4
— Ну что там, что там было? Расскажи! — нетерпеливо воскликнул Гончий, когда они оказались на приличном расстоянии от заброшенной станции. Ее слабо освещенный силуэт медленно уменьшался на экране заднего вида.
— Ничего там не было, — отозвался Даймон угрюмо…
— Как это «ничего»! — не унимался процессор. — Прежний хозяин туда ходил, теперь ты ходил. Скоро на эту заброшенную станцию запустят рейсовый лайнер, а ты мне твердишь, что там ничего нет!
«Ничего там не было», — повторил Даймон про себя. Именно так он решить относиться к тому, что увидел и услышал. Такая позиция позволяла хотя бы ненадолго отогнать страх, который не отпускал до сих пор. Все, что он увидел, сон. Или галлюцинация. Не существует многовекового дерева, которое проросло на заброшенной станции, которое все знает, которое заглядывает в будущее.
Словно из мести за крамольную мысль, излучения с новой силой врезались в него. Тело отозвалось судорогами, готовыми разорвать мышцы, в темени запульсировала боль. В кабине вновь поплыли звуки и запахи, навеивающие тоску по родному дому. Катер прошел сквозь одну из струй, которые Иггдрасиль называла «космическим ветром».
Почувствовав настроение хозяина, Гончий не стал больше его пытать, а лишь прибавил скорости. Чем дальше они удалялись от станции, тем пронизывающие тело потоки становились слабее. Боли отпустили Даймона, и он еще раз упрямо объявил себе, что ничего не было. Ни пророчеств о завоевании Верхних миров, ни откровений о трех слагающих имени Зверя. Не было речи и о…
Он вдруг остановился в своем перечислении.
— Куда мы теперь, друг? — вкрадчиво поинтересовался Гончий. — Но, надеюсь, у тебя нет суицидного желания вернуться на потерянную планету с сиреневым небом?
Вытянутая туманность тускло светилась впереди. Планета, упомянутая процессором, выглядела на ее фоне черным кругом.
— Тебе знаком сектор 13–13? — спросил Даймон.
— Впервые слышу. А что там? Там весело, много людей и машинного масла?
— Понятия не имею. Но это единственное место, куда мы попадем, если пролетим сквозь эту туманность.
— Не очень-то я уверен в этом предприятии. К тому же что-то мне подсказывает… какое-то странное чувство… что мои баки с топливом наполовину пусты.
Даймон глянул на индикаторы.
— Кроты с канарейками! — обреченно промолвил юноша. — Неужели не дотянем до туманности?
— До туманности, может, и дотянем. Но если лететь сквозь нее придется чуть дольше, чем я планирую, то мы застрянем там и будем кувыркаться в этой светящейся пыли, пока у тебя не закончится воздух, а у меня не сядут аккумуляторы.
— Может, все-таки попробуем?
— Ибо сказал Великий и Мудрый Автоматический Станок, имя которому Штампующий Заготовки: человек создал машину, человек управляет машиной и смерть ей придет от руки человека! — неожиданным басом произнес Гончий, а затем переключился на свой обычный тенорок: — Получается, что если ты человек, а я — машина, то ты есть мой бог. Что прикажешь, то я и буду делать. Скажешь лететь — полечу.
— Гм, — произнес Даймон, задумавшись над этим философским построением. Затем потер лоб, тряхнул головой и произнес с вдохновением:
— Лети вперед, Гончий! Лети, насколько тебя хватит.
Ибо назад пути нет!
— Тебе жертву надо принести? — предельно серьезно спросил процессор. — Ну, там какой-нибудь важный электронный блок замкнуть накоротко?
— Что ты! — ужаснулся юноша.
— Я пошутил.
— Лети давай, — угрюмо промолвил Даймон.
— Можно подумать, что я не лечу, а исполняю бальные танцы.
В туманность они вошли на двадцати процентах заполненных баков. Гончий заботливо поднял светофильтр, но свет из лучащихся недр проникал не только сквозь них, но даже сквозь опущенные веки. Спасли ладони.
Странная это была туманность, не сгусток пыли и не скопище частиц, разрываемых термоядерными реакциями, — только чистый холодный свет без всякого источника. Даймон не мог сказать, сколько времени они двигались: час или день? Пытка светом казалась бесконечной, но продолжалась она до тех пор, пока Гончий не произнес с присущей ему фривольностью:
— Вроде куда-то прилетели.
Даймон отнял ладони от лица и перевел дух.
Наконец они оказались в космосе, усыпанном звездами как полагается — обильно и в достатке. Справа лежало неизвестное солнце, испускающее длинные и резкие лучи. Слева две планеты: гигант с шевелящейся туманной поверхностью и десятком спутников, а также бледный серый шар, не слишком привлекательный в своей бледности.
— Ты уже вычислил, где мы?
— Сектор 13–13, — с издевкой ответил Гончий. — В моем справочнике двухсотлетней давности других данных нет. — Которая из планет седьмая?
— Вот эта, бледнолицая.
Большая часть неброского шара была погружена в тень. Даймон долго и пристально вглядывался в темную область.
— Как у тебя с топливом? — спросил он. — Доберемся до планеты?
— С топливом беда. — Гончий вдруг замолк, его электронные мозги что-то отвлекло. — Та-аак… А вот и люди появились. Только не такие веселые, как бы мне хотелось.
— Где?
— Смотри на одиннадцать часов. Судно. С тяжелым вооружением.
Даймон глянул в указанном направлении и увидел далекую точку, которая, в отличие от идеальных звезд, имела угловатую форму и тусклое отраженное свечение. Юноша подумал, что если видит корабль, значит, расстояние до объекта не запредельное.
— Это люди, — с надеждой произнес Даймон. — Наконец-то!
— Хочу сказать тебе… — признался Гончий. — Я очень боюсь на пиратов наткнуться.
— Пиратов давно нет в Верхних мирах.
— Да? А кто, по-твоему, меня в карты проиграл? Цифры на дисплее перекинулась, показывая, что дистанция до неизвестного судна уменьшилась.
— Оно движется по направлению к нам! — удивился Даймон.
— Какой ты проницательный! — съязвил процессор и продолжил уже серьезно: — Они поймали нас лучом радара и теперь летят сюда, включив маршевые двигатели. Орудия у них на бортах очень серьезные. Что будем делать?
Даймон еще раз глянул на точку, словно мог таким образом оценить ее намерения.
— Лети к бледнолицей планете.
— На ней не спрятаться, — предупредил Гончий. — Их магнитосканеры мигом нас обнаружат. А мне топлива едка до поверхности хватит, даже полвитка сделать не смогу.
— Лети! Видишь сбоку планеты пятно в форме ладони? В нем два пересохших русла. Попытайся попасть в точку их слияния!
Ирония Гончего исчезла, словно ее не бывало. Голос процессора звучал серьезно и напряженно.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— Не надейся. Я лечу туда от безысходности. Просто другого пути нет… У меня вообще ничего нет. Меня лишили всего. Есть только этот путь на седьмую планету в системе 13–13 и на это пятно в виде ладони.
— Тогда вперед! — воскликнул Гончий и рванулся к планете, выжимая из двигателей последние усилия.
Тяжеловооруженный средний корабль «Вектор» обнаружил этот рывок и воспринял его так, как должен был — как попытку к бегству и косвенное подтверждение преступных намерений неизвестного судна. Патрульный Союза увеличил ход, стволы его орудий пришли в движение, готовясь к вероятной атаке. По палубам прокатился вой серены, оповещающий о чрезвычайной обстановке, заставляющий вскакивать с коек солдат Крестоносного флота.
А Гончий тем временем ворвался в атмосферу с той стороны Безымянной планеты, где стояла ночь. Ярким болидом пересек ночное небо, вложив остатки топлива в торможение. Это удалось, и Гончий планировал с пустыми баками над бесконечной тундрой сколько мог, но так и не дотянул до пересечения двух мертвых рек.
Шасси у него не было, поэтому космолет рухнул на жухлую траву и, пропахав днищем около полумили грунта застыл как вкопанный, подобно человеку, отдавшему все силы и упавшему на финише.
Даймон вывалился из кабины в густую ночь. Голова кружилась, тело не слушалось, в глазах еще плясали языки пламени. Он лежал на холодной земле, приходя в чувство, вдыхая новый воздух и новые запахи. Снова. За последние двадцать четыре часа он побывал в таких местах необъятного мира, о которых его предки даже не помышляли.
— Прости, друг, — сказал Гончий. В его недрах что-то хлопнуло, над консолью вспыхнул и погас сноп искр, оставив на сетчатке глаза пятно, а в ноздрях едкий запах расплавленного пластика. — Не хватило меня капельку. Чуть-чуть не дотянул. Придется дальше тебе отправиться одному.
Даймон поднялся на колени и прижался к фюзеляжу, пытаясь обнять его выпуклый борт.
— Спасибо тебе за все, Гончий. Ты сделал все что мог.
Гончий замолчал, индикаторы на пилотской консоли светились уж очень бледно.
— В принципе, ты можешь отправиться с комфортом! — изрек процессор. — Только придется поломать голову, как толкать пятитонный комфорт, у которого пустые баки и неугомонный язык, хе-хе!
Он еще находил в себе силы шутить.
Юноша поднялся на ноги, по-прежнему держась за борт, словно боясь отпустить его и потерять что-то из своей души.
— Я вернусь… — пообещал он и добавил, впервые пробуя это слово на вкус: — … Вернусь, друг.
Даже если что-то и гудело в его недрах, то после того, как прозвучало это слово, любые звуки исчезли. Даймон подумал, что Гончий затаил дыхание. Совсем как человек.
Он хлопнул ладонью по борту и пошел вперед, поклявшись себе не оглядываться. Но пройдя сотню ярдов, все-таки не выдержал и обернулся. В темноте виднелась лишь тускло освещенная кабина. Она удалялась от него, как горящий свет в окошке родного дома.
Русло пересохшей реки лежало впереди, на северо-западе, Даймон знал направление с точностью до градуса. Еще в шесть лет отец научил его находить магнитный полюс планеты. Он научил сына включать внутренний компас, когда, поворачиваясь к северу, чувствуешь легкую тяжесть в лобных долях и пульсацию в висках, которая точно лампочка, что включается при обращении к правильному ориентиру.
Шаг незаметно ускорился, ускоренный шаг превратился в бег. Молодой и выносливый, подкрепившийся чудесным яблоком Иггдрасиль, вкус которого еще держался во рту, Даймон мог бежать бесконечно долго — предела он не ведал.
Приблизительно через час тьма стала рассеиваться, а еще через некоторое время над плоской тундрой зарделось небо. И он увидел вдали гору. Когда-то давным-давно ее белоснежный камень с ювелирной заботой шлифовала кудесница-вода. Но затем вода ушла, и дно двух рек поросло приземистой травой и чахлым кустарником. Однако, как и все в этом мире, вода оставила о себе память. И над пустой равниной поднималось нерукотворное чудо, похожее на идеальной формы гигантский клык, торчащий из земли.
Путь до белой скалы предстоял неблизкий, но юноша приготовился преодолеть его за один переход, без остановок. И только он настроился на это, только собрал в кулак волю и силы, как путь ему преградила проклятая богом тварь.
Даймон не видел, откуда появился волк — существо, очень похожее на знакомого хищника из материковых лесов Роха. Волк уперся лапами в землю и низко наклонил голову. Шерсть на облезлом боку торчала клочьями, в оскаленной пасти проглядывались гниющие клыки. Желтые глаза с набухшими пепельно-синими капиллярами упрямо буравили человека, давая понять, что проход закрыт.
Даймон остановился.
«Если ты столкнулся нос к носу с хищником, — учил отец, — не пытайся заигрывать с ним, не пытайся бежать, не пытайся убить. Хищник — часть экосистемы, такая же неотъемлемая, как и человек; Попытайся понять животное, влезь в его шкуру. Что его беспокоит? В каком он сейчас настроении? Что хочет от тебя? Защищает ли выводок, спрятанный в кустах, или вышел на охоту? Попытайся его понять, найди подход и заговори с ним, но дай почувствовать, что ты не жертва. Тогда никто не пострадает, и вы разойдетесь миром».
И Даймон попытался следовать совету отца. Он заговорил на языке волков Роха, затем перешел на поскуливание иодаков, воспроизвел сигналы других хищников, надеясь обнаружить реакцию, которая ему понятна. Но ни на один из звериных языков волк не отозвался. Оскалившись, он застыл в угрожающей позе, в любой момент готовый броситься на человека. И только когда юноша замолчал, «волк» издал грудной протяжный храп, от которого зашевелились волосы на затылке.
Этот храп был ему хорошо известен, его единственной причиной являлся лютый голод, который испытывает зверь. Голод, заставляющий животных искать новые территории и новые источники пищи. Иногда такими источниками становились люди. Года три назад, когда иодаки вышли из Приторных низин, перебрались через перевал и стали нападать на одиноких фермеров, работающих в поле, староста Гарнизонного попросил Ротанга разобраться с этой проблемой. Зверолову-старшему пришлось применить все свое умение, чтобы уничтожить хищников, попробовавших человечины, и переманить остальную стаю в дальний конец леса.
Нет смысла искать понимания у волка, который издает подобный храп. В этом случае все советы, вся философия отца катилась в тартарары. Голод животного был жутким, ослепляющим, и никакими разговорами успокоить его невозможно. К тому же Даймон неожиданно обнаружил, что зверь был мертв.
Справа и слева появились другие твари. Они вылезали из каких-то ям, стряхивали с себя землю, обрывали зацепившиеся за ноги коренья. В утренних сумерках казалось, что мерзких животных оставляет после себя отступающая ночь. Голодные хищники обступили человека, а Даймон продолжал смотреть на первого из них. Волк был мертв, поскольку его хребет был сломан в двух местах, а из-под лохмотьев шерсти торчали голые ребра. Гнездившаяся в нем жизнь была не той, что заставляет биться сердце или наполняет зеленью распускающийся лист. Это была проклятая жизнь.
Мертвых голодных псов, почуявших живое мясо, с каждым мгновением становилось все больше. Они подбирались к ногам, и Даймон с ужасом взирал на стаю, возникшую вокруг него из ниоткуда. На оголившиеся черепа, дыры на месте глаз, на десятки проеденных спин, сквозь которые виднелась земля.
Единственный выход — это бежать. И бежать придется изо всех сил.
Он рванулся вперед, перепрыгнув через одни спины и с хрустом наступив на другие. Подгнившие, но еще твердые челюсти лязгнули над икрами, едва не отхватив кусок. Но Даймон уже оказался вне круга и, набирая скорость, понесся по равнине.
Белая гора теперь казалась непоправимо далекой. В окружающей тундре не было укрытия, поэтому лишь на вершине «клыка» он мог искать спасение. Если только волки не догонят раньше.
Даймон не оглядывался, но прекрасно слышал голодный храп у себя за спиной, который раздавался так близко, что подвернутая щиколотка бросила бы его в самую гущу стаи. Страх сбил дыхание, и зверолов-младший все никак не попадал в ритм шагов. Это высасывало силы.
Раз-два, раз-два…
Тундра проносилась под ногами, и казалось, что он не касается ее. Если бы так было на самом деле!
Острый шип какого-то растения вонзился в ступню, и теперь каждый шаг доставлял мучительную боль.
Раз-два, раз-два…
Дыхание неожиданно выровнялось, но это далось ценой потери такого количества сил, что начали заплетаться ноги. Гора по-прежнему оставалась далекой, практически недоступной для него. И Даймон вдруг поверил, что смерть к нему придет именно здесь, на безымянной планете.
Изнурительный бег от голодной смерти продолжался больше четырех часов. Измотанный, задыхающийся, с содранными в кровь ногами, Даймон удирал от неутомимой стаи, еще больше разъярившейся от продолжительной погони. Несколько раз он запинался о кочки и едва не падал в распахнутые пасти, но каким-то чудом удерживал равновесие и после нескольких пьяных прыжков все-таки находил шаг.
Невысокая белая гора, похожая на клык, оказалась возле него совершенно неожиданно. То ли потому, что Даймон давно не поднимал голову, чтобы глянуть вперед, то ли с расстоянием на этой планете было что-то не так. Но факт оставался фактом: плоская бесконечная тундра вдруг кончилась, и юноша, потеряв опору под ногами, рухнул вниз с крутого берега.
Он покатился по обрыву, напарываясь на кусты и ударяясь о кочки, но это своеобразное соединение с землей позволило ему отдохнуть от бесконечного бега.
Дно встретило камнями. Падая, Даймон сильно ударился лбом о булыжник, но, к счастью, не потерял сознания.
Он спешно перевернулся на спину и сквозь застилавшую глаза пелену увидел, как первые из волков перевалили через край обрыва. Он поднялся, зная, что должен бежать — гора здесь, прямо перед ним, — но поскользнулся и снова упал.
Снова поднялся. Сделал десяток нетвердых шагов. И когда рука коснулась белоснежного камня, его догнал волк.
Даймон жалобно закричал, когда тварь вцепилась в бедро и повисла на нем, выдирая клок мышц. Увесистым кулаком он сбил с себя волка, а затем отбросил еще одного, несущегося следом. Тот отлетел, извиваясь в воздухе, и шмякнулся на камни, но через секунду вскочил на ноги. Мертвым тварям невозможно причинить вред. Даймон понимал это. Его силы ничто по сравнению со страшной мощью, что подняла мертвых и наделила их неуемным голодом.
Увидев, что основная стая уже летит с обрыва, юноша вскочил на белую скалу и стал быстро взбираться по кем-то выдолбленным ступеням. Позади него на девственной глади оставался кровавый размазанный след. Поднявшись ярдов на пятнадцать, он глянул вниз.
Волки окружили основание скалы. Они жадно слизывали его кровь с камней и даже устроили драку. Кровь обильно сочилась из бедра, и у Даймона не было даже рубахи, чтобы перетянуть рану. Он стал карабкаться дальше, а терпкие горячие капли падали вниз, на головы и в раскрытые пасти.
Вскоре он позабыл о прокушенном бедре и волках. По крайней мере, голодный рев внизу сделался далеким и не относящимся к нему. Вслушиваясь в священную тишину, Даймон полз по скале к небу и вскоре очутился на вершине.
Смрадный ветер, прокатывающийся над тундрой, здесь ощущался особенно сильно. Пересохшие русла пролетали воочию — два пространных рукава, раскинутые в стороны.
В центре крохотной площадки стояла скульптура ангела с закрытыми глазами. Даймон с удивлением разглядывал тонкую работу, выполненную из цельного куска мрамора и предельно точно отображающую детали: сложенные за спиной кожистые крылья, скрещенные в идеальной геометрии руки, шерсть на груди и внизу живота. Однако больше всего юношу поразил лик, который даже близко не походил на те женоподобные изображения, которые так часто встречаются на фресках Десигнаторовых церквей. Лицо внушало страх, но не уродливостью своей, нет. Ужасом и свирепостью первобытной Вселенной, опасным умом, которому приходилось бороться с порождениями Баратрума.
Огромный, раза в полтора больше Даймона, ангел стоял на коленях. А перед ним находилось нечто настолько прекрасное, что при виде этого юноша сам опустился на камни, точно перед богом.
Филлийский меч — катана — был вонзен в белую скалу наполовину, слегка выгнутое лезвие с изяществом держало диск гарды, двуручная, оплетенная рукоять смотрела вверх. Рука неизвестного с легкостью всадила меч в белую скалу, на поверхности не осталось ни сколов, ни трещин — только ровная щель, принявшая последнее изделие филлийцев, дошедшее до наших дней.
Забыв обо всем, Даймон бесконечно долго смотрел на меч. Впервые в жизни он видел настоящее оружие, чьи братья по кузнице верой и правдой служили многим воителям древности. Палки и выструганные имитации, с которыми он сталкивался прежде, были лишь для того, чтобы не утратить искусство владения катаной. Но теперь он понял, что без самой катаны это искусство лишь выцветший, потрескавшийся раритет.
Много времени прошло, прежде чем зачарованный Даймон смог оторваться от любования уникальным мечом и взглянуть на него по-новому. Теперь он смотрел на рукоять, покрытую шероховатой кожей морского ската и оплетенную шелковым шнуром. Она так и звала взять ее в руки.
И когда он все же осмелился, когда протянул к ней пальцы и бережно охватил рукоять, чувствуя исступленный восторг, он обнаружил рядом движение. На первый взгляд ничего не изменилось на крохотном пятачке белой скалы, возносящейся над тундрой. Равнинный ветер все так же развевал волосы Даймона. Поднявшееся на небо солнце по-прежнему светило холодно. И только свирепый херувим напротив него открыл глаза.
Напуганный Даймон заорал, но этот крик сразу унес проворный ветер. Вцепившийся в рукоять обеими руками, Зверолов-младший не мог оторвать взгляда от нечеловеческих очей, похожих на два вставленных в глазницы сосуда, наполненные гранатовой кровью. Откровение пришло поздно: перед ним было вовсе не изваяние, а настоящий помощник бога — древний, стоявший у начала начал.
Взгляд ангела приковал, притянул и втащил в себя. И Даймон провалился в этот взгляд.
Исчезла тундра, растворились озаренные рассветом небеса. Ушел волчий лай, сменившись степенной тишиной, лежащей в основе всех звуков на свете. Все это выместила уже знакомая Пустота. Даймон стоял в ней, и сердце обмирало, когда он глядел вокруг себя. Стоило ему потерять равновесие или сделать шаг в сторону — он сразу полетел бы в пропасть надмирья и падал бы в нее целую вечность. К счастью, под ним осталась белая скала, и юноша впился в нее ступнями, держась изо всех сил за последний кусочек человеческого мира. Руки отчаянно сжимали катану, вонзенную в скалу.
Из ниоткуда налетел ветер. Он не трепал волосы, не заставлял кожу покрываться мурашками, а мышцы подрагивать от холода. Он проходил сквозь тело, протекал сквозь плоть и кости, заставлял сердце обливаться кровью и выветривал мысли из головы. Он даже коснулся души, высокая из нее далекую горькую тоску.
Однако Даймон оказался здесь не для того, чтобы прислушиваться к себе. Существовало другое, нечто более важное.
Он повернул голову и увидел. Существо, сотканное из звездной пыли, стояло прямо над ним — древний и могучий исполин. При виде него Даймона пронзил леденящий ужас. За спиной исполина ввысь поднимался столб пламени — чистого, холодного, пронзительного.
Позади раздался грохот, гулко прокатившийся по Пустоте. Даймон оглянулся… и обнаружил позади себя второго исполина, чье тело обвивали ветры и молнии. От него исходил ужас еще более нестерпимый.
Два жутких существа окружили его, словно людоеды прокравшегося в дом воришку-пацаненка. От них исходило напряжение, которое до предела насытило электричеством пространство между ними. Ткань Пустоты надрывно гудела, бухала и вот-вот угрожала исторгнуть молнию небывалой силы.
— Вы охраняете меч? — в отчаянии закричал Даймон. — Если да, то я не стану его брать!
Порыв ветра ударил в него и прошел насквозь. Юноша всей душой пожалел, что забрался на эту проклятую скачу…
В ответ на свой клич он услышал слова. Их низкий рокот пронесся сквозь Пустоту, насыщенную напряжением, и врезал по барабанным перепонкам. Понять смысл ответа было невозможно, ибо язык исполинов был невероятно древним. Эти слова могли как оживить природу, так и умертвить ее. Язык страшный и во многом непостижимый для человека.
Напряжение вокруг усилилось, гудение сделалось невыносимым. Даймон страстно хотел понять, что именно было произнесено. Но в этот момент существо, стоящее позади, подняло руку. Ветер надмирья ударил в лицо, сбрасывая юношу со скалы. Даймон страшно закричал, еще крепче вцепился в рукоять катаны и…
… и вырвался из плена красных глаз херувима.
По инерции его бросило назад. Мышцы напряглись, превратившись в натянутые жгуты, и…
Даймон выдрал меч из скалы.
Он выдрал его с такой силой, что камень лопнул, а в воздух брызнула белая крошка и пыль. Они окутали юношу, подобно облаку. А когда облако рассеялось, миру явился стоящий на коленях человек, преданно сжимающий рукоять меча. Несмотря на измученный вид, несмотря на раны, он совсем не походил на того юношу, который спасался бегством от стаи мертвых волков. Он выглядел уверенным. Сквозь пыль и кровь, покрывающие тело, вдруг проступили гибкие мышцы. В глазах обнаружилась упрямая дерзость.
Меч преданно лежал в ладонях, и Даймон наслаждался творением молота, огня и дамьянской стали, совершенно позабыв о тех двоих, которые остались по ту сторону мира. Как яркий сон после пробуждения уходит в небытие, оставляя в душе беспричинную грусть и тоску, так и в памяти Даймона не осталось воспоминаний от сна наяву, ибо чудесный меч всецело поглотил их.
Сделав легкий взмах, он испытал вожделение от того, с каким послушанием клинок повторяет движение кисти, как легко гуляет по воздуху, а рукоять удобно лежит в ладони. Он любовался формой, любовался, как солнечный луч играет на зеркале, как задумчиво гудит клинок, когда заточенная кромка режет налетающий ветер.
— О, ты прекрасен, жнец! — произнес Даймон растроганно. — Как зовут тебя? Хотя, постой… Иггдрасиль, кажется, упоминала. Твое имя Могильщик! Кого же ты отправляешь в могилу?.. Ты был предназначен для великих кормчих и их великих дел, но случилось так, что они не могут принять твою помощь. Позволь же мне владеть тобой, Могильщик, великий меч! Я молод и неопытен, я не был в бою. Но и тебе пока не довелось почувствовать вкуса крови…
Он замолчал, а затем прошептал, наклонившись к клинку.
— Я хочу отомстить за смерть отца. Поэтому мне нужен такой друг, как ты.
Неизвестно, услышал ли клинок его слова. Холодная, без единой царапины сталь лишь отражала небеса и часть равнины. В почтенном вожделении юноша прикоснулся к ней губами и поднялся на ноги. Пусть неловко, с трудом распрямив прокушенное бедро, но встал в полный рост и поднял меч. Клинок поймал солнечный луч и ослепительно вспыхнул. Небеса и тундра увидели стоящего на вершине горы голого человека с полыхающим мечом в руке.
Волки слизали с основания скалы всю кровь, до которой смогли дотянуться. Проглоченные капли только раздразнили стаю, похороненную много лет назад свирепым метеоритным дождем. Твари в бешенстве стали рвать друг другу загривки, но это не приносило облегчения. Мертвым волкам делалось хуже, и только кровь, Лакомая кровь могла принести облегчение.
Они вдруг застыли в недоумении и прекратили драку, когда сверху, прямо в середину стаи прыгнул человек. Они расступились, образовав вокруг него плотное кольцо, из которого уже не было выхода. Сладкий одуряющий запах, идущий от царапин на теле и особенно от прокушенного бедра, ослепил их на короткую секунду и не дал броситься на него в первый момент.
Какой беспечный, какой опрометчивый этот выкормыш с плоскими зубами, вставший против сотен клыков! Усталый, измученный, испускающий запах страха — такого же сильного, как в те часы, когда они преследовали его.
И волки издали довольный рык. Даймон вцепился в рукоять Могильщика, содрогаясь от нешуточной дрожи, которую возбуждали слоновьи дозы адреналина, гуляющие в крови. Сейчас он уже не был уверен, что поступил правильно, когда решил броситься в середину голодной стаи.
Пауза оказалась короткой. Огромный волк, раза в полтора больше любого другого, вожак с квадратной головой и коренастыми лапами, долго не раздумывал. Он стремительно прыгнул на человека, наметившись вырвать горло.
При виде летящего на него чудовища все сомнения Даймона исчезли. И вернулись знания и навыки, заботливо вложенные в него отцом. Юноша закричал в ответ на атакующий рык зомби. Словно тень метнулся в сторону. Взятый обратным хватом великий меч невидимкой скользнул из-под руки.
И дважды хлестнул по чудовищу. Останки вожака посыпались на спины мертвых. Стая замерла на мгновение. Затем взревела и бросилась на человека. Рычащий трухлявый поток повалил со всех сторон.
Позабыв о кровоточащем бедре и не переставая кричать, юноша закружился в таинственном танце. Меч парил вокруг него, выписывая сложные и непредсказуемые фигуры. Он без жалости рассекал кости и трухлявую плоть. Разрубал черепа. Вспарывал животы. Досталось многим из тех, кто не пустил человека по-хорошему и погнал его через тундру. Многие из них недосчитались лап, голов и других частей тела.
Однако даже великий меч был не в состоянии остановить разъяренных мертвецов, в которых страх не заложен изначально. К тому же их было слишком много: они валили и валили на Даймона, и казалось, что потоку не будет конца. Сеча могла закончиться очень плачевно. Но в конфликт вмешалась третья сторона.
В пылу сражения ни волки, ни Даймон не обратили внимания на густую тень штурмового катера, накрывшую их. И пока они бились, с четырех сторон на дно высохшей реки спустились крестоносцы с тяжелыми, оттягивающими ремни излучателями, кабели от которых тянулись наверх, на борт судна. Опустив забрала бронированных шлемофонов, десант Крестоносного флота принялся без разбора заливать плазмой копошащуюся кучу.
Яростный огонь заполонил все вокруг, в мгновение ока обращая волков в пепел. Ослепленный вспышками остаток стаи бросился врассыпную.
Несколько раз жаркие лучи прошли рядом с Даймоном. А он, жмурясь от вспышек и ничего не понимая, стоял над мелькающими у него под ногами серыми спинами и, подняв меч, ожидал новой атаки.
— — Смотрите, там человек! — заметил кто-то.
— Голый… Вряд ли человек. Это Дикий!
— Точно, Дикий.
— Но они не появляются на этой планете.
— Этот появился.
— Вчера Крайчек не вернулся с боевого вылета. Он один из тех, кто убил нашего Крайчека!
— Размазать его! — гаркнул чей-то взбешенный голос. — Испепелить Дикого! Одной тварью будет меньше,
— ОГОНЬ!!
Бьющие с нескольких сторон плазменные очереди теперь скрестились в одной точке. Волки давно сбежали и были забыты. Единственная цель, которая занимала солдат, — снести голову обнаженному юноше.
Но странное дело. Убойные потоки ионов, в других обстоятельствах способные крушить деревья и скалы, не брали человека! Не могли достать. Он двигался настолько стремительно, что закрадывалось подозрение о его нечеловеческой сущности.
— Да пали же в него! Отстрели ноги!
— Попасть бы… Какой он верткий!
Уходя от выстрелов, юноша крутился, извивался, прыгал по рассыпающимся трупам. А затем, неожиданно для всех, оказался возле одинокого воина, который стоял позади остальных и задумчиво наблюдал за развитием событий.
Оглушенный и разъяренный стрельбой, Даймон обрушился на него. Клинок ударил по плечевому доспеху. И пружинисто отскочил, оставив длинную царапину на слое антирадиационного напыления.
В голове у Даймона просветлело. Он поднял глаза и обнаружил перед собой умиротворенный взгляд, отливающие серебром латы и гравировку распятия на них. Вот так. Зверолов-младший собирался разрубить не кого-нибудь, а самого настоящего паладина…
Невидимая рука выдернула Могильщика из пальцев. А следом направленный рыцарем бесконтактный, но плотный удар опрокинул юношу на землю.
Солдаты обступили поверженного голодранца. Раструбы излучателей уставились ему в голову.
— Ну все, ущельный человек. Допрыгался.
— Что будем с ним делать?
— У него точки на лбу. Он точно Дикий!
— Я не Дикий, — упрямо пробормотал юноша, все еще не понимая, что происходит вокруг. Бой с волками для него не закончился, и трухлявые тела продолжали мелькать в глазах. — Я не Дикий… Я — Зверолов!
Последняя фраза заставила солдат умолкнуть. В опустившейся тишине слышался лишь гул катера, висевшего над головами.
— Он сказал, его зовут Звероловом? — наконец спросил один.
— Зверолов… — задумчиво произнес другой. — Уж не тот ли это роханский предатель, на которого объявлен галактический розыск?
— Не может быть. Как он оказался здесь, за три тысячи парсеков от Пограничной системы?
— В любом случае его нужно доставить на Базу… Между солдатами завязалась небольшая перепалка о том, как лучше поступить с мальчишкой, но закончилась она внезапно, когда откуда-то со стороны прозвучало проникновенное:
— Нет.
Солдаты с удивлением повернулись к паладину. Они привыкли внимать ему, потому что в трудные минуты он всегда был с ними. Рыцарь первым шел в бой, заслонял от огня и не позволял пасть духом под массированным обстрелом. Солдаты Крестоносного флота уважали воина
Святой Церкви.
— Мальчишка отправится не на Базу, — сказал посвященный член Ордена паладинов. — По крайней мере, не сейчас.
