельной палате до него легче добраться? А если и нет, не будет ли потом предъявлен счет за услуги, выставлены условия?

Его сомнения и страхи развеяла Ника. Не вдаваясь в подробности, она ответила ему «нет» на оба вопроса, а когда она ТАК говорила, он верил ей. Она догадывалась, кто эти таинственные друзья. Люди профессора Довгера, либо… «Если придется туго, вам постараются помочь». Это было сказано Шерманом профессору, но могло относиться не только к нему.

Теперь, когда врачи не ограничивали посещения, Ника бывала у Бориса почти ежедневно. Они болтали подолгу, но серьезных тем она избегала. Борис обижался и требовал, однако постепенно отступился от своих попыток, особенно когда заручился обещанием Ники рассказать ему все сразу после выписки. На самом деле состояние его здоровья уже не беспокоило Нику, он вполне окреп для любых тем. Но она тянула время, потому что еще не решила, что и как ему рассказать.

Сегодня она пришла под вечер. Борис крутил по видео ленту с фильмом Тарковского «Солярис», принесенную Никой в прошлый раз, и они досмотрели ее вместе под горячий чай и апельсины. Когда фильм закончился, Ника сказала:

— У меня есть кое-что особенное для тебя.

— Ух ты! — Кедров изобразил смешную гримасу. — Как я обожаю получать подарки, мэм!

— Это не подарок. Это нечто особенное… Твое собственное.

На раскрытой ладони она протянула Борису его часы, замечательный немецкий хронометр фирмы «Эрленкениг». Он широко раскрыл глаза… Молча взял часы и сделал то, чего Ника и ожидала: заглянул под верхнюю крышку.

— Как видишь, там нет списка, — подтвердила Ника.

— Э-э, гм… вижу, но… Почему ты решила принести мне часы, да и как они к тебе попали? Я не думал, что… И список… Слушай, я чего-то не понимаю.

— Я сняла их с твоей руки, когда нашла тебя без сознания в твоей квартире. Сняла именно для того, чтобы посмотреть, нет ли чего внутри, зная твою привычку. А потом они служили мне чем-то вроде талисмана. Они придавали мне сил… И вот я возвращаю их тебе.

— Но список, Ника!

— Список и стал всему началом. Не будь его в часах, все могло бы повернуться совсем по-иному.

— Ты распутала эту историю!

— Ну, не я одна… Но, в общем, да.

— И расскажешь мне ее сегодня!

— Нет, — усмехнулась Ника. — После выписки.

— Ну, знаешь… Тогда почему ты сегодня принесла часы и заговорила об этом?

— Потому что. Хотя это твои собственные часы, подарком они быть не могут…

— Ника! Да если они так много значили ДЛЯ ТЕБЯ, то для меня они лучше любого подарка!

— Спасибо.

— И я дарю их тебе.

— Спасибо, — повторила Ника, улыбнувшись. — Так вот, я принесла их сегодня потому, что вчера получила другой подарок. Очень дорогой для меня. И я решила немного приподнять занавес.

Она достала из сумочки футляр, раскрыла его, и палата наполнилась розовым свечением, голубыми искрами, по стенам побежали отблески золотого света.

— Что это? — прошептал Борис. — Как красиво!

— Камень с Марса.

— Что? А, понятно, так называется… Но что это — рубин? Нет, слишком светлый, и эти звезды…

— Нет, Борис, это не название. Я думаю, это действительно камень с Марса.

— Ты меня разыгрываешь.

— Вряд ли.

— Но послушай, до Марса еще толком не добрались! А если бы какая-нибудь автоматическая станция долетела и вернулась с этим камнем, он должен стоить дороже всех драгоценностей Земли!

Ника засмеялась, захлопнула футляр, убрала его в сумочку и легонько поцеловала Бориса в щеку.

— Выписывайся скорее. Мне не терпится сесть за компьютер и сразиться с тобой в бильярд, особенно в «двадцать четыре цента». Помнишь, как ты жульнически срезал четвертак, когда шел на двадцать четыре? Я этого не простила и не прощу.

— Это не жульнически! Это по правилам!

— Вот и я буду мстить по правилам. — Она встала. — Ну, мне пора… До завтра?

— До завтра, — кивнул он и спохватился. — Возьми часы!

— Пусть пока побудут у тебя. — Она направилась к двери. — Я на них загадала.

— Постой! Ты совсем-совсем ничего не хочешь мне рассказать?

Она обернулась в дверях:

— Сегодня — нет.

Когда она вышла на улицу, было уже темно. Свежий прохладный ветер, который дул весь день, очистил небо от вчерашних дождевых облаков. Над пустынным проспектом мерцала одинокая красноватая звезда. Однажды Ника приняла ее за Марс, но тогда она ошиблась. Эту звезду звали Алтейя. Теперь Ника знала ее имя, хотя в астрономических справочниках его наверняка не найти.

«Так назвал ее другой народ… У которого, быть может, больше оснований давать звездам имена».