Глава четырнадцатая. НАСТАВНИЦА

Гутрун открыла глаза, поморщилась и застонала от боли. Потерла виски, затем, с трудом шевеля головой, огляделась. Вокруг была та же комната, куда ее поместили после пленения. Вот и алое покрывало, которым была застелена постель, она лежала на нем. Рядом с кроватью в кресле сидела Тёкк.

Девушка резко села, снова поморщилась. Сильная боль опять пронзила тело.

— Извини, дитя, за то, что была вынуждена причинить тебе страдания, — голос колдуньи был мягок, в нем слышалась некоторая доля раскаяния. — Скоро все пройдет. Я ни в коем случае не желала, чтобы в моем доме ты испытывала боль — только бодрость и радость.

— Не называй меня дитя! — кривясь от боли, потребовала Гутрун.

Тёкк кивнула:

— О да! Ты права. Скоро ты станешь женщиной, ведь твое тело почти сформировалось. Уже близок час, когда ты лишишься девственности.

Боль постепенно начала ослабевать. Гутрун перестала растирать виски, поднялась с кровати и подошла к колдунье.

— Где моя мать? — требовательно спросила она.

При этом ей стало немного не по себе — ее голос звучал не слишком требовательно, без должной твердости, какую она должна была проявить.

— Ты имеешь в виду Песнь Крови? Откуда я могу знать? — Тёкк изобразила полное неведение.

— Но Вельгерт и Торфинн у тебя в плену. Значит, ты была в Долине Эрика.

— Судя по твоим словам, а если хочешь, то и по образам, которые рождаются в твоей голове, — учти, я свободно читаю их, — ты наблюдала за нашим прибытием. Ты решила, что я атаковала Долину Эрика. Но зачем мне нападать на поселение?

— Я твоих образов не вижу, — ответила Гутрун. — Но здравый смысл пока ни разу не подводил меня. Я всегда чувствую, когда мне лгут.

Тёкк отрицательно покачала головой, на ее лице отобразилось нескрываемое уныние.

— Я понимаю, почему ты так недоверчива. Это все из-за тех, кто служит Хель. Наверное, за время своей нечаянной прогулки по замку ты вдоволь нагляделась на всяких чудовищ. Вот и решила, каковы слуги, такова и госпожа. Но в отношении Вельгерт ты ошибаешься. Она давным-давно тайно поклоняется Хель.

— Снова лжешь.

— Отнюдь. Вельгерт заключила тайное соглашение с Хель — в обмен на верность всемогущая богиня Смерти дала ей возможность иметь детей. Тебе должно быть известно, когда она находилась в рабстве у Нидхегга, она родила ребенка, что было строго-настрого запрещено рабыням. Король убил младенца, затем с помощью колдовства наложил чары на чрево Вельгерт. С той поры она сделалась бесплодной.

— Может, и так, только теперь Нидхегга нет, и его магия потеряла силу. Вельгерт получила возможность иметь детей.

— Уверяю тебя, если бы в прошлом она не поклонилась Владычице Смерти, то навсегда осталась бы бесплодной.

— Еще одна ложь. Это последняя?

— Я сказала правду.

Гутрун саркастически рассмеялась, на что Тёкк с некоторой даже обидой заявила:

— Ты должна быть благодарна мне, Гутрун, ведь это я спасла твою мать.

Теперь девчонка рассмеялась просто от души.

Хозяйка замка не обиделась, даже улыбнулась, желая разделить веселье пленницы.

— Послушай меня, Гутрун, — она вновь попыталась вставить слово. — Хель до сих пор благодарна Песни Крови. Ведь твоя мать сокрушила Нидхегга и вернула ей Череп Войны, а это реликвия неодолимой силы, не знающая равных. Владетельница Смерти никогда не даст в обиду тех, кто помог ей вернуть ее собственность, увеличить ее силу. Когда Вельгерт поклонилась моей владычице и обязалась вечно служить ей, она дала слово, что первые два ребенка будут посвящены Хель. Они станут ее воинами. Затем Вельгерт допустила глупость и решила порвать с богиней, она обратилась к Одину, а тот потребовал, чтобы Вельгерт отреклась от Хель и верно служила только ему. — Тёкк сделала паузу, долго она смотрела куда-то в стену, а может, в беспросветную даль, открывавшуюся ей за каменной кладкой. Неожиданно голос ее понизился, стал глухим, не совсем внятным:

— Известно ли тебе, что вначале был Хаос? Знаешь ли, что не было Времени? Оно родилось, когда воды двенадцати источников начали низвергаться в бездну Гиннунгагап. В ту пору, когда Время только-только проснулось, Один украл у моей повелительницы Череп Войны. После того как Песнь Крови вернула неодолимый талисман богине Смерти, Один возненавидел твою мать. Он поставил Вельгерт условие — она может рассчитывать на его помощь только в том случае, если погубит Песнь Крови.

— Вельгерт никогда бы не согласилась!

— Одно дело дружба, пусть даже и давняя, верная, другое — дети. Ради детей Вельгерт пойдет на все, даже на убийство своей закадычной подруги. Вот почему я взяла под стражу ее саму, мужа и детей. Теперь твоя мать может их не бояться. Так пожелала Хель. Вся их семья останется здесь, пока Тора и Ингвар не вырастут и не станут воинами Тьмы, в чем когда-то дала слово Вельгерт. Что касается ее самой и Торфинна… Даю слово, что придет день, и я дам тебе возможность насладиться местью. Ты сама накажешь предателей. Конечно, когда убедишься, что каждое мое слово — истинная правда. Но прежде я разрешу моему ётуну позабавиться с ними. Он ненавидит людей, особенно тех, кто пытался завести шашни с одноглазым Одином. Кстати, знаешь, как его зовут?

— Кого, Одина? — невинно спросила девчонка.

— Нет, — спокойно ответила Тёкк. — Хримтурса.

— Не знаю.

— Его зовут Вафтруднир.

Глаза у Гутрун расширились:

— Не может быть! Как, и того?..

— А он, этот ётун, и есть потомок того Вафтруднира, что проиграл свою голову Одину, сев играть с этим богом лжи в загадки. Один не мог честно одолеть мудрейшего из мудрых и решил смошенничать.

— Ты не смеешь так говорить о Всеотце Одине! — возмутилась Гутрун. — Все племя великанов — заклятые враги людей. Один и его сын Тор защищают нас от этих исчадий льда. А если бы Один был мошенник и враль, зачем бы ему защищать нас от этих ледяных, насквозь промерзших чудовищ.

Тёкк рассмеялась:

— Как ты прекрасна в своем возмущении! Какая непреклонная верность! Как же они сумели заморочить тебе голову! Ты, Гутрун, все это время жила во лжи. Теперь пришло время узнать правду, неприкрытую правду. В моем доме мы твердо придерживаемся этого правила.

— Твой дом — средоточие лжи, он битком набит рабами Хель, — ответила Гутрун. — Что ты сделала с Хальд? Наверное, вновь заковала в кандалы и оставила умирать от холода? За что ты так жестоко поступила с ней? Если ты причинишь ей хотя бы вот такой… — она показала ей ноготь мизинца, — я…

— Хватит! — Тёкк решительно встала. — Твоя ненависть убивает меня, и я не допущу, чтобы твое отношение к этой маленькой дряни, к этой подручной Фрейи, затмило твой разум. Норда Серый Плащ была моим давним врагом и, вовремя отдав концы, избежала возмездия. Это в ее духе — трусость и коварство…

— Норда никогда бы не смалодушничала! Она…

— Ты в этом уверена? Ты так мало знаешь, а позволяешь себе судить. Рубишь сплеча, даже не пытаясь толком разобраться, где правда, а где ложь. — Тёкк взяла себя в руки, продолжив говорить несколько усталым, но примирительным голосом:

— Я уже сказала, что теперь не в моих силах отомстить самой Норде. Но уж ее верной Хальд я отмерю полную меру. Не беспокойся, я вовсе не жажду ее крови. Даже готова простить ее, если она согласится, чтобы я стала ее наставницей. С этим же я хотела обратиться и к тебе. Я попытаюсь провести вас узкой тропкой. Идти будет трудно, мучительно трудно, но в конце перед вами засияет истина. Вся, целиком, незамутненная ничьей волей, ничьей ложью. Чего я хочу от тебя, Гутрун, так это стать твоим проводником, твоим другом, чтобы ты целиком и полностью доверилась мне. Поверь, верней подруги у тебя не было и не будет. Кроме того…

— С друзьями не обращаются, как с пленниками, или ты полагаешь, я полная дура?

— Нет, Гутрун. Ты всего-навсего жертва бесконечной, всеобъемлющей лжи. Все, к чему я стремлюсь, имеет свою четко очерченную цель. Даже в том случае, когда мои действия кажутся наносящими вред, распространяющими зло, в их основе лежит жажда добра и любви. Настанет день, и ты все поймешь.

— Я уже все поняла, обо всем догадалась, скользкая прислужница Хель. Ты ошибаешься, если вдруг решила, что я хотя бы в чем-нибудь поверила тебе.

Взгляд Тёкк помертвел, сделался каким-то бессмысленным.

— У меня немало других забот, Гутрун. Но скоро я вернусь, нам еще есть о чем поговорить. Когда ты согласишься признать меня своей наставницей и другом, тебя больше не будут держать на положении заключенной. Ты станешь моей почетной гостьей. По крайней мере, так оно и сложилось в моем сердце. Но обстоятельства пока не позволяют мне действовать по велению сердца. Подумай обо всем этом, прикинь, все ли в твоей прежней жизни было правдой. Может, от тебя что-то утаивали, скрывали. Постарайся вспомнить. Для начала я сообщу тебе кое-что, о чем ты, возможно, уже сама догадывалась. Песнь Крови тебе не родная мать.

Кровь бросилась в лицо Гутрун. Она рванулась к Тёкк, попытавшись вцепиться ей в горло. Острейшая боль мгновенно опрокинула девушку на пол. Она завертелась, начала хватать воздух ртом. Когда же сознание вернулось, она обнаружила себя в той же комнате, на той постели, вновь под замком.

— Взгляни-ка сюда, ётун, — приказала Тёкк и указала на кандалы, свисающие с потолка.

Комната, куда зашли колдунья и инеистый великан после того, как отвели Вельгерт, Торфинна и их детей в предназначенную для них темницу, завершалась вверху очень высоким сводом. На стенах горели факелы, так что света хватало, чтобы различить установленные в помещении ужасающие, вызывающие озноб инструменты и приспособления. Все они были предназначены для одной-единственной цели — причинять боль.

Вафтруднир резко вздрогнул, но все-таки поднял глаза.

— Я не позволю тебе погубить меня, Тёкк, — медленно выговаривая слова, произнес великан.

— Разве тебя принуждали давать клятву? Я полагала, ты честный ётун. Теперь мне кажется, что бесчестье, запятнавшее по вине твоего отца всю вашу семью и приведшее тебя ко мне в услужение, коснулось и тебя. Ты решил возместить ущерб, нанесенный твоим отцом, а что же я вижу? Пленники сбежали. Мало того, они сумели пронюхать о том, о чем им знать совсем не следовало.

Хримтурс выпрямился, напряг мускулы, даже ледяная крошка полетела с его плеч и груди, сжал руки в кулаки.

— То, о чем ты подумал, правда, — усмехнулась Тёкк. — Тебе действительно ничего не стоит сорвать мою голову с плеч. Но честный ётун никогда не позволит себе погубить кого-либо вопреки желанию своей госпожи. То есть той, кому поклялся в верности. Вафтруднир, ты считаешь себя честным? Слышишь? Отвечай!

Тёкк не боялась его, зная, как обращаться с отпрысками того первого великана, столь долго кичившегося своей честью. Впрочем, и сейчас кичатся, так что эта безмозглая глыба льда скорее выберет смерть, чем позор.

— Да, я — честный ётун.

— Тогда ты согласен, что я — твоя госпожа до того самого часа, пока действует наш уговор?

— Да.

— Тогда ты должен вспомнить, что одним из условий уговора было твое обязательство повиноваться мне беспрекословно, не задавая никаких вопросов. При этом не имело значения, нравится тебе это или нет?

— Так и было.

— Повтори, отребье ётунов!

— Так и было, госпожа. — Голос Вафтруднира теперь более напоминал змеиное шипение, в котором отчетливо слышались нотки гнева.

— Хорошо. Тогда сам займи место, где будешь наказан. Возможно, в следующий раз я оставлю тебя под присмотром этих двух человеческих самок. Они-то уж не позволят тебе сбежать.

Вафтруднир неожиданно горячо и страстно начал протестовать, заявляя, что его вины в том, что эти две сбежали, не было. Добавил, что он успел схватить одну из них и вернуть ее на прежнее место еще до того, как госпожа вернулась. Вдруг он замолчал буквально на полуслове, затем неуклюже приблизился к свисавшим с потолка кандалам.

— Закрепи их на своих запястьях, — потребовала Тёкк.

Два замка щелкнули.

— Ты полагаешь, что, если потребуется, сможешь порвать цепи? — спросила Тёкк и сама же ответила:

— Ошибаешься. Эти висюльки были сделаны по особому рецепту, как раз для тебя. На них наложены очень сильные заклятья. Чем яростнее ты будешь пытаться вырваться на свободу, тем быстрее будешь слабеть. Попробуй подергаться и очень скоро сдохнешь.

Тёкк отошла стене и повернула рычаг, цепи, заскрипев, медленно поползли вверх. Скоро ётун оказался подвешенным в воздухе. Служительница Хель приблизилась и сорвала с него темные штаны, его единственную одежду.

— Я очень хорошо подумала, как тебя наказать, предатель, — заявила она и похлопала своей костлявой рукой по голубоватой, покрытой инеем коже великана. — Я могла убить тебя множеством способов. Если желаешь, могу их перечислить, правда, на это уйдет много времени, но я буду краткой. Не хочешь? Прекрасно. Итак, на чем мы остановились? Ага, на том, что я могла бы убить тебя. Но затем я могу с помощью своего колдовства оживить тебя, и ты как новенький вернешься к исполнению возложенных на тебя обязанностей.

— Я желаю послушать, — неожиданно хрипло выговорил подвешенный великан.

— Отлично, слушай.

Тёкк принялась перечислять разнообразные виды пыток, при этом она демонстрировала предназначенные для того или иного мучения устройства. Сначала обошла те, что стояли на полу, потом принялась рассказывать о тех, что висели на стенах. Наконец она выбрала длинный кнут, сплетенный из трех железных жил, каждая из которых была снабжена острыми шипами. Далее действовала в тишине. Взяла кнут, обошла Вафтруднира сзади и хлестнула его по обнаженной спине.

Вафтруднир вздрогнул, мускулы его напряглись, собрались в узлы, по телу пробежала дрожь, видимо, боль была страшная, однако несчастный не издал ни звука.

Тёкк обошла его и принялась полосовать грудь и живот.

Ётун только вздрагивал и раскачивался на цепях. Он по-прежнему хранил молчание, несмотря на то, что невыносимая боль раз за разом пронзала тело. Он все так же беспомощно раскачивался на цепях, на теле проступили рубцы, из которых уже начала сочиться голубоватая жижа.

Тёкк ни с того ни с сего расхохоталась, отбросила в сторону хлыст и приблизилась к великану.

— Как тебе порка, ётун-клятвопреступник? Ты даже ни разу не вскрикнул.

Ведьма задумчиво глянула на Вафтруднира, сунув длинный как кинжал ноготь в одну из ран, раскрывшихся на груди великана.

— Такое терпение свидетельствует о том, что это испытание доставило тебе неимоверную радость. Не так ли, ледяной слизняк?

Вафтруднир с ненавистью глянул на нее, но ничего не ответил.

— Хорошо, — служительница Хель снова засмеялась. — Если порка пришлась тебе не по душе, может, это понравится? — Медленно, словно подразнивая его, она принялась разоблачаться, пока полностью не обнажилась. — Случалось, Вафтруднир, — произнесла она и придвинулась к нему поближе, — до меня доносились твои тайные желания. Я чувствовала, как похоть овладевает тобой, как тебе все труднее ей противостоять. Давно у тебя не было самки, какой-нибудь великанши или кого другого? Глядишь, я смилостивлюсь и вместо пыток вознагражу тебя счастьем.

Хримтурс продолжал молчать.

Тёкк сосредоточилась, произнесла магические слова. И вдруг стала изменяться, формы человеческого тела начали увеличиваться, цвет ее кожи приобрел голубоватый оттенок. Спустя несколько минут перед Вафтрудниром предстала соблазнительная молоденькая великанша. Она прижалась к ётуну грудями и животом, стала целовать его, израненного, молчащего, пытаясь пробудить в нем желание, с каждым мгновением заводясь все сильнее и сильнее.

В камере, где до сих пор раздавались исключительно вопли несчастных, теперь послышались иные звуки. Вздохи, всхлипы, вскрики заполнили каменный мешок. Вафтруднир не смог долго противиться природной страсти и вдруг вскрикнул в момент избавления от семени. С ним в один голос завопила и великанша.

Наконец наступила тишина. Тёкк не спеша отодвинулась от ётуна. Теперь затрепетала инеистая плоть, и очень скоро служительница Хель вернула себе прежний облик. Волосы ее были растрепаны, она отошла в дальний угол, оттуда загадочно глянув на наказанного, улыбнулась чему-то. Ее человеческая теперь кожа блестела от пота, от голубоватой жижы, размазанной по телу.

Она вновь облачилась в одежду, приблизилась и пошлепала ётуна по бедру.

— Теперь ты удовлетворен? Но ты еще не заплатил за полученное удовольствие. Однако на сегодня достаточно.

Она подняла с пола кнут, задумчиво оглядела его и повесила на шею великану.

— Мне кажется, я знаю, чего ты опасаешься более всего. Боль, конечно, и дальше будет досаждать тебе, но куда невыносимей всяческие унижения и оскорбление чести. Это тебя взволнует куда больше, чем примитивные телесные страдания. Так что тебе придется раз за разом вспоминать о том, что случилось с тобой сегодня. Ты будешь сгорать от стыда каждый раз, как только начнешь вспоминать о — своем предательстве. Ты станешь называть себя бесчестным ётуном, будешь благодарить меня за то, что я подвесила тебя в этой камере.

— Это мой отец опозорил наш род, а не я.

— Ты ошибаешься, Вафтруднир, и я постараюсь убедить тебя в этом. Потом я, возможно, прощу тебя, и ты останешься в моем замке. Будешь исполнять прежние обязанности до той поры, пока не окончится срок нашего уговора. А может, оставлю тебя здесь, как и полагается поступать с трусами, подобными тебе. Буду время от времени заглядывать сюда и доставлять тебе… небольшое удовольствие.

— Продолжай играть в свои дурацкие игры, — откликнулся инеистый великан. — Я просто изнываю от скуки, слушая твои пустые угрозы.

Тёкк рассмеялась:

— У меня есть гость, о чьем присутствии ты и не догадывался. Да-да, негодяй, вот насколько я сильнее тебя в колдовстве. Так вот, — после короткой паузы продолжила она, — этот кто-то очень подходит для того, чтобы выбить дурь из твоей глупой башки. Он вмиг докажет, насколько ты низок и бесчестен. О-о, если бы ты знал, как он умеет наказывать! Так что очень скоро ты узнаешь всю правду о себе, и, поверь, это будет безрадостная правда. Ты — всего-навсего жалкий трусишка, и говорить о тебе, как о честном ётуне, смешно. Позволь мне представить его.

Тёкк затянула напев заклинания, при этом она, как и требует колдовство, начала рисовать руками в воздухе волшебные руны. Их очертания обозначались огненными линиями и тут же гасли. Наконец в одном из углов пыточной образовалась сфера багрового огня, в следующий момент лопнувшая, посыпались искры, и на ее месте возник невысокий, на удивление мускулистый, бородатый мужчина с гривой торчащих в разные стороны ярко-рыжих волос. На его загорелом теле были видны многочисленные шрамы, по-видимому, полученные в битвах.

Подвешенный на цепях Вафтруднир напрягся, затем бросил полный ненависти взгляд на незнакомца.

— Ты угадал, ётун. Это — берсерк, знаменитый своей ловкостью и хитростью, один из самых непримиримых врагов вашего рода. Этот воин, посвятивший себя небесному предводителю берсерков, который сам, как ты, наверное, помнишь, был не прочь сгубить пару-другую великанов еще в начале времен.

Вафтруднир постарался взять себя в руки.

— Твоя очередная хитрость! Как это может быть, чтобы приверженец Одина прятался в замке служительницы Хель?

— Уверяю тебя, что этот богатырь и душой и телом принадлежит Одину. Возможно, он сам объяснит тебе, в чем здесь причина, а может, и нет. Теперь ты в его власти, трусливый предатель-ётун. Я удаляюсь, не нянчись с ним, — уходя, приказала она ухмылявшемуся берсерку. — Я жду, что ты заставишь его признать свою вину, пусть он начнет молить о прощении. Не забывай, что более всего эти ледяные увальни испытывают страх перед огнем.

Она величаво проследовала к выходу. На пороге, чуть задержавшись, улыбнулась, видимо, что-то тайное порадовало ее, и вышла из комнаты.

Ётун по-прежнему был уверен, что так называемый берсерк не более чем один из коварных приемов Тёкк. Что-то вроде колдовской иллюзии, созданной ее магической силой. Внешне человек как две капли воды походил на того воина, чья слава была связана с безумством в бою, однако вся его подлинность зависела от силы заклятия. Но ётуну было безразлично, иллюзия перед ним или настоящий берсерк, великан полностью находился в его власти.

Между тем Тёкк, медленно ступавшая по коридору, казалось бы отрешенная и равнодушная, напряженно прислушивалась к тому, что творится в голове приговоренного к пыткам великана. То-то порадовалась она, обнаружив, что, оставшись один на один с ее созданием-берсерком, никаких других мыслей, кроме безумного страха и обессиливающего ужаса, предатель не испытывал. Он совсем потерял голову, когда сотворенный колдовской силой иллюзорный берсерк принялся размахивать перед лицом ледяной глыбы факелом. Коротышка начал подпаливать волосы великана, затем кожу. Каждое содрогание жертвы вызывало у хозяйки замка приступы неудержимого веселья. Про себя Тёкк еще отметила, что инеистые существа настолько тупы и неразвиты, что даже не могут понять, как облегчить свою участь.

«Ничего, — решила Тёкк, — со временем он, может быть, поймет, что куда полезнее молить о пощаде и ползать на коленях, нежели дерзить. Впрочем, сомнительно, ётуны издревле славятся упрямством. Если же до него наконец дойдет, что хорошо и что плохо, можно будет его простить. Пусть служит до окончания уговора. Если же после сегодняшнего наказания он затаит злобу, я всегда смогу узнать об этом, покопавшись в его мыслях, и расправиться с ним прежде, чем он попытается причинить мне вред. — В следующее мгновение ее мысли вдруг изменились. — Однако каков бы ни был результат, это всего лишь завлекательное начало. Ётуна следует сломать как можно быстрее. Надо очень постараться, ведь, по правде говоря, лучшего стража для замка найти невозможно. Он и эту девчонку успел бы словить. Ах, как не вовремя я появилась! Теперь приходится принимать меры, по сути своей скорее идущие мне более во вред, чем на пользу. Не могу же я подолгу сидеть в замке, когда все так закрутилось! Тем более что, исходя из плана Хель, меня ждут другие, куда более важные и интересные забавы, чем возня с жалкой ледышкой. К сожалению, уже ничего нельзя исправить. В любом случае его надо либо сломать, либо извести. Риск, конечно, есть, но как в нашем деле без риска. Замок без присмотра — это все-таки меньшая угроза, чем иметь во врагах озлобившегося ётуна».

Теперь она направилась в подземелье, в котором томилась Хальд.

— Как же ты вновь смогла избавиться от оков, Гутрун? — спросила Хальд, жадно припав к кожаному сосуду с водой, которую принесла ей подруга.

— Сначала поешь и напейся, — ответила та и сунула кусочек сыра прямо в рот Хальд. — Я пока попытаюсь разобраться, как можно снять эти кандалы. Интересно, ведьма Хель что-нибудь поменяла в заклятиях, что она наложила на запоры?

Хальд с благодарностью глянула на подружку и принялась за сыр. Никогда пища не казалась ей такой вкусной. Но, признаться, никогда ранее ей не приходилось так долго оставаться без еды.

Неожиданно облик Гутрун затуманился, начал расплываться, искажаться. Перед ошеломленной Хальд предстала хозяйка замка. Она от души веселилась.

— Я догадалась, что из моих рук ты еду не примешь, — объяснила Тёкк. — А я бы хотела, чтобы ты подкрепилась, потому что впереди тебя ждет много интересного.

Хальд замерла, даже жевать перестала, затем выплюнула остатки сыра и коротко, но впечатляюще выругалась.

Смех служительницы Хель эхом отразился от холодных каменных стен. Она медленно подняла глаза, оглядев обнаженное тело пленницы.

— Твои мысли подсказали мне, что ты желаешь знать, почему тебя распяли именно в таком положении. Ты решила, что поза, напоминающая букву X как-то связана с руной, пробуждающей страсть. Стыдно, что любовник, навестивший тебя, так и не сумел доставить тебе удовольствия. Ты достойна того, чтобы испытать такую радость, о какой до сих пор никогда и не мечтала. Норда не могла смириться и погубила его, но тебе придется стерпеть и это. До того дня, пока…

— Хватит играть со мной, прислужница Хель, — с трудом проговорила девушка. — Норда — твой извечный враг, я же была ее ученицей. Я в твоих руках и знаю, на что ты способна. Так что не надо впутывать в наши дела Норду.

— Это был молодой ётун, — Тёкк, казалось, не обратила внимания на слова пленницы. — Совсем парнишка, косточки такие огромные и такие хрупкие. Ему бы расти и расти. Его звали Трюм, он был приятелем Вафтруднира.

— Кто такой Вафтруднир? Это не тот ли, который?..

— Да. Тебе уже довелось встретиться с ним. Если желаешь, я могу позволить ему проделать с тобой все, что он захочет. А он теперь, после того, как узнал, что ты обратила его дружка в пепел, многого хочет. Убить тебя я, конечно, ему не позволю, а нанесенные им тебе раны и увечья можно будет легко исцелить с помощью магии. Обещаю, станешь еще краше, чем сейчас.

Хальд ничего не ответила, она продолжала внимательно следить за служительницей Хель.

— Но страдания сами по себя ничего не значат. Мне куда больше по сердцу возможность объяснить тебе, каким путем легче прийти к Хель, чем выслушивать вопли и мольбы. Норда была глупа и неумела, чему свидетельство, что я так легко захватила вас в плен. Она не смогла почувствовать, как ее одолевает и вгоняет в беспробудный сон самый примитивный заговор. Вот так колдунья! Все на свете проспала. Задумайся, чему ты могла научиться у этой безмозглой старухи? Вспомни все ее наставления, уроки и придешь к выводу, что все, что ты знаешь в нашем деле, пришло к тебе от себя самой. Норда всего лишь поощряла тебя искать ответы в самой себе. Ты полагаешь, что это наука? Смешно. Наука — совсем другое, это — мощь, неодолимая сила, это, наконец, знания, которыми нельзя овладеть, копаясь только в собственных мозгах. Здесь необходим грамотный наставник. Властительница Тьмы всегда готова помочь молодым способным… новобранцам.

— Что ты сделала с Гутрун?

— Подумай лучше о самой себе, Хальд. Прими меня как свою наставницу или мне придется стать твоим палачом.

— Я не боюсь смерти.

— Да ну? Что ты знаешь об этом, в то время как мне повезло прочувствовать и насладиться всем ужасным, что происходило в течение столетия. Более того, после смерти твоя душа будет пребывать в царстве Мертвых, а не пировать в хорошеньком чертоге Фрейи Фолькванге. Это я знаю наверняка. Там, в Нифльхейме твоя душонка станет игрушкой для Хель, и забавам моей повелительницы не будет конца. Она так любит развлекаться с душами поклонниц Фрейи. Возможно, она вновь отдаст тебя во власть Нидхеггу. Он, правда, пребывает теперь в другой личине — приходится служить драконом, подгрызающем корни мирового ясеня Иггдрасиля, на котором держится Вселенная. Но это ничего, изверг и тобой не побрезгует.

Тёкк подошла и легко дернула Хальд за спутанные золотистые пряди. Вырвав несколько волосков, она некоторое время с нескрываемым интересом разглядывала их.

— Твои волосы прекрасны, Хальд. Как и любая женщина, ты, конечно, очень дорожишь ими. Но, как тебе должно быть известно, главная сила женщин-колдуний заключена именно в их волосах. Думаю, с них-то мы и начнем.

Служительница Хель заметила, как вздрогнула пленница, как напряглись ее мускулы. Глаза Хальд неожиданно расширились, и Тёкк сумела через них проникнуть в сознание девушки и тотчас же громко рассмеялась. Она увидела, что за внешней дерзостью, называемой храбростью и наглостью, красиво зовущейся гордостью, все тот же страх, желание сделаться маленькой-маленькой, трепет и мольбы.

Хозяйка замка отступила, с удовольствием погладив себя по длинным пышным черным волосам.

— Даю тебе последнюю возможность, Хальд. Желаешь ли ты отречься от Фрейи и припасть к ногам Хель?

Девушка собрала все силы, чтобы не выдать себя, ничем не выказать возмущения. Откажется она или нет, но в любом случае нельзя участвовать в этом представлении, разыгрываемом Тёкк. Что-то было не так во всем этом веселье, в наигранном доброжелательстве, предоставлении свободы выбора.

Тёкк пожала плечами и, вздохнув, принялась колдовать: напевно выговаривать заклинания и вычерчивать в воздухе таинственные руны.

Хальд почувствовала, будто бесчисленные иголочки вонзаются в ее голову. Пышные волосы молодой колдуньи начали выпадать локон за локоном, медленно опускаясь и горкой ложась у ее обнаженных ног.

— Будем продолжать, солнышко, — спросила Тёкк, не в силах скрыть охватившего ее возбуждения. — Судя по твоим переживаниям, ты затаила гнев на меня. Так и мечтаешь отомстить.

Хальд молча плюнула в лицо служительницы Хель.

Та так же молча утерлась, потам обратила внимание на цепи, на которых была подвешена пленница.

— Твое положение нельзя назвать мучительным, ведь ты, оказывается, еще способна дерзить.

Она направила тонкий, будто прозрачный, как изо льда указательный палец на правую руку Хальд, потом на левую.

— Это неплохая идея прислать к тебе Вафтруднира. Пусть он подтянет тебя повыше к потолку, а то тебе слишком удобно стоять на полу. Я могла бы разрешить ему и кое-что еще. Не возражаешь?

— Чудовище! Ты желаешь сделать меня прислужницей Хель, потому что всегда ненавидела Норду, сама же я ничего не значу для тебя.

Последний золотистый локон плавно опустился на пол.

— Надеюсь, ты здесь не подхватишь насморк, — заботливо проговорила Тёкк, с особым вниманием разглядывая голый череп пленницы. — Вот теперь, бедняжечка моя, тебя можно назвать по-настоящему голой.

Хальд дернула головой, пытаясь освободиться от прикосновений хозяйки замка.

Тёкк снова издевательски рассмеялась, затем взяла принесенный с собой факел и подожгла горку прекрасных золотистых волос, лежавшую на полу, заглянула в глаза пленницы и покинула темницу.

Противный запах сгоревших волос долго щекотал ноздри Хальд, едкий дым выедал глаза, вызывая слезы. Костерок разгорелся, скоро ногам стало тепло, потом жарко, наконец пришла боль от ожога. Девушка забилась в оковах, машинально попыталась отодвинуться, но ничего не получилось. К счастью, огонь скоро погас.

Наступила полная темнота.

«Не позволю ей победить! Не позволю! — поклялась она. Слезы потоком хлынули по щекам. — Пусть она делает со мной все, что угодно, но ей меня не сломить».

В этот момент до нее из-за закрытой двери долетел сдавленный смешок. По-видимому, ушедшая Тёкк так и осталась за дверью, прислушиваясь к переживаниям пленницы и веселясь над гневными клятвами Хальд!

Служительница Хель вернулась в камеру, в ее глазах горели багровые огоньки.

— Хальд, воля твоя сильна, но тебе никогда не одолеть меня. Скоро ты кинешься мне в ноги, умоляя помочь добиться расположения Хель!

— Никогда!

— Это будет любопытный поединок, мы славно развлечемся. Скажи, ты когда-нибудь засыпала в обнимку со смертью? Скоро узнаешь, что я имею в виду. То-то порадуемся.

Вновь хмыкнув, Тёкк вышла в коридор, запечатав особым заклятием замок, который некогда удалось взломать пленнице. Теперь дужка на нем восстановилась и щелкнула мелодичным металлическим звоном. В темнице, в коридоре воцарилась непроглядная тьма.