10 часов утра
Рольф Pay листал цветные проспекты в роскошной приемной президента концерна «Траттниг». Прервала это увлекательное занятие стандартно-клишированная секретарша (Pay всегда хотел побывать на фабрике, где их штампуют, он был убежден, что существуют такие фабрики).
— Прошу вас, господин Pay. В вашем распоряжении десять минут.
Pay подмигнул девушке и открыл дверь в кабинет.
Гюнтер Фроймюллер, которому было семьдесят лет, выглядел на свои годы. Он сидел за монументальным столом, где телефоны, письменные приборы и монитор смотрелись столь же монументально. От стола и его хозяина веяло холодом власти, холод застыл и в синих глазах Фроймюллера, когда тот поднял их на вошедшего.
— Слушаю вас, господин Pay. Мне передали, что…
— Да, да, — перебил Pay так, словно перед ним был не один из могущественнейших промышленников страны, а его старый школьный приятель. — Я пришел спасти ваш концерн, господин Фроймюллер.
Брови президента взметнулись.
— Вот как?
— Да. — Pay сел и положил ногу на ногу. — Ни для кого не секрет, что дела концерна «Траттниг» идут так себе, верно? Скажу больше, концерн дышит на ладан.
— Я думал, — невозмутимо заметил Фроймюллер, — что это как раз секрет.
— Может быть, — поправился Pay, — я неточен, говоря «ни для кого». Но для моих друзей — нет, не секрет. Кризисные явления, промышленный спад, конкуренты наседают — «Ауди», «Фольксваген», «БМВ», «Сааб», американцы, японцы… Что же спасет «Траттниг»? Отличная идея — ставка на новую конкурентоспособную машину «Винес Вирбел». Превосходная идея, и машина хороша, поздравляю! Но беда в том, что в спешке ваши головотяпы наворотили таких ошибок в проекте, что рабочие на заводах просто не могли качественно собирать рулевое управление. Ну, бывает, и у «Мерседеса» бывает… Вы слышали, что они отзывают машины с рынка из-за проблем с подушками безопасности? Но ваша проблема посерьезнее — три аварии по вине концерна. Возможно, в иной финансовой ситуации вы бы легче выстояли, но сейчас это почти крах. Шанс еще есть, но последний. Вы отзовете машины, проведете внутреннее расследование, объявите о наказании виновных и об устранении недостатков… Так вы намерены действовать?
— Вы адвокат, господин Pay, — сказал Фроймюллер, не изменившись в лице, — и знаете, что я могу действовать только так.
— Но доверие подорвано. Еще одна, всего одна авария по сходной причине после возобновления продаж «Винес Вирбел», и все, конец. Вы это понимаете?
— Разумеется. Ваши предложения?
— Они очень просты. После выполнения вами одной моей просьбы я позабочусь о репутации концерна. В противном случае, боюсь, аварии неизбежны.
Фроймюллер побагровел:
— Вы шантажист! Я вызову полицию!
— Не думаю, что мне есть о чем разговаривать с полицией, ведь я всего лишь представляю интересы одного моего клиента… Но воля ваша. Выслушайте, а потом вызывайте, согласны?
— Говорите, — прохрипел Фроймюллер, не сводя с Pay ненавидящих глаз.
— Прежде всего, я не требую денег. Будь это так, вот тогда имело бы место преступление, шантаж. Полиция взялась бы за расследование, и при получении денег мой клиент был бы арестован. В таких случаях не спасают ни анонимные переводы, ни номерные счета. Неужели вы полагаете, что я, доктор юриспруденции, проявил бы подобную самоубийственную глупость?
— Что же вам нужно?
— Имя и адрес.
— Что, простите? — удивился Фроймюллер.
Pay вырвал листок из записной книжки, написал на нем имя и подтолкнул листок по столу к Фроймюллеру.
— Мне нужно знать, как зовут теперь этого человека и где он живет.
Президент всмотрелся в четкие угловатые буквы:
— Нет! — Он смял листок в кулаке. — Только не это… Я не хочу больше иметь с этим ничего общего!
— Но вам придется, господин Фроймюллер.
— Я не могу, — простонал президент. — Он дознается, что информация исходила от меня…
— Положитесь на мою скромность.
— При чем тут ваша скромность! Нет, Pay, вы ошиблись. Ваши усилия напрасны… Лучше крах. — Глаза старика загорелись. — А почему, собственно, крах? Вы тут фактически признались, что машины испортили ваши люди. Это нельзя, невозможно сделать так, чтобы совсем не оставить следов! При первых, поверхностных осмотрах эксперты заблуждались. Я добьюсь новой независимой экспертизы…
— Кто ей поверит? — Pay передернул плечами. — Подумаешь, новая экспертиза… Или никто не знает, как такие экспертизы покупаются вами, циничными воротилами? А впрочем, я не возражаю. После так называемой независимой экспертизы аварии будут выглядеть еще убедительнее.
— Я найду ваших людей!
— Пожалуйста. Но позвольте напомнить вам, господин Фроймюллер, в каком обществе вы живете и как настроено демократическое общественное мнение. Оно всегда против вас, даже когда вы тысячу раз правы. Поймите, вас спасет только одно: если не будет больше аварий, которые хотя бы косвенно наведут на мысль о вине концерна. Тогда эта история постепенно забудется. Иначе вас съедят, а из ваших разоблачений сделают пикантный соус к этому блюду. Выигрышной стратегии здесь нет.
— Наш разговор записывается…
— Ну и что? — презрительно бросил Pay. — Вы забыли, что говорите с адвокатом? В суде ваша пленка ничего не стоит, пустой звук. Противозаконно сделанная запись, да и на ней нет ни одного прямого утверждения. Хотя сама идея о суде мне нравится. Непременно всплывут интересные подробности ваших связей с тем человеком, чье теперешнее имя вы не хотите назвать.
— Я передам пленку в газеты, на телевидение! Вы не отмоетесь.
С безнадежным вздохом Pay поднялся:
— Очень жаль, Фроймюллер. Бизнесмену стоило бы быть более гибким… Но ничего не поделаешь, если вам так хочется пойти ко дну, вы своего добьетесь. До свидания.
Последние реплики Фроймюллера, в сущности, уже не имели значения — он понимал, что потерпел поражение, и зачем-то тянул время. Но тянуть дольше бессмысленно.
— Его зовут Дик Джонс, — потухшим голосом произнес он. — Живет в Лондоне.
— В Лондоне много Диков Джонсов. Мне нужен адрес.
Фроймюллер начал писать адрес в настольном блокноте с логотипом концерна «Траттниг», спохватился, отправил лист в машинку для уничтожения бумаг и продиктовал адрес вслух.
— Спасибо, — сказал Pay. — Когда надумаю менять автомобиль, обязательно куплю «Винес Вирбел». И не забудьте стереть запись, если она есть.
15
Лондон
24 февраля 2001 года
Давно не бывавший в Лондоне Рольф Pay не отказал себе в удовольствии пройтись по Пиккадилли, с иллюстрации в старой книге Диккенса. Джонс указал на кожаные кресла, больше красивые, чем удобные, и открыл ящичек с сигарами.
— Угощайтесь.
— Благодарю. — Pay выбрал сигару. — Превосходный табак.
— Если вас не смущает происхождение. Мне присылают их из коммунистической Гаваны… Итак, мистер Клаус, я готов выслушать вас.
Pay выпустил душистый клуб дыма:
— Как и все истории Сайта-Клауса, это сказка со счастливым концом. Некогда в одном королевстве правил жестокий, злой король. Его правление длилось двадцать один год, и за это время он совершенно разорил казну своей несчастной страны. Богатства его были несметны, а народ его страны голодал и прозябал в нищете. В конце концов народ возмутился и прогнал злого короля, который в изгнании и умер. Но сокровища свои он успел где-то припрятать… Вам интересно, мистер Джонс?
— Пока не очень, — сказал Джонс равнодушно.
— Ничего, дальше будет интереснее. В сказке появляется рыцарь, наш мистер Браун. Он американец, и с 1980 года, когда Рейган был избран президентом, а Кейси назначен главой ЦРУ, облекается доверием американской разведки и становится ее недреманным оком в Европе. Он не кадровый разведчик, он работает в так называемом черном ЦРУ — параллельной организации, созданной Уильямом Кейси для ведения тайной дипломатии. Но в 1987 году мистер Кейси умирает, а мистер Браун пробует силы в роли свободного охотника… Ах да, я забыл сказать, что страна злого короля в моей сказке называется Филиппины, а самого короля звали мистер Маркос. Теперь интереснее?
— Продолжайте, — бросил Джонс, выколачивая трубку.
— Эта была, как вы понимаете, преамбула. А история о похождениях рыцаря Брауна начинается в Гонконге в 1988 году. К нему обращаются частные лица, которые хотят избавиться от фальшивых ценных бумаг, индексированных золотом Маркоса… Владельцы этих сертификатов связаны с кланом диктатора… Браун предупреждает филиппинское правительство, и оно нанимает его в качестве советника по экономической безопасности. Задание — отыскать следы золота Маркоса, причем Браун сам должен финансировать операцию «Фиеста». Он встречается с двумя колумбийскими наркодельцами, незаконно проживающими в Калифорнии, — Дино Ортегой и Рафаэлем Санчесом, которые дают ему по сто тысяч долларов. Вкладывая деньги под обещанные филиппинцами проценты от найденной суммы, они рискуют, ведь единственная гарантия — слово Брауна… Но он умеет убеждать.
Дик Джонс разглядывал Рольфа Pay в упор, что нисколько не смущало последнего. Pay с увлечением продолжал свой рассказ:
— В рамках операции «Фиеста» Браун создает фирму-прикрытие по покупке золота, а потом снимает апартаменты в роскошном отеле Манилы «Уэстерн Плаза». Его цель — выйти на ближайшее окружение Маркоса, чтобы узнать названия банков и номера счетов. Слабым звеном оказывается некая Мария Гонсалес, дальняя кузина диктатора. В свое время, как выясняет Браун, она пыталась получить от Союза швейцарских банков аванс в пять миллионов долларов. Эту сумму следовало вычесть из выручки от будущей продажи золотых слитков, лежащих на номерном счету в Цюрихе… Идеальная жертва. Браун угрожает разоблачением и вербует мадам Гонсалес для операции «Фиеста». Мария Гонсалес знает секретный код, что по швейцарскому законодательству позволяет получить доступ к счету. Но встреча с одним из руководителей Союза банков приносит мистеру Брауну разочарование. Тот заявляет, что счет открыт не на имя Марии Гонсалес, а на имя швейцарского гражданина. Тут я бы сдался, а вы, мистер Джонс?
— Не знаю, — сказал Джонс. — Все зависит от наличия дополнительных источников оперативной информации. Если ваш Браун ими располагал…
— То, чем не располагаешь, иногда можно раздобыть. Выходят на сцену Уильям Байрон, коллега Брауна по черному ЦРУ, калифорнийский бизнесмен Джулио Монтана и генеральный директор складов аэропорта Цюрих-Клотен Мишель Этьен. Браун действует в энергичном бондовском стиле. В ход идут записи телефонных разговоров, жучки, скрытые камеры, шантаж, перевербовка, агенты в стане противника… Все это само по себе тянет на хороший детективный сценарий, но у нас рождественская сказка, и я спешу к счастливому концу. Как писали в викторианских романах, добавить остается немного. Мистеру Брауну удалось узнать имя человека, управляющего счетом, разбитым на десять подсчетов. Это Жан Лу Делро, бывший адвокат Маркоса. Удалось установить и местонахождение шестидесяти четырех кубометров, или тысячи трехсот тонн золота на шестнадцать миллиардов долларов. Оно в подземельях Фрейлага, не подлежащего обложению склада в аэропорту Цюрих-Клотен… Можно рапортовать филиппинским заказчикам и расплачиваться с колумбийскими инвесторами? Да, но не так прост мистер Браун, он оценивает свою работу дороже. Он договаривается с Делро. Не знаю, как он решил вопрос собственной безопасности во взаимоотношениях с Делро, но нельзя сомневаться, что успешно. Экс-адвокат Маркоса согласен щедро поделиться с Брауном за его молчание… Брауна ищут секретные службы Филиппин, его ищут колумбийские кредиторы, а он живет себе в Лондоне.
— Все? — напряженно спросил Джонс, забывший о своей трубке.
— Почти. Еще мелочь. Настоящее имя мистера Брауна — Стивен Эмори, а сейчас его зовут Дик Джонс.
Джонс-Эмори теперь смотрел на Pay без прежнего академического любопытства, словно уже решил для себя какие-то вопросы.
— Фроймюллер, — сказал он.
— Простите, мистер Эмори?
— Вы — австриец. Только один человек в Австрии знает, кто я и где живу. Гюнтер Фроймюллер.
— Я не называл вам его имени, это вы его назвали. Кроме того, австрийцу не обязательно ограничиваться пределами Австрии…
— Перестаньте, — усмехнулся Эмори. — Не бойтесь за него. Я профессионал, а профессионалы не мстят, если это не приносит выгоды. Но как вы раскопали мою историю?
— Охотно расскажу. Я в некотором смысле ваш коллега, работал в… скажем так, австрийском черном ЦРУ. Наши дороги пересеклись с вашими, и какое-то время я шел по вашему следу. Но потом выяснилось, что наша операция уводит в другую сторону… А информация сохранилась. Я никак не мог ее использовать, даже продать филиппинцам, ведь ни номера счета, ни вашего имени и адреса, ни сведений о теперешнем местонахождении золота, ни новых координат и псевдонима Делро у меня не было.
— А Фроймюллер?
— Его имя лишь промелькнуло. Я знал, что он до последнего времени был как-то связан с вами. Мне нечем было прижать Фроймюллера, и я организовал довольно гнусную провокацию, поджарил его, на что никогда не пошел бы раньше.
— Что же заставило вас сейчас?
— Ситуация. Финансовые затруднения. Поверьте, мистер Эмори, только крайняя необходимость вынудила меня разыскивать вас.
— Карточные долги? — съязвил Эмори с застывшей улыбкой.
— Ну, тогда бы я просто застрелился… Нет, одна занятная идея.
— Политическая?
— Я похож на фанатика-экстремиста?
— Я видел разных фанатиков. Кое-кто из них внешне напоминал нормальных людей… Сколько вам нужно?
— Десять миллионов долларов.
— Серьезная сумма.
— Да, серьезная.
— А если я скажу «нет»?
— Тогда придется за те же деньги продать вас филиппинцам. Наркобароны ведь столько не дадут? Или дадут? По-моему, в их среде принцип неотвратимости возмездия очень важен, но еще важнее расчет. И если они сочтут эти деньги хорошим капиталовложением, то…
— Вряд ли вы успеете, мистер Клаус. Я сильнее вас.
— Так ли? Из Лондона вам никуда не скрыться. Вы под постоянным наблюдением, вы — рыбка в моем аквариуме, отныне и навсегда.
— Как я и предполагал, — заметил Эмори. — Шантажисты никогда не останавливаются, вы будете доить меня вечно.
— Ошибка, — горячо возразил Pay. — Эмори, я не лгу вам. Десять миллионов долларов нужны мне для осуществления конкретной программы, и это все.
— Гм… Кажется, у меня не слишком широкий выбор.
— Да, не слишком. Можно считать, что в главном мы достигли согласия?
— Да. Ваша запоздалая рождественская сказка стоит десяти миллионов.
— Позже я сообщу вам номер счета в Австрии и все подробности… А напоследок скажу, что восхищаюсь вами, Эмори. Операция «Фиеста» была великолепна. Но почему вы обманули партнеров? Чересчур большим куском можно и подавиться.
— Да потому, что меня все равно прикончили бы, те или эти. В таких играх победителей не судят, их убивают без всякого суда. Делро для меня — наименьшая опасность.
Pay медленно наклонил голову. Он думал о том, что и сам рискует подавиться чересчур большим куском. Давно ли десять миллионов долларов были для него суммой абстрактной, несбыточной, среди прочего и потому, что он не стал бы ввязываться ради них в авантюры? Теперь игра едва началась, а эти деньги будут получены и тут же разменяны, как пешка в дебюте. Десять миллионов долларов — маленькая пешка в шахматной партии.
Он почти дружески простился с Эмори. Они были похожи, эти два игрока, и обоим пока везло.
16
Вена
26 февраля 2001 года
— Десять миллионов долларов! — Фолкмер будто отлил эти слова из чистого серебра. — Рольф, а ну его к дьяволу, твой проект «Мельница»… Давай переселимся на тихий красивый островок где-нибудь подальше, выстроим дворец, импортируем тысячу девушек из Таиланда…
— «Мельница» все это перемелет, Йохан, — объяснил Pay, как бы взвешивая предложение Фолкмера всерьез. — Когда русские завершат проект, наши доллары будут стоить дешевле, чем листья на деревьях.
— Не собираются же они разрушить всю мировую экономику! — воскликнул Фолкмер, открывая бутылку коньяка.
— Они смогли бы это сделать.
— Все-таки интересно, что у них на уме. Какая-нибудь эксцентричная безумная диктатура в духе Нерона?
— Фантазии не хватит. Но каковы бы ни были их планы, они останутся утопией.
— Надеюсь, из-за нас.
— И я надеюсь, но и без нас тоже. Слишком много персон суетится вокруг, и они неизбежно перегрызут друг другу глотки. «Мельница» может быть эффективной при локальном централизованном управлении…
— Вот-вот, и управлять будем мы.
— Управляй пока бутылкой.
Фолкмер наполнил бокалы для себя и Pay.
— А теперь, — сказал Pay, чуть пригубив коньяк, — твои соображения по второму этапу.
— Они просты. В Санкт-Петербурге смогут свободно действовать только аборигены, то есть русская ветвь организации Клейна.
— Ты говорил, что с Клейном нелегко иметь дело.
— Придется, — произнес Фолкмер без энтузиазма. — Деньги — лучший довод для таких, как он, а у нас теперь деньги есть. Небольшая мобильная группа и один в меру сообразительный русский над ней — все, что мне нужно. Клейн со скрипом, но предоставит в мое распоряжение такую группу.
— Ты сказал — в твое распоряжение? Ты сам отправишься в Санкт-Петербург?
— Да, Рольф. И хотя мой русский язык далек от совершенства…
— Но ты не знаешь страны.
— Это не важно, Рольф. Ты должен остаться здесь. Во-первых, тебе будет не под силу управлять бандитами Клейна. Во-вторых, кому-то может показаться подозрительным, что доктор Pay зачастил в Россию. Но самое главное — ты на связи с Каспером, а он передает тебе информацию сюда, и мы будем нуждаться в ней постоянно.
— Да, но…
— Какие тут «но»?
— Как я передам ее тебе в Санкт-Петербург? Это и есть «но».
— Придумай что-нибудь. Ты шпион, а не я. Разработаем телефонный код, невинные внешне фразы, например.
Pay все это не слишком нравилось, но он понимал правоту Фолкмера.
17
Санкт — Петербург
19 марта 2001 года
Утро выдалось исключительно мартовское: солнечное, веселое, напоенное голубым светом. Снег таял отчаянно, ноздреватые сугробы никли среди весенних луж. Таня Болгарцева, в новой красной курточке и синих как небо джинсах, с удовольствием перепрыгивала через эти лужи, торопясь в школу. Первый урок она благополучно проспала, заигравшись вчера с компьютером, но на второй — физику — надо успеть.
Компьютер был страстью пятнадцатилетней Тани, а кроме того, она еще не наигралась с ним. Ведь ее отец, Олег Дмитриевич, только недавно нашел хорошую работу в частной компании и получил возможность подарить Тане современный «Пентиум» взамен ее старенькой, слегка апгрейдированной «тройки». Из игр старый компьютер (в нем даже не было CD-рома) тянул разве что мелочь: тетрисы, пару-тройку давно устаревших стрелялок и аркад, головоломки типа «Супаплекса» и тому подобное. Зато теперь Таня с наслаждением углублялась в новые красочные виртуальные миры! Она любила их еще и потому, что была девочкой одинокой. Ее одноклассницы говорили только о дискотеках, вечеринках и противозачаточных средствах, Таню же это не занимало. Она не была синим чулком, просто у нее были верные и честные представления о жизни и любви, привитые отцом. Раскрываясь как бутон, она ждала своего настоящего часа, а пока — компьютер и отец… Нет, все-таки в обратном порядке.
Спеша на урок физики, Таня думала не о формулах и грозном учителе, а о вчерашней игре в «Тибериан Сан». Миссия, в которой она застряла, называлась «Отбить кристалл». Задание заключалось в том, чтобы захватить поезд кодов (это враги, если играешь, как Таня, за глобальную оборонную инициативу), где они тот злополучный кристалл и везли. Но атака на поезд сходу Тане не удалась, противник рассеял ее силы и восстановил разрушенный мост. Оставалось развернуть базу, добыть побольше тибериума (строительный материал) и подготовиться к нападению на укрепленные позиции нодов. Таня обрадовалась, когда при отступлении наткнулась на уединенную долину, отлично подходящую для лагеря! Базу она развернула, но вскоре испытала жестокое разочарование. Выяснилось, что залежи тибериума слишком далеко и ее транспортеры уязвимы для врага, а база нодов еще дальше. Вот сейчас Таня и раздумывала, как поступить сегодня вечером (не уроки же учить, когда распоясались ноды!). Можно начать миссию снова и попробовать атаковать поезд малыми группами, а можно загрузить один из сэйв-файлов и попытать счастья поближе к залежам тибериума.
Таня не пришла ни к какому решению — да она с решением и не торопилась, ей нравилось размышлять над своей проблемой, — когда ее окатила весенней, не очень чистой водой затормозившая рядом машина, «девятка» цвета мокрого асфальта. Задняя дверь распахнулась, и сидевший в машине парень окликнул ее:
— Таня! Таня Болгарцева!
Парень был незнакомым, Таня посмотрела на него с удивлением и настороженностью. Она не подошла к машине, но и не отстранилась, стояла на месте, автоматически стряхивая с куртки грязные капли. Ей вспомнились газетные истории о пропавших девушках, нередко начинавшиеся с чьих-то машин… Но откуда этот парень знает ее имя?
— Таня! — снова позвал парень. — Садись скорее! Твоему отцу плохо, его отвезли в больницу! Он попросил нас съездить за тобой, сказал, какой дорогой ты ходишь в школу! Скорее!
У Тани потемнело в глазах, она забыла о своих сомнениях. Отцу плохо! Конечно же, она поедет! Кто, кроме отца, мог рассказать им, по какой дороге она ходит в школу?
(В те секунды ей не пришло в голову, что не такая уж это великая тайна. Не пришло в голову и то, что она идет не на первый урок, а на второй. Она проспала, но отца не было дома с самого раннего утра, и он не знал об этом!)
Парень вышел из машины, придержал дверцу для Тани. Сзади уже сидел один, похожий на первого, и Таня оказалась зажатой с двух сторон. И впереди, кроме водителя, еще один… Четверо. Почему так много?
— Что с отцом? — робко спросила Таня.
— Сердце, — ответил тот, что позвал ее.
— Он в кардиоцентре?
— Нет, не в кардиоцентре. Другая больница, за городом.
— Почему его отвезли туда, почему не в кардиоцентр?
— Не знаю, — раздраженно сказал парень. — Я не врач. Твой отец попросил нас, и все. С врачами сама поговоришь.
— Но почему он…
— Почему, почему! По кочану. Сиди и не рыпайся.
Такой ответ мог лишить последних иллюзий кого угодно, но Таня упрямо отказывалась верить, что с ней происходит что-то страшное. Домашняя девочка… В газетах, по телевизору — да, но с ней?!
Пришлось поверить, и очень скоро. Едва машина выбралась на загородную трассу, на глаза девочке надели черную повязку, ее руки крепко удерживали справа и слева. От страха Таня не могла вымолвить ни слова. Она дернулась, но ее только крепче прижали. Кричать, вырываться? Маленькая гордая Таня не сделает им такого подарка. Был бы смысл — может, и стоило бы попробовать, а девичьих истерик они не дождутся.
Ехали с полчаса, потом гремели какие-то засовы, скрипели петли ворот. Машина прокатилась еще с десяток метров и остановилась. Таню повели куда-то сперва вверх, потом вниз по лестнице, заставили сесть и сняли повязку.
Перед собой она увидела серую стену и пустой деревянный стол с полированной крышкой.
— Не оборачиваться, — приказал голос за ее спиной.
Стена бесшумно раздвинулась, открывая большое зеркало. Таня помнила фильмы о лейтенанте Коломбо и была убеждена, что за зеркалом — комната, и оттуда на нее смотрят.
Она не ошиблась. В маленькой комнатке за односторонне прозрачным стеклом стояли двое — Йохан Фолкмер и один из русских боссов организации Клейна.
— Это она, — произнес Фолкмер по-русски с таким чудовищным акцентом, что смысл его слов угадывался скорее по кивку.
— Мои люди не промахиваются, — ответил босс.
— Вы самонадеянны, это плохо. Но вы привезли ее, и это хорошо. Уверены, что все чисто?
— Иначе она не была бы здесь.
— Тогда передаю указания господина Клейна. — Фолкнер говорил очень медленно, старательно соблюдая склонения и падежи. — Ни один волос не упадет с головы этой девушки. Тот, кто захочет с ней позабавиться, тронет ее хоть пальцем, — умрет. Если вы лично это сделаете, умрете вы. Ясно?
Босс чуть не взорвался, но в его глазах Фолкмер представлял Клейна, и он смолчал.
— Ясно? — с нажимом повторил Фолкмер.
— Ясно.
— О'кей. Я передам господину Клейну. Дальнейшие его инструкции получите снова через меня.
… А Таня сидела за стеклом, глядя на свое отражение. Что с ней сделают, почему ее похитили? У ее отца есть деньги, но их слишком мало, чтобы из-за них… Маньяки какие-нибудь… Чересчур живое воображение девочки рисовало страшные картины. Она не могла знать, что неприкосновенна, ибо является второй пешкой в большой игре после десяти миллионов долларов, — но ради выигрыша эту пешку следует не разменять, а сохранить.
Десять миллионов долларов и Таня Болгарцева.
18
На столе дружелюбно светился экран монитора, перемигивались огоньки программных опций. Доктор Тилгнер прихлебывал кофе, возил по экрану курсор и удовлетворенно покашливал. Программа еще требовала отладки, но уже было ясно, что Тилгнер в основном решил свои трудные задачи.
Дверь приоткрылась, и в кабинет просунулась лохматая голова Марты.
— Доктор, к вам посетитель.
— Кто такой? — бросил Тилгнер через плечо, не отвлекаясь от экрана.
— Некий Pay.
Юргена Тилгнера словно ударило током. Он резко выпрямился, посмотрел на белую стену поверх монитора и жестяным голосом приказал:
— Давай его сюда.
Марта исчезла. В кабинет доктора Тилгнера неспешно вошел улыбающийся, элегантный, благодушный Рольф Pay. Он остановился у порога, засунул руки в карманы и, покачиваясь на каблуках, стал терпеливо ждать, пока Тилгнер соизволит повернуться к нему.
— Доброе утро, Юрген, — негромко сказал он.
— Привет, Рольф, — буркнул доктор Тилгнер. — Я надеялся, что никогда больше тебя не увижу…
Pay натянуто засмеялся:
— Если бы я коллекционировал такие надежды, мое собрание попало бы в Книгу рекордов Гиннесса. — Он мельком взглянул на монитор. — Что-то новенькое? Рыночный прорыв?
— Какой тут прорыв, когда спрут «Майкрософт» душит все живое… Так, программируем потихоньку.
— Не падай духом, Юрген, Билл Гейтс тоже начинал с малого… Кофе угостишь?
Тилгнер вызвал Марту и распорядился принести кофе.
— Билл Гейтс, — произнес он вслед за тем, — был тогда молод, энергичен и преисполнен энтузиазма. А я стар, вял и разочарован…
— Ну, Юрген, не спеши себя хоронить. Ты талантлив, а это важно, хотя и не самое главное.
— А что самое главное? — желчно осведомился доктор Тилгнер. — Груз воспоминаний о «Литтфасшелле»?
— Нет, умение подбирать помощников. Если не ошибаюсь, Эккер и Герхард работают у тебя?
— Они работают СО МНОЙ, — подчеркнул Тилгнер.
— А Линк, Вудхаус, Толлер?
— Линк перебежал к Питерсу, работает в Инсбруке. Вудхаус здесь, в Вене, но он бездельничает, а Толлер спивается.
— Вот как? Жаль. Двое последних были самыми способными в твоей команде в «Литтфасшелле». Неужели ты не пробовал предложить им работу?
Доктор Тилгнер пожал плечами:
— Мы ведь договорились, что я не Билл Гейтс. Я не могу платить им столько, сколько они заслуживают.
— Все лучше, чем спиваться…
Появилась Марта, ослепила Pay вульгарной улыбкой и поставила на стол поднос с двумя чашками кофе. Когда она наклонилась, чтобы переставить чашки с подноса, Pay мог обозревать в вырезе платья соски ее маленькой дразнящей груди. Конечно, она сделала это намеренно, однако Pay не послал ей ответного сигнала. Обидевшись, Марта вздернула подбородок и ушла. Pay с рассеянным видом попробовал кофе.
— Как минимум горячий, — заметил он.
— Почему ты вспомнил о моей команде, Рольф? — требовательно спросил Тилгнер.
— Потому, что вы мне нужны… Линк, пожалуй, пусть себе работает в Инсбруке, но Эккер, Герхард, Вудхаус, Толлер и ты — достаточная сила для…
— Для чего?
— Скажем, для того, чтобы вновь послужить родине.
Если Тилгнер и не реализовал буквально метафору о встающих дыбом волосах, то был от этого недалек.
— О нет… Что стряслось, Рольф? Ты снова на государственной службе?
Pay чуть приподнял уголки губ:
— Может быть, Юрген.
— Ты вернулся после «Литтфасшелле»? Ты или гений, или сам Сатана.
— Благодарю, — усмехнулся Pay. — Некоторые действительно отмечают во мне черты того и другого… Но нет, Юрген, дело обстоит не совсем так. Я лишь привлечен для руководства одной-единственной секретной операцией. Назови это контрактом…
— И для операции тебе нужны мы?
— Да.
— Нет, Рольф.
— Юрген, это самая важная для нашей страны операция за последний десяток лет.
— Для страны? — Тилгнер швырнул в чашку серебряную ложечку. — А для меня, Рольф? Я из кожи вон лезу, стараюсь чего-то добиться. Стараюсь отряхнуть прах «Литтфасшелле», очистить мозг от этой липкой паутины, стать свободным, а ты… Ты тянешь меня назад.
В своей записной книжке Pay написал что-то на чистой странице и передал раскрытую книжку Тилг-неру. Тот увидел два ряда цифр.
— Что это? — спросил он в недоумении.
— Деньги, — пояснил Pay.
— Какие деньги?
— Сверху сумма, которая причитается тебе. Снизу — каждому из парней.
Захлопнув книжку, Тилгнер вернул ее владельцу:
— Ты хочешь, чтобы я поверил в это? В то, что наше правительство раскошелится на такие суммы? Не считай меня идиотом, Рольф. Мы с тобой оба знаем, как это делается.
— Я готов прямо сейчас выписать чеки на половину, тебе и парням. Если вы объедините капиталы, твоя фирма сделает мощный рывок…
— Не сомневаюсь, что ты готов, — махнул рукой Тилгнер. — Но при чем здесь правительство? Они прижимисты, Рольф, а если щедры, значит, за них платит кто-то другой. А ввязываться неизвестно во что…
Pay со вздохом отставил пустую чашку:
— Ладно, Юрген, я сказал тебе не все. Приоткрою дверь, но совсем чуть-чуть. Это не просто секретная операция, а совершенно секретная. Настолько, что официально ее не существует. В то же время ее успех жизненно необходим для нашей экономики. Потому и расходы взял на себя фантомный частный фонд, якобы никак не связанный с правительством. Теперь понимаешь?
— Боже, Рольф! Все так серьезно?
— Более чем. И теперь, думаю, тебе понятно, почему мы не можем привлечь людей со стороны. Абсолютная секретность — слабо сказано. Любой намек, да что там намек — возможность намека, сейчас или в будущем, взорвет страну изнутри. За половину, четверть этих денег я мог бы нанять специалистов — не обижайся, Юрген! — если не лучше вас, то более подготовленных к предстоящей работе. Но нужны люди, думающие не только о своем кошельке, но и о своей стране. Нужна твоя команда, Юрген.
Доктор Тилгнер надолго задумался.
— Есть много людей, преданных своей стране, — сказал он наконец. — В армии, в спецслужбах. Они могли бы выполнить любую миссию в рамках служебного долга, без всяких бешеных гонораров.
— Конечно, — охотно согласился Pay, — но все это официальные каналы. Приказы, распоряжения, совещания, входящие-исходящие и так далее.
— У правительства много секретных дел, и все они…
— Да. Но наша задача не в том, чтобы провести очередную совершенно секретную операцию. Наша задача в том, чтобы провести операцию, которой нет и никогда не было. Ничто, нигде не должно остаться.
— Лучший способ достичь этого — ликвидация исполнителей…
Pay посмотрел на доктора Тилгнера с сожалением:
— Наверное, если бы мы имели дело с мафией или с голливудским сценарием… Но мы живем в демократическом обществе, Юрген.
— Это меня и пугает.
— Жаль, что ты так запуган.
— Я помню «Литтфасшелле»…
— «Литтфасшелле» больше нет. — Pay встал. — Жаль… Я не имею права тебя принуждать, а если бы имел, как бы я это сделал? Прощай, Юрген. У тебя был шанс послужить своей стране и разбогатеть, но… Американцы говорят: мимо каждого пробегает лошадь удачи, но не каждый умеет на нее вскочить… Это я не только к гонорару, но и к тому, что наша страна не забывает заслуг. Но ты был прав, теперь я вижу. Ты стар, вял и разочарован. Я доложу, что рассчитывать на тебя было ошибкой. Прощай. — Он быстро направился к двери.
— Рольф!
Pay остановился. Он мог не сдерживать торжествующей улыбки, ведь доктор Тилгнер видел его только со спины.
19
Если бы кто-то заинтересовался судьбой норвежского танкера «Вега» и получил возможность свести воедино все документальные свидетельства об операциях с этим танкером, он был бы чрезвычайно удивлен.
Старый танкер «Вега», готовый к списанию ветеран, мирно коротал свои дни в заливе Бохус, когда был куплен у норвежской компании «Балле» шведской фирмой «Серна», о которой до той поры никто и слыхом не слыхивал. Принадлежавший уже «Серне» танкер немедленно зафрахтовала другая, не более знаменитая шведская компания «Бьерн Мур» с целью переоборудования его в научно-исследовательское судно. Так как такое переоборудование предусматривалось контрактом между «Серной» и «Бьерном Муром», танкер отправился в Тронхейм, на верфи компании «Миерон». Здесь по чертежам и под руководством представителя «Бьерна Мура» инженера Краузе были проведены трюмные и палубные работы, после чего танкер, называвшийся теперь уже «Капитан Кусто», вышел в Нарвик. Пока будто бы ничего удивительного, но в Нарвике инженер Краузе заключил контракт с судостроительной фирмой «Левангер» на завершение работ, начатых в Тронхейме. Смысл его действий был бы не слишком понятен стороннему наблюдателю: работы, порученные «Левангеру», могла спокойно довести до конца компания «Миерон», и по той же цене. Если только не предположить следующее: «Левангер» и «Миерон» должны были взаимно оставаться в неведении относительно того, какие именно работы начинались («Левангер») и как их планировалось закончить («Миерон»)… Такое предположение имело бы основания. Инженер Краузе предоставил «Миерону» лишь часть своих чертежей и не пустил специалистов «Левангера» в некоторые переоборудованные «Миероном» отсеки. Таким образом, общий замысел был известен только ему.
Дальше — больше. «Капитан Кусто» с новой командой из десяти человек вышел в Ставангер, где уже третья фирма устанавливала в пустых танках механизмы по чертежам вездесущего Краузе. Ночью на борт «Капитана Кусто» доставили загадочные ящики, обращаться с которыми было предписано с величайшей осторожностью. Хотя ящики прибыли в одну ночь, отправлены они были из разных мест: из Швеции (Гетеборг), Дании (Оденсе), Германии (Любек). Кроме того, привезли один ящик из США — судя по маркировке, там находилось списанное военное оборудование, разрешенное к продаже. Монтажом прибывшей в ящиках аппаратуры занималась команда из пяти австрийских специалистов, но не в Ставангере, а в Вест-Фьорде.
Самой же удивительной в этой странной цепи была сделка, заключенная компанией «Серна», юридически владевшей танкером, с норвежской компанией «Арена» из Кристиансанна. По условиям договора «Серна» продавала «Арене» на металлолом танкер «Норд Стар» (надо ли говорить, что под этим названием фигурировал все тот же «Вега» — «Капитан Кусто»!) с условием доставки его в Кристиансанн не позже двух месяцев со дня подписания. Сумма, вырученная «Серной» по контракту с «Ареной», была в два раза ниже той, какую «Серна» заплатила за танкер компании «Балле». Фрахт «Бьерна Мура» также не компенсировал убытков.
Помимо крайне сомнительной финансовой целесообразности этих операций, воображаемого наблюдателя озадачила бы сказочная быстрота метаморфоз с танкером. Сделки заключались моментально, работы производились как будто джиннами из «Тысячи и одной ночи». Но если скорость проведения работ объяснялась их удвоенной, утроенной оплатой и привлечением специалистов в три-четыре смены, то со сделками было сложнее. Бюрократия делового мира в стандартных ситуациях не уступает в неразворотливости бюрократии казенной, что бы там ни говорили на тему «время — деньги». Такая быстрота и скоординированность действий были возможны лишь в случае, если за большинством вовлеченных компаний стояло одно и то же лицо или группа лиц.
Вот какие выводы мог сделать тот, кто проследил бы за странствиями и превращениями танкера «Вега» — но, по правде говоря, никого этот танкер не интересовал.
20
Санкт — Петербург
20 марта 2001 года
В трехкомнатной квартире Олега Дмитриевича Болгарцева горели все огни. Сам хозяин метался по комнатам, садился, снова вскакивал, зачем-то включал и выключал телевизор, закуривал, швырял едва начатые сигареты в пепельницу. Телефонный звонок опрокинул его жизнь. «Ваша дочь у нас… Она в безопасности, если вы не позвоните в милицию… У нас есть способ проверить… Ждите, к вам придут…»
Таня! Свет в окошке Олега Дмитриевича, единственная дочь… Он воспитывал ее один (после гибели жены, двенадцать лет назад), и несмотря на то, что по роду работы часто приходилось оставлять дочь на бабушек, воспитал так, как и хотел. И вот — похищена! Обращаться в милицию, еще куда-то? Он не сумасшедший. Он отдаст все, что у него есть, лишь бы увидеть ее живой и невредимой.
Отрывисто тявкнул дверной звонок. Олег Дмитриевич не раз покушался заменить его другим, более мелодичным, а сейчас был чуть ли не благодарен за его злой требовательный звук. Он кинулся в прихожую и распахнул дверь.
— Здравствуйте, — с режущим слух акцентом сказал тот, кто стоял на пороге.
— Вы… От Тани? — это прозвучало нелепо, не хватало еще сказать «по поручению Тани».
— Мы вместе несем за нее ответственность, — произнес Фолкмер, подбирая русские слова.
— Конечно, конечно, — засуетился Олег Дмитриевич. — Проходите…
Йохан Фолкмер вошел в комнату, и дверь захлопнулась за ним.
— Здесь никого нет? — осведомился он первым делом.
— Нет, что вы…
— Хорошо. Мне трудно говорить по-русски… Немецким вы владеете?
— Слабо, — признался Болгарцев. — Вот если бы по-английски…
— О, превосходно. — Фолкмер с облегчением переключился на английский язык. — Итак, вы ничего не сообщили властям, мы это знаем и ценим — вы создали отличную базу для переговоров. Если вы еще и не играете в сыщиков, то есть не понаставили здесь записывающей аппаратуры и не замышляете сюрпризов…
— Нет, нет!
— Тогда для Тани все кончится благополучно.
— Я требую… Я прошу… Дайте мне хотя бы поговорить с ней по телефону!
— Обязательно.
— Когда?
— Сегодня. Не торопите события, всему свой час.
Не дожидаясь приглашения, Фолкмер сел в кресло, Болгарцев занял другое, напротив. С полминуты они рассматривали друг друга. Фолкмер, великолепный Йохан Фолкмер, который с одинаковой легкостью общался с английскими аристократами и южноамериканскими контрабандистами, для которого слово «растеряться» всегда было не более чем словом, вдруг поймал себя на ощущении скованности, а может быть, и… Неужели все-таки растерянности? Слишком многое зависело от человека, сидящего перед ним в кресле. Несмотря на проведенный анализ психологических портретов, позволивший остановить выбор на этом человеке, твердой опоры у Фолкмера не было. Какой там анализ при скудной информации?
Диалог возобновил Болгарцев:
— Не знаю, сколько денег мне удастся собрать быстро, но заверяю вас, что…
От этих слов, от этих интонаций к Фолкмеру вернулась уверенность.
— Деньги? — Он поморщился. — Мы бы сами дали вам денег. Дадим, если попросите.
— Что же, если не деньги?
— Дружеская услуга.
— Все, что в моих силах…
— Вы отличный летчик, Олег Дмитриевич, и нужны нам в вашем профессиональном качестве. — В ответ на вопросительный взгляд Фолкмер продолжил: — Вы работали в компании «Аэрофлот» и ушли оттуда после конфликта с руководством…
— Правильно.
— А теперь — частная авиакомпания «Радиус», рейсы на остров Суханова.
— Да. Там есть научная станция, и мы…
— Нам это известно. Так вот, необходимо, чтобы один из ваших рейсов завершился не на острове Суханова, а в другом месте.
— Боюсь, я не совсем понимаю…
— Что же тут непонятного? Вы совершите посадку там, где мы укажем.
— Но ведь… Я управляю самолетом не в одиночку… Есть еще второй пилот, он же штурман…
— Не всегда.
— Что «не всегда»?
— Вот, например, месяца два назад, помните? Ваш второй пилот угодил в автоаварию по пути на аэродром. О, ничего серьезного, пара ушибов, но он уже не в форме для полета. Собирались вызвать резервный экипаж, но вы убедительно доказали, что справитесь и один. А что в том особенного? Маленький «Бич Джет» — не «Конкорд», метеосводка благоприятная… И психологически все понятно — вы уверены в своих силах, служебное рвение, экономия средств компании. Тот полет прошел удачно, почему бы и не повториться такому случаю?
— Автомобильной аварии?
— Ну, зачем же… Есть препарат, аэрозоль… По сути безобиден, однако быстро вызывает кратковременное расстройство здоровья. Повышение температуры, сухость во рту, кашель, недомогание, как при гриппе. Второй пилот не сможет лететь в этот день, а назавтра все пройдет.
Болгарцев заерзал в кресле:
— Отравить человека невесть чем…
— Да не отравить, — засмеялся Фолкмер. — Вывести из строя ненадолго. Неужели вам не ясно, что кого-либо травить, устраивать автомобильные катастрофы и прибегать к прочим спецэффектам в том же духе — значит привлекать внимание к нашей операции? А это как раз то, чего мы всеми силами стремимся избежать.
— Это… звучит убедительно, — признал Болгарцев после непродолжительного молчания. — Но на борту будут и пассажиры. Даже в грузовых рейсах с нами обязательно летают сопровождающие.
— Вот, — Фолкмер с силой опустил ладонь на подлокотник кресла, — вот мы с вами и добрались до главного. Нам нужны ваши пассажиры, а точнее, один пассажир. Не беспокойтесь, мы не причиним ему вреда, не возьмем в заложники или что там еще может нарисовать фантазия прилежного телезрителя. Напротив, мы предложим этому человеку перспективную, высокооплачиваемую работу. Не пропадут и те, кто будет с ним… Если кто-то будет. Немного странный способ приглашать людей на работу, но, знаете, у каждого свои причуды…
На сей раз Болгарцев молчал дольше.
— Разведка, — наконец выдохнул он. Фолкмер откровенно развеселился:
— Помилуй бог, да что можно нашпионить на вашей научной станции? Ладно, будь по-вашему, это что-то наподобие промышленного шпионажа. Корпорации, где я служу, необходим хороший специалист в редкой области. Охота за мозгами. Но вам-то какая разница, а? У вас нет выбора.
— Нет выбора, — повторил Болгарцев и покачал головой так, словно сокрушался по поводу неосуществимости их совместного с Фолкмером замысла. — Невозможно…
— Почему?
— Мне, видите ли, не докладывают, кто и когда полетит. Я не знаю имен этих людей, я с ними незнаком! Я обыкновенный воздушный извозчик, рядовой сотрудник грузопассажирской авиакомпании. Чаще всего я и не вижу, кто там садится в самолет, а любопытство у нас не поощряется, понимаете?
— Понимаю, но никаких имен и дат вам знать и не нужно. Мы знаем, и этого достаточно, а вас предупредят условным сигналом.
— Это грязное дело, — сказал Болгарцев, — но я…
Вероятно, он хотел добавить какую-то сентенцию вроде «вынужден идти на это из-за Тани». Фолкмер не дал ему закончить.
— Да нет же! — воскликнул он. — Поверьте, похищение — вовсе не наш обычный метод. Мы бизнесмены, а не бандиты. Мы делаем лишь то, что выгодно, и ничего сверх того.
— Хочу вам верить.
— Вот и хорошо, что хотите, это уже движение навстречу… Теперь ознакомьтесь с общими контурами плана.
Фолкмер достал из кармана конверт и вручил Болгарцеву. Тот вынул из конверта лист бумаги, развернул, прочел и пожал плечами.
— Абсурд. — Болгарцев сказал «абсурд» только потому, что не нашел в своем лексиконе более сильного английского эпитета.
— Где вы видите абсурд? — спокойно спросил Фолкмер.
— Везде. Этот полет за границу… А пограничные суда, самолеты с радарами, наши и норвежские, локаторы ПВО?
— Координаты острова Суханова, — начал объяснять Фолкмер тоном школьного учителя, — тридцать пять градусов восточной долготы и семьдесят градусов северной широты, с минутами. Граница проходит западнее. Вас будут ждать на тридцатом меридиане, северо-восточнее норвежского мыса Нордкин. Мы дадим вам частоту для связи… А немного выше семьдесят первой параллели время от времени возникает мертвая зона, или слепое пятно, как вам больше нравится. Зона, которую не перекрывает ни один радар, — правда, она существует очень недолго, но вы успеете проскочить. Графики патрулирования судов и самолетов, траектории спутников — все это у нас есть. Периодичность существования мертвой зоны нерегулярна, вдобавок должно совпасть еще много факторов, связанных с теми же графиками и траекториями. И это не когда попало, а в один из дней, в какие интересующий нас человек пользуется услугами вашей авиакомпании! Мы применяем для расчетов новейшие компьютерные программы, с ними работают лучшие умы… Как видите, это не просто, Олег Дмитриевич. Не просто, но далеко не абсурдно, как вы сгоряча заявили.
Болгарцев зачем-то перевернул вынутый из конверта листок, будто искал на обороте опровержение своих сомнений.
— Допустим, — пробормотал он, — я сделаю это… Совершу такую вот небывало рискованную посадку… А потом?
— Потом, когда мы высадим пассажиров, — взлет…
— Как это, интересно, взлет?!
— Как — технически? Предоставьте это нам. Идея в том, что заблудившийся самолет падает в море и спасается только пилот, которого и подбирают русские пограничники. Глубины там небольшие, самолет могут найти, вряд ли он будет сильно поврежден… Но дверь салона окажется распахнутой. Дефект запирающего механизма будет имитирован безупречно, никто ничего не заподозрит. А там… Быстрые течения, морские хищники… Понятно, почему тел в салоне нет. Окончательно же убедит власти ваш рассказ о катастрофе, обо всех обстоятельствах. Об этом мы еще поговорим.
— И вы не опасаетесь, что…
— Что вы расскажете властям совсем другое? — подхватил Фолкмер. — Нет, не опасаемся. Ведь и вы, и Таня останетесь под нашим присмотром.
— О господи! — это вырвалось у Болгарцева по-русски, он тут же овладел собой и вновь перешел на английский: — Об этом я мог бы догадаться и без вас, не так я глуп. Я имел в виду, не опасаетесь ли вы, что мне просто не по силам такая воздушная акробатика? Я гражданский летчик, а не трюкач.
— Придется стать трюкачом, Олег Дмитриевич. Но, как мне кажется, вы преувеличиваете трудность задачи. Вы получите очень подробные наставления, и к тому времени, когда состоится этот полет…
— Так он состоится не скоро?
— Может состояться и не скоро, — кивнул Фолкмер. — Я говорил вам о необходимости совпадения многих факторов. Помимо того, нам с вами предстоит поработать не только в плане наставлений.
— А в каком же плане? — Болгарцев казался почти равнодушным; ничего хуже того, что уже случилось, он не ждал.
— Через пару дней съездим… Ну, назовем это студией звукозаписи. Понадобится запись некоторых ваших реплик, чтобы смонтировать пленку для замены оригинала в бортовом самописце. Вы уточните для нас и определенные параметры вашего самолета, это для второго регистратора…
— Сам дьявол так всего не предусмотрел бы, как вы, — произнес Болгарцев с невольным уважением, но это уважение лишь делало Фолкмера более опасным в его глазах. — С вашей скрупулезностью можно президента похитить — никто не хватится.
— Ну, зачем так пышно… Дьявол, президент… Мы скромные коммерсанты, и амбиции у нас попроще.
— А время идет, и Таня…
— О ней заботятся, как в лучшем отеле. — Фолкмер взглянул на часы. — Сейчас будет телефонный звонок, вы поговорите с ней. В дальнейшем эти звонки станут регулярными, до тех пор, пока мы не освободим ее — вернее, пока вы ее не освободите.
Болгарцев не успел ответить — затрещал телефон. Олег Дмитриевич бросился к аппарату и схватил трубку.
21
28 марта 2001 года
Австрия, Вена
Филармонический концерт Пауля Хиндемита звучал в колонках музыкального центра слишком громко для Фолкмера. В ответ на безмолвную мимическую мольбу о пощаде Рольф Pay нажал кнопку на пульте и убавил звук, но Фолкмеру и этого было много.
— В детстве у меня жила кошка, — поведал он, потирая уши, — и когда наступал срок, под окна сбегались все окрестные коты. У них музыка получалась куда лучше, Рольф! Как ты можешь это слушать?
— У тебя, оказывается, было детство, — заметил Pay с оттенком философской грусти. — Невинные радости и печали, первый поцелуй…
— Первый поцелуй был ужасен, — отмахнулся Фолкмер.
— Я думаю, все же не так ужасен, как твои последующие деяния.
— Ты прав, а потому налей еще коньяку.
Pay наклонил полупустую бутылку над бокалом Фолкмера.
— Летчик, — сказал он, возвращаясь к прерванной теме, — самое рискованное звено в нашей цепи.
— Это была твоя идея, — напомнил Фолкмер.
— Да, и чем дольше я о ней размышляю, тем меньше восхищаюсь собственной гениальностью.
— А ты не размышляй. Дело сделано.
— Он может предать нас.
— Я бы не назвал это предательством.
— Конечно, но…
— Оставим, Рольф, это бессмысленно. Что с пленками, которые я привез?
— С записями для бортовых регистраторов? Над ними колдует Тилгнер.
— А механика?
— Всей механикой занимается инженер Краузе. Это его часть проекта.
Покосившись на музыкальный центр и с тоской взглянув на пульт в левой руке Pay, Фолкмер вздохнул.
— Краузе, — повторил он. — Насколько мы можем доверять ему и его людям? Они не из «Литтфасшелле», как группа Тилгнера.
— Ну, полностью я могу доверять только тебе… Но как мне представляется, я нашел верную линию поведения с командой Краузе. И потом, нам ведь не требуется обеспечить их молчание навечно. Еще немного, и это перестанет нас волновать, Йохан. В наших руках окажутся ключи от всех дверей мира!
— Но пока их нет.
— А пока их нет, меня больше беспокоят не люди Краузе, а твои штурмовики.
— Какие штурмовики? — не понял Фолкмер.
— Твоя личная гвардия, колумбийцы с автоматами.
— Ах, эти… Но это просто нанятые парни, Рольф. Они выполнят работу охранников и отправятся восвояси. Там, откуда они прибыли, молчание означает жизнь, а болтовня — смерть. Это у них в крови.
— Будем надеяться.
Рольф Pay откинулся на спинку кресла и с минуту сидел, мечтательно прислушиваясь к пятой вариации Хиндемита.
— Это была всего лишь сумасшедшая мысль, Йохан, — проговорил он наконец и протянул руку за бокалом. — Одна только мысль, мелькнувшая, когда я читал дневник фон Шванебаха. И вот она так близка к осуществлению, что становится страшно.
— Тебе?
— Да, мне. Одно дело — «Литтфасшелле» и все наши игры патриотов… Но это! — Он взмахнул пультом музыкального центра. — Вот такие кнопочки управляют всем на свете. Решительно всем. И этот ключ сделан не на Земле…
— Не на Земле, — сказал Фолкмер. — Но я твоего трепета не разделяю, не могу разделить. Пока мне не покажут фею в действии, я в нее не поверю и не стану учитывать в своих раскладах. Но когда я вижу то, что вижу, я рассуждаю так: ну хорошо, а как это можно использовать? Инопланетный корабль, конечно, странная штука — кто спорит. Но в конце концов не более странная, чем женитьба принца Ренье Монакского на Грейс Келли…
22
14 апреля 2001 года
Облачность была низкой, кудлатой. Самолет Олега Болгарцева шел прямо над облаками, все системы работали исправно, метеоусловия обещали беспроблемный полет и успешную посадку. Так бы все и произошло, если бы… Если бы летчик намеревался в этот день привести «Бич Джет» на остров Суханова.
Самолет миновал населенный пункт Полярный, последний на материке, и Болгарцев закончил радиообмен с его диспетчером.
— Дальше работайте с островом Суханова, — произнес диспетчер Полярного, — 381-й, передаю вас острову Суханова.
— 381-й, Полярный подтвердил, Суханов-один, подход, высота Полярный две двести, информация Эксрей.
[Эксрей, Янки — международные обозначения последовательности метеосообщений.]
В наушниках авиагарнитуры прозвучал новый голос:
— Доброе утро 381-й, я Суханов-один. Прямой 280 градусов, удаление 120 километров, снижайтесь одна семьсот, к первому левым.
Это была команда уменьшить высоту до тысячи семисот метров и приготовиться к первому предпосадочному развороту. Болгарцев привычно определил параметры: скорость — 360 километров в час, режим работы двигателя 80 процентов.
— Суханов-один, — сказал он. — К первому снижаюсь одна семьсот.
— 381-й, последнюю информацию Янки прослушайте.
— Понял, слушаю.
— Два и тринадцать сотых градуса, ГПА без существенных изменений, девятьсот сорок семь, получение информации Янки подтвердите. Система захода?
— Заход директорный, информация Янки, подтверждаю, обстановка нормальная.
Перед выполнением маневра Болгарцев отключил АБСУ — автоматическую бортовую систему управления, добавил обогревы ВНА, входящих направляющих аппаратов, и приготовился перевыставить высотомер. До сих пор он не совершил ни одного действия, не уронил в эфир ни единого слова, которое (он не хотел себе признаваться, но это было так)… которое перекинуло бы мост через пропасть, отделяющую его от преступления.
Он вновь заговорил с диспетчером, не отрывая взгляда от секундной стрелки на циферблате — она приближала неизбежное.
— Суханов-один, 381-й, разрешите заход.
— 381-й, заход разрешаю, снижайтесь по давлению семьсот миллиметров.
— 381-й, на две двести, одна семьсот, давление семьсот установлено, снижаюсь до заданной.
Секундная стрелка замерла. Прыгнет она когда-нибудь вперед или нет? Что-то сломалось или остановилось время?
Прыгнула.
ТЕПЕРЬ ПОРА.
— Суханов-один! — выкрикнул Болгарцев. Ему не пришлось имитировать волнение, оно было настоящим. — 381-й, у меня неполадки в топливно-насосной системе, я…
Он оборвал связь с диспетчером и потянул штурвал на себя, увеличивая угол атаки. При столь низкой скорости, с убранными закрылками и предкрылками самолет потерял устойчивость в воздухе и буквально рухнул вниз, под облака. Это был самый опасный этап — опаснее, чем предстоящая посадка, но такой стремительный нырок в мертвую зону был необходим. Пронзительно запищала звуковая сигнализация АУАСП — автомата углов атаки и самолетных перегрузок. Чтобы остановить сваливание самолета и стабилизировать высоту, Болгарцев врубил взлетный режим. О том, что сейчас делалось в салоне, он мог только догадываться — дверь в пилотскую кабину была, как обычно, закрыта и заперта. Личное общение экипажа с пассажирами не приветствовалось, и, во всяком случае, Болгарцев не собирался бубнить в микрофон ободряющую чепуху.
Турбины взвыли, самолет содрогнулся, будто снизу по нему был нанесен удар огромным железным кулаком. Радиовысотомер показал, что высота стабилизирована. Получилось… Под крыльями «Бич Джета» простирался океан.
На частоте, данной ему Фолкмером, Болгарцев вышел на связь:
— Сирена, здесь Грифон. Пункт ноль пройден, обстановка нормальная, высота тысяча сто. Сирена, ответьте Грифону.
Он был поражен близостью звучания чистого и ясного голоса, отвечающего на русском языке практически без акцента.
— Сирена Грифону, слышу вас громко и четко. Даю северо-запад сто пятьдесят градусов, высота тысяча. Как только увидите нас, дайте знать.
— Сирена, подтверждаю, Грифон.
Когда Болгарцев увидел танкер (бывший танкер — многострадальный «Вега» — «Капитан Кусто» — «Норд Стар»), первой его мыслью было: какой маленький… Господи, какой же он маленький в океане, щепка на середине пруда! Как эти морские асы попадают на свои авианосцы, уму непостижимо. А у Болгарцева задача, пожалуй, потруднее: «Бич Джет» — не истребитель морской авиации, а танкер — не авианосец. К тому же Болгарцев — не морской ас.
— Сирена, здесь Грифон, — сказал он. — Наблюдаю вас визуально, северо-запад сто пятьдесят.
— Грифон, я Сирена, видим вас. Все хорошо, готовы, заводим. Точно следуйте нашим указаниям.
— Сирена, подтверждаю, готов, Грифон.
Болгарцев смотрел вниз, на танкер. Никаких других судов поблизости не было, да и не могло быть. Эти дьяволы прекрасно все рассчитали! И, несмотря на это, включили опознавательные огни условленных цветов, отлично видные даже днем. «Дьяволы», — снова подумал Болгарцев с каким-то мрачным удовольствием. Они перестраховываются и там, где ошибка исключена в принципе. Они не могут проиграть, с самого начала не могли.
Краем глаза пилот фиксировал показания АТИС — автоматической типовой инструментальной системы. Что ж, те, кто ждет его там, внизу, готовы, и он готов.
— Работаю с вами, Сирена, — проговорил он.
На капитанском мостике танкера (здесь сосредоточили управление после того, как ходовую рубку заняли аппаратурой группы Тилгнера) стояли Pay, Фолкмер и инженер Краузе, передавая друг другу мощный бинокль. Палуба перед ними была превращена в посадочную полосу, оборудованную механическими тормозными устройствами.
— Черт, — пробормотал Pay, подкручивая колесико фокусировки окуляра. — Слишком высоко и слишком быстро.
— Его ведет Тилгнер, Рольф, — сказал Фолкмер.
— Я отправляюсь на свой пост, — сказал Краузе. — Пора.
— Удачи, — напутствовал его Pay.
— Удача нужна игрокам, а я инженер. — С этим сухим замечанием Краузе покинул мостик.
«Бич Джет» снижался, заходил на полосу. Это ничем не отличается от штатной посадки, успокаивал себя Pay, какая разница, что там справа и слева от полосы, земля или море. И все-таки — слишком высоко и слишком быстро!
Конечно, это просто нервы… «Бич Джет» с натужно воющими в посадочном режиме турбинами коснулся полосы и стремительно покатился к ходовым надстройкам танкера. Тормозная механика эффективно гасила инерцию самолета. Он остановился как раз там, где полосу пересекала яркая красная линия. Как по нотам.
— Как по нотам, — озвучил эту мысль Pay.
Самолет окружили крепкие парни латиноамериканской внешности, вооруженные израильскими автоматами «узи». Двое из группы Краузе подкатывали к фюзеляжу трап — он был нужен для работ наряду с внутренним трапом «Бич Джета». Фолкмер и Pay поспешили к самолету. Они вышли на полосу в тот момент, когда открылась дверь салона и на верхней площадке трапа появилась стройная светловолосая женщина. Pay и Фолкмер переглянулись.
Женщина выглядела лет на сорок пять, но возраст ничуть не повредил ее изысканной красоте. Короткая стрижка не скрывала от взоров аристократические скулы и высокие бледные виски. Тонкий прямой нос, безупречный подбородок греческой лепки, изящно очерченная линия губ, широко расставленные, большие синие глаза в обрамлении пушистых ресниц, царственная осанка — она была не только красива, она была необычайно эффектна. На ней был строгий серый костюм, облегающий идеальную фигуру, в руках она сжимала серебристую сумочку.
— Что здесь происходит? — требовательно произнесла она звонким голосом, и глаза ее грозно сверкнули.
— Добро пожаловать, — с улыбкой сказал Pay по-русски. — Кто вы, прекрасная незнакомка?
— Я Диана Довгер… А вы кто такой и что все это значит?
— Диана Довгер, супруга профессора Довгера? Очень приятно. — Pay проигнорировал ее вопросы. — Мы не были информированы о том, что вы сопровождаете профессора, тем не менее рады оказать вам гостеприимство.
— Я не сопровождаю профессора!
— То есть? — нахмурился Pay, и Диана как-то сжалась под его взглядом, потеряла изрядную часть своего властительного достоинства.
— Профессор должен был лететь сегодня, но в последний момент что-то не заладилось и его срочно отозвали в Санкт-Петербург… Полетела только я…
— Что?! — заревел Фолкмер.
Он бросился вверх по трапу, бесцеремонно оттолкнул Диану и нырнул в салон. Секунду спустя из самолета послышался его разъяренно-разочарованный вопль по-немецки.
— Здесь больше никого нет! Рольф, здесь никого нет!
— Нет, — прошептал Pay.
Он был раздавлен. Все усилия пропали впустую. На решающей стадии операция потерпела полный крах из-за непредсказуемого стечения обстоятельств. Похищение профессора Довгера сорвалось.
Из самолета вышел Фолкмер. Не обращая внимания на растерянную Диану, он спустился по трапу, подошел к Pay и похлопал его по плечу.
— Не переживай, Рольф. Это Лас-Вегас, и сегодня выпал не наш номер. — Тут его взгляд упал на Диану, и он в размышлении наморщил лоб. — Подожди, а почему, собственно, не наш…
Возбужденный новой идеей, он увлек Pay подальше от вооруженных парней.
— Рольф, — зашептал он, — все складывается как нельзя лучше… Лучше, чем мы задумали! Мы рассчитывали, что придется долго работать с Довгером, потом он будет искать какие-то ходы в лабораторию, да найдет ли, да еще привлекать новых людей и планировать новые рискованные операции… Теперь же все значительно упростилось. Диана Довгер у нас в руках! Профессор в лаборатории, то есть он будет там… И он будет работать на нас изнутри, а не снаружи!
Pay с явным сомнением пожал плечами.
— Он фанатик… Вдобавок он будет считать свою жену погибшей в авиакатастрофе…
— Фанатик? По оценке Каспера, который с ним едва знаком? Да ты посмотри на эту Диану! Нет такого фанатика, который не позабыл бы обо всем на свете ради нее. И когда мы представим ему доказательства, что она жива…
Pay оглянулся. Диана стояла у подножия трапа, к ней уже успел присоединиться Болгарцев. Самолет облепили, как мухи, специалисты Краузе и Тилгнера. Они снимали бортовые самописцы, возились с топливно-насосной системой, с запирающими механизмами двери салона.
— И потом, Рольф, — добавил Фолкмер, — у нас нет другого выхода.
В знак согласия Pay кивнул и коротко сжал руку Фолкнера выше локтя. Он принял решение, вернее, решение приняла за него ситуация, а когда наступало время действовать, ему не требовалось долго перестраиваться.
Ослепительно улыбаясь, он приблизился к Диане и подал ей руку.
— Позвольте проводить вас в каюту, госпожа Довгер. Она предназначалась для вашего мужа, и поверьте, уровень комфорта вас не разочарует.
— Вы должны объяснить, — жалобно сказала Диана, машинально опираясь на руку Pay.
— Разумеется, но несколько позже. Сейчас у нас, видите ли, напряженный момент. Подождите немного в каюте и вы получите самые исчерпывающие объяснения.
Сопроводив Диану в каюту, для верности он запер ее там и вернулся. К двери каюты он отправил на вахту одного из колумбийцев, а потом подошел к Болгарцеву и Фолкмеру, стоявшим поодаль от самолета.
— Когда работы будут закончены, — говорил Фолкмер летчику по-английски, — самолет установят на стартовой катапульте. Ваша задача — взять курс к русской границе и набрать высоту в три тысячи метров. Вы еще не войдете в радиолокационное поле, когда на этой высоте будет дистанционно включена блокировка топливно-насосной системы.
— На высоте в три тысячи метров? — Болгарцев непонимающе посмотрел на Фолкмера, затем на Pay. — Если самолет рухнет в океан с такой высоты, мне никак не уцелеть. Мы ведь договаривались о том, что топливно-насосная система будет блокирована на небольшой высоте, тогда я совершу посадку на воду и выберусь в спасательном жилете через аварийный люк пилотской кабины… А упасть в море с трех тысяч метров — это все равно что на бетон. И к чему тогда вы возитесь с дверью салона? Фюзеляж, скорее всего, полностью разрушится.
— Это не факт, — сказал Фолкмер. — Нужно предусмотреть все.
— Но факт, что мне не спастись!
— Увы, Олег Дмитриевич.
— Как! Вы обещали…
— Обещал сохранить жизнь Тане, но не вам.
— Но вы говорили…
— Мало ли что я говорил. Мы не можем полагаться на ваше молчание. Будьте последовательны. Жизнь вашей дочери в обмен на вашу — только так стоит вопрос.
— Я даю вам слово…
— Нет, нет, Олег Дмитриевич. Слова недостаточно, нужна гарантия.
Потрясенный Болгарцев остановил на Фолкмере полный горечи взгляд:
— А где у меня гарантия, что вы не убьете и Таню?
— Тут уж вам придется полагаться на наше слово — и поверьте, мы его не нарушим. Помните наш первый разговор в Санкт-Петербурге? Тогда я сказал вам, что мы бизнесмены и делаем лишь то, что выгодно. Смерть вашей дочери нам никакой выгоды не принесет, а вот лишние проблемы создать может. Подозрительное совпадение — исчезновение дочери и гибель отца в авиакатастрофе.
— А похищение девочки — не подозрительно? А я уговорю ее молчать…
— Это сумеем сделать и мы.
Болгарцев понял, что все бесполезно. В глазах его заблестели слезы. Будьте последовательны? Да, он будет последовательным. Это единственная возможность спасти Таню.
— Вы не бизнесмены, — тихо сказал он. — Вы — негодяи…
Он повернулся и побрел к самолету, сгорбившись и волоча ноги. Фолкмер, безжалостный тигр джунглей беспрерывной игры, смотрел вслед летчику, и сердце его пропускало удары. Он взглянул на Pay, a Pay на него, и обоим стало ясно, что они думают об одном и том же.
— Знаешь, Рольф, — выдавил Фолкмер, — ведь это просто убийство…
Но Pay не слышал его, он уже рванулся к Болгарцеву.
— Стойте! — по-русски заорал он.
Летчик остановился и обернулся. В нескольких метрах от него специалисты Краузе готовили стартовую катапульту.
Pay быстро, негромко заговорил с Фолкмером:
— Что нам даст его гибель, Йохан… Только более тщательное расследование, докопаются еще до чего-нибудь… Если он убедительно изложит властям обстоятельства катастрофы, нам меньше головной боли… Думаю, мы можем ему верить…
Фолкмер кивнул несколько раз подряд и приказал Болгарцеву по-английски:
— Подойдите сюда.
Тот повиновался. Надежды у него уже не было — наверное, забыли дать какую-то инструкцию к смерти…
— Мы ошибались, — произнес Фолкмер, глядя летчику в глаза. — Сейчас мы проанализировали проблему и решили, что выгоднее сохранить вам жизнь, как источнику дезинформации для властей.
Во взгляде Фолкмера Болгарцев без труда прочел, что это ложь — по крайней мере отчасти, что не только и не столько соображения целесообразности заставили их изменить решение. Он увидел, что перед ним люди — да, преступники, похитившие его дочь и вынудившие его самого совершить преступление, но люди, а не беспощадные машины. У него перехватило дыхание.
— Я не… — начал он и запнулся.
— Вот что, — сказал Фолкмер, стараясь быть непроницаемым. — Я полагаю, вы отдаете себе отчет, что обязаны нам жизнью.
— Я…
— Вот и хорошо. Теперь судьба нашего предприятия зависит от вас. Мы поверим вашему слову, но и вы нас не подведите. Вы самым аккуратным образом сообщите властям — и всем другим, кто будет спрашивать, вы меня понимаете? — то и только то, что я вам сейчас продиктую. И помните — вы и Таня под нашим постоянным наблюдением.
— Итак, здесь я больше не нужен, — проговорил Pay по-немецки. — Иду заниматься изменением программы.
Он направился к ходовой рубке, думая не столько о программе — это забота Тилгнера, — сколько о будущем. О танкере, которому предстоит еще ряд переоборудовании, прежде чем он отправится на металлолом, о людях Тилгнера и Краузе, о колумбийцах, о Диане Довгер… И конечно, об Олеге Болгарцеве. Камень свалился с его души, но это не значило, что возможные осложнения с летчиком его не тревожили.
Как показали дальнейшие события, об этом он беспокоился напрасно. Болгарцев сдержал слово. Грозная опасность надвигалась совсем с другой стороны.
23
24 апреля 2001 года
Диану поместили в небольшом уединенном особняке на самой окраине шведского городка Нючепинг, где ее тщательно стерегли стражи Фолкмера и Pay, отвечающие за нее, без преувеличения, головой. Так как и Pay, и Фолкмеру приходилось постоянно курсировать между Швецией, Австрией и Норвегией (срочные дела, касавшиеся не только судьбы танкера, но и других связанных с операцией обстоятельств), беседы с Дианой велись урывками. К тому же у Фолкмера и Pay не было особой уверенности в том, что к получаемым от нее сведениям можно относиться с достаточным доверием. Поэтому при подготовке нового визита Фолкмера в Санкт-Петербург они по-прежнему полагались на информацию Каспера. Тот сообщил, что у Довгера нет персональной охраны; как глава проекта, профессор это категорически запретил. Негласное же наблюдение за Довгером велось по сетке-графику, также переданной Каспером. Этой сеткой и воспользовались Фолкмер и Pay.
Визит оказался безрезультатным. По возвращении Фолкмер рассказывал об этом Рольфу Pay так:
— Я встретил профессора возле его дома, после красноречивых описаний Дианы я не мог его не узнать. Мы говорили по-немецки, он ведь немец, хотя в Германии никогда не бывал… Естественно, он потребовал доказательств, что его жена жива и у нас. Я упомянул о видеозаписях, но он меня высмеял. Как он мне сказал, Диана не только физик и его ассистент, но и патронесса каких-то благотворительных обществ и в этом качестве нередко выступала по телевидению… А имея пленки, сказал он, при нынешнем уровне компьютерных технологий совсем нетрудно соорудить какую угодно фальшивку, да так, что распознать подделку будет невозможно. Тогда я намекнул на телефонный разговор — это очень рискованно, но куда деваться? — он ответил, что с помощью компьютерной коррекции голоса с ним может говорить любая женщина и даже мужчина. Я предложил ему спросить Диану о том, что известно только им двоим, а он заявил, что с тех пор как изобрели подслушивающую аппаратуру, известное двоим известно всем. Он непробиваем, Рольф! Он примет только одно доказательство — личную встречу с Дианой, и не где-нибудь, а в России.
Прикурив, Pay захлопнул крышку зажигалки.
— Ого! В России — таково его условие?
— Да, Рольф.
— Послушай, Йохан, все это очень неубедительно. Разве он мог тебе не поверить? Его встречает весьма, так скажем, информированный человек…
— Возможно, он мне поверил. Возможно, все эти разговоры о фальшивках он вел с единственной целью — заставить нас привезти Диану в Россию, а там…
— Что там?
— Не знаю, Рольф, но мы в тупике. Как мы можем пойти на это? За Довгером стоит УНР.
— Да, действительно. Но давай взглянем с его точки зрения. Как бы ты поступил на его месте — если, конечно, он и впрямь не фанатик, которому наплевать на жену…
— О нет, нет!
— У тебя сложилось такое убеждение?
— Совершенно твердое.
— Уже лучше. — Pay наконец опустил зажигалку в карман. — Так как бы ты поступил?. Известил бы УНР о таинственном незнакомце?
— Нет.
— Почему?
— Потому что тогда все рычаги перешли бы в другие руки — в руки людей, которым на Диану воистину наплевать. Эти люди будут исходить не из интересов Дианы, а из своих собственных, а я утрачу контроль.
— Верно. К такому же выводу должен прийти и он. Но тогда зачем эта встреча в России? Один он бессилен.
— Я бы на его месте поставил в известность не бездушную организацию, а нескольких надежных людей, которым могу доверять. Такая команда — уже сила, и она не станет действовать в ущерб Диане.
— И это верно…
— Но ничего нам не дает, — невесело заметил Фол-кмер. — Если бы мы и нашли техническую возможность организовать встречу на его условиях, тогда все преимущества оказались бы на их стороне.
— Гм… И никакого шанса навязать наши условия?
— Ни единого, Рольф. Подвергни Диану инквизиторским пыткам и запиши на видео, он и тут пожмет плечами, хотя внутри у него все и перевернется. А что ему делать? Только настаивая на своем, он может рассчитывать на то, что удастся ее выручить.
— Черт… — Pay задумался. — Крепкий орешек наш профессор Довгер… Будет ли он вообще работать на нас?
— Будет, — уверенно сказал Фолкмер, — но только после того, как увидит Диану, запустит все свои механизмы по ее спасению и убедится в крахе этих планов. Вот тогда из всех дверей для него останется открытой одна, и он войдет. Он войдет, Рольф.
— Гм… Значит, нам необходимо загнать его именно в такой коридор с открытой дверью…
— Да, но разрази меня гром, если я знаю, как это сделать.
Pay молча смотрел в одну точку, покачиваясь на каблуках, как всегда в моменты напряженных раздумий. Он мог бы показаться отрешенным от реальности — любому, но не Фолкнеру.
— Штернбург, — вымолвил Pay.
— Что Штернбург? — встрепенулся Фолкмер.
— Там мы сможем устроить встречу, и там мы будем владеть ситуацией. Твой замок Штернбург, Йохан.
— Почему это он мой?
— Потому что он целиком плод твоей фантазии, разве нет?
— Ну… Да, я придумал это предприятие, но я ведь не вложил в него ни шиллинга. Штернбург принадлежит Хельмуту Клейну.
— Договорись с ним.
— В последнее время я только этим и занимаюсь.
— Когда мы все это начинали, ты сам предлагал вывезти Довгера из России через Штернбург. Тот, самый первый разговор.
— А, да. Тогда все было иначе, вернее, ничего не было. Просто прикидка возможностей… Клейн — опасный человек. Это взрывчатка, а то, что мы затеваем, — еще опаснее. Ты знаешь, как происходит атомный взрыв? При столкновении двух половинок уранового шара…
— Столкновения нужно избежать. Договорись с Клейном, Йохан.
Фолкмер испустил тяжелый вздох.
— Я попробую, но…
— Ты видел фильм «Звездные войны»?
— Видел. А при чем тут…
— Помнишь учителя Йоду, его наставление? «Не надо пробовать, надо делать»…
На это Фолкмер ничего не ответил. Он помолчал немного и сменил тему беседы.
— Пока меня не было, тебе, наверное, удалось более основательно пообщаться с Дианой…
— Удалось, — лаконично подтвердил Pay.
— Узнал что-нибудь интересное? Я имею в виду, о работах Довгера… Кроме того главного, что мы уже знаем?
— Узнал, и немало! Это потрясающе, Йохан. Правда, в практическом плане эта информация бесполезна, без образцов, аппаратуры и самого Довгера она ни гроша не стоит. Потому Диана тут и не скрытничает, что ей это ясно. Но у меня есть настолько захватывающие подробности, что…
— Одну минуту, Рольф. Как ты смотришь на то, чтобы рассказать мне об этом за ужином?
24
25 апреля 2001 года
Полицейский не заметил грубого нарушения правил, когда машина Фолкмера выкатилась на полосу встречного движения. Торопливо исправив оплошность, Йохан Фолкмер пообещал себе быть внимательнее, но обещания не исполнил. Мысли его витали далеко. Клейн пригласил его к себе в офис — не в ресторан, не домой, не на виллу, — и в этом усматривался плохой знак.
Хельмут Клейн был гангстером под личиной респектабельного бизнесмена. Дороги Фолкмера и Клейна пересекались неоднократно, а однажды случилось так, что Клейн помог Фолкмеру выпутаться из крупных неприятностей. Не из альтруизма, конечно, — он ждал ответной услуги, и не рядовой.
Случай расплатиться с Клейном представился через какое-то время, когда Фолкмер ввязался в очередную авантюру. Он организовал акционерную компанию, занявшуюся поисками нацистского военного корабля, везшего золото и потопленного союзниками в Ботническом заливе близ Аландских островов. Корабль найти не удалось (и компания лопнула), зато в ходе подводных работ обнаружилось нечто, как позже осознал Фолкмер, не менее ценное.
Это был подводный каньон, а точнее, разлом скальной породы морского дна, не отмеченный ни на одной карте. Он начинался возле шведских берегов, извилисто огибал Аландские острова и тянулся в Финский залив. На картах он не значился не из-за упущения картографов, а потому, что верхние края разлома почти смыкались по всей его протяженности (а местами и совсем смыкались, и тогда он становился естественным подводным тоннелем). Лишь те немногие участки, где края разлома расходились достаточно широко — настолько широко, что здесь в тоннель-каньон мог проникнуть небольшой подводный аппарат — были помечены на картах как донные впадины.
Значение этого открытия стало ясным Фолкмеру не сразу. В рамках работ его акционерной компании (пожалуй, слегка за рамками, что уже не столь важно) он исследовал разлом на мини-субмарине «Шарк-4». Выяснилась любопытная вещь: пользуясь каньоном, можно незамеченным достичь российской акватории и очутиться поблизости от острова Крозен, где возвышается заброшенный замок Штернбург и откуда рукой подать до Санкт-Петербурга.
Узнав об этом, Фолкмер призадумался. Его самого мало интересовала Россия, она не вписывалась в его схемы. Но он знал, что Клейн активно ищет каналы для переброски в Россию наркотиков, осваивая новый гигантский рынок, и пока не очень успешно. Фолкмер навел справки об острове Крозен, о Штернбурге… И явился к Хельмуту Клейну с готовой идеей.
Разумеется, продавая идею Клейну фактически за бесценок (учитывая масштабы грядущих дивидендов), он тоже руководствовался не альтруизмом и не одним чувством благодарности. Сработал его старый принцип: везде, при малейшей возможности, создавать плацдармы и запасные аэродромы. Кто знает, что когда пригодится…
Клейн развернул бурную деятельность через российских подставных лиц. Восстановление Штернбурга, превращение его в экстравагантный отель прекрасно маскировало другие работы, в том числе и подводные, проводимые австрийскими специалистами. Для транспортировки партий наркотиков Клейн располагал четырьмя мини-субмаринами типа «Шарк», ранее принадлежавшими акционерной компании Фолкмера. По окончании работ они могли (в зависимости от обстоятельств) доставлять груз на подводную базу Клейна или непосредственно в Штернбург, где было устроено искусственное озеро, сообщающееся с морем.
Наркотики — это большие деньги, но и большой риск, а в случае Клейна и деньги, и риск были огромны. Идею прикрытия также подсказал Фолкмер. Еще до начала операции он говорил Клейну:
— Сам по себе Штернбург — идеальная база. Во-первых, туда постоянно будут ездить туристы — причем такие, которым непозволительно будет шнырять по замку и окрестностям! — во-вторых, отель нужно снабжать всем необходимым. А это значит, грузовики, катера, паромы совершенно естественны. Расположение Штернбурга на острове во всем отвечает нашим целям. Кому придет в голову, что там перевалочный склад? Не зная о подводном канале, догадаться об этом невозможно. Ведь тогда получается, что наркотики приходится ввозить в Штернбург откуда-то с материка, с трудностями и опасностями, чтобы потом вывозить обратно. Согласись, это звучит нелепо. Но этого мало, Хельмут. В Штернбурге нужно создать параллельно с тюремным отелем и независимо от него, элитный бордель — обязательно с несовершеннолетними проститутками, и чем моложе, тем лучше. В число клиентов необходимо вовлечь как можно больше высокопоставленных лиц. Зачем? Ну, первое очевидно — эти лица будут кровно заинтересованы в том, чтобы не привлекать к Штернбургу внимания властей. Второе. Представь себе, что какая-то спецслужба все же краем уха услышит намек на нелады в Штернбурге. Первым делом они обнаружат там этот бордель, и как же они поступят? Прикроют со скандалом? Да ничего подобного, Хельмут! Они будут беречь его как курицу, несущую золотые яйца! Это неиссякаемый источник компрометирующих материалов, а такие материалы — мощнейший рычаг влияния. Выгодно им будет после этого рыть дальше и выкапывать тайны, могущие похоронить бесценный источник? Сомневаюсь. Я допускаю, что они, даже если — даже если! — пронюхают о наркотиках, могут и на это закрыть глаза. Конечно, смотря какая спецслужба, смотря с какими амбициями. Но не пронюхают! Два верхних слоя надежно укроют нижний, главный.
Таков был план Йохана Фолкмера, воплощенный Клейном во всех деталях. В банки Клейна потекли гигантские прибыли, но… Это «но» относилось к Фолкмеру и было для него серьезным. Клейн, видимо, не считал себя чем-то обязанным Фолкмеру, полагал, что они просто в расчете. Любая просьба Фолкмера встречалась если не в штыки, то с явным неудовольствием. Ему с огромным трудом удалось уговорить Клейна оказать содействие в деле с похищением Тани Болгарцевой, а теперь совсем другой поворот… И Клейн пригласил его В ОФИС, что определенно не нравилось Фолкмеру. Это вряд ли будет похоже на встречу старых приятелей.
Опасения подтвердились еще до того, как Фолкмер увидел Клейна, — ему пришлось прождать в приемной добрых двадцать минут. Когда он наконец вошел в кабинет, на лице Клейна отразилась досада.
— Расходы по твоей последней операции, — не здороваясь, сказал Клейн с нажимом на слово «твоей», — превысили оговоренную сумму. Ты должен мне дополнительно тринадцать с половиной тысяч долларов.
— Всего-то? — Фолкмер приложил немало усилий, чтобы выглядеть беспечным. — Это будет улажено сегодня же, Хельмут.
Он сел в кресло, и Клейн зло посмотрел на него:
— Не помню, чтобы я предложил тебе сесть.
— Брось, Хельмут. Мы с тобой сиамские близнецы, а ссоры сиамских близнецов редко идут на пользу обоим.
— Ты скорее напоминаешь мне сиамского кота, — проворчал Клейн уже с меньшей жесткостью в голосе.
— Такой же красивый?
— Такой же коварный… Ладно, Йохан, к делу. У меня мало времени.
— Я много времени и не отниму, дело, в сущности, пустяковое. Мне нужен твой Штернбург. — В отместку Клейну Фолкмер также надавил на слово «твой».
— В подарок?
— Избави меня Всевышний от таких подарков! Это же сплошная головная боль. Мне нужно доставить туда человека на одной из твоих субмарин. И временно принять командование персоналом…
Клейн постучал пальцем по клавиатуре выключенного компьютера:
— Так не пойдет, Йохан. И не надейся.
— Почему?
— Ты затеваешь что-то крупное. Сначала история с девочкой… Хорошо, я не совал нос… Но теперь вот это. Разговор состоится только в том случае, если я буду, во-первых, в курсе, а во-вторых, в доле.
— В доле? Не хотелось напоминать, но твоя доля заключается в доходах от Штернбурга, которые ты получаешь благодаря мне…
— До свидания, Йохан.
— Мы можем договориться…
— Мне вызвать охрану или ты сам найдешь выход?
Фолкмер вскинул руки вверх, демонстрируя не только этим жестом, но и всем своим видом полную капитуляцию.
— Будь по-твоему, Хельмут. Речь идет об одной российской лаборатории. Они там заняты разработкой новой аппаратуры для дистанционного считывания информации с компьютеров по паразитным излучениям.
— Что же тут нового? — Клейн недоверчиво прищурился. — Мои люди давно пользуются такими устройствами.
— Тогда ты знаешь, как работают эти штуки. Далеки от совершенства, правда? А русские машинки — просто чудо. Им не страшны высокие уровни помех, большие расстояния, даже многие типы экранировок. Новая эпоха в промышленном, да каком угодно шпионаже. Мне поручено добыть технологическую документацию…
— Поручено? Ты хочешь сказать, что тебя наняли?
— Вроде того. Мой заказчик, или партнер — называй как хочешь, — как его ни назови, спит и видит русскую аппаратуру. При удаче мне светят четыре миллиона долларов…
— Так, — промолвил Клейн с ироничной усмешкой. — Зная тебя, могу предположить, что цифру ты занизил раз в пять. Мои условия будут справедливыми— пять процентов, то есть миллион долларов.
— Хельмут! Миллион — это четверть от четырех миллионов, а не пять процентов!
— Это пять процентов от двадцати миллионов. Кроме того, постоянный процент от эксплуатации машинок и несколько штук мне, живьем.
Фолкмер отреагировал пожатием плеч:
— Последнее не в моей власти. Эксплуатировать буду не я, да и как тут подсчитаешь процент… Где и кто конкретно их будет изготавливать, мне тоже неизвестно.
— Это можно узнать.
— Узнать можно, но подумай хорошенько, Хельмут. Надо ли тебе с этим связываться? Это ведь не какая-то частная лаборатория сумасшедшего доктора Франкенштейна. Это правительственный уровень, спецслужбы. Если они возьмут след, моему заказчику придется несладко. Потому и я в этом деле как бы в стороне, в роли ландскнехта. Думаешь, мне самому не хотелось бы иметь такую аппаратуру? Но тут можно здорово обжечься. А твое положение еще уязвимее. Стоит русским зацепить тебя хоть краешком, и твоему российскому проекту конец.
— Вот именно. Твоего человека сцапают, и он выдаст тоннель.
— Я не идиот, Хельмут. Мне предельно ясно, что станет со мной, если я провалю Штернбург. Поэтому, скажем, два миллиона, и никаких шпионских триллеров, идет?
Клейн не спешил с ответом. Ему и в голову не приходило полностью верить Фолкмеру, этому Рейнеке-лису, прожженному плуту из фольклорных историй. Вопрос тут в другом — стоит ли дожимать Фолкмера или остановиться на достигнутом? Независимо от удельного содержания в коктейле Фолкмера правды и лжи резон в его рассуждениях есть. Никогда не откусывай больше, чем способен проглотить. Клейн частенько нарушал эту мудрую заповедь, но весь фокус в том, чтобы выбрать время и место для нарушения. Пожалуй, сейчас следует пойти Фолкмеру навстречу, два миллиона долларов — веский довод в его пользу… И по возможности наблюдать за ситуацией, а там будет видно.
— Идет, — сказал Клейн. — Бинго. Так что, ты говорил, тебе нужно?
25
Слушая рассказ Фолкмера об аудиенции у Клейна, Рольф Pay периодически качал головой.
— Аппетиты тигра возрастают, — заметил он. — Надеюсь, нам больше не придется к нему обращаться, иначе он выкачает из нас все до последнего цента.
— Но я достиг результата.
— Ты все сделал отлично… Только вот, наверное, напрасно продал ему сказку о компьютерных технологиях. Лаборатория — это так близко к тому, что есть на самом деле… Я сейчас и слово-то это побаиваюсь произносить вслух.
— Так лучше, — не согласился Фолкмер. — Нам предстоит работать с персоналом Клейна в Штернбурге, там будут и Довгер, и Диана… Избежать упоминаний о лаборатории будет трудновато, а раз некая лаборатория уже засвечена, меньше вопросов.
— Может быть, ты и прав. И что теперь?
— Как только закончим здесь предварительный этап подготовки, я вылечу в Санкт-Петербург, а оттуда доберусь до Штернбурга. Осмотрюсь на месте, вникну в детали, связь по линии Клейна. Когда приготовлю все к вашему прибытию, ты перевезешь Диану из Нючепинга в Седертелье, там в шхерах база мини-субмарин «Шарк». Перевозка в Седертелье — это самое опасное. Шведская полиция очень въедливая, не то что наша австрийская.
— Хорошо еще, что мы приготовили убежище для нашей пленницы именно в Нючепинге! До Седертелье там километров восемьдесят, не так далеко.
— Убежище вообще-то предназначалось не для нее, а для профессора…
— Ты бередишь эту рану из чистого садизма?
— Да нет, просто подумал о действительно удачном совпадении. Ведь у нас был выбор из пунктов в Норвегии, Швеции, Дании… Но восемьдесят или сто, полиция есть полиция.
— Я не забуду.
— Дальше, о субмаринах «Шарк». Я хорошо их знаю, это же я уступил их Клейну. Это небольшие аппараты, быстроходные и маневренные, такие, знаешь, желтые подводные лодки из мультфильма «Битлз». Они четырехместные. Один — пилот Клейна, второй — ты, третья — Диана… Думаю, брать четвертого для охраны излишне. Куда она денется из субмарины?
— Пусть будет резервный пилот, — решил Pay. — Если первого стукнет инфаркт, я не хочу застрять в твоем подводном тоннеле… А когда ты намерен предупредить профессора?
— Как можно позже. Буду тянуть до последнего, чтобы у него не осталось времени для неожиданных маневров. Но вот не улетит ли он на остров Суханова… Это не только от него зависит.
— О его перемещениях сообщает Каспер, и у тебя будет связь со мной. Раньше он летал туда и обратно, что должно измениться? Для нас это будет означать лишь задержку.
— Задержки в пути, остановки на станциях. — Фолкмер неуклюже раскинулся в кресле, потянулся, словно стараясь выпутаться из сетей многодневной усталости. — И она строит лестницу в небо…
— Покупает, — поправил Pay.
— Что?
— Там в песне — «и она покупает лестницу в небо».
— Ах да, покупает… Рольф, я считаю, что после того как я побеседовал с профессором, он сам себя за волосы вытащит… Повторит подвиг Мюнхгаузена, но будет ждать развития событий в Санкт-Петербурге, либо вернется туда, едва сможет. Да, считаю, и все же беспокойство не отпускает меня, а это уже признак паранойи. Я чертовски переутомлен, Рольф, и ни слышать, ни говорить больше не могу об этом проклятом профессоре! Не поехать ли нам с тобой в оперу?
— Ты поклонник оперы?
— Я на дух не переношу только современных композиторов, мастеров фрезы и циркулярной пилы. Твой Хиндемит еще не генерал в этом воинстве… Но что может быть лучше милой, старой итальянской оперы? Собирайся.
— А ты знаешь, что в каком театре идет?
— Конечно знаю.
Pay поднял брови с оттенком скорее восхищения, нежели удивления.
26
Санкт — Петербург
19 мая 2001 года, утро
В квартире полковника Кронина на улице Победы за чаем сидели двое — сам хозяин и профессор Виктор Генрихович Довгер. Мирная картина, но это не было приятным утренним чаепитием двух друзей, встретившихся для неторопливой беседы о том о сем. Седовласый, импозантный шестидесятилетний профессор утратил присущую ему вальяжность, он был бледен и напряжен. Полковник выглядел спокойным, но только выглядел.
Александр Андреевич Кронин был тем единственным человеком, кому профессор поведал о разговоре с Фолкмером — еще тогда, сразу после того разговора. По вполне понятным причинам Довгер не оповестил больше никого из УНР, а близких контактов вне организации он ни с кем не поддерживал. Кронин стал исключением потому, что профессор мог обратиться к нему не как к функционеру УНР, а как к другу, и попросить совета. Полковник одобрил решение Довгера хранить молчание, а совет дал один — ждать.
Официально полковник Кронин занимал пост в одной из структур, непосредственно связанных с обеспечением безопасности государства, неофициально же смыслом и содержанием его жизни была другая служба, не числящаяся ни в каких реестрах. Он душой и телом принадлежал УНР, Управлению научной разведки. Дело профессора Довгера было и его делом, но, кроме того, он был предан профессору и испытывал к нему почтительную привязанность, какую мог бы испытывать ученик к учителю. Полковник и сам не знал, чего больше в его взаимоотношениях с Довгером: личного или относящегося к организации.
По роду обязанностей в УНР полковник не имел касательства к расследованию авиакатастрофы с «Бич Джетом», но после сообщения Довгера осторожно поднял материалы. Согласно им, никто не нашел оснований ставить под сомнение показания летчика. Но никому не пришлось и выслушивать ошеломляющих заявлений о том, что Диана Довгер жива и вдобавок попала в руки людей, заинтересованных в шантаже профессора! А для полковника Кронина авиакатастрофа предстала в новом свете. В тот день заболевает второй пилот… В самолете Болгарцева внезапно начинает барахлить топливно-насосная система, и опытный летчик настолько теряется, что уводит машину чуть ли не под прямым углом от курса… Система отказывает совсем, и самолет падает в море… А потом профессора Довгера на улице останавливает некто. Причем этого «некто» даже не отфиксировала негласная охрана профессора, потому что в тот момент ее не было рядом. Собственной охраны Довгер не имел, объясняя это нежеланием выделяться (что это за начальник рядовой гляциологической лаборатории, который разгуливает, как банкир, в компании горилл?!). Но Кронин подозревал, что за этим скрывается попросту глубочайшее презрение профессора к подобным вещам… Опекать же Довгера тайно двадцать четыре часа в сутки не было никакой возможности, да и необходимости не возникало.
Тревожить Болгарцева полковник не стал. Если летчик ни в чем не виноват и его каким-то образом использовали втемную, это ничего не даст, а если виноват, Кронин лишь насторожит тех, кто стоит за инсценировкой. Согласованная с профессором выжидательная тактика представлялась ему наилучшей. Тот, кто сделал первый шаг, непременно сделает и второй, а тогда, войдя в контакт с врагом, можно планировать и контрмеры. Пока же полковник сожалел о том, что не в его власти отдать приказ о полном снятии наблюдения с Довгера. Стоит коллегам из УНР обнаружить противника, и они отправят предписанные доклады наверх. Машина придет в действие, а ведь похитителей явно информирует кто-то из УНР, причем с достаточно высокого уровня. Но будь это и не так, любая масштабная операция способна повредить Довгеру и Диане, поставить под удар проект «Мельница»… Не то чтобы полковник не доверял персоналу УНР поголовно или сомневался в профессионализме соратников. Придет время подключить и их, но это время еще не пришло. А сегодня, когда противник сделал второй шаг и профессор пришел к полковнику, Кронин и при желании не мог бы никого подключить. Связь с Селецким была односторонней, прочие каналы временно заблокированы в преддверии атаки «Стального Крота», так что полковник остался один. И это, нельзя не признать, совпадало с его намерениями.
— Саша, тебе известно хоть что-то о Штернбурге? — спросил профессор, машинально помешивая ложечкой в стакане. — Мне, конечно, объяснили, что это такое и как туда добраться, но ты знаешь о нем что-нибудь?
— Не что-нибудь, — ответил полковник, — а очень даже много. Штернбург, тюремный замок на острове Крозен…
— Да, да, это мне растолковали. Но подробности, Саша! Заброшенный замок?
— Был заброшенным до недавнего времени. Теперь там аттракцион для ополоумевших богатеев, жаждущих просветления духа. За их же деньги их как бы сажают в тюрьму. Исторические условия как двести лет назад.
— Не может быть. И находятся декабристы?
— Отбою нет. Но Штернбург — большой замок, целый лабиринт, и кроме тюрьмы там открыт еще и бордель…
— Вот как! — усмехнулся Довгер. — Тюрьма с борделем. Тоже как двести лет назад? Такие наказания были приняты в Российской империи?
— Нет, Виктор Генрихович, эти вещи там не пересекаются. Бордель для особо избранной публики, закрытый клуб. Политики, высокопоставленные чиновники, кое-кто из деловой элиты развлекаются с проститутками от двенадцати до четырнадцати лет.
— Бог мой, — пробормотал шокированный профессор. — Но это же дети, Саша! И ты, твои люди знали об этом… И ничего не предпринимали?!
— Да, мои люди знали… Знают об этом, но…
— Люди твоего ведомства или люди УНР? — перебил Довгер.
— Когда я говорю «мои люди», — подчеркнул Кронин, — я всегда имею в виду только людей УНР… Так вот, это не дети, Виктор Генрихович. Если бы там эксплуатировали детей, я наплевал бы на все последствия и сам перегрыз глотки подонкам. Но это НЕ дети.
— А как же…
— Возраст ничего не значит. Это экземпляры определенного психотипа, тупые, злобные, лживые твари. Если вы думаете, что их всех набирают в подворотнях или детских домах, вы ошибаетесь. Большинство — да, но есть и отбросы небедных семей. Для данного психотипа характерны эмоциональная глухота, гипертрофированный эгоизм, алчность, крайне низкий уровень развития, причем любая учеба отвергается. Секс, алкоголь, деньги — вот все, что их интересует. Они способны на какое угодно преступление, моральных критериев нет, потому что такие критерии чересчур сложны для их примитивного полусознания. С девяти-десяти лет они становятся настоящими нимфоманками без всякого принуждения. И это никак нельзя исправить, Виктор Генрихович, разрушение необратимо. С экземплярами мужского пола еще можно что-то сделать, но в Штернбурге только женские особи. В сущности, они опасны для людей, но, к счастью, их держат взаперти.
— Взаперти! Ты упомянул о деньгах, Саша. Неужели ты веришь, что когда-нибудь им дадут денег и отпустят, чтобы они свободно разгуливали и болтали с кем попало о своих клиентах?
Кронин пожал плечами:
— Не знаю. Меня абсолютно не занимает, что с ними станет.
— Там, наверное, и наркотики…
— О наркотиках в Штернбурге мне ничего не известно. Проституток держат как будто только на спиртном, клиенты же, понятно, наркотиками не увлекаются.
— Да, весьма романтичен замок Штернбург…
— Но нам этот бордель приносит немалую пользу.
— Пользу?
— Еще бы. Мы сумели подкупить кое-кого и под видом ремонтных и реставрационных работ оборудовали там видеостудию. Проводим съемки, пусть это и не часто удается, и уже не один чиновник или политик, посмотрев наши фильмы, принимал решения в интересах УНР.
— И я ничего не знал, — укоризненно сказал профессор.
— Вы — стратег, а это повседневная тактика… Но теперь вы должны хорошо представлять, куда мы с вами едем вечером.
— Мы?
— Конечно. Не отпущу же я вас одного.
— Но меня строжайше предупредили, чтобы я приехал один.
— Им нужен проект «Мельница», верно? Вы представите меня как значительную персону в проекте, человека, облеченного вашим доверием, без кого вам трудно или вовсе невозможно будет предпринять требуемые шаги. Почему бы в таком случае им не побеседовать и с двумя, к их же выгоде?
— А если они тебя…
— Чего ради? Вы привозите человека, который вместе с вами будет работать на них, так зачем отказываться от такого подарка и наживать проблемы?
— Гм… Наверное, ты прав… Но вот что странно, Саша. Понятно, что мне назначили время с точностью до минуты, когда я должен прибыть к причалу в поселке Перст. Но почему они назначили точное время выезда? Не все ли им равно, если я выеду на полчаса раньше, это же не ралли.
— А, ну это как раз нетрудно понять. Кто-то снабжает их информацией, в том числе о графике работы вашей невидимой охраны. Не сомневаюсь, что они и время возвращения так же точно рассчитали.
— Какой невидимой охраны?! — взвился профессор. — Я раз и навсегда запретил всякие…
— Виктор Генрихович, — мягко сказал Кронин. — Это почти формальность, для спокойствия руководства.
— Проектом руковожу я! Или появились руководители повыше?
— И для вашей безопасности…
— Очень мне это помогло в плане безопасности! Мало того что меня шантажируют какие-то мерзавцы, так я еще вынужден скрываться от топтунов фирмы, которую я сам же и создал! Может быть, и моя квартира прослушивается? И твоя тоже?
— Нет, — улыбнулся полковник.
— Ой ли?
— Доподлинно нет. На любую хитрую аппаратуру придумана и похитрее, и я ей располагаю.
— Но кто-то уже побежал кому-то докладывать, что я у тебя?
— Виктор Генрихович, помилуйте! За вами же не слежка ведется по всем детективным правилам! Вы — глава проекта, ваше слово — закон, без вас ничего не будет… Кто осмелится пойти даже на теоретический риск ссоры с вами? Кое-кто просто перестраховался слегка, ради вас же…
— Голову бы оторвать этому кое-кому, — проворчал профессор. — И оторву! Ох, обошлось бы все с Дианой, а там головы полетят… Ладно, я у тебя — что с того? Ты мой друг, мы часто чаевничаем. А вечером — положимся на расчеты похитителей! Они-то, оказывается, куда лучше, чем я сам, осведомлены обо всем, что происходит в УНР…
— Профессор, вы гениальный физик и отличный математик, — с искренним уважением проговорил Кронин. — Вам ли не знать, что всякая структура, развиваясь, приобретает новые качества.
— Тут не к физике нужно апеллировать, а к теории бюрократии. Это ж надо, шпионят за мной! — Он помолчал. — Что же дальше-то будет?
— Дальше мы поедем в Штернбург.
Профессор повел головой, словно ему был тесен воротник:
— Но почему Штернбург, Саша? Почему они выбрали для встречи именно Штернбург? Вот что не дает мне покоя. Ответ на этот вопрос важен, здесь ко многому ключ… Или они с самого начала держали Диану в Штернбурге?
— Не знаю… Не думаю… Едва ли они стали бы засвечивать свое главное убежище.
— Тот, кто говорил со мной, — немец… Или очень удачно выдавал себя за немца. Акцент, язык — здесь меня трудно обмануть. Он утверждал, что Диана за границей, и если учесть, где произошла авиакатастрофа…
— Возможно, он и не лгал.
— Но как? Как они могут ввезти в Россию похищенного человека — это же не коробок спичек! — да еще потом доставить в Штернбург? На подводной лодке через границу, что ли?
Последние слова Довгер произнес с иронией, так же он мог бы сказать «на ракете через космос», но Кронин ответил серьезно:
— Через границу не то что подводная лодка, рыба и та не проплывет незамеченной.
— Тогда в Штернбург и обратно только один путь — через пролив, на материк. А если заблокировать этот путь… Ох! Может быть, так и сделать?
— Виктор Генрихович, я начинаю сомневаться в вашем благоразумии, — сказал Кронин с тревогой.
— Да, да, — спохватился профессор. — Диана у них, и в безвыходной ситуации им нечего будет терять. Но что у них на уме? Не собираются ли они похитить также и меня?
— Это же вы настаивали на встрече, а не они. И потом, вы им гораздо полезнее в лаборатории… Ну а на самый крайний случай рядом с вами буду я.
— Саша, я прошу — никаких эксцессов! Надеюсь, ты не возьмешь с собой оружия?
— Возьму компактный пистолет «Дженнингс». Даже при личном обыске, его не так легко найти, ну а найдут, спокойно отдам. Что тут такого? Вполне естественно, что я сопровождаю вас с оружием.
Профессор поколебался и кивнул.
— Делай, как знаешь… Только не забывай, что наша задача — не штурмовая операция, а глубокая разведка.
— Об этом я помню, Виктор Генрихович.
Их разговор продолжался еще с полчаса и касался конкретных деталей предстоящей поездки. Когда Довгер ушел, полковник сел за компьютер — заканчивать работу по «Стальному Кроту». Она была не рутинной, требовала ясности мысли, нестандартного анализа, но Кронин умел сосредотачиваться, отсекая все постороннее. Он внес в файл последнее имя… Но не спешил переносить этот файл на дискету.
Он думал о профессоре Довгере и о Селецком. Профессор доверился только ему, Кронину, и это понятно. Кому же еще… Но случись что с полковником (а такое, увы, вполне реально), профессор останется совсем один. Вот почему Кронина не отпускала мысль о Селецком. Довгер недостаточно хорошо знал Селецкого, ведь сам профессор не занимался «Стальным Кротом» непосредственно, он предоставил это компетентным в такого рода работе специалистам. Но Кронин знал Селецкого по совместным операциям задолго до того, как всепоглощающая секретность «Стального Крота» разделила их. И он доверял Селецкому так, как Довгер — ему…
Необходимо хоть какое-то прикрытие. Но как дать Селецкому намек, не нарушив при том обязательства перед Довгером? Кронин не имеет права раскрывать информацию. Но — слово, одно только слово, которое Селецкий прочтет лишь в том случае, если Кронин не вернется… Именно предельно лаконичная форма этого ПОСЛАНИЯ правильно сориентирует умницу Селецкого. В ней самой будет содержаться все: и призыв соблюдать крайнюю осторожность, и то, что есть причина для отсутствия более подробных сведений, и просьба о помощи, а само слово станет указанием, откуда начинать.
Кронин добавил к файлу слово «Штернбург».
27
Ночь с 19 на 20 мая 2001 года
Штернбург
Машину Довгера встретил у причала человек, один-единственный, в куртке с капюшоном, скрывающим лицо. В свете фар человеческая фигура выглядела лишь темным, изломанным силуэтом, но Довгер почему-то сразу понял: это не тот фальшивый или настоящий немец, что приезжал к нему в Санкт-Петербург. Встречавший не выразил никакого удивления или недовольства, увидев, что в машине двое вместо одного, и не произнес ни слова. Он молча, жестом пригласил прибывших следовать за ним к причалу. На волнах покачивался катер — судя по размерам и очертаниям, мощный и быстроходный.
Луна была на ущербе, и абрис зубцов и башенок замка Штернбург едва вырисовывался на фоне темного неба. Довгер и Кронин разглядывали замок недолго — катер под управлением незнакомца быстро преодолел пролив и скользнул в эллинг. Затем профессора и полковника провели по коридорам и лестницам, где им никто не попался навстречу. Кронин тщательно запоминал дорогу. Он чувствовал себя очень усталым, но полностью полагался на свой профессиональный автоматизм в фиксации важных мелочей.
В маленькой сводчатой комнате Кронина и Довгера обыскали какие-то люди, возникшие подобно привидениям ниоткуда и словно испарившиеся по окончании обыска. Пистолет полковника, разумеется, обнаружили и без комментариев забрали, а потом щелкали тумблерами непонятных приборов и водили сетчатыми раструбами. Проводник велел ждать и тоже исчез, дверь за собой он запер на ключ.
Вернулся он уже без куртки с капюшоном. Возможно, кто-то решил, что на следующей стадии лица скрывать излишне, а может быть, проводник ничего и не скрывал, а просто надел куртку из-за прохладной погоды с изморосью. «В самом деле, — подумал полковник, — после вызова в Штернбург опознание отдельных людей вряд ли существенно».
Снова потянулись коридоры, и в конце пути все трое оказались в большом, мрачном зале с замшелыми каменными стенами. Здесь яркий направленный свет падал только на стол у дальней стены. За столом сидела Диана — ее руки, скованные блестящими стальными наручниками, были явно не случайно освещены так, чтобы привлечь внимание. Справа от Дианы сидел Фолкмер, которого Довгер узнал мгновенно. Кроме него и проводника присутствовали еще двое — один высокий, импозантный, а второй маленький, но мускулистый, держащийся поодаль в тени.
— Виктор! — воскликнула Диана. Фолкмер не дал профессору и секунды для ответного восклицания.
— Добрый вечер, Виктор Генрихович, — сказал он на своем фантастическом русском. — Ай-ай-ай, что же это получается… Мы же с вами договорились, что вы будете один.
— Позвольте мне объяснить, — проговорил Довгер по-немецки.
— Пожалуйста, объясните. — Фолкмер тоже перешел на родной язык.
— Александр Андреевич — мой непосредственный помощник в делах, касающихся проекта «Мельница». Если он будет… гм, на нашей стороне, моя задача значительно облегчится, в противном же случае, боюсь, она станет невыполнимой.
— Ах вот как! — сказал Рольф Pay и подошел ближе к полковнику. — Вы говорите по-немецки?
У Кронина мелькнула мысль скрыть свое знакомство с немецким языком, чтобы воспользоваться этим и узнать побольше, но он слишком устал для взвешивания решений и попросту коротко кивнул.
— Хорошо, — произнес Pay. — Позвольте спросить о месте вашей официальной службы…
За Кронина ответил профессор:
— Александр Андреевич работает в одной из структур российской государственной безопасности.
— Час от часу не легче, — пробурчал Фолкмер.
— Ну, Йохан, — обратился к нему Pay, — наверное, ты и не ожидал, что он окажется священником…
— Но сейчас он в отпуске, — торопливо добавил Довгер. Возможно, он хотел подчеркнуть, что Кронин в данное время как бы дистанцирован от своих коллег.
— Это радует, — усмехнулся Фолкмер. — Огорчает другое…
Он достал из ящика стола «Дженнингс», держа пистолет за ствол.
— Вот это, — спросил он, — тоже было призвано значительно облегчить вашу задачу?
Довгер ответил не раздумывая:
— А вы могли бы представить невооруженным человека, в функции которого входит и моя охрана?
— Да нет, — сказал Фолкмер серьезно. — Пожалуй, напротив. И то, что вы пришли вдвоем… Все это говорит в вашу пользу. Если бы вы, профессор, затеяли какую-нибудь хитрую игру, тогда внешне четко соблюдали бы наши условия.
Диана не отводила от Кронина молящего взгляда. Она знала полковника, представляла расстановку сил в УНР. Не было такой интересующей авантюристов задачи, с какой Довгер не справился бы и без Кронина! А стало быть, полковник не затем здесь. Он здесь, чтобы освободить ее!
В том же направлении работала и мысль Кронина. Он оценивал обстановку. В комнате четверо противников. Выхватить пистолет у немца, перестрелять их всех, прежде чем хоть один успеет достать оружие… Это выполнимо, Кронин всегда славился быстротой реакции и не уступал в скорости стрельбы персонажу Клинта Иствуда из вестернов Серджо Леоне. Стены толстые, а «Дженнингс» — малошумный пистолет, и если повезет, выстрелов никто не услышит. Комната вряд ли прослушивается, зачем им посвящать лишних людей… Потом вывести профессора и Диану к катеру… Да, нужно действовать, рассчитывать на какие-то гипотетические шансы в будущем неразумно. Глубокая разведка, говорил профессор? Разведка произведена, пора использовать ее результаты. Правда, четыре трупа в Штернбурге — такое может громко откликнуться… Но это все после, главное — освободить Диану и избавить профессора от шантажистов. Да и станут ли хозяева Штернбурга шуметь об этих трупах? Сомнительно.
Незаметно Кронин оглядывал зал, прикидывая диспозицию. Ближе всех стоит этот пижон, но наиболее опасным выглядит не он, а вон тот мускулистый крепыш. Ему первый выстрел… Пижон будет номером два, потом проводник. Тот, у кого сейчас пистолет, — последний, он не успеет выбраться из-за стола.
Искоса полковник взглянул на Довгера, и каким-то чутьем профессор понял, что должно произойти. Он поднял руку, предостерегая Кронина… Поздно.
Разумеется, Фолкмер не ожидал нападения. Он только что изложил профессору свою позицию относительно приезда двух вместо одного и был уверен, что навел мосты… Ощущения безопасности ему добавлял и заряженный пистолет, который он держал теперь не за ствол, а за рукоятку, хотя палец и не лежал на спусковом крючке. Фолкмер не мог знать, что стоящий перед ним человек долгое время тренировал своих коллег по восточным единоборствам и заслужил титул Песчаной Кобры… Да, это было давно, и все же старые навыки не пропали. Бросок, захват — пистолет уже у Кронина — поворот корпуса…
Выстрел. Пуля попала в бочкообразную грудь коротышки, и тот беззвучно повалился лицом вниз. Ствол пистолета повернулся к Рольфу Pay.
Кронин не переоценивал свои возможности. Он действительно был быстрым стрелком и сумел бы уложить всех четверых, если бы утомление не замедлило его реакцию. Он опоздал, быть может, на долю секунды. Pay отклонился, и вторая пуля ударила в стену. Но и эта ошибка не стала бы для Кронина роковой, если бы, перенацеливая оружие на Pay, он не упустил из вида проводника. Тот вырос за его спиной и обрушил на голову полковника страшный удар. Проводник подобрал «Дженнингс» и перевернул тело крепыша.
— Мертв, — сообщил он во всеуслышание. Глядя на Довгера, Фолкмер покачал головой:
— Так вот на каком языке вы решили поговорить с нами, профессор…
— Клянусь, — пробормотал Довгер, — я не отдавал ему таких приказов…
— Может быть, и не отдавали. Это не важно, это ничего не меняет. Даже лучше, что вы убедились воочию в бессмысленности глупых поступков. Но вот исчезновение вашего… мм… помощника может испортить всю серенаду. Скажите, он увлекался рыбной ловлей?
— Что? Ну да, он ездил иногда на рыбалку. Но какое…
— Вот и хорошо.
Фолкмер о чем-то вполголоса посовещался с подошедшим к нему Pay, поминутно кивая, потом поднял телефонную трубку и сказал несколько слов по-русски. В комнату вошли трое — профессора поразила внешность одного из них — уродливый рот делал его похожим на огромную жабу.
— Разыскали? — спросил Фолкмер.
В ответ человек-жаба показал ему какой-то флакон.
— Отлично, за дело, — распорядился Фолкмер.
Человек-жаба склонился над полковником и втолкнул в его рот капсулу из флакона. Потом влил воду, и Кронин инстинктивно глотнул. Он пребывал в том полусознательном состоянии, когда окружающее хоть и сквозь пелену, но воспринимается, а вот контролировать свои рефлексы невозможно.
— Это будет рыбак, — инструктировал Фолкмер пришедших. — Возьмите деревянную лодку, переверните и пробейте дно камнем. Потом отбуксируйте к поселку, в заливчик, где течение поменьше, погрузите его в лодку и там — только там! — подержите под водой его голову, потом обязательно — слышите, обязательно! — удостоверьтесь в том, что он ликвидирован. Не забудьте принадлежности для рыбной ловли! Якорный трос должен быть не перерезан, а перетерт. Об исполнении доложите сразу.
— Ну да, рыбак, — ухмыльнулся один из троих. — Плащик-то у него от Джанни Ролло…
— Придется оставить так. Чужая одежда еще хуже, вызовет вопросы… Это все.
Полковника унесли вчетвером — помогал проводник. Спазмы душили профессора, он не мог сдержать слез. Тихонько плакала и Диана.
— Я понимаю, Виктор Генрихович, — сказал Фолкмер без особого, впрочем, сочувствия в голосе. — Но этот человек напал на нас с оружием в руках. Это не убийство, это бой. Он вступил в бой и потерпел поражение.
— Чем… — профессор говорил с трудом, запинаясь, — чем вы его напоили?
— Дигилакс. Препарат на основе дигиталиса. Разработан, кстати, еще вашим КГБ. Вызывает расстройство сердечной деятельности, стандартными средствами в организме не выявляется. Все должно выглядеть естественно. Человек отправился на рыбалку, ему стало плохо, он потерял сознание. Лодка сорвалась с якоря, разбилась о камни, он наглотался воды и умер. Обратите внимание, умер не сейчас, так что и определение примерного времени смерти сработает на нас. Хорошо бы, конечно, если бы это произошло подальше отсюда, но… Кто-то мог видеть его в машине, когда вы сюда направлялись. А сама машина, кто в ней еще был — пустяки, просто кто-то его подвез…
— Вот только, — заметил Pay, — вполне может быть и так, что никто никогда не слыхал о его пристрастии к рыбалке, что бы там ни говорил профессор.
— Чепуха. Мужчина в отпуске. Разве не может у него вдруг возникнуть желание съездить разок на рыбалку, пусть он даже ею особо и не увлекается. А поселок Перст — отличное место для рыбалки, сюда многие приезжают. В поселке подтвердят, что он нанимал лодку, мы это устроим, нам есть на кого там положиться. Таким образом, профессор, ваш помощник не исчез, а умер после сердечного приступа от попадания воды в легкие. Удар по голове — это когда лодка налетела на скалу… И вы, Виктор Генрихович, подтвердите, что отпустили своего помощника на рыбную ловлю в Перст. Для тех, ДРУГИХ… При любых обстоятельствах вы должны помнить, что наши и ваши интересы совпадают.
— Остановите это, — взмолился Довгер, — это ни к чему! Он будет работать со мной, будет исполнять все, что…
— Нет, профессор, — непреклонно отчеканил Фолкмер. — Этот человек знает о нас, и он опасен. Мы не можем оставить его жить. Это вы, а не мы, нарушили договоренность. Вы, а не мы, повинны в его смерти. В будущем не повторяйте ошибок! И не надейтесь, что он как-то спасется, выживет. Сердце может сопротивляться дигилаксу, да мы на то и рассчитываем, но причиной смерти будет вода. Неужели вы еще не поняли, что мы ничего не оставляем на произвол судьбы?
Профессор молчал. В глазах Дианы застыл ужас безнадежности.
— Эта тема исчерпана, — сказал Рольф Pay. — Теперь, пожалуй, попросим убрать труп, в таком дурном обществе трудно вести переговоры… И займемся обсуждением перспектив нашего сотрудничества, профессор Довгер.
28
Как ни странно, у человека-жабы было имя, нормальное человеческое имя — Сергей Назаров (это помимо принятой в подобных кругах клички). Вполне возможно, что и родился он не в пробирке сатанинских алхимиков, а от матери с отцом, и бабушка в детстве пела ему колыбельные песни. Никто еще не установил с точностью, какие генетические отклонения или обстоятельства жизни превращают человека в гнусного тупого убийцу, но несомненно, что в жизни Сергея Назарова эти отклонения и обстоятельства присутствовали в избытке. Однако то, что он убивал с удовольствием, как раз и мешало ему превратиться в профессионала. Те не знают эмоций и редко допускают промахи; эмоции — помеха в работе.
Но на сей раз Назаров все сделал правильно. Он подделал потертость троса, он держал голову полковника под водой ровно столько времени, сколько нужно для гарантированной смерти, а потом проверил пульс. Пульса не было. Назаров швырнул тело полковника на дно лодки так, будто Кронин сидел с удочкой и неожиданно упал, сраженный сердечным приступом, и дал своим подручным сигнал к отбытию. Катер отчалил от лодки и скрылся в темноте.
Подвело убийцу то, что он плохо разбирался в особенностях действия дигилакса. Препарат приводил к циклическим нарушениям ритма сердца и дыхания. В фазе замедления дыхание почти останавливалось (потому вода и не попала в легкие Кронина в опасном количестве, и он не задохнулся), а пульс смог бы различить лишь опытный врач. А затем Кронину просто повезло. Когда его бросили в лодку, из-за поворота головы и расположения деревянных распорок нос и рот остались над поверхностью прибывающей через пробоину воды.
Холодная вода привела полковника в чувство. Он в полузатопленной лодке, бьющейся о береговые камни… Сердце то останавливалось, то пускалось вскачь, перед глазами проплывали разноцветные фейерверки, а голова болела так, словно черепную коробку залили расплавленным свинцом. Они просчитались, мелькнуло у него. Они не знали… Чего не знали? Слишком сложный вопрос для Кронина в его теперешнем состоянии. Он должен был утонуть? Наверное, но вот получилось так, что он пока жив и умирать не намерен. Но как выбраться из лодки, когда малейшее движение вызывает атомный взрыв головной боли, а сердце трепыхается, как аквариумная рыбка на ладони? Собрать всю волю в кулак…
Он попытался приподняться и упал, взметнулась туча брызг. Еще раз… Он медленно перевалился через борт. Держась за лодку, он стоял на скользких камнях по пояс в воде, и короткий переход до берега представлялся ему немыслимым подвигом. Стоит только отцепить пальцы от борта, и он упадет в воду, а тогда точно захлебнется. Их расчеты снова окажутся верными… Нет!
Он отпустил борт лодки и сделал шаг к берегу, потом второй. Высокая прибойная волна сшибла его с ног, но она же и протащила ближе к береговым камням, а оттуда он уже смог выкарабкаться на четвереньках. Он дышал часто и тяжело, сплевывал морскую воду с отвратительным металлическим привкусом, кажущимся или реальным. Поднявшись на ноги, он покачнулся, но удержался и побрел к поселку шагами мертвецки пьяного. Ничего не видно — так темно… Только не приближаться к причалу, к машине Довгера, вообще к побережью, подальше от всех мест, где они могут его обнаружить. Сколько времени прошло с тех пор, как он проиграл схватку в Штернбурге?
Неизвестно. Может быть, много, и Довгер уже уехал… Скоро ли рассвет?
Полковник не заметил, как очутился близ одного из домов поселка. Ногой он зацепился за какую-то железяку, что-то гулко загрохотало, как пустой покатившийся жестяной бак. Кронин потерял равновесие. Не нащупав опоры во тьме, он повалился, словно подрубленное дерево. Удар при падении выбросил его за границы бытия.
Когда Кронин очнулся в деревенском доме, он лежал ничком на чем-то вроде лавки. За окнами светало, но в комнате горели лампы, палил электрообогреватель. Возле Кронина сидел небритый мужик в телогрейке и протягивал фляжку.
— Гляжу, ты очухался, мил человек… Вот выпей-ка первача, согрейся…
И облик мужика с недобрым прищуром подозрительных глаз, и обращение «мил человек» вызвали у Кронина неприязнь, но он послушно глотнул самогона.
— Ты кто такой будешь? — допрашивал мужик.
Полковник напрягся в поисках ответа. Сработало застрявшее в сознании или в подсознании слово «рыбалка».
— На рыбалку приехал… Из Санкт-Петербурга… На станцию мне надо, домой…
— Так рано еще на станцию, электричка не скоро. И куда ты такой пойдешь? Отлежись, отдохни. Что стряслось-то с тобой?
— Лодка…
— Лодка, что ли, опрокинулась? Постой! А где ты лодку взял? Я всех здешних знаю, вчера никто никому лодку не давал.
— Голова…
— Голова болит? Ну, поспи, поспи. Хлебни вот еще… А я гляжу, что там на улице гремит… Выхожу, на тебя натыкаюсь. Пьяный — не пьяный, перегара нет… Подрались? Так у нас места тихие…
От крепчайшего самогона Кронин поплыл, он терял связь с окружающим. Он, конечно, не уснул, но уже находился вне пределов действительности, в сером мареве.
А пожилой человек, подобравший Кронина, раздумывал, глядя на него. Что за рыбак такой? Поехал на рыбалку, а одет по-городскому… А лодка? Может, он со своей резиновой лодкой приехал, а может, и нет. Что-то не так здесь… И если об этом рыбаке сообщить в Штернбург, могут неплохо заплатить. Кое-кто оттуда раньше появлялся в поселке, заводил разговоры. А из разговоров понятно, что за сведения обо всех необычных событиях, гостях и расспросах будут платить. Запереть, что ли, рыбака этого? Да ладно, куда он уйдет, как неживой… А захочет уйти — все равно уйдет, в дверь ли, в окно ли, и никто не подряжался его караулить. В Штернбурге сами разберутся…
Больше нечего рассуждать. Он решительно встал, вышел из дома и направился к берегу, к своей лодке. Сильное течение помешало ему быстро добраться до острова Крозен, да пока он искал в замке нужных людей, да путано излагал свою историю… Полковник Кронин не только пришел в себя. У него было время добрести до станции, сесть в электричку — немного денег, промокших, но платежеспособных, он нашел в кармане своего плаща, сушившегося на веревке. Отсутствие хозяина дома несколько удивило полковника, но ведь хозяин не обязан за ним ухаживать как сиделка. Даже лучше, что его нет, — никаких объяснений. Одежда под обогревателем почти высохла — конечно, по очень и очень снисходительным меркам ситуации.
Не получилось у них… Сорвалось. Об этом думал Александр Андреевич Кронин, сидя у окна электрички, уносившей его в Санкт-Петербург… Навстречу последнему, обреченному поединку с НИМИ, навстречу телефонному звонку через Марину своему племяннику Борису Кедрову, навстречу своей смерти.