ГЛАВА 1
— Вас когда-нибудь насиловали, госпожа Франсуаза? — спросил Майлус Дворфин.
Девушка наградила его тяжелым взглядом. Она переложила ноги, словно желая ощутить, как тонкая материя ее трусиков касается той части тела, которая только что исподволь была упомянута.
Вопрос нашего посетителя был лишен смысла. Одного взгляда на сильное тело Франсуаз, на неукротимый огонь, горяший в ее глазах, было достаточно, чтобы понять — если красавица и способна оказаться участницей изнасилования, то только в активной роли.
Обычно Франсуаз не отвечает на подобные вопросы, если, конечно же, не считать ответом переломанные руки или нос, размазанный по лицу любопытного, как масло по куску хлеба.
Но взгляд Майлуса Дворфина был таким заискивающим, а его обстоятельства так вопияли о сострадании, что демонесса ответила:
— Никогда, если я сама этого не хотела. Дворфин смутился; его ладони сцепились вместе, а пальцы зашевелились так беспорядочно, что казалось — когда он разомкнет их, половина пальцев окажется не на той руке.
— Мою дочь изнасиловали, — произнес Дворфин. — Изнасиловали жестоко, а потом зверски убили. Я хочу, чтобы тот, кто это сделал, понес наказание.
Я прикрыл глаза.
Каким может быть наказание для человека, совершившего подобное? Достаточно ли, что топор палача отделит его голову от тела, и мозг, в котором родился этот отвратительный замысел, вместе с черепом покатится в плетеную корзину?
Тысячи рас на протяжении миллионов лет развивали и совершенствовали свои Уложения о наказаниях, однако ни один из этих кодексов не в состоянии обеспечить того, чтобы воздаяние было пропорционально деянию.
— Все, что я могу сделать, — сказал я, — это найти насильника и предать его в руки правосудия.
— Правосудия? — переспросил Майлус.
— Многие верят, что по ту сторону смерти человек платит за все свои грехи; мне об этом ничего неизвестно. Суд небесный находится вне сферы моей компетенции, впрочем, как и суд земной.
Я посмотрел на нашего посетителя.
— Вы в самом деле хотите, чтобы я нашел преступника и передал его королевской страже?
Он не понял моего вопроса.
— Вы хотите отмщения, — произнес я. — Прежде всего, вам хочется, чтобы преступник был убит, а еще — чтобы смерть его была мучительной и долгой. Я не могу осуждать вас за такое желание, и никто не сможет. Но если насильник попадет в руки закона — перед ним откроется тысяча путей, чтобы избежать наказания. В худшем случае ему просто отрубят голову — быстро и почти безболезненно. Вы уверены, что хотите этого?
Я соединил кончики пальцев. Франсуаз мягко произнесла:
— Майкл хочет сказать, что он может найти преступника, но только суд может его покарать.
— Суд? — воскликнул Дворфин. — Я уже осудил его. Отцы и матери других несчастных девочек, что были изнасилованы и убиты, тоже осудили его. Главное — найдите его для нас.
Я покачал головой.
— Не для вас, — сказал я. — Я не имею права указывать вам, что вы должны чувствовать и что должны делать. Если, вы сами найдете виновного — поступайте с ним как хотите. Но если его найду я — я передам его правосудию.
Дворфин опустил голову.
— Моя бедная Бренда была убита, — произнес он. — Да, я готов собственными руками растерзать того, кто это сделал. Но… Наверное, вы правы — сначала нужно его найти. А потом посмотрим.
— В таком случае, — произнес я, — расскажите мне все факты.
Коляска, запряженная двумя вороными, остановилась у поворота дороги. Кони фыркали и переступали на месте; они привыкли, что путь по столбовой дороге до Бармута преодолевают без остановок.
Среднего роста человек стоял под тенью раскидистого дуба, однако в нем не было ни одного из тех качеств, которые присущи обычно обитателям дубравы: ни волшебства фейри, ни беличьего проворства, ни жизнерадостности свиньи.
Он был одет в костюм такого невзрачного мышиного цвета, что трудно было определить — создана материя такой или же она успела покрыться уже на своем владельце плотным слоем пыли. Лысоватую голову незнакомца прикрывала скругленная шляпа; круглые маленькие очки делали его похожим на бобра.
— Я — Гай Пиктон, — сказал он. — Королевский претор.
Ухватившись за поручни, он забрался в коляску. Пиктон проделал это так неловко, что наверняка перевернул бы экипаж, окажись он пустым. Возница тронул поводья, и лошади продолжили путь.
Претор посмотрел на Франсуаз, и лицо его сморщилось, словно его обдали уксусом. Государственный чиновник, образом жизни которого стали комплексы и предубеждения, он не был готов принять помощь эффектной девицы, затянутой в кожаный полудоспех.
Претор рассматривал Франсуаз гораздо дольше, чем признался бы в этом своей жене. Наверняка он испытал сексуальное возбуждение, почти не понимая, что это такое. Жена же у него наверняка имелась — такой человек, как Пиктон, не мог оставаться холостым, — а еще несколько детей, серых и невзрачных, точно крысята.
— Мне поручено вести следствие, — произнес он. После этих слов претор сложил руки на коленях с видом человека, который лицезрел Грех и теперь исполняется благочестивым негодованием, раздуваясь, как мочевой пузырь.
Франсуаз скривила уголок губ, словно говоря: «Неудивительно, что преступник до сих пор не пойман».
— Майлус Дворфин, который пригласил нас, успел рассказать нам основные факты, — произнес я. — Но ему известно немного, к тому же он слишком взволнован. Претор?
— Разумеется.
Пиктон вынул из внутреннего кармана пергаментный свиток и развернул его.
— Первое изнасилование произошло два месяца назад, ченселлор. С тех пор было еще пять.
— Следы побоев?
— Да, сэр. Они все убиты с особой жестокостью.
— Убиты. Вот как. Каждое новое преступление становилось более жестоким или он всегда действовал одинаково?
— Я бы сказал, одинаково.
— Хорошо. Вам удалось определить — побои нанесены до, во время или после полового акта?
— После. Этот подонок сперва насиловал их и только потом убивал. Коронер определил это по следам спермы и порванной одежде. Преступник всегда действовал одинаково. Вначале он одурманивал свои жертвы, использовал для этого порошок эфедры. Королевский алхимик говорит, что насильник распылял снадобье перед лицом девушек. Следы остались в носу и на губах.
— И какой вывод вы из этого сделали? — спросил я. Пиктон ответил:
— Такой, что насильник использовал порошок эфедры.
Он произнес это вполне серьезно, и я не стал ничего более говорить.
— Первые две девушки были найдены в городском саду Бармута, — продолжал свой рассказ претор. — Там никогда не бывало много людей, ченселлор, а после второго убийства вообще никто не появляется. Люди стали бояться.
— Но третье нападение он совершил не здесь?
— Нет, ченселлор. Это произошло на улице Фернана.
— Это тихая улица?
— Можно сказать и так.
— Городской сад достаточно велик, не так ли?
— Да, ченселлор; в нем несколько квадратных миль. Две с четвертью, если быть точным.
— Тела были обнаружены в тех местах, где обычно много людей, или в наиболее уединенных?
— Пожалуй, в уединенных.
— Хорошо. Где вы нашли четвертое тело?
— На бульваре Леон.
Я забрал у претора свиток с картой улиц.
— Как я понимаю, это ближе к центру города?
— Да, сэр.
Когда я задавал следующий вопрос, в моем голосе сквозило нетерпение:
— Где была убита пятая жертва?
— У городских ручьев. Это вот здесь.
Претор потянулся, чтобы указать затянутым в перчатку пальцем.
Мои глаза вспыхнули и погасли; я поднес руку к подбородку, раздумывая.
— Я вижу, это тоже у окраины.
— Да, сэр.
— Но, я полагаю, там бывает много народа?
— Нет, там почти никто не бывает.
Я поджал губы, внимательно рассматривая карту. Я не собирался увидеть на ней что-то интересное, скорее пытался понять, следует ли продолжать расспросы в этом направлении. Догадка, которая появилась у меня после первых же слов претора и, казалось, получала подтверждение с каждым его ответом, теперь ускользала от меня.
— Где вы нашли шестую жертву? — спросил я.
— Там же.
— Там же… Он повторился, как и в случае с городским парком…
Я хмуро посмотрел на карту, словно она стала причиной моего сильного разочарования.
— Вы живете в этом городе, — произнес я. — Можете ли вы сказать, что хорошо его знаете?
— Думаю, что могу, сэр; я здесь родился.
— Увидели ли вы какую-нибудь закономерность в том, как он выбирает места для нападения?
— Заметил; он выбирает уединенные места. Только один раз забрался ближе к центру, но потом вновь не стал рисковать.
— Это резонно… Было ли что-то общее у его жертв?
— Они все были молоды — от восемнадцати до двадцати трех лет. Думаю, их можно было назвать красивыми.
Претор передал мне несколько свитков.
— Вам лучше самим посмотреть это, сэр.
