ГЛАВА 4
Тускло сверкал металл.
Молодой парень лет двадцати лежал на спине и выжимал штангу. Мускулы ходили под загорелой кожей, словно сами были частью тренажера, отлитые из стали.
Я предположил, что это Джереми, сын банкира. Он тоже нарушал правила, как и его отец. Нельзя работать со штангой, если тебя никто не страхует, — она может упасть и придавить шею. Но, наверное, склонность к напрасному риску была у них семейной чертой.
Он явно собирался послать меня к черту, сославшись на траур. Но когда увидел, что следом за мной зашла Франсуаз, быстро переменил решение. Подниматься не стал — видно, снизу было гораздо удобнее заглядывать ей под юбку.
— Ищете отца? — спросил он, старательно напрягая мускулы и пытаясь понять, увидела ли это моя спутница.
Джереми, видимо, привык охотиться за каждой юбкой. И чем короче она была, тем больший интерес вызывала.
— В моей комнате вы вряд ли его найдете. Сомневаюсь, что он вообще помнил, живу ли я еще в одном доме с ними.
Как-то неуместно смотрелись здесь полки с книгами — лишь немногим меньше, чем у отца. Сложно было представить Джереми Сарнмира за учебниками — высокого, загорелого атлета, по которому наверняка сохли все девицы города.
Я пробежался взглядом по корешкам. Финансы, банковское дело — я понял, что заставляло парня сидеть за книгами. Он хотел доказать отцу — что? Вряд ли он и сам знал.
— Я приехал домой поздно утром, — продолжал он, выжимая штангу. — Все уже были на ушах. Сам знаю не больше вашего.
Я не хотел, чтобы он надорвал легкие, качая металл и разговаривая одновременно. Поэтому зашагал к двери.
— Вы не задали главного вопроса. — бросил он мне вслед.
Я остановился.
— Какого?
Джереми сел и теперь обтирался полотенцем.
— Вы должны были спросить, почему смерть отца совсем меня не потрясла.
— Люди по-разному справляются с горем, — заметил я. — Но хорошо, я спрашиваю.
— Мой отец не умер. — Джереми встал и принялся разминаться. — Уверен, вам уже все уши прожужжали про Боягорда и какой-то таинственный ритуал.
Слова захватили его и понесли. Мысли, которые давно копились в душе, вырвались наружу, хлопая крыльями.
Теперь он даже не пытался выглядеть эффектно, чтобы произвести впечатление на Франсуаз.
— Раз в месяц, когда луна входит в какую-то там чертову фазу, отец запирался в своем кабинете и разговаривал с Боягордом. Задавал вопросы, рассказывал, как идут дела в Ордене. Никому не разрешалось входить…
Его лицо исказилось детской обидой, и из мужчины он на мгновение превратился в маленького мальчика.
— Когда мне было четырнадцать, я залез на дерево — вон то, большое, что растет у самых окон. Мне хотелось посмотреть, как отец беседует с Боягордом.
Джереми взмахнул рукой.
— Статуя ему не отвечала? — спросил я.
— Он даже не пытался заговорить с ней. Запер дверь и просто сидел в кресле, читая книгу. А потом вышел и на следующий день вешал, что сказал ему Боягорд.
Лицо парня вновь исказилось. Окажись в этот момент рядом отец — сын бы его ударил.
— Все это было ложью, ченселлор Майкл. Вся наша чертова жизнь — ложь. Папочка просто банкир, лысый денежный мешок, и никакого колдовства в этом доме не было никогда.
— А как же слова Оракула?
— Он милейший гомик и действительно умеет ворожить. Не то что мой отец. Но он боготворит Маргариту и скажет все, что она попросит.
— Вижу, вы не в восторге от своей мачехи? Он пожал плечами. — Мачеху нельзя любить. Такова добрая старая традиция, все мы знаем о ней с детства, из волшебных сказок. Поймите, мой отец — живой человек, и он имеет право на новое счастье. Но…
Джереми пощелкал пальцами.
— За каким чертом он женился на старой кошелке? Я думал, он подберет себе молодую красотку, и даже боялся, как бы та не принялась меня соблазнять. Но Маргарита… Я этого не понимаю.
— Тогда почему он исчез?
Парень недоуменно взглянул на меня.
— Он? — переспросил Джереми. — Вам не сказали? Мило.
О чем?
— Они исчезли вдвоем. Мой отец и Марьяна. Все к этому шло. Правда, я был уверен, что он просто выставит Маргариту из дома.
Говорят, что лучший кладезь сплетен — обиженные слуги. Не верьте. Обиженные дети гораздо опасней. Кто такая Марьяна? — спросил я. Теперь парень по-настоящему заинтересовался.
— Значит, они вообще вам ничего не сказали. Ладно. Несколько месяцев назад отец взял себе новую секретаршу. Маленькая, изящная, словно китайская статуэтка. Было ясно, что он уложит ее в постель. Или она его — как хотите. У старика текли слюни, когда он смотрел на Марьяну. Что же касается бойкой девицы, та не хотела всю жизнь ходить с диктофоном. Дальше думайте сами.
Он почесал лоб.
— Видно, Маргарита крепко держала его в руках, раз пришлось отгрохать такой спектакль. Может, чем-то шантажировала? Не знаю, фортель отца меня удивил.
Снаружи прогудела машина, и парень выглянул в окно.
— Тиндол приперся, — пробормотал Джереми. — С соболезнованиями. Он был вторым человеком в банке и в Ордене, после отца, и теперь наверняка станет первым. Вот только с кем он станет шептаться, если статую грохнули?
Он понизил голос:
— Скажите, что я ушел, а? Нет сил говорить с этим слизняком.
