12
Катарина сделала один неверный шаг и вдруг рванулась ко мне. Она рухнула в мои объятия, обхватила меня руками и сжала.
Это напоминало нападение бульдозера.
Филипп стоял за моей спиной и несколько сдержал ее стремительный рывок, иначе я вышиб бы дверь, перелетел веранду и шлепнулся посреди двора. Ее сила сдавила мне грудь, выгнула спину. Ее губы смяли мои. Я задыхался от физического голода женщины, которая не осознавала силы своего тела. Единственное, что хотела Катарина, — это прижаться ко мне изо всех сил и никогда не отпускать, но для меня это означало смерть.
Ее тело оставалось таким же гибким, но приятное тепло и мягкость ушли. Оно стало похожим на гибкую сталь, мне показалось, что я держу бронзовую статую, снабженную каким-то чудовищным сервомеханизмом. Это была уже не женщина.
Филипп и Мариан оттащили ее от меня, пока она не успела сломать мне хребет. Филипп шепнул ей что-то на ухо и увел прочь. Мариан отнесла меня на диван и осторожно положила лицом вниз. Ее руки казались воистину нежными, когда она делала мне искусственное дыхание. Постепенно я начал приходить в себя, но каждый вдох заставлял содрогаться от боли.
Потом боль исчезла, уступив место душевным мукам: тяжело сознавать, что девушка, которую ты любишь, никогда не прижмется к твоей груди. Я содрогнулся. Единственное, что я хотел в жизни, — это жениться на Катарине, а теперь, вновь обретя ее, я оказался перед лицом факта, что первое объятие станет для меня последним.
Я проклинал судьбу, как инвалид, проклинающий свою болезнь, которая сделала его неспособным и обременительным для супруги, несмотря на ее привязанность и любовь. Проклятие! Слишком жестоким было наказание.
— Но почему? — не зная, что спросить, воскликнул я тоскливым голосом.
— Не вини себя, Стив, — отозвалась Мариан с нежностью в голосе. — Катарина пропала для тебя еще до того, как вы встретились тем вечером. То, что она принимала за мозоль на мизинце, в действительности было зачатком Мекстромовой болезни. Мы все пси-чувствительны к Мекстромовой, Стив. Так что, когда вы разбились и Фил с отцом бросились вам на помощь, они обнаружили ее присутствие. Естественно, мы ей помогли.
Должно быть, я выглядел очень несчастным.
— Послушай, Стив, — проговорил медленно Филипп. — Разве ты бы отказался от нашей помощи? Неужели захотел бы, чтобы Катарина осталась с тобой, чтобы наблюдать, как она умирает со скоростью одной шестьдесят четвертой дюйма в час?
— К черту! — проревел я. — Почему не дали мне знать?
— Мы не могли, Стив, — покачал головой Филипп.
— Поставь себя на наше место.
— А почему вы не хотите понять меня? — Конечно, я был благодарен им за помощь Катарине. Но почему никто не вспомнил об одном бедолаге, лежащем в больничной палате? Не вспомнил обо мне, похожем на птичку, которой пришлось скакать с жердочки на жердочку, стараясь отыскать след своей любимой? Я прошел через все жертвы и тяготы, меня допрашивало ФБР, подозревала полиция.
— Полегче, Стив! — воскликнул Филипп Харрисон.
— Ничего себе полегче! Чем вы оправдаете то, что втянули меня в эту кутерьму?
— Послушай, Стив. Мы в рискованном положении. Мы затеяли войну с беспринципным врагом, войну подпольную. Если мы откопаем что-нибудь против Фелпса, то выведем его и весь Медицинский Центр на чистую воду. Конечно, если мы уступим хоть на миллиметр, Фелпс прижмет нас так, что небо покажется с овчинку. На его стороне правительство. Мы не можем позволить бросить на нас даже тень подозрения.
— А как же я?
Он печально покачал головой.
— Здесь, как видишь, произошел обычный несчастный случай. Все авторитеты по-своему правы, считая, что в каждом автомобиле находится как минимум один водитель. И само собой они верят, что в каждой катастрофе должны быть жертвы, даже если ущерб, причиненный им, не больше испуга.
Я мог, конечно, поспорить, но решил сменить тему.
— А как насчет тех, кто просто скрылся?
— Мы проследили, чтобы были посланы правдоподобные объяснения.
— Вроде того, что написали мне.
Он пристально посмотрел на меня.
— Если бы мы узнали о Катарине заблаговременно, она бы… исчезла, оставив тебе банальную записку. Но кто же мог подумать о письме до ее исчезновения после аварии?
— А, ясно.
— И все-таки ты отыскал ее, живую и здоровую, не так ли?
— И никто не пожелал уведомить меня?
— Чтобы ты растрезвонил об этом, словно радиовещательная станция?
— А разве я не могу присоединиться к ней… и к вам?
Он покачал головой, как человек, старающийся объяснить, что два плюс два будет ровно четыре, а не пять или три с половиной.
— Стив, — сказал он, — у тебя нет Мекстромовой болезни.
— А как мне ее заполучить? — воскликнул я горячо.
— Никто не знает, — сказал он грустно. — Если бы мы могли, то снабдили бы всю человеческую расу несокрушимыми телами и потратили бы на это все свои силы.
— А я не могу вам чем-нибудь помочь? — спросил я. Наверное, мой голос звучал как писк жалкого котенка.
Мариан положила ладонь на мою руку.
— Стив, — сказала она, — тебе нужно успокоиться. Может, тебя ввели бы потом в курс дела и ты смог бы работать на нас в какой-нибудь мертвой зоне. Но вдруг ты станешь для нас опасен?
— Кто? Я?..
— Придя к нам, ты стал для нас угрозой.
— Что ты имеешь в виду?
— Дай мне покопаться в тебе. Расслабься, Стив. Я хочу почитать в тебе поглубже. Катарина, помоги.
— А что будем искать?
— Следы постгипнотического вмешательства. Найти будет довольно тяжело, потому что остались лишь следы замысла, все спрятано так, что кажется вполне естественным, логичным, обоснованным.
— Когда же они успели? — усомнилась Катарина.
— Торндайк. В госпитале…
Катарина кивнула, и я расслабился: Вначале это было очень неприятно. Я не желал, чтобы Катарина рылась в темных и пыльных уголках моего мозга, но вмешалась Мариан Харрисон.
— Подумай об аварии, Стив, — сказала она.
Я заставил свой сопротивляющийся мозг понять, что она старается помочь мне. Я мысленно и физически расслабился и вернулся назад, ко дню аварии. Мне было неприятно, но я снова прошел через любовную игру и сладкую полноту чувств, которая существовала между мной и Катариной, осознавая выдающиеся способности Мариан Харрисон читать чужие мысли. Но я отбросил всякую сдержанность и стыд и пошел дальше.
Практически я пережил заново всю катастрофу. Теперь это было проще, ведь я нашел Катарину. И это напоминало очищение. Я даже начал наслаждаться им. Поэтому я быстро пробежал по моей жизни и недавним приключениям и вернулся к настоящему. Дойдя до конца, я остановился.
Мариан взглянула на Катарину.
— Нашли?
Молчание. Снова молчание. Наконец…
— Видно, но очень смутно. Что-то еле уловимое… возможно… — Она замолчала, снова погружаясь в мысли.
— Эй, вы, поупражняйте голосовые связки! Остальные — не телепаты. Вы же знаете! — рявкнул Филипп.
— Извини, — проговорила Мариан. — Это очень сложно и тяжело описать. Ты же знаешь. Вроде бы похоже… — сказала она неуверенно. — Мы не можем найти какого-нибудь прямого доказательства или чего-то вроде гипнотического вмешательства. Желание последовать в Убежище людей хайвэя явно нечто большее, чем просто приступ любопытства, но очень смутное. Думаю, давление на тебя было чрезвычайно осторожным. Интуиция Катарины говорит, что только блестящий пси-телепат может сделать такую ювелирную работу, не оставив явных следов операции.
— Какой-то отличный специалист в области психологии и телепатии, — сказала Катарина.
На секунду я задумался.
— Мне кажется, что кто бы это ни был, если он существовал на самом деле, он был хорошо осведомлен, что добрая часть давления на мою психику должна приходиться на полное и необъяснимое исчезновение Катарины. Вы избавили бы себя от стольких хлопот, а меня от стольких страданий, если бы сообщили мне хоть что-то. Господи! Неужели у вас нет сердца?
Катарина посмотрела на меня с болью в глазах.
— Стив! — сказала она тихо. — Миллионы девушек клялись, что лучше умрут, чем будут жить без своего единственного. И я клялась тоже. Но когда жизнь подойдет к концу, словно в стеклышке микроскопа вдруг увидишь, что любовь становится не столь важной. Так что же оставалось делать? Умереть в муках?
Это меня немного отрезвило. Пусть было больно, но не такой уж я тупоголовый, чтобы не понять, что она лучше бросит меня и останется жить, чем пойдет со мной на смерть. Больно было от неизвестности.
— Стив, — проговорила Мариан, — ты же знаешь, что мы не могли сказать правду.
— Да, — согласился я безутешно.
— Предположим, Катарина написала бы письмо, сообщив тебе, что жива и здорова, но передумала выходить за тебя замуж. Что ты должен забыть ее и все такое. И что потом?
— Я бы не поверил, — сказал я грустно.
— А потом заявилась бы эспер-телепатическая команда, — кивнул Филипп, — возможно, с высоким чутьем, и проследила бы письмо вплоть до отправителя, а потом подключили бы высококвалифицированного телепата, достаточно сильного, чтобы пробить дыру даже в мертвой зоне вокруг Вашингтона. А если учесть и Институт Райна… Короче говоря, было бы полным безрассудством посылать письмо. Ну, а теперь…
Я кивнул. Все, что он сказал, было правдой, но от этого не стало легче.
— А с другой стороны, — продолжил он более весело, — взгляни на нас, Стив, иначе и скажи мне, дружище, где ты, в конце концов, очутился?
Я воззрился на него. Филипп смеялся с чувством превосходства. Я посмотрел на Мариан. Она чуть улыбалась. Катарина казалась довольной. Наконец до меня дошло.
— А, конечно, здесь.
— Ты очутился здесь без всякого письма, не оставив за собой никаких подозрительных следов. Ты не исчез, Стив. Ты исколесил по собственному почину вдоль и поперек всю страну. Где ты был и что ты делал, это твое дело, и никто не будет поднимать шума и устраивать погоню. Пусть на это ушло больше времени, но зато надежней. — Он широко улыбнулся и продолжил: — И если тебе захочется найти здесь приют, вспомни, что ты показал себя способным, полным сил и решимости сыщиком.
Он был прав. И, конечно, если бы я попытался проследить за письмом раньше, то оказался бы здесь куда скорее.
— Ладно, — проговорил я, — так что мы будем теперь делать?
— Мы пойдем дальше, дальше и дальше, пока не добьемся своего, Стив.
— Своего?
Он спокойно кивнул.
— Мы будем работать, пока не сделаем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка на земле такими же суперменами, как и мы.
— Кое-что я узнал у Маклинов, — кивнул я.
— Тогда это не будет для тебя таким уж большим потрясением.
— Да, не будет. Но остается еще много пустых клеток. А основную мысль я усек. Дипломант Фелпс и его Медицинский Центр стремятся использовать свое общественное положение для создания ядра тоталитарной власти или иерархии… А вы в Убежище стремитесь скинуть Фелпса, потому что не хотите жить под гнетом каких-то наместников Бога, королей, диктаторов или царствующей династии.
— Правильно, Стив.
— Ладно, но катились бы вы лучше ко всем чертям!
— Ну нет, старина, ведь ты же хотел стать мекстромом? И даже несмотря на хватку и положение, тебе же обидно, что ты не можешь.
— Ты прав.
Филипп задумчиво кивнул.
— Давай немного пофантазируем, вообразим, что человек ничего не может поделать с Мекстромовой болезнью. Таков один из старейших приемов научно-фантастического сюжета. Какая-то катастрофа обрушилась на Солнечную систему. Будущее Земли уничтожено, а у нас есть только один космический корабль, способный вывезти куда-нибудь в безопасное место всего сотню людей. По какому принципу их выбирать?
Я пожал плечами.
— Поскольку мы фантазируем, думаю, что выбрал бы наиболее здоровых, наиболее развитых, наиболее надежных, наиболее…
Я мучился, придумывая новую категорию, потому что думал о другом.
— Здоровых, а все остальные займутся подготовкой к вознесению на небеса, и как ты объяснишь какому-то Вильбуру Зилчу, что Оскар Хозенфейфер умнее и здоровее и, во всяком случае, более жизнеспособен; может, у тебя это получится, но в конечном счете все равно Вильбур Зилч прикончит Оскара Хозенфейфера. Зилчу терять нечего, не важно, схватят его или нет, но он испытает чувство удовлетворения, что остановил парня, который добился того, чего ему не удалось добиться честным путем.
— Так какое это имеет отношение к Мекстромовой болезни и суперменам?
— В тот день, когда мы возвестим, что можем «лечить» Мекстромову болезнь и делать из бывших безнадежных больных настоящих суперменов, поднимется большой скандал, и каждый будет требовать той же обработки. Нет, скажем мы им, мы можем вылечить только больных. Тогда некоторые умники встанут и провозгласят, что мы утаиваем информацию. В это поверит достаточно народа, чтобы добро обернулось для нас злом. Заметь, Стив, мы — абсолютно безвредны, но, возможно, нас даже убьют. Нас разорвут на куски толпы разгневанных обывателей, которые увидят в нас угрозу своей безопасности. Ни у нас, ни у Фелпса из Медицинского Центра пока не хватает надежных людей.
— Допустим, тогда встанет вопрос: как быть со мной?
— Согласись, что мы не в состоянии двинуться вперед, пока не узнаем, как привить космическую чуму здоровой ткани. Нам нужны обыкновенные люди в роли подопытных свинок. Смог бы ты совершить для людей земли такое благодеяние?
— Если согласишься, Стив, — сказала Мариан, — ты войдешь в историю наравне с Отто Мекстромом. Знаешь, ты можешь стать поворотным пунктом в развитии человеческой расы.
— А если я погибну?
Филипп Харрисон окинул меня тяжелым оценивающим взглядом.
— Стив, провала быть не может. Мы будем пытаться снова и снова.
— Приятная перспектива. Старая морская свинка Корнелл справила уже свое шестидесятилетие, а эксперимент продолжается.
Катарина наклонилась вперед, глаза ее сверкали.
— Стив! Ты только попробуй! — воскликнула она.
— Тогда зовите меня героем поневоле, — сказал я скучным голосом. — И велите, чтобы обреченному естествоиспытателю устроили сердечный прием. Я подозреваю, что в этом доме найдется выпить.
Виски оказалось достаточно, чтобы привести молодого естествоиспытателя в почти бессознательное состояние. Вечер прошел в обильных излияниях, легких шутках. Главную тему старательно избегали. Виски было хорошим. Я пил его не разбавляя и набрался до того, что меня на руках отнесли на кровать.
Я проснулся около трех часов утра с сильным желанием узнать, что происходит в нижней комнате. Конечно, я сопротивлялся, но кто же устоит перед таким соблазном.
Внизу, в жилой комнате, Катарина плакала в объятиях Филиппа Харрисона. Он нежно обнял ее одной рукой за тонкую талию, а второй рукой тихо гладил ее волосы. Я не стал изучать их беседу, но ошибки быть не могло.
Когда он что-то сказал, она отодвинулась и взглянула на него. Потом ее голова качнулась, как бы говоря «нет», и она глубоко вздохнула перед новыми рыданиями. Она уткнулась ему в шею и заплакала. Филипп на миг прижал ее к себе, потом отпустил и достал носовой платок. Он осторожно вытер ей глаза и что-то говорил, пока она не затрясла головой, словно смахивая слезы и горькие мысли. Видно, он зажег две сигареты и подал одну ей. Потом они прошли к дивану и сели, прижавшись друг к другу. Катарина нежно наклонилась к нему, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Она расслабилась, и хоть не выглядела счастливой, но почувствовала себя уютно в присутствии этого сильного человека.
Черт дернул меня заниматься прощупыванием! Я погрузился в сон, заполненный странными кошмарами, пока они оставались внизу. Если честно, я даже хотел забыться, потому что не хотел бодрствовать и следить за ними.
Как бы ни были ужасны мои кошмары, они все были лучше реальности.
О, как я был дьявольски горд, когда блестяще раскрыл главный секрет Убежища. И вдруг понял, что не знаю и одной двенадцатой правды. У них была сеть хайвэев, перед которой Департамент Дорог и Хайвэев казался мелкой второразрядной политической организацией.
Я раньше думал, что люди хайвэя селились только вдоль главных артерий, проходящих через их перевалочные базы. В действительности их система охватывала всю страну от края до края. Нити тянулись из Мена и Флориды на главный магистральный хайвэй, который бежал через все Соединенные Штаты. Потом с главным хайвэем встречалась разветвленная сеть Вашингтона и Южной Калифорнии. Чуть меньшие линии обслуживали Канаду и Мексику. Гигантская магистральная ветка от Нью-Йорка до Сан-Франциско имела одно большое ответвление. Толстая линия отходила к местечку в Техасе с названием Хоумстид. Хоумстид, штат Техас, был громадным центром, перед которым Медицинский Центр мистера Фелпса казался не более деревни Тини-Вини.
Мы поехали в машине Мариан. Мой взятый напрокат автомобиль вернули, конечно, хозяевам, а мой собственный шарабан должны были перегнать после того, как приведут в порядок. Так что вряд ли я окажусь в Техасе без личного транспорта. Катарина осталась в Висконсине, потому что она была еще слишком молодым и зеленым мекстромом и не знала пока, как вести себя так, чтобы ни у кого не возникло подозрений и не раскрывались рты при виде ее сверхмощного тела.
Мы поехали по хайвэю в Хоумстид с грузом мекстромовой почты. Путешествие прошло без приключений.
