Беглый колонист сидел на кушетке в комнате отдыха. Стесненно поджав ноги, он никак не мог найти место рукам, которые то клал на колени, то прятал под бедра, то засовывал в карманы поношенной куртки, в которую его одели. При появлении Серегина, стремительно влетевшего в помещение, он вздрогнул так, что едва не подскочил на месте.

Серегин изобразил на лице приветливую улыбку, хотя по мнению тех, кто ее видел, она скорее напоминала зловещий оскал хищника, загнавшего жертву в угол.

– Все в порядке, – в довершение улыбки Серегин сделал успокаивающий жест рукой. – Я инспектор Департамента колоний Станислав Серегин. На этом корабле вам ничто не угрожает, здесь вы находитесь под моей личной защитой.

Кабонга за спиной инспектора издал неопределенный звук, который при желании можно было принять за короткий смешок.

Инспектор молниеносно обернулся.

– Всех попрошу удалиться, – потребовал он, сверля гневным взглядом грудь Кабонги.

– Господин инспектор, нам тоже интересно узнать, что происходит в колонии, – сказал за всех Мэй.

– Все, что вам следует знать, я сообщу вам потом, – сказал как отрезал Серегин. Взглянув на Кийска, он счел нужным добавить: – Вас, господин Костакис, это также касается.

– Господин инспектор, – сказал лейтенант Брас. – Нам стало известно, что в колонии совершаются убийства. В задачу моих подчиненных входит обеспечение вашей безопасности, и я смогу вам ее гарантировать только в том случае, если каждый из них будет иметь полную информацию о том, что происходит.

– Лейтенант! Приказы на корабле отдаю я! И вы отлично слышали, что я сказал! Я сообщу вам все, что сочту необходимым, после того, как лично переговорю с нашим гостем! А сейчас немедленно уберите своих людей!

Брас, стиснув зубы, козырнул и развернулся к выходу.

Его остановил Кийск.

– Господин Серегин, я советую вам прислушаться к словам лейтенанта Браса. Я считаю, что положение дел в колонии гораздо серьезнее, чем вам это представляется.

Старание Кийска говорить спокойно и убедительно не произвело на Серегина должного впечатления.

– Ваше мнение, господин Костакис, меня не интересует.

– Сейчас не время выяснять отношения.

– Лейтенант Брас, выполняйте приказ!

– Ну что ж, господин Серегин, поскольку на вас не действуют доводы здравого смысла, я вынужден буду связаться со своим руководством и потребовать, чтобы вас немедленно отстранили от ведения дел на РХ-183 и дальнейшее руководство передали мне.

– На каком основании?

– По причине пренебрежения элементарными правилами безопасности, о которых вам говорил лейтенант Брас.

Такого подвоха со стороны эсбэшника Серегин не ожидал! Кийск откровенно блефовал, но делал это настолько артистично и вдохновенно, что инспектор поверил ему и теперь лихорадочно соображал, как с честью выйти из сложившейся ситуации. Он уже и сам понимал, что перегнул палку, дав волю своему охотничьему азарту и высокомерию. Когда требовалось, инспектор умел сдерживать чувства и, если надо, мог отступить на шаг, чтобы чуть позже сделать три шага вперед. Но временное отступление не должно походить на бегство.

– Правила безопасности? – Серегин так старательно изобразил удивление, что сделался похожим на сову. – Лейтенант Брас, вы же мне докладывали, что корабль надежно охраняется.

– Именно так, – подтвердил Брас. – Но речь идет о безопасности во время пребывания в поселке.

– Как раз об этом я и собирался с вами сегодня поговорить. Ваши подчиненные ведут себя крайне безалаберно. Например, сегодня сержант Сато самовольно отлучился с поста. Я не требую, чтобы вы его наказывали, но какие-то меры для повышения дисциплины принять просто необходимо. Возможно, для них окажется небесполезным послушать то, что расскажет человек, решивший покинуть обитель Кула. Проследите, чтобы при моей беседе с ним присутствовали, – только присутствовали, но не мешали мне! – все, за исключением вахтенных.

Сказав это, он прошел и сел за круглый журнальный столик рядом с кушеткой, на которой сидел колонист.

Десантников дважды приглашать не пришлось. Они мгновенно заполнили небольшую комнату, заняв почти все стулья и места на кушетках. То, что среди них затерялся и Кийск, Серегин предпочел не замечать.

Колонист был ужасно худ и чем-то страшно напуган. Глубоко запавшие, почти бесцветные глаза его, обведенные широкими серыми кругами, беспокойно бегали по сторонам. Он то нервно тер рукой тощую шею, то проводил ею по всклокоченным, давно не мытым, нечесаным волосам.

Инспектор поставил на стол включенный диктофон.

– Как ваше имя? – спросил он.

Колонист вздрогнул и, дернув подбородком, испуганно сглотнул так, что острый кадык прошелся вверх-вниз по всей шее.

– Брат Гюнтер, – сказал он и быстро поправился: – Гюнтер Хелм.

– Вы не станете возражать, если наш разговор будет записываться на диктофон?

Хелм отрицательно потряс головой.

– Вы хотите сделать какое-нибудь официальное заявление?

– Я хочу как можно скорее покинуть эту планету. Я хочу вернуться на Марс… Куда угодно, только увезите меня отсюда.

– На этом корабле, как я уже сказал, вы находитесь в полной безопасности. Мы доставим вас на Землю, где вам придется встретиться с представителями Департамента колоний.

Хелм быстро кивнул и попытался улыбнуться, – улыбка вышла кривая, недоделанная.

– Почему вы решили тайно бежать из колонии, а не покинуть ее обычным порядком?

– Обычным порядком ничего бы не вышло, – покачал головой Хелм. – Стоило некоторым заявить о своем желании покинуть колонию, как Кул тотчас же отправил их на перерождение.

– Перерождение? Что это такое?

– Обряд перерождения, придуманный Кулом уже здесь, на этой планете. Кул говорит, что он служит очищению души и приближает к посвящению. Чтобы стать посвященным, надо пройти обряд перерождения трижды.

– Что представляет собой обряд?

– Сам я ни разу не проходил перерождения, поэтому, наверное, еще и сохранил какие-то остатки разума, – Хелм вроде бы немного успокоился, и речь его стала более ровной и связной. – Все ревностные последователи Новой церкви, увлекшиеся идеями Кула еще на Марсе, прилетели сюда вместе с ним. Некоторых из них сопровождали члены их семей, не пожелавшие расставаться с близкими людьми. Произошло это около трех лет назад. Точнее я сказать не могу, – в поселке нет даже календаря, не говоря уж о радио, телевидении, всеобщей коммуникационной сети и других средствах связи с внешним миром. Когда-то все это у нас было – старое, убогое, вышедшее из употребления на других планетах десятки лет назад, – но было! – Хелм на какое-то время умолк, погрузившись то ли в воспоминания, то ли в горькие раздумья о нынешнем дне. Он снова заговорил, словно продолжая начатый с самим собой спор: – Чем привлекали людей идеи Кула? Должно быть, тем, что он обещал всем все, по максимуму: больным – исцеление, отчаявшимся – надежду, уставшим – отдых, снедаемым жаждой деятельности – работу на благо всех людей, одержимым идеями – осуществление всех их самых безумных планов. Кул любил повторять: «Бог в том, что тебе дорого и близко». Мне тридцать пять лет. До встречи с Кулом я работал программистом в небольшой, но устойчивой фирме. Был на хорошем счету, неплохо зарабатывал, имел перспективы. Но, будучи по натуре замкнутым, я страдал от одиночества. Я пробовал рисовать, и мне казалось, что получается у меня неплохо, но свои работы я не показывал никому, боясь услышать неодобрительный отзыв. Кул умел расположить к себе людей, вызвать их на откровенность, заставить полностью раскрыться. Во время первой же беседы я рассказал ему о своем увлечении. Он организовал выставку моих картин в доме, где встречался со своими последователями. И все, кто видели ее, говорили: «Это сделал человек, которого держал за руку Бог». Все мы летели на эту планету в надежде создать новое общество, построенное на принципах всеобщего братства, любви и равенства. Мы готовы были жить в ангарах, довольствоваться скудной пищей, бороться со стихиями – во имя будущего. Тогда еще не было единых для всех серых балахонов и деления на касты, в зависимости от степени приближения к посвящению. Все началось, или – правильнее будет сказать – кончилось, когда спустя два-три месяца Кул принялся наводить в колонии порядок и жесткую дисциплину. Тогда же возник и обряд перерождения, через который в первую очередь прошли те, кто был почему-то неугоден Кулу. Я до сих пор не могу понять, каким образом осуществляет Кул перерождение, но много раз собственными глазами видел, как человек, который накануне был мертв, возвращается в поселок живой и здоровый. Но это уже не прежний человек, а только его внешняя оболочка, лишенная собственной воли, готовая выполнять все, что бы от нее ни потребовали. Со временем Кул превратил обряд перерождения в кровавое представление, в ходе которого выбранного для перерождения умерщвляют на глазах всей общины. Мне кажется, что Кул желает прогнать через перерождение всех, до последнего. Единственная надежда отсрочить до поры до времени свое перерождение – это вести себя так же, как перерожденные, беспрекословно исполняя все, что приказывает Кул. Наша колония превратилась в сообщество прошедших перерождение зомби и кучки выродившихся полуидиотов. К последним я отношу и себя. Я бы никогда, наверное, не решился на то, что совершил, если бы случайно, наводя порядок в Храме, не услышал, как Кул сказал одному из посвященных, что я – очередной кандидат на перерождение. Меня пугает не смерть, а то, чем я стану после нее. Это хуже смерти.

Хелм опустил голову и умолк. Подождав немного, Серегин задал новый вопрос:

– Насколько я вас понял господин Хелм, обряд перерождения представляет собой некое жесткое воздействие на психику, ведущее к частичной или полной деградации личности человека?

– Нет, – не поднимая головы, ответил Хелм. – Перед перерождением человек по-настоящему мертв.

– Мертв физически?

– Да. Кул заставляет людей убивать друг друга.

– Вы хотите сказать, что после этого Кул воскрешает мертвых? – с недоверием спросил Серегин.

– Я не знаю, кто и как возвращает их к жизни, но в поселке полно людей, которым на моих глазах вспарывали животы и перерезали горла.

Серегин озадаченно потер пальцами брови. Возникшей паузой решил воспользоваться Кийск:

– Скажите, господин Хелм…

– Господин Костакис! – решительно оборвал его Серегин. – Я веду официальную беседу, которая записывается на диктофон! – Он выключил диктофон и отмотал запись назад до реплики Кийска. – Если вы хотите задать какой-то вопрос, то вначале дайте об этом знать мне.

– Хорошо, господин инспектор, – не стал спорить с Серегиным Кийск и снова обратился к Хелму: – Скажите, двойники, то есть, простите, перерожденные, проявляют агрессивность по отношению к людям, не прошедшим обряда?

– Нет, если этого от них не требует Кул.

– Вы никогда не замечали, что у некоторых людей в поселке есть двойники?

– Нет. Может быть, только у Кула? Я никогда не видел двух Провозвестников одновременно, но порою действительно возникает ощущение, будто Кул вездесущ.

– Легко ли узнать перерожденного?

– Для того, кто знал его прежде, да. Перерожденные помнят все, что с ними было до перерождения, но ведут себя не так, как раньше. Они становятся замкнутыми, немногословными, порой – рассеянными. Но посторонний человек, как мне кажется, не заметит в них ничего необычного. Отличительной чертой всех перерожденных является, пожалуй, только покорность и готовность, не рассуждая, исполнять все, что им велят. Еще я заметил, что их поведение заметно меняется в зависимости от того, кто находится рядом с ними. Перерожденные как бы подстраиваются к настроению окружающих. Мне думается, что если их освободить от жесткого психологического прессинга, царящего в нашей колонии, то они станут вполне нормальными людьми.

– Существуют ли списки перерожденных?

– Если только у самого Кула.

– По вашей оценке, как много в поселке перерожденных?

– Примерно половина всего населения.

– Господин Костакис, вы злоупотребляете моим терпением, – подал голос Серегин.

– Еще несколько коротких вопросов, если разрешите, господин инспектор. Скажите, господин Хелм, после того как людей перед перерождением умерщвляют, что происходит с их телами?

– Не знаю. Они остаются в Храме.

– В Храме есть помещения, в которые не допускаются прихожане?

– Конечно. Всех пускают только в молельный зал. В остальные помещения Храма вход, с позволения Провозвестника, разрешен только посвященным.

– Храм всегда находился на том же месте, где сейчас?

– Господин Костакис, – снова напомнил о себе Серегин.

– Этот вопрос последний, – заверил его Кийск.

– Храм действительно перенесли на новое место по настоянию Кула. Произошло это уже давно, кажется, месяца через два или три после основания колонии. Кул тогда сказал, что новое место больше подходит для Храма, поскольку в нем пересекаются два мощных потока божественной Воли и Любви. Нам пришлось здорово потрудиться, очищая площадку от огромных валунов, и дыру пришлось закрывать панелями.

– Дыру?

– Да, дыру в земле, очень глубокую. Она уходила вниз вертикально, как шахта. Как-то раз в поселке пропал человек. Спустя два дня один из братьев, проходя рядом с каменным завалом, услышал крик о помощи, доносящийся словно из-под земли. Человека извлекли из колодца, в который он упал, целого и невредимого. Он только не помнил ничего, что произошло с ним после того, как он свалился в яму. Кул объяснил его чудесное спасение проявлением божественной Воли.

– Благодарю вас, господин Хелм, – сказал Кийск и, повернувшись к Серегину, добавил: – У меня больше нет вопросов.

– Неужели вы наконец удовлетворили свое любопытство? – язвительно осведомился инспектор.

– Да, господин Серегин. Спасибо, что предоставили мне такую возможность.

– Я вижу, вас заинтересовали методы работы Кула?

– У меня есть для этого основания.

Серегин насмешливо хмыкнул, включил диктофон и повернулся к Хелму, устало прикрывшему глаза.

– Итак, господин Хелм, вы свидетельствуете, что Бенджамин Кул, называющий себя Провозвестником, используя свое положение управляющего колонии, насильственно ввел в возглавляемой им общине некий мистический культ, так называемый обряд перерождения, который приводит к необратимым изменениям человеческой психики.

– Да.

– Вы готовы повторить сказанное вами под присягой?

– Да.

– Как часто совершается обряд перерождения?

– Примерно раз в неделю. Точный день Кул назначает сам.

– Вам известно, когда он состоится в очередной раз?

– Сегодня после захода дневного светила. Жертвой должен был стать я.

– Без вас обряд отменят?

– Конечно, нет. Кулу не составит труда найти мне замену.

– Вы хотели бы сами что-нибудь добавить, господин Хелм?

Хелм покачал головой и развел руки в стороны.

– В таком случае, господин Хелм, будем считать нашу предварительную беседу оконченной. Благодарю вас.

Серегин нажал на кнопку остановки записи.

– Лейтенант Брас, – сказал он. – Поручите кому-нибудь проводить нашего гостя в свободную каюту. Господин Хелм, должно быть, устал, и ему требуется отдых.

Брас сделал знак Шагалову. Тот подошел к двери и жестом пригласил Хелма следовать за собой.

Как только дверь за ними закрылась, Серегин, хлопнув ладонями по столу, поднялся во весь рост и обвел оставшихся в комнате торжествующим взглядом.

– Итак, господа, сегодня мы покончим с Провозвестником. Лейтенант Брас.

– Да, господин инспектор?

– На корабле остаются только двое вахтенных. Остальных снарядите по полной форме, как для боевого выхода. Мы отправимся в поселок и с поличным арестуем Кула во время обряда.

– Я не советую вам этого делать, – во всеуслышание заявил Кийск.

– Да? – Серегин, перегнувшись через стол, подался в сторону Кийска. – Вы считаете, что Кул представляет интерес и для вашего ведомства?

– Мне все равно, кто арестует Кула, – сказал Кийск. – Я не против, если это сделаете вы, но, в таком случае, вам следует вызвать подкрепление.

– Это уже камешек в ваш огород, лейтенант, – усмехнулся Серегин. – Похоже, господин Костакис сомневается в том, что восемь специально обученных и хорошо подготовленных десантников способны призвать к порядку кучку религиозных фанатиков.

– Это может оказаться труднее, чем кажется на первый взгляд.

– Не думаю. Вы же слышали, что сказал Хелм. Обитатели поселка – измученные жизнью и затравленные Провозвестником люди, большей части которых Кул к тому же успел промыть мозги. Для того чтобы взять ситуацию под контроль, достаточно будет арестовать Кула и так называемых посвященных, составляющих его ближайшее окружение.

– Господин Серегин, я знаю об этой планете гораздо больше, чем вы. Я настоятельно прошу вас отказаться от своих намерений. Необдуманные действия могут привести к трагедии.

– Что же предлагаете вы?

– Связаться с Советом безопасности и вызвать подкрепление.

– Ну естественно! – театрально взмахнул руками Серегин. – Кто же еще способен нам помочь, как не Совет безопасности! Вот что я вам скажу, господин Костакис, – Серегин перешел на приглушенные, с придыханием интонации. – Вы можете прямо сейчас связаться со своим руководством и доложить обо всем, что здесь происходит. Но к тому времени, когда ваши коллеги прилетят сюда, Кул будет уже под арестом, а у меня в руках будет полный кейс записей с показаниями колонистов. Это дело мое, и я доведу его до конца. На финишной прямой вам меня не обойти.

– Да поймите же вы, инспектор, – Кийск вскочил на ноги. – Речь сейчас идет не о ведомственных приоритетах, а о безопасности людей!

– Какая трогательная забота, – сочувственно покачал головой Серегин. – Лейтенант Брас, ваше подразделение способно справиться с поставленной задачей?

– Если принимать ее в том виде, как вы описали, несомненно. Мне только непонятно, как вы собираетесь попасть в Храм во время обряда перерождения. Нас, кажется, туда не приглашали.

– С деталями разберемся на месте.

– Секундочку, – примирительно поднял руки Кийск. – Давайте не будем пороть горячку. Время у нас еще есть. Если вы, господин Серегин, не желаете считаться с моим мнением, давайте тогда хотя бы просто поговорим.

– А может быть, отложим беседу на потом? – состроил недовольную гримасу инспектор. – Если вы надеетесь как-то меня переубедить, то, умоляю вас, оставьте это.

– Если мне и не удастся вас переубедить, то, по крайней мере, я предупрежу ребят о том, с чем, возможно, им предстоит столкнуться. – Кийск посмотрел на Сато. Обращаясь ко всем, он говорил главным образом для него. – Я не должен бы был этого делать. Возможно, я совершаю ошибку. Но, если вдруг произойдет трагедия, я никогда не смогу простить себе того, что промолчал.

В комнате повисла напряженная тишина, поглотившая даже неуемного инспектора.

Сато едва заметно наклонил голову. Возможно, это было случайное движение, но Кийск расценил его как знак согласия и поддержки.

– Десять лет назад на этой планете, недалеко от места, где мы с вами сейчас находимся, погибла экспедиция, – продолжил он. – Я работал в ее составе. По официальной версии, люди погибли в результате несчастного случая, на самом же деле они были убиты. Убиты своими же двойниками, которые появились из дыры в земле, являющейся входом в странное, загадочное строение, названное нами Лабиринт. Сейчас, спустя десять лет, я прилетел сюда для того, чтобы попытаться снова отыскать вход в Лабиринт. Пока мне это не удалось, но после того, что рассказал Хелм, я уверен, что вход в Лабиринт существует и по сей день и находится он в Храме Кула. Кул осуществляет обряд перерождения, используя для этой цели Лабиринт. Перерожденные – не кто иной, как биокопии мертвых колонистов, созданные Лабиринтом. Мне известно, что Лабиринт способен изготавливать копии людей в неограниченных количествах, а сами двойники, выполняя поставленные перед ними задачи, не останавливаются ни перед чем. Их не пугает даже собственная смерть. Если Лабиринт или Кул обратят силы двойников против нас, то устоять мы не сможем. Это все равно что отбиваться от несметного полчища голодных крыс, – здесь не помогут ни выучка, ни самое совершенное оружие. Поэтому я и предлагаю не форсировать события, а вызвать подкрепление, с помощью которого мы сможем не только арестовать Кула и его сообщников, но и отделить людей от перерожденных. Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы при ликвидации колонии кто-то из двойников, созданных неизвестным нам разумом непонятно для какой цели, под видом человека покинул эту планету.

Кийск умолк. Он понимал, что сказанное должно было казаться тем, кто его слушал, чем-то в высшей степени странным и могло вызвать разве что только новые вопросы, на которые у него не было ответов. Но что еще он мог сделать? Если даже у Сато и была какая-то возможность связаться с Масякиным и доложить ему о сложившейся ситуации, решение все равно требовалось принимать здесь, на месте, и немедленно. Необходимо было любым способом обуздать неукротимую жажду деятельности, охватившую Серегина.

– Господин Костакис, то, что вы нам только что поведали, – это домашняя заготовка? Если это импровизация, то, должен признать, довольно удачная, – ехидно заметил инспектор. – Мне известна история экспедиции, погибшей здесь. И, знаете ли, – продолжал он, обращаясь к десантникам, – из шести человек в живых не остался никто. Так что, господин Костакис, – снова обернулся он к Кийску, – выдавая себя за одного из членов экспедиции, вы допустили ошибку. В следующий раз готовьте свою легенду более тщательно.

– Официальные источники не всегда сообщают всю правду, – сказал Кийск.

– Вы можете предоставить нам какие-то доказательства?

– Вы слышали, что Хелм говорил о колодце под Храмом. Я уверен, что это вход в Лабиринт. Когда вы заглянете в него, то убедитесь, что это не просто дыра в земле.

– Если после того, как мы арестуем Кула, в Храме или где-либо еще на территории поселка будет обнаружена какая-то яма, я предоставлю ее в полное ваше распоряжение, господин Костакис. Если она окажется тем, что вы ищете, то вам тоже будет чем отчитаться перед своим руководством.

Серегин поднялся и засунул диктофон в карман, давая понять, что тема для разговора исчерпана.

– Подождите! – воскликнул Кийск. – Я, кажется, могу предоставить вам одно доказательство.

– И что же это будет? – изображая заинтересованность, спросил Серегин.

Кийск взглянул на Лаваля:

– Луи, ты, наверное, еще не успел обновить запас медикаментов в аптечке вездехода?

– Нет, – удивленно ответил Лаваль. – У меня и времени на это не было.

– Тогда, будь добр, принеси ее сюда.

– Ну, если кому-то нездоровится…

Лаваль встал, пожал плечами и вышел за дверь.

– Ваше доказательство находится в бортовой аптечке вездехода? – Запас сарказма у Серегина был неистощим.

– Надеюсь, что оно там, – ответил Кийск.

Лаваль вернулся, неся серебристый кейс, как величайшую драгоценность, в вытянутых руках. Водрузив его на стол, он остался стоять рядом, словно фокусник, ожидающий аплодисментов. Лейтенант указал ему на свободный стул. Лаваль обреченно вздохнул и вернулся на свое прежнее место.

Кийск подошел к столу, встал рядом с Серегиным и положил ладони на крышку кейса.

– Сегодня, когда мы были в поселке, я перевязал девушке раненую руку. Полоску материи, которой рука была перевязана до этого, я бросил в аптечку. Свидетелями были присутствовавшие при этом десантники. Они же могут подтвердить, что материя была пропитана кровью.

– Точно, – сказал Кабонга.

Лаваль с Сато просто молча кивнули.

– Клетки тела двойника вне организма подвержены ускоренному лизису. Кровь их становится бесцветной. В разговоре со мной Дана упомянула, что уже проходила через обряд перерождения. Если мои предположения верны и перерожденные – это на самом деле двойники, то материя, пропитанная кровью Даны, к настоящему времени должна уже обесцветиться.

Десантники с интересом подались вперед. Серегин продолжал скептически кривить губы.

Кийск откинул крышку кейса и вытянул из секции для использованных материалов белую полоску материи, на которой не было ни единого красного пятна.

– Клянусь, она была вся в крови, – громко произнес Кабонга и глянул по сторонам, выискивая, не сомневается ли кто-нибудь в правдивости его слов.

Кийск поднес полоску материи к глазам Серегина.

– Этот довод достаточно убедителен для вас, господин инспектор?

Серегин выхватил материю из пальцев Кийска, смял в руке и, швырнув обратно в кейс, с треском захлопнул крышку.

– Своими фокусами вы ничего не добьетесь! – крикнул он. – Вместо обещанных доказательств вы суете мне в лицо какую-то тряпку! Я очень удивлюсь, если окажется, что хотя бы один из присутствующих здесь поверил в вашу сказку про двойников!

– Как же иначе вы объясните то, что, убивая по несколько человек еженедельно, Кул до сих пор не вырезал всю свою колонию?! – сорвавшись, тоже закричал на Серегина Кийск.

То, что у оппонента сдали нервы, подействовало на Серегина, напротив, успокаивающе.

– Проще простого, – Серегин развел руками и повернулся к десантникам, призывая их в свидетели своего наступающего торжества. – Проще простого, господа, без мистики и фантастики. Никаких убийств на самом деле во время обряда перерождения не происходит. Кул с помощью своих подручных занимается имитацией человеческих жертвоприношений. Мне уже приходилось сталкиваться с подобной практикой в других сектах. Несчастному вкалывается препарат, вызывающий у него каталепсию, а после его накачивают мнемостимуляторами. Прошедший подобную процедуру с полной уверенностью в правдивости своих слов будет рассказывать, что был на официальном приеме в райском саду. Ну, а если во время представления добавить еще побольше красной краски, то у зрителей не возникнет сомнений в том, что они стали свидетелями воскрешения из мертвых. Вот и весь трюк. – Серегин покровительственным жестом положил руку Кийску на предплечье. – Согласитесь, господин Костакис, моя версия гораздо правдоподобнее вашей.

Резким движением Кийск стряхнул руку инспектора:

– Ваша, может быть, и звучит правдоподобнее, только моя соответствует истине.

– Да бросьте вы, Костакис, – примирительным тоном продолжал Серегин. После блестяще одержанной победы в нем взыграло благородство. – Стоит ли упорствовать в своих ошибках? Эту партию вы проиграли, и Кул достанется мне. Но если хотите, можете поехать вместе с нами, чтобы воочию увидеть обряд перерождения и стать свидетелем ареста Кула. Потом предоставите своему руководству полный отчет об этом событии.

Кийск безнадежно покачал головой.

– Какой же вы все-таки болван, инспектор, – тихо произнес, как будто выдавил сквозь стиснутые зубы, он.

Серегин по-приятельски похлопал Кийска по плечу.

– Я понимаю ваше состояние и поэтому не обижаюсь, – сказал он. – Уверен: вы сами поймете, что были не правы, и извинитесь. Мое предложение остается в силе.