30

Ковальски подошел к Трэвену, когда тот стоял перед лифтами. Одетый в сапоги, джинсы и пуловер, огромный полицейский ничем не отличался от остальных посетителей, с увлечением кричащих, глядя на экраны видеостенок.

– Этот парень выглядел, как Донни Куортерс, пах, как Донни Куортерс, и говорил, как Донни Куортерс, – а вот вел себя совсем не как тот Донни Куортерс, которого я знал.

Послышался звонок, дверцы лифта раздвинулись, и они вошли в кабину.

– Кто-то взял его на короткий поводок, – объяснил Трэвен, нажимая на кнопку гаража.

Ковальски кивнул. В кабине лифта они были одни. В это раннее вечернее время гости только начинают приезжать в «Табаско», и никто еще не собирался уезжать.

– Такого беспрекословного повиновения от своих людей требуют обычно яки.

– До сих пор якудзи не пытались объединиться с людьми вроде Донни Куортерса или с американскими гангстерами, – произнес Трэвен. – Интересно, что заставило их передумать? Или кто. Кроме того, Куортерс всегда считал их конкурентами.

– Думаешь, появился посредник?

– Да, но не представляю, кто он. – Трэвен смотрел, как мимо проносились этажи. Наконец кабина лифта замедлила спуск, остановилась с легким толчком, и дверцы раздвинулись. – К тому же возникает вопрос, почему в этом не участвует Эскобар.

– Если он действительно не участвует.

– Не сомневаюсь в этом. После разговора с ним у меня не осталось ни малейших сомнений в его искренности.

– Эскобар всегда стремился к самостоятельности, – заметил Ковальски.

Трэвен шел по бетонному полу гаража. Два охранника сидели и курили в углу. Кевларовая броня, защищающая их тела, была черной и сливалась с царящим здесь полумраком, и охранников было почти не видно.

– Может быть. Да и Эскобар говорил, что у яков свои источники снабжения наркотиками. Им не нужны поставщики Эскобара.

– Ты имеешь в виду «Золотой треугольник»?

– Да, именно это.

– Но им нужно найти способ ввоза в страну.

– В их руках сосредоточено восемьдесят процентов рынка наркотиков Далласа, – сказал Трэвен, останавливаясь рядом с «Чероки». – Они нашли какой-то способ ввоза, можешь не сомневаться.

– Но мы говорим о колоссальных масштабах, – запротестовал Ковальски, опираясь на капот джипа. – И ты утверждаешь, что ни таможня, ни Департамент по борьбе с наркотиками даже не подозревают об этом?

– Не исключено, что объем контрабандного ввоза наркотиков даже еще больше, чем мы полагаем, – заметил Трэвен. – После того как японские корпорации укрепились в Соединенных Штатах, наши законы, контролирующие импорт и экспорт, потеряли силу. Некоторые грузы таможенники проверяют, а некоторые – нет.

– Ты имеешь в виду поставки корпораций?

– Именно это я и имею в виду.

– Мысль пугающая.

– Я знаю. – Ветер проносился по гаражу, полоскал плащ Трэвена и бросал острые песчинки им в лица. – Кроме того, Куортерс пытался объяснить мне, как я должен выполнять свою работу.

– Говорил о мистере Никто? Трэвен кивнул:

– А это значит, что кому-то известно, какими расследованиями я занимаюсь.

– Нам и раньше приходилось работать в таких условиях.

– Только не в том случае, когда за нашими действиями наблюдал противник, способный наносить столь жестокие удары, как якудзи, – покачал головой Трэвен. – Не говоря уж о том, что на нас оказывают давление по официальным каналам.

– И все-таки у нас еще есть шанс попасть в цель до того, как нам вставят палки в колеса. – Ковальски сверкнул широкой улыбкой, обнажившей чуть искривленные зубы.

– Только в том случае, если будем действовать осторожно и бесшумно. – Трэвен достал ключи из кармана. – Постарайся, чтобы группа была, насколько возможно, наготове. Присматривайте друг за другом.

Ковальски вздохнул и выпрямился. Его широкое лицо помрачнело.

– Может оказаться, что это уже не в моей власти. Трэвен повернулся и вопросительно посмотрел на

своего друга.

– Сегодня Кайли назначил твоего преемника. Завтра он приступает к выполнению своих обязанностей. Это Кейл Томпкинс.

– Лучший из тех полицейских, которых можно купить за деньги, – вырвалось у Трэвена прежде, чем он спохватился.

Ковальски поднял вверх огромные руки.

– Этого, однако, так и не смогли доказать. Парень оказался скользким, как уж.

– Сукин сын. – Слова Трэвена были полны холодной ярости. Он уставился на пробоины в капоте «Чероки». – Неужели Кайли настолько глуп?

– Приказ поступил от более высокого начальства. – Ковальски сунул руки в задние карманы джинсов, кожаная куртка распахнулась, и показалась рукоятка огромного двенадцатимиллиметрового пистолета, висящего в наплечной кобуре слева. – Пока не знаю, насколько высокого. Зензо пытается проследить путь распоряжения, попавшего в наш отдел, но ты ведь знаешь, насколько трудно сделать это при тех мерах секретности, которые существуют в полицейском департаменте.

– Кто-то хочет помешать деятельности отдела по борьбе с наркотиками, – произнес Трэвен. – Было бы полезно узнать причину.

– Да, ты прав, но пока не рассчитывай на то, что наша оперативная группа сможет оказывать тебе эффективную поддержку, – первое время мы будем заняты, защищаясь от Томпкинса. – Ковальски недоуменно покачал головой. – Даже если за назначением Томпкинса ничего не стоит, все равно всем известно, что он мечтает о должности капитана, так что контроль за нами будет особенно жестким. Но если мы тебе понадобимся, дай знать, и мы тут же придем на помощь.

– Спасибо.

Ковальски протянул огромную руку:

– Не рискуй понапрасну, Мик. Трэвен пожал ее.

– Ты тоже. – Он смотрел вслед удаляющемуся полицейскому, затем сел за руль «Чероки» и впервые почувствовал, как он одинок. В голове загудел микрокристалл связи, и он механически ответил на вызов.

– Окурки в пепельнице принадлежат другому сорту сигарет, чем те, что мы нашли у нее в сумочке, – заметил техник из лаборатории, высыпая содержимое пепельницы в пластмассовый пакет. – Думаю, нам удастся определить принадлежность ДНК по слюне.

Трэвен кивнул. Он смотрел на очерченные мелом контуры тела Камиллы Эстеван на пропитанном кровью ковре. Детектив держал руки в карманах плаща, и ему все-таки было холодно. Другой техник проверял аппаратуру искусственного интеллекта и видеокамеру, стоя на стремянке, взятой у управляющего зданием. Внутри камеры была обнаружена пленка. Трэвен еще не просматривал ее, но уже ощущал приступ тошноты.

Хайэм походил на серую тень в углу. Его глаза были красными, и он старался не подходить к другим сотрудникам Департамента полиции, находящимся в комнате. Он то и дело рыгал и всякий раз прикрывал рот рукой.

Увидев, в каком состоянии находится его партнер – впрочем, он сразу понял это по голосу Хайэма, когда тот ответил на вызов, – Трэвен принял расследование на себя. Он последовал за носилками, на которых изуродованный труп Камиллы Эстеван перенесли в кухню, затем пошарил по пустым кухонным шкафам и нашел наконец банку растворимого кофе. Вскипятил стакан воды в микроволновой печи, насыпал кофе, размешал ложкой, найденной в ящике стола, и отнес стакан Хайэму.

– Спасибо, – пробормотал пожилой детектив голосом, дрожащим, как и его руки.

– Если тебя стошнит, – тихо сказал Трэвен, стараясь, чтобы никто не слышал, – выйди куда-нибудь. Мне не хочется, чтобы на месте преступления нашли что-то, не относящееся к нему.

Хайэм кивнул, не глядя на Трэвена:

– Не беспокойся. Со мной такого не случится.

Трэвен сомневался в этом, но все-таки отошел и засунул руки в карманы. Лица Нами Шикары, безымянной женщины, застреленной им вчера, и Камиллы Эстеван смешивались у него в голове и создавали коллаж, от которого ему было трудно дышать.

Стоявший на стремянке техник закрепил наружную крышку, посмотрел вниз и сказал:

– Можно приступить к просмотру.

– Приступайте, – распорядился Трэвен, испытывая внутреннее напряжение при мысли о сцене, которую он сейчас увидит на экране.

Освещение померкло, и камера системы искусственного интеллекта включилась настолько внезапно, что присутствующие ощутили нечто вроде удара током. Изображение гостиной, снятое с того места, где стоял убийца, медленный обзор дешевой мебели и голых стен квартиры, в которой жила и умерла Камилла Эстеван.

Сердце Трэвена забилось чаще, когда убийца вошел на кухню.

Крупный план сцены – мужчина давит таракана.

Трэвен ощутил удовлетворение – эхо чувства, испытываемого убийцей, и детектив внезапно понял, что убийца получил удовольствие, раздавив насекомое. Эмоции Трэвена словно наложились на сцену, втягивая его в водоворот происходящего на экране. Ему хотелось понять ощущения убийцы, но он никак не рассчитывал на такое. Детектив почувствовал холод, и смерть, и ледяное дыхание безумия. На лбу Трэвена выступил пот.

Руки в перчатках, изломанные и изогнутые, ничуть не похожие на человеческие, медленно обыскивали кухню, пока наконец не нашли длинный нож с широким лезвием, ставший орудием убийства. Изображение на экране сместилось снова, сконцентрировавшись теперь на двери. Убийца подошел ближе, двигаясь мучительно медленно. Затем он стремительно бросился на дверь. Задвижка не выдержала удара. Застывший кадр: Камилла Эстеван пытается вылезти в окно.

Трэвен смотрел на видеостенку словно зачарованный, не в силах отвести взгляд. Сейчас он стал частью происходящего. Все казалось таким знакомым. Заключительная сцена, когда убийца смотрел на себя бесконечно долго с помощью загадочного канала связи, каким-то образом соединяющего его с системой искусственного интеллекта квартиры, казалась ужасным кошмаром. Наконец нож полоснул по лицу жертвы, и хлынул поток крови. Психика Трэвена с трудом выдержала зрелище, едва не перешагнув порога, за которым начинается безумие: его собственное мироощущение вернулось к нему с неожиданностью резкого щелчка растянутого и отпущенного резинового кольца.

Видеозапись внезапно закончилась, когда мертвая женщина выскользнула из рук убийцы.

– Арман? – хрипло произнес Трэвен.

– Вы что-то сказали, сержант? – спросил техник, все еще стоящий на стремянке.

– Ты видел видеозапись убийства женщины, произошедшего два дня назад?

– Да.

– Скажи, мне только кажется или интенсивность этой видеозаписи действительно намного сильнее? – Трэвен на мгновение закрыл глаза, но зрелище обнаженной белой шеи так и не исчезло.

– Нет, это не просто ваши ощущения. От видеозаписи словно что-то исходит. Я тоже это почувствовал.

– Почему?

– Не знаю. Мне непонятно, каким образом парень сумел переключить на себя съемочную камеру системы искусственного интеллекта. Будете снова просматривать видеозапись?

– Нет.

На лице техника отразилось облегчение.

– На этот раз не было попытки изнасилования, – негромко заметил Хайэм.

Трэвен посмотрел на него.

Хайэм поднес к губам стакан кофе, сделал глоток, и его лицо исказила гримаса отвращения.

– Теперь он научился получать удовольствие от самого убийства, не примешивая к нему что-то еще. – Его слова не вызвали ответной реакции и повисли в воздухе.

Мнение Хайэма совпало с тем, что думал и Трэвен. По спине детектива пробежал холодок.

– Я найду его, – пробормотал он.

– Можешь рассчитывать на мою помощь, – кивнул Хайэм, – и не обращай внимания на то, как я выгляжу сегодня. – Он запрокинул стакан и допил кофе. По стенке стакана вслед за коричневой жидкостью пробежала темная струйка осадка.

В комнату вошел полицейский в форме, уставился на лужу крови внутри сделанного мелом очертания тела, затем показал большим пальцем через плечо:

– Звонил капитан Канеоки. Хочет, чтобы вы оба немедленно прибыли к нему.

Трэвен направился к выходу, довольный.тем, что появился повод, позволяющий уйти из квартиры и от видеостенки.

Трэвен смотрел на видеостенку в кабинете Канеоки, стоя рядом с Хайэмом. Капитан Канеоки глядел на них, с трудом сдерживая ярость.

Выступление Робина Бенедикта было превосходным даже для такого блестящего репортера. Он говорил четко и убедительно, демонстрируя, каким образом Таира Йоримаса из корпорации Нагамучи скрывает правду от общественности. Ксерокопии медицинских документов, плата за страховку, материалы рентгеноскопии и прочие доказательства появлялись на экране и изобличали Иоримасу с убийственной ясностью. Несколько раз упоминалось имя Трэвена, о котором Бенедикт всякий раз говорил как о хорошем полицейском, стремящемся как можно лучше исполнить свой долг. Трэвена поразил огромный объем сведений о предыдущих расследованиях «самого лучшего копа Далласа», работавшего в отделе по борьбе с наркотиками и переведенного за свое усердие в преследовании преступников в отдел по расследованию убийств. И все это было умело втиснуто менее чем в тридцать секунд биочипа, причем Бенедикт одновременно умудрился опровергнуть обвинения, выдвинутые против Трэвена другими знаменитостями из средств массовой информации.

– Выключить экран! – рявкнул Канеоки. Видеостенка погасла, и капитан повернулся к Трэвену, глядя на него сузившимися в щелки ледяными глазами за стеклами очков. Развязанный галстук висел на шее, рукава закатаны и помяты.

– Как вы думаете, от кого получил репортер всю эту информацию?

Трэвен пожал плечами, равнодушно глядя на капитана:

– В его распоряжении больше сведений, чем мне удалось добыть с помощью полицейских компьютеров. Может быть, следует допросить его и выяснить источники информации?

– Я уже пытался, но он твердо заявил, что не обязан ничего разглашать на основании первой поправки к Конституции США.

– Конституция иногда действительно мешает нашим расследованиям, – согласился Трэвен. – Вам это раньше не приходило в голову?

Канеоки ответил ему взглядом, полным ярости.

– А почему бы вам не пригрозить, что посадите его в тюрьму как важного свидетеля?

– Он сказал, что не будет возражать против этого, – произнес Канеоки. – А в разговоре с прокурором заявил, что арест только сделает его разоблачения еще более сенсационными. Прокурор с ним согласился.

– Неужели с репортером беседовал сам прокурор? – удивился Трэвен. – Не его зеленые помощники, обычно принимающие участие в судебных процессах по материалам наших расследований в качестве обвинителей? Это меня поражает. Наверное, не только меня.

– Вам такое развитие событий кажется забавным, Трэвен? – выдавил капитан сквозь стиснутые зубы.

– Нет, сэр, не кажется. Я видел трупы женщин, убитых ублюдком, которого мы разыскиваем, и мне никогда не придет в голову проявлять юмор по такому поводу.

– Позвольте мне заявить вам с полной откровенностью, сержант Трэвен: я не сомневаюсь, что это вы предоставили Бенедикту часть информации, – сказал Канеоки, сидевший за своим столом. – Если мне удастся доказать, что вы участвовали в этом телевизионном шоу, вас выгонят из полиции. Такая реклама подвергает сомнению все то хорошее, чего нам удается добиться.

– Как раз наоборот, это заставляет полицейский департамент прекратить свое бездействие и сделать наконец что-то полезное. – Трэвен встретил взгляд Канеоки и не отвел глаз.

– Может быть, и так, – капитан не скрывал своей враждебности, – но вы больше не будете заниматься этим расследованием.

Зная, что начальник отдела убийств ждет яростных возражений, Трэвен сдержался и заставил себя расслабить напряженные мышцы.

– Хайэм.

– Да, сэр. – Сержант произносил теперь слова четко и ясно, совсем не так, как раньше.

– С восьми утра завтра вы будете работать с другим партнером. Утром, в восемь, жду вас у себя в кабинете. Я представлю вам нового партнера или партнершу и укажу основные направления расследования.

– Слушаюсь, сэр. – Хайэм старался не смотреть в сторону Трэвена.

Канеоки откинулся на спинку своего вращающегося кресла.

– Что касается вас, Трэвен, вы переводитесь в архивное отделение и будете работать там, пока мы не примем решение, что делать с вами дальше.

Не в состоянии больше сдерживаться, Трэвен открыл рот, чтобы резко ответить, хотя и знал, что потом пожалеет об этом, но сзади послышался женский голос:

– Капитан Канеоки?

Трэвен оглянулся и увидел Отсу Хайяту, стоявшую в дверях.

На ней было красное платье с черной оторочкой. Разрезы вдоль бедер обнажали красивые мускулистые ноги.

– Может быть, перед тем, как принять поспешное решение, которое всем нам навредит, стоит его тщательно обсудить?

– Кто вы? – спросил Канеоки.

– Меня зовут Хайята. Я сотрудница корпорации Нагамучи и послана сюда, чтобы выразить точку зрения корпорации. – Она вошла в кабинет уверенно и спокойно. Ее волосы были собраны в узел на голове, что подчеркивало властное выражение лица. – Руководство моей компании считает, что вследствие внимания, проявленного средствами массовой информации к этому расследованию, нам нужно более тесно сотрудничать с Департаментом полиции.

– Ваша корпорация и без того во многом пошла нам навстречу, – возразил капитан. – Не вижу причины, по которой вам нужно испытывать дальнейшие унижения.

– И все-таки совет директоров корпорации Нагамучи, познакомившись с новостями, в особенности с заявлением Робина Бенедикта, принял такое решение.

Канеоки склонил голову, молча подчиняясь решению корпорации.

Хайята посмотрела на Трэвена бездонными глазами с миндалевидным разрезом.

– Одним из условий является то, что руководить расследованием будет сержант Трэвен. По мнению совета директоров, корпорация Нагамучи должна быть реабилитирована и ее доброе имя в глазах общественности восстановлено именно тем человеком, который наиболее яростно нападал на нее. Только в таком случае удастся полностью развеять темное облако, нависшее над корпорацией.

– Трэвен будет слишком занят работой в архиве, – возразил Канеоки. – Там ему не удастся применять свои способности для создания помех в наших отношениях.

Трэвен сунул руки в карманы плаща и с интересом посмотрел на привлекательное лицо молодой женщины.

– Как вам будет угодно, капитан Канеоки, – пожала плечами Хайята. – Я передам совету директоров, что вы отвергли великодушное предложение корпорации. Боюсь, однако, они будут оскорблены вашим решением и даже пожелают обратиться к руководству Департамента полиции. Для совета директоров исключительно важно восстановить репутацию корпорации.

Канеоки встал из-за стола и повернулся к окну, за которым открывалась панорама города. Его глаза горели от бессильной ярости. Когда он заговорил, голос звучал сухо и сдержанно:

– Похоже, вам удалось добиться своего, Трэвен, несмотря на все мои усилия разрядить ситуацию. Хочу предупредить вас, однако: стоит вам еще раз сделать что-нибудь подобное, и вы горько об этом пожалеете.

– Спасибо, сэр, – ответил Трэвен голосом, полным сарказма. – Надеюсь, наступит время, когда я смогу отплатить вам тем же. – Он последовал за женщиной в коридор, не дожидаясь реакции. За ним вышел Хайэм.

Хайята заговорила прежде, чем Трэвен успел произнести хоть одно слово:

– Сегодня вечером у меня нет времени, сержант Трэвен. Жду вас у себя в кабинете завтра в десять утра, и мы подробно обсудим меры, которые нам предстоит принять. – Она повернулась и пошла к выходу. Ее бедра раскачивались под облегающим тело платьем.

Трэвен смотрел ей вслед, пока она не вошла в лифт в конце коридора. Дверцы задвинулись, и Хайята скрылась из виду.

– Мне почему-то кажется, что это приглашение было не очень вежливым, – заметил Хайэм, подходя к бачку с водой.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Трэвен. – Все еще хочешь продолжать участвовать в расследовании?

– Разумеется, черт побери. – Хайэм посмотрел на Трэвена немигающим взглядом. – Может быть, сейчас. У меня немало таких особенностей, которые не слишком приятны, но в течение длительного времени я был отличным детективом и раскрыл немало убийств.

Трэвен кивнул.

– Учти, во время расследования нам придется все время быть настороже.

– Да. Заехать за тобой утром?

– Нет. Я приеду к тебе в восемь. Мне хочется сделать как можно больше, пока у нас есть такая возможность.

– О'кей.

Трэвен направился к лифту. В голове у него все смешалось: трезвые мысли и эмоции. Было это приглашение великодушным или нет, но ему все-таки удастся протиснуться в чуть приоткрывшуюся дверь. В данный момент он считал это крупным успехом.