– Нам нужно, чтобы вы убили одного человека.

Незнакомец тревожно огляделся. Понимая, что переполненный ресторан не место для такого разговора, ибо царивший вокруг шум лишь частично обеспечивал конфиденциальность, я покачал головой:

– Я не убийца. Такое хобби не для меня… Вы уже поужинали?

– Я пришел не ради еды. Вы позволите мне…

– О, пожалуйста, откушайте с нами. Я настаиваю!

Он разозлил меня настолько, что нарушил гармонию вечера: я так славно развлекался с очаровательной женщиной! Мне следовало отплатить ему тем же.

Нечего потакать плохим манерам: невежу следует проучить решительно, но вежливо!

Моя спутница, Гвен Новак, только что вышла в дамскую комнату, и герр Безымянный, как раз в этот момент «материализовавшись из пространства», без приглашения присел за наш столик. Я хотел было сразу же предложить ему убраться, но он упомянул Уокера Эванса. Никаких уокеров эвансов!

Дело в том, что это имя является (или должно являться) кодом, означающим одного из шести человек: пяти мужчин и одной женщины. Оно олицетворяет пароль, напоминающий мне о моем долге.

Не исключено, что в счет уплаты того старого долга я и должен буду кого-нибудь убить, но не по приказу же чужака и лишь потому, что он назвал условное имя!

Однако я был обязан все же выслушать его, не позволив тем не менее испортить мне вечер. Этот субъект, усевшись за мой стол, вел себя так, словно был желанным гостем!

– Сэр, если вы не хотите поужинать, отведайте хотя бы закуску кроличье рагу на поджаренных хлебцах. Оно готовится, скорее всего, из крысы, а не из кролика, но здешний шеф-повар ухитряется придавать ему вкус амброзии.

– Но я не хочу…

– А я прошу вас! – я поймал взгляд официанта. – Моррис! – Тот мгновенно вырос у моего плеча. – Три порции кроличьего рагу, пожалуйста, и, Моррис, попросите Ганса выбрать нам сухого белого вина поизысканней.

– Слушаюсь, доктор Эймс!

– И не подавайте, пока не возвратится леди.

– Конечно, сэр!

Я дождался, пока официант отошел.

– Моя гостья скоро вернется. У вас очень немного времени, чтобы поговорить со мной наедине. И, пожалуйста, начните с того, как вас звать.

– Как меня звать – неважно, я…

– Нет уж, сэр, назовите свое имя!

– Но я ведь сказал: «Уокер Эванс»!

– Мало ли что вы сказали! Ваше-то имя вовсе не Уокер Эванс! Я не собираюсь иметь дело с человеком, не желающим себя назвать. Скажите, кто вы, и покажите удостоверение. Этого достаточно для подтверждения пароля.

– Но, полковник, согласитесь, важнее сказать вам, кто именно должен быть убит и почему это обязаны сделать вы!

– Я не стану соглашаться ни с чем. Ваше имя, сэр! И ваше удостоверение! И прошу не называть меня полковником. Я – доктор Эванс.

Мне пришлось повысить голос, поскольку его заглушала барабанная дробь: начиналось вечернее представление. Огни были пригашены, лишь световое пятно выделяло ведущего программу.

– Ну что ж, ну что ж!

Мой непрошеный гость, порывшись в кармане, вытащил бумажник.

– Но Толливер должен умереть в воскресенье в полдень, иначе будем мертвы мы все!

Он щелкнул замком бумажника и показал удостоверение. На белой сорочке вдруг появилось маленькое темное пятнышко. Он, словно изумившись, мягко произнес:

– Мне очень жаль…

Подавшись вперед, как бы желая продолжить фразу, гость вдруг упал головой на скатерть. Изо рта хлынула кровь.

Я, вскочив со стула и обойдя стол, оказался справа от него. Почти одновременно со мной слева подбежал Моррис. Он, должно быть, хотел помочь гостю. А я нет, ибо было поздно: четырехмиллиметровая стрелка-дротик делает крошечное входное отверстие, не оставляя выходного. Она взрывается внутри тела и, если попадает в грудь, вызывает почти мгновенную смерть.

Единственное, что я мог сделать, – это попытаться внимательно рассмотреть публику и небольшой вокальный ансамбль.

Пока я пытался вычислить возможного убийцу, Моррис с метрдотелем и шофером автобуса управились с телом настолько быстро, что могло показаться – убийство клиента – дело для них совершенно обыденное. Эти трое убрали мертвеца с проворством и слаженностью китайских рабочих сцены, четвертый деловито собрал и унес скатерть и всю сервировку, тут же вернувшись и накрыв стол на две персоны.

Я сел на место. Мне не удалось обнаружить вероятного убийцу, я даже не заметил никого, кто бы особенно заинтересовался происшествием за моим столом. Публика, поначалу слегка удивленная, уже потеряла всякий интерес и переключилась на шоу. Ни воплей, ни вскриков. Все выглядело так, словно посетители увидели внезапно заболевшего или несколько перебравшего клиента.

Бумажник убитого теперь лежал в левом кармане моего пиджака. Когда вернулась Гвен Новак, я, вновь поднявшись, подвинул ей стул. Она благодарно улыбнулась и спросила:

– Я пропустила что-то интересное?

– Не такое уж интересное. Шутки, родившиеся раньше вас. Они устарели еще до рождения Нэйла Армстронга.

– А я люблю старые шутки, Ричард. Когда их слышишь, хоть знаешь, надо ли смеяться.

– Вы вернулись как раз вовремя.

Мне тоже нравятся старые шутки. Я вообще люблю все старое: друзей, книги, стихи, игры. И сегодня вечером нас привлекло старое доброе зрелище:

«Сон в летнюю ночь» в театре Галифакса с Луэнной Паулин в роли Титании.

Полуневесомый балет, живые актеры и волшебные голограммы воскресили мир, который, несомненно, понравился бы Вильяму Шекспиру. Новизна отнюдь еще не добродетель.

Сейчас пришла очередь еще одного старого-старого развлечения – волны музыки полились по залу и начались танцы, особенно приятные и элегантные в условиях половинного притяжения.

Принесли рагу, а вместе с ним и вино. После того как мы воздали им должное, Гвен попросила потанцевать с ней. Но у меня вместо ноги протез, и я с грехом пополам могу одолеть только старые медленные танцы – скользящий вальс-бостон, танго и им подобные. Гвен оказалась податливой, легкой, благоуханной партнершей. Танцевать с нею было истинным наслаждением.

Это стало бы радостным завершением счастливого вечера, если бы не происшествие с незнакомцем, позволившим себе безвкусную выходку: быть убитым за моим столом. Но поскольку Гвен, по-видимому, не догадывалась о неприятном инциденте, то и я загнал воспоминание поглубже, решив поразмыслить над ним позднее.

Если по правде, то я давно готов к тому, что меня могут хлопнуть в любой момент по плечу. Но сегодня вечером – вино и еда были прекрасны, спутница – прелестной: ведь жизнь полна трагедий и если позволить им завладеть тобой, то вряд ли сумеешь насладиться ее невинными удовольствиями.

Гвен знала, что моя культя не позволит нам танцевать слишком много, поэтому при первой же паузе она повлекла меня обратно за стол. Я знаком велел Моррису подать счет. Он буквально «извлек его из воздуха». Нанеся на него кредитный код, я добавил полуторные чаевые и приложил к счету большой палец.

Моррис поблагодарил и спросил:

– Стаканчик на ночь, сэр? Бренди? А может быть, леди отведает ликера?

Угощает «Рейнбоус Энд».

Владелец ресторана, пожилой египтянин, придерживался этой доброй традиции – по крайней мере в отношении постоянных посетителей. Не уверен, что такая же забота окружала туристов-землян.

– Гвен? – спросил я, предполагая, что она откажется.

Обычно она пила не больше бокала вина за едой. Не больше.

– Неплохо бы «куантро», – ответила Гвен неожиданно. – Мне хотелось бы еще остаться и послушать музыку.

– «Куантро» для леди, – пометил Моррис в блокноте. – А для доктора?

– «Слезы Мэри» и стакан воды, пожалуйста!

Когда Моррис отошел, Гвен негромко произнесла:

– Мне надо поговорить с вами, Ричард… Не хотите ли переночевать у меня? Пусть вас это не пугает: вы можете спать и один.

– Я не столь деликатен, чтобы в гостях у леди спать в одиночку, – ответил я, прокручивая в голове ситуацию: не собираясь пить, она заказала ликер, чтобы сделать мне предложение, которое я не мог принять.

Гвен – особа прямолинейная: я знал, захоти она спать со мной, она бы так и сказала, не прибегая к хитрости. Приглашая меня переночевать в своей квартире, она, очевидно, считала небезопасным мое пребывание в собственной постели. Следовательно…

– Так вы видели это?

– Издали. Дождалась, пока все уляжется, и только после этого вернулась к столу. Ричард, я не знаю, что случилось, но, если вам нужно укромное местечко, будьте моим гостем!

– О, благодарю, дорогая!

Друг, предлагающий помощь и не требующий никаких объяснений, бесценное сокровище!

– Приму ли ваше предложение или нет, все равно я в долгу перед вами.

Гвен, я ведь тоже не знаю, что произошло! Абсолютно незнакомый человек, которого убивают в то время, когда он пытается что-то сообщить, – это же штамп, устаревшее литературное клише! Попытайся я рассказать эту историю, писательская гильдия сразу же разжаловала бы меня. – Я улыбнулся ей. – В классическом детективе убийцей могли оказаться и вы. При этом сюжет развивался бы замедленно, а сами вы вызвались бы помочь расследованию. Но искушенный читатель с первых же строк узнает – виноваты вы, между тем как я в роли детектива никак не догадаюсь о том, что так же явно, как носик на вашем лице. Поправка: нос на моем лице!

– О, мой носик достаточно явен, хотя люди все же запоминают не его, а мои губы. Ричард, я вовсе не хочу, чтобы вы это навесили на меня, я просто предлагаю вам убежище. Он что, и вправду был убит? Не могу в это поверить!

– Неужели? – Я воздержался от более ясного ответа, так как в эту минуту Моррис принес напитки. Дождавшись его ухода, я продолжил: – У меня нет ни малейшего представления о возможных причинах. Гвен, он даже не был ранен. Либо мгновенно умер, либо какая-то фальсификация. Можно ли подделать такое? Конечно, если применить голографическую проекцию: имитация гибели с минимумом затраченных усилий.

Я снова перебрал в уме обстоятельства убийства. Почему персонал ресторана проявил такую невозмутимость и слаженность при ликвидации последствий инцидента? И почему я не ощутил прикосновения к своему плечу?

– Гвен, я принимаю ваше предложение. Если прокторам понадобится меня найти, они найдут. Но нам все же следует обсудить ситуацию подробнее и не здесь. Как бы тихо мы ни говорили за этим столиком…

– Хорошо. – Она поднялась. – Я ненадолго, милый.

Гвен направилась в туалетную комнату. Моррис подал мне мою палку, и я, опираясь на нее, вышел из зала и завернул в мужской туалет.

Мне не особенно нужна была подпорка – если вы помните, я ведь мог и танцевать. Но палка в любом случае давала возможность не слишком опираться на больную ногу.

Выйдя из туалета, в фойе я стал ждать. И еще ждать. И еще.

Когда прошло слишком уж много времени, я подозвал метрдотеля.

– Тони, не могли бы вы послать кого-нибудь из женской обслуги посмотреть в дамском туалете – не случилось ли чего с миссис Новак? Боюсь, не почувствовала ли она себя дурно, а может быть, у нее какие-нибудь затруднения?

– Вы имеете в виду вашу гостью, доктор Эймс?

– Да.

– Но она же ушла минут двадцать назад. Я лично ее проводил.

– Ах так? Значит, я ее не понял. Спасибо и доброй ночи!

– Доброй ночи, доктор. Надеемся вскоре увидеть вас снова!

Я покинул «Рейнбоус Энд», задержавшись на минутку в коридоре для публики рядом с ним, то есть в тридцатом кольце и уровне половины земного притяжения, находящихся, если двигаться по часовой стрелке, в непосредственной близости от радиуса два семьдесят, называемого Петтикот-Лейн. Эта «улица» и в час ночи кишела людьми. Я проверил, не поджидают ли меня прокторы, готовый к тому, что и Гвен уже арестовали.

Но на выходе ничего подобного я не увидел. Обычный поток людей, умытых, отскобленных, принаряженных по поводу дня отдыха, да еще гидов, зевак, зазывал порнозаведений, карманников и священнослужителей.

Голден Рул известен как место, где можно купить что угодно, а Петтикот-Лейн вовсю поддерживала репутацию самого злачного места на спутнике-поселении.

Если кто-нибудь интересовался более серьезными учреждениями, то ему следовало бы переместиться по часовой стрелке на девяносто градусов по направлению к Треднидл-стрит.

Никаких признаков прокторов, никаких следов Гвен! Она же обещала встретить меня у выхода. Но обещала ли? Да нет, не совсем. Она, если точно, сказала так: «Я ненадолго, милый!» А я истолковал это, как обещание дождаться меня на улице у выхода из ресторана.

Я слышал все старые побасенки о женщинах и погоде, шутки типа «сердце красавицы склонно к измене» и все такое. Но к моему случаю это никак не подходило. Гвен не из тех женщин, которые так быстро меняют свои намерения. Возможно (если только не произошло ничего плохого!), она вернулась к себе одна и ждет меня дома. Во всяком случае мне хотелось так думать.

Если она взяла скутер, то уже находится там, если пошла пешком, то скоро доберется. Тони сказал «минут двадцать назад».

На пересечении тридцатого кольца с Петтикот-Лейн была стоянка скутеров. Я нашел свободный, набрал на диске «сто пять – радиус один тридцать пять» и установил величину притяжения шесть десятых, обеспечивавшего наиболее возможное приближение к отсеку Гвен.

Гвен жила в Гретна Грин, поблизости от Аппиевой дороги, в том месте, где та пересекает Иеллоу-Брик-Роуд. Впрочем, вряд ли это что-нибудь говорит тем, кто ни разу не посещал обитаемый спутник Голден Рул. Некоторые «эксперты по общественным связям» (а вернее рекламщики!) полагали, что поселенцам будет комфортнее, если окружить их названиями, повторяющими земные. Там имелся даже (удержитесь от тошноты!) «Дом на плевом углу»! Но я всего-навсего набрал координаты 105; 135 и 0, 6.

Мозг скутера, ориентированный примерно на расстояние до десятого кольца, принял мой набор и перешел в режим ожидания. Набрав информацию о своей кредитной карточке, я сел с наклоном, соответствующим ожидаемой скорости скутера.

Этот кретинский «мозг» раздражающе долго проверял состояние моих банковских счетов, затем соткал лучевую паутину-кокон вокруг меня, уплотнив его, закрыл капсулу – «вуф! бинг! бам!» – мы тронулись в путь.

Проскочив три километра от тридцатого кольца до кольца сто пять, мы «бам! бинг! вуф!» – оказались в Гретна Грин. Скутер открылся.

На мой взгляд, подобная услуга с лихвой оправдывает деньги, потраченные на оплату поездки. Но Менеджер уже два года предупреждает нас, что система себя не окупает – или пользуйтесь ею чаще, или платите больше за каждую поездку, иначе оборудование демонтируют, а освободившееся место сдадут внаем. Надеюсь, они найдут компромиссное решение – многим такая услуга очень нужна.

(О да, я знаю, теория Лаффера всегда дает два возможных решения проблем такого рода: максимальное и минимальное, за исключением тех гипотетических случаев, когда оба решения одинаковы… и мнимы! Мой случай был как раз из этого разряда – скутерный транспорт слишком дорог для космических поселений на данном этапе их технической оснащенности.) Дойти пешком от скутера до отсека Гвен было достаточно просто: спуститься по лестнице к уровню притяжения семь десятых, пройти «вперед» еще пятьдесят метров и оказаться на месте.

Ее дверь ответила: «Это записанный на пленку голос Гвен Новак. Я уже в постели и, надеюсь, сладко сплю. Если ваш визит вызван действительно важными причинами, ассигнуйте сто крон на вашей кредитной карточке. Если я решу, что проснулась не напрасно, деньги будут вам возвращены, в противном случае – о смех, о радость, о веселье! – потрачу ваши денежки на джин, а вас все равно не впущу! А если ваше посещение не очень срочно, оставьте, пожалуйста, звуковое послание после моего вскрика».

Это обращение закончилось высоким воплем, как если бы несчастную женщину постиг смертельный удар.

А что, у меня была такая уж срочная необходимость? И стоила ли она ста крон? Я посчитал, что нет, не стоила, и посему оставил следующее обращение:

«Милая Гвен, говорит искренне преданный вам обожатель Ричард. Наши дорожки где-то заплутали. Но поутру мы их снова выпрямим. Не звякнете ли вы в мою нору, когда пробудитесь от сладкого сна? Примите любовь и поцелуи Ричарда Львиное Сердце».

Я постарался придать голосу оттенок беззаботности, скрывая раздражение и беспокойство. У меня было ощущение, что меня провели, но одновременно в подсознании теплилась надежда, что Гвен не могла меня обидеть… надежда, почти близкая к уверенности, хотя смысл произошедшего оставался загадкой.

Я отправился домой: «вуф! бинг! бам!» – «бам! бинг! вуф!»

Моя квартира считается «люксом», потому что имеет отдельную спальню.

Я набрал код на двери, вошел, проверил, нет ли в памяти терминала сообщений – таковых не оказалось, – и переключил дверь и терминал на дежурный режим. Потом повесил трость и вошел в спальню.

В моей постели спала Гвен.

Она выглядела упоительно мирно. Я осторожно отступил, стараясь раздеться бесшумно, и вошел в «освежитель», плотно прикрыв звуконепроницаемую дверь. (Как я уже отметил, моя квартира считалась «роскошной».) Тем не менее я и за этой дверью старался не шуметь, поскольку «звуконепроницаемость» двери была скорее благим намерением, нежели реальностью.

Когда я стал гигиеничен и лишен любых запахов, насколько сие возможно для самца безволосой человекоподобной обезьяны, готового к хирургической операции, я тихонько проник в спальню и осторожно юркнул в собственную постель. Гвен шевельнулась, но продолжала спать.

Если я бодрствовал среди ночи, то выключал сигнал-будильник, ибо, даже нечаянно заснув, я всегда мог проснуться в нужное время, точно так, как если бы этот пустомеля молол свою побудку. Но теперь я снова встал и поставил сигнал на нужное мне дневное время. Завернувшись в покрывало, я неслышно прошел в гостиную и открыл шкафчик-холодильник, служащий кладовкой. Там обитал особый «дух», ведавший моими завтраками.

Смежную дверь между комнатами я оставил открытой, чтобы краем глаза следить за Гвен. Думаю, ее разбудил аромат кофе.

Увидев, что она открыла глаза, я сказал:

– Доброе утро, красавица! Вставайте и почистите зубки. Завтрак готов!

– Я почистила зубы полчаса назад. Так что забирайтесь обратно в постель!

– Нимфоманка! Вам апельсинового сока или черную вишню, а может и то и другое?

– О… то и другое. Не заговаривайте мне зубы. Идите сюда и встречайте судьбу, как положено мужчине!

– Вначале еда.

– Трусишка! Ричард-неженка, Ричард-девчонка!

– Исключительный трусишка. Так сколько вафель способны вы съесть?

– Ох… вот проблема. А вы бы не могли размораживать их по одной?

– Они не заморожены. Всего минуту назад были живы и чирикали. Я сам их придушил и освежевал. Говорите же, или я все съем сам!

– Стыд и жалость! Бедные вафли! Ничего не остается, как идти в монастырь… Две штуки!

– Три. Вы имели в виду «женский монастырь»?

– Я сама знаю, что имела в виду!

Она встала и, очень быстро управившись в освежителе, накинула один из моих халатов. Прелестные вещицы Гвен были разбросаны по спальне тут и там.

Я вручил ей стакан сока, она молча дважды глотнула и только после этого заговорила:

– Бульк, бульк! Это здорово! Ричард, когда мы поженимся, вы будете подавать мне завтраки каждое утро?

– В этом вопросе – прикладное условие, неприемлемое для меня…

– После того, как я доверилась и отдала вам все?

– Но безо всяких условий! Я готов допустить, что буду с таким же удовольствием, как и себе самому, подавать завтраки двоим. Но почему вы решили, что я собираюсь на вас жениться? К чему вы меня склоняете?.. Так вы готовы к приему вафель?

– Воля ваша, мистер! Не все же мужчины одержимы идеей женитьбы на бабушках… Я всего лишь предложила. Да, я готова к приему вафель!

– Так возьмите вашу тарелку, – усмехнулся я. – «Бабушка» – это моя увечная нога. Впрочем, если вы зачали своего первого ребенка, едва достигнув половой зрелости, то и ребенок мог оказаться столь же проворен и наградить вас внуками!

– Ричард, я пытаюсь прояснить две вещи. Нет, пожалуй, три. Во-первых, я всерьез хочу стать вашей женой, если вы не против. Но если вы этого не хотите, я все равно буду холить вас как любимого и готовить вам завтраки.

Во-вторых, я и вправду бабушка. В-третьих, если, несмотря на мой преклонный возраст, вы захотите иметь ребенка, то чудеса современной микробиологии сделают меня способной к деторождению, так же как избавили от морщин и других возрастных признаков. – Я мог бы себя заставить… Кленовый сироп в том бокале, голубиковый – в этом… Но, может, это наша единственная ночь?

– Неполный день, во всяком случае. Но что бы вы сказали, если бы я произнесла: предлагаю знатное вознаграждение.

– Кончайте балагурить и доедайте вафлю. Уже готова следующая.

– Вы чудовищный садист. К тому же – деформированный.

– Не деформированный! – запротестовал я. – Моя нога ампутирована, я не родился таким! Просто моя иммунная система не приемлет пересадок трансплантата. Это одна из причин, заставляющих меня жить на уровнях пониженной гравитации.

Гвен вдруг посерьезнела.

– Мой самый дорогой! Я совсем не имела в виду вашу ногу. О небо! Да нога – вовсе не та причина… Мне следовало быть поосторожнее, чтобы не обидеть вас ненароком!

– Извините и вы меня. Давайте повернем назад. Так что вы подразумевали под «деформированным»?

Она моментально обрела свою обычную жизнерадостность.

– Вы должны бы и сами это понимать! Когда вы меня отталкиваете и не желаете быть нормальным мужчиной. Да еще не хотите на мне жениться. А ну, быстро в постель!

– Давайте покончим с завтраком и внесем ясность. Имейте совесть – я же вовсе не сказал, что не хочу на вас жениться, и уж никак не отталкивал вас!

– О, вот это уж наглая ложь!.. Не передадите ли вы мне масло? Скорее всего вы деформированы в другом. Насколько велик тот отросток с «косточкой» внутри? Сантиметров двадцать пять? А в окружности? Если бы знать, то я бы никогда не рискнула.

– О, ерунда! Он не достигает и двадцати. К тому же я вовсе не отталкиваю вас. У меня самые средние габариты. Но вам бы надо поглядеть на моего дядюшку Джока… Еще кофе?

– Да, спасибо. Но вы и вправду меня оттолкнули. Ох… а у вашего дядюшки Джока еще большие габариты?

– Намного.

– О-о, а где же он живет?

– Доедайте свою вафлю. Вы и в самом деле хотели бы вернуть меня в постель? А может, вам захотелось моего дядюшку Джока?

– Но почему бы мне не иметь обоих?.. Да, немного еще бекона, спасибо.

Ричард, вы прекрасный повар. Но я вовсе не хочу замуж за дядюшку Джока, мне просто любопытно.

– Но не вздумайте просить его показать, если не имеете в виду действия, поскольку у него всегда это на уме. Он совратил жену своего вожатого в отряде скаутов, когда ему было всего двенадцать. И сбежал с нею. В Южной Айове много толковали об этом, поскольку она не желала с ним расставаться. Это произошло более ста лет назад, тогда еще такие вещи воспринимались всерьез, в Айове во всяком случае.

– Ричард, вы хотите сказать, что дядюшке Джоку больше ста лет и он все еще активен и жизнеспособен?

– Ему сто шестнадцать, и он еще кувыркается с женами своих приятелей, с их дочерьми, мамашами, с их скотиной… И три собственные его жены находятся под покровительством сожительствующих с ними знатных граждан Айовы. Одна из них – моя тетя Сисси – еще учится в школе.

– Ричард, я иногда подозреваю, что вы… не вполне правдивы. Легкая склонность к преувеличениям!

– Женщина, так не говорят со своим будущим мужем! За вами находится терминал. Наберите на нем адрес: Гриннелл, Айова. Дядюшка Джок живет немного на отшибе. Давайте-ка вызовем его. Вы поговорите с ним по-хорошему, и он покажет вам свою гордость и радость. Хорошо, дорогая?

– Вы попросту пытаетесь отвлечь меня от постели!

– Еще вафлю?

– Да еще пробуете меня подкупить! Пожалуй, половину. Поделимся?

– Нет. По целой каждому.

– Привет, Цезарь! Вы подаете мне дурной пример, к которому меня всегда влекло. Если мы поженимся, я начну толстеть.

– Я рад это слышать. Колебался, стоит ли говорить об этом, но должен признать, что вы пока что кожа да кости! Можно набить синяки, если не будет прокладки.

Я опускаю то, что изрекла в ответ Гвен: нечто колоритно-лирическое, но, с моей точки зрения, не очень женственное. И это не было ее сутью, поэтому мы и не станем приводить здесь ее слова.

Я отпарировал:

– Впрочем, это несущественно. Я восхищен вашей интеллигентностью. И вашим ангельским нравом. Вашей прекрасной душой. И давайте не входить в физические отношения! (Тут вновь требуются цензурные купюры.) – Ну что ж. В конце концов, вы сами этого добиваетесь. Вернемся в постель и будем думать о вещах физических. Я выключаю вафельницу…

Спустя некоторое время я спросил ее:

– Ты хочешь венчаться в церкви?

– Еще чего! И в белом платье? Ричард, а ты прихожанин церкви?

– Нет.

– И я нет. Да я и не думала, что ты верующий.

– Ладно, подтверждаю, что нет. Но все же как ты думаешь осуществить женитьбу? Насколько я понимаю, в Голден Руле нет другого способа сочетаться браком. И в Менеджерском центре тоже. Гражданская регистрация здесь не практикуется.

– Но, Ричард, ведь очень многие женятся здесь!

– А каким образом, милая? Я знаю, что это так, но не понимаю, как еще, если не в церкви? У меня не было случая установить это. Может, они отправляются в Луна-Сити? Или на Землю? Как?

– Они делают, как им заблагорассудится. Захотят – нанимают большой зал, рассылают приглашения нескольким важным персонам, чтобы они мелькали в толпе гостей, играет музыка, и подается угощение: или делают это дома, приглашая нескольких близких друзей. Или празднуют вдвоем. Сделаем, как тебе захочется, Ричард!

– Ох, только не как мне, а как тебе захочется! Я просто буду согласен на все. Что до меня, так я считаю – женщина лучше всего тогда, когда она не вполне уверена в собственном статусе. И поэтому стоит на цыпочках… Ты не согласна? Эй, эй! Перестань!

– Сам перестань меня дразнить! Если не хочешь запеть дискантом на собственной свадьбе!

– Если ты будешь делать так, то никакой свадьбы не будет. Ну, хватит, милая, так какую же ты хочешь свадьбу?

– Ричард, не нужна мне никакая брачная церемония, не надо никаких свидетелей. Я просто хочу дать тебе тот обет, который должна давать жена.

– Так ты уверена в этом, Гвен? А ты не поспешила ли?

(Честно говоря, я подумал, что обеты, даваемые женщиной в постели, вещь не слишком-то надежная!) – Я не поспешила. Я решила выйти за тебя больше года назад.

– Ах, ты решила? Н-да, а я… Эй, мы же познакомились меньше года назад! На балу в «День Армстронга». Двадцатого июня. Я же помню!

– Правильно.

– Ну и что?

– Что «ну и что», милый? Я решила выйти за тебя еще до нашей встречи.

Тебе это кажется невозможным? Мне – нет. И никогда не было таким.

– Ну что ж. Мне лучше кое о чем рассказать тебе. В моем прошлом были эпизоды, которыми хвастаться не приходится. Они не то чтобы бесчестны, но несколько сомнительны. И фамилия Эймс не та, что была дана мне при рождении.

– Ричард, я буду горда называться миссис Эймс или… миссис Кэмпбелл.

Колин…

Я, не комментируя, просто спросил:

– Что еще ты знаешь?

Она выдержала мой взгляд без улыбки.

– Все, что мне нужно, знаю. Полковник Колин Кэмпбелл, известный как «Ликвидатор Кэмпбелл» в своих отрядах и… в официальных посланиях. А еще – ангел-хранитель для студентов в Академии Персиваля Лоуэлла. Ричард или Колин, моя дочь была среди тех студентов. – Я был навечно проклят там.

– Сомневаюсь.

– И ты из-за этого решила выйти за меня?

– Нет, мой дорогой. Та история могла бы произвести впечатление много лет назад. Но теперь я в течение многих месяцев открываю человека, скрытого за личиной легендарного героя. И… хоть я и поторопилась с постелью, но ни один из нас не стал бы жениться из-за этого. А не хотел бы ты узнать о моем прошлом? Я расскажу тебе.

– Нет, не надо!

Я посмотрел ей в глаза, взял в руки ее ладони и спросил:

– Гвендолин, я хочу взять тебя в жены. Хочешь ли ты взять меня в мужья?

– Да, хочу!

– Я, Колин Ричард, беру тебя, Гвендолин, в жены, чтобы владеть тобой и содержать, хранить и лелеять и любить так долго, как ты будешь владеть мной.

– Я, Сэди Гвендолин, беру тебя, Колин Ричард, в мужья, чтобы хранить, любить и лелеять всю оставшуюся мне жизнь.

– Ф-фу! Полагаю, это то, что надо?

– Да, а теперь поцелуй меня.

Я поцеловал и спросил:

– Так когда же возникла «Сэди»?

– Сэди Липшиц, так меня звали с самого начала. Мне имя не нравилось, и я сменила его. Ричард, единственное, что нам осталось, это объявить о нашем браке, то есть скрепить его. И я хочу это сделать, пока ты еще покладист!

– Прекрасно. Но как ты объявишь об этом?

– Я могу воспользоваться твоим терминалом?

– Нашим терминалом. Ты не должна спрашивать разрешения.

– Нашим терминалом. Спасибо, милый!

Она вызвала справочную и попросила соединить с общественной редакцией «Голден Рул Геральд».

Когда подключили, она сказала:

– Пожалуйста, запишите: «Доктор Ричард Эймс и миссис Гвендолин Новак имеют удовольствие объявить о своем браке, состоявшемся сегодня. Никаких подарков и цветов». Пожалуйста, подтвердите получение.

Гвен вздохнула:

– Ричард, я заставила тебя поторопиться, но сделать это была должна: теперь я не смогу давать показаний против тебя ни в каком суде. Я хочу помочь тебе чем только смогу. Так почему же ты убил его, милый? И как?