Глава 65
ПТИЦА ПУТАЕТ СЛЕДЫ
— Третий, ответь Кайман.
Солдат с пилотским джойстиком ни жив ни мертв. Грубо прикрученная к груди тряпка набухла от крови. Он то и дело норовит клюнуть носом, отчего машина рыскает вниз и с противным писком контрольной панели вновь стабилизирует полет. Офицер примотан к креслу второго пилота своим же ремнем. Руки его стянуты веревкой. Мы с Драгомиром держим ножи наготове. Время от времени щекочем их остриями шеи пленных. Два бойца напряженно сидят в десантном отсеке позади нас. Морщат носы от незнакомого запаха горячего пластика. У их ног беспорядочная груда мяса. Все, что осталось от патруля.
Шипение и треск. По правому борту вспышка молнии. На долю секунды отсек становится ослепительно белым.
— … ответь Кайман… — снова доносится сквозь статику.
Я тычу раненому пилоту ножом в ухо.
— Отвечать! Больно не быть!
Тот выпрямляется. С трудом фокусирует мутный взгляд на консоли. Пытается проглотить комок. Давится чем-то, задыхаясь от страха. Я усиливаю нажим ножа. Тоненькая струйка крови течет по измазанной грязью шее. Стекает за разорванный ворот комбинезона.
— Кайман, здесь Третий, — наконец разлепляет пилот непослушные губы.
— Третий, твой есть отклонение маршрут. Доложить.
— Говори: сильная гроза. Говори: кислота с неба. Повреждение. Ну! — От страха и в горячке я тычу лезвием слишком сильно. Кровь струится все обильнее. Драгомир напряженно наблюдает за происходящим. Спеленутый офицер дергает шеей и вращает глазами, пытаясь что-то сказать.
— Кайман, здесь Третий. Гроза быть. Сильный фронт. В двигатель кислота попадать. Иметь повреждений. Идти назад.
— Говори: пленные на борту. Пятеро.
— Кайман, на борт пять обезьян. Здоровый. Прием.
Кажется, вот-вот наш пилот отключится окончательно. Делаю знак Драгомиру. Тот грубо вырывает кляп изо рта у своего подопечного. Тот жадно дышит. Господи, как же я не догадался! У него же нос кровью забит. Он чуть не задохнулся.
— Третий, ты есть принимать сорок к юг. Принять север. Мой вести.
— Ты! — сдавленно кричу я офицеру. — Скажи, что машина теряет управление. Быстро сказать!
Прижимаю дужку ларингофона к его щеке. Драгомир стискивает жилистую шею офицера своими лапищами. Малейший намек, и он просто перекроет пленному воздух.
— Кайман, здесь Третий-ноль! Мэйдей. Терять управление. Молния повредить. Нет навигаций. Маяк нет дать. Мэйдэй.
— Третий-ноль, я Кайман. Понимать. Быть на прием. Делать эвак.
Пилот хрипит. Красная пена пузырится на его губах. Отключаясь, он тычется грудью в джойстик управления. Флаер проваливается вниз-влево. Надрывно пищит сигнализация. Скатываемся в кучу на один борт, смешиваясь с окровавленными телами. Судорожно пытаемся выбраться из мешанины. Резкий рывок. Аварийная блокировка сработала.
— Обнаружен критический сбой пилот. Принять управлений. Стабилизация. Держать курс 160,— ровным голосом сообщает автопилот.
— Далеко до моря? — спрашиваю у офицера, пытающегося столкнуть со своих колен голову мертвого пилота. Брезгливо стираю с себя кровавую полосу. Чьим-то подшлемником. Черт, я тут совсем мясником стал. В жизни столько кровищи не видел, как за сегодня.
— Пять минут лет, — глянув на панель, говорит офицер.
— Как выключить автопилот?
— Нет выключить. Все погибнуть, — затравленно зыркая, отвечает командир патруля.
— Не твое дело. Как выключить?
— Тот панель. Рука приложить. Мой. Твой не слушать. Приказ дать.
— Как ищут ваши упавшие флаеры? В море ищут?
— В море нет искать. Опасно. Болота, суша летать. Искать радар. Спасать. Море нет спасать.
Он начинает догадываться, какая участь ему уготована. Умоляюще смотрит на меня. Слезы катятся из его воспаленных глаз.
— Отпустить мой. Мой не сказать. Мой приказ делать, не сам есть. Отпустить, а?
Я смотрю на Драгомира. Тот пожимает плечами и отводит глаза.
— Прикажи снизиться до минимума. Скорость минимальная. Открыть кормовую аппарель… — Удар грома заставляет меня замолчать. Машина снова резко дергается. Похоже, мы и вправду входим в полосу сильного шторма. — Идти в море. В море двигатель стоп. Понял? Повтори! Ну!
— Скорость и высота минимальные быть. Аппарель открывать. Море идти, курс прежний. В море двигатель глушить…
— Молодец. Делай. И осторожнее, не убейся раньше времени.
Драгомир цепляет ремень бритвенно острым лезвием. Рывок — и офицер едва не выпадает из кресла.
— Делай. Как я сказал.
Ватный лейтенант тянет трясущуюся руку к панели. Прикладывает. Бормочет, словно в бреду. Он на глазах теряет остатки человеческого облика. Страх душит его.
— Состояние командир возбужденный быть. Идти курс 160. Грозовой фронт скоро быть. Опасность. Подтвердить приказаний, — упрямится автопилот.
— Выполнять. Командир волноваться за экипаж. Пилот мертвый быть. Потому возбужденный быть.
— Делать. Внимание: начинать снижений. Болтанка быть. Экипаж пристегнуться, — голос автопилота едва слышен сквозь громовую канонаду. Нас начинает швырять, как на ухабах.
— Держись! — кричу я. Все хватаются за что придется. Трупы пляшут по палубе отсека, выделывая замысловатые движения. Мертвый пилот укоризненно качает бледным лицом с открытыми глазами.
— Аппарель открывать!
Резкий свист и грохот врываются в отсек. Уши закладывает напрочь. Флаер мечется, словно сбесившийся жеребец. Автопилот что-то монотонно бубнит. Контрольная панель покрывается желтыми предупреждающими сигналами.
— … опасность… сильный турбулентность… — доносится едва слышно.
— Говори: потеря управления! Говори: отказ приборов! Говори, сволочь!
— А-а-а-а! — в ужасе кричит офицер, пытаясь забиться в узкую щель между креслом и пультом. Он не сводит с меня расширенных глаз. Разум покидает его. На мгновение мне становится жаль его. Он такой же калека, как и я. Жертва чужой войны. Может быть, ему даже повезет больше, чем мне. Может быть, он выживет и все забудет. Может быть. И я бью его ногой в лицо. Потому что руки заняты — я цепляюсь за страховочные петли.
— Говори или убью! — беззвучно ору я.
Он не слышит меня. Но все, что надо, он читает по моим побелевшим губам. Глаза его стекленеют. Он одной рукой ловит летающую по кабине на тонком шнурке гарнитуру. Цепляет ее. Бормочет в нее бездумно.
— … нет управлений… мы падать… пилот умирать… — больше догадываюсь, чем слышу сквозь завывания тысячи дьяволов.
— Третий, держаться… эвак лететь… делать посадка…
И все. Я разряжаю в пульт связи магазин трофейного пистолета. Искры и звон. Все вокруг — в красных аварийных сигналах. Драгомир подтягивается на стойке пилотского кресла. Тесак с хрустом пробивает спину хнычущего офицера. Он удивленно смотрит на кончик ножа, что высовывается из его груди. Лицо его стремительно теряет напряженность. Черты смягчаются. Он поднимает глаза. Смотрит на меня. Детская улыбка трогает его губы. Господи, он же молоденький совсем! Безмятежный мертвый взгляд прощает меня. Я отпускаю петли и качусь прямо в веселый кружок пляшущих тел. Бородач рядом со мной, белый как смерть, блюет на свой комбинезон, не в силах отпустить страховочную сетку. Я думаю, что если раньше был полудурком, то теперь окончательно слечу с катушек. Потому как я пилот, а не коммандос. И мне такие подвиги вовсе не по плечу. И никакой боевой робот не будет в силах мне помочь. Триста двадцатый возражает. Говорит, что это — временная дисфункция воли, вызванная сильным боевым стрессом.
Переползаю в хвостовую часть. Нет сил отпустить страховочный линь. Внизу, в открытом зеве аппарели — черное ничто. Грохот и вой лишают уверенности. До земли может быть метр, а может — сто. В любом случае— поделать уже ничего нельзя. Драгомир, цепляясь за линь, заглядывает вниз. Нервно сглатывает. Двое парней над нами с нескрываемым ужасом таращатся в зев люка. Их скрюченные пальцы стискивают страховочную сеть мертвой хваткой. Мы с Драгомиром смотрим друг другу в глаза. Он быстро крестится. А я — нет. Не привык. Просто набираю воздуха побольше. Киваем. Разжимаем руки одновременно.
«Боевой…» — начинает было Триста двадцатый. Как вдруг — БАМММ!. Я с размаху впечатываюсь лицом в жижу. Воздух со свистом вылетает из моей сплющенной груди. Я пытаюсь вздохнуть. Грязь течет в рот. Я судорожно сворачиваюсь в позу младенца. С хрипом толкаю в себя кислород пополам с дождем. Ливень захлестывает глаза черной дрянью. Скрип на зубах. Я поднимаюсь на колени. Ползу, инстинктивно выбираясь на возвышенность. Черная тень встает на дыбы. Хватает меня. Тормошит. Трет мне уши.
— Ты есть великий воин! Спасать Беляница! Убить юс! Я дать тебе лучший женщин не для дети! Есть мясо! Мы победить! Мы бить юс! Мы уметь война!
Он еще что-то восторженно орет сквозь гром и вой ветра, этот сошедший с ума от радости Драгомир. Никакому урагану не под силу справиться с этой кряжистой глыбой. А я только и могу, что дышать сквозь боль в груди. И улыбаться глупо, пряча глаза от дождя. Триста двадцатый сообщает, что ушиб груди незначителен. И что все в норме. Он даже рад этому приключению. Господи, да что за монстра ты мне подселил?
Потом мы собираемся вместе и гуськом тянемся сквозь водяные смерчи. До утра нам надо дойти до деревни.
— Дойти. Недалеко быть. Медленно лететь. Дорога знать, — заверяет меня Драгомир. Его воины снова молчаливы и непроницаемы. Один из них с ножом в руке выходит вперед. Мы движемся следом. После всего, что с нами было, никакие крокодилы со змеями нам нипочем. Так я думаю, стараясь не попасть в наполненную водой грязевую яму.
