ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Стас еще раз проверил ремешки портупеи на голове Лобастого. На них камера, передатчик, аккумулятор, наушник. На затылке кармашек для небольшого груза. Сейчас не пустой. Все крошечное — но все равно многовато для крысиной головы. Даже такой хорошей, как у Лобастого. Все же главное ее достоинство не в размере, а в содержимом…
Но тут уж никуда не денешься. Другого выхода нет.
— Нормально?
Лобастый мотнул мордой.
— Скалолазку берешь с собой, будет прикрывать. Понял?
Еще один кивок. Да, этот умник прекрасно понимал не только стандартный боевой язык.
Стас вытащил из рюкзака планшетку. Оживил ее, согласовал работу передатчика, встроенного в планшетку, с тем, который на виске Лобастого.
В уголке экрана появилось изображение с камеры. С уровня крысиной морды собственный силуэт казался большим, как гора. Огромная черная тень… Этакий всемогущий крысиный бог.
— Пошли, умник-разумник.
Стас взял Лобастого на руки, залез на стол, на стул. Поднес крысу к дыре воздуховода.
— Давай!
Лобастый нырнул внутрь. По алюминию застучали коготки. На экране планшетки запрыгали тени…
Где-то там, далеко в воздуховоде, заскрежетало. Тихо, но быстро и размеренно. Как ножовкой по металлу.
Это Скалолазка добралась до выхода из воздуховода — и путь ей преградил вентилятор кондиционера. Но что такое хлипкие алюминиевые лопасти для тварюги, способной вскрывать зубами и консервные банки, и днища машин?..
Стас положил планшетку на стол, подошел к окну и отогнул планку жалюзи.
Охранники уже осмотрели двухэтажный дом. Бавори со свитой шла дальше, обходя плац по краю. Миновали стойло, второе.
Остановились. Следующий дом был одноэтажный и длинный, почти как стойла, но с большими окнами. Одно из них светлое, на подоконнике не то чахлые цветочки, не то разросшиеся кактусы… Явно для людей.
Баскеры окружили дом, охранники взошли на крыльцо. Повозились с дверью, отпирая, ушли внутрь, в доме зажглось второе окно, тут же третье…
Так. Сколько есть времени?
Бавори со свитой обходит плац по кругу, против часовой стрелки. До этого дома дойдет почти в самом конце, миновав восточную сторону и обойдя плац с севера. Стойла пропускает… Значит, их выкидываем. Считаем этот одноэтажный, который уже начали осматривать, и еще вон те и те…
А потом они пойдут сюда.
Если минут по пять на каждый дом, плюс прогулка по кругу… Минут тридцать. В самом лучшем случае.
Не густо. Стас отпустил планку и вернулся к планшетке.
На темном экране в центре расплывалось серое пятно. Медленно, но верно светлея и увеличиваясь.
Вдруг обрело четкие края — и налетело…
Словно бы проглотило — и мир уже стал другим. Не светлое пятно, наплывающее из темноты, а что-то голубоватое, в котором темная земля, летящая навстречу. Ударило, изображение подскочило, задрожало, метаясь туда-сюда…
Пальцы невольно вцепились в планшетку, словно могли так удержать камеру и смягчить удар.
Спокойно, спокойно…
Разжал пальцы, стиснувшие края планшетки. Спокойно. Вся главная работа еще впереди.
На экране, мелко подрагивая в такт крысиному бегу, скользила земля. Серое небо справа, темная стена слева, внизу черная земля. Впереди — голубоватая полоса, там, где между двумя домами с площади прорывался свет. Полоса быстро плыла навстречу.
Стас вытащил из бокового отсека планшетки гарнитуру. Растянул дужку, соединяющую микрофон и наушник, нацепил ее на ухо.
Будем надеяться, что когда Лобастый плюхнулся из сломанного вентилятора вниз, у него не вылетел из уха наушник. И не порвался проводок, ведущий к наушнику от крошечного передатчика, смонтированного на затылке…
— Лобастый?
Изображение на экране замерло.
Потом Лобастый сообразил, что это лишь проверка. Тихо пискнул, снова заработал лапами, камера поплыла вперед. Затормозила. Слева, там, где темный угол здания обрывался в голубоватую полосу, от темноты отделился крысиный нос. Уши, морда…
Скалолазка заглянула за угол. Тихо пискнула и пулей пролетела светлый участок. И тут же изображение рвануло следом за ней. Налетел голубой свет… Тело само собой опять напряглось. Поджался весь — словно сам бежал там, а не смотрел глазами Лобастого…
Уже в темноте.
Проскользнули за стеной стойла. Снова светлая полоса, еще один дом, опять длинное стойло…
— Правее! — скомандовал Стас.
Но Лобастый и Скалолазка и сами отдалялись от стен.
Дома шли вокруг площади, обходя ее с юга. Если прижиматься к стенам, то получится круг. А надо туда, на юг. Откуда прибегали охранники.
Синеватые отблески остались позади. На едва сереющем сверху небе мелькнула черная полоса, еще одна…
На миг показалось, будто очутился в лесу — но это всего лишь голые прутья кустов. С крысиной высоты.
С человеческим ростом можно было бы подняться над всем этим и увидеть, куда бежать, как далеко идут кусты… Но с высоты Лобастого это не кусты, а дремучий лес. И кажется, что раскинулся он до конца света. Можно бежать и бежать, и черные прутья-ветви так и будут мелькать над головой… А Бавори уже, наверно, покончила с тем домиком.
Стас оторвался от планшетки. Отвернулся, нашел взглядом белое пятно — опять на подоконник забралась, паразитка, в щелочку пытается высмотреть, что там! — отвел от губ дужку микрофона и позвал:
— Белоснежка! — похлопал себя по ноге.
Белое пятно метнулось с подоконника к столу, еще прыжок — и Белоснежка вспрыгнула на колени. Разлеглась на бедре, как кошка.
Стас почесал у нее за ушами. Запустил пальцы в шерсть. Не такая длинная и густая, как у кошки, но зато куда шелковистее…
Осталась, упрямица. Приказ не выполнила, но… Не потому, что перестала считать хозяином. Наоборот.
Просто поняла не так. Вообразила черт знает что… Решила, что раз приказано не возвращаться, то все. Последнее расставание. Последний приказ.
И сделала свой выбор. Осталась.
Стас повел по теплому боку. Упругое тельце подалось навстречу пальцам, принимая ласку.
Верная, стервочка беленькая. Пижонка, своенравная, заносчивая, но верная, прелесть…
Прутья-ветви расступились, мир повернулся направо — и впереди замерцали лужи-зеркала. Дорога. А вдали, метрах в ста, светлые окна.
Маленький домик впритык к дороге. Будем надеяться, это оно и есть…
Стас подцепил Белоснежку под живот, чтобы не свалилась, и встал. Шагнул к окну, поднял планку жалюзи.
Ч-черт… Бавори и охранники шагали уже к следующему дому.
Это значит, осталось минут двадцать. От силы. А Лобастому и Скалолазке еще…
На экране планшетки дорога неслась навстречу, мелькали брызги. Домик быстро рос. Надвигался, нависал, уходя куда-то высоко-высоко, как небоскреб…
Скалолазка уже у двери. Попыталась подцепить дверь коготками — в щелку, за торец.
Нет. Дверь плотно закрыта.
Ничего…
Крыса, конечно, не дог, чтобы встать на задние лапы и просто нажать на ручку, почти по-человечески. Но открыть дверь может.
Скалолазка подпрыгнула, зацепилась за ручку сначала передними лапками, а через миг и задними, обвилась хвостом. Прильнула, повисла.
Ручка медленно пошла вниз.
— Лобастый…
Но Лобастый и сам все знал.
Снизу вынырнула его лапка. Подцепила когтями, потянула — и дверь медленно, но все же пошла.
В темноте появилась голубоватая щель. Надвинулась — и обхватила, дверь пропала где-то позади. Лобастый уже скользнул внутрь.
Маленькая комнатка, впереди открытая дверь, за ней голубоватый свет. И тишина. Лишь теперь, когда привычный шелест дождя пропал, оставшись на улице, — лишь теперь заметно, что он был не таким уж тихим. Сквозь приоткрытую дверь шуршали капли…
— Артем, ты?
Сбоку мелькнула Скалолазка, тут же растворившись в тени.
И тут же тени надвинулись, принимая в себя. Лобастый шмыгнул за Скалолазкой.
— Ампула… — приказал Стас. Невольно перейдя на шепот, словно крошечный наушник мог донести голос до кого-то еще, кроме Лобастого. — Дави ампулу…
В темноте мелькнули лапки Лобастого, мелькнула морда Скалолазки, пропала куда-то вбок.
— Кто там? — снова донеслось из комнаты. Теперь голос был не столько удивленным, сколько озабоченным.
И тихо, тихо-тихо, едва слышно зашипело где-то справа…
В дальней комнате зашуршало. Заскрипели половицы под тяжелыми шагами.
Из прохода вышел огромный, как гора, силуэт. Прошел к такой же огромной двери.
Выглянул наружу:
— Артем?!
Послушал шуршание дождя, пожал плечами, закрыл дверь и направился обратно…
Но сделал всего три шага. Потом пошатнулся. Раскинул руки в стороны, оперся о стену.
— О, еп…
Поднял левую руку, словно хотел потереть висок — но так и не потер. Рука медленно опустилась. Человек сполз по стене. Встал на колени, потом медленно-медленно опустился на четвереньки.
Закусив губу, Стас слушал.
Человек завалился на бок. Рука отлетела в сторону, костяшки пальцев стукнулись о половицу. Но в комнате было тихо.
— Лобастый, пошел!
Слева проплыло тело — еще минут тридцать с гарантией будет валяться бревном. Навстречу — синий проем. Справа, обогнав, вылетела Скалолазка.
Вот и комната. Одна стена целиком в видеопанелях. Десятки изображений с камер на заборе, несколько с видами плаца… Вон и Бавори. Возле двухэтажного дома, залитого светом как новогодняя елка. Все окна ярко освещены — охранники внутри, проверяют.
По центру комнаты длинный операторский стол на три рабочих места. На нем еще несколько мониторов. Два в центре работают.
— Стол!
Мир дернулся вверх — Лобастый присел. Тут же рванул вниз — Лобастый прыгнул.
Коготки клацнули о столешницу. Прямо перед клавиатурой.
— Подними морду. Еще! Правее! Стоп!
Вот так. Можно рассмотреть, что на экране монитора.
Слава Магомету, Будде и Аллаху! Менюшки знакомые до боли. То ли та же самая программа, что стояла четыре года назад на старой ферме — “Теща”, то ли одна из ее свежих версий. Слава богу!
Разбираться не надо. Десяток ударов мышкой, и всех дел. Или пальцами по тачпэду…
Одна беда — руку к тачпэду того компьютера не протянуть. И Лобастого работе с компьютерной мышкой не научить. Хороши крысиные лапки, но с человеческими пальцами им не сравниться… Ладно!
— Морда вниз!
Клавиатура. Вон и клавиша “Tab”.
— Влево, край предмета!
Камера поехала вправо — Лобастый послушно засеменил по краю стола.
— Стоп!
Камера замерла над левым краем клавиатуры.
— Подними лапу. Лапу вперед.
Откуда-то снизу из-под камеры выпросталась лапка. Сверку серая, поросшая шерстью, а дальше — розовая. Почти как человеческая, только уменьшенная и без большого пальца.
— Еще вперед. Еще. Теперь быстро нажать и убрать. Давай!
И когда Лобастый ткнул в клавишу табуляции, Стас громко и четко произнес:
— Таб!
Лапка нерешительно замерла в воздухе. Камера мотнулась влево-вправо — Лобастый огляделся. Но ничего подозрительного не заметил. Снова поглядел на клавиатуру.
Ну, ясно. Не понял, в чем дело. Команду “таб!” слышит впервые.
Но это поправимо. И довольно быстро. На то он и Лобастый…
— Новая команда. Запомнить.
Стас облизнулся. Хотелось говорить громко и быстро, но нельзя.
Только не нервничать! Это передается интонациями голоса. А что может быть хуже для процесса обучения, чем невнятная тревога? Заставляющая зверя думать не над задачей, а соображать, что вообще творится вокруг, отчего это хозяин хмурится.
А времени и без того в обрез.
Может быть, даже меньше…
Поэтому — очень спокойно. Как ленивая беседа под августовским солнышком между шуршащими на ветерке березками… Вот так же:
— Таб.
Короткая заминка, а потом лапка быстро и точно шлепнула по клавише.
— Молодец. Таб!
Лапка почти выстрелила по клавише.
— Молодец, Лобастый, умница. Теперь лапу вниз и правее. Правее. Быстро нажать и отпустить… Лапка щелкнула по “Control”.
— Конт! Новая команда. Запомнить…
* * *
Через пять минут Лобастый уже резво крутился на клавиатуре. То выстреливая лапкой по “вводу” или “пробелу”, то сразу двумя — по табуляции плюс “контроль” или “альтернатива”.
Щелкал не так шустро, как топчет клаву опытный программист или хорошая секретарша. Но человеку, впервые севшему за клавиатуру, фору даст, и еще какую.
Только дело шло все равно медленно. Чертовски медленно!
Надо следить, что творится на мониторе хомпьютера — того, который на столе сторожки, в сотнях метров отсюда. А Лобастому надо видеть, куда шлепать лапами. Но морда-то у него всего одна, и камера на ней закреплена неподвижно. Постоянно мордой вверх-вниз, вверх-вниз, от монитора к клавиатуре…
И если бы только это. Гулять между полями форм без тачпэда, с одними клавишами управления непривычно. Пока сообразишь, что надо нажать, чтобы перегнать выделение вон оттуда вон туда… А ведь надо еще Лобастому скомандовать, на какие клавиши жать, и не ошибиться. Потому что пока он выполняет команду, экрана не видно.
Все медленно, чертовски медленно…
— Конт и таб! Конт и таб! На экран!
Кажется, прошло уже куда больше десяти минут. Бавори, наверно, уже идет сюда… Надо бы проверить. Метнуться к окну и проверить.
Но что толку, если не успеешь сделать то, что сделать необходимо?
Придет раньше, значит, придет раньше…
А может быть, повезет. Совсем чуть-чуть осталось…
— Таб! Таб! Таб! Длинная! Таб! Таб! Большая!
На экране планшетки рванулись клавиши чужой клавиатуры — здоровые, словно толстенные тома энциклопедии. С высоты Лобастого весь мир совсем другой. Лапки замолотили по клавишам, по табуляции, по пробелу, по табуляции, по вводу…
— Экран!
Быстрее, быстрее!
Почти сделали все, что нужно… Только бы не сейчас! Только бы Бавори закончила осматривать те дома не сейчас! Хотя бы еще минута…
— Альт и таб! Стрелка вниз! Еще! Еще! Еще!
За спиной пискнуло. Белоснежка, как же ты некстати…
— Большая! Экран!
Белоснежка снова пискнула. Требовательнее. Ну чего, чего тебе надо, прелесть?! Видишь же, чувствуешь же, что не до тебя сейчас, красавица…
— Конт и таб! Конт и таб! Экран!
Стас дернулся, почти подпрыгнул на стуле — по ушам ударил громкий, резкий писк. Крысиный крик во всю силу легких, высоко и самого противного для человеческого уха тембра — словно скрип гвоздем по стеклу.
Потому что этот звук и должен нервировать. “Тревога”.
— Таб! Таб! — Стас обернулся.
Белоснежка сидела на подоконнике. Подцепив передними лапами и задрав вверх планку жалюзи, засунув мордочку в щель между планками. И, не оборачиваясь, снова пискнула-крикнула, заставив сморщиться. “Тревога!”
Нет, только не это… Только не сейчас… Почти успели же! Почти успели! Почти!!!
Стас рванулся к окну. Выглянул в щелку — и оскалился.
Беззвучно. Иногда самого крепкого слова все равно слишком мало. Бавори со свитой снова шла по краю площади. Только теперь от дома ее отделяли лишь два стойла. У которых она не задержится. Стас рванулся обратно к столу.
— Экран! Таб! Таб! Большая! Белоснежка снова запищала-заорала. Стас сморщился, но не повернулся. Притянул к губам дужку гарнитуры:
— Теперь уходите! К забору, к подкопу!
Изображение на экране опять дернулось и рванулось навстречу — Лобастый сиганул со стола.
Но смотреть уже некогда. С этой парочкой все. Доберутся, не новорожденные крысята. Теперь пора позаботиться об остальных. Например, о себе.
Стас сдернул с уха гарнитуру, запихнул планшетку в рюкзак. Закинул его на плечо и побежал к выходу из лаборатории, на ходу засовывая вторую руку в плечики рюкзака. Бежать придется быстро, и лучше, если он не будет мотаться и молотить по спине и по углам стен на поворотах.
— Белоснежка! За мной, сударыня!
Выбежал в коридор и рванул еще быстрее изо всех сил помогая себе руками. Даже не думая выставить их перед собой на всякий случай, если вдруг блокиратор не открылся.
Бесполезно.
Если блокиратор не открылся и добраться до гаража не получится, тогда разбитое в кровь лицо будет далеко не самой серьезной проблемой…
* * *
— Поднять! — шепотом скомандовал Стас.
Темноту разрезала голубоватая щель. Крысы подняли ворота гаража.
Дождь то ли прекратился совсем, то ли затих на время. И в этой тишине…
— Surround! Watch!
Часто голос и внешность не совпадают. Иногда за совершенно обворожительным бархатным голосом скрывается нечто чахоточно-востроносое с реденькими волосиками… Или вдруг холеная дамочка, ну просто вылитая гламурная фотомодель, открывает рот — и словно по барабанной перепонке напильником шкваркнули…
Но бывают и исключения. У Бавори голос был такой же рыбьи-холодный, как и внешность.
* * *
Стас подполз под воротами, встал на колени. Ухватился за ворота и прошипел:
— Наружу! Быстро…
На руки упала невыносимая тяжесть, ворота двинулись вниз — но тут, ниже, давили уже не так. Уже можно удержать. А крысам хватит и той щели, что осталась. Серые тени одна за другой метнулись из гаража. Вон и Белоснежка…
Где-то за углом дома зачавкала грязь.
А до кустов не так уж и близко. Метров двадцать, а то и тридцать. В темноте трудно понять…
Из гаража уже больше никто не бежал. Стас медленно опустил ворота — только бы не клацнули о концы направляющих! Поднялся и побежал к кустам — боком, не отрывая глаз от угла.
На площади светилось синим. Здания вокруг площади рубили этот свет на широкие синие дороги, уходящие далеко прочь… До ближайшей такой синей дороги каких-то метров пять. Тень ровная и четкая.
Вспучилась. Два маленьких бугорка. Тут же превратились в два длинных выступа, соединились перемычкой и стали тенью рогатой головы…
Стас рухнул вниз, в холодную грязь.
Из-за угла показался баскер. То ли из-за темноты, то ли из-за ядовитого синего света с площади, но казался он куда больше, чем из окон лаборатории. Может быть, и не полтонны в каждом из них, а килограммов семьсот, а то и еще побольше…
Баскер дошел до середины ворот и встал. Лениво огляделся. На ворота, на стену над гаражом, вокруг… Стрельнул глазами на угол, словно боялся, что за ним подглядывают, и опустился на четыре ноги.
И совершенно по-собачьи зевнул, показав длинный язык.
Стас тихо втянул воздух.
Фу… Кажется, пронесло. Не заметил.
То ли потому, что после яркого света — ив темноту, вот и не видит ни черта, одну смесь разномастных теней. То ли не собирается ревностно следить за домом, ожидая неизвестно кого и неизвестно откуда. Кого тут, скорее всего, и нет — ведь уже не первый дом окружают…
Стас медленно пополз назад, не отрывая взгляда от твари.
Баскер еще раз зевнул, почавкал слюнявым языком. Покосился на небо — туда, где за тучами едва угадывалась луна… И замер.
Шумно втянул воздух. Поводил головой из стороны в сторону, шмыгая носом, принюхиваясь…
Теперь замер Стас.
Черт возьми… От собак тварям достались не только клыки и длинный слюнявый язык?
Баскер опустил морду, принюхался. Даже глаза от усердия закрыл. И, чуть поводя мордой из стороны в сторону над самой землей, словно детектором миноискателя, засеменил.
Точно-точно по следам, словно они могли остаться в жидкой грязи…
Не по следам, конечно. По запаху. Одежда мокрая, крысы тоже мокрые… Шерсть воняет мускусом. Вот он и заметил.
Рука, почти сама собой, скользнула под плащ, на рукоять “хека”. Теперь беззвучно спустить предохранитель, вытащить…
Стрелять в корпус бесполезно, скорее всего. Такая махина… Как слону дробина.
В голову тоже не стоит. Если череп крепкий и толстый, то пуля запросто или застрянет, или отрикошетит. Черт его знает, что у этого рогатого с генами, ответственными за устройство костей…
Стас медленно, чтобы не клацнуть железом, взвел курок. Стрелять придется прицельно. Подпустить поближе, пока тварь не подойдет впритык, уперевшись в дуло мордой, и положить пулю прямо в глаз. Чтобы с гарантией.
Только что потом?
Пистолет без глушителя. Поднимется переполох.
И как отсюда убежать, когда вокруг здания еще девять таких же тварей?.. И еще четыре дюжины тех, которые прочесывают поля вокруг фермы. Не считая охранников, у которых автоматы. Сейчас они в доме, но…
Только деваться-то все равно некуда. Баскер неспешно, но неумолимо семенил точнехонько по следу.
Хорошо так сосредоточился, что глаз не открывает. Иначе бы уже заметил…
Все. Дальше тянуть нельзя. Надо стрелять.
Медленно, чтобы не чавкнула грязь, приподняться, выставить руки… Теперь выдох раз, выдох два, выдох три, пауза…
В темноте мушка едва заметна, но ладно. Главное, давить на курок медленно, по одной линии…
Где-то за зданием стукнуло, словно врезали дверью по стене, — звук ударил по нервам, как по натянутой струне. Стас рухнул обратно в грязь, вжался… Сощурившись, почти закрыв глаза, чтобы не выдал блеск белков.
Баскер мотнул мордой назад, к углу дома.
— В чем дело? — Откуда-то оттуда холодный голос Бавори.
Баскер мигом вскочил на задние ноги. Развернулся всем корпусом. Обернулся туда, к углу, к ее голосу.
— Блокираторы открыты… — Мужской голос, чуть смущенный.
— И? — Голос Бавори. Все такой же холодный и невозмутимый.
Эмоций, как у вскрытого трупа, развалившегося на столе в прохладной прозекторской. Разве что капелька презрения.
— Должны быть закрыты… И Семен не отвечает… Он в сторожке… Остался…
Баскер прислушивался, забыв про все запахи.
Но надолго ли?.. Это шанс. Может быть, последний. Когда он обернется — с открытыми глазами, стоя куда ближе, малость обвыкнувшись в темноте…
Стас привстал. Развернулся и на цыпочках двинулся к кустам.
Шаг, второй… Медленно ставя и поднимая ноги, только бы не чавкнула грязь.
До кустов совсем ничего. Шаг, еще один, еще…
Вот и первый прут. Отвести рукой, чтобы не уперся в грудь и не заскрипел по кевларину. Еще пару шагов — и можно будет упасть. Затеряться между прутьями кустов и просто медленно ползти. Если эта тварь умудрилась ничего не заметить в пяти метрах перед своим носом, то уж за кустами-то точно не заметит…
Сзади шумно дохнуло.
Не фыркнуло, а словно продували насос — звук упругий, но долгий. Баскер выдувал весь воздух из легких. Инстинкт крупных парнокопытных, собравшихся ударить.
Грязь сзади чавкнула. Тварь опустилась на все четыре ноги.
Стас, уже не пытаясь ступать бесшумно, рванулся вперед, в кусты. Туда, где тварь не сможет разбежаться для удара…
Слишком поздно. Сзади застучали копыта — мощно, парно, звучно раскидывая грязь…
Стас крутанулся назад, дернулся в сторону…
Слишком поздно.
Человеческое тело легче, у него меньше инерция, но и человеческие мышцы не идут ни в какое сравнение с мышцами этой махины. Баскер несся сквозь тени, как ожившая электричка — сверхбыстрая, гоночная. За какие-то доли секунды баскер так разогнал себя, что собственные руки-ноги стали медленными, как пинаемый ленивым ветерком газетный комок…
Слишком медленно…
Рывок в сторону не спас. Баскер заметил, тут же взял чуть вправо — и его опущенный лоб, его рога неслись точно в грудь…
Глаз зацепил движение — где-то справа.
В следующий миг в морду баскера впечаталась Белоснежка, растопырив лапы. Облепила морду, вбила когти в шкуру как маленькие гарпуны…
Тишину разметало в клочья. Баскер взревел, как паровозный гудок. Дернул мордой, пытаясь стряхнуть с глаз Белоснежку — безуспешно. Военные биоинженеры, шившие генотип боевых крыс, поработали на славу. От толчков зазубренные коготки лишь продрались глубже в шкуру, засели еще прочнее.
Баскер сбился с шага, его передние копыта ударили в землю на миг позже, чем следовало, и не удержали огромный вес на жидкой грязи. Проскользнули вперед, поехали по грязи, как по мокрому льду. Голова ушла вниз, морда уткнулась в грязь, словно пресс, вбивая туда Белоснежку…
Только Белоснежки там уже не было. Чувство пространства у модифицированных крыс не хуже, чем у птиц. Белоснежка словно спиной видела. Отцепилась за миг до того, как морда чудовища впечаталась в землю. Кубарем отлетела в сторону и исчезла в темноте.
Баскер не удержался на ногах, падал, но не замедлил движение. Катился-скользил вперед, и его широкие рога летели над землей, как огромный серп, острый с обоих концов…
Стас успел лишь подогнуть ноги.
Рога пролетели под “казаками”, мелькнули светящиеся узоры на спине, и по коленям врезал задравшийся зад, тяжелые мышцы задних ног…
Как бампер машины. Сотня килограммов собственного веса была по сравнению с этим задом пушинкой. Швырнуло как тряпичную куклу. Мелькнуло серое небо, темная, изъеденная зеркалами луж земля… Закружилось, смешалось в глазах, как в стакане миксера…
И удар. На руки. Правую руку дернуло откуда-то изнутри. Дернуло и обожгло. Словно сквозь кисть и предплечье, до самого локтя, вогнали раскаленную спицу. Потом земля ударила в скулу, в висок… Клацнули зубы, крошкой отбивая эмаль, а земля уже врезала по ребрам слева и сзади, по локтю…
И опять лицом в грязь.
Все. Без движений. Лишь в темноте вспыхивают и проносятся перед глазами искорки, словно красно-оранжевые метеоры в темном небе… И боль в правой руке. Расцветающая, распускающаяся как цветок, набирающая силу дикая боль…
Где-то по левую руку трещат кусты — баскер все еще прет юзом по земле…
И где-то совсем уж далеко — женский голос. Уже не тихий, уже крик. Но все еще чертовски спокойный. Если в нем что-то и добавилось из эмоций — то не тревога. Лишь азарт охотницы…
В лицо ткнулась мордочка с холодным носом. Сквозь проносящиеся оранжевые искры — светлая шерсть…
— Живой, живой… — буркнул Стас.
Приподнялся, встал, побежал… Попытался. Земля качнулась, как палуба корабля. Черт возьми, только сотрясения не хватало…
Слева, где-то далеко в кустах, перестали ломаться прутья. Массивный круп баскера…
Там замерло, но всего лишь на миг.
Баскер тоже вставал. Мотнул мордой назад, в темноте блеснули его глаза. Вычленили из темноты, поймали в прицел… И баскер вскочил, развернулся — легко, одним мощным движением. На четырех лапах, и вот уже на дыбах, вот уже начиная разгон, прямо сквозь кусты…
И взревел. Опять от боли. Крысы серыми стрелами вылетали из кустов и как бешеные пчелы бились в баскера, вбивали в него коготки, висли на нем. Со всех сторон. С боков, со спины, в морду… Почти весь взвод.
Висли на нем и рвали, бешено работая лапами и резцами, словно рыли норы, словно пытались нырнуть внутрь плоти… С баскера летели темные брызги, клочки… В ноздри ударило запахом крови — терпким и соленым.
Баскер уже не ревел — он уже выл. Забыв про все на свете. Встав на дыбы, он крутился, ломая кусты, молотил воздух передними ногами, как боксер, пытаясь сбросить с себя крыс…
На морде повисли сразу три. В этой серой мешанине мелькнуло рыжее пятно. Рыжик. И значит, баскер уже не опасен. Даже если Арни и не выучил своих солдат, как атаковать крупную цель, — то уж Рыжик-то знает, куда прежде всего нужно бить. Глаза. Лишить противника зрения.
— Оставить! — крикнул Стас. — Отход! Прикрывать сзади!
И, пошатываясь, с трудом ловя равновесие, шагнул в кусты. Продрался сквозь них, вывалился на тропинку. Побежал, пригибаясь, прячась между рядами кустов.
Позади, где-то у дома, молотили копыта. Не то ревел, не то выл изодранный баскер. Звенел, как упавший на кафель скальпель, голос Бавори…
В глазах все еще прыгали искры, все еще шатало, но надо бежать.
Быстрее, быстрее!
Надо успеть до забора прежде, чем они поймут, что к чему, прежде чем сообразят, что надо делать. Если они отрежут путь к забору…
Спрятаться не получится. У этих тварей прекрасный нюх. Не всякая собака способна идти по запаху после весеннего дождя — когда воздух полон влаги и запаха прелой листвы, медленно гнившей под снегом всю зиму… А этот шел. Без следов, по одному лишь градиенту запаха… И если они рассыплются цепью и пройдут через кусты…
Земля качалась, но уже не так сильно, уже не корабельная палуба в шторм. Вестибулярный аппарат почти пришел в норму. Справа и слева замелькали серые тени. Белесое пятно…
Крысы нагнали, шли рядом, по сторонам.
Быстрее, быстрее! Не поднимая головы, скорчившись в три погибели — но надо быстрее!
Где-то там, впереди, сотнях в трех метров, должен быть забор.
Ну, мимо него не пробежишь, если бежать все время прямо. Он вокруг всей фермы идет.
Но лишь в одном месте под этим забором есть подкоп.
Только бы не промахнуться с направлением…
