Галеш
Зако ничего не знает о плясунах, или пляшущих ведьмах. И Зако слишком горд, чтобы спросить у Артура. А я спросил. Но сначала подслушал, как Артур с сэром командором решают, следует ли «запирать» тех плясунов, что толкутся возле Цитадели Павших.
Оказывается, «запирать» означает обходить нечисть с особой молитвой, так, чтобы оставить ее в напоенном Благодатью кольце, пока время и голод не возьмут свое. И я подумал: а что тут решать? Если плясуны действительно опасны настолько, что для того, чтобы «запереть» их, Артур решился нарушить приказ командора и поехал в Кочевье, то и здесь, под стенами Цитадели, следует сделать то же самое. Велико же было мое удивление, когда понял я, что ни Артур, ни благородный сэр Герман не хотят оставлять плясунов так близко к Флейтисту. Почему? Потому что Флейтист боится их.
Пляшущие ведьмы – один из самых страшных кошмаров столетней давности, но мало кто в Единой Земле помнит о них, потому что люди, увидавшие их дерганый танец, уже никому и никогда не рассказывали об увиденном. Ведьмы появились в герцогстве одновременно с Козлодуйским отшельником. Лунный Туман, живущий на Триглаве демон, тратил очень много сил на поддержку своего избранника, и чтобы восполнять затраты, он выпустил в мир плясунов. Неуязвимые и бестелесные, те завораживали людей и уводили их на Триглав. Уводили живыми, потому что живая кровь много ценнее мертвой.
Артур рассказал мне, а я увидел, как тянулись к Триглаву, обходя города, вереницы людей, потерянных, не отдающих себе отчета в том, на что идут они. И бесполезно было останавливать эти скорбные шествия. Те же, кто пытался – дети, теряющие матерей, жены, чьи мужья оказались зачарованы, священники, искренне желающие спасти, – все они попадали под страшные чары, вливались в кошмарный танец и уходили. Чтобы стать пищей Лунного Тумана. Стать поддержкой Козлодуйскому Лиху. Чтобы умереть без всякой надежды на спасение не только жизни, но даже и самой души.
И я спросил: почему же никто не «запирал» эти ужасные создания в кольце молитв?
– Некому было, – ответил мне Артур.
Больше он не сказал ничего, но я догадался и сам. Некому было «запирать» плясунов тогда. Некому делать это и сейчас. Только святой Миротворец и посланный Небом брат его способны усмирять пляшущих Ведьм.
Ты все еще разочарован, Зако Золотой Витязь? Тебе все еще нужны доказательства избранности Братьев?
Увы, Зако не может простить себе страха, который испытал в Кочевье-Чистилище. Не может простить Артуру, что тот – не боялся. И я уже слышу его ехидный смех: хороши защитнички! Флейтиста, нечистого духа, оберегают, а пляшущие ведьмы пусть на свободе бродят и людьми кормятся? Ну да, люди ведь им по две подводы золота не дарят.
С точки зрения Золотого Витязя многое выглядит очень просто. Иногда я жалею его.
* * *
В Северные ворота Шопрона Артур влетел рысью, даже не вспомнив о том, что в городе стоило бы сдержать размашистый бег Серко. Не глядя на прохожих, что жались к стенам, выскакивая из-под самых копыт жеребца, юный рыцарь промчался по улицам. И звонкое эхо подков, далеко опережая всадника, неслось над чопорными особняками.
Альберт, услышав этот звон, даже не стал выглядывать в окно – сразу пошел, а потом и побежал, перепрыгивая через ступеньки, – на улицу. Шестое там чувство, или десятое, интуиция, предчувствие – не важно как назвать. Он понял, что старший вернулся.
– Обуйся! – крикнула вслед Ветка.
Но до того ли было?
Артур, уже спешившийся, встретил его на полпути от калитки к крыльцу. Молча сгреб, оторвал от земли и понес в дом. В холле, поставив на пол, укорил с привычной суровостью:
– Ты чего босой бегаешь?.. – И обнял снова. От формы его пахло дымом, солнцем и железом.
– Дурак я у тебя, братик, – прошептал он в макушку Альберту.
Тот молча закивал. Поднял голову:
– Все уже хорошо, да?
– Все и было хорошо, – Артур привычным жестом взъерошил ему волосы, улыбнулся, – все хорошо. А я – дурак.
– Дурак. Но я тебя люблю не только за это.
Старший хмыкнул, оценивающе оглядел холл, зыркнул на излишне любопытную горничную, и та, как мышь в нору, шмыгнула в первую попавшуюся дверь.
– Нравится? – гордо спросил Альберт.
– Тоща больно. – Артур пренебрежительно сморщил нос.
– Я про интерьер!
– Откуда ж мне знать? Разве разглядишь под юбками? Ладно, братик, отправь кого-нибудь за седельными сумками и пойдем, поможешь мне с Серко. Как Стерлядь поживает?
– Стерлядка, – поправил Альберт, – я ее в Стерлядку переименовал. Какая она Стерлядь? А еще...
– Обуйся.
– Ага. – Юный маг не глядя шагнул в ботинки, и Артур с привычной завистью вздохнул, глядя, как сами затягиваются шнурки и застегиваются клапаны. – А Рыжая знаешь как быстро учится! Она ужасно способная. А еще они с Ирмой знакомы, представляешь? А я и не знал. А Ирма чуть не каждый день приходила, справлялась о тебе, а я ей сказал, что ты, наверное, снова в «Звездень» уедешь... – Он обогнал Артура и строго заглянул в лицо. – Ты не уедешь?
– У вас ремонт закончился?
– Нет еще.
– Не уеду.
– Зашибись!
– Не выражайся, – рыкнул старший, – сейчас отправлю рот с мылом мыть.
– И уши надерешь, – счастливо вздохнул Альберт.
– Обязательно.
Стерлядка, завидев Серко, оживилась и, вытянув голову над перегородкой, радостно заржала.
Жеребец хрюкнул в ответ, однако вполне дисциплинированно прошел в свой денник, не позволив себе в отношении дамы никаких вольностей.
– Дрессированный, – оценил Альберт
– Ну дак бью не жалеючи. – Подбежавшему конюху Артур отдал седельные сумки. – Кусаться вот никак не отвыкнет
– А-а, – протянул младший, опасливо отходя подальше от жеребца, – кусается – это плохо.
– Угу. Ты Стерлядку дрессировал, как я велел?
– Ну... – На пол упала длинная тень, и Альберт с облегчением оглянулся на вошедшую Ветку. – О! Рыжая, видишь, да, он приехал! А ты гoворила...
– Здравствуй, Артур, – подбирая юбки, девушка вошла в денник, – как съездил?
– Как всегда – Рыцарь застегнул на Серко мягкий ошейник с цепью.
– Ты погостишь, или домой ночевать поедешь?
– Я, вроде, домой приехал.
– Ну конечно, – она улыбнулась, – ты только не подумай, что я... Я просто... я имела в виду, твоя комната в гостинице...
Артур положил на перегородку денника седло, бросил сверху войлочный потник.
– Распорядись-ка, чтобы в гостиную вина принесли. И воды.
– В какую гостиную?
– В круглую. – Артур взглянул на Альберта. – Вы с ней закончили?
– Ага, – гордо кивнул тот, – мы с нее начали
– Может, ты хоть пообедаешь сначала? – заботливо спросила Ветка.
– Не сегодня.
– Как знаешь, – сказал она уже значительно суше. Развернулась и ушла.
– Понятненько, – уныло подытожил Альберт. И уставился в пол.
– Что тебе понятно?
– Не уживетесь вы.
– Братик, – Артур перестал чистить Серко, развернулся к младшему, – так всегда бывает, или почти всегда. Ревность – паскудная штука. Но ревность, моя или Ветки, еще не означает, что ты должен выбирать. Ясно тебе?
– Нет.
– Врешь.
– Ясно, – вздохнул Альберт, – только неправильно как-то получается.
– Я тебя люблю, – улыбнулся Артур, – и она любит. Что ж тут неправильного? Я через пару дней уеду в Сегед...
– Опять?
– Дела. – Артур виновато пожал плечами. – Здесь мне нужно Старого встретить. Он приедет на днях вассальную клятву герцогу давать.
– Старый – это тот, что у оборотней главный? Крестить их будете?
– Еще не знаю, мы или епископская церковь. Я хотел тебя с собой позвать.
– В Сегед?
– В штабе делать нечего, – хмыкнул Артур, – у меня опять эти... особые поручения.
– Опять по всему герцогству из конца в конец? А на окраинах сейчас чудищ полно.
– Не хочешь, не езди.
– Как это не хочу? – взвился Альберт. – Конечно хочу! Когда?
– Как только торжества закончатся Все. Договорились. Теперь бери вон щетку и помоги мне этого скота вычистить.
– А он не укусит?
– Он маленьких не трогает.
* * *
Ветке нравился новый исповедник, священник ордена Пастырей. Он был молодой, с такими красивыми, внимательными глазами, и очень добрый. Нет, он без всякого снисхождения накладывал епитимью, если Ветка действительно была грешна, но исповедь всегда выслушивал с глубоким сочувствием. И Ветка не раз ловила себя на том, что прежде чем сделать что-нибудь не очень хорошее, задумывается: а что сказал бы об этом отец Константин? Зачастую одна только мысль о том, что он расстроится едва ли не сильнее самой грешницы, останавливала от проступка.
Разве это не прекрасно? Чем грешить и каяться, не лучше ли не грешить?
Однако сегодня Ветку угнетали не мысли о ее маленьких прегрешениях. Она прослушала повечерие, хотела поставить свечку иконе Божьей Матери, но показалось: огромные глаза Богородицы сияют той же холодной синевой, что у Артура. Ветка зажгла свечу перед Спасом и сжала в кулачках концы завязанного под подбородком платка.
– Что же мне делать, Господи?
– Ты сегодня припозднилась, дочь моя. – Отец Константин подошел совсем неслышно. – Как же твой жених отпустил тебя через весь город? Скоро стемнеет, а в нашем квартале небезопасно.
– Я пришла исповедаться, отче.
– Право же, Ветка, – он ласково улыбнулся, – от твоего дома куда ближе до церкви святого Михаила, чем до нашего скромного прихода. Впрочем, мы, разумеется, только рады тому, что ты не забываешь свой старый храм.
– От моего дома... – Ветка сильнее сжала уголки платка и неожиданно всхлипнула: – Это не мой дом, отче. Он вернулся, он меня ненавидит, и если... если он скажет, Альберт просто выгонит меня-а... – Она разрыдалась так сразу и взахлеб, как будто вся тревога, весь страх, что копились в душе целый месяц, решили прямо сейчас выплеснуться слезами.
Отец Константин не растерялся и, кажется, не удивился. Взял Ветку под руку и повлек в маленькую комнатушку над молельным залом. Там усадил на стул, протянул кружку с легким вином:
– Выпей, дитя мое. И если хочешь плакать – плачь, слезы облегчают боль.
Потом она рассказала ему все. О страшном рыцаре с глазами, каких у людей быть не должно. О его голосе, от которого становилось страшно и Ветка сама себе казалась замарашкой, случайно оказавшейся на балу Его Высочества, нелепой, выставленной на посмешище, и все смотрят, а дамы брезгливо прикрываются веерами. О том, что его называют Миротворцем, да-да, она знает точно, его называют так, а ведь Миротворец умер сто лет назад. Умер! Даже о его топоре Ветка вспомнила, пока маленькими глотками пила вино из большой кружки. Об огромном, ужасном, сверкающем топоре. И об Альберте, попавшем под власть этого чудовища, нет, не топора... Альберт такой хороший, но он как слепой...
– Я понимаю тебя, Ветка, – кивнул отец Константин, выслушав ее сбивчивый и очень страстный рассказ, – ты чувствуешь, что этот человек толкает тебя к преступлению. Ты хочешь спасти своего жениха и ради этого готова на все, даже, может быть...
– На все! – подтвердила Ветка. – И я боюсь.
– Напрасно. – Священник отечески погладил ее по голове. – Нет такого греха, который не был бы прощен, если он совершается во имя спасения ближнего.
* * *
Круглая гостиная была их любимым местом в доме еще тогда, сто лет назад. Может быть, на сложном языке архитекторов эта комната с эркером, далеко выступающим над крыльцом, называлась как-то иначе. Но кого интересуют архитекторы? Для Альберта с Артуром гостиная сразу стала круглой. И точка.
– Все как тогда! – Альберт с довольным видом отвернулся от окна, наблюдая за реакцией старшего.
– Ну да. – Артур огляделся, мягко ступая, прошелся по комнате, пальцами касаясь мебели, стен. – Почти.
– Да ладно! В точности все сделали.
– Ну как скажешь, – покладисто кивнул старший, осмотрел выставленные на каменном столике бутылки. – Хм, – приподнял брови, – погреб сам собирал?
– Нет. Пошел в «Алмаз», как ты и советовал, сказал, что есть много денег, надо хорошие вина. Предупредил, конечно, что на нужды ордена Храма, а то подсунули бы...
– В «Алмазе» люди честные – Артур налил себе вина, упал в кресло и вздохнул: – Хорошо-то как, а!
– Вот. А кто-то в «Звездне» сидел. Нет чтобы сразу домой.
– Дела у меня там были.
– Знаю я твои дела. Ирмой их звать.
– Не только. – Артур нахмурился. – Что же до Ирмы... – Он помолчал. – Ладно, другое важно. Профессор твой не врал – в Долине и вправду непонятное что-то делается.
– Тоже мне новость! – пренебрежительно выдал Альберт. – Здесь все время что-нибудь делается. – Он угнездился на подоконнике, сдвинув штору, и в комнату тут же сунул широкую лапу солнечный луч. – Ну, рассказывай! Ты с Флейтистом разговаривал или сам что-то видел?
Артур развернул привезенную из Цитадели карту. Дал младшему налюбоваться переливами алых огоньков, потом принялся объяснять.
Суть дела Альберт ухватил сразу и простенькую схему выстроил сам.
– Хочешь сказать, – он взял с блюда пирожное и надкусил, пачкаясь кремом, – что оттенки серого и черного означают количество чудовищ на местности, а эти огонечки – монахов ордена Пастырей?
– Ты сам видишь, – кивнул Артур, – они ограничивают места, куда сбежали самые опасные чудовища. Не просто сбежали – организовались, как в Развалинах. Хозяин Воды, Хмельной Вурдалак, Хохотунчик, Садовник, Ночной Червь, Ослица... – Он перечислял имена, обводя на карте самые темные области. – Их заперли и удерживают на окраинах.
– Какие еще... – Альберт слегка обалдел от обилия незнакомых прозвищ. – Кто это?
– Имя Город и Пустоши тебе о чем-нибудь говорит?
– Хозяин Развалин.
– Вот и эти – Хозяева. Каждый на своем месте. Я выяснял, их обнаружили лет десять назад, как раз тогда, когда пастыри активно начали вытеснять чудовищ с обжитых территорий. Думается мне, тот, на Триглаве, когда понял, что его рабов отгоняют от людей и по возможности истребляют, локализовал места скопления тварей и нечисти и в каждой локации сгенерировал по одному монстру, идеально соответствующему заданным условиям.
– Я бы не возражал, – почти точно копируя манеру флейтиста, заметил Альберт, – чтобы ты, братец, разговаривал на здешнем языке.
– Прости. Я хочу сказать...
– Я понял.
– М-да. Так вот, если бы Устав не запрещал заключать пари, я поспорил бы, что именно пастыри не позволяют тварям и нечисти пересечь отведенные им границы. Какие-нибудь... особенные пастыри. Вроде Недремлющих. У тех есть гвардейцы и рыцари Кодекса. А здесь: одни проповедуют, вторые – чудовищ на границах удерживают. А в Шопроне митрополит сидит, за всеми присматривает. М-м? – Он взглянул на Альберта. – Сам знаю, что прорех хватает. Патрули Храма ни единого пастыря возле Болот не встречали, но что мы о них знаем? Может, им не нужно собственной персоной туда являться? Может, они молитвой одной только да этим... целибатом. Страшное ведь дело.
– Целибат? – уточнил Альберт.
– Иди ты!
– А мне эти монахи не нравятся, – заметил маг, надкусывая очередное пирожное.
– А я тебе давно говорю: крестись.
– Да ну! Не в этом же дело.
– Я думаю, пастыри идут нам на смену, – произнес Артур, – они на ступеньку ближе к Небу. Мы, сам знаешь, убиваем. Да и вообще грешим. А они без этого обходятся.
– Без убийств и без греха, – хмыкнул Альберт. – А размножаются, надо думать, вегетативно?
– Ты не ерничай! – посерьезнел Артур, недовольно хмуря светлые брови. – Суть всего – митрополит. На нем Благодать.
– Ну конечно. А ты так, да? Рядом куришь.
– Я думал над этим, – признался Артур.
– И что надумал?
– Да то, что рассказал.
* * *
Он действительно думал. После беседы с Флейтистом поневоле начал сомневаться в себе и в Силе, что направляет руку и сердце.
Отрицать присутствие этой Силы было глупо. Артур прекрасно понимал, что ему дано больше, чем многим другим, понимал и принимал это, как принимают подарок. Просто. Подарок, это ведь не награда и не воздаяние, его не нужно заслуживать. Достаточно быть благодарным. И он был благодарен. Всегда. И когда одной лишь молитвой развоплощал нечисть, и когда чудища, неуязвимые для обычного оружия, умирали под ударами его топора, и в дни поста, в удивительном, каждый раз новом ощущении единства с миром вокруг, Артур благодарил Бога за то, что Он есть.
Благодарность.
Ему не нужно большего от своих детей.
Omne datum optimum– это верно, но как быть со страхом, накатившим, когда флейта спела о том, что видит в пастырях Флейтист? Ведь не может христианин испытывать ужас перед Благодатью. А на митрополите и его монахах, несомненно, Благодать, причем настоящая, не такая, что на Артуре или, скажем, сэре Германе, а правильная, чистая... хм... концентрированная.
Что-то внутри сопротивлялось.
Пресвятая Дева в часовне Сегедской цитадели лишь взглянула сочувственно и прошептала:
– Спаси его.
А здесь, в Шопроне, молитва вообще не найдет отклика. Это Артур понял, едва взглянул на кресты кафедрального собора. Была мысль повидать Альберта и сразу отправиться в храм, но нет, так и не получилось себя заставить.
Что ж, видно, недостаточно чист сэр Артур Северный для храмов, в которые ходят новые монахи.
– Значит, дивный новый мир, – подытожил Альберт. Книжку читали оба, так что пояснений не требовалось.
– А ты думал, Он до бесконечности терпеть будет? – хмуро спросил Артур.
– Кого терпеть-то? Таких, как ты? Артур, да ты знаешь, что они проповедуют, твои пастыри?
– Мертвое должно быть мертво. Знаю.
– И что?
– Да ничего. Убедятся, что никакой я не Миротворец, и отвяжутся. Братик, не в проповедях ведь дело.
– Они тебе зла желают.
– Нет.
Альберт хмыкнул скептически и замолчал. Спор грозил скатиться в наезженную колею, на которой Артур впадал в религиозный фанатизм, а Альберт, каждый раз сам себе удивляясь, начинал богохульствовать так, что потом вспоминать было стыдно. Уж лучше помолчать. Тем более что в компании старшего даже молчание наполняется каким-то особенным смыслом. Мысли философские приходят, а иногда, если повезет, новое заклинание придумывается. Когда-то где-то Альберт вычитал, что табачный дым стимулирует мозговую деятельность. Может, в этом все дело? Нет, вряд ли. Иначе Артур давно уже понял бы, что Бога нет, и магом стал.
* * *
Ночью стая бродячих собак бежала по спящим улицам столицы. Бежала молча. Неслышно. Ровной цепочкой, след в след. Палками висели хвосты, низко к земле опускались лохматые головы.
Квартал за кварталом – быстрые лапы не касались мостовой, алыми точками светились в темноте глаза, и свет фонарей проходил через собак насквозь
На подходах к большому красивому особняку, двери которого все еще украшал алый на белом тамплиерский крест, в сонную тишину вплелось цоканье подков по булыжнику. Трое патрульных рыцарей вынырнули из темноты и, увидев стаю, осадили коней.
Собаки нарушили строй, сбившись в кучу. Одна зарычала, остальные тоненько и жалко заскулили. Звонко цвеньгнули арбалетные тетивы. Псы бросились врассыпную, но золотые болты, сияя белым огнем, били без промаха и без жалости. Вспышки, короткий визг, мохнатые тела подбрасывало от ударов, и на мостовую осыпались лишь клочья шерсти да мягкий серый пепел.
Когда последний пес, истошно визжа, растаял в воздухе, один из рыцарей спешился. Внимательно осмотрел останки и удивленно заметил:
– Болты сгорели, все до единого. А ведь собачки сюда бежали. – Он указал на спящий дом. – За кем бы это они?
– Не сюда, – возразил второй, – здесь им ловить нечего.
– А пастыри-то хвалились, – проворчал третий, сноровисто пополняя арбалетную обойму, – но что-то я их здесь не вижу. Как псы прошли через ворота?
– Хм. – Спешившийся рыцарь снова склонился над одной из кучек пепла. – Может статься, они обошлись без ворот.
– Но...
– Вот именно, братья. Если голодных псов позвать, они придут, и стены не станут им преградой.
– Давайте-ка, братья, опросим для начала посты.
Цок-цок-цок – копыта по булыжнику, цок-цок-цок – эхо от стен домов. И негромкий, настойчивый голос:
– Третий вызывает Север, третий вызывает Север, прием...
Воистину странные дела творятся в Единой Земле.
* * *
А Рыжая заболела. Еще вчера вечером... да и ночью, ну, во всяком случае, часть ночи с ней все было в порядке, а к утру она слегла. И Альберт, перепуганный ее бледностью, черными кругами под запавшими озерцами глаз, отдал ей столько силы, что сам едва не свалился рядом. Рыжей чуть-чуть полегчало. Но чуть-чуть.
– Врача надо, – неуверенно предложил Альберт.
– О чем ты? – Ветка слабо улыбнулась. – Если уж твое «исцеление» не помогло, какой врач тут справится? Да и не болезнь это, из меня как будто силы тянут. Присосались и тянут. – Она закрыла глаза. По бледной щеке скатилась слезинка. – Я боюсь, – прошептала почти неслышно.
– Не бойся, – погладил ее по голове Альберт, – если это магия, то не завидую я тому магу.
Он попытался воспроизвести интонации старшего. И, кажется, получилось. Во всяком случае, плакать Рыжая перестала.
– Спи, – поцеловал маг ее в лоб, – проснешься и забудешь, что болела.
Начал он с того, что развесил по дому отсекающие щиты. Собственно, они и так висели, во-первых, встроенные в стены, честно купленные у дозволенных магов. Во-вторых, его, Альберта, работы – куда более эффективные. Излучение дозволенных щитов было сильнее, так что какой-нибудь слишком любопытный Недремлющий или, тьфу на них, пастырь, даже принюхиваясь к дому, почуял бы лишь разрешенную магию. Свои щиты Альберт обновил, хотя ослабеть они еще не успели. Дозволенные – чуть-чуть, самею малость, усилил. Так, чтобы со стороны никто не заметил этого. Разве что старший. Но старший поймет.
Потом вернулся к Ветке и развернул на столике возле кровати мэджик-бук.
Выходило что-то странное. Рыжая еще не научилась отделять магическую силу от физической и после интенсивных занятий магией чувствовала слабость. Совсем легкую. Сродни обычной усталости от долгого сидения за книгами. А сейчас складывалось впечатление, что она творила заклинания... нет, не заклинания даже – колдовство, не жалея себя и не думая о последствиях. Но, во-первых, Ветка не умела колдовать. Этому Альберт не учил ее и учить не собирался. Во-вторых, ничего, кроме потери сил, не указывало на использование магии, а ведь так не бывает. Маг или колдун, даже обычная ведьма насквозь пропитаны запахом собственных заклинаний. Ветка была чиста. Абсолютно. Так, как будто она вообще никогда не плела магических кружев, как будто она пальцем не притрагивалась к мэджик-буку. Кстати... Альберт пробежался по логам. Книгу и вправду не трогали. В последний раз Ветка работала с мэджик-буком позавчера, вот и запись. А с тех пор – ничего.
Альберт искал канал. Если Рыжая сказала, что чувствует, будто кто-то к ней присосался, значит, нужно найти путь, по которому уходят силы. Канала может не быть лишь в том случае, если силу забирает кто-то близкий или живущий в одном доме с жертвой. Но здесь некому. Слуги чисты, ни у кого из них, если судить по способностям, магов не было даже в самой дальней родне. О себе или Артуре Альберт и думать не стал, оба отпадали сразу. Подружки? Но у Рыжей не было подруг. Таких, чтобы даже в отдалении быть с ней рядом, чтобы забирать жизнь без канала, напрямую, – не было. Остальные не в счет. Остальным пришлось бы поселиться здесь же. По эту сторону от щитов.
Подруг не было. Только и канала тоже не было.
Альберт искал. Время от времени отдавал Ветке силу. По капельке. Чтобы не проснулась. И к середине дня она наконец-то пришла в себя. Бодрая и свежая, как обычно. Только не очень веселая.
– Отвязался, – сообщила она, усаживаясь на кровати. – Ты его прогнал, да?
– Кого?
– А я не знаю. – Она пожала плечами под тонкой рубашкой. – Просто чувствую, что он отвязался.
* * *
Артур вернулся за полночь. Злой как черт, которого он запрещал поминать. Альберт, уже решивший было, что братец заночует в казармах или в «Звездне», вышел встречать.
– Ну? – сказал Артур.
Это следовало понимать как серию вопросов: от «что случилось» до «чего надумал».
– С Веткой что-то неладное, – доложил Альберт.
– Ах с Веткой! – Артур так рванул подпругу, что прочная кожа с треском лопнула. Глаза старшего из ярко-синих стали прозрачными, а затянутым в перчатку кулаком он врезал по стенке денника.
Серко шарахнулся в сторону, испуганно прижимая уши. Альберт на всякий случай тоже. Не шарахнулся – отошел. И уши прижимать не стал.
– Ты чего? – спросил он.
Вместо ответа Артур вытянул из кармана длинную, тоненькую веревочку – прядь волос, заплетенную в косицу и перевязанную хитрыми узлами.
И выпачканную в чем-то, некогда липком, а сейчас сухом и осыпающемся под пальцами.
– Это что?
– Это Ветке отдай. Тадеуш! – рявкнул старший. Стены, кажется, задрожали.
– Здесь я, господин сэр рыцарь, – подал голос конюх, – жду, понимаете, вдруг понадоблюсь зачем.
– Подпругу смени. Да смотри, чтобы кожа была хорошая.
– Конечно, господин сэр рыцарь, – с достоинством кивнул Тадеуш. – Еще чего изволите? Я для Серко морковки припас, к столу герцогскому такую не подают. Прикажете принести?
– Не надо. Потом. – Артур чуть смягчился. Уже без гнева, с мягкой насмешкой оглядел Альберта в шелковом халате и тяжелых форменных ботинках. Покачал головой. – Хорош!
– Чье это? – Маг крутил в пальцах волосяную косичку.
– Ее. Она у тебя соображает, что делает? Ты ж говорил: умная!
– Но я магии никакой не чувствую.
– А ее и нету. Слава богу, хватило у меня ума с утра к Ирме заехать. Она эту дрянь мигом учуяла. А так... хорош бы я был. Да меня бы первый же патруль... – Артур глубоко вздохнул, успокаиваясь. – Они ведь только повод ищут.
– Да кто – они?
– Пастыри. Орден им мешает. И мы с тобой. И я даже не знаю, кто больше. А это, братик, называется деревенское колдовство. Высокие маги вроде тебя о нем и не знают. Да и мы... орден-то не для магов – для нечисти.
– И как оно работает?
– Это приворотные узелки. Прядь ее волос, сколько-то ее крови, трава еще какая-то.
– Приворот?! – изумился Альберт. – Рыжая подсунула тебе приворот? Но зачем?
Под пристальным взглядом Артура он окончательно потерялся.
А старший смотрел и молчал. И в конце концов Альберт понял все сам.
– Вот ведь, – сказал он почти с восхищением, – мне бы такое в голову не пришло. Но нет, Артур, не могла она. Я ведь все равно не поверил бы, что ты... что вы... да это смешно просто.
– За что я тебя люблю, братик, – совершенно невпопад ответил старший, – так это за веру в мою исключительную порядочность.
– И кристальную честность, – с готовностью подтвердил Альберт. – Но почему ты думаешь, что это Ветка?
– А кому еще надо нас рассорить?
– Но она не колдовала ни вчера, ни позавчера.
– Этой дряни неделя.
– Откуда ты знаешь?
– От Ирмы. – Артур вспомнил наконец о Серко и взял щетку. – Может, она и дура, но уж не дурее твоей Ветки.
– А Рыжая сегодня болела весь день.
– Еще бы ей не болеть, – без всякого сочувствия заметил Артур, – это додуматься надо было – на меня ворожить. Ты ей объясни как-нибудь, что от этого случается.
– Я думаю, она уже поняла, – задумчиво сказал Альберт, – и больше не будет. Но почему ты мне не сказал?
– Свинья потому что, – честно признал Артур, – о тебе не подумал. Да, ночью к дому голодные псы приходили
– К-как? – Альберт оглянулся на дверь конюшни. Жаркая ночь сразу стала сырой и холодной, и чьи-то тени скользнули в саду между деревьев. – За кем?
– За ней. – Артур тоже взглянул на дверь. – Они на кровь пришли. Через ворота не проходили, значит, позвал кто-то.
– Но кровь-то, – маг растерянно показал испачканную косицу, – кровь ведь здесь. А эта... эта...
– Мерзость, – подсказал Артур.
– Она же у тебя была.
Старший продолжал чистить коня, словно и не услышав последних слов.
– И что же нам теперь делать? – спросил Альберт.
– А я не знаю. Этому в монастырях не учат.
* * *
Будить Ветку не стали. Что толку, все равно посреди ночи разговора не получится. Разместились в круглой гостиной, Альберт – на любимом подоконнике, Артур – в любимом кресле. Старший приволок с собой Миротворец и легкий арбалет. Ничего не скажешь, гостиная, конечно, для оружия самое подходящее место.
Шторы раздвинули – высокие окна выходили прямо на звезды. Стекло, а за ним сразу небо, перечеркнутое высохшими ветками деревьев.
– Ты почему так поздно?
– Интересно было, где псы появятся.
– Вот дурак! – рассердился Альберт. – Ты что, последние мозги пропил?
– За домом братья приглядывали, – сказал Артур таким тоном, как будто это все объясняло.
– Ну и что?
– До вас никто бы не добрался. А я по улицам поездил, поискал.
– Дал им себя поискать. Братец, ты – рыцарь! Тебя лечить надо.
– Да ладно. Не нашел же...
Альберт молча закатил глаза.
– ...значит, они сюда придут, – спокойно закончил старший, и Альберт слетел с подоконника, одним заклинанием включив светильник и задернув шторы.
– Ай молодец, – одобрил Артур.
Ну да, в самом деле, что может быть умнее, чем прятаться в освещенной комнате от того, что ходит во тьме. Однако стыдно Альберту не стало. Ни капельки. Он просто выключил свет и уселся подальше от окон.
Шторы Артур раздвинул сам, не поленившись для этого встать с кресла. А садиться обратно уже не стал. Положил aрбалет на подоконник и остался у окна, разглядывая сад и пустынную улицу за деревьями.
– Когда почуешь их, скажи, – попросил, не оборачиваясь.
– А ты сам?
– Я хочу знать, далеко ли ты достанешь. И не бойся. Братья рядом. Если что, вмешаются.
– Если – что?
– Ты стрелять учишься?
– Да. Иногда. Когда время есть...
Стрелять из легкого, многозарядного орденского арбалета было одно удовольствие. Совсем не то что из обычных, медленных и неподъемно тяжелых. Рыцарям бронебойность ни к чему: золотому болту, чтобы уничтожить нечисть, достаточно просто коснуться ее. А вот точность и скорострельность орденского оружия были на высоте. Так что стрелять Альберт учился с куда большим рвением, чем, скажем, дeлал зарядку...
Что-то изменилось снаружи. Словно и в самом деле похолодало. Пока еще не страшно, нет, просто в ушах чуть-чуть звенит, как перед боем.
–... Идут!
В комнате запахло псиной и болотом. Артур огляделся, бросил:
– Держись рядом.
И Альберт понял, чего не предусмотрел старший: если голодных псов позвали в дом, они появятся прямо здесь, в гостиной.
* * *
Это было привычно – плечом к плечу, и опасность со всех сторон, и нужно убить врага раньше, чем он убьет тeбя. Или твоего брата...
Альберт поднял заряженный арбалет, настраиваясь разумом на жгучие лучи Артуровой веры.
Сопливая романтика.
Во-первых, к плечу не плечом, а макушкой.
Во-вторых, ничего нет глупее, чем опасность всех сторон. Магу нужна возможность отступить, а бойцу – пространство для маневра, и недолго прожили бы маг и боец, если бы позволяли врагам окружать себя.
Артур держал Миротворец в опущенной руке, лезвие топора почти касалось пола.
В-третьих, хоть и случалось не раз делать глупости, подставляться под удар, попадать в окружение, – никогда раньше опасность не приходила в дом. В маленькую крепость, защищенную магией и покровительством Пречистой Девы.
– Ага, – сказал старший.
Альберт бросил взгляд в окно. Сквозь высокую ограду – острые копья, перевитые чугунным кружевом, – одна за другой пробегали собаки. Останавливались под деревьями, выстраивались полукругом, задрав морды смотрели на темные окна гостиной.
– Ждут, – прошептал юный маг, лихорадочно сплетая защитную сетку.
– Не могут войти, – также шепотом сказал Артур.
Алые глаза голодных псов светились в темноте. Не звериным – огненным светом.
Стая вновь перестраивалась. Полукруг выгибался внутрь, вытягивался в клин: по пяти тварей с каждой стороны и один пес – на острие. Мелькнула дикая мысль, что голодные псы собираются атаковать дверь, но крылья клина втянулись сами в себя, слились в одну огромную, вязкую тень. И мгновение спустя оскаленная морда близко заглянула в окно.
Альберт увидел факелы в пустых глазницах. Вот они, огоньки... С желтых клыков капала ниточками густая слюна. Собачья голова потянулась к людям, широкие, почти свиные ноздри ткнулись в окно и эркер, как пузырь, вдавился внутрь.
Артур толкнул младшего в глубину гостиной, отпрыгнул сам, а стена все прогибалась, принимала форму собачьей головы, уже совсем четко, как сквозь тонкую ткань отпечатались ноздри, клыки, углями под пеплом тлели глаза.
Голодный пес не мог пройти насквозь. Не мог, но очень хотел. Он пришел за кровью и чуял кровь совсем близко.
Альберт бросил на стену сеть, на ходу вплетая в нее кусачие искорки молний. Белые молнии, сцепляясь с пылающей канвой Артуровой веры, наливались яркой синевой.
Ужалили. Вспыхнули. С чавкающим всхлипом комната приняла свою естественную форму. И тут же песья морда втиснулась с другой стороны. И снова голодный пес отскочил, когда впились в него маленькие жала. И снова. И снова. Стены и пол ходили волнами: ямы ноздрей, клинья клыков, алый свет из глазниц. Со всех сторон.
– Ну где твои братья?! – крикнул Альберт.
– Выметайся, – приказал Артур, – прикрывай.
Пол вздыбился, очерчивая широкий лоб и круглые, словнo срезанные уши, и Альберт, не устояв, скатился к дверям, кувыркнулся через левое плечо, прижимая к себе арбалет, вскакивая на ноги, успел удивиться собственной прыти, бросил в пса сетью, увидел блеск на лезвии взлетевшего к потолку Миротворца, и выстрелил.
Делать этого было нельзя. Ни рубить нельзя, ни стрелять. Можно только пугать. Когда демон ищет путь в твой мир, замкни сферу защиты и не позволяй ни стали, ни тем более золоту пронизать ее.
От низкого воя заложило уши. Влажные черные ноздри, с треском ломающийся пол, рвущийся ковер. Тяжелая вонь от клыков. Болотная тина, мокрая шерсть, вязкие капли слюны.
Альберт стрелял с колена, едва успевая передергивать рычаг взвода. Артур кромсал бесплотную пасть, в огненные клочья разрывая язык, в дымную бахрому – черные губы.
– Сейчас! – рявкнул он, перекрывая непрерывный, тягучий вой пса.
– Понял!
Сверкнула белая молния болта, и за ней, в зарастающую туманом брешь скользнул «пыльный червь». Прах к праху!
– Сдохни, сука! – Под лезвием Миротворца хрястнули кости.
Уже не вой – скулеж. Отчаянный, жалобный, так визжат потерявшие мать новорожденные щенки.
Черная кровь. Черным брызгает с взлетающего лезвия, верная, парящая рана поперек широкого лба. И туда, в щель расколотого черепа последним заклинанием: «Дао», и огонь в одном жемчужно-переливающемся сгустке. В последний момент Альберт отпустил элементалей на свободу, и они тут же сцепились между собой.
– Придурок, – охнул Артур, вылетая в двери и вышибая Альберта на твердый паркет в холле, – оно же...
Конечно, оно взорвалось.
Выбитая дверь, отскочив от защитных полей, грохнулась рядом с братьями. Живописными пятнами размазалось все по тем же полям что-то... не хотелось думать, что именно. Вспыхнул, мигнул и погас, видимо навсегда, дорогой магический светильник.
– Оп-пять ремонт д-делать, – сказал Альберт, выползая из-под Артура и вытягивая за собой арбалет. Выпускать оружие руки не желали.
Старший молча сел.
Его тоже трясло, и это... ну, в какой-то степени даже порадовало. А еще порадовало то, что храмовники появились в холле раньше, чем до смерти перепуганная Ветка.
* * *
– Сэр командор приказал передать, что вы, брат Артур, загоните его в гроб, – четко доложил гонец. Помялся, словно припоминая текст послания и продолжил: – А также сэр командор приказал передать, что вы... гхм... что брат Артур – безмозглый сопляк и что брату Артуру лучше не попадаться на глаза сэру командору в течение следующего тысячелетия.
– Понял, – невозмутимо кивнул брат Артур. У быстрой связи были свои плюсы и свои минусы. Иногда Артуру казалось, что минусов больше.
* * *
Со двора то, что совсем недавно было эркером, выглядело еще страшнее, чем из холла. Открытый в небо, скалящийся обломками стен пролом. Стекает вниз, медленно густея, черная, вонючая кровь. Капает с навеса над крыльцом на огромное безголовое собачье тело. И ночной ветер шевелит свалявшийся мех.
Голодный пес, подыхая, с корнем вывернул несколько деревьев в саду. Сухие стволы, выбившие часть окон и расцарапавшие сучьями свежую штукатурку фасада, довершали неприглядную картину.
– Клянусь вам, брат Артур, я не понимаю, как это случилось, – в который уже раз повторял командир отряда храмовников.
– Я понял, – терпеливо повторил юноша, – и ни в чем не виню вас, брат Георг.
Пастыри, что-то негромко обсуждая, отдельной группкой стояли возле останков голодного пса.
Когда демоны напали на особняк, отряд рыцарей, отправленных наблюдать и, если что, помочь, не смог подойти к дому. И только вмешательство пастырей рассеяло чары. Правда, и пастыри запоздали.
А что произошло с рыцарями, еще предстоит выяснить Возможно, демоны стали сильнее и обычная молитва от них уже не спасает. Тот, наТриглаве, действительно боится. И это хорошо. Еще бы он в своем страхе не ломал чужие дома...
Самому Артуру предстояло провести остаток ночи в доверительной беседе с пастырями и инспектором ордена Храма. За Альбертом с Веткой вот-вот должен был прибыть экипаж, чтобы отвезти их в орденские казармы. А пока во дворе было людно и на улице тоже – бодрствовал, кажется, весь Золотой квартал. Близко к ограде подходить никто не решался, толпились кучками в отдалении. Все больше – наспех одетая прислуга. То-то изнывают сейчас от нетерпения любопытные хозяева, которым важность не позволяет выглянуть на улицу и самолично разузнать, что же такое стряслось. Что выло так страшно, а потом грохнуло так громко.
К воротам наконец-то подкатила запряженная парой карета.
Ну вот. С младшим все будет в порядке. С Веткой, надо думать, тоже. Главное выяснили: голодных псов позвала не она. А всякая там ворожба – это не страшно. Промахнулась девчонка, со всяким может случиться.
– Брат Артур, – босой монах деликатно коснулся локтя, – господин Альберт отказался беседовать с нами. Может быть, вы сумеете убедить его в необходимости восстановления как можно более полной картины того, что произошло нынче ночью?
– Может, и сумею.
Младший наконец-то показался в дверях черного хода, и Артур направился к нему.
– Скажи им, пусть отвяжутся, – буркнул Ачьберт, подавая руку Ветке. – Ты где будешь?
– Да там же, в казармах. Я тебя найду.
– А эти?
Судя по брезгливым ноткам, под «этими» Альберт подразумевал пастырей.
– Не пропустят их, – заверил Артур, – вот сэр Герман приедет, с ним придется поговорить.
– С ним можно. Сэр Герман человек понимающий, хоть и рыцарь.
Артур вспомнил «безмозглого сопляка» и выдавил кривую улыбочку:
– Да уж. Если что, лови любого из наших и требуй, чтобы провели ко мне. А лучше ложись спать.
– Ага. Спокойной ночи, – язвительно пожелал маг, – приятных тебе, братец, сновидений.
* * *
Видит бог, сэр Герман любил Артура, несмотря на все его странности. Но иногда командору казалось, что было бы лучше, останься его рыцарь для особых поручений только в легендах о Миротворце. В легендах, по крайней мере, способность брата Арчи ввязываться в неприятности была изящно оформлена и преподносилась как героизм, а не как головная боль для ордена, а то и для всей Единой Земли.
Мальчики воплотили и убили голодных псов. Прекрасно! Очередной сюжет для сказок и песен. Знали бы сказочники, какого труда стоит придумать удобоваримое объяснение тому, каким образом геройствующие сопляки умудрились воплотить бесплотных по определению демонов.
Чудо? Конечно, чудо. Только Его Высокопреосвященство митрополит Шопронский право творить чудеса оставляет за собой и своими рясофорами. А всех остальных подозревает либо в обмане, либо, что значительно хуже, в колдовстве. Хоть и знает прекрасно, что ни одному магу не под силу изменить демоническую природу.
Значит, чудо. Этого и нужно держаться. Арчи, чтоб ему здоровым быть, творит чудеса, как блины печет. А уж когда они вдвоем с младшеньким за дело берутся...
Взялись. Господи, ну почему эти двое не могут жить спокойно?
А еще оборотни! Хотя здесь Арчи, безусловно, прав. Старый со своими волками нужен Единой Земле не меньше, чем Единая Земля Старому.
