Часть IV
КРОВАВЫЙ ПРИЛИВ
Толла проснулась на рассвете. Потянувшись, она соскользнула с ложа и подошла к окну. Когда-то зрелище встающего солнца заставляло ее радостно смеяться, но сейчаc она только улыбнулась. Тяжелые времена научили ее не только тому, что предстоящий день может быть препакостным, но и тому, что не стоит из-за этого встречать его кислой миной на лице. А сегодняшний день обещал быть именно таким. Толла вздохнула и прибрала ложе. Эта ее привычка первое время вызывала дикое изумление служанок, но ложе — место власти гетеры, и нельзя доверять его чужим рукам. Толла вздохнула. Она-то уже не гетера. Оглянувшись на комнату, которая, в отличие от спален многих патрицианок, всегда была в идеальном порядке, Толла накинула легкую, почти прозрачную накидку из тончайшей венетской шерсти и, завязав волосы узлом, стремительно сбежала по лестнице к купальне. Беллона уже была там.
— Долго спишь, подруга.
Толла улыбнулась и легонько шлепнула ее по руке.
— Сиэлы еще нет?
— Она спит гораздо больше, чем ты. С тех пор как пропал этот ее казначей, она редко кого допускает к себе. Ты чаще развлекаешься со своим соплячком Аметео, чем она с кем-нибудь из реддинов или сыновей Всадников.
— Ну ты-то развлекаешься за всех троих, — заметила Толла.
Беллона добродушно буркнула:
— Надо же кому-то поддерживать репутацию. — Она скинула накидку и потуже подтянула узел волос. — В конце концов, будем мы сегодня купаться или нет?
Тут со стороны входа в купальню послышался звонкий голосок:
— Это кто задает такие вопросы?
Беллона обернулась.
— Ну наконец-то, я уж думала, ты сегодня не появишься. Пошли, смою с себя этот вонючий мужской пот. Во всем этом деле мне не нравится только то, что они так потеют. — И она ласточкой нырнула в воду.
Подруги последовали за ней.
На завтрак они поехали в Сад сереброногих. Когда колесница базиллисы миновала стражу, состоящую из пяти девушек в высеребренных поножах, вооруженных копьями и мечами, и, обогнув кипарисовую рощицу, углубилась в заросли мирта, разделяющие сад на множество укромных и уютных полянок, отовсюду послышались приветственные голоса:
— Да хранит тебя Мать-солнце, Прекраснейшая.
— Прекраснейшая, иди к нам, боги послали нам сегодня рыбу-луну, наверно, мужчинам придется туго.
Толла ехала, купаясь в волнах дружелюбия, смеха и любви. Четыре года назад, когда отец был еще жив, она уговорила его позволить ей собрать девушек из патрицианских семей и семей самых знатных Всадников. Видимо, отец представлял, что это будет нечто вроде огромного девичника, где девушки из благородных семей будут чинно прясть и судачить о будущих женихах, но у Толлы были другие планы. Через полгода после своего появления во дворце она поняла, что Юноний, верховный жрец храма Отца-луны, привез ее сюда вовсе не для того, чтобы поддержать больного базиллиуса, вернув ему дочь, пропавшую так давно. А в то, что она действительно дочь базиллиуса, Толла поверила только спустя три месяца, когда ее старая нянька рассказала ей о том, как она жила здесь. Однажды она шла к отцу каким-то коридором, но вдруг остановилась — в памяти что-то сверкнуло. Она медленно подошла к нише, в которой стояла скульптура какого-то легендарного воина-реддина, и, протянув руку, извлекла из-за его плеча деревянную куклу-статуэтку, покрытую толстенным слоем пыли. Толла несколько мгновений рассматривала ее затуманенными от слез глазами, потом пошла дальше. Но Юнонию совсем не надо было, чтобы все поголовно признали в ней настоящую дочь базиллиуса и будущую наследницу. В таком случае она становилась слишком самостоятельной, а ему нужна была как раз такая же раскрашенная кукла, за спиной которой он мог бы безраздельно править. Кроме того, новая жена отца была одержима планами посадить на трон своего сына, который был на восемь лет моложе Толлы. Отец долго горевал о ее матери, прежде чем взял новую жену. Так что недоверие части систрархов и патрициев, угроза со стороны семьи жены базиллиуса, с одной стороны, и благодарность — с другой, должны были сделать из Толлы послушную марионетку в руках Юнония. И если бы она была обычной женщиной, то, вероятнее всего, так и произошло бы. Но она была гетерой.
Колесница остановилась напротив их любимого места. Сиэла ловко соскочила на траву и побежала вверх к полянке, легко неся на плече свернутый в трубку пушистый венетский ковер. Беллона спрыгнула и начала сноровисто распрягать кобылиц. Ее тут же обступила стайка юных нагих прелестниц, и послышался смех и шутки. Толла тоже расстегнула фибулы и перешагнула через упавшее платье. Ветерок приятно холодил кожу. В Сад сереброногих мужчинам доступа не было. Несколько десятков девушек, которых отец позволил ей собрать, теперь разрослись в тысячу, и занимались они не только рукоделием. У Толлы в руках оказалось три сотни колесниц с прекрасно подготовленными экипажами, а тысяча этеров, юношей из богатых и знатных семей, поклявшихся ей в верности именем Матери-солнца, могла бы поспорить в выучке с реддинами. Сегодня, через два года после смерти отца, никому бы и в голову не пришло оспаривать ее власть. Юноний признал свое поражение и не пытался больше открыто диктовать ей, но он по-прежнему оставался главой самой влиятельной группировки. Поэтому Толла старалась не особо портить с ним отношения. Базиллиса усмехнулась. Наверное, он сейчас локти кусает. Ее сводный брат был бы гораздо более послушным на ее месте. Правда, возникавшая в этом случае необходимость часто встречаться с его стервозной матерью была не последней среди причин, в свое время подвигнувших Юнония на поиски Толлы. Эта мысль немного подняла ей настроение, и Толла улыбнулась.
— Ну наконец-то, наша «барышня — грустные глазки» соизволила улыбнуться.
Толла подняла глаза. Девушки умело накрывали завтрак. Сиэла несла из Ключевого павильона полное блюдо мытых фруктов, а Беллона резала хлеб и овощи. Толла невольно залюбовалась крепкой, мускулистой фигурой подруги. Та заметила ее взгляд и рассмеялась:
— Вот вся ваша семейка такая. Вам кого покрепче подавай. Твой младшенький братец тоже вокруг увивается.
При упоминании о брате Толла поморщилась. Тот был весь в маменьку. Гонористый, шумный.
— Так в чем дело? По-моему, ты меняешь мужиков, как фибулы на платье.
— Все дело в том, что новых я выбираю из тех, кто мне нравится, а твой сопливый братик представляет собой всего лишь бледное и прыщавое подобие своей стервозной маменьки, так что меня от него тошнит. И если некоторые из наших дурочек, — она кивнула на резвящихся девушек, — прыгают к нему на ложе, потому что он все-таки сын базиллиуса и твой брат, то мне этого мало. Когда я с кем-то ложусь, я хочу чувствовать мужика, а не смесь мосла со студнем.
Тут вмешалась Сиэла:
— Ладно, девочки, кончайте разговоры, завтрак готов.
Они наполнили кубки дожирским. Беллона подняла свой и посмотрела на Сиэлу:
— Стрелок, — перевела взгляд на Толлу, — копейщик, — потом поднесла кубок к губам, — и возничий.
Сиэла рассмеялась:
— Все-таки, Толла, ты здорово придумала, когда организовала эту Тысячу. Мой отец никогда бы не позволил мне ходить вот так. — Она похлопола себя по голой груди, — а уж обучаться стрельбе из лука или искусству владеть мечом… — Она зажмурилась.
Некоторое время они жевали, со смехом указывая друг на друга, когда какая-нибудь виноградина лопалась на губах, обрызгивая лицо сладким соком, или арбузный сок капал на грудь. Потом Беллона растянулась во весь рост, поглаживая живот, и тяжело вздохнула:
— Уф, тяжело, не представляю, как это будет, когда понесу.
— Такими темпами, милая подруга, это может произойти очень скоро, — со смехом произнесла Сиэла.
Беллона вскочила на ноги:
— Ах ты маленькая дрянь…
Они помчались по траве друг за дружкой — юные, сильные, красивые. Толла откинулась на спину и прикрыла глаза. Скоро Сад сереброногих опустеет, девушки уедут на воинское обучение вместе с Тысячей этеров, а ей пора ехать во дворец, сегодня день казначейства.
Улмир вел Грона длинными дворцовыми коридорами. Он был суров и сосредоточен. На короткой грубой тунике тускло поблескивал сержантский шеврон. Уже год, как он прошел «давильный чан», и хотя он не имел десятка, но выполнял особые поручения Грона, а потому был в чине сержанта. Наконец они добрались до высоких двустворчатых дверей. Их уже ждали. Крепкий молодой человек расплылся в улыбке и шагнул к Улмиру, раскрыв объятия:
— Улмир, я страшно рад тебя видеть. Когда Смайр сказал, что ты просишь организовать встречу с казначеем, то я не поверил своим ушам. Прошло столько времени после смерти казначея Сфара и твоего исчезновения, что я уже не надеялся когда-нибудь увидеть тебя вновь.
Улмир в свою очередь распахнул объятия:
— Ну должен же я был дать осмотреться новому первому писцу, Асфагор.
Они обнялись, потом Асфагор шагнул назад и посерьезнел:
— Пошли, сегодня Прекраснейшая прибудет в казначейство, так что у нас очень мало времени. Боюсь, казначей не сможет уделить вам более одной четверти часа.
Улмир усмехнулся:
— Что, новая властительница крепко взяла все в свои прекрасные ручки?
Асфагор рассмеялся:
— Ну, не совсем, но, во всяком случае, мы не жалуемся. Теперь все знают, что у нас лучше ничего не просить. Все деньги распределяет она сама, и казначей не может добавить сверх этого ни единого золотого.
Улмир покачал головой:
— Старина Сфар такого бы не потерпел.
Асфагор кивнул реддину, стоящему у дверей, и открыл створку двери.
В кабинете Грон огляделся. Обстановка комнаты немного напоминала ту, что он видел у стратигария. Только в центре стоял большой стол с мраморной столешницей, заваленный свитками и вощеными дощечками, за которым сгорбился мужчина лет сорока с усталым лицом.
— Десятник Грон, господин казначей, — учтиво произнес Асфагор.
Мужчина поднял на них глаза, отложил перо и с хрустом потянулся.
— А, Асфагор. — Он пружинисто встал и пошел навстречу гостям. — Прошу простить, достойнейшие, сегодня много работы, ждем базиллису. Асфагор, распорядись о дожирском, пожалуй, можно немного развеяться, а то я был готов поклясться, что мой зад прирастает к креслу. — И он обаятельно улыбнулся. — Я слушаю вас, господа?
Грон вежливо поклонился и, раскрыв кошель, высыпал на ладонь золотой песок. Улыбка казначея замерла на губах.
— Что это? — хрипло спросил он.
— Золото, господин, — спокойно ответил Грон.
— Откуда?
— С северных рубежей.
Казначей поднял на него изумленные глаза:
— Но… что вы хотите?
Грон ссыпал песок обратно.
— Я готов поставлять вам золото в обмен на векселя казначейства.
Казначей потер виски:
— Постойте, вы — десятник базарной стражи, м-м-м… Грон, отправленный несколько лет назад по эдикту в дальний гарнизон охранять северные рубежи от кочевников, не так ли?
Грон кивнул.
— Но я не слышал, чтобы в каком-то из наших гарнизонов добывали золото.
— Гарнизоны оказались далековато от северных кочевников, и мне пришлось пройти чуть дальше на север, — сказал Грон.
— Но ведь там эти… дикие горцы!
Грон усмехнулся:
— Они оказались не совсем дикими. — Он тряхнул кошелем. — Так что вы на это скажете?
— О, конечно, но я не совсем понимаю, в чем для вас преимущество наших векселей.
— Ну, иногда мне приходится перемещаться очень быстро, а это невозможно с грузом золота или мешком монет. Да и в месте прибытия бывают необходимы значительные суммы.
Казначей задумчиво покачал головой:
— Знаете, поскольку вас рекомендуют благородные Улмир и Асфагор, а также потому, что я сам навел о вас кое-какие справки, я строго ЗА ваше предложение, но на какую сумму вы рассчитываете получить векселя?
— Я привез сорок мер золота. — Грон увидел, как у казначея расширились глаза. — Если мы договоримся, то они будут поступать к вам каждый год.
Казначей задумчиво потер подбородок:
— Боюсь, я не могу дать вам немедленный ответ. — Он замолчал, напряженно размышляя о чем-то, потом решился: — Вот что, сегодня вечером базиллиса дает аудиенцию просителям кредитов. Я вас запишу, хотя, конечно, вы не проситель, но… По-моему, это лучший выход. Правда, вам придется идти последним, список уже составлен.
— Благодарю вас, господин. — Грон тонко улыбнулся, как бы приглашая собеседника посмеяться вместе с ним, и закончил разговор шуткой: — Мы вообще-то ложимся спать довольно поздно, так что никаких проблем.
У ворот дворца друзья расстались: Улмир рвался отыскать какую-то девушку, а у Грона были дела на базаре.
Когда он подошел к знакомым воротам «ночного двора» и стукнул два раза по каменному рисунку рукояткой кинжала, около него будто из-под земли выросли пятеро нищих. Он заметил их давно, но все равно едва смог сдержать рефлексы. Уж очень резко они выскочили из своих укрытий. Окинув их нарочито ленивым взглядом, Грон процедил сквозь зубы:
— Вы, рвань, мне нужен Убогно-одноглазый.
Один из нищих злобно ощерил столбики гнилых зубов:
— А кто ты такой, чтобы из-за тебя беспокоить Убогно?
Грон так же лениво сплюнул под ноги нищему:
— Я думал, меня запомнят после прошлого посещения. Боюсь, придется освежить воспоминания.
Один из нищих вдруг побледнел:
— Да это же Грон!
Нищие несколько мгновений разглядывали его, потом первый произнес уже другим тоном:
— Прошу простить, уважаемый Грон, Убогно будет немедленно извещен.
Через полчаса он сидел в боковом покое напротив Убогно-одноглазого и попивал из не очень чистого серебряного кубка неплохое дожирское. Убогно исподтишка, но пристально рассматривал его своим единственным глазом, в котором светилась некоторая настороженность. Они молчали довольно долго, наконец Убогно не выдержал:
— Я думаю, уважаемый Грон пришел сюда не для того, чтобы развлечься дожирским.
Грон неторопливо поставил кубок на столик и поднял глаза на собеседника:
— Ну почему же? У тебя очень неплохое дожирское.
Убогно усмехнулся:
— Тогда я могу приказать принести еще.
Оба негромко рассмеялись.
— Я хочу просить об услуге, — произнес Грон.
Убогно неторопливо кивнул.
— Несколько лет назад от яда умер баши Дилмар. — Грон наблюдал за реакцией Убогно.
Тот вновь кивнул.
— Я хочу найти его убийцу.
Убогно задумался. Потом осторожно произнес:
— Мои крысы крутятся целый день, чтобы подобрать крошки на ужин.
— Сто золотых. — Грон заметил, как расширились глаза Убогно, и усмехнулся про себя. Одноглазый пока не представлял, во что ввязывается.
— Мы найдем его и принесем тебе его голову, — сказал Убогно.
Грон покачал головой:
— Нет, он нужен мне живым. — Он отстегнул от пояса кошель с монетами и кинул на стол: — Здесь задаток.
Убогно протянул руку, и кошель исчез. Грон улыбнулся.
— Когда вы найдете этого человека, то не хватайте его, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы следили за ним, скажем, в течение трех лун. И нашли бы тех, с кем он встречается наиболее регулярно, а также тех, кто совсем не должен был бы с ним встречаться, но почему-то делает это. Потом также проследили бы и за ними. За каждого, о ком мне будет рассказано, я заплачу еще по десять золотых.
Убогно кивнул.
— Если вас заметят и попытаются как-то наказать или предложат деньги за то, чтобы вы сказали мне неправду…
Убогно перебил:
— Мы перережем ему глотку!
— Нет, — возразил Грон, — вы возьмете деньги и пообещаете ему все, что он попросит, но потом расскажете мне.
Убогно блеснул единственным глазом и снова кивнул. Грон поднял кубок, неторопливо допил дожирское, поставил кубок на стол и поднялся. Когда он уже подошел к двери, то вдруг остановился и произнес:
— Впрочем, ты можешь попробовать меня обмануть, Убогно. — И вышел.
Убогно схватил глиняную бутыль, налил полный кубок и залпом выпил. Но это не помогло. Перед глазами по-прежнему стояла картина истерзанного трупа Омера.
Грон почти опоздал. Асфагор встретил его у ворот и закричал:
— Быстрее, сейчас закроют Палату просителей.
— Казначей сказал, что я пойду последним.
— Да, но если мы не попадем внутрь вместе со всеми, то нас вообще не пустят.
Когда они подбежали к дверям, дюжий реддин уже закрывал створки. Асфагор закричал:
— Пропустите. Первый писец казначея с просителем.
Реддин, не поворачиваясь, буркнул:
— Время, — и попытался захлопнуть дверь.
Грон взялся рукой и слегка рванул, выдернув на себя и створку, и реддина. Тот вылетел в коридор и врезался в стену плечом и лбом. Пока он приходил в себя, они вошли внутрь.
Ждать пришлось действительно долго. Внутрь покоя пускали по пять человек. Большинство выходило сильно разочарованными, но на некоторых лицах цвели улыбки. Наконец подошла и их очередь. Когда Грон вошел в палату и увидел базиллису, то почувствовал, что его бросило в жар. Прекраснейшая сидела на кресле с высокой спинкой, повернув усталое лицо к очередному просителю. Тот что-то объяснял ей, размахивая руками. Рядом сидел казначей. Наконец базиллиса резко кивнула и что-то отметила стилом на вощеной табличке, которую держала в руке. Проситель просиял, упал на колени и поцеловал ступню базиллисы. Грон, не отрываясь, смотрел на нее. Она превратилась в прекрасную женщину, глаза чуть погрустнели, волосы убраны в изящную прическу, но не узнать ее было невозможно. Наконец пришел его черед.
— Десятник базарной стражи Грон.
Толла, которая массировала пальцами веки, вдруг почувствовала, что ее кожа покрылась мурашками. Сердце бешено заколотилось. Она медленно опустила руки. Вне всякого сомнения, это был ОН. Повзрослевший, возмужавший. С гордой осанкой человека, привыкшего повелевать. Некоторое время они смотрели друг на друга. Вне всякого сомнения, он тоже узнал ее. Казначей что-то говорил, он кивал. Потом она утвердительно склонила голову, он пал на колени и поцеловал ее ступню. Толла почувствовала, как от этого поцелуя у нее вскипела кровь, а внизу живота между ног стало влажно. О боги, после стольких-то лет и стольких мужчин! Наконец прием закончился, и она как во сне покинула покой.
Войдя в свою комнату, она лихорадочно скинула парадное платье и кинулась к зеркалу. О боги, как она выглядит! Мешки под глазами, волосы растрепались. Толла заметалась по комнате, потом натянула короткую, облегающую тунику и шагнула к двери. Уже взявшись за ручку, она остановилась. Боги, она не могла идти. Она — базиллиса, властительница этой страны, а он — десятник базарной стражи. Толла представила, что будет, когда завтра все станет известно Юнонию. Конечно, реддины не замедлят доложить. Она села на ложе и чуть не расплакалась. Потом зло хлестнула себя по щекам. Тряпка, истеричка, увидела своего первого любовничка и растеклась. Толла попыталась успокоиться. Она растянулась на ложе и прикрыла глаза. Но кровь клокотала в жилах. Девушка вскочила и несколько раз прошлась по комнате, потом посмотрела на окно. Нет, нет, это невозможно. Она сорвется, да и потом — как выйти из дворца, кругом реддины, и где его искать в ночном городе… Толла несколько мгновений стояла, не отрывая от окна горящего взгляда, потом резко вскинула подбородок и двинулась вперед.
Конечно, она сорвалась. Уже летя вниз, она попыталась ухватиться за выступающий камень, но только больно ударила руку. Она зажмурилась, готовясь к сильному удару, но вдруг почувствовала, как ее подхватили сильные руки, а изменившийся, но такой знакомый голос произнес:
— Ты так и не научилась лазать по стенам, Зеленоглазая.
Франк влетел в свои покои и остервенело рванул тунику на груди. Эта тварь опять отказала ему. О боги! Он рявкнул на подвернувшуюся нянечку и наконец содрал тунику через голову. Эта сучка спит со всеми подряд, но вот уже восьмой раз со смехом отвергает его предложение. Он швырнул стиснутую в ком тунику в стену. Проклятье. Она ни во что не ставит то, что он сын базиллиуса, сводный брат базиллисы. Сколь многие готовы прыгнуть к нему на ложе, стоит ему лишь пошевелить пальцем, да что там, всего лишь бросить ленивый взгляд. Но не она! Ну почему боги так несправедливы к нему! Франк подошел к зеркалу. Ну почему? Он высок, строен, правда, прыщи, но это же чепуха! Конечно, он не похож на эти накачанные мясные туши, но зато он хорошо играет на киафаре, у него великолепный голос, он прекрасно знает труды философов, поэтов и… В конце концов он сын базиллиуса! Переодевшись, Франк раздраженно оттолкнул няню, которая, кудахтая будто квочка, суетилась вокруг него, и сбежал вниз к конюшням. Дождавшись, когда ему оседлают его рослого майоранца, и злобно хлестнув коня по животу, он галопом вынесся со двора в ночь. Он промчался по ночным улицам, чуть не стоптав загулявшую компанию, и выехал на крутую Пивиниеву дорогу. Он еще подхлестнул коня, майоранец уже подустал, но Франку было наплевать на все. Он мчался не разбирая дороги. Вскоре город скрылся за поворотом. Франк снова огрел коня плетью и вломился в чащу. Ветки деревьев хлестали по груди и бокам, но он гнал и гнал коня сквозь густые заросли. Вдруг конь всхрапнул, и в следующее мгновение Франк почувствовал сильный удар, затем ощутил, что куда-то летит, и потерял сознание.
Грон и Улмир выехали из Эллора рано утром. Две одинокие женские фигуры провожали их с гребня стены Акрополя, возвышавшейся над Садом сереброногих и выходившей на Пивиниеву дорогу. Когда Эллор скрылся за поворотом, Улмир остановил коня:
— Знаешь, я так и не понял, где ты познакомился с Прекраснейшей. Сиэла попыталась мне объяснить, но, честно говоря, когда ее поутру растащило поговорить, я был что твой младенец, голову не мог держать, — он хмыкнул, — после такой-то ночи.
Грон вспомнил свою и улыбнулся. Сказать по правде, он сейчас тоже испытывал некоторые затруднения, сидя в седле. Да и Толла явно будет не состоянии особо рьяно вникать в государственные дела. О боги, что за женщина!..
— Я думаю, ты женишься на ней? — раздался голос Улмира.
Грон сделал удивленное лицо:
— С чего ты взял?
Улмир ухмыльнулся:
— Ну, когда вы прощались, у нее было такое лицо, будто еще несколько мгновений, и она плюнет на все свое государство и запрыгнет на круп твоего коня.
— Так же как и твоя Сиэла.
Улмир расхохотался:
— Знаешь, а мне показалось, что твой Хитрый Упрямец совсем не против такой дополнительной ноши. Во всяком случае, он не пытался ее укусить.
Грон любовно похлопал по шее Хитрого Упрямца. Этот конь стоил ему целых полторы меры золотом, как небольшой табун первоклассных майоранцев, и сегодня Грон был склонен считать, что степняки изрядно продешевили. По-видимому, они надеялись, что он сломает себе на нем шею. Впрочем, все чуть так и не произошло. Когда Грон взялся за выездку Хитрого Упрямца, этот конь промчал его бешеным галопом, регулярно взбрыкивая и пытаясь скинуть, более пятнадцати миль.
Улмир посерьезнел:
— Сиэла очень беспокоится о Толле. Ей нужна поддержка, Грон, и я не понимаю, почему ты не хочешь жениться.
Грон хмыкнул:
— Муж базиллисы — десятник базарной стражи, смешно.
— Ты — Старейший князь Атлантора, командир лучшего в пределах Ооконы войска!
Грон указал вперед:
— Это там, на севере, а здесь я по-прежнему всего лишь десятник базарной стражи.
Улмир некоторое время ехал молча.
— Насколько я тебя знаю, тебе не составит большого труда это изменить, — заметил он.
— У меня на родине бытовала пословица, — отозвался Грон. — Э-э, скажем так: раз ты воин, то воин ты всегда, а раз ты базиллиус, то этот раз лишний.
— А как же Атлантор?
— А зачем мне быть лишним ДВА раза?
В этот момент из тянущегося вдоль дороги леска послышался чей-то крик, потом ржание. Грон и Улмир, дав коням шенкеля, рванули в чащу.
Франк очнулся оттого, что его обшаривали чьи-то жадные руки. Он вскрикнул и раздраженно отпихнул эти руки в сторону. Тут ему засветили по лицу с такой силой, что голова загудела. Франк взвыл и потянулся к кинжалу, но рука нащупала пустоту.
— Явно из Всадников, гаденыш, — произнес чей-то грубый голос. — Те, чуть что, за плеть или кинжал.
Франк открыл глаза. На него смотрел какой-то заросший, вонючий мужик.
— Не трогай меня, пес, я сын базиллиуса.
Мужик присвистнул:
— Ты смотри, Глам, какой птенчик попался. С таким нам никакая Тысяча не страшна.
Вокруг захохотали. Франк повел взглядом по кругу. На поляне толпилось около десятка всадников и полдюжины пеших. Один из них держал под уздцы его коня.
— Не трогай моего коня, пес! — заорал Франк и снова получил по скуле.
— Молчать, сосунок.
— Как ты смеешь!
Следующий удар опрокинул его на спину. Мужик осклабился и пососал сбитые костяшки:
— Если будешь орать, свяжу.
Франк, шатаясь, поднялся:
— Вы все ответите за это. Вас… вас четвертуют.
Мужик снова опрокинул его ударом и пару раз пнул.
— Грязный пес, — выдохнул Франк.
Мужик удивленно произнес:
— Упрямый, — и принялся остервенело пинать его.
Тут Грон решил, что хватит оставаться сторонним наблюдателем, и, тронув коня, выехал на поляну.
— Зачем мальчонку бьют, атаман?
Все огорошенно повернулись в его сторону, кто-то охнул:
— Тысяча.
Но больше никто на поляне не появлялся. В наступившей тишине раздался слабый голос Франка:
— Я не мальчик, я — сын базиллиуса.
Атаман, которого голос Франка вывел из оцепенения, хмуро буркнул:
— А ты кто таков?
Грон выудил из притороченной к седлу кожаной сумки горсть изюма и лениво бросил в рот.
— Так, прохожий. Дай, думаю, заеду, парня подберу.
Атаман окинул окружающий лес настороженным взглядом — его беспокоила странная уверенность незнакомца, — потом кивнул пешим, и те бесшумно исчезли в лесу. А Грон неторопливо слез с коня и вразвалочку подошел к парню:
— Ну вставай, что ли. Хватит, отдохнул.
Франк сердито зыркнул на него и, поднявшись, заявил:
— Ты не должен со мной так разговаривать, я — сын базиллиуса.
Атаман все еще пялился на Грона, до сих пор не поняв, что происходит. Однако все происходящее ему явно не нравилось. Он шагнул к Грону и схватил его за плечо:
— Да кто ты такой, забери тебя Магр?
Грон воткнул в него ледяной взгляд и, когда пальцы атамана чуть дрогнули, шевельнул плечом. Рука атамана упала вниз. Грон неторопливо пошел к лошади Франка. Когда он помог парню залезть в седло, до атамана дошло, что сейчас у всех на глазах непоправимо рушится его авторитет.
— Эй, волки, а ну проучить этого нахала! — рявкнул он.
Грон круто развернулся:
— Ты совершаешь ошибку, атаман.
Тот было отшатнулся, потом зло ощерился и, выхватив меч, прыгнул вперед. Грон выбросил вперед обе руки, выпустив зажатые между пальцев сюрикены, и тоже выхватил мечи. Хитрый Упрямец пнул в грудь кованым копытом подскочившего к нему разбойника — у того изо рта выплеснулся фонтан крови — и рванул к Грону через поляну. Из-за деревьев выскочил Улмир, успевший кончить со всеми, кого атаман отправил в лес, и на ходу рубанул по сторонам. Разбойники завопили и попытались броситься врассыпную, но Улмир и Хитрый Упрямец умело отжимали их к Грону. Грон неуловимым движением кисти отклонил в сторону неуклюжий выпад атамана и, чуть повернув лезвие Возвращателя долгов, воткнул его бандюге между третьим и четвертым ребром слева. Приподнял другую руку, и следующий разбойник просто налетел горлом на острие второго клинка. Грон шагнул вперед, приближаясь к следующим. Два быстрых удара — и одному повезло больше, он просто лишился руки до плеча. Еще шаг — на траву валятся еще, и тут Грон обнаружил, что противники кончились. Он поднял глаза. На лице Улмира была написана легкая досада.
— Экие увальни. Со степняками пришлось бы повозиться, а на этих даже разогреться не успел.
Грон фыркнул:
— Приедем — погреешься. — Он повернулся к ошарашенному парню.
Тот, заметив, что на него смотрят, захлопнул разинутый рот и сглотнул:
— Кто вы?
Грон и Улмир переглянулись. Грон уклончиво ответил:
— Мы возвращаемся на север, в гарнизон, господин.
— Я хочу, чтоб вы научили меня так драться.
Они переглянулись. Потом Грон негромко произнес:
— Нам надо ехать, господин.
Франк открыл было рот, но в этих словах чувствовалась такая непреклонность, что он просто сказал:
— Тогда я еду с вами.
Грон и Улмир вновь переглянулись, но на этот раз непреклонно звучали слова Франка. Грон пожал плечами:
— Вы избиты, голодны, устали, может быть, стоит вернуться и подлечиться?..
Франк упрямо мотнул головой и, не оборачиваясь, двинулся в сторону дороги. Улмир негромко спросил:
— И что с ним делать?
Грон оценивающе протянул:
— Во всяком случае, у него есть мужество.
— Гонор, — возразил Улмир. — Через пару дней они бы его сломали.
Грон насмешливо поджал губы:
— Я знаю много народу, кто не выдержал бы и двух минут.
К тому моменту, как они добрались до крепости Горных Барсов, Франк окончательно достал обоих.
Сразу по приезде Грон поднялся в свою комнату и немедленно вызвал капитана Ограма. Когда тот появился на пороге, Грон подвел его к окну и показал на Франка, который со спесивым видом рассматривал долину, превращенную в крепость. Однако сквозь спесь прорывался жадный интерес. Зрелище действительно было впечатляющее. На месте деревянного частокола уже поднялась каменная стена с зубцами и машикулями. Вплотную к пещерам, соединенные с ними крытыми галереями, выросли каменные здания. А у скал в дальнем конце долины сверкали свежей дранкой обширные конюшни.
— Видишь того парня?
Ограм кивнул.
— Я хочу, чтобы ты отвез его в Восточный бастион, в учебный полк, в сотню Мронга.
Ограм хмыкнул. Мронг был известен своей жесткостью, но его выпускники были лучшими в учебном полку.
— На словах передашь, что он может делать с ним, что захочет. Парень только с виду дохлый, а так жилистый. Только два условия: он ОБЯЗАТЕЛЬНО должен закончить обучение и остаться живым и неискалеченным.
Когда Ограм вместе с Франком выехали из ворот, Грон облегченно отвернулся от окна и подошел к столу. В дверь постучали.
— Да?
Дверь отворилась, вошел Яг.
— Что? — вопросил Грон.
Яг усмехнулся:
— У нас новый кухонный рабочий.
— Из ЭТИХ?
— Судя по всему, да.
Грон вздохнул:
— Ты его еще не…
Яг покачал головой:
— Я решил подождать тебя.
— Какие-то неожиданности?
— У меня создалось впечатление, что ему нужен именно ты. А вот что нашли у него в вещах. — Яг протянул небольшую камею с женским силуэтом.
Грон несколько мгновений разглядывал камею.
— Забавная вещица, конечно, слишком ценная для простого кухонного рабочего.
Яг хмыкнул:
— Не только.
Грон взял камею и пригляделся повнимательнее.
— Ты прав, очень напоминает вдову Эсеру.
— У меня сложилось впечатление, — заметил Яг, — что он действует один.
— Интересно, кто она ему?
— Может, мать? По возрасту как раз подходит.
Грон вновь задумался.
— Что он собирается сделать со мной? — наконец полюбопытствовал он.
— Яд.
— Установили какой?
— Крошеный промбой.
— Не слышал.
— Изуверская штучка. Растворяется в любой жидкости, не дает осадка, не имеет ни цвета, ни запаха. А главное, никакого противоядия, стоит яду попасть в желудок…
— А если промывание?
Яг улыбнулся:
— Неужели ты думаешь, что мы позволим ему…
— Да.
— Что?!
Грон сурово сжал губы:
— Я давно ждал такого случая. Мне нужен человек из их среды. Мне нужен кто-то, кто поможет мне отыскать их.
— А почему ты считаешь, что он…
— С этим хотя бы есть шанс, — настаивал Грон. — Во всяком случае, он явно любит свою мать. И хотя из-за меня она осталась калекой, но, в отличие от многих других, она жива.
— Но яд…
— Рискнем. Слушай, что надо сделать. — И он склонился к уху Яга.
Сайторн не верил такой удаче. Несколько минут назад его вызвал старший повар, окинул придирчивым взглядом и раздраженно буркнул:
— Бегом переоденься. Понесешь ужин командору Грону. И чтоб бегом.
Сайторн галопом бросился к своим нарам, достал камею и бросил взгляд на лик матери. Поцеловав камею, он сунул ее обратно, затем осторожно вытащил искусно сделанную каменную капсулу с крошеным промбоем. Сердце колотилось. Сегодня могла свершиться месть и вновь воссиять истина. Он сунул капсулу за пояс и бросился на кухню. Повар вручил ему поднос и, ткнув растопыренной пятерней в сторону каменного здания штаба Дивизии, поднес к лицу увесистый кулак:
— И смотри у меня!
Уже темнело. Часовой медленно двигался в сторону ворот. Сайторн вошел в дверь, ногой затворил ее, потом поставил поднос, вытащил капсулу и щедро сыпанул содержимое в стеклянный кувшин с дожирским. Потом чуть приоткрыл дверь и кинул несколько крошек голубям. Те шустро слетели из-под стрехи и набросились на крошки. Сайторн уселся и принялся ждать. Через пару минут птицы вдруг стали вялыми, начали ходить, подволакивая ноги, затем и вовсе упали и стали сучить ножками. Сайторн удовлетворенно стиснул губы. Конечно, мертвые голуби могли вызвать тревогу, но он должен был убедиться, что яд действует. В таком деле необходимо исключить малейшую случайность. Юноша подхватил поднос и двинулся вверх по лестнице.
Когда Сайторн постучал, из-за двери донесся рассеянный голос:
— Войдите.
Сайторн вошел. Командор сидел за столом и что-то писал, не поднимая головы. Сайторн несколько мгновений постоял у двери, пытаясь справиться с дрожью в коленках, потом произнес чуть дрогнувшим голосом:
— Ужин, командор.
— Поставь.
Сайторн подошел и поставил поднос на край стола.
Командор, так же не поднимая головы, протянул руку, взял кубок и протянул ему:
— Налей.
Сайторн дрожащими руками ухватил кувшин и налил, стараясь не касаться края кубка. Командор отхлебнул и поставил на стол.
— Ладно, иди.
Когда Сайторн вышел за дверь, ему показалось, что сердце сейчас выскочит из груди. Надо было торопиться, но ноги стали будто ватными, и некоторое время он не мог сделать ни шага. Наконец он с трудом отлип от стены и на заплетающихся ногах скатился по лестнице вниз. Перед самой дверью он успокоил дыхание и не спеша пошел через двор. На каменных плитах валялись тушки голубей. Часовой мерил шагами двор, таращась на звезды. Сайторн заскочил в казарму, схватил свой узелок и кинулся к воротам. Шагов за сорок он заставил себя перейти на шаг. Часовой у ворот окинул его ленивым взглядом:
— Куда это ты на ночь глядя, парень?
Сайторн шаловливо рассмеялся:
— Тебе назвать имя, боец?
Тот добродушно улыбнулся:
— Ну, ну, не опозорь Дивизию.
Через три луны Сайторн уже был в Роуле. Когда он вошел в знакомый двор, у портика его встретил слуга:
— Что угодно господину?
— Я должен видеть обучителя Ихторма.
— Как доложить?
— Сайторн, сын сестры Эсеры из Саора.
Слуга исчез внутри, но буквально через несколько мгновений выскочил обратно:
— Обучитель Ихторм ждет.
Брат Ихторм поднялся ему навстречу:
— Рад тебя видеть, мой мальчик. Что привело тебя ко мне?
Сайторн торжественно произнес:
— Брат Ихторм, Измененный, убийца моей матери, мертв.
Ихторм посмотрел на него изумленным взглядом:
— Ты был в Атланторе?
— Да.
— Но ты же знаешь, что Хранители запретили нам там появляться.
Сайторн сверкнул глазами:
— Я не мог оставить смерть моей матери неотмщенной.
Ихторм задумчиво покачал головой:
— А как это произошло?
— Крошеный промбой.
Ихторм кивнул:
— Ты сам видел момент смерти?
— Нет, иначе бы я не стоял перед тобой. Но я видел, как он выпил яд.
— Это точно был яд? Подменить не могли?
Сайторн твердо кивнул:
— Прежде чем дать ему, я попробовал на голубях.
— Что ж, мой мальчик, ты совершил великий подвиг, это надо отметить. — Ихторм поднялся и подошел к великолепному резному буфету. Достал два кубка и кувшин с вином. Разлил и поднял свой: — За твой успех!
Они выпили. Ихторм помолчал некоторое время. Потом спросил:
— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?
— Пре… — Сайторн почувствовал, как перестали слушаться его руки и ноги. Он прошептал онемевшими губами: — Что это?
Ихторм печально выдохнул:
— Корень йцоромы.
— Но… за что?
— Прости, мой мальчик, но ты общался с Измененным. Таким Хранители не дозволяют оставлять жизнь. Мы сильны нашей верой и нашей чистотой, — он печально улыбнулся. — Кстати, твоя мать тоже умерла от моей руки. Измененный, по смешной прихоти, оставил ее в живых. Только отрубил ногу. Тебя также ждет нечто подобное. Пока ты будешь одурманен йцоромой, слуга отнесет тебя в бедняцкие кварталы и рядом с каким-нибудь трактиром перережет тебе глотку осколком кремния. — Он снова вздохнул. — Прости, мой мальчик, но такова воля Хранителей. Ни одной крупицы грязного знания не должно коснуться посвященных.
Сайторн дернулся.
— Ты… — Его уже не слушались даже губы.
Тут с грохотом рухнула дверь, выбитая страшным ударом. Ихторм вскочил и протянул руку к поясу, но в то же мгновение звонко хлопнула тетива арбалета, и его рука оказалась пришпилена к буфету. Внутрь заскочили два бойца со взведенными арбалетами и зорко оглядели комнату. Потом вошел еще один. Тот, о котором много шептались на кухне. Сайторн вспомнил, что его звали Яг. Подойдя к Ихторму, он легонько пнул его и покачал головой:
— И кто тебя за язык тянул, мразь? Над мальчонкой поиздеваться захотелось перед смертью? Ладно, нам легче с ним разговаривать будет, раз парень уже правду знает. — Он повернулся к двери: — Слуй!
Внутрь, пригибаясь, вошел воин с нашивкой десятника.
— Останешься здесь, поболтаешь с этим. — Яг указал на Ихторма. — Ежели сообщит что интересное, притащишь в крепость, а нет — кончишь здесь. Только особо уши не развешивай. Притащишь, если будет что-то ОЧЕНЬ интересное. — Потом он повернулся к Сайторну: — Ладно, парень, пора ехать, Грон тебя уже заждался.
Франк въехал во двор крепости и, спешившись, привязал Бучу к коновязи. Поднявшись по ступенькам штаба, он отыскал дежурного офицера и вручил ему предписание. Тот быстро прочитал его и бросил на Франка острый взгляд:
— Значит, в сотню «ночных кошек»? Поздравляю, парень. — Он повернулся и указал в дальний конец долины. — У них свое здание, вон там. Сотник Гагригд на месте. Представишься ему.
Франк отдал честь и, четко повернувшись, вышел из штаба. Солнце светило не по-осеннему ярко. Франк спокойным, но быстрым шагом двинулся через долину, с улыбкой вспоминая свое первое появление в крепости Горных Барсов. Он задержался здесь всего на час и по этому поводу устроил скандал. Франк вспомнил прошедший год. Они прибыли в Восточный бастион — новую крепость Дивизии, разросшейся до семи тысяч бойцов — на самом исходе осени. Сотник Ограм и его сотня, казалось, дошли до ручки от его придирок, и Ограм буквально за штаны сдерживал своих ветеранов, рвущихся хорошо проучить нахального сопляка. Бойцы хорошо знали, что Дивизия своих в обиду не дает, если что — накажут, возможно, даже более сурово, чем где-либо. Так что его гонористые заявления о том, что с ними сделают за неуважение к его персоне, только еще больше злили бойцов. К тому же большинство в сотне были горцы, и им было глубоко начхать на всяких там базиллиусов, и тем более на их сыновей, если бы они их так не доставали. Поэтому Ограму пришлось приложить героические усилия, чтобы не нарушить приказ Грона еще ДО передачи Франка на попечение Мронга. Обо всем этом Франку рассказал сам Ограм. Этой весной. Встреча же с Мронгом запомнилась сама по себе.
Тогда Франк подошел к сотнику, уже раздраженный тем, что встретил его всего лишь Ограм. Смерив сотника взглядом, он пренебрежительно скривил губы и произнес:
— Вот что, милейший, я прибыл сюда учиться искусству боя на мечах, и мне надоели все эти передвижения, я не намерен больше никуда отсюда ехать.
Мронг окинул его сумрачным взглядом, криво усмехнулся и заорал:
— Смив!
К нему рысцой подбежал мощный гигант с длинными руками и бычьей шеей. Мронг кивнул на Франка и произнес:
— В твой десяток. — И ехидно обратился к Франку: — Отсюда вы уже никуда не поедете, молодой господин, во всяком случае, ближайшие полгода. — После чего удалился куда-то в глубь двора.
Франк вспыхнул:
— Эй вы, а ну стоять, да вы знаете, с кем говорите? Мое имя — Франк Элот, я — сын базиллиуса.
Тут ему на плечо опустилась лапа размером, наверное, с седло и повернула его кругом. Франк уставился в хмурое лицо гиганта десятника.
— Тебя зовут Девятый, и так будет до тех пор, пока ты не завоюешь себе имя, понял, дерьмо собаки?
Потом начался ад.
…Франк подошел к казарме и поднялся по ступенькам. Его встретил дневальный. Бросив взгляд на предписание, он кивнул в дальний конец коридора:
— К капитану Гагригду.
Через десять минут Франк вышел из комнаты сотника с дюжим десятником, напоминавшим ему сержанта Смива. Они прошли по коридору и поднялись наверх. Сержант отворил дверь и шагнул в сторону, пропуская Франка вперед. Из-за спины раздался его голос:
— Франк Элот, Восточный бастион, второй полк, действительно рядовой, «давильный чан» прошел этой зимой.
Кто-то присвистнул:
— И уже в «ночные кошки»? Ну орел.
Франк улыбнулся и произнес:
— Просто я хорошо играю на киафаре и сладко пою.
Десяток несколько мгновений молчал, переваривая его слова, а потом стены комнаты затряслись от хохота.
Осенью, когда десятки вернулись из степи, Франка вызвал капитан Гагригд. Он окинул Франка сосредоточенным взглядом и неожиданно метнул ему что-то через стол. Франк машинально поймал предмет. Это оказался сержантский шеврон.
— У меня забирают десятника из второго десятка. Тебя представлю сегодня за ужином.
Франк поднял удивленные глаза:
— Но…
Капитан молча смотрел на него. Франк захлопнул рот, отдал честь и вышел.
Зима прошла в изнурительных тренировках. Временами накатывала тоска, но ни сил, ни времени поддаваться ей особо не было. Тут еще в крепости Грон открыл что-то, что назвал Академией, и Франка тут же взяли в оборот, так как он пристрастился в свободное время торчать в комнате обучителей. Те и настучали на Франка Сиборну, на которого Грон повесил это дело как на знатока философских трактатов. Франк раз семь мельком видел командора Грона, а два раза тот даже был на его занятиях, но подойти и поговорить не приходило в голову. Наконец пришла весна.
Грон ждал его, сидя в седле. Когда Франк подскочил к командору, предусмотрительно остановившись в недосягаемости крепких зубов Хитрого Упрямца, Грон окинул его спокойным взглядом и приказал:
— Догонишь по пути. Сам плюс три человека — эскорт. Едем надолго. — И, тронув коня, неспешно двинулся в сторону ворот.
Франк стиснул зубы, чтобы не выглядеть глупо перед бойцами линейных сотен, и бегом рванул в казарму. Через два часа они уже заняли место в куцей колонне командора.
В Эллор они прибыли к началу лета. Когда белоснежные стены города показались из-за поворота дороги, Грон подозвал Франка к себе, сумрачно улыбнулся и произнес:
— Ну что, сын базиллиуса, научился драться?
Франк улыбнулся уголками рта и еле заметно кивнул. Грон хлопнул его по плечу:
— Вот что, милый. Считай себя в бессрочном отпуске. Если надумаешь — вернешься. Нет — останешься дома.
Франк помолчал, потом спросил:
— Я УЖЕ в отпуске?
— Да.
— Тогда два вопроса, Грон.
Тот кивнул.
— А ТЫ бы хотел, чтобы я вернулся?
— Не знаю, парень, — чуть подумав, ответил Грон. — Стоит ли тебе это говорить, но… да. Мне нужны такие командиры. Но запомни, на тебе долг крови перед твоей страной. Так что думай.
— И второе, — помедлив, сказал Франк. — Как ты относишься к моей сестре? В казармах ходили разные разговоры.
Грон нахмурился:
— Если ты думаешь, что с ее помощью я хочу…
Франк резко мотнул головой:
— Нет, я спросил не об этом.
Грон помолчал. Потом осторожно ответил:
— Мне кажется, что она единственная женщина, с которой я мог бы связать свою судьбу. Но знай — этого никогда не будет.
Когда Франк вышел за дверь таверны, в которой остановился Грон, он улыбался. Грон был прав, на нем лежал долг крови, и он знал, как выполнить его наилучшим образом. Чтобы это сделать, надо дать Элитии наилучшего базиллиуса, а он знал — где его найти.
Дома его ждал полный восторг. Мать, которую за время его отсутствия задвинули на самые задворки дворцовых интриг, просто взлетела от счастья. Правда, с вернувшимся сыном она пробыла не более получаса, тут же укатила во дворец — восстанавливать утраченное реноме. Больше всех радовалась няня. Он два дня нежился в постели, объедался фруктами, а потом надел новую тунику и тоже поехал во дворец, в нижние покои. Молодежь встретила его несколько отчужденно, он даже слышал, как кто-то пробурчал:
— Явился, сын базиллиуса, где только прыщи свои потерял?..
Франк улыбнулся про себя: чему-чему, а терпению сержант Смив его научил. Посидев чуть-чуть, он взял в руки киафару и стал наигрывать простенькие, но приятные мелодии. Народ навострил уши, а потом стал перебираться поближе. Когда Франк запел, песню дружно подхватили, и он почувствовал, как отношение к нему начинает меняться. Подошло время обеда, все поднялись и пошли к дверям в обеденный зал, и тут от дверей раздался голос, от которого у него дрогнуло сердце:
— Ба, маленький сын базиллиуса, где же ты столько пропадал?
Франк улыбнулся и произнес:
— Здравствуй, Беллона.
Она подошла к нему, все такая же рослая, крепкая и гибкая, и окинула его насмешливым взглядом:
— А ты изменился, не знаю, правда, насколько?
Народ замер, с любопытством ожидая, что будет дальше. Франк, продолжая улыбаться, отложил киафару, поднялся и произнес:
— В чем-то изменился, а в чем-то нет.
Она впервые взглянула на него снизу вверх и спросила:
— А в чем да и в чем нет?
— Я избавился от прыщей и слегка подрос, но я все так же хорошо пою и играю на киафаре, и ты мне по-прежнему нравишься.
Встреча с сестрой прошла неожиданно тепло. Возможно, это была заслуга Грона. Во всяком случае, из ее личных покоев он вышел обладателем собственных покоев во дворце, о чем раньше страстно мечтал, но не мог даже надеяться.
Вечером он сидел в одном из дальних покоев, смотрел на звезды сквозь открытое окно и бездумно перебирал струны киафары. За спиной было обширное ложе, застеленное шкурами, и он подумывал о том, что, возможно, и не стоит возвращаться в выделенную ему комнату, а, когда потянет ко сну, завалиться прямо здесь. Тут дверь покоя тихо отворилась. Видимо, пришел хозяин комнаты. Франк взял еще несколько аккордов и вздохнул — надо было идти.
— Прости, друг, что задержался в твоей комнате, я уже ухожу.
Он встал и, повернувшись, замер. Беллона, нагая, сидела на ложе и насмешливо смотрела на него:
— Эй, ты случайно там не умер? Кто-то говорил мне, что я ему по-прежнему нравлюсь.
Франк шагнул к ложу, взял ее лицо в ладони, нежно поцеловал и опрокинул ее на ложе.
На следующую ночь она вернулась. И на следующую тоже. Потом он уже перестал их считать. Однажды ночью он проснулся и увидел, что она сидит на ложе и плачет. Он коснулся ее плеча и спросил:
— Что случилось?
Она дернула плечом.
— Ничего.
Он сел и обнял ее. Она уткнулась в его волосатую грудь и затихла. Только всхлипывала. Он поцеловал ее в макушку и нежно сказал:
— Расскажи мне, и, клянусь, я сделаю так, что ты больше никогда не будешь из-за этого плакать.
Она вдруг дернулась, оттолкнула его и отвернулась. Он схватил ее за плечи и повернул к себе. Она попыталась вырваться, но ей это не удалось. Минуту он смотрел в полные слез глаза, а потом она прошептала:
— Проклятье, я слишком стара для тебя.
Франк улыбнулся и провел рукой по ее крепкой груди:
— Я этого не заметил.
В этот момент в дверь грубо забарабанили. Франк погладил Беллону по волосам и пошел к двери. Когда он открыл, на пороге стоял Алкаст. Окинув Франка насмешливым взглядом, он иронично произнес:
— Прошу простить, но тебя хочет видеть мой отец и твоя мать.
Франк улыбнулся. Матушка добилась своего. Ее опять включили в политические расклады. Он мягко покачал головой:
— Сейчас ночь.
Алкаст высокомерно усмехнулся и шагнул в комнату, открыв стоящих за ним дюжих реддинов.
— Не бойся, дворец безопасен, к тому же тебя проводят.
Сопроводив свои слова выразительным взглядом, он повернулся к ложу. В то же мгновение его брови взлетели вверх, а потом он засмеялся:
— Так ты все-таки затащил ее к себе в постель? Поздравляю, ты присоединился к славному братству.
Франк почувствовал, как кровь хлынула к лицу, но он тут же взял себя в руки и расслабился. Алкаст шагнул к ложу и пренебрежительно махнул ему рукой:
— Иди, Франк, я побеспокоюсь, чтобы она не замерзла.
— Алкаст, тебе лучше уйти.
— Что-о? — удивленно повернулся к нему Алкаст.
— Ты меня раздражаешь.
— Ха-ха-ххек.
Франк ударил его кулаком по темечку, и Алкаст мешком свалился у ложа. Франк повернулся к реддинам:
— Заберите его.
Старший осторожно произнес:
— Нам приказано было проводить вас.
— И что вы будете делать, если я не пойду?
Реддины угрюмо переглянулись. Прямого приказа применять силу они не получали, и тот, кто мог бы его отдать, валялся без памяти. А проявлять подобную инициативу в отношении сына базиллиуса…
Когда утром Франк с Беллоной спустились в нижние покои, Алкаст встретил его ненавидящим взглядом и, презрительно кривя губы, что-то пробормотал. Плотная толпа подлиз вокруг него радостно загоготала, зашевелилась, и оттуда выскочил Ксун, один из ближних прихлебателей Алкаста. Окинув взглядом Франка, перебирающего струны киафары, он презрительно посмотрел на Беллону и громко произнес:
— Ну как, Франк, тебе понравилась моя подстилка?
Беллона сжалась как от удара, а Франк отложил киафару в сторону и спокойно, но так же громко произнес:
— Если ты еще раз произнесешь это слово, я отрежу тебе язык.
Над покоем повисла мертвая тишина. Ксун бросил встревоженный взгляд на Алкаста, но тот лишь криво усмехнулся, и Ксун вновь подбоченился и повторил:
— Что ж, если моя подстилка тебе нравится, я дарю ее те…
Франк неуловимым, но стремительным движением скользнул к нему и ударил… Ксун рухнул на колени. Франк надавил на болевую точку у основания нижней челюсти и, когда тот от боли разинул рот, молниеносным движением руки вытащил и растянул язык, а другой рукой полоснул по нему кинжалом. Ксун отчаянно завизжал. Франк брезгливо отбросил кровоточащую мякоть и, повернувшись к слуге, как и все оцепенело пялящемуся на эту картину, кивнул на Ксуна и произнес:
— Позови лекаря, надо прижечь, а то захлебнется собственной кровью.
Когда Ксуна унесли, Беллона подняла измученное лицо и тихо спросила:
— А что теперь?
Франк обнял ее, прижал к себе и произнес:
— Подожду, кто будет следующий, а потом отрежу язык ему. — Он повернулся к Алкасту и добавил чуть громче: — И тому, кто вложил в его губы эти слова.
Дома разбушевалась буря. Мать при любом малейшем шуме ахала, нюхала соль, стонала и жаловалась на ужасную мигрень, орала на него, как уличная торговка.
— Ты понимаешь, тупица, что ты наделал? Ты своими руками разрушил построенную мной, — она стукнула себя в грудь стиснутым кулачком, — твою дорогу к трону.
— Но разве я могу жениться на своей сестре?
Мать возмущенно втянула воздух:
— Да кто говорил об этой подзаборной сучке, которая вешается на всяких базарных нищих и портовых стражников! Ты стал бы единственным базиллиусом!
— А ты бы крутила мной на пару с Юнонием, — Франк саркастически улыбнулся. — Вернее, крутил бы Юноний, тебя бы он вряд ли подпустил близко к трону.
— Как ты разговариваешь с матерью? — взвизгнула она.
— Так, как она того заслуживает, — холодно ответил Франк и вышел из покоя, шарахнув дверью.
Ночью он предложил Беллоне выйти за него замуж и уехать с ним. Она печально улыбнулась и покачала головой:
— Нет, Франк, я не пойду с тобой к подножию богини и не уеду с тобой. Я не могу бросить Толлу и никогда не смогу смириться с тем, что тебе будут шептать обо мне в любой подворотне. Тебе не нужна такая жена. Но знай, когда бы ты ни приехал в Эллор, я жду тебя. И так будет до тех пор, пока ты сам меня не бросишь.
Он едва успел проскочить, пока не закрылись перевалы. Войдя в кабинет Грона, он увидел там Гагригда и Сиборна. Только он успел доложить о прибытии из отпуска, как Грон заявил:
— Ну вот, все проблемы решены.
Франк непонимающе посмотрел на них. Гагригд улыбнулся и объяснил:
— Сиборн будет заниматься только Академией. Ее переводят в Южный бастион, в долину Эгиор. Меня ставят на первый полк. Тебе принимать «ночных кошек».
Франк не верил своим ушам.
— Но… как же так… ведь я…
Грон рассмеялся:
— Ну вот, а ты говорил, что он, получив команду, не задает вопросов.
Франк захлопнул рот и отдал честь:
— Есть. Разрешите идти принимать сотню.
Грон одобрительно кивнул:
— Подожди на улице, капитан Гагригд сейчас спустится.
Франк вышел на улицу. Было не по-зимнему тепло. Солнце светило ярко, так что на обрезах крыш начали появляться сосульки. Франк вдохнул воздух полной грудью и улыбнулся. Он был дома.
Они лежали на густой медвежьей шкуре, прикрытые только роскошными волосами Толлы, которые разметались по его груди и животу.
— Боги, неужели ты опять уедешь?! — прошептала она.
— Еще не скоро, — мягко ответил Грон, — у нас есть еще почти две луны.
Толла отбросила волосы и села на шкуре.
— О, Грон, я больше так не могу. Всю зиму я жду, когда наконец приедешь ты, а когда ты приезжаешь, я теряю голову. Совершаю глупейшие ошибки. Юноний вертит мной, как хочет.
Грон сел.
— Ну уж в это я никогда не поверю.
Она повернула к нему мокрое от слез лицо.
— Понимаешь, наша связь уже для него не секрет.
Грон усмехнулся:
— Не только для него. Убогно еще год назад поздравил меня. Правда, когда он понял, что я не хочу продолжать эту тему, то больше к ней не возвращался.
Толла кивнула со слабой улыбкой, но потом снова посерьезнела:
— Кроме того, мне кажется, Юноний знает, кто ты.
Грон помолчал. О том, кто он такой, знала только дюжина самых близких друзей. Конечно, если не принимать во внимание посвященных. Впрочем, то, что Юноний обладает этим знанием, было лишним подтверждением тому, в чем он и так был уверен.
Толла тряхнула волосами.
— Ну почему боги так несправедливы ко мне?!
Грон вздохнул, протянул руку к одежде, комом валявшейся рядом со шкурой, и начал одеваться. Толла смотрела на него печальными глазами. Когда он затянул ремень, она тяжело вздохнула и произнесла:
— Мне придется выйти замуж, Грон.
Он замер, потом медленно повернулся к ней:
— За кого?
Она горько усмехнулась:
— Ты можешь догадаться.
Грон задумчиво покачал головой:
— Значит, Юноний перетянул на свою сторону солидную часть систрархов городов.
Толла поднялась на ноги и тоже начала одеваться. Грон испытующе смотрел на нее:
— Я могу помочь тебе справиться с этим.
В ее глазах вспыхнула надежда, но через мгновение погасла.
— Как?
Грон свистнул, и Хитрый Упрямец степенно вышел из-за деревьев. Грон подсадил Толлу в седло ее белоснежной Нэрос и вскочил в седло сам. Некоторое время они ехали молча, потом Грон договорил:
— Понимаешь, мы все только думаем, что поступаем только так, как хотим сами. На самом деле у каждого из нас торчат во все стороны такие невидимые ниточки, как у кукол-марионеток. Дерни тебя за одну — поднимется рука, за другую — откроется рот.
Толла усмехнулась:
— Я уже десять лет дергаю за эти ниточки.
Грон кивнул:
— Правильно. А сейчас дернули тебя, и тебе кажется, что некуда деваться.
— Я уже выросла из того возраста, когда кажется, что, стоит только рвануться, и ниточки оборвутся, — молвила Толла. — Если я откажусь стать женой Алкаста, Юноний начнет гражданскую войну.
— Вот видишь, — пришла очередь усмехаться Грону. — Ты дергала за ниточки, и другие люди прыгали, как тебе хотелось, но стоило кому-то дернуть твои, как ты пришла в ужас.
Она недоуменно посмотрела на него:
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что Юноний так же, как и ты, забыл, что где-то болтаются концы и его ниточек. Он так часто двигал людьми, как куклами, что стал казаться себе чем-то вроде бога — не хуже тех, кто наверху, — вершащего судьбы мелких людишек. А это ошибка — что в политике намного хуже, чем преступление. Он такой же, как и все, и может очень скоро в этом убедиться.
Толла смотрела на него широко распахнутыми глазами, потом лицо ее прояснилось, и она восторженно прошептала:
— Ты хочешь потянуть за его ниточки?
Грон рассмеялся:
— Это изрядно испортит ему настроение.
Они выехали из леса и остановились на опушке, за гребнем начинался Сад сереброногих. Толла встревоженно посмотрела на Грона:
— Как ты будешь спускаться?
— Так же, как и поднимался. — Он с улыбкой похлопал Хитрого Упрямца по шее. — Этот сварливый парень, по-моему, может забраться даже по отвесной стене не хуже горного барса.
Грон наклонился в седле, притянул девушку к себе и поцеловал.
— Держись, все поправимо.
— Когда я тебя увижу?
Грон задумался.
— Слушай, а почему бы не завтра на аудиенции. В конце концов, разве я не достоин того, чтобы меня пожаловали во Всадники.
Она ахнула:
— Ты… — ее голос сорвался, — ты понимаешь, что будет?
Грон расхохотался, глядя в ее изумленное лицо.
— Ну, во-первых, Юноний решит, что ты преподнесла ему подарок. — Он погладил ее по щеке. — Не бойся, мне нужно, чтобы он хорошенько натянул свои ниточки.
К полудню Грон был уже на «ночном дворе». Он прибыл туда в сопровождении лейтенанта Слуя, правой руки Яга, который держал в своих руках ниточки к очень многим людям в Элитии. Убогно встретил их, как всегда, радушно.
— Ты всегда был щедр, Грон, и никогда не нарушал своего слова, поэтому тебе всегда рады на «ночном дворе».
Грон небрежно кивнул Слую и уселся на знакомый ковер.
— Похоже, ты расстилаешь его к моему приходу.
Убогно хихикнул:
— Нет, просто перед твоим прибытием в Эллор мне приносят новый с таким же рисунком.
Оба широко улыбнулись.
— Что привело ко мне достойного Грона? — подвел к делу Убогно.
Грон неторопливо отхлебнул традиционного дожирского.
— До меня дошли слухи, что у тебя проблемы, Убогно?
Тот нахмурился:
— У всех иногда бывают проблемы.
— Я говорю о Сногге и его шайке, — уточнил Грон.
Убогно замер, потом принужденно рассмеялся. Сногг пытался сбить из молодых нищих сильную стаю и обвинял Убогно в том, что при нем нищие стали слишком мягкотелыми и не получают того дохода, что был при Омере.
— Ты многое знаешь, Грон.
Грон кивнул и улыбнулся:
— Ну, ты-то обо мне знаешь не меньше.
Убогно немного повеселел:
— У тебя есть просьба?
Грон небрежно кивнул:
— Я хочу предложить тебе одно дело, которое позволит заткнуть рот Сноггу, изрядно обогатит твою мошну и немного поможет мне.
Убогно ухмыльнулся:
— Я думаю, что более правильно было бы поставить эти три цели в обратном порядке.
— Мы будем спорить о порядке слов?
Убогно энергично мотнул головой:
— Я слушаю тебя очень внимательно, уважаемый Грон.
Грон поставил кубок и наклонился к Убогно:
— Известно ли тебе, зачем Юноний луну назад собрал Паштора, Тагруса Дайорку и еще десяток купцов в своем доме?
— Он просил денег.
— И?
— Они дали.
— А знаешь ли сколько?
Убогно пожал плечами:
— Видимо, немало. Но что нам до тех денег, нам их не видать, как своих ушей.
— Ты не прав.
Убогно насторожился:
— Ты хочешь сказать…
Грон кивнул и вновь отхлебнул из кубка.
— Они дали ему сто тысяч золотых.
Убогно присвистнул. Грон усмехнулся:
— Взамен он пообещал, что на будущий год медальоны останутся только у них.
— Тогда они не прогадали. — Убогно сузил глаза. — Но я не представляю, как он сможет это сделать. Базиллиса…
— Сможет, если женит на ней своего сына.
Убогно откинулся на мягкий валик. Помолчал.
— Сегодня ты трижды смог удивить меня, Грон. Что же ты предлагаешь?
— Я знаю, где эти деньги.
Убогно подался вперед.
— Сто тысяч золотых! — прошептал он севшим голосом. Несколько мгновений он рассматривал Грона лихорадочным взглядом, но потом повалился назад. — Невозможно. Я еще не выжил из ума, чтобы связываться с Юнонием и вешать себе на шею реддинов.
Грон улыбнулся и допил дожирское.
— Ты не понял, Убогно. С Юнонием свяжусь я и сделаю все так, что он будет знать это. Золото тоже возьму я. От тебя потребуется только немного понаблюдать кое за кем и подставить спины своих нищих под мешки, которые положат на них мои люди.
Убогно некоторое время раздумывал.