18

Даже в Диаспаре Элвину редко доводилось видеть роскошь, подобную той, что предстала его глазам, когда внутренняя дверь воздушного шлюза сползла в сторону. Неизвестно, кем был Учитель на самом деле, но уж во всяком случае — не аскетом. Лишь позднее до Элвина дошло, что весь этот комфорт не мог быть пустой экстравагантностью: ведь этот мирок являлся единственным домом Учителя в долгих странствиях среди звезд.

Внешние органы управления отсутствовали; лишь большой овальный экран, полностью занимавший дальнюю стенку, указывал, что эта комната не совсем обычна. Перед экраном в виде полукруга были расставлены три низкие кушетки; остальную часть кабины занимали два столика и несколько мягких кресел, причем некоторые из них явно предназначались не для людей.

Усевшись перед экраном поудобнее, Элвин поискал взглядом робота. К его удивлению, тот исчез; затем Элвин увидел, что робот уютно пристроился в нише под вогнутым потолком. Он доставил Учителя на Землю и, как верный слуга, последовал за ним в Лис. Теперь он снова готов был принять на себя прежние обязанности, словно и не было прошедших тысячелетий.

Элвин для пробы дал ему команду — и огромный экран ожил. Перед ним была Башня Лоранна, странно искаженная, словно лежащая на боку. Дальнейшие пробы показали ему виды неба, города и пустынных просторов. Четкость была изумительной, почти неестественной, хотя масштаб оставлял впечатление нормального, без дополнительного увеличения. Элвин еще немного поэкспериментировал, пока не научился получать тот или иной вид по своему желанию; теперь он был готов к старту.

— Доставь меня в Лис.

Команда была простой, но как мог корабль ей повиноваться, если и сам Элвин не имел понятия о направлении? Он не учел этого, а когда наконец сообразил, в чем дело, машина уже мчалась над пустыней с колоссальной скоростью. Он пожал плечами, с благодарностью отметив то обстоятельство, что располагает теперь слугами, которые умнее его самого.

Трудно было судить о масштабе проносившейся по экрану картины, но, по всей видимости, с каждой минутой улетали многие километры. Неподалеку от города цвет земли резко сменился на уныло-серый, и Элвин понял, что он летит над дном одного из исчезнувших океанов. Диаспар некогда должен был быть близок к морю, но даже в самых древних хрониках об этом не было и намека. Видимо, океаны исчезли задолго до основания города.

Еще через несколько сот километров земля круто поднялась, и вернулась пустыня. Один раз Элвин замедлил ход корабля, когда увидел странную картину пересекающихся линий, едва проступавших из песка. На секунду она озадачила его; затем он понял, что смотрит на руины какого-то забытого города. Он не задержался надолго: сердце защемило от мысли, что миллиарды людей не оставили иных следов своего существования, кроме этих борозд на песке.

Ровная линия горизонта, наконец, сломалась, сморщилась и превратилась в горы, которые почти сразу же оказались под ним. Машина теперь замедляла ход, приближаясь к земле по широкой дуге в сотни километров. И вот внизу раскинулся Лис. Бесконечные леса и реки создавали пейзаж такой несравненной красоты, что Элвин какое-то время был не в силах продолжать полет. К востоку земля была покрыта тенью, и обширные озера, казалось, парили над ней, подобно заводям ночной тьмы. Но в стороне заката воды танцевали и искрились светом совершенно невообразимых оттенков.

Найти Эрли оказалось нетрудно — и это было удачей, ибо робот не мог направлять его дальше. Элвин был готов к этому и даже испытал удовлетворение от того, что обнаружил пределы всемогущества своего спутника. Скорее всего, робот даже не слышал о существовании Эрли, так что положение деревушки никогда не записывалось в ячейки его памяти.

Немного повозившись, Элвин подвел свой корабль к склону того холма, с которого он впервые увидал Лис. Управлять машиной было очень легко: он лишь указывал общее направление, а робот заботился о мелочах. Опасные или невыполнимые приказы робот, вероятно, просто игнорировал; впрочем, Элвин и не собирался отдавать таковые без надобности. Он был уверен, что его прибытие осталось незамеченным. Для Элвина это было весьма важно, поскольку он не имел желания снова вступать в мысленный поединок с Серанис. Его планы были пока смутными, но он не хотел рисковать, не установив предварительно дружественных отношений. Робот мог быть его послом, сам же он в безопасности останется на корабле.

По дороге к Эрли он никого не встретил. Непривычно было сидеть в звездолете, пока поле зрения без всякой затраты усилий двигалось по знакомой тропе и шелест леса отдавался в ушах. Ему было нелегко полностью отождествить себя с роботом, и управление требовало немалого напряжения.

Когда он достиг Эрли, уже почти стемнело, и домики плавали в озерцах света. Элвин держался в тени и почти добрался до дома Серанис, когда был обнаружен. Внезапно раздалось сердитое, пронзительное жужжание, и в поле зрения появились огромные машущие крылья. Элвин невольно подался назад, испугавшихся яростной атаки; затем он сообразил, что происходит. Криф опять выражал свое негодование по отношению ко всему, способному летать без помощи крыльев.

Не желая причинять вред прекрасному, но глупому существу, Элвин остановил робота, вынужденно смирившись с градом сыпавшихся на него ударов. Даже сидя в удобном кресле на расстоянии целого километра, он не мог не вздрагивать при каждом ударе и был рад, когда Хилвар, наконец, вышел наружу, чтобы посмотреть, в чем дело.

С приближением хозяина Криф удалился, продолжая мрачно жужжать. В наступившей тишине Хилвар некоторое время разглядывал робота. Затем он улыбнулся.

— Привет, Элвин, — сказал он. — Я рад, что ты вернулся. Или ты все еще в Диаспаре?

Скорость и точность ума Хилвара вновь заставили Элвина испытать зависть и восхищение.

— Нет, — сказал он, сомневаясь, правильно ли робот воспроизводит его голос. — Я в Эрли, неподалеку. Но я пока останусь здесь.

Хилвар расхохотался.

— Я тоже думаю, что так будет лучше. Серанис простила тебя, но что касается всей Ассамблеи — тут разговор другой. Сейчас как раз идет заседание — первое за всю историю Эрли.

— Ты имеешь в виду, что ваши советники и в самом деле явились сюда? А я-то думал, что при ваших телепатических возможностях подобные встречи не являются необходимостью.

— Да, они редки, но временами желательны. Я не знаю точно, в чем именно дело, но трое Сенаторов уже здесь, и скоро ожидаются прочие.

Точное воспроизведение хода событий, уже происшедших в Диаспаре, вызвало у Элвина смех. Казалось, куда бы он ни направлялся, он всюду сеет за собой изумление и тревогу.

— Думаю, будет неплохо, — сказал он, — если я смогу поговорить с этой вашей Ассамблеей — если только буду при этом в безопасности.

— Ты вполне можешь придти сюда сам, — ответил Хилвар, — если Ассамблея пообещает не пытаться вновь овладеть твоим сознанием. В противном случае на твоем месте я бы сюда не совался. Я проведу твоего робота к Сенаторам. Его вид их немало ошеломит.

Элвин, чувствуя острое, но предательское возбуждение, последовал за Хилваром в здание. Теперь он встречался с правителями Лиса на более или менее равных условиях. Обиды на них он не держал, но все же было очень приятно сознавать, что теперь он — хозяин положения и повелитель сил, все еще не проявивших себя полностью.

Дверь в комнату, где шло заседание, была заперта, и лишь спустя некоторое время Хилвар смог привлечь к себе внимание. Сознание Сенаторов, видимо, было настолько загружено, что пробиться в их совещание стоило большого труда. Затем двери неохотно отворились, и Элвин продвинул своего робота прямо в зал.

Узрев парящего робота, трое Сенаторов окаменели в своих креслах, но на лице Серанис промелькнул лишь слабый след удивления. Либо Хилвар уже успел предупредить ее, либо она должен был знать, чем занимается Элвин и, следовательно,

— Добрый вечер, — сказал он вежливо, словно этот подставной визит был самым естественным явлением в мире. — Я решил вернуться.

Их изумление явно превысило ожидания Элвина. Первым опомнился один из Сенаторов, молодой человек с седеющей шевелюрой.

— Как ты попал сюда? — ахнул он.

Причина его ошеломления была очевидна. Аналогично Диаспару, Лис, должно быть, тоже вывел подземную дорогу из строя.

— Я прибыл сюда так же, как и в прошлый раз, — сказал Элвин, не в силах удержаться от возможности поразвлечься за их счет.

Двое Сенаторов уставились на третьего, который развел руками в знак полного недоумения. Затем младший по возрасту снова обратился к Элвину:

— У тебя не было каких-либо… э… затруднений?..

— Никаких, — сказал Элвин, решив ввести их в еще большее смущение. — Я вернулся по собственной воле, поскольку у меня есть для вас важные вести. Однако ввиду наших прежних разногласий я пока что остаюсь вне вашего поля зрения. Если я появлюсь лично, обещаете ли вы не пытаться вновь ограничить мои перемещения?

Некоторое время никто не произнес ни слова. Интересно, какими мыслями они сейчас обмениваются, подумал Элвин. Наконец, Серанис объявила за всех:

— Мы не будем снова пытаться управлять тобой — хотя не думаю, что и в прошлый раз нам это особенно удалось.

— Отлично, — ответил Элвин. — Я прибуду в Эрли по возможности быстро.

Когда робот вернулся, Элвин тщательно проинструктировал его и велел повторить инструкции еще раз. Он был вполне уверен, что Серанис не нарушит слова, и все же предпочел обеспечить себе безопасный путь к отступлению.

Воздушный шлюз бесшумно закрылся за ним. Через мгновение послышалось тихое «фсс… « теснимого кораблем воздуха, напоминающее продолжительный изумленный вдох. Темное пятно на миг закрыло звезды, и корабль улетел.

Когда звездолет исчез, Элвин вдруг сообразил, что допустил небольшой, но досадный промах — из тех, что приводят к провалу самые продуманные планы. Он забыл, что рецепторы робота куда чувствительнее его собственных, и ночная тьма оказалась более густой, чем он ожидал. Неоднократно он совершенно сбивался с пути и даже налетал на деревья. В лесу было темно, хоть глаз выколи; один раз что-то очень большое вышло к нему из-за кустов. Раздалось слабое потрескивание сучьев, и два изумрудных глаза, расположенных на высоте его пояса, пристально уставились на Элвина. Он тихо подозвал существо; невероятно длинный язык лизнул ему руку. Мгновением позже могучее тело нежно потерлось о него и беззвучно удалилось. Он не имел ни малейшего представления, что это был за зверь.

Наконец сквозь деревья засияли огоньки деревни, но он уже не нуждался в них: тропа под ногами превратилась в поток тусклого голубого пламени. Мох, по которому он шагал, фосфоресцировал, и следы отпечатывались на нем темными пятнами, медленно исчезавшими позади. Это было красивое, чарующее зрелище. Когда Элвин нагнулся, чтобы подобрать горсть странного мха, тот несколько минут сиял в сложенных ладонях; потом его свечение угасло.

Хилвар вновь встретил его перед домом и повторно представил Серанис и Сенаторам. Они как-то нехотя, с осторожным уважением, приветствовали его. Если их и интересовало, куда исчез робот, они не обмолвились об этом и словом.

— Я очень сожалею, — начал Элвин, — что мне пришлось покинуть вашу страну столь недостойным образом. Вам, может быть, интересно узнать, что почти так же нелегко было ускользнуть из Диаспара.

Он выждал, пока они переварят сказанное, а затем торопливо добавил:

— Я поведал моему народу о Лисе все, что знал, стараясь представить вашу землю в самом благоприятном свете. Но Диаспар не желает иметь с вами ничего общего. Несмотря на все изложенное мною он решил избежать осквернения со стороны низшей культуры.

Реакция Сенаторов доставила Элвину удовольствие. Даже изысканная Серанис слегка покраснела при его словах. Если удастся возбудить в Лисе и Диаспаре достаточно сильное взаимное раздражение, задача разрешится более чем наполовину. Оба города будут столь озабочены доказательствами превосходства собственного образа жизни, что барьеры между ними быстро сойдут на нет.

— Зачем ты вернулся в Лис? — спросила Серанис.

— Потому что хочу убедить Лис, равно как и Диаспар, в том, что вы сделали ошибку.

Он не упомянул второй причины — в Лисе был единственный друг, на которого он мог положиться и в чьей помощи нуждался.

Сенаторы все еще молчали, ожидая от Элвина дальнейших слов, и он знал, что их глазами и ушами сейчас смотрят и слушают многие другие сознания. Он был представителем Диаспара, и весь Лис судил о городе по его словам. Преисполненный чувством ответственности, Элвин собрался с мыслями и начал речь.

Его темой был Диаспар. Он обрисовал город таким, каким видел его в последний раз — дремлющим на груди пустыни, с башнями, сияющими подобно похищенным у неба радугам. Из сокровищницы своей памяти он извлек песни, посвященные Диаспару поэтами былых времен, рассказал о бесчисленных творцах, умножавших красоту города. Никто, пояснил он, независимо от отпущенного ему срока, не мог исчерпать богатств Диаспара: в городе всегда обнаруживалось что-нибудь новое. Немалое время он посвятил описанию удивительных вещей, сработанных умельцами Диаспара; постарался хотя бы вкратце дать представление о шедеврах, сотворенных художниками прошлого к вечному восхищению людей. И с легкой грустью задал вопрос: правда ли, что музыка Диаспара стала последним звучащим посланием Земли к звездам?

Они выслушали его до конца, не прерывая и не задавая вопросов. Когда Элвин кончил, было уже очень поздно, и он вдруг почувствовал никогда не испытанную ранее усталость. Напряжение и тревоги этого длинного дня вымотали его, и совершенно неожиданно Элвин заснул.

Проснувшись, он оказался в незнакомой комнате, и лишь спустя несколько секунд вспомнил, что находится не в Диаспаре. Одновременно с возвращением сознания забрезжил утренний свет, и вскоре Элвина залило мягкое, холодное сияние зари, хлынувшее через прозрачные стены. Элвин лежал в сонной полудреме, припоминая вчерашние события и раздумывая, какие силы он теперь привел в движение.

Одна из стен начала складываться с нежным музыкальным звуком, причем таким хитроумным способом, что проследить за этим процессом оказалось невозможным. Через образовавшийся проем вошел Хилвар и полушутливо-полуозабоченно посмотрел на Элвина.

— Теперь, Элвин, раз уж ты проснулся, — сказал он, — то, может быть, сообщишь хотя бы мне, как ты умудрился вернуться и какой следующий шаг собираешься предпринять? Сенаторы как раз отправились взглянуть на подземку: они не могут понять, как ты сумел пробраться по ней сюда. Что скажешь?

Элвин соскочил с постели и потянулся изо всех сил.

— Наверное, нам лучше догнать их, — заявил он. — Не хочу, чтобы они понапрасну тратили время. Что же до твоего вопроса, ответ ты увидишь немного погодя.

Догнать троих Сенаторов удалось лишь почти у самого озера. Обе группы обменялись слегка натянутыми приветствиями. «Комиссия по расследованию» поняла, что Элвину известно, куда они направлялись, и эта неожиданная встреча поставила их в невыгодное положение.

— Боюсь, что прошлой ночью сбил вас с толку, — ободряюще сказал Элвин. — Я прибыл в Лис не прежним путем, так что ваша попытка перекрыть его была совершенно излишней. Кстати, Совет Диаспара, со своей стороны, тоже перекрыл его — и также не добился успеха.

Пока Сенаторы про себя перебирали различные возможности решения этой загадки, по их лицам можно было изучать все оттенки недоумения.

— Так как же ты очутился здесь? — спросил их глава.

В его глазах внезапно мелькнул след понимания, и Элвину стало ясно, что тот начинает догадываться. Не перехватил ли он только что посланную им через горы мысленную команду? Элвин ничего не произнес и просто указал в сторону северного небосклона.

Описывая широкую дугу, из-за гор с невероятной скоростью вылетела игла серебристого света, оставлявшая за собой раскаленный след. Она замерла в нескольких километрах над Лисом, остановившись внезапно; все следившие за ней взоры успели проскочить далеко, чуть ли не на полнеба, вперед, прежде чем пришло понимание того, что движение прекратилось. С высоты грянул могучий раскат грома — звук воздуха, смятого и раскромсанного движением корабля. Еще несколько секунд — и звездолет, блистая на солнце, опустился на склон холма метрах в ста от них.

Трудно сказать, на кого все это произвело большее впечатление — но Элвин опомнился первым. Когда они почти бегом ринулись к кораблю, он подумал: всегда ли звездолет перемещается стремительно, как метеор? Эта мысль почему-то беспокоила Элвина, хотя в своем первом путешествии он вообще не почувствовал движения. Значительно более интересным казалось другое: ведь еще вчера, после освобождения из плена пустыни, это восхитительное творение было покрыто толстым слоем прочнейшего камня. Лишь достигнув корабля, Элвин, который обжег пальцы, неосторожно притронувшись к корпусу, понял, что произошло. У кормы еще оставались следы спекшейся в лаву земли. Все остальное было сметено прочь, открыв прочную оболочку, не подвластную ни времени, ни силам природы.

Стоя рядом с Хилваром у открывшегося люка, Элвин взглянул на безмолвных Сенаторов. О чем они думали? О чем, собственно говоря, думал весь Лис? Судя по выражению лиц, Сенаторы были растеряны до предела.

— Я отправляюсь в Шалмирану, — сказал Элвин, — и вернусь в Эрли где-то через час — но это только начало. Перед отлетом хочу вам сказать кое-что. Это — не обычный флаер из тех, что служили людям для перемещения по Земле. Это звездолет, один самых быстрых за всю историю человечества. Если вы захотите узнать, где я его нашел, ответ сможете получить в Диаспаре. Но вам придется отправиться туда самим. Диаспар никогда не придет к вам.

Он обернулся к Хилвару и жестом указал на дверь. Хилвар, еще раз окинув взором знакомый пейзаж, после секундного колебания вошел в воздушный шлюз.

Сенаторы наблюдали, как корабль исчез на юге, двигаясь теперь совсем медленно — ему предстоял недалекий путь. Затем седеющий молодой человек, возглавлявший группу, философски пожал плечами и обратился к одному из своих коллег:

— Ты всегда возражал нам, добиваясь перемен, так что теперь ты выиграл. Но не думаю, что будущее теперь за одной из наших рас. Лис и Диаспар равно пришли к закату своей эры, и нам остается лишь извлечь из этого все, что удастся.

— Боюсь, ты прав, — последовал мрачный ответ. — Это — кризис, и Элвин знал, что говорил, посоветовав нам отправиться в Диаспар. Они теперь знают о нас, так что нет смысла скрываться и дальше. Думаю, нам лучше установить контакт со своими родичами — теперь они могут проявить больший интерес к сотрудничеству.

— Но подземка закрыта с обоих концов!

— Мы можем открыть нашу сторону; и Диаспар вскоре поступит так же.

Сознания Сенаторов — как находящихся в Эрли, так и рассеянных по всему Лису — обсудили это предложение, которое, впрочем, им откровенно не понравилось. Но альтернативы они не видели.

Семя, брошенное Элвином, начало прорастать куда быстрее, чем он имел основания надеяться.

Когда друзья достигли Шалмираны, горы еще купались в тени. С высоты нескольких километров чаша крепости выглядела совсем маленькой: казалось невероятным, что судьба Земли некогда зависела от этого крошечного черного круга.

Элвин остановил корабль среди руин у края озера, и картина запустения вызвала тоску в его душе. Он открыл люк, и в корабль прокралась мертвенная тишина. Хилвар, почти не разговаривавший в течение всего полета, спокойно спросил:

— Для чего ты снова явился сюда?

Элвин ответил, когда они почти подошли к краю озера. Он сказал:

— Я хотел показать тебе, на что способен этот корабль. И еще я надеялся, что полип возродился; я чувствую себя в долгу перед ним и хотел бы рассказать о своих открытиях.

— В таком случае, — возразил Хилвар, — тебе придется подождать. Ты вернулся слишком рано.

Элвин ожидал этого: шансы были очень малы, и он не испытал большого разочарования. Абсолютно спокойные воды озера уже не колебались в том непрекращающемся биении, которое так изумило их в первый раз. Элвин встал на колени у края воды и всмотрелся в холодную, темную глубину.

У поверхности воды плавали крошечные полупрозрачные колокольчики с почти невидимыми щупальцами. Вытянув руку, Элвин коснулся одного из них — и тут же бросил, сердито вскрикнув. Колокольчик ужалил его.

Когда-нибудь, через годы или через века, этот безмозглый студень сгустится вновь, и огромный полип возродится. Его память сложится воедино, и сознание пробудится к активности. Как полип воспримет сделанные им открытия?

— подумал Элвин. Возможно, он будет недоволен, узнав правду об Учителе. Может быть, он откажется признать, что тысячелетия терпеливого ожидания были напрасны.

А так ли это? Пусть эти существа были обмануты — их долгое бдение в конце концов не осталось без вознаграждения. Словно чудом спасли они былые знания, которые иначе были бы утеряны навсегда. Теперь они смогут, наконец, успокоиться, а их символ веры постигнет судьба миллионов остальных религий, некогда мнивших себя вечными.