Легко понять мои чувства, когда я узнал об этой катастрофе. Откровенно говоря, прежде всего я подумал о своих личных интересах. Если Коджа умрет, его сокровища попадут к следующему по влиятельности вождю, артроподу по имени Гамчан. И если Коджа обращался со мной пусть и не ласково, то, по крайней мере, не зло, Гамчан же часто в моем присутствии и в присутствии Коджи вслух замечал, что я вовсе не диковинка, а отвратительная помесь — он упоминал названия двух рас, которые я до того не слышал, — «внебрачный ребенок занадарского пирата и ку тад», вот как он выразился.

Я понял, что Гамчан завидует Кодже и стремится таким образом обесценить главное сокровище — меня. Коджа не обращал внимания на эти замечания завистливого Гамчана, который в звании и доблести много уступал ему, хотя в иерархической лестнице ятунов занимал следующее за Коджей место. Но у меня не было иллюзий, какого обращения ожидать, если я буду настолько несчастлив, что попаду в руки Гамчана.

Помимо вопросов моей личной безопасности оставался еще мой долг Кодже, который не только спас меня от ятриба, но и кормил и дал убежище в своей свите. Поэтому я стал расспрашивать Суджата о ранах Коджи.

На мои вопросы Суджат только пожал плечами, вернее, дернул надбровными антеннами, что у ятунов равнозначно пожатию плечами. Я понял, что воины-ятуны не заботятся о своих раненых. Тут опять проявляется и недостаток — отсутствие эмоций, и достоинство. Потому что у земных варваров, таких, как монголы, например, раненых убивают. А тут, по крайней мере, товарищи не стали убивать Коджу, просто оставили его умирать.

Среди имущества Коджи было несколько тапторов. Это странные птицы, которых танаториане используют для езды верхом. Они размером с земную лошадь или даже чуть больше. Подобно земным лошадям, у них четыре ноги, изогнутая шея, на них ездят в седле и управляют уздой. Но тут сходство с лошадью кончается. Таптор — четырехногая бескрылая птица со шпорами на ногах. У основания черепа у них жесткий воротник из перьев, почти как лошадиная грива. Головы совсем не похожи на лошадиные, с острыми желтыми клювами попугаев и сверкающими глазами с яркими оранжевыми зрачками, окруженными черной радужной оболочкой; глаза злобные и свирепые. Эти птицы-лошади с большим трудом поддаются приручению и никогда не становятся абсолютно послушными, хотя в конце концов начинают узнавать своего хозяина и соглашаются нести его на себе. Но горе незнакомцу, который попытается сесть на них!

Прихватив чистую ткань и сосуд с водой, я пошел в помещение, где в стойлах содержались тапторы Коджи. Сердце мое билось в горле, и я сильно нервничал. Я много раз кормил и поил этих тапторов и знал, что они меня узнают. Но другой вопрос, позволят ли они сесть на себя.

Суджат с любопытством последовал за мной.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

— Помочь Кодже.

— Но Коджа ранен.

Его слова звучали так, будто он сказал: «Коджа мертв».

Я перебрался через решетку загона и, пощелкивая, приблизился к одному из тапторов, который всегда был настроен ко мне дружелюбно.

— Раны излечиваются, — заметил я.

Суджат дернул антенной.

— Какое это имеет значение? — равнодушно спросил он.

— Для тебя никакого, но для меня имеет, — ответит я. — В этом разница между твоим племенем и моим, Суджат.

Я надел на таптора седло; он беспокоился, но слушался. Потом, набравшись смелости, осторожно сел на него, все время с ним разговаривая. Он смотрел на меня своими широкими круглыми птичьими глазами, но не сердился. Я успокоился.

— Где Коджа? — спросил я.

Суджат описал место; я решит, что найду его без труда.

По моей просьбе Суджат открыл ворота загона, и я повел таптора по узкой полоске вытоптанной земли, которая между палатками ведет к южным воротам лагеря. Полдень, воинов почти не видно, они обедают в своих палатках. Но всюду множество слуг, они смотрели на меня со спокойным равнодушием, хотя человек на их месте изумится бы, увидев другого человека верхом на свирепом тапторе.

Я ожидал, что придется спорить с охраной у ворот, но ничего подобного. Меня окликнул один из стражников.

— Куда ты, Джандар? Ты знаешь, тебе не разрешается выходить из лагеря.

Следует объяснить, что на танаторском произнести мое имя — Джон Дарк — затруднительно. На этом языке звучит Дзандар или Джандар. После нескольких тщетных попыток поправить произношение я сдался. И с тех пор для обитателей Танатора стал Джандаром.

— Хочу помочь вождю Кодже, — ответил я.

— Но он ранен!

— Поэтому ему и нужна моя помощь.

Стражник находился в замешательстве. Высокое неуклюжее существо, свет блестел на его серебристо-сером хитиновом щитке, он стоял в нерешительности, держа руку на рукояти меча.

— Но Коджа, наверно, уже мертв, — сказал он. — А по его приказу ты не должен выходить за пределы лагеря.

— Но если Коджа мертв, его приказы не имеют силы, — ответил я.

И, не дожидаясь ответа, но и не торопясь, проехал мимо него, оставив в полном недоумении. Он продолжал думать, как ему поступить.

Я ехал почти час, пока не добрался до места, где упал Коджа. Я увидел несколько мертвых артроподов и по незнакомым знакам на тораксе понял, что это воины враждебного клана.

Коджа, по-видимому, отполз на некоторое расстояние и теперь лежал, прислонившись к колючему стволу дерева сорад. Сорад — большая редкость в джунглях Танатора, у него не черная древесина и алая листва, а наоборот — алая древесина и черная листва. Я знал, что ятуны ценят все редкое, а уникальные предметы у них пользуются почти сверхъестественным поклонением. Несомненно, редкость дерева сорад для Коджи была утешением, и потому он с трудом подполз к этому дереву. И теперь лежал расслабившись, с невидящими глазами, ожидая смерти, но утешаясь присутствием такой редкости.

Когда я приблизился и спешился, он открыл глаза.

— Джандар, почему ты здесь? — негромко спросил он, когда я наклонился, осматривая его раны.

— Чтобы помочь тебе, — ответил я.

Он получил сильный удар в грудь. Лезвие вражеского меча-хлыста разрубило хитиновый щит, и он потерял много телесной жидкости. По краям этой ужасной раны виднелись пузырьки пены бесцветной маслянистой жидкости, остро пахло муравьиной кислотой.

Коджа соображал быстрее, чем большинство представителей его расы. Но для его образа мыслей было невероятным, что одно существо может помочь другому в этом мире, где все находятся в состоянии безжалостной войны друг с другом.

— Почему ты хочешь помочь мне? — спросил он, когда я начал обрабатывать его раны.

Обмакнув ткань в воду, я, как мог, очищал раны и ответил как можно равнодушнее:

— Потому что ты спас меня от клыков ятриба. Потому что ты дал мне еду и убежище в мире, где все мне было незнакомо. И потому что ты хорошо обращался со мной.

— Это факты, а не причины, — возразил он.

— Ну что ж. Если тебе нужна причина…

Тут я заколебался. В словаре ятунов нет таких слов, как «дружба» или «жалость». Ближе всего подходит слово «ухорц», которое приблизительно можно перевести как «долг».

— Потому что у меня перед тобой ухорц.

— Ухорц?

— Да. А теперь, пожалуйста, помолчи. Мне нужно плотнее стянуть края раны и перевязать ее, чтобы зажило.

Так или иначе мне удалось доставить Коджу в лагерь, хотя пришлось двигаться очень медленно, чтобы от скачущих движений таптора рана не открылась вновь и Коджа не потерял бы еще жидкости. Я шел пешком, ведя птицу-лошадь за узду, а Коджа ехал в седле, качаясь от слабости. Я шел как можно медленнее, чтобы избавить Коджу от боли, но, думаю, в пути он раз или два терял сознание. Но я, предвидя это, привязал его к седлу полосками той влажной ткани, которой очищал рану.

Я беспрепятственно вошел в лагерь. Стражники молча смотрели, как я провел мимо них таптора, но не пытались помешать мне. Пока Коджа жив, он могучий и авторитетный вождь, обладающий большой властью; если он умирает, они остаются совершенно равнодушными. Так как я вернулся в лагерь и не попытался убежать, стражников не обвинят в том, что они дали мне возможность уйти.

Мы с Суджатом уложит Коджу в постель. Постель ятунов напоминает гнездо; с человеческой точки зрения оно дьявольски неудобно, но для ятуна вполне приемлемо. Коджа впал в сон, похожий на транс, и я не пытался разбудить его, даже для того, чтобы накормить.

Следующие несколько дней он почти непрерывно спал. Так как Суджат проявлял полное равнодушие к состоянию здоровья своего хозяина, я ухаживал за воином сам. Дело несложное. Артроподы не знают фармакологии, у них нет ни растворов, ни мазей — вообще никаких лекарств, с помощью которых можно было бы лечить рану. Я мог лишь раз в день менять повязку и следить, чтобы под рукой были свежая вода и еда, если он проснется и захочет есть и пить.

Несколько раз за эти дни к палаткам Коджи подходил Гамчан и требовал, чтобы его впустили. Каждый раз я отвечал ему, что хозяин спит и приказал не тревожить его. Он, казалось, не знал, что делать со мной: я вдруг стал сам собой распоряжаться. Он несколько раз спрашивал, жив ли Коджа; каждый раз я спокойно отвечал, что Коджа жив. Гамчан уходил, недовольный, ворчащий, и с каждым разом все труднее было не пускать его.

Я не боялся Гамчана: к этому времени я уже сознавал разницу в физической силе между этими насекомоподобными существами и человеком. Но мне не хотелось открыто нарушать законы племени ятунов и затевать рискованную вражду между «имуществом» — мною — и вождем Гамчаном.

Постепенно рана затягивалась. Образовался свежий хитин, соединяя края раны. Коджа проснулся и потребовал пищи. Он был очень слаб, но поправлялся. Он спросил, кто за ним ухаживал, и я объяснил, что делал это сам. Он ничего не ответил, но я заметил, что он задумчиво смотрит на меня.

К концу второго месяца моего пребывания в племени ятунов пришел приказ готовиться к возвращению в тайную долину. Коджа, который к этому времени вполне оправился, однажды вечером, незадолго до свертывания лагеря, пришел ко мне в палатку. В руке он держал сверток и меч-хлыст.

— Надевай, Джандар, — серьезно сказал он.

Я с любопытством развернул сверток, в нем оказалась одежда: кожаная куртка с высоким воротником, открытой грудью и короткими рукавами. Она явно предназначаюсь для существа с человеческой анатомией. Куртка длиной до бедра. Кроме того, короткие брюки и ботинки со шнуровкой, завязывавшиеся на лодыжках.

— Что это такое, Коджа?

— Эту одежду носят похожие на тебя существа, — спокойно ответил он. — Я всегда гадал, зачем она им, но, понаблюдав за тобой, понял, что твое тело не защищено, как наше, и эта одежда изобретена, чтобы защищать его от колючек в джунглях.

— Очень внимательно с твоей стороны. Значит, клан будет проезжать через джунгли?

— Клан пойдет по холмам в горы, — ответит он. — Но для тебя будет безопаснее в джунглях.

Я понял, что он имеет в виду, и пульс мой участился.

— Ты разрешаешь мне бежать?

— Да. Возьми для защиты этот меч. А вот здесь еда. Как только стемнеет, выходи из палатки и постарайся незаметно добраться до ворот лагеря. Если тебя кто-нибудь остановит, скажи, что выполняешь приказ вождя Коджи.

Он повернулся, открыл клапан палатки и ушел бы без лишних слов, но я его остановил.

— Почему ты это делаешь, Коджа? — спросил я.

Он повернулся и долго молча смотрел на меня. Во взгляде его не было никаких эмоций; жесткая блестящая каска головы не позволяла выразить что-либо, а в резком металлическом голосе тоже не было чувств. Но слова его прозвучали значительно:

— Я хочу, чтобы ты знал: воин-ятун тоже сознает ухорц, — просто сказал он.

И вышел.

Так я покинул лагерь племени ятунов, где провел в плену первые два месяца на Танаторе.

Выйти из лагеря оказалось нетрудно, так как уже наступала ночь. Светила только одна луна, зеленый Оровад, и в суматохе приготовлений к свертыванию лагеря никто не обратил внимания на маленькую человеческую фигуру, которая неслышно скользила от тени к тени, пока не оказалась вдали от лагеря.

Мне предстояло в одиночку соприкоснуться с загадочными ужасами танаторских джунглей, но я не боялся. Я одет и вооружен, на спине у меня мешок с провизией. Я не знал, куда направиться, но был доволен уже тем, что свободен и могу идти куда захочу. Если бы я знал, в каком направлении находятся Ворота Между Мирами, я пошел бы туда, но я этого не знал, а решение Коджи отпустить меня на свободу было таким внезапным, что я не догадался спросить его.

Я добрался до джунглей еще до восхода второй луны, розово-красного Имавада, и вступил в них. Два дня и две ночи я двигался по бездорожью, не представляя себе, куда иду. Я не знал даже направления. Должен объяснить, что на Танаторе — тогда я не знал, какой именно из спутников Юпитера Танатор, — солнце настолько далеко, что кажется просто яркой звездой. Поверхность планеты джунглей получает немного прямого солнечного освещения. Мне так и не удалось установить, каков источник света, озаряющего Танатор, но я подозреваю, что это свет, отраженный от гигантского диска Юпитера, а также свет, отраженный тремя лунами, которые почти постоянно висят в небе.

Но я наблюдал также любопытный феномен. Орбиты главных спутников Юпитера бесконечно сложны, и временами на небе Танатора бывает только одна луна. Странно, но это не уменьшает количество дневного света. Свет остается постоянным, независимо от количества лун и от того, виден ли гигантский диск Юпитера. Я часто гадал, не является ли этот свет следствием какого-то эффекта в верхних слоях атмосферы; я уже упоминал, что небо на Танаторе странное: оно постоянно подернуто золотистой туманной дымкой. Возможно, освещение поверхности связано с воздействием радиации на этот верхний слой, который должен состоять из неизвестного газа, покрывающего пригодный для дыхания воздух Танатора. Возможно, это эффект, аналогичный свечению инертного неона, когда через него проходит электричество. Вы, конечно, знакомы с неоновыми надписями — этим действенным средством рекламы: в стеклянных трубках находится инертный газ; когда через него пропускают электричество, он загорается. Возможно, верхние слои атмосферы Танатора состоят из неона или аналогичного газа, который подвергается бомбардировке электрическими частицами.

Но это только один из многих нерешенных вопросов, которые ставили меня в тупик за время моего плена.

Я часто думал о том, где нахожусь. Астрономия всегда интересовала меня, я хорошо запоминаю числа, и у меня почти фотографическая зрительная память, поэтому я сумел вспомнить очень много сведений о Солнечной системе, у меня возникли некоторые соображения.

Очевидно, я нахожусь на одном из двенадцати спутников Юпитера. Вряд ли это две ближайшие к Юпитеру планеты — Марс и Сатурн. Марс на триста миллионов миль ближе к Солнцу, чем Юпитер, и этот великан не казался бы в его небе таким огромным. Кроме того, у Марса всего два спутника, а у этого по крайней мере четыре.

По аналогичным причинам это не может быть и Сатурн. Сатурн значительно дальше от Солнца, примерно на четыреста миллионов миль.

Единственные тела, в небе которых Юпитер будет казаться таким огромным, — это сами спутники Юпитера. Я вспомнил, что некоторые из них достаточно велики: Ио, второй спутник, считая от Юпитера, свыше двух тысяч миль в диаметре, чуть меньше земной Луны. Европа, следующий спутник, — чуть меньше, а Ганимед, четвертый по счету, с диаметром в три тысячи миль, вероятно, самый крупный спутник в Солнечной системе. У пятого спутника — Каллисто — диаметр примерно в две тысячи семьсот миль. Спутники за орбитой Каллисто: Гестия, Гера, Деметра — все исключительно маленькие, с диаметром от восьми до десяти миль. Эти три луны я могу не принимать во внимание. А четыре самых далеких спутника Юпитера: Адрастея, Пан, Посейдон и Аид — также можно исключить из-за небольшого размера и обратной по направлению орбиты. Отсюда следовало явное и очевидное заключение. В небе между Танатором и его гигантским центром притяжения видны три больших луны и одна маленькая. Это должны быть четыре самых близких к Юпитеру спутника: Амальтея, ближайший, Ио, Европа и Ганимед. Отсюда я заключил, к собственному удовлетворению, что Танатор — это Каллисто!

Но если это правда, как может тяготение Танатора быть равным земному? Диаметр Земли в районе экватора 7 927 миль, то есть почти в три раза больше, чем у Каллисто. Кажется естественным, чтобы на Каллисто тяготение было втрое слабее, чем на Земле, однако это не так.

И как может такой маленький мир удерживать атмосферу? Луна лишь немного меньше Каллисто, но ее тяготения совершенно недостаточно, чтобы удержать густую атмосферу, такую, какой я дышу уже два месяца. Найду ли я когда-нибудь ответ на эти загадки?

До сих пор я не перестаю удивляться разнице между тем, каким должен быть спутник Юпитера и каков он есть в действительности.

Все, что установили земные астрономы об условиях на других планетах, свидетельствует, что Каллисто должен быть мертвым, замерзшим, безвоздушным миром острых вершин и аммиачного снега. Но я иду через джунгли, прекрасные в своем грозном великолепии, окрашенные в самые разные яркие цвета и кишащие экзотической жизнью.

И я так и не разрешил эту загадку.

На третий день свободы мое внимание привлекли близкие звуки схватки.

Мне повезло: за все время путешествия через эти черно-алые джунгли я ни разу не встретился с опасными хищниками, которыми кишит эта планета. Отчасти дело и впрямь в удаче, но отчасти это и действие крема, приготовленного артроподами. Этот крем, вытяжка из различных трав, обладает способностью защитить путника от нападения ятриба. Хотя мое обоняние запах этой мази не воспринимает, очевидно, ятриб его не переносит.

Охотники-ятуны используют эту мазь, чтобы отогнать ятрибов, когда загоняют зверей, называемых вастодонами. На них охотятся из-за сочного мяса. Ятриб, не колеблясь, нападает и на охотников-ятунов; обычно он лежит, затаившись, пока охотники загоняют добычу, а затем неожиданно нападает. Поэтому мазь — необходимая принадлежность этих охотничьих экспедиций, и я прихватил ее с собой и постоянно смазывал руки и ноги.

Я прорвался сквозь стену листвы на небольшую поляну, и удивительное зрелище открылось моим глазам: в одном конце поляны рычащий зверь, готовый к прыжку; лицом к хищнику, прижавшись спиной к стволу дерева, безоружная, стоит молодая прекрасная женщина… И я убедился, что джунгли Танатора действительно населены подобными мне человеческими существами!