Книга: Черный призрак
Назад: Часть вторая. КОРДОН
Дальше: ГЛАВА 2

ГЛАВА 1

По мере приближения к дому белизна понемногу исчезала, под ногами появилась серая, потрескавшаяся от жары земля, песок, пыль и обычная зеленая трава.
Небо над головой стало светлым, каким-то блестящим.
Появился горизонт, точнее, слабый намек на то, что там, вдали, он, возможно, имеется. Потом из серой дымки возникло ровное поле, за ним чуть дальше высились темно-серые скалы с какими-то дымящимися лужами рядом.
За полем показалась речка, извивающаяся меж высоких обрывистых песчаных берегов. На темной прозрачной воде росли кое-где кувшинки, а у высокого противоположного берега плавали огромные розовые цветы, похожие на лотос.
Понемногу возникало ощущение, что кто-то собрал кусочки из разных мест и соединил в отдельный пейзаж. По моему мнению, никак не могло такое соединиться в одном месте, уж слишком как-то не подходило друг к другу. К тому же выглядело все идиллическим, словно рисунок, кому-то напоминающий о его детстве. Обычный пейзаж выглядит родным и понятным, а тут словно все кричало о чужеродности. Даже не знаю, откуда у меня появилось такое ощущение.
— А вот и кордон, — с явным облегчением проговорил профессор. — Добрались наконец-то. Теперь можно никуда не спешить, точку возврата уже прошли. Обратно не выбросит…
— Что значит — не выбросит?
— А то и значит, что обратно можем вернуться только по собственному желанию, а раньше могло получиться и не по нашей воле. Вынесло бы обратно в просеку, протащило бы по ней и швырнуло в тайгу. Было со мной один раз такое, часа два потом отлеживался, не мог встать, тело мне не подчинялось, словно его парализовало. Если бы в это время меня какой зверь нашел, вряд ли удалось бы выжить.
Я оглянулся по сторонам и прибавил шагу, но меня остановила твердая рука Сергея Сергеевича:
— Да вы не беспокойтесь, юноша, все самое страшное осталось позади, уже не выбросит. И вообще бояться больше нечего, на кордоне опасное зверье не водится, туманы обходят его стороной…
— Тогда ладно. — Я по-прежнему ковылял на грязных побитых ногах, думая о том, что мне больше всего сейчас хочется: умереть или просто упасть на травку, чтобы поспать. — А то у меня сил совсем не осталось, еще немного — и упаду.
— Что вам, юноша, сейчас хочется больше всего: отдохнуть или полечиться?
Я задумался, правда, ненадолго, нога заныла так, что ответ нашелся сам собой.
— Сначала лечиться. Думаю, если даже лягу на кровать, то все равно не смогу заснуть от боли. Мне нужен хороший врач. Или ваша мазь. Или тихая безболезненная смерть. Я согласен на все что угодно.
— Тогда пойдем лечиться, глупо умирать, когда все уже закончилось. — Сергей Сергеевич свернул к темно-серым скалам, точнее, к множеству парящих луж, находившихся под ними. — Мне и самому не помешают восстановление и очистка. Все остальное подождет, больше торопиться некуда.
У первой же лужи профессор разделся, бросив одежду в соседнюю яму, вода в обоих водоемах была темно-коричневой, густой и вздувалась пузырями, как грязь в целебных источниках.
Я посмотрел, как он прыгает в синих длинных семейных трусах в мутную воду, и решил, что купание тоже не помешает. Пахло от меня отвратительно. Правда, жидкость в яме не вызвала доверия, запах от нее шел как от лесных цветов.
Слишком странным казалось такое сочетание: густая грязь и невероятно приятный запах.
Я посмотрел еще раз по сторонам: все вокруг выглядело вполне обыкновенно, как-то буднично, если не смотреть на небо. Оно было ровным, пустым, чем-то походило на лампу дневного освещения, настолько ровный и холодный серый свет исходил сверху.
А под этим театральным небом стояла серая коробка трехэтажного дома. Рядом речка, луг и скалы, возле скал ямы, наполненные чем-то напоминающим лечебные грязи, я стою возле них и задумчиво наблюдаю за профессором, наслаждающимся купанием. Когда он поднял голову, то сразу заметил, что я не решаюсь опуститься в воду, и недовольно пробурчал:
— Зря отказываетесь, юноша. Эта грязь целебная, она вернет вам силу и потерянное здоровье. Все потраченные, поврежденные ткани восстановятся, ранки затянутся, и после купания будете чувствовать себя так, словно родились заново. Кстати, главный компонент моей мази — вода из этих источников, именно поэтому ее в другом месте не изготовить.
— Но можно же путем химического анализа выяснить, что в нее входит, и повторить, — вяло ответил я. — Наука далеко шагнула вперед.
— Ох, юноша, как же вы все еще наивны! Если даже будете знать, сколько атомов кислорода, серы, кальция, кобальта и магния, серы и других элементов находится в вашем организме, то, отмерив точно, сколько требуется, и поместив в нужное количество воды, неужели думаете, что из этой смеси появитесь вы?
Я представил огромный чан, в который сыплют из огромных полиэтиленовых мешков разноцветные порошки, тщательно перемешивают, а потом над всем этим помещают яркую горячую кварцевую лампу, имитирующую солнце, и ждут, когда из этого всего народится человек, чем-то похожий на меня. Клон. Близнец. Я сам. И недоверчиво помотал головой.
Профессор фыркнул и лег на воду, при этом его ноги поднялись выше головы, видимо, лечебная грязь имела высокую плотность.
— Всегда говорил, что бессистемное сегодняшнее образование, не имеющее понятия о том, что оно собирается получить в результате, погубит нашу цивилизацию.
— Почему это?
— Когда-то это все уже было. Как-то лет пятьдесят назад множество ученых во всем мире озадачились вдруг появлением жизни на земле…
Я сбросил с себя одежду. Смотреть на то, как профессор, блаженно закрыв глаза, лежит на спине и вещает нечто умное, было для меня, грязного, усталого и очень больного, как-то уж чересчур неприятно. К тому же подумал о том, что если Сергей Сергеевич не умер от этой грязи, то мне она точно пойдет только на пользу, просто потому что хуже, чем мое теперешнее состояние, представить трудно.
— Кстати, можете бросить свою одежду в воду, и она замечательно выстирается. — Профессор говорил, даже не открывая глаз. — Вода хоть и кажется черной, но на самом деле в ней имеется множество различных веществ, которые растворяют грязь не хуже всех ваших патентованных стиральных порошков.
Я задумался, нерешительно поглядывая на свою одежду, точнее, на то, во что она превратилась, и понял: жалеть нечего — искупавшись, она станет только чище.
Поэтому бросил комбинезон, ветровку, футболку, а заодно и сапоги в лужу рядом со мной совершенно спокойно, с любопытством ребенка глядя, как все это тонет, образуя на поверхности воды масляную, радужную торфяную пленку, вздувшуюся от поднявшегося снизу большого пузыря.
После этого перевел взгляд на себя. Господи, на что же я был похож! Нога почернела, ногти стали иссиня-черными. На животе обнаружился огромный синяк. Как он мог там образоваться — и главное — откуда, понятия не имел.
Две параллельные царапины, идущие по бокам, довольно глубокие, немного кровоточили, хотя местами кровь уже запеклась. Руки и ноги также исцарапаны, синяков на них имелось столько, что даже смотреть на них было страшно.
Рассмотрев все, сразу полез в лужу, чтобы больше об этом не думать. По моим внутренним ощущениям, ребра у меня если не сломаны, то точно имеют трещины, а на ноге сломаны если не все, то один палец точно. В общем, как ни крути, не жилец. Обычное мое состояние в этом походе. Ни жив, ни мертв, точно посередине между жизнью и смертью.
Лечебная грязь показалась мне замечательно теплой, именно той температуры, какую бы себе выбрал сам, купаясь в ванне. Градусов около сорока. Такая и нужна, чтобы отслоилась грязь, основательно въевшаяся в мою кожу за те несколько дней, что мы бродили по лесам и болотам.
В глубине темной непрозрачной воды она и стала понемногу отваливаться огромными серыми пластами, наверно, вместе с кожей, так как все тело начало жечь огнем на месте многочисленных синяков, ран и потертостей.
Меня разморило. Скоро возникло ощущение, что я купаюсь в подогретой морской воде. Было невероятно приятно лежать с закрытыми глазами и слушать разглагольствование Сергея Сергеевича по поводу возникновения жизни на земле.
Глубина лужи оказалась мне по шею, но поскольку плотность воды из-за растворенных в ней веществ была намного выше обычной, то ноги постоянно всплывали вверх, как в лечебных грязях и соленых озерах.
Приятно не иметь веса, лежать на воде, как на мягком матраце, и дремать, не вдумываясь. А профессор вещал:
— И тогда не знаю почему, но во многих исследовательских институтах вдруг решили, что современная цивилизация доросла в своих знаниях до такого уровня, при котором создать жизнь показалось делом совершенно плевым. Правда, надо признать, что уже имелась замечательная практическая база, множество предварительных исследований, проведенных ранее, плюс теория эволюции Дарвина как инструмент научного познания, а также множество костей динозавров и других вымерших видов. Сразу в нескольких странах ученые, щедро спонсируемые из государственных источников, поставили чаны из стекла. Нагрели их примерно до той температуры, в которой мы с вами купаемся, и всыпали туда соли, из которых состоит живое тело. А затем стали ждать, помешивая и пробивая воду мощными электрическими разрядами, имитирующими молнии, которых сверкало множество в атмосфере в тот период Земли, когда на ней зарождалась жизнь.
— А зачем они это делали? — Говорить мне не очень хотелось, но уж очень хорошо дремалось под этот проникновенный баритон. Если замолчит, станет не так приятно. Только для этого стоило периодически подбадривать профессора различными вопросами. — Почему государство расщедрилось на подобные опыты?
Тепло. Легко. Ничего не болит. Никуда идти не надо. Жаль, нельзя перевернуться, а так хочется поспать на боку…
— Ответ простой. Во все времена государственным мужам многих стран хотелось получить элитного человека, лучшего, чем он создан природой. Для темных политических дел им требовались солдаты — мощные, быстрые, безжалостные и не очень умные.
— А почему им потребовались именно тупые бойцы, если в сегодняшней войне выживают только самые сообразительные?
— Идеальный солдат идет туда, куда его посылают, делает то, что ему приказывают, при этом абсолютно счастлив, всем доволен и умирает, когда нужно, не задавая вопросов. С такими воинами можно завоевать весь мир, особенно если их плодить миллионами. Умные солдаты обычно непокорны, часто задумываются над тем, что они делают, именно поэтому не раз в истории армии бунтовали, а к власти приходили мятежные генералы. Сегодняшним политикам умники не нужны. По их мнению, идеальный солдат не способен ни на что другое, кроме как убивать тех, на кого ему покажут.
— И что получилось в результате этих опытов?
— Ничего. Побились несколько лет, потом тихо и незаметно все исследования свернули. Правда, надо признать, что в некоторых чанах появились аминокислоты, которые, по идее, должны были со временем превратиться в живой белок, о чем раструбили во всех газетах. Потом выяснилось, что в них что-то не так, в общем, и живого белка тоже не получилось.
— И почему?
— Наверно, потому, что забыли о самом главном ингредиенте жизни.
— О каком же?
— О Боге. Можете мне не верить, юноша, но многое в современных исследованиях и полученных знаниях не стыкуется именно из-за того, что нашего Создателя признали несуществующим. Идея Бога как универсального начала не так плоха, как кому-то кажется, просто человечество смешало множество понятий из разных областей, в результате религия как наука о Боге превратилась в винегрет, в котором никто не может разобраться.
— Вы действительно уверены в том, что Бог существует? — То, что сказал профессор, меня удивило, впрочем, не очень. После того, что со мной уже произошло в эти пять дней, нисколько не удивлюсь, если с облака спустится старичок с седой бородкой и скажет, что он меня испытывал, надеясь на то, что я приму его веру. — По-моему, даже в ваши времена это считалось немодным.
— Вы ошибаетесь, юноша. Как раз в мое время все ученые серьезно размышляли над этим вопросом. Эйнштейн, например, к концу жизни понял, что без Бога многое в его теории просто не стыкуется, да и я сам не раз приходил в своих размышлениях к точно такому выводу.
— По-вашему получается, что именно Бог создал жизнь на этой земле? — Внутри моего тела, да и снаружи, горело так, словно меня варили заживо в кипятке. Я едва сдерживал стон, поэтому приходилось говорить. — Глупо как-то: шесть дней строил планету и звезды, а на седьмой решил повозиться с глиной и создал человека…
— Ну, не так все примитивно происходило. Сейчас вам кое-что расскажу, и, думаю, вы поймете, в чем смысл. Слышали об опытах ученых с водой? Этим тоже занялись одновременно во многих странах…
— Как-то пропустил. — Шевелиться не хотелось, каждое движение причиняло муку, но откуда-то мне было известно, что эта боль во благо, мое тело лечила эта ужасная грязь с милым цветочным запахом.
— Один японец говорил воде разные слова, а потом воду замораживал и исследовал под микроскопом кристаллы льда, в которые превратилась влага. Так вот, хорошие слова приводили к упорядочиванию, получалось нечто чудесное, симметричное, полное гармонии и красоты, а плохие слова приводили к уродливым, нежизнеспособным структурам. Так как все живое на этой планете большей частью состоит из воды, то вывод напрашивается сам собой.
— И какой?
— Что Библия права.
— В какой ее части? Неужели все живое когда-то вылепили из глины?
— Не совсем так. — Профессор рассмеялся. Шутка ему моя понравилась. А мне показалось, что я понемногу растворяюсь в этой грязи. Вроде стал легче, потому что всплыл чуть выше. Или оттого, что боль перестала быть такой жгучей, стала приятной, словно массаж нежными женскими руками. — В Книге книг сказано: «Вначале было слово». Вот тем ученым, которые создавали жизнь, не хватило именно этого знания.
Я сразу представил, как Бог, наклонившись над Мировым океаном, бормочет что-то доброе и ласковое. Сразу в голову полезли дурацкие ассоциации: ведьма, бормочущая над странным варевом из мухоморов и бледных поганок в котле, создавая жуткие неприятные зелья, маги, произносящие непонятные заклинания над бокалом вина.
Вначале было слово…
А что? Вполне может быть…
— Вы считаете, что если бы ученые говорили что-нибудь над своими стеклянными колбами, то у них обязательно получилось бы живое существо?
— Зря улыбаетесь, юноша. — Откуда он мог это видеть, если я не видел ни его лица, ни его самого? Передо мной высились отвесные стенки ямы, причем абсолютно гладкие, сделанные из камня, а ниже только темная булькающая вода, в которой я сидел. — Подобные идеи давно используются.
— Уже начали создавать жизнь?
— Пока только коровам и свиньям крутят классическую музыку, в результате у коров повышаются удои, а у свиней улучшается качество мяса. А что есть слово, как не музыка? А что есть музыка, как не информация?
— Вы серьезно?!
— Эх, молодежь, молодежь… — Сергей Сергеевич легко вылез из ямы, наполненной странной водой. — Читать надо больше или хотя бы смотреть телевизор. В мире, в котором нам с вами повезло жить, много чего происходит странного.
— Мне некогда заниматься самообразованием. — Я тоже выбрался из своей ямы и сразу полез во вторую, где утонула моя одежда. Одеться было не во что. Все, что выдали для этого бессмысленного похода, превратилось к его середине в нечто ужасное. Конечно, на дне рюкзака в полиэтиленовом пакете лежат мои джинсы и футболка, но если и эта одежда превратится в грязное рваное тряпье, то в чем мне тогда добираться до Москвы?
Нет, уж лучше здесь в ветоши похожу, все равно никто не видит. Осталось немного — до заветного кордона уже добрался, теперь надо найти этот очень нужный москвичу артефакт и отвезти его в Москву. Правда, перед этим хорошо бы узнать, что он из себя представляет. Уж слишком тяжело дается. Может, стоит поднять цену?
— И чем же вы, юноша, занимались таким важным все это время?
— Деньги зарабатывал, надо же мне было во что-то одеваться, да и кушать иногда хотелось. — Я вздохнул, вспомнив Ирку. А я, наверное, был для нее никем, если решила мне изменить. Так обычно и бывает в жизни: встречаются два человека и начинают жить вместе неизвестно зачем, а потом уже, в глубокой старости, недоуменно морщатся, глядя друг на друга, забыв причину, по которой они все еще вместе. — Моя девушка оказалась большой любительницей развлечений, по выходным предпочитала обедать только в дорогих ресторанах.
— Не стоило на такие глупые занятия тратить лучшие годы жизни. — Профессор оделся. — Да и на такую женщину тоже.
— Если бы знать заранее, соломку бы подстелил. — Я посмотрел на Сергея Сергеевича, уже одетого все в ту же фуфайку, бейсболку, пеструю рубашку и штаны. Все было хоть и мокрым, но чистым. Удивительно, вроде по одному с ним лесу шли, да только его одежду еще носить можно, а мою… пора выбрасывать. Вот так и в жизни: идут два человека рядом, а испытания все равно каждому свои. — Да только никто своего будущего не знает.
Я с тоской стал рассматривать то, что выловил из ямы. Вроде действительно одежда стала чище, большие грязные пятна исчезли.
Выжал как мог и начал оглядываться по сторонам в поисках места, куда бы повесить. Только сейчас заметил, что здесь совсем нет ветра, солнца не видно, а тепло — градусов, наверно, двадцать пять, может, даже больше. Должно высохнуть.
Все-таки необычное место, какое-то загадочное и чем-то пугающее. Но думать я об этом не собираюсь, поберегу психику. Итак, понятно, что такое место на Земле существовать не может, а признать, что мы находимся на другой планете, — это то же самое, что признаться в своей невменяемости.
— Около дома натянута веревка, там и повесите. — Сергей Сергеевич сапоги не стал надевать, пошел босиком по мелкой травке. — А пока все развесите, я из дома другую одежду вынесу, а то неудобно вам будет, да и сам заодно переоденусь…
— Что значит неудобно? — Я пожал плечами. — Мне нравится. Тепло. Ветра нет. Даже приятно. Солнышка, конечно, не хватает, чтобы позагорать, но можно и так посидеть.
— И все равно лучше одеться.
— Несите, в одежде как-то привычнее, хотя иногда можно обойтись и без нее…
Я посмотрел на свои ноги, внезапно осознав, что во мне не так. Долго вглядывался в ноги и руки, прежде чем понял, что меня так удивило, — на теле не увидел ни одной ранки и синяка.
Кожа стала розовой, гладкой и чистой, как у ребенка, даже мозоли куда-то исчезли, а пахло от меня непонятной, но очень приятной свежестью.
Но главное — я не чувствовал боли, нигде и ни в чем. Не болела ни голова, ни желудок, который последнее время меня иногда доставал резкими болями, говорящими о прогрессирующем гастрите, ни в легких, а до этого периодически кашлял, очищаясь от смол и никотина, ни в ногах, даже усталость и та отступила.
Я был удивительно бодр и свеж как никогда.
На правой ноге, которой так хорошо приложился к каменному столбику, сине-черные ногти снова стали розовыми. Кажется, благодаря купанию в этой грязной луже я стал гораздо здоровее, чем был, когда выезжал из Москвы. Излечился от всего, что приобрел не только в течение нашего похода, но и в течение моей прежней жизни.
А еще внутри неизвестно из чего рождалось хорошее настроение, словно только что наглотался чего-то наркотического, — мне хотелось петь, веселиться, подпрыгивать до отсутствующего неба и смеяться.
Прибыв к назначенному пункту, я улыбнулся и стал развешивать на веревках одежду, одновременно разглядывая дом и пытаясь понять, из чего и как он построен. Сначала все вокруг мне показалось простым и заурядным, но чем больше вглядывался в дом, тем все для меня становилось непонятнее и непонятнее. Наконец я пришел к таким парадоксальным выводам, что не захотелось ни с кем этим делиться, просто потому, что такого не бывает и быть не может.
Даже для моей уже ко многому привыкшей психики строение это казалось слишком невероятным! Передо мной стояла гранитная скала огромного размера, из которой кто-то взял и вытесал трехэтажный жилой дом, похожий на те, что выстроены в маленьких городках вокруг Москвы. Все предельно строго, словно строил кто-то из архитекторов брежневских времен, ничего лишнего, просто и функционально — огромный куб с окнами и дверями.
Поражала не эта простота, а то, из чего выстроен дом. Использовать твердый гранит, причем одной громадной глыбой, вырезать внутри помещения, наружу пробить окна и установить массивную дверь, кстати, тоже каменную — за такое возьмется не каждый.
Нет в нашей стране подобных технологий, чтобы так строить, да и не только в нашей — во всем мире! Вот у тех, кто пирамиды строил, они были.
Никто после египтян не возводил никаких строений из огромных каменных глыб. Я пошел вдоль стен, поражаясь мастерству строителей: ни одного стыка, ни одной трещины, повсюду ровная, полированная поверхность, словно ее выглаживали специальным абразивным составом.
Углы немного завалены, но радиус небольшой, как раз такой, какой нужен, чтобы об острую кромку не порезаться. Радиус фрезой не сделаешь и даже лазером.
Непонятно. Странно. Сверхъестественно. Нормально для этого удивительного места. Небо, наверно, тоже кто-то сделал… и пейзаж.
Очень хотелось посмотреть то, что находится внутри. Действительно ли там ровные, прямые, высокие коридоры и светлые большие комнаты, какие просятся при такой архитектуре, или узкие лазы и извилистые пещерные ходы?
Я развесил свою одежду сушиться и снова пошел вокруг, разглядывая непонятное строение, пытаясь уяснить, как же оно сделано? Под ноги замечательно ложилась ровная каменная гранитная поверхность, словно кто-то заодно решил из того же гранита сделать спортивную площадку у дома. Щитов да колец только не хватает, а размер почти тот, что требуется.
Но как? Это же камень, причем один из самых твердых, а даже следа от инструмента не видно. В нашем мире никому в голову бы не пришло, что можно выточить дом из горы, а заодно еще и площадку вокруг. Такое могло быть сделано только Богом или его заместителем на крайний случай.
Я обошел дом и увидел, что двери имелись на каждой стороне куба, словно неведомый строитель хотел, чтобы все стороны стали парадными. Окна вырезаны в двух метрах от земли, рамы сделаны из непонятного материала, не удивлюсь, если и они окажутся из камня. И стекло вставлено необычное, похожее на кварц.
Я подошел к окну и протянул руку, чтобы на ощупь определить, из чего это все изготовлено, в это время боковая дверь за моей спиной открылась, двигаясь плавно, уходя в стену. Нисколько не тревожась, решив, что это Сергей Сергеевич принес мне одежду, я стал дальше рассматривать непонятную конструкцию.
— Здравствуйте, — произнес нежный девичий голос.
Я так и замер с открытым ртом, потом медленно повернулся, недоуменно разглядывая чудо, появившееся передо мной.
Выглядело это существо божественно. Впрочем, каким еще может быть чудо, как не божественным?!
Русые волосы, длинные, тугие, сплетенные в тяжелую косу. Я такое только в кино видел. Причем коса явно настоящая, натуральная, красивая.
Под русыми волосами, слегка выгоревшими на солнце, виднелись соломенные брови и такие же ресницы. А уже под ними огромные глаза, такой голубизны, какой не бывает в природе, настолько яркой и праздничной, что они сразу приковали к себе мой взгляд, и я никак не мог оторваться, чтобы рассмотреть все остальное.
Обычно у девушек я смотрю не в глаза, а на фигуру. А уж потом, если то, что увидел, соответствует моим внутренним представлениям о женской красоте, поднимаю глаза выше. Так вот в данный момент мне было совершенно неважно, что находится ниже, поэтому пришлось сделать над собой мощное волевое усилие, чтобы сместить взгляд.
Под глазами оказался аккуратный, слегка вздернутый носик и пухленькие розовые губки. Нежный овал лица, плавный, без острых углов. Длинная, изящная шея, а дальше все, что положено иметь такой ослепительно красивой девушке, чтобы быть привлекательной и соблазнительной: грудь приятного размера и формы, тонкая талия, замечательные бедра и стройные ноги, заканчивающиеся маленькими ступнями, едва прикрытыми босоножками с длинными ремешками, обернутыми вокруг лодыжек.
А по всему телу растут легкие золотистые волосики — этот дополнительный незначительный штрих вызвал какое-то умиление и еще что-то такое внутри, что невозможно объяснить.
Чудо оказалось одето в желтенькое легкое платьице, чем-то напоминающее сарафан, подчеркивающее и оттеняющее все достоинства скрываемого под ним тела. Кстати, ткань на платьице оказалась непростой, она постоянно и неуловимо меняла свою окраску, на глазах превратилась в темно-зеленую, а потом и в светло-серую.
Когда мой взгляд снова попал в голубые глаза, я понял, что пропал, и стал погружаться все глубже в эту нежную голубизну, уже не надеясь на то, что смогу оттуда когда-нибудь выбраться.
Моя жизнь прямо в это мгновение делилась на две неравные части — одна пустая и бессмысленная, в которой я не знал ее, а другая странная, наполненная неясным, но очень важным и глубоким значением.
— Это невежливо — не здороваться в ответ, — строго произнесла девушка, но тут же прыснула в ладошку. — Особенно когда стоишь в таком виде.
— В каком виде? — Я недоуменно нахмурился, все еще ничего не понимая, ее голос позволил мне оторваться от глаз, из которых самостоятельно никак не мог выплыть, и перевел взгляд на себя.
— Сообщаю вам, юноша, что в данный момент вы одеты в костюм Адама, так, кажется, говорят в вашем мире, только фигового листка на вас не хватает. Вот с ним вы были бы гораздо приличнее, а так…
— Адама? — Господи! Только сейчас я обнаружил, что раздет, наг, гол!
Это был удар ниже пояса, а там как раз творилось неладное…
Никогда до этого не подозревал, что могу так краснеть. Причем начал краснеть снизу вверх, тепло пронеслось удушливой волной, почти мгновенно лицо стало гореть так, словно на него высыпали горсть углей. Это ужасное состояние, которое не стоит никому переживать.
Раньше считал, что подобное со мной произойти не может, считал, что весь свой стыд потерял еще в военкомате, когда меня рассматривали молоденькие врачихи и медсестры, причем делали это с презрением и полным равнодушием.
Да и после этого немало девушек видели меня обнаженным — взять хотя бы Ирку.
Я сложен вполне пропорционально, так что стыдиться мне нечего, да и взрослый уже парень, а не подросток с прыщами и гормональным взрывом.
Но сейчас настолько растерялся, что даже не попытался прикрыть свой срам рукой. Впрочем, это было бесполезно, то, что мне хотелось от нее скрыть, она уже видела.
Поэтому просто стоял и краснел, не имея силы сдвинуться с места и куда-нибудь убежать. Очень хотелось залезть в яму с лечебной грязью и утопиться.
А девушка смеялась надо мной, причем так звонко и заразительно, что я не мог на нее обидеться.
Меня спас профессор, который подошел ко мне откуда-то сзади и подал огромные семейные трусы, штаны неизвестного происхождения и рубашку, которая была мне явно велика.
Я смущенно поблагодарил и начал одеваться. Только когда моя нижняя часть тела спряталась в сатин, девушка отвернулась.
Конечно, на ее месте я бы сделал то же самое, рассматривал бы все с жадным интересом, но я-то мужчина!
Все самое интересное закончилось, когда натянул на себя широкую рубашку и стал застегивать пуговицы непослушными пальцами.
— Что же ты, Настя, нашего гостя смущаешь? — поинтересовался Сергей Сергеевич, глядя на нас обоих понимающим взором. — Нехорошо это. Вон как покраснел. Разве так можно? Юноша не виноват, что вся его одежда пропиталась тиной и торфом, поэтому пришлось ее стирать.
— Неужели попал в приворотное болото?
— И не только туда, — вздохнул профессор. — Никогда до этого еще мне так тяжело не давался маршрут, нечисть на каждом шагу мешала пройти, даже Дрема встретился.
— Дрема? И каков он? Хорош?
— Довольно странен. Кстати, оказался больным, просил лекарство, я его своей мазью лечил. Замечательно странное существо оказалось.
Они закончили свой диалог, и их глаза снова обратились на меня. Я стоял, уставившись в землю — смотреть куда-либо просто не мог, мне почему-то было стыдно. Никогда не думал до этого, что кто-то может меня так смутить.
— А ты не сказал, что у нас будут гости, — произнесла Настя, снова прыская в ладошку, на этот раз явно от моего вида, то, во что меня одел профессор, меня явно не красило. На мгновение даже почувствовал себя клоуном, работающим на арене. — Я ждала тебя одного.
— Я в прошлый раз тебе говорил, что у меня есть дело на земле.
— Какое, папа? — Девушка окинула меня критическим взглядом. — Что-то он не похож на кого-то важного.
Папа. Приплыли!
Сергей Сергеевич — отец этого русого чуда. Значит, у меня нет ни единого шанса, и даже смотреть на нее не стоит, самому же от этого станет хуже. Переживать, страдать, мучиться, бледнеть и чахнуть мне не нужно, я — современный молодой человек, и средневековые страсти мне без надобности.
Постепенно лицо у меня приняло обычный оттенок, голос тоже прорезался.
— Здравствуйте, Настя.
Очень вовремя! По-моему, обо мне все уже забыли, что-то увлеченно обсуждали, не обращая никакого внимания на меня, и мои слова заставили их повернуться, причем лица у обоих стали недовольными. Тут я продолжил, и, кажется, еще больше некстати:
— Меня зовут Григорий, можно Гриша, друзья называют Григ.
— Григ — это какой-то земной композитор? — Настя посмотрела на меня с некоторым недоумением. — Неужели пишете музыку?
— Меня назвали так не за это, просто Григорий произносить долго, да и звучит немного странно, а Григ короче и яснее. В наш век скоростей у людей имена как клички, в интернете по-другому нельзя, трафик надо экономить.
— Смешно. — Девушка улыбнулась. — А что такое интернет?
— Ну, это такая форма связи через компьютер…
Я бы нес нечто подобное и дальше, но меня оборвал профессор:
— Настенька, я уже говорил тебе, на Земле много устаревших форм общения, это одна из них. — И мне: — Перед вами, юноша, неземная девушка, поэтому не стоит с ней разговаривать как с вашей сверстницей, она многого не поймет. Настя живет в другом мире, то, что она моя дочь, совсем не значит, будто ее интересует все, что так забавляет вас.
— Что значит неземная? — переспросил я недоуменно. — Это вы о красоте?
У меня снова возникло ощущение, что я веду себя как дурак. Но остановиться не мог, продолжал нести всякую чушь.
— Нет, что вы, она вполне обычная девушка для того места, в котором живет. Далеко не красавица, средненькая. А вам она нравится, потому что у нее другой генотип.
— Генотип?
— Некоторые группы генов нам неизвестны, потеряны несколько десятков тысяч лет назад, когда наша раса едва сумела выжить, но мы совместимы…
— Я не понимаю…
— Да, конечно, это трудно представить, — мягко улыбнулся Сергей Сергеевич. — Поэтому просто поверьте мне на слово. Настя из чужого нам мира, если хотите, с другой планеты, по-вашему — инопланетянка…
Наверно, у меня отпала челюсть, я стоял и переводил взгляд с нее на него — не то чтобы не верил, просто это пока не укладывалось в моей голове. Но мне очень не хотелось перед этой девушкой показаться дураком, поэтому изображал из себя умного, хоть на самом деле ничего не понимал. Улыбнулся, показывая, что понимаю и ценю хорошую шутку.
— Он что, совсем ничего не знает? — поинтересовалась у отца девушка. Ее платье снова изменилось и стало ярко-красным, причем босоножки тут же поменяли свой цвет на синий. — Абсолютно?
— Этого юношу наняли за деньги, чтобы он достал так нужный нам предмет из лабиринта, я его привел, а потом уведу тем же путем.
— А он сможет?
— Пока не попробуем, не узнаем. Григ, по крайней мере, первый человек, которого мне удалось довести до кордона.
— Понятно. — Девушка улыбнулась и взяла меня за локоть. — Идемте, юноша, в дом, расскажете об интернете и о том, с чем его едят. Кстати, вы голодны?
— Съел бы чего-нибудь. — Тепло ее прикосновения прожигало мою рубашку и раскаляло кожу руки, и я снова стал краснеть. Хорошо, что на меня никто не обращал никакого внимания, иначе провалился бы сквозь землю. — Давно не ел ничего приличного…
— Да? — Настя посмотрела на меня лукавым взглядом. — Боюсь, вам не повезло, у нас нет земных продуктов, давно закончились, а неземная пища может вас удивить.
— Думаю, меня уже ничто не удивит после того, что видел по дороге сюда.
— Это вам только кажется, здесь не меньше странного и опасного, чем там, только все скрыто.
Девушка говорила без какого-либо акцента, как коренная москвичка, профессор говорил так же, наверно, поэтому я посчитал их слова розыгрышем. Нет, конечно, какой-то частью мозга я им верил, но и только. Признать, что эта девушка на самом деле является инопланетянкой, у меня просто не получалось.
Мы зашли в дом. Никакого вестибюля. Широкий двухметровый коридор — стены сделаны из такого же гладкого, отполированного камня, как и наружные, ни единого стыка, словно вырублено из монолита, — проходил через весь дом, ведя к другим дверям, его пересекал точно такой же коридор, идущий от других дверей, создавая, таким образом, крест.
Потолок из того же гранита. И больше ничего, за исключением каких-то повторяющихся белых светящихся странных символов через неравные промежутки стены, которые озаряли дом изнутри мягким приглушенным светом.
— Что предпочитаете: поесть или отдохнуть? — спросила Настя, глядя, как я верчу головой. — Или, может, желаете принять душ? Вода у нас целебная, и напор хороший.
— Сначала поесть, — ответил я, смотря по сторонам, чтобы не видеть ее лица. — Потом отдохнуть. Вылез только что из ямы с лечебной грязью, так что чист, душ пока не требуется…
— Тогда нам сюда. — Настя коснулась одного из символов, и он ушел назад вместе с квадратной каменной плитой, открывая огромное вытянутое помещение, наполненное светом, льющимся из окон. Здесь не было мебели, зато имелось множество каменных кубов, параллелепипедов и столбиков. На некоторых просматривались такие же белые, впечатанные в камень символы, неизвестно что значащие.
— Садитесь. — Девушка показала на один из небольших гранитных кубов, стоявших у большого квадратного столба. По-видимому, это был стул. Я сел. Камень оказался мягким, упругим и теплым. Сидеть на нем было так приятно и удобно, что мои глаза стали сами собой закрываться от удовольствия, а может, и от усталости. Оживление, вызванное купанием в лечебной грязи, как-то сразу схлынуло, и мне захотелось спать.
Сергей Сергеевич где-то потерялся по дороге, но я нисколько не расстроился. Мне было уже хорошо просто оттого, что я сидел рядом с этим русым чудом.
Странное ощущение счастья, до этого меня не посещавшее ни разу, если, конечно, не считать тех моментов, когда меня по дороге сюда пыталось сожрать существо из тумана с впрыскиванием наркотических веществ под кожу.
Настя с улыбкой поглядывала на меня, одновременно управляясь с каменными кубами, некоторые, по моему мнению, являлись чем-то вроде шкафов для хранения продуктов и посуды, другие исполняли роль микроволновки и холодильника, а может, и жарочного шкафа.
Серый гладкий интерьер дома больше подходил для космического корабля, чем для дома. Впрочем, это могло быть просто модно или практично. Откуда мне знать инопланетные порядки?
Настя поставила передо мной какой-то квадратный сосуд, в котором бултыхался зеленый тягучий сироп, и подала нечто вроде каменной трубочки.
— Это мы пьем. Ты не очень отличаешься генотипом от нашей расы, поэтому тебе должно подойти. Моему отцу нравится. Это питательно, в такой пище есть все, что необходимо человеку твоей расы. Ты же белый, так?
— Белый.
— Хорошо, а то я только слышала, что у вас живут люди с разным цветом кожи, а никогда не видела и поэтому, наверное, не смогу их различить. А папа сказал, что еда у вас отличается в зависимости от места жизни.
Я попробовал. На удивление, оказалось вкусно, причем напиток был одновременно соленым, терпким и пряным и нежным. Пил с удовольствием, молча глядя на нее.
— Почему ты молчишь, Григ?
Я выпил еще немного. Слова как-то не шли на ум, да и язык едва двигался. Никогда до этого не думал, что общение с девушкой может вызвать столько затруднений. Правда, до этого я еще никогда не испытывал таких эмоций. Поэтому, подумав, решил ответить честно:
— Сам не знаю, боюсь, наверное…
— А чего боишься?
— Глупым показаться. Здесь у вас все иное, чем у нас. Другая техника, мебель, одежда, очень легко показаться дураком, а этого не хочется.
— Почему? — прыснула снова она в ладошку. — Разве такое возможно? Какой ты есть — такой есть, другим не станешь.
И действительно — возможно ли не показаться перед ней дураком?
Я снова стал прихлебывать бульон через трубочку, не зная, что ответить. Грустно как-то стало, противно…
— Нет уж, отвечай, раз начал. Мне интересно.
— Честно?
— Честно!
— Я в тебя влюбился с первого взгляда, — сказал, словно в омут головой бросился. Сердце тревожно стукнуло и остановилось, ожидая ответа. — Поэтому боюсь не понравиться.
— Ты это серьезно?
— А по мне разве не видно? — Сердце застучало быстро, уверенно. — Выгляжу как идиот, говорю так же, все симптомы налицо. Краснею еще, как прыщавый юнец.
Она улыбнулась. Ей пришелся по душе этот разговор. Всем девушкам нравится, когда им признаются в любви, а дальше все происходит по обстоятельствам. Если девица умная, то не будет смеяться, примет на веру и начнет искать подтверждение этим словам. Издеваться не станет.
Если же не очень умная, то тоже начнет проверять, только подтверждение потребует глупое. Некоторые, например, могут предложить прыгнуть из окна или сделать еще что-нибудь опасное для своей жизни. Сделаешь — тогда поверят.
Так меня Ирка проверяла. С моста в реку прыгал, едва не разбился.
А потом такая издеваться станет часто, просто для своего удовольствия. Интересно же — здоровый парень, а ведет себя как телок, мычит что-то, сказать толком ничего не может. Смущается. Последнее особенно им нравится…
— Ну, определенные признаки нестабильности психики и в самом деле наблюдаются, — улыбнулась Настя. — Но это может быть вызвано иной атмосферой, другим энергетическим излучением, незнакомой обстановкой, шоком от невероятных обстоятельств.
За спиной бесшумно открылась дверь, если можно так назвать каменную глыбу, откатившуюся по невидимым направляющим в сторону, и в комнату вошел профессор. Он взял себе точно такую же посудину, сел напротив меня и начал с наслаждением прихлебывать зеленый тягучий напиток через такую же трубочку.
— О чем разговор? — поинтересовался он.
— Григ только что заявил, что в меня влюблен, вот это и обсуждаем…
— А… — Профессор, как мне показалось, с сочувствием посмотрел на меня и мягко улыбнулся. — Уже выдаешь психологический анализ?
— Пытаюсь, но мне не хватает некоторых фактов, чтобы составить полную картину, без приборов довольно трудно определить данный эмоциональный тип.
— Настя, по нашим земным понятиям, доктор, — пояснил Сергей Сергеевич. — Она обладает великолепными знаниями в области медицины, иногда, правда, ее заносит, как сейчас, но специалист она великолепный. А вы, юноша, действительно в нее влюбились?
Я кивнул. А что мне оставалось делать? Она же сидела рядом. Сказать, что влюбился, и тут же отказаться? А жить потом как?
— Поверьте, я вас понимаю, сам когда-то побывал на вашем месте, правда, был тогда гораздо моложе, чем сейчас, хоть и намного старше вас. — Профессор сочувственно мне кивнул и повернулся к дочери. — Могу добавить немного данных, которых тебе не хватает для полного диагноза.
Они сидели передо мной, пили сироп и мило разговаривали о больном пациенте, описывали симптомы, способы лечения. Обычный врачебный разговор. Вся беда только в том, что этим пациентом являлся я и слушать мне такое было не очень приятно.
Никогда еще после признания девушке в любви та не начинала делать анализ моего психического состояния, разглядывая меня с холодным пристальным вниманием. Обычно они лезли ко мне целоваться и обниматься, но сейчас оказался не тот случай. Меня препарировали, разрезали на отдельные кусочки, разглядывая каждый из них в отдельности. Причем занимался этим еще и ее отец, притащивший меня в это ужасное место.
Почему-то чем больше слушал то, что говорилось обо мне, тем меньше мне хотелось жить.
— Добавляй.
— Надо учитывать, что во время пути юноша не раз попадал в ситуации, которые едва не стоили ему жизни. Так, например, во время прохождения через черный лес он едва не попался брунсу, причем тот пищеварительным соком его полил и даже вцепился парой усиков.
— Какая мерзость! — Девушка сморщила свой хорошенький носик. У меня внутри потеплело от этого милого сочувствия. — Как спаслись?
— Мне удалось его отбить. До этого момента на юношу нападали два раза. Первый раз необычные шершни, гораздо крупнее и злее обычных. Никогда до этого не наблюдал за ними в здешних лесах подобной агрессивности, причем мы двигались довольно далеко от их гнезда, но они все равно напали.
— Странно…
— Вот и я так же подумал. Второй раз на нас напали предтечи местных птеродактилей, хоть обычно они стараются держаться как можно дальше от людей. Потом Дрема показывал нам свои картинки, а затем попали под обстрел какого-то странного растения из тумана, причем семена летели мощные, сбалансированные, они вполне могли нас убить. Нам удалось спастись только тем, что успели заскочить в пещеру.
— Согласна, испытания играют свою роль в нестабильности психики. — Настя взяла меня за руку. Господи, до чего же мне стало хорошо! — Это вполне могло стать дополнительным фактором гормонального изменения в крови.
— Еще древними людьми отмечено, что после смертельной опасности резко возрастает либидо. Обычно в селениях, где люди переживали какую-то опасность, резко возрастала деторождаемость.
— Согласна, — кивнула Настя, убирая руку. — Пульс учащенный, кожа влажная, реакции неадекватные. Григ не обманывает, он действительно в меня влюблен или думает, что испытывает подобное чувство. А что я еще не учла?
Вот представьте себе: ты признаешься девушке в любви, она меряет пульс, проверяет твою кожу, делает еще пару анализов и с категоричностью доктора заявляет:
— Пациент влюблен! Требуется лечение соответствующими препаратами…
Мне захотелось забиться в какую-нибудь нору и сидеть там до конца жизни. Мерзкое это ощущение, когда тебя препарируют!
— Вот еще… ты несешь в себе незнакомые человечеству гены, любой мужчина с Земли, увидев тебя, почувствует влюбленность. Изменение генотипа, добавление неизвестных прежде групп генов является обязательным фактором выживания. Так и я, когда-то увидев твою мать, не смог противиться своему влечению, хоть был вполне зрелым, самостоятельным мужчиной.
— Убедительно, принимаю. — Настя кивнула мне, как показалось, сочувственно. — С этим согласна, не подумала, кое-что не учла. Получается, состояние подлинное, требуется коррекция. Конечно, у меня с собой нет многих препаратов и лечебных приборов, поэтому даже не знаю, как поступить. Не думала, что может случиться подобная ситуация, правда, и в этом случае можно кое-что сделать, например, провести коррекцию с помощью изменения гормональной подстройки, и потребуется всего несколько трав…
— Вы как-то забыли обо мне. — Голос у меня стал хриплым от волнения, а ладони повлажнели. — Например, о том, что у меня может иметься свое мнение.
— Мнение? — Девушка посмотрела мне в глаза, и что-то в ее глазах странно дрогнуло. Впрочем, возможно, мне показалось. — Разве больной может поставить себе диагноз, а потом вылечиться самостоятельно?
— Не знаю. — Я пожал плечами как можно безразличнее. — А ты, Настя, попробуй. Может быть, у тебя и получится, а я даже пытаться не стану.
— Что?! — Настя буквально вскочила с места, все ее спокойствие куда-то исчезло. — О чем ты говоришь?
Профессор расхохотался:
— Юноша, поздравляю, вы — молодец! Давно мою дочь никто так умело и ловко не ставил на место. Очень эффектно и при этом в высшей степени разумно.
— О чем вы оба говорите? — Девушка отошла от нас и начала ковыряться в кубе. — Кто желает тонизирующий напиток?
— Неси обоим, — скомандовал Сергей Сергеевич. — А Григ сказал одну очень интересную вещь, точнее, намекнул на нее, надеясь на то, что остальное ты додумаешь сама, что говорит о его тактичности.
— На что же он пытался мне намекнуть? — Девушка поставила перед нами по высокому каменному стакану с розовым непонятным напитком, я тут же прилип к нему, чтобы спрятать глаза: отчего-то мне было мучительно стыдно от этого не очень-то приятного чувства, у меня в горле пересохло.
— Молодой человек намекнул на то, что внесение в генотип дополнительных генов, как фактор выживания, характерно для всех видов. Несмотря на то что у тебя имеется некоторая часть земного генотипа, доставшаяся от меня, все равно этого недостаточно для полной гармонии, поэтому ты так же реагируешь на юношу, как он на тебя. Проще говоря, ты испытываешь такую же влюбленность…
— Еще чего?
Настя вдруг стала пунцовой: похоже, я оказался прав, и с ней творилось то же самое, что со мной. Я вежливо отвернулся.
— Сама в себе разбирайся, ты врач, тебе и карты в руки, не наше это дело. — Профессор встал. — Идемте, юноша, пора определиться с комнатой. Вам надо отдохнуть и прийти в себя. Слишком многое свалилось на вас в очень короткое время — тут не то что влюбиться, с ума можно сойти. Хорошо, что у вас психика довольно устойчивая, и я очень рад, что все закончилось влюбленностью, а не депрессией и суицидной хандрой…
— Отдохнуть не помешает. — Я встал и пошел к стене, которую уже открыл Сергей Сергеевич. У двери оглянулся. Настя стояла возле куба, который служил нам столом, и растерянно смотрела на меня. Что-то было в ее глазах еще кроме растерянности. Жалость? Страх? Удивление? Или любовь?
Но это уж вряд ли, наверное, показалось…
— Идемте, Григорий. — Профессор вышел в коридор, я за ним, уже больше не оглядываясь. — Места в этом доме хватит для того, чтобы разместить не один полк. Служили?
— Немного — всего год, повезло, в это время уже шли реформы в армии…
— Вам сюда. — Сергей Сергеевич нажал на белый символ, и плита ушла вбок. Перед нами открылась небольшая комната, довольно уютная, если можно судить все, что там находилось, земными мерками. Длинный широкий камень в качестве кровати с выступом подушки. Куб-стол, кубы-стулья. И все.
— Вот здесь санитарные устройства. — Профессор тронул символ на стене. — Они довольно просты в использовании, сами разберетесь. Здесь шкаф для одежды, которой у вас с собой нет. В общем, отдыхайте, осматривайтесь. Дом будет слушаться, поэтому ходите куда хотите, пользуйтесь всем, чем пожелаете.
— А как?
— Сориентируетесь… — Сергей Сергеевич пошел к двери. — Все эти белые символы не что иное, как надписи на неизвестном вам языке. Если их тронуть, то они обязательно прореагируют: откроют дверь, включат свет или подадут воду. В доме есть несколько комнат, которые для вас не откроются, они заблокированы даже для меня, но все остальное к вашим услугам.
Он ушел, а я остался. Подошел к тому, что играло роль кровати, потрогал: камень как камень. Холодный. Но когда сел, а потом лег, он подо мной промялся как раз настолько, насколько нужно, чтобы мне стало комфортно, и нагрелся. Теперь я понял, почему мне не предложили одеяла, на этом камне и без того не замерзнешь.
Захотелось раздеться. В одежде профессора лежать оказалось неудобно, да и не очень приятно. Рубашка сбивалась в складки, брюки тоже. Как только сбросил, сразу почувствовал себя лучше.
Серая комната с белыми символами на стенах. Уютная, как комната в гостинице или как отделение морга. Что я здесь делаю?
Как-то незаметно возбуждение испарилось, остались только усталость и тягостное недоумение.
Подумать только, еще не так давно горбатился в фирме, собирал заявки, сбивал их в единый список и отправлял на склады. А после не утомительной службы ужинал в закусочной на углу, иногда в кафе напротив, и возвращался домой, где меня ждала Ирка. Мы смотрели по телевизору тупые бесконечные сериалы, гуляли по пустынным улицам, иногда любили друг друга без особой страсти и нежности, словно были обязаны это делать.
Конечно, без этого жизнь не казалась жизнью, но уж больно было скучно, особенно когда Ирка вдруг начинала упрямиться, отказывая мне в близости, добиваясь этим новых тряпок или дорогой косметики.
Но в том мире мне все было понятно, я знал, что случится завтра, послезавтра или через месяц. Как правило, менялась только погода за окном, все остальное оставалось неизменным.
И вдруг все закончилось…
И не стало в этом мире ничего знакомого и понятного. Изменилось все. Нет ни фирмы, ни кафе, ни Ирки, ни столицы за окном.
А есть… не знаю что.
Сумасшествие. Дикость. Тайга. Черный лес. Приворотное болото. Дом, не похожий на дом. Кровать, сделанная из камня. Все другое, иное, чужое. Даже зацепиться не за что. Не укладывается здесь ничего в мою бедную пустую голову, а внутри растет только отупение и усталость.
Глаза открываю, вижу эту комнату, мне тепло, даже жарко, а внутри холод просыпается. А еще о чем точно не хочу думать — о том, что ждет меня на обратном пути. Там будет снова страх, боль, ужас…
А еще Настя, Настя, Настя — инопланетянка…
Меня потянуло куда-то в темноту, и я не стал сопротивляться. Сон упал, как черный занавес. Все понеслось, завертелось, закружилось в танце белых символов.
…Светлый яркий день, только солнце над головой странное, явно неземное, оранжевое, как апельсин, отчего все вокруг кажется необычным и праздничным, правда, только первые двадцать часов, которые здесь длится день, потом все утомляет. Мой земной глаз не приспособлен к этой палитре, все кажется слишком ярким, даже темные светозащитные очки с поляризацией не спасают.
А кожа покрывается загаром, странной защитной пленкой, которая спасает тело от проникновения внутрь ультрафиолетовых лучей, и не только их, но и других, которые гораздо опаснее. Цвет тела становится серым, противным, но без этого не выживешь. Растительности вокруг почти нет, местное солнце все сжигает, есть только скалы, песок и высохшая трава на нем, немного похожая на тростник своим грязно-зеленым цветом и длинной волокнистой структурой.
Мне нужно к далеким горам. Поселение находится там. Существ, которые живут в этих местах, не назовешь людьми, хотя они во многом похожи на нас, правда, скорее карикатурно. Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая. Руки, ножки, огуречик — вот и вышел человечек. Примерно так.
Прямое туловище, как плоский кусок пластилина, от него палки — руки и ноги, — и сверху лысая голова без следов какой-либо растительности, ушей нет, зато имеются ушные впадины, глаза круглые, они закрываются прозрачной мембраной, как у рыб. Иначе здесь нельзя, ветра дуют постоянно и несут в себе мелкую едкую пыль, которая забивается и слепит.
В этих местах я всегда ношу темные очки-консервы, герметично прижимающиеся к коже, а еще специальный посох, который впивается в землю, помогая удержаться на месте при мощных порывах ветра. Не люблю я этот мир, он ужасен, но иногда приходится заглядывать и сюда.
У глубокой расщелины, ведущей к поселению туземцев, меня ждет клиент, в руках, точнее, в тонких палочках, обтянутых сухой кожей, вертит небольшой мешочек с драгоценными камнями, сделанный из желудка геликапа — местного аналога нашего бегемота. Водится тут такое животное, довольно жуткое, огромное и плотоядное.
Десять камней — рубины и изумруды — обычная цена за то, чтобы я отвел аборигена к мыслящим черепахам. Стандартный маршрут. Всем хочется знать свое будущее, кроме меня. Мне этого не хочется, хотя Наибу мой друг и у меня особый статус, я, в отличие от других, мог бы узнать свою жизнь вплоть до последнего дня.
К сожалению, все, что рассказывают черепахи, всегда происходит. Они никогда не ошибаются.
А жить, ожидая предсказанных событий, чрезвычайно мучительно, хотя бы потому что другие события просто не замечаешь, не считая их важными.
Так можно промучиться всю жизнь в ожидании смерти и не почувствовать прелести жизни. Мне такого не надо, и так уже многое сбылось из того, что было когда-то предсказано, несмотря на то что я сделал все для того, чтобы этого не случилось.
Ветер ужасный, обратно сегодня не пойду, очень велика опасность того, что поднимется смерч, унесет и разобьет о твердую, спекшуюся от жары землю. Здесь это обычная смерть, поэтому большая часть жизни происходит под землей, там спокойнее. К сожалению, я там находиться не могу, не выношу жуткие инопланетные гормонально несовместимые запахи.
Придется остаться в крепости, она еще довольно прочна, одну ночь точно выдержит. Можно, конечно, спуститься к туземцам и попросить отдельное гнездо, но спать в местных селениях невозможно, не предназначены они для нас, людей, даже отхожие места больше похожи на насесты…
Да и туземцы похожи на птиц, потому что умеют летать, распахивая огромные кожаные складки, которые обычно обмотаны вокруг тела…
Я не знаю, сколько спал, но, когда проснулся, долго не мог понять, где нахожусь. Было темно, светились лишь белые символы, которые явно что-то обозначали, только непонятно что. А мне было надо в туалет. Не бежать же на улицу?
Очень смешно: первобытный человек, ищущий ближайший кустик для того, чтобы справить нужду, вместо того чтобы воспользоваться унитазом, потому что не воспринимает его. Но я-то разумен, хоть и не понимаю, как здесь все устроено.
Я потрогал белый символ, и каменная стенка открылась. Выдолбленный камень большого размера, будем надеяться, что ванна. Над стенкой надписи. Провел рукой — побежала вода. Набрал в ладошку, попил. Свежая, приятная на вкус.
Но мне не это нужно. Рядом на стене светился другой символ, чем-то напоминающий человечка, сидящего на странном предмете. Стенка послушно отошла в сторону. Снова камень, похожий на стул, внутри выбита ниша.
Сел, справил свою нужду, питая надежду на то, что не ошибся. Вот будет смеху, если это окажется чем-то другим!
В кубе не осталось ни капли, все впиталось в стенки — ни запаха, ни чего другого. Надеюсь, все правильно. Очень надеюсь!
Я подошел к окну. Насчет стекла не ошибся — тоже камень. Твердый. Может быть, кварц. Он казался непрозрачным, но, когда тронул рукой, стал светлеть. Прошла всего пара мгновений, и я увидел лужи с вздувающимися пузырями вдалеке, покрытые облачками пара. Рядом с ними скала, чуть дальше в сторону речка, луг, горы рядом…
Я еще раз помахал над стеклом, точнее, над тем, что его заменяло, и оно стало темнеть. Удобная штука, лучше любых штор.
Похоже, ночи здесь не бывает, как и закатов и восходов. Странное место, но лучше об этом не думать, иначе голова расколется от перенапряжения. Кто-то однажды мне сказал, что знания нужно впитывать по капле, иначе потом не сумеешь разобраться в том, что образовалось внутри.
Иные люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят, так говорил Козьма Прутков. Надеюсь, что я смогу переварить и понять хоть что-то из того, что уже увидел.
А пока нужно просто жить и смотреть на происходящее незамутненными глазами, принимать все таким, как есть, не пытаясь подстроить под какой-нибудь шаблон. Для себя просто поставить внутри отметку: все вокруг на самом деле существует, пусть и необъяснимое с точки зрения нашей науки.
Думаю, этому миру плевать на то, что о нем думают наши ученые. Он живет своей жизнью и по своим законам.
Я лег и снова заснул. Сны на этот раз снились более простые и понятные. Брел по лесу, черному, потом сухому. Никто на меня не нападал, и мне не было страшно. Только Дрема выл где-то рядом. Но его я уже не боялся. Встречались, разговаривали, нормальный парень, только давно не мылся, оттого и пахнет как покойник, вылезший только что из могилы.
А люди всегда боятся неизвестного, непознанного — например, того, что приходит с туманом.
Утром, а может, и ночью. Не знаю. Часов здесь нет. Но я проснулся и понял, что проголодался. Это для меня и стало сигналом, что наступил новый день. Натянул на себя большие сатиновые трусы, рубашку, в которой могло поместиться двое таких, как я, затем штаны неизвестного великана, которые с меня сваливались при каждом широком шаге, поэтому приходилось идти короткими шажками, и решительно отправился во двор, чтобы влезть в свою одежду.
Никогда до этого не думал, что от одежды так сильно зависит внутренняя самооценка. Трудно разговаривать с девушкой, если у тебя все время штаны сваливаются, а она после такого каждого раза прыскает в ладошку и отворачивается.
Прошел по пустым огромным коридорам, никого не встретил. Повезло. Вышел из дома, прижав пятерней белую надпись в конце коридора. Камень послушно отодвинулся в сторону, открывая мне проход.
На дворе стояла все та же непонятная погода, что и вчера. Было тихо, светло и безжизненно, как в морге, — ни ветерка, ни звука. Я сбросил с себя чужую одежду, снял свою, только сейчас обратив внимание на веревку — оказалось, она чем-то походила на трос, была так же прочна, сплетена из очень твердых нитей, но в то же время необычайно мягка. Я повис на ней, и она без труда выдержала мой вес. Думаю, такая веревочка выдержит не одну тонну, так что может пригодиться, когда решу повеситься от неразделенной любви.
Немного постояв и подумав о том, что неплохо было бы искупаться, я отправился к реке. Обувь надевать не стал, шел, босыми ногами попирая мягкую мелкую травку, а та в ответ ласково щекотала мне пятки.
На берегу реки постоял, вглядываясь в медленно текущую воду: она казалась темной и в то же время прозрачной настолько, что на дне хорошо просматривался мелкий желтый песок и вкрапленная в него темная галька.
Мне захотелось окунуться. Противиться этому искушению не стал, сложил одежду на обрывистом берегу и осторожно спустился вниз. Вода показалась теплой и приятной. Течение вымывало мелкий песок из-под ступней, обнажая дно, которое оказалось каменистым, как и все на кордоне.
Никогда не думал, что из камня можно делать что угодно: дома, окна, мебель, кухонные приборы, даже холодильник и микроволновку.
Я нырнул, поневоле глотнув немного воды, она показалась мне пресной и безвкусной, хоть небольшие примеси в ней, несомненно, имелись, думаю, в основном песка и глины.
Плавать было легко и приятно. Я нырял, переплывал речушку, применяя разные стили, вспоминая давно забытое ощущение внутренней свободы далекого детства, когда ты предоставлен сам себе, делаешь что хочешь и всему миру на тебя плевать, пока твоя мама на работе.
Несильными гребками выплыл на середину реки, там лег на спину, позволив слабому течению тащить меня в неизвестную даль. Мне было хорошо, легко и покойно. Помешал только чей-то пронзительный крик.
Голос был явно женский, кричал что-то непонятное, но в ушах журчала вода, придавая крику отстраненность и пустячность…
Но раз услышанное портит все — мозг начал привычную работу: анализировать и взвешивать.
Настя? Неужели что-то случилось? Наверное, кричала она. Здесь нет никого другого, обладающего таким звонким и нежным голосом…
Когда эта мысль окончательно внесла тревогу в мое безмятежное состояние, я быстро перевернулся и посмотрел по сторонам, однако никого не увидел.
Тогда рванулся к песчаной гряде, с которой спустился, но, сделав пару мощных гребков, вдруг понял, что не двигаюсь, со мной происходит что-то непонятное, неправильное.
Ноги отчего-то перестали подчиняться, отказались толкать меня вперед, а просто повисли в воде, как нечто ненужное, мне не принадлежащее.
Это было неестественно, ненормально и глупо.
В это мгновение я понял, что испытывают те, кто парализован, — они так же пытаются двигать своими конечностями, а те никак не реагируют на команды.
И еще показалось странным, что я не чувствовал боли, внутри по-прежнему было так же легко и приятно, как раньше, даже то, что мои конечности перестали мне принадлежать, никак меня не волновало и не расстраивало.
Ну и подумаешь — обойдусь без них, в воде они не нужны, руками куда угодно доплыву.
Я попробовал, но после нескольких не очень удачных гребков и они отказались мне подчиняться. И опять я к этому отнесся спокойно, радостное благодушное настроение меня не покидало. К чему суетиться, рваться куда-то, если мне и так хорошо?
Никогда до этого я не был так счастлив, доволен собой и своей судьбой. Меня все устраивало и все нравилось. Я не тонул, моя голова по-прежнему находилась над водой, поэтому дышалось свободно, без каких-либо усилий.
Когда я посмотрел вниз, то увидел, как мои ноги покрыла неизвестно откуда взявшаяся серая слизь, которая начала подниматься вверх, обволакивая все тело.
На высоком берегу показалась светловолосая девушка. Настя.
Как же она была красива в своем оранжевом платье!
Легкая и изящная, настоящая инопланетная красавица.
Ее даже не портили этот никому не нужный яростный ор и бурное размахивание руками. Мне захотелось крикнуть ей в ответ, чтобы она прыгала ко мне, нам вдвоем будет хорошо, но мой язык меня предал, даже не пошевелился.
Девушка поняла меня и без этих невысказанных слов, потому что сбросила платье и прыгнула вниз. Одета она была всего-то в две легкие полоски ткани, у нас такое называют бикини, которые замечательно подчеркивали стройную и вызывающую желание фигуру.
Немного портил впечатление ремешок на правом бедре, который поддерживал что-то похожее на оружие — возможно, нож.
Настя вынырнула и устремилась ко мне, поднимая белые буруны, плыла так ловко и уверенно, что я поневоле ею залюбовался. Как же она была красива! Мне захотелось к ней, но тело снова не подчинилось.
На высоком берегу показался профессор, несущий на плече что-то напоминающее телескоп. Подойдя к краю обрыва, он опустил сложную конструкцию на землю и стал устанавливать, направляя трубу с блестевшими линзами на нас с девушкой. Настя уже подплыла ко мне совсем близко и мрачно проговорила, тревожно и сердито глядя мне в лицо:
— Ты не слышал, что я тебе кричала?
Я что-то прошипел, больше из моего рта ничего не вылетало.
— Понятно, — вздохнула Настя. — Заглотила уже. И нырнула в глубину.
Я посмотрел на нее с легким недоумением и вдруг почувствовал резкую боль в ногах. От неожиданности даже закричал, голос наконец-то прорезался.
Меня толкнула рука Насти вперед и в сторону, я не понимал, что происходит, пока девушка не вылетела из воды по пояс и яростно не завопила:
— К берегу, идиот! Сожрет же! Я ее порезала, но для нее мой порез как булавочный укол.
Она залепила мне пощечину и неистово погребла к берегу, я недоуменно последовал за ней, боль понемногу уходила, и мною вновь овладело благодушное настроение.
Зачем спешить? Куда, если так славно здесь? Как она этого не понимает?
Когда мне снова стало хорошо, девушка подплыла ближе и опять ударила наотмашь маленькой ладошкой. От этого хлесткого удара щека занемела и загорелась огнем. Неприятно это, когда тебя бьют, и вдвойне обидно, если это делают женщины, которые тебе нравятся.
Впрочем, то, что она потом сказала, мне понравилось гораздо больше, и я ее простил, хоть чувство недоумения и обиды осталось где-то внутри.
— Плыви, милый, ну пожалуйста! Двигайся к берегу, погибнешь же! Возьми себя в руки, не будь тюфяком.
Противиться ее голосу я не мог, даже зашевелился, вяло поднимая руки.
Милый — хорошее слово…
Берег находился рядом, пары гребков бы хватило, чтобы я оказался на песке, но тут меня снова потянуло в глубину, правда, не очень сильно.
Увидев, что я остановился, Настя перевернулась на спину, схватила под мышки и потащила, бешено работая ногами. Помочь ей у меня не получалось, ноги снова бессильно повисли в прозрачной воде, окруженные поднявшейся со дна светлой мутью.
Девушка меня дотащила до берега, но встать не смогла, я для нее оказался слишком тяжел, так мы и лежали с ней на песке, глядя, как светлое облачко мути понемногу подплывает к нам.
И тут сверху послышался долгий низкий гул, а потом в реке что-то громко плеснуло, образовавшаяся огромная волна подняла, потащила нас и ушла, выбросив на берег.
— В этом месте нельзя купаться. — Мокрая волна волос покрыла ее плечи и грудь, так что рассмотреть лучше фигуру, точнее, отдельные детали, не удавалось. — Здесь живет смерть, причем очень коварная. В этой речке даже рыба исчезла, а та, что приходит снизу, долго не живет.
— Какая смерть? — Я с трудом перевернулся на спину, чтобы лучше ее рассмотреть, и успел увидеть, как сверху с непонятного прибора в руках Сергея Сергеевича сорвался сгусток искрящейся энергии и ударил в воду. Из глубины снова поднялась огромная волна, дошла до нас и обрызгала с ног до головы водой с мелким песком.
— Здесь в воде живет животное, похожее на ваших медуз, но сходство только внешнее; животное абсолютно прозрачно, в воде его практически не видно, прячется в глубоких местах, там и охотится. У него имеются стрекала, которыми она очень тонко действует. Сначала кожи касается одно из них, оно впускает в тело вещество, которое обезболивает и вызывает эйфорию, следующее достигает спинного мозга и парализует жертву. А дальше эта тварь пожирает добычу, начиная снизу, не спеша, наслаждаясь каждым кусочком. Правда, и тот, кого едят, испытывает подобные же чувства. Ему хорошо, спокойно, он счастлив, ничего не хочется, боли никакой не испытывает. Эта тварь из того мира, откуда приходит туман, там многие пользуются таким способом. Тебя бы оно ело несколько дней, и все это время ты бы чувствовал себя радостно и счастливо. Теперь понятно, от какой смерти только что избавился?
— Понятно, — ответил я, хоть ничего не понял. Мне по-прежнему было хорошо и не хотелось шевелиться. И спорить не хотелось. Пусть говорит все что хочет. Смотреть на нее одно удовольствие.
Настя встала и наклонилась надо мной, ее обнаженная грудь оказалась всего в нескольких сантиметрах от моих губ, но дотянуться не удавалось, как ни пытался, мое тело по-прежнему мне не подчинялось, даже шея не выпрямлялась.
Она заметила мои бесплодные попытки и звонко рассмеялась:
— Ну не дурачок ли? Уже умирает, а туда же, куда-то тянется. — Она чуть повела головой, и ее мокрые волосы упали мне на лицо, отчего вдруг стало больно, правда, всего мгновение, боль пришла от ног и спины. — Мне тебя сейчас тащить придется. Сам уже никуда не дойдешь. Папа, помоги! Кичи напитала его своим ядом. Смотри, как ему хорошо!
— Иду. — Сергей Сергеевич спустился и озабоченно наклонился надо мной, быстро проверил пульс, сжал в нескольких местах кожу, вглядываясь в мои глаза. — Ты права, дочка, на боль не реагирует. Придется тащить на себе.
— А ты попал?
— Оба раза, да что толку?! Эта тварь регенерирует почти мгновенно. Единственное, чего добился, так только того, что она снова ушла в омут. Хорошо, что от вас отцепилась, утянула свои щупальца, я все боялся тебя зацепить, тогда бы и яма не помогла. Берись за ноги, и понесли.
Они меня тащили, а я улыбался. Мне было приятно прикосновение ее рук, нравилось, что светло и тепло, и меня совсем не смущала нагота. Даже нравилось, как она смотрит на мое тело. Хоть взгляд ее был суров, но все равно что-то в нем пробивалось изнутри, сочувствие, а может, что-то еще…
Они дотащили меня до ямы с лечебной грязью и осторожно положили в нее. Настя осталась со мной, поддерживая голову, чтобы я не захлебнулся, а профессор ушел за одеждой и своим странным оружием.
От нежных рук девушки мне стало грустно и почему-то захотелось плакать.
Назад: Часть вторая. КОРДОН
Дальше: ГЛАВА 2