Тяжелая арбалетная стрела с гулким хлопком сорвалась с тетивы и, дрожа от горячечного возбуждения стрелка и напряжения распрямившихся воловьих жил тетивы, устремилась вперед. Спустя мгновение она вонзилась в «бычий глаз» — черный кружок, намалеванный в центре круглого среза толстого дубового ствола, обычной мишени для арбалетчиков, и огорченно загудела. Она-то собиралась вонзиться в тугую плоть! И была уверена, что непременно сделает это, ибо мало найдется доспехов, способных остановить арбалетную стрелу. Недаром эльфы считали арбалет «нечестным оружием». Ибо для стрельбы из арбалета требовалось намного меньше умения и искусства, чем при стрельбе из лука, а результат зачастую был гораздо страшнее… Толпа взревела. Герцог Эгмонтер, уже давно вертевший в руках платок (его эти состязания стрелков уже изрядно утомили), наконец выпустил его из рук, позволив тонкому куску материи плавно спланировать на выкошенный газон, в этот воскресный день ставший полем состязаний. Это означало их окончание. Теперь осталось лишь дождаться, пока глашатаи прокричат имя победителя на всех четырех углах стрельбища, и торжественно вручить победителю приз — стрелу с вызолоченным наконечником и… яловую телку. Вторая часть приза всегда интересовала победителей больше, чем первая. Во всяком случае, большинство из них.

— Измиер опять подтвердил свою славу лучшего стрелка, милорд.

Герцог чуть повернул голову и легким кивком подтвердил, что сказанное Беневьером услышано и он с ним согласен. Кроме того, этот кивок означал, что герцог оценил деликатность своего слуги, прибывшего уже некоторое время назад, но не осмелившегося побеспокоить герцога, пока тот выполняет официальные обязанности, а также что он понял: этому слуге есть что сообщить своему господину.

— Жаль только, что он выступал вне конкурса, поэтому приза ему не видать, — вступил в разговор купеческий старшина Парвуса, сидевший рядом. Герцог благосклонно кивнул, но вновь ничего не ответил. Старшина покосился в сторону, откуда раздался голос, но и там тоже никого не было, и купец сник. Герцог не был склонен вести беседу, а тот, кто ее затеял, исчез, так что самым благоразумным было умолкнуть.

Награждение победителей прошло, как и ожидалось, скучно. Спустя полчаса победитель — худой парень с несколько лисьим лицом, одетый в цвета герцога Эгмонтера (совершенно законно, поскольку являлся его лесничим), закинув в колчан стрелу с золоченым наконечником, потащил, дергая за веревку, призовую телку к выходу с огороженного выгона, а еще двое, те, что заняли второе и третье место, обнявшись, направились в другую сторону. За второе место полагалась марка серебром, а за третье — полмарки медью, и эти деньги по традиции следовало пропить в таверне.

Когда герцог появился в замке, Беневьер уже был там. Герцог установил это по его лошади, скромно привязанной у дальней коновязи. Однако у него еще были обязанности, которые надлежало выполнить. А именно — обед с членами городского совета Парвуса и парой дюжин наиболее важных и влиятельных представителей населения герцогства. О боги, какие баталии разворачивались в среде купцов, ростовщиков и членов цеховых советов ради того, чтобы получить приглашение на обед к герцогу в день тезоименитства, какие интриги затевались, какие тонкие, многоходовые комбинации разыгрывались и доводились до полного успеха либо, наоборот, заканчивались полным крахом. О, сколько семейных скандалов разразилось из-за этого, сколько было разбито посуды на радость гончарам, сколько выпотрошено подушек… И никто даже не догадывался, до какой степени герцогу наплевать, кто конкретно будет у него на обеде в день тезоименитства.

Обед прошел отвратно. Герцог, впрочем, иного и не ожидал. Первые полчаса он очень скучал, слушая велеречивые славословия по своему адресу (правда, при этом сохранял на лице приличествующее случаю выражение высокомерной благосклонности) и по адресу (а куда уж деваться — надо) императора. Выражение лица он удерживал без всякого напряжения (привычка, ведь лицемерие — обратная сторона власти), а речи были до окосения однообразными и повторяющимися из года в год. Потом высокое собрание изрядно набралось и утратило способность произносить долгие речи. Однако то тут, то там какой-нибудь упрямец пытался встать и сказать что-нибудь этакое. Герцог немного оживился, но поскольку и это тоже повторялось из года в год, оживление быстро прошло. Герцог с трудом высидел «дипломатические» два часа и, кивнув мажордому, чтобы молчал, тихонько поднялся и вышел.

Беневьер ждал его в парадном кабинете. В отличие от рабочего, этот кабинет не был защищен столь уж мощными заклятиями, поскольку в нем не хранилось ничего особо важного. Вернее, кое-что важное там, естественно, было — счета, отчеты управляющих, письма, жалобы, прошения, а также кое-какая личная переписка. Более того, исчезновение кое-каких бумаг вполне могло бы доставить герцогу некоторую головную боль. Но это было сделано специально, для того, чтобы в случае чего у интересующихся сложилось впечатление, что все важное хранится именно здесь. Кроме того, в двух шкатулках, прикрытых довольно мощным магическим пологом, хранилось около шести сотен золотых и серебряных монет и полдюжины магических колец и амулетов. Короче, если бы какой-нибудь вор проник в этот кабинет, то он смог бы поздравить себя со славной добычей. И наслаждаться ею некоторое время. Ну а затем…

— Ну что, какие новости? — лениво произнес герцог, входя в кабинет. Сегодня ему пришлось изрядно нагрузить желудок. Эти тупые простолюдины: старшие мастера цехов, купцы и иные уважаемые граждане — отчего-то считали, что публичное остервенелое набивание желудка есть важнейший признак власти, родовитости и богатства. Осознав после некоторых усилий, что переубедить их будет очень нелегко, потребуется потратить слишком много сил и времени, герцог счел за лучшее оставить их при своем мнении, решив, что потакание подобному пороку три раза в год — не слишком большая плата за формирование у подданных стойкого убеждения, что их герцог в добром здравии и полной силе. Поэтому сейчас он чувствовал некоторое осоловение от съеденного и выпитого.

Беневьер склонился в глубоком поклоне, основным назначением которого было скрыть змеиную усмешку, скользнувшую по его губам. Он тоже заметил состояние герцога и получил несказанное удовольствие от того, что этот человек, могущественный и опасный, как ставший на след гхарк, в данную минуту напоминает кота, до колик в животе нажравшегося сметаны.

Герцог грузно опустился в роскошное, чем-то напоминавшее императорский трон кресло с высокой спинкой, украшенное позолотой и искусной резьбой, поднеся ладонь ко рту, деликатно рыгнул и досадливо сморщился.

— Уф-ф, нет, все-таки с таким обжорством надо что-то делать… — Он тяжело вздохнул и поднял глаза на Беневьера, лицо которого уже приняло свое обычное выражение.

— Ну ладно, что там у тебя? Ты вернулся так скоро, потому что есть хорошие новости, или?..

Беневьер сокрушенно вздохнул.

— Да, мой господин, новости есть, но… они неутешительны.

— То есть? — нахмурился герцог. Беневьер развел руками.

— Набег орков.

Герцог раздраженно скривился. Набег орков на южные пределы пограничных графств некоторое время был основной темой обсуждения на всех светских тусовках, но к настоящему моменту уже отошел на второй план, уступив место новой теме. Впрочем, неделю назад был небольшой всплеск интереса, когда на сообщения о набеге наложились слухи о том, что младшенькая из отпрысков императора помчалась на юг, задравши хвост. Однако дочери императора светским обществом давно уже были разложены на кусочки, хрящики и даже на атомы, обсуждены и проговорены, и потому всплеск интереса был слабым и недолгим. Все сошлись на том, что сей поступок «вполне в духе этой ненормальной», и благополучно забыли о нем. А поскольку герцог крайне скептически относился ко всему, что обсуждалось в свете, считая светскую жизнь лучшим способом убить время, которого ему и так не хватало, на слухи о набеге он вообще обратил минимум внимания. Ну набег как набег — мало ли их?..

— И что?

— Дело в том, мой господин, что это был не совсем обычный набег.

Герцог недовольно нахмурил брови.

— Что значит «не совсем обычный»?

Беневьер развел руками.

— Ну… я еще не слышал о набеге, после которого на двести-триста лиг в округе не осталось ничего живого.

Герцог Эгмонтер мгновенно протрезвел. Беневьер не заметил, как это произошло — подействовало ли какое-то заклинание или магический предмет, либо просто привезенная им новость оказала столь сильное воздействие, однако сейчас перед ним сидел человек, ничем не напоминавший себя самого мгновение назад.

Герцог подался вперед, стиснув пальцами подлокотники кресла так, что побелели костяшки:

— Говори!

Беневьер подобрался (всё, игрушки кончились — не дай бог сбиться или что-то упустить) и заговорил сухим, деловитым тоном…

Когда он закончил, герцог еще несколько мгновений сидел в той же хищной позе, а затем откинулся на спинку кресла. Некоторое время в кабинете висела напряженная тишина, потом герцог нервно хмыкнул:

— Вот, значит, как… Неужели они догадались… — Он тут же оборвал себя. Спустя еще некоторое время герцог вскинул подбородок и уткнул в Беневьера острый взгляд.

— Значит, говоришь, орков и след простыл?

— Да, мой господин.

— Прекрасно, прекрасно… и только младшая принцесса сумела обнаружить небольшую орду?

— Да, мой господин. — Беневьер согласно закивал.

— А с тех пор никто, даже она сама, больше не могут отыскать следов многотысячной армии, которая не проходила обратно, но и не появлялась в других местах?

— Да, мой господин. — Беневьер открыл было рот, собираясь развить тему, но вовремя остановился. Все, что он мог сказать по этому поводу, он уже сказал, а мусолить одно и то же герцог крайне не любил.

— Что ж, орков мы ей отыщем! — с хищной усмешкой кивнул сам себе герцог. — Вот что, Беневьер, пригласи-ка ко мне Измиера… и готовься — через пару дней поедешь со мной.

— Куда, мой господин? — вежливо спросил Беневьер, хотя ответ на этот вопрос был ему совершенно ясен.

— На юг. К армии…

Однако перед отправлением следовало сделать кое-что еще…

Когда небольшая кавалькада, покинувшая замок через боковую калитку, остановилась на опушке, на небе уже должны были зажечься звезды, однако на этот раз небо было затянуто тяжелыми, низкими тучами. Герцог бросил взгляд на небо и невольно поежился, попутно удивившись тому, как быстро изменилась погода. На периферии сознания мелькнула мысль, что это неспроста, но жгучее нетерпение, вызванное рассказом Беневьера и соображениями, возникшими как его следствие, яростно набросилось на эту мысль и загнало ее в самый дальний угол. Герцог решительно перекинул ногу через луку седла. Верный Измиер принял поводья и, тревожно косясь на небо, заметил:

— Сегодня нехороший день, господин…

Эгмонтер раздраженно дернул плечом:

— Не твое дело! — И, упрямо стиснув губы, двинулся по направлению к почти неразличимой в быстро сгущающейся темноте башне.

Спустя сорок минут герцог, отдуваясь, вылез из люка в полу башни. Проклятая глыба, он едва не опоздал! Эгмонтер бросил взгляд в небо, но оно было так плотно затянуто тучами, что казалось, они клубятся сразу за зубцами. Сколько точно оставалось до полуночи, было неясно, но ясно было, что считанные минуты (если только она уже не наступила). Герцог торопливо вывалил содержимое кошеля на камень и дрожащими от испытанного напряжения и волнения руками запалил свечи…

Некоторое время, как и в прошлый раз, ничего не происходило. Эгмонтер, чертыхнувшись сквозь зубы, уже решил было, что пропустил-таки полночь (о том, что искомый человек мог быть просто убит во время набега орков, он старался не думать), но тут камень, лежавший в углублении Колыбели Глаза, вдруг вспыхнул, да так ярко, что герцог невольно отшатнулся. А камень начал разгораться все сильнее и сильнее. Эгмонтер скрипнул зубами (да что ж это сегодня все идет наперекосяк!) и, поспешно выхватив кость, торопливо, но крайне осторожно протянул руку к левой свече. Однако ее пламя, до сего мига едва тлевшее, внезапно тоже ярко вспыхнуло и выстрелило язычком, пытаясь дотянуться до открытой плоти герцога. Эгмонтер испуганно вскрикнул и отдернул руку, уронив кость. А язычок, не найдя искомого, злобно затрясся и потянулся к стоящей рядышком Колыбели. В этот момент покоящийся в Колыбели сгусток огня ярко полыхнул, будто наконец разогревшийся кусок антрацита, и в свою очередь выстрелил двумя язычками в сторону стоявших по обеим сторонам Колыбели свечных огарков. Над верхушкой башни пронесся протяжный вой, как будто кто-то ранил магическим оружием темную тварь, а затем камень и два огарка на мгновение вспыхнули ярким светом и… потухли.

Когда глаза герцога вновь привыкли к темноте, он осторожно, выставив перед собой кость, приблизился к алтарю. Картина, открывшаяся его взору, привела его в крайнее бешенство — вот так, сразу, в один миг лишиться нескольких ценнейших артефактов… Вместо двух свечных огарков на камне алтаря пузырились лишь две грязноватые лужицы, лежавший рядом кусок шкуры превратился в скукожившуюся и спекшуюся массу, а от рубинового камня, находившегося в углублении Колыбели, остался только мелкий пепел… Герцог взревел и, выхватив короткий меч, принялся с остервенением лупить по поверхности алтаря. Спустя десять минут, утомившись, он рухнул на пол и привалился спиной к алтарю. Вот Темные боги, ну было же у него предчувствие, что сегодня не слишком удачный день, да и Измиер предупреждал. Несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было магических способностей, у его телохранителя был прямо-таки звериный нюх на опасность. А если бы огонь Свечи падали успел коснуться его руки… От этой мысли герцога прошиб пот. Он торопливо отодвинулся от алтаря, которому его гнев практически не нанес никакого вреда и, поднявшись на ноги, попытался засунуть меч в ножны. Меч не входил, герцог покосился на меч и зло скривил губы.

Ну конечно… хлипкое лезвие церемониального меча (он не успел переодеться, пустившись в путь в том же одеянии, в каком присутствовал на торжественном обеде) перекорежилось от остервенелых ударов по прочному камню. Герцог хотел было раздраженно отшвырнуть изувеченный клинок, но сдержался — в рукоять меча были вправлены довольно дорогостоящие самоцветы, да и не следовало оставлять в ТАКОМ месте ничего своего. Последнее окончательно привело его в чувство. Герцог покосился по сторонам, затем отошел к самому краю башни, осторожно зажег над головой небольшого «светляка» и настороженно уставился на алтарь. Ничего не произошло. Эгмонтер вздохнул, выпростал из штанов рубашку, орудуя изуродованным клинком, оторвал от ее подола длинную полосу и, чуть добавив «светляку» яркости, принялся тщательно выискивать и вытирать разбрызганные по камням капли пота и крови от содранных в приступе бешенства рук. Когда он закончил с этим делом, восток уже слегка заалел. За работой он даже не заметил, как отступили тучи и небо осветилось звездами. Герцог последний раз провел тряпкой по еще одному подозрительному камню, на который МОГ ПОПАСТЬ его пот, со скрипом распрямился и перевел дух. Что ж, в его жизни тоже случаются неудачные времена, будем считать, что сегодняшняя ночь из этой категории, и надеяться, что она окажется самой большой неудачей из тех, что ожидают его в ближайшее время. Тем более что эту ночь нельзя считать полностью неудачной, ведь главное он узнал: тот (или та), в ком течет чистая, незамутненная и неразбавленная кровь Марелборо, все еще жив…

На следующий день двор замка наполнился конским топотом, лязгом оружия и густым запахом мужского пота, чеснока, металлической окалины и навоза. То есть именно теми запахами, которые испокон веку сопровождают солдат. Всю дружину герцог собирать не стал. Более того, большинство в отряде, который он уводил с собой на юг, составляли неопытные новички, набранные в дружину за последний год. Конечно, они уже многое умели (Измиер драл с подчиненных три шкуры), но на фоне действительно опытных бойцов пока еще смотрелись весьма бледно. Эгмонтер выбрал их сознательно. До сих пор ему удавалось искусно маневрировать, приобретя немалый авторитет и влияние среди соседей, но при этом оставаясь в глазах придворных вельмож, по уши погрязших в том, что называлось у них «большой политикой», и считавших себя непревзойденными мастерами тонкой интриги, всего лишь малозначимым окраинным «лордиком». Ну как же… кем еще мог быть мелкопоместный виконт, бывший управляющий у прежнего герцога Эгмонтера, ставший герцогом только потому, что у бывшего герцога и нынешнего императора как-то не оказалось законных наследников, а в период борьбы за корону ему нужен был надежный «смотрящий», сидящий на собственном герцогстве. Так что пока герцогу удавалось оставаться вне всяческих раскладов.

Но сейчас он собирался, так сказать, выйти на сцену, «засветиться», причем сделать это именно в качестве умелого мага (ибо задуманный им план не мог бы осуществиться без, так сказать, обнародования его магических умений и способностей). И герцог совершенно не собирался показывать остальным заинтересованным лицам, что, кроме магии, серьезно занимается и подготовкой дружины и ополчения. Так что в предстоящей авантюре прибывший с ним отряд должен был полечь практически полностью, ясно показав окружающим, что, как и многие сильные маги, герцог совершенно пренебрегает силой холодной стали, а его дружина — всего лишь парадно-церемониальный балет, который он держит для пущей пышности. Именно поэтому воины его отряда были ОБРЯЖЕНЫ (иного слова не подберешь) в церемониальные кирасы, изрядно украшенные позолотой и зернью, тщательно отполированные, но изготовленные из дрянного металла. Да и короткими церемониальными мечами из не слишком хорошего железа в лучшем случае можно было нарубить домашней колбаски, а вот развалить лобную кость орка… Впрочем, так было и задумано. Если все пойдет по плану, то гибель всей дружины послужит хорошим основанием для принцессы лично проводить внезапно объявившегося ценного союзника до его домена…

Вот только никто из тех, кто был обречен на заклание, об этом не подозревал. Известие о том, что герцог с дружиной отправляется на юг, дабы отразить набег орков, сначала вызвало некоторое недоумение. Мол, там, на юге, и своих лордов хватает. Но затем, посудачив, солдаты и мещане пришли к выводу, что герцог, как обычно, поступает мудро. Поскольку их герцогу уже давно пора занять подобающее ему место при дворе, а его солдатам заслужить немного славы. И правильно, что он берет самых молодых и необстрелянных, пора им набираться опыта. А где еще его набираться, как не в набеге. Ведь всем известно, что в набег, как правило, ходит орочья молодежь и тоже для того, чтобы набраться опыта. Вот пусть и поколошматят друг друга… Правда, когда герцог приказал надеть церемониальные доспехи, мещане слегка взволновались, а солдаты нахмурились, но затем, порассуждав, общественное мнение пришло к выводу, что, значит, герцог вообще не собирается лезть в драку. И все вновь одобрительно закивали головами, рассказывая друг другу, какой у них умный и рассудительный герцог. Удивительно, как долго мы можем оправдывать властителя, который нам нравится…

Герцог выступил в поход через три дня после того, как прибыл Беневьер со своими новостями. Отряд шел налегке. В принципе Эгмонтер не сомневался, что успеет добраться до армии прежде, чем принцесса ее покинет или граф Замельгон решит распустить солдат. Орочья орда, стершая с лица земли поселения южных пределов, куда-то испарилась. И пока она не отыскалась, ни один человек по эту сторону Мохнатых гор не мог чувствовать себя спокойно. Конечно, орки, пройдя по лесам, могли повернуть на запад и уйти к Долгой равнине, но, как сообщил Беневьер, разведчики, посланные в том направлении, не нашли никаких следов того, что орда проходила переправы. А как бы иначе она преодолела Ируин? По воздуху перелетела? Так что Замельгону оставалось одно — искать и ждать. А ждать ему придется ОЧЕНЬ долго. Во всяком случае, если герцог все правильно рассчитал. Как минимум, до следующего лета…

Едва они выехали за городские ворота, как перед герцогом вновь нарисовался Измиер. Беневьер, ехавший рядом с герцогом, наклонился к Эгмонтеру и заговорщицки зашептал:

— Все никак не может успокоиться после того, как вы отказали ему в праве самому сформировать вашу охрану.

В этой фразе так явственно сквозило жгучее любопытство (ну еще бы, этот пройдоха небось ломает голову, с чего это герцог вдруг решился пренебречь своей безопасностью), что Эгмонтер не сдержал усмешки.

— Что ж, его можно понять, — начал он, и тут ему пришло в голову, что как раз Беневьеру-то и стоит дать какое-нибудь правдоподобное объяснение. Даже если он ему и не поверит, то непременно станет распространять его среди окружающих. Почему? Во-первых, просечет, что таково желание герцога, а во-вторых, это позволит ему еще раз утвердить в глазах окружающих свое привилегированное положение. Сколько их, мелких шакалов, пасется у стола господина в надежде утянуть корочку хлеба, недоглоданную куриную ножку или обрывок слуха, намек на неудовольствие или благорасположение, а потом хвастаться «особой близостью» к хозяйскому уху и устам.

— Так ты сам видел принцессу?

— Да, мой господин, но… не слишком близко.

— Расскажи мне о ней поподробнее.

Беневьер сделал стойку.

— Ну… в общем, я видел ее только в этом эльфийском панцире… На лицо она очень приятна, только все время пытается выглядеть суровой и воинственной. После той битвы солдаты буквально носят ее на руках. Они даже дали ей прозвище «Грозная Лиддит». И, клянусь темными богами, оно ей очень нравится. Хотя она старается этого не показывать.

— А как к ней относится граф Замельгон?

Беневьер усмехнулся.

— Я бы сказал, с налетом некоторой паники. Насколько я сумел о нем разузнать, в своей семье он с бабами сильно строг, а тут — принцесса, да еще в доспехах, да еще и копье с мечом, как выяснилось, в своих изящных ручках держать умеет! Так что граф совершенно сбит с толку и, скорее всего, молит всех богов поскорее избавить его от этой напасти.

Герцог удовлетворенно кивнул.

— Что ж, значит, мое появление должно показаться ему подарком богов. А столь пышная дружина, я думаю, должна привлечь и внимание принцессы.

На лице Беневьера изобразилось сомнение.

— Вообще-то, ходят слухи, что столь необычные для юной леди наклонности развились у принцессы оттого, что ее воспитал отставной гвардейский сержант, так что, пожалуй, на нее большее впечатление произвела бы та часть дружины, что осталась дома…

Герцог усмехнулся.

— Даже если ты это понимаешь, лучше будет, если не станешь разъяснять это другим, а что касается оружия и доспехов, то я собираюсь продемонстрировать принцессе свои магические таланты, а кому и как нас защитить, там найдется. Тем более что принцесса, вполне возможно, почувствует жалость к столь неопытному в военном деле вельможе и решит взять над ним своего рода шефство… Ты лучше скажи, имеет принцесса влияние на графа?

Беневьер расцвел понимающей улыбкой, которую тут же стер с лица, и поспешно ответил:

— Если она захочет покормить его с рук, он с готовностью начнет хватать куски с ее ладоней.

Герцог благосклонно кивнул:

— Что ж, это облегчает осуществление моих планов. — Мгновение помолчав, он дернул подбородком и отрывисто бросил: — Ладно, мне надо подумать.

Беневьер понимающе кивнул и натянул узду, придерживая коня. Ему не терпелось переброситься несколькими словами с мажордомом и ключником, сообщить им услышанную новость и еще раз подтвердить свою исключительную близость к хозяину.

Герцог едва заметно усмехнулся. Все же людьми так легко манипулировать…