Только начавшийся день омрачился массовыми казнями.

Скорый суд состоялся наутро. Барон Гурс, восседавший на троне перед городской площадью, окруженной тройным кольцом легионеров, выслушивал обвинение каждого горожанина или расвердского солдата, главным образом заключавшееся в том, что того или иного поймали в таком-то месте и в такое-то время. Никаких доказательств вины не требовалось. Выслушав обвинение, барон решал, какой казни предать обвиняемого: распять на колесе, утопить, сжечь на костре, колесовать, четвертовать, растянуть на рогатке, сбросить с городской стены или другой, более изощренной и жестокой. Приговор приводили в исполнение тут же, на глазах у собравшейся толпы горожан, оттесняемой солдатами.

К двенадцати часам была казнена почти тысяча несчастных. Если среди пленных попадались молодые женщины или юноши младше семнадцати, приговор был особый — приговоренные должны были последовать на Рагону — столицу Великого Герцогства — где им надлежало сыграть некую роль в религиозных празднествах.

Все это Сергею передал Велт, находившийся на площади вместе с Тимоном и Гурсом. По мысленному рассказу десантника выходило, что, не глядя на омерзительную жестокость победителей, в городе поддерживается праздничная атмосфера: каждый новый приговор встречается изрядно подвыпившей чернью с восторгом, как новое зрелище; на всех площадях бесплатно разливают вино и раздают копчености и пряности на закуску; на рынках и крышах бань играют музыканты и танцуют актеры, зазывая зевак на бесплатное шоу…

Сергей был рад, что только по рассказам знает о происходящем в городе. У него не было желания видеть весь этот ужас.

Лите новости дня передавать не стали. Девушка и так извелась от ожидания. Видно было, что ее горячая натура требовала действий и движений. Автрантийка заметно нервничала, хотя и пыталась улыбаться, шутить и даже посмеиваться над всеми: над землянином, Лерасом, придворными. Развлечения, придумываемые графом, ее мало занимали. В основном это были фокусы придворного факира; игра на больших струнных инструментах, напоминающих пустые бочонки со струнами из жил; или акробатические трюки мальчиков-гимнастов.

Чуть больше удовольствия Лите доставляла настольная игра, по виду фигурок похожая на шахматы, но с неравномерным полем и запутанными правилами — девушка развлекалась, легко выигрывая Сергея, которому никто толком не объяснил, что нужно делать.

В три часа дня Лерас прибежал с сообщением, что на сегодня суд закончил свою работу, и что с минуты на минуту все блестящее общество явится к нему во дворец. Лита только тут почувствовала себя пленницей — пышный праздник и бал должен был проходить совсем рядом, а она не только не имела ни малейшей надежды побывать там, но и ненавидела тех, кто его устраивал. Она едва не заплакала от мысли, что теперь, возможно, навсегда лишена тех празднеств, что так часто устраивались в ее родном Расверде, теперь изнуренном долгой войной, обнищавшем и голодном.

Прежде, чем расстаться, Лита выпросила у землянина кинжал, говоря, что так она будет казаться самой себе не такой беззащитной. На всякий случай Лерас поставил у дверей комнаты часовых, и оба, Сергей и граф, теперь уже сияющий нарумяненным лицом и сверкающий парчой и бриллиантами, отправились в главные покои дворца, где в огромном колонном зале уже ждали гостей накрытые столы, и скучали придворные музыканты и слуги.

Затем все закружилось кувырком. Откуда-то нахлынули люди, купающиеся в золоте своих нарядов, заиграла музыка, послышались песни. Кто-то уволок Сергея к вершине стола и усадил на почетное место, выделенное для городских старейшин. Воздух наполнился запахом духов, цветов, благовоний и горячих блюд, неожиданно возникших на столах. Сергей не заметил, как полившееся рекою вино развязало всем языки, как послышались шутки и забавные истории, как женщины стали чопорно вздыхать, пересказывая эпизоды своих биографий.

Все зашумело, взволновалось и поплыло во времени. Скоро между столами возникли танцующие пары, которых закидывали ворохами маленьких лепестков фиалок и роз (или чего-то очень похожего). От световых эффектов, для которых, оказывается, совсем не обязательно было электричество, рябило в глазах…

Сергей очнулся, когда пиршество уже достигло своего апогея. Он неожиданно обнаружил, что пьет чуть ли не в обнимку с толстым Гурсом, уже порядком пьяным и красным. Гурс что-то нечленораздельно мычал и бросал в танцующих цветы сразу с корзинками, что только забавляло и его и остальных. Судя по тому, что свет во вращающихся светильниках с цветными стеклами казался до боли ярким, на улице вечерело — увидеть окна не удавалось из-за спин и голов веселившихся людей. Сергей рассердился на себя за то, что дал хмелю отуманить голову. Одной такой мысли оказалось достаточно, чтобы сознание прояснилось полностью. «Программа биоконтроля.» — понял землянин, несколько досадуя, что теперь он уже не такой, каким был на Земле — когда-то горячительные напитки служили одним из немногих доступных его сверстникам удовольствий.

Протрезвевшему Сергею праздник показался уже не таким пышным, веселье не таким бурным, а барон стал ему совсем противен со своей пьяной физиономией. Он разыскал глазами Велта — десантник сидел за другим столом, рядом с Тимоном. Оба словно окаменели — совершенно не шевелились, не пили, и оба казались какими-то темными тучами на сверкающем небосводе праздника. Осторожно коснувшись сознания Велта, Сергей понял, что общество Тимона тяготит десантника, и что настроение у напарника отвратительное. Землянин решил не привлекать его внимания.

Обернувшись, он заметил, что его уже довольно долго пытается пригласить дама довольно приятной наружности — ее платье так сверкало в огнях светильников, что было больно смотреть. Сергею ничего не оставалось, как принять приглашение. Не разбирая лица своей партнерши, землянин закружился по залу, выручаемый врожденным чувством ритма, усиленным тренировками. Ему с обворожительной улыбкой заметили, что он великолепно танцует. Заметила уже не та, пригласившая — это была совсем другая женщина, стройная и румяная. Эту сменила третья, за ней — еще одна, и еще… Сергей быстро превратился в самого популярного кавалера, не слишком раздумывая, что за этим стоит его эрсэрийская выправка и сверкающее драгоценностями обмундирование…

Мотаясь в танце по залу, землянин наконец вырвался из цепких рук женщин и вернулся на свое место. К нему сразу же пристал Гурс, с рассказом, какая у него возникла великолепная идея нового публичного истязания. Неожиданно сменив тему, барон ошарашил Сергея вопросом, задаваемым с понимающей улыбкой:

— А я слышал, что ваша красавица не попала в число обвиняемых? Уж сделайте милость, отдайте ее мне, доставьте старику удовольствие! Это же нестерпимо — наказывать разных нищих, раненных, больных, уродов… А тут красавица, сильная, полная соков… Проклятый Тимон, он отобрал у меня всех красавиц!.. А ведь тогда можно выбрать не одну казнь, а десять, нет… пятнадцать, даже, может… Можно ведь заставить зрителя рыдать от сострадания и восторга, терять сознание, дрожать и покрываться потом и даже кричать вместе с приговоренным чуть ли дыша с ним одной болью! — Гурс вытирал платком пот со лба, а его маленькие мутные от вина глаза сверкали от восторга и гордости. — Я! Я делал такое не раз! И какое наслаждение, скажу я вам, наблюдать за делом своих рук! Во всяком деле, знаешь ли, Сергей, свои тонкости: для искусной казни, которую запомнят на годы, необходим, во первых: опытный умелый палач-профессионал; во вторых: здоровый крепкий обвиняемый, лучше красивый, а еще лучше красивая; нужна публика, веселая и жаждущая развлечений. Вот только тогда и получается настоящий праздник! Только тогда!.. А они этого не понимают, они не ценят… им подавай зрелище, а как его творят их…

Сергей с отвращением отшатнулся, испытывая сильное желание воткнуть кинжал в толстое говорящее брюхо справа от него. «Хорошо еще,» — подумал он. — «что этот дуралей пьян и не соображает, что несет!»

Только барону, похоже, очень понравилась своя мысль.

— Ну так как же? Когда вы мне ее отдадите? — потребовал он. — Вы должны мне ее отдать, такова воля народа!

Потом он сменил тон с требовательного на умоляющий, чуть ли не плаксивый:

— Ну пожалуйста! Ну отдайте… Зачем она вам? Старый Гурс хорошо заплатит, очень хорошо! Только не говорите Тимону, а то он и эту утянет, что ему… Пусть потом… пусть сюрприз…

«Старый маньяк!» — подумал Сергей про себя.

— Ах, вам она еще нужна? — барон вдруг понял, и его маленькие глазки хитро заблестели. — Но ведь не на долго? Правда? Успокойте меня, не такое же она чудо, чтобы быстро не надоесть? Они все всегда надоедают — я-то знаю, уж поверьте — знаю…

Сергей глубоко вздохнул, чтобы сдержаться.

— Дайте мне хотя бы на нее посмотреть! — барон опять требовал. Он даже попытался встать и закричал, требуя позвать Лераса. — Мой негодяй племянник говорил, что на вашу пленницу можно просто смотреть и получать от этого удовольствие… Я ему не верю, конечно… Где Лерас?

Когда появившийся Лерас узнал требование барона, он на мгновение растерялся. Этой задержки оказалось достаточно, чтобы барон оповестил о своем желании весь зал, то умоляя, то требуя, в зависимости от того, как менялось нестабильное от винных паров настроение, но все это — во всю мощь своих легких.

Сергей начинал не на шутку волноваться. К счастью, Лерас быстро смекнул, что надо сделать. Позвав слуг, чтобы помогли Гурсу идти, он вместе с Сергеем отвел барона во внутренние покои и показал там некую симпатичную придворную, согласившуюся сыграть роль пленницы землянина.

Гурс остался недоволен. Он заявил, что племянник заслуживает наказания, так как «эта особь вовсе не златоволосая, и глаза у нее не зеленые, и вообще не на что смотреть». Сергей удивился, насколько просто оказалось провести толстяка — ведь Гурс и сам видел Литу так же близко, как и Делус, но, наверное, перепуганный тогда за свою жизнь, никого не замечал и не запоминал. Гурс тут же выкинул новую штуку. Он позвал стражу и потребовал связать показанную ему девушку и отправить в башню. Пришлось и Лерасу и Сергею уговаривать выжившего из ума судью. Ничего не получалось. К счастью, землянин вспомнил об бриллиантах Архителксах в своей аптечке. Не долго думая, он вручил барону один такой камешек, вспыхнувший на свету вращающимся клубком семи цветов радуги. Барон был в таком восторге, что забыл обо всем на свете. Его удалось благополучно отправить в спальню, напоить успокоительной настойкой и уложить спать.

Избавившись от одной напасти, Сергей вдруг понял, что забыл о другой. В колонном зале он нашел Велта, который мысленно сообщил:

— Тимон оправился в восточное крыло дворца, в сторону парка. Услышав крики барона, этот тип сделал такое лицо, словно решил сложную задачу, давно не дававшую ему покоя. Вскочил, приказал прислать караул и ринулся в восточное крыло, никому ничего не объяснив…

— И что? — Сергей почувствовал, как холодеют его пальцы.

— Что? Разве не там твоя нимфа?! Разве не оттуда ты выходил со мной на связь?

Последних слов землянин уже не слышал. Он мчался через коридоры и галереи в сторону парка, к башенке, где оставалась Лита.

Галереи левого крыла были пусты. Шум праздника не проникал сюда через толстые стены, украшенные тяжелыми коврами, и большие двери из мягкого дерева. Тишина вернула Сергею ощущение реальности происходящего, усилив чувство тревоги. Он побежал быстрее.

Дверь комнаты в башенке была распахнута настежь. Караул, выставленный Лерасом, отсутствовал. Почувствовав недоброе, Сергей влетел в комнату.

Лита стояла на коленях. Ноги ее были стянуты сыромятным ремнем, рот затягивала темная повязка. В комнате оказалось только два человека — солдаты из гарнизона Лераса. Один из них держал руки вырывавшейся девушки, а другой затягивал на них ремень. Все это землянин разглядел за долю секунды. Еще ему бросился в глаза собственный кинжал, лежащий на полу у окна…

Не останавливаясь, Сергей прыгнул, наклоняя корпус к полу, подогнув одну ногу и приготовив вторую для удара. Пятка должна была угодить в голову солдату, державшему Лите руки. По опыту тренировок землянин знал, что от подобного удара легко раскалывается бетонная плита. Уже ощущая тепловое излучение цели, Сергей понял, что убийство не в его интересах. Он успел опустить ногу немного ниже, к защищенной кирасой груди солдата, и смягчить удар, переходя с пятки на носок.

Все произошло за одно мгновение. Солдат, вязавший узлы на руках девушки, услышал хруст, а затем грохот и увидел, как его товарищ мешком перелетает через комнату и неуклюже бьется спиной о подоконник, не успев издать ни звука. Тут же он почувствовал, что его кадык щекочет острие фиолетового меча землянина.

— Развяжи руки! — голос выдавал ожесточенную внутреннюю борьбу с самим собой: Сергей испытывал сильнейшее желание наказать обоих мерзавцев.

— Но, приказ самого Тимона… — попытался объяснить солдат.

— А мой приказ ты слышал?! — Сергей заскрипел зубами, чтобы сдержать ярость. — Или тебе жизнь наскучила?!

Солдат как-будто уже подчинился, но в это время в комнату ввалился сам Тимон в своей черной мантии, сопровождаемый десятью здоровенными воинами с пустыми, ничего не выражающими физиономиями.

Сергея оттеснили к окну с такой бесцеремонностью, словно на него вообще не стоило обращать внимания. Землянин попробовал прорваться назад, к все еще стоявшей на коленях Лите, но натолкнулся на твердую стену каменных фигур солдат, каждый из которых был на голову выше его и почти в два раза шире в плечах. Сергей понял, что с таким же успехом может ломиться через мраморную стену дворца.

Тимон, будто бы не заметивший ни землянина, ни тела солдата, безжизненно завалившегося у окна, ни изменений на лице второго стражника, по-прежнему державшего ремень на запястьях австрантийки, с отрешенным задумчивым видом склонился над связанной девушкой. Его интересовала грудь — расстегнув блузку, он недовольно воскликнул:

— Почему нет клейма?!

Солдат замялся. Не дожидаясь ответа, Тимон откинул назад голову Литы, чтобы ее волосы не мешали ему смотреть.

— Принесите штифт, я сам…

С самой глубокомысленной отрешенностью Тимон поцарапал ногтем кожу на левой груди девушки. Лита была вне себя от ужаса и только дернулась, в бессилии отодвинуться от страшного садиста.

Сергей почувствовал, что голова у него пошла кругом от такой бессмысленной жестокости.

— Что вы делаете? — глухо спросил он.

Тимона не удивило, что кто-то тут в комнате задает вопросы. Он стал терпеливо объяснять, подняв глаза к потолку.

— Глубокие раны соединяют тело с космосом. Если тело красиво, оно портит душу, удаляет ее от настоящих ценностей вселенной, не дает космосу соединиться с сущностью. У этой женщины слишком красивое тело — с таким душа расстается неохотно, с содроганием и мукой, как с чем-то дорогим и полезным. Так ей не выдержать всех испытаний Восхождения. Лишь истязания плоти заставляют забыть о бессмысленных и уходящих ценностях, заставляют думать о возвышенном, только истерзанная, ноющая, некрасивая плоть делает душу покорной и ясно видящей…

— Мир сумасшедших! — отчаянный стон землянина на этот раз вернул Тимона к действительности. Глаза под шрамами загорелись, отыскивая говорившего.

Сергей не заставил себя долго искать. Он был на грани между яростью и отупением. Вскочив на подоконник, землянин оттолкнулся и перелетел в сальто через головы мешавших ему солдат, опускаясь на ноги лицом к лицу с Тимоном.

— А, это ты… — насмешливо произнес монах, скривив губы. — Ну что ж, ты должен был прийти сюда…

Он поднял голос, и его слова зазвенели под сводом потолка, страшное лицо приняло торжественное выражение.

— Эта девчонка не может быть твоей избранницей, воин! Она последняя из рода Цевелов, она принадлежит Тьме и будет отдана Тьме на Великом Празднике Тьмы! Такова воля Герцога, такова воля Тьмы, а мы лишь их покорные слуги!

В это время в комнату внесли раскаленный до красна штифт и кинжал. В дверях появилось встревоженное лицо Лераса.

— Клеймо на груди, над сердцем, не дает избранникам другого мира забыть о своем великом предназначении…

Тимон не договорил, отвлеченный зазвеневшим от напряжения державших его рук длинным фиолетовым клинком, возникшим перед его глазами. Монах презрительно посмотрел на землянина.

— Хорошее лезвие, но плохой воин. Сердце солдата должно быть таким же закаленным, как меч в твоих руках, легионер! Чувства — враги силы! Если Герцог узнает, что чувства одержали верх над воином Золотого Легиона, ты будешь уничтожен с позором!

Говоря нараспев, словно читая заученную молитву, Тимон еще больше раздражал землянина, и так с трудом сдерживающегося от искушения отсечь говорящую с ним уродливую голову от поддерживающих ее плеч.

Лерас понял, что положение критическое. Он попытался принять огонь на себя. Твердым голосом, не допуская возражений, он произнес:

— Девушка никак не может быть увезена отсюда вами, Тимон! Сергей — мой гость. Лита появилась в этом доме вместе с ним, и только с ним уйдет отсюда.

— Ребенок! Ты знаешь, о чем говоришь? — когда сопротивление встретилось еще с одной стороны, лицо Тимона стало каменным.

— Даже враг, придя ко мне в дом с миром, с миром уйдет отсюда. Никто не нарушит законов гостеприимства этого дворца!

— Ты делаешь ошибку. — Тимон угрожал, не меняя выражения лица. Не взирая на слова графа, он послал мысленную команду своим людям взять девушку и следовать за ним. Сергей перехватил мысль монаха и сразу почувствовал на себе его пронизывающий взгляд, одновременно с приливом телепатически нагнетаемого страха. Лерас не мог знать, какой приказ отдал своим людям Тимон, но он увидел, что один из солдат поднимает Литу на руки, и все понял. Пока Сергей пытался закрыть сознание, уходя в пустоту и стараясь ни о чем не думать, чтобы не выдавать своих способностей рвущейся к его сознанию мысли Тимона, граф громко крикнул, призывая стражу.

Тимон резко обернулся. Его взгляд обдал молодого графа такой волной презрения, что парень схватился за кинжал с широким лезвием, украшавший его наряд и служивший больше указателем ранга, чем оружием. В это время монах ударил. Лита, Лерас и вбежавшие на зов графа стражники почувствовали проникновение чужой воли. Сильный удар волны ненависти и страха обрушился и на Сергея через завесу скрывающей разум пустоты. Попытка сопротивляться сразу причинила землянину такую сильную головную боль, что задрожали колени и надрывно заныли зубы. Граф же, Лита и солдаты не были способны противостоять телепатическому удару — их глаза мгновенно остекленели, руки безвольно упали, а тела как-то вяло обмякли на пол. Лита повисла на могучих руках воина Тьмы.

Сергею же показалось, что его голова сейчас расколется. Жесткий, холодный как лед, взгляд Тимона сверлил его сознание, как сверлит зубы ненавистная с детства бор-машинка. Землянину казалось сейчас, что он жалок и слаб; ему хотелось, чтобы рядом оказалась мама, чтобы расплакаться перед ней, попросить защиты, спрятаться за ее спиной. Глупо закрываясь руками, он случайно коснулся виска шершавой поверхностью рангмера. Все резко изменилось, словно упала с глаз пелена. Ум прояснился, а воля, усиленная внешними биотоками, наполнилась силой сопротивляющегося разума. Не давая противнику опомниться, Сергей мгновенно обрушился на Тимона, ворвался в мир его сознания, слился с ним воедино и с жестокой яростью стал давить в себе чужое второе "я", так, чтобы нигде, ни в каких тайных уголках его сдвоенной сейчас натуры не осталось ничего незнакомого, отталкивающего, нового и чужого. Он рушил в себе чужой мир, окончательно стирая грани между собой и Тимоном. Тимон, настроившийся на атаку, не смог ничего противопоставить ворвавшейся к нему в мозг навязчивой чужой воли, накрывшей его, словно поток лавы. Сергей испытывал что-то похожее на злорадство, топча и ломая хрупкие частицы чужого мировосприятия. Случайно отыскав в густой запутанной сети чужих ощущений ключи к сознанию находящихся в комнате людей, Сергей приказал им очнуться — приказ исходил от обоих сразу — от покоренной воли Тимона и от торжествующей воли парня с далекой Земли. Неожиданно Тимон сник, его глаза потухли, и Сергей потерял ниточку, связывающую его разум с разумом врага.

Сергей резко ослабел и осел на пол, не удержавшись на ватных ногах. Тимон тяжело рухнул головой вниз. Воины Тьмы смотрели на происходящее с широко открытыми глазами — в этих глазах было выражение птенцов, только что вылупившихся из скорлупы своих яиц. Землянин понял, что эти люди много лет не жили своим сознанием, были полуроботами, напрочь забывшими о том, что существует еще и своя воля, кроме воли хозяина, ставшей привычной и необходимой.

Все пришли в себя, все, кроме затихшего на полу Тимона, и Сергея, у которого все плыло перед глазами и нервно стучали непослушные зубы.

Лерас испустил тяжелый болезненный вздох. Лита заскулила через повязку на губах. Стражники тяжело дышали, сдерживая в присутствии графа все впечатления при себе.

— Тимон мертв? — без интонации спросил граф, все еще находясь во власти только что пережитого ужаса.

— Не знаю… — что-то подсказало землянину, что Тимон жив и должен когда-нибудь очнуться. Если для Сергея такие сражения были чем-то совершенно противоестественным, то для монаха ранения такого рода могли быть вполне привычными, как для боксера-профессионала — удары по подбородку. Он поделился своей догадкой с Лерасом.

— Тогда… — граф застонал, хватаясь одной рукой за голову, а другой опираясь на стену и испытывая сильное головокружение. — Вам нужно бежать… Бежать как можно скорее!