Глава одиннадцатая
Мирта
Жизнь – очередь за смертью. Дурак тот, кто лезет без очереди.
Из сочинения неизвестного автора
Родерик вступил в Куб, сложив руки на груди и склонив голову согласно обычаю. Будь у него священное оружие, заработанное верной многолетней службой Госпоже, он шептал бы благодарственную молитву. Но Родерик был молод, а молодые шрайя получают сакрум лишь в особых миссиях.
Родерик знал, что и его миссия особая. Конечно, не настолько, чтобы ему выдали священное оружие. Ничего. Цель – волшебник. Непростой, из Школы Магии. Магистр. Вдобавок еще и боевой маг. Но и это не страшно. Главное – соблюдать ритуал. Следовать норме, подчиняться обычаю, покоряться традициям. Святым традициям Шрайя.
Ибо жизнь приходит в мир, подчиняясь данному свыше порядку, выраженному через циклы обрядов, которые сопровождают зачатие, вынашивание и рождение. И уходить она обязана так же – через ритуалы, устанавливающие порядок. Нарушение ритуалов – нарушение порядка. А там, где порядок нарушен, торжествует хаос.
И торжество его приводит к ужасным последствиям.
Родерика учили: любой ритуал – символическое повторение первособытия сотворения упорядоченного из хаотичного, смысла из бессмыслия. И смерть такое же установление порядка бытия, как и жизнь. Хаос и Космос борются друг с другом от рождения мира, и нет конца этой борьбе. Следуя ритуалам, смертные и Бессмертные поддерживают упорядочивание мира, отрицая его бессмысленность и бессистемность.
И шрайя лучшие, потому что они убивают согласно ритуалу.
Родерик огляделся. Проспект, дома, сады, фонтаны. Все как в настоящей Мирте. Только вместо сотен жителей здесь лишь двое – служитель Тихой Владычицы и Магистр. Куб надежно защищал шрайя от реальности Города Магов и миртовских волшебников. Эш-шенори могут что-то заметить… нет, они обязательно что-то заметят, но им не найти Куб и тем более не попасть в Куб за то время, что необходимо для выполнения задания. Как объясняли Родерику, все дело в разнице между вторым и третьим состояниями заклинательного баланса. Внешнюю оболочку Куба скрывали с помощью онтического эфира богов смерти, Силы, превосходящей обычную магию равалонских чародеев. За день-два эш-шенори смогли бы распутать сложные эфирные переплетения, но шрайя не нужно столько времени, чтобы расправиться со своей целью.
Родерик прошел на середину дороги, остановился. Повернулся к Тагайраве Губителю, богу смерти и войны дайкарашасов. Тигроглавцы рождались, чтобы сражаться, и умирали, сражаясь. Встретить смерть от старости считалось позором. Согласно легендам дайкарашасов, когда в Начальное Время их племя должно было прийти в мир, провидцы народов, предназначенных им в соседи, узрели видение, предупреждающее о явлении грозящих гибелью смертных. И тогда жрецы этих народов, намереваясь помешать приходу тигроглавых, начали творить совместный великий обряд, принося в жертву рабов и преступников. Небожители благосклонно принимали подношение, и их воля мешала рождению дайкарашасов. Но Тагайрава, предназначенный им в боги войны, свершил самопожертвование, уничтожив свою божественную сущность и разрушив преграды Бессмертных. Он переродился в одного из тигроглавцев и стал их первым вождем, под властью которого дайкарашасы сделались сильнейшими воителями Южной страны и уничтожили все народы, мешавшие рождению их племени. После гибели Тагайрава возродился как бог смерти – почитание и поклонение вернули ему часть божественных сил.
Родерик вскинул правую руку, приветствуя Губителя, и прошептал:
– Тагайраву призываю я – во главе поставленного бога-жертвы, бога-жреца, погубителя тысяч. Тагайрава достоин призываний взывающего – как прежних, так и нынешних. Да одарит он своей силой. Тагайрава, посредством него взывающий достигает славы и величия – изо дня в день – сияющего, мужеобильнейшего. О Тагайрава, жертва и обряд, ты охватываешь со всех сторон, и они идут к тебе.
Родерик завершил обращение к Губителю молитвенным жестом, изобразив свастику движением кисти, после чего повернулся к Кьялистри Танцовщице, богине смерти и обмана Темных эльфов-айлаэрэ, обитающих в огромной подземной системе катакомб, пещер, туннелей и городов-храмов под Великой грядой. В давние времена внутри единого общества дроу Нижнеземья началась война между поклонявшимися богу Дхаараку, Властителю Тьмы, и последователями культа его сестры и супруги Эйрихоос, Властительницы Теней. Возмущенный непокорностью айлаэрэ, Дхаарак повелел иным племенам дроу полностью уничтожить их, в том числе и оставшихся верными ему эльфов – за то, что они допустили раскол и сами не смогли победить неверных. Властитель Тьмы запечатал супругу в божественных измерениях, не позволяя ей помочь последователям, и айлаэрэ были бы обречены, если бы не вмешалась Кьялистри. Обманом заманив Дхаарака в мир смертных, Танцовщица, пожертвовав своим материальным телом, нанесла Властителю Тьмы рану, лишившую его части Могущества. Освободившаяся Эйрихоос низошла в Нижнеземье и сразилась с ослабевшим братом. Спасаясь от смерти, Дхаарак бежал к убогам и стал слугой одного из Лордов-Повелителей. Ему до сих пор поклонялись в некоторых подземных городах дроу, хотя пост верховного божества пантеона заняла Эйрихоос, а культ Кьялистри стал вторым.
Родерик поклонился Танцовщице, шепча:
– О скрывающаяся в тенях, о провожающая сквозь тьму, о ведающая, что ждет. Славься, сохранившая жизни, славься, забравшая жизни, славься, сопровождающая жизни. Великая – да и заслуженно, мудрая – да и заслуженно, страшная – да и заслуженно. Мы хвалим, мы благодарим, мы поклоняемся. Да будешь ты, да будет Эйрихоос, да будет Тьма.
Низко склонившись, шрайя воскликнул: «Tlua’ehalla!» – и медленно выпрямился. Повернувшись к Собирателю Душ, богу смерти и сна раулусов, Родерик опустился на колени и стал отбивать сложный ритм по булыжнику мостовой. Раулусы общались неповторимыми для иных рас жестами и стуком конечностей друг о друга. Должное обращение требовало молчания от шрайя.
Раулусы пришли в мир одними из первых. Они верили, что Равалон – лишь сновидение создавшего его Безымянного Бога, а через собственные грезы смертные возвращаются в истинную реальность. Смерть – последний сон, дарующий возвращение в высший священный мир. Но убежденные в своей реальности божества мешают вернуться в этот мир, удерживая души заснувших в посмертье и заново пробуждая их в новых телах. Собиратель Душ приходит к умершему раулусу, где бы тот ни был, не позволяет другим богам увести его в Белую Пустыню и провожает к Безымянному Богу. И каждый раз он сражается с множеством посланников Безглазых, защищая душу раулуса от Суда Истины, что оставит ее в Круговороте Пробуждений.
Отстучав молитву, Родерик замер на сто ударов сердца.
Последней, к кому обратился шрайя, была затрарианская богиня смерти и зимы Лацкиштаэль Охранительница. Затрарианцы боялись ее. Лацкиштаэль сдерживала заключенных под Аланскими королевствами умерших Старых – древних архиэлементалей, в Предначальную Эпоху служивших титанам. Многие Старые, павшие в Первой Войне, войне титанов и богов, не попали в Тартарарам вслед за своими хозяевами, а обратились в ужасные некросущности, грозящие гибелью всему Западному Краю. Боги заперли архиэлементалей в особой Заводи, повелев Лацкиштаэль их охранять и даровав право пожирать души грешников для возврата Силы, растрачиваемой в сражениях с рвущимися в Равалон слугами титанов. Те, кто становился пищей Охранительницы, лишались и возможности искупить грехи, и нового рождения – они вообще переставали быть. Богобоязненность, благочестие и искупление прегрешений у затрарианцев достигали невиданных для иных рас высот. Однако Охранительнице все равно требовалась энергия для сдерживания Старых, и взамен грешников затрарианцы приносили в жертву Лацкиштаэль пойманных пиратов и купленных в Архэ и на Архипелаге рабов из совершивших преступление смертных. Считалось, что, если архиэлементали вырвутся на волю, в Западном Крае на тысячу лет наступит ледниковый период, и помешать этому не смогут ни боги, ни убоги.
– Повелительнице снегов, владычице метелей, госпоже льдов – моя верность, моя преданность, моя непоколебимость. Стоящая на пороге и оберегающая рубеж – о, Охранительница. Узри мою чистоту и познай мою надежность – о, Охранительница. Не дай злу увидеть меня, не дай злу услышать меня, не дай злу прийти за мной – о, Охранительница. Славься, славься, славься.
Хлопнув руками по плечам и пять раз поклонившись – по числу пяти сакральных атрибутов Лацкиштаэль – Родерик вновь замер. Но на этот раз причиной его неподвижности была не ритуальная формула. Шрайя вчувствовался в окружающее пространство, выискивая Магистра. Он внимательно слушал, ловя звуковые сигналы, впитывая всем телом малейшие вибрации, ничтожные изменения своего равновесия по отношению к расположению объектов. Никакой магии – исключительно натренированные чувства и сознание, подготовленные воспринимать то, что никогда не воспримут полагающиеся лишь на пять чувств. Магия слишком нестабильна, она зависит от многих, часто неподконтрольных факторов. Тот же Куб лишил Магистра большей части его магических способностей, отчего он наверняка пребывает сейчас в недоумении, растерянно взывает к Огню или Свету и просто не может понять, отчего Стихии, Начала и Изначальные молчат. Точно жрец, от рождения посвященный богу, всю жизнь ощущавший благое присутствие своего Бессмертного и внезапно утративший его. Что он чувствует? Страх. Пробирающий душу страх, заставляющий тело дрожать и не повиноваться, а сознание разрываться от вопросов: «Почему?! За что?! Как же так?!» Он неподвижен и подавлен, он просто не знает, что ему теперь делать!
Маги те же жрецы, только поклоняются и служат иным надмировым Силам. Недаром в языках разных народов и священнослужители и волшебники зовутся одним словом. Оборви их связь с магией, лиши их могущественных заклинаний – и мир поплывет перед их глазами, теряя привычные очертания, воздух потяжелеет – и вокруг них и в легких, точно превратится в камень, они потеряют точку опоры, все им станет омерзительно и противно, даже собственная жизнь.
Но стоит прийти и потребовать у них их жалкую жизнь, как тут же они начнут молить и упрашивать, просить пощады, просить оставить эту мерзкую и противную жизнь.
Выбей фундамент бытия из-под ног смертного – и тот вмиг провалится в бездну ничто, отрицающую всю совокупность его обыденного сущего. Каждый в чем-то жрец, полагающийся на того или иного «бога» – семью, друзей, род, клан, службу, власть, богатство, справедливость, веру, разум и им подобное.
Лишь единицы не будут покорно падать в бездонную пропасть, пожравшую обжитый мир, а будут хвататься за край и выбираться. Будут бороться, преодолевая и побеждая сверкающий огненный ужас.
Родерика учили: смертные забыли о важности ритуалов. Еще сильны церемонии и обряды в Южной стране и на Дальнем Востоке, но в Западном Равалоне традицией стало нарушение традиций. Важен не ритуал, а сами смертные – так считают на западе.
Они ошибаются.
Ритуалы – это то, что делает смертных смертными. Повторение первособытий, уподобление Первым, творящим миропорядок, и через это повторение поддержание миропорядка.
И убийство – такой же ритуал. Но смертные забыли об этом. Убивают на войне, убивают на дуэлях, убивают в драке, убивают ради наживы, в чем бы она ни состояла – в паре монет или куске чужой земли, – и, что самое худшее, убивают случайно, без всякой цели, лишая смерть хоть какого-то смысла.
Убивают, позабыв и не зная о первособытии, не ведая о том, что первое убийство было не просто насильственным лишением жизни.
Шрайя помнят: первоубийство было жертвоприношением.
Титан Альтауруша, Первый из Первых, убил сам себя, принеся себя в жертву и породив из себя мир – не только Равалон, но и всю совокупность миров от Без-Образного Хаоса до Все-Вышнего Порядка, весь Мультиверсум. А в Равалоне его жертву повторил титан Титос, умерщвленный другими титанами, дав жизнь богам и элементалям, растениям и животным, открыв дорогу в мир смертным расам.
Поэтому убийство требует ритуала, требует повторения первожертвы. Но об этом в Равалоне помнят немногие. И потому нарушается ритуал, искажается порядок и торжествует хаос.
И встают из могил получившие подобие жизни мертвецы, приходят в мир и обретают разум некросущности, души остаются в мире смертных, превращаясь в лишенных посмертия призраков.
А там, где нет этого эфирного искажения, извращается сознание. Страх смерти сковывает разум, страх смерти порождает иерархию – ибо в борьбе не на жизнь, а на смерть победители господствуют над побежденными, которые боятся умереть и вынуждены подчиняться. Ценность смерти как жертвы теряется, обращаясь во внешнюю угрозу для жизни. А смерть, лишенная смысла жертвы, несет лишь хаос.
Родерик шевельнулся, на губах заиграла хищная улыбка. В одно мгновение, точно оборотень, он из неподвижной статуи превратился в ипостась бога войны Мареса, кровожадную и несокрушимую, истекающую угрозой, как истекает вода из гремучего родника.
Шрайя нашел Магистра. Волшебник не метался в суматохе, не молил о помощи безгласное небо, не сидел, безропотно ожидая своей участи. Он что-то делал, спокойно и методично. Значит, будет бороться. Хорошо. Родерику нравились те, кто сражался за свою жизнь.
Это, конечно, ничего не меняло.
Госпожа выбрала Магистра.
Он обречен.
– Бесстераайзе! – громко сказал Уолт. – Неенаатэ, шааит на линиор. Сеайхе! Ульрайат!
Начерченный магом на полу комнаты круг с треугольником внутри и драконьей рунописью по внешней стороне засветился октарином. Кольцо на указательном пальце правой руки не только содержало в себе часть Четырехфазного заклинания стихий. При повороте перстня вокруг пальца выскакивала небольшая мифриловая игла, весьма удобная для черчения малых Фигур. Наемные убийцы такие иглы использовали для отравления – крошечный резервуар с ядом помещался под алмазом или украшением на кольце, при пожатии руки выскакивающая игла царапала кожу, и яд проникал в кровь. Без противоядия или специальных чар смертный мог умереть уже через несколько часов.
Гм, а вот Уолт может умереть уже через несколько минут – если Лан Ами Вон прав. А он, скорее всего, прав. Никто из предыдущих не вмешивается, все позволили командовать Лану, не оспаривая его авторитет и знания о происходящем – о, это действительно доказывает, что Лан прав.
«Не отвлекайся, – напряженно сказал предыдущий. – Быстрее».
«Я и так делаю все, что могу, Лан. Нас не готовили к такому – к полному разрыву с Истоками. Нас учили обходить пожирателей магии, нас учили хранить и применять особые артефакты на случай столкновения с антимагием, нас даже тренировали в условиях постоянного изменения колдовских полей. Единственное, к чему нас не готовили – как действовать в случае исчезновения связи с дарующими магию Силами. Вернее, готовили, конечно. В определенном смысле». За последние два года боевых магов Школы усиленно обучали фехтованию и искусству безоружного боя нанятые Архиректором мастера Вирены и Дальнего Востока – но поколение Уолта и боевые маги постарше уже давно безнадежно потеряли возможность искусно совместить магию и меч.
В любом случае, браться за клинок, притом не волшебный, а обычный, Уолт должен был лишь во время пополнения запасов эфира или взлома орбов. Связь мага с Истоками неразрывна, особенно если маг инициирован. Она, эта связь, либо уничтожается полностью, со всеми магическими способностями и Локусами Души, как, например, было у Эльзы, либо временно подавляется, и это подавление можно обойти, если есть возможности, разумеется.
Сейчас таких возможностей не было. И Уолт не мог понять почему. Сдав экзамен на первый разряд по боевой магии, Ракура прошел ряд дополнительных инициаций, усовершенствовавших его Локусы Души и возведших на новые уровни в стихийной и иных областях оперирования Полем Сил. Как простецки говаривал Ударий, стал еще более крут, чем вареные яйца. Не двадцатый уровень магического искусства, конечно, но уже и не тот парень, что в бою дополнял заклинания Свитками и артефактами.
Используй шрайя против Уолта негацию, он бы отыскал ее слабые места и начал ответное воздействие. Но для такого воздействия требовалась связь со Стихиями, Началами и Изначальными. Связи не было. Совершенно. Накопленный в ауре эфир и простейшие боевые заклятия – все, чем Уолт располагал в данный момент.
Гм, ну прямо как в первый год специализации. Помнится, тогда в Тайкоре его, изучившего аж три боевых заклинания, хорошенько потрепала нечисть, когда первое же примененное заклинание пожрало весь его эфирный запас. Учитель Джетуш после выздоровления на неделю запер его в артефактории, чтобы «тупица этот, надежды подающий, понабрался уму-разуму и понял, где минимум нужен, а где максимум».
О, он понял. Отлично понял.
Но что же за магия используется посланником Клана Смерти?! Откуда у него столько могущества?
«Это гексаэдр ушебти. Или Куб – так его называют сами шрайя».
Спасибо, все стало намного яснее.
«Не язви. Я объясняю, потому что улавливаю в тебе желание отвлечься на заклинания Познания и Понимания, а этого сейчас лучше не делать. Ты знаешь, что когда Старшие боги и убоги являются в мир смертных, их онтологический эфир сменяется онтическим, и они могут сражаться друг с другом. Одно из дозволенных Договором явлений богов на земной диск – это поединок Бессмертных на смерть. Чтобы избежать разрушений и гибели разумных смертных, Защитниками Договора ограничивается область сражения. Они делают из нее закрытый регион – Тьеснур. Некая копия реальности, находящаяся в самой реальности. Архнай подсказывает: дублируются пространственные константы и располагаются в иной временной последовательности, соотносительной основному хронопотоку. Мирут говорит, что ты поймешь».
«Да. Он не ошибся. Но при чем тут битвы Бессмертных?»
«При том, что Куб шрайя – слабое подобие Тьеснура».
«Еще очень похоже на Просветы из эльфийской магии…»
«Ульна!»
«Прошу прощения. Я…» – Огненная эльфийка замолчала, явно не сказав всего, что хотела.
«Связь Клана с богами смерти несомненна, хоть и непонятна. Они дают Клану власть создавать гексаэдры. Через свои… свои особые слепки Силы. Шрайя называют их ушебти. Те четверо, что стоят по углам гексаэдра – это ушебти. Созданный при их помощи Куб вырывает цель шрайя из привычного мира, лишает большинства присущих ему способностей и возможностей. Маг утрачивает почти всю магию. Рыцарь в полном доспехе остается лишь с мечом и щитом. Окруживший себя сотнями охранников смертный оказывается под защитой десятка телохранителей. Шрайя словно дают своим жертвам шанс. Незначительный шанс противостоять им и выжить. По крайней мере, так говорили те немногие, от кого мне удалось хоть что-то узнать об ордене Шрайя».
Значит, этот гексаэдр – своеобразный глобальный орб?
«Наверное. Но я не маг, могу и ошибаться. – Лан Ами Вон тяжело вздохнул. – Мне… мне довелось побывать в Кубе. И в живых я остался лишь по той причине, что целью шрайя был другой. Он пришел за верховным главнокомандующим – и ушел, забрав его жизнь. Нас было десять – далеко не самых худших воинов Империи. И те два жреца-чародея, о которых я тебе уже говорил. Шрайя с легкостью противостоял нам, все наши уловки и хитрости были просто бессмысленны. И все же кое-что я вынес из той битвы. И поэтому поспеши и сделай все, как я говорил!»
«Не беспокойся, спешу и делаю. И вот сейчас прошу не вмешиваться и не отвлекать, если только не будет непосредственной угрозы».
Уолт чиркнул иглой по левой ладони, поморщился – порез получился глубоким и болезненным. Приложил кровоточащую руку к магическому кругу. Октарин померк – Фигура быстро, точно припавший к жертве голодный упырь, стала заполняться кровью Ракуры.
– Найрии шэаше, – прошипел Магистр. – Мийлааве ка баадхи, шеэея, шеэея, шеэея. Тоорос на ниимаэ!
Вербальные формулы были самым простым действием в производимом ритуале. Куда сложнее – мыслеформы и соответствующий ритм дыхания. К счастью, имелась возможность обойтись без церемониальных движений. Творимое заклинание, правда, выходило слабее, но создавалось в разы быстрее.
А ведь приходилось еще следить за домом и окрестностями, выжидая появления посланного Кланом Смерти убийцы.
Подумать только.
Шрайя. Лучшие из лучших. Опаснейшие из опаснейших. Смертоноснейшие из смертоноснейших.
Кому настолько богатому и властному, убоги его дери, Уолт перешел дорогу?
Об этом говорил убогов Игнасс? Гм, мог и получше предупредить вообще-то. Неужто так трудно было сказать: не езжай в Митру, а то встретишь шрайя и отправишься в Белую Пустыню. Вот честно, говорил бы прямо и ясно, и Уолт с годик безвылазно сидел бы в Школе, прикидываясь больным всякий раз, когда Архиректор выдавал задания. А что? Эльза что-нибудь сварганила бы в своей алхимической печке. Как-никак, а ей муж живым больше нравится. Он так по хозяйству больше пользы приносит…
Проклятье. Нервничаешь, Уолт. Беспокоишься. Насмешкой пытаешься скрыть страх. Чего уж там – себя самого не обманешь. Раньше ты отвечал лишь за себя, за свои тайны и свои надежды. Мог отправиться изучать магию орков и гоблинов Восточных степей, хотя чужестранцев там обычно привечали лишь в котле. Мог броситься прямо в заварушку в упырином царстве, не особо зная, что там творится. Мог безрассудно вступить в схватку с з’ури Лесных эльфов, хотя их и сравнивали с Мечеными, лучшими бойцами Западного Равалона. Мог уверенно выступить против обезумевшего бога, надеясь лишь на догадки, предположения и непроверенное оружие. Мог биться с носителями Сил, непредставимыми для магов Равалона. Мог…
Много чего мог. Потому что был сам, был один на один с Тенью и его страшным наследством – и, если подумать, мог всегда рассчитывать на это наследство, хоть и боялся и сторонился его. Тень защищал тебя, как мог. Тех же з’ури удалось победить лишь с его помощью, как убога и Грехи Посланника в Подземелье. По крайней мере, в этом он честен с собой – выжить тогда в переплетении и схватке сверхъестественных сил Уолту помог Тень. Без него бы он не победил.
Но теперь Тени нет.
Зато есть Эльза. Есть команда. Есть ученики.
Жаждущие могущества и власти не посчитают такой обмен равноценным. Ну и пусть катятся в Тартарарам.
В Южной стране он справился без Тени, без ее дарующего силы и способности Возрождения. Махапопский кризис Уолт встретил и пережил как боевой маг Школы Магии, не больше и не меньше. Он стал сильнее, стал лучше, но не потому что у него под рукой был личный источник Силы и не ради этой Силы. Он стал сильнее ради Эльзы, ради ее спокойствия и благополучия. Тренировки и учебные поединки с более могучими чародеями, постижение Великих заклинаний, изучение магии крови и Проклятых Свитков – последнее с высокого позволения Конклава, дозволившего создать в Школе группу по исследованию реликтового излучения магии титанов.
В конце концов, он не просто так получил первый разряд. Он упражнялся как сумасшедший, готовясь к экзамену, чтобы пройти его с первого раза. Эльза хорошо помнила, как нашла его в подвале их дома, израненного, избитого, потерявшего много крови и весь эфир, засорившего сырой магией Локусы Души – и подчинившего Сииль. При помощи этого Великого заклинания он позже (намного позже, когда вышел из больницы и получил нагоняй от Эльзы, а после и Джетуша, вдобавок передавшего подзатыльник от Архиректора) превратил в кровавый блин убоговского Вестника, подтверждая свое право на звание боевого мага первого разряда.
И правда. Он сражался с Бессмертными и их порождениями. Что ему какой-то наемный убийца?! Есть еще стрелы в колчане, как говорят в Ночных лесах. Или в его случае – эфир в Локусах Души. Хватит на десяток шрайя!
Самонадеянно с их стороны оставлять боевому магу возможность плетения чар. Даже без Четвериц и иных разрушительных заклинаний Уолт способен на многое. Особенно когда враг всего лишь один (по крайней мере, так утверждает Лан) и не является Тварью, Вестником или агрессивным гением.
«Все равно, будь осторожен. Наши жрецы не были магами в вашем, западном смысле этого слова, и их чары не поспевали за скоростью шрайя. То, что ты задумал… я не знаю, насколько оно удастся».
Но другого выхода нет, верно? Все – или ничего.
– Зуурайянэин! – воскликнул Уолт, завершая формулу. Он и не заметил, как вспотел. И ноги так подло дрожали. Нехорошо. Надо быстрее перевести дух. Расслабиться, успокоиться. И при этом не потерять концентрацию, удерживая следящие заклятия вокруг гномьего дома.
Двигавшаяся в магическом круге кровь закипела, по ней и в ней промчались белые искры. Фигура словно покрылась электрическими разрядами – шипящие синеватые молнии стали бить из центра круга в руку Уолта, оставляя на пальцах небольшие ожоги и сразу будто слизывая их, вбирая в себя. Очень, очень неприятные ощущения. Ожоги исчезают под воздействием магии, а нервы все равно посылают сигналы в мозг, заставляя испытывать боль. Но руку нельзя убирать – нарушится формула чароплетения, и заклинание придется начинать с начала. А времени на это нет.
Бурлящая кровь стала стекать в треугольник, кружась под ладонью Ракуры. Вспыхнули октарином руны. Круги с геометрическими и идеограмматическими символами внутри, нередко напоминавшими алхимические составные знаки – драконьи руны отличались от привычных, и совладать с ними было куда сложнее. Однако Уолт исследовал все оставшиеся и доступные памятники письменности Магов-Драконов и тщательно выучил все знаки. Магия крови во всех своих вариациях сводилась к волшбе этого древнего народа, и знание драконьих рун было обязательным для того, кто хотел постичь тайны сангвинемософии.
Кровь начала медленно втягиваться обратно в порез на ладони. И одновременно с этим, завершая ритуал, стали вспыхивать отображения рунописи над магическим кругом. Разгорелись зеленым светом пять волнистых линий с гексаграммами на концах и перечеркнутые зигзагом посередине – руна Заарран, символ стихии Воды, первой начала закрепление чар в организме творящего магию крови.
Рядом засияла алым руна Азрраат – точно встопорщился гребень неведомого чудовища, а под ним проросли направленные вниз прямые линии с отходящими от них по бокам черточками. Руна стихии Земли направляла чары в конкретную жидкость в теле мага – в его кровь, а не в иной гумор.
За Азрраат последовал металлический блеск Ушиирри, символа стихии Огня – три пятиконечных креста соединялись друг с другом верхушками в центре руны, между ними разбегались спирали, выходящие за пределы круга Ушиирри. Символ отражал объединение чар с природой крови, уравновешивал ее физическое и метафизическое содержание с вливающимся эфиром.
Последней в ряду рунных форм возникла фиолетовая Моррат – двойной трикветр над двумя перевернутыми лучезарными дельтами, треугольниками с глазами внутри, под которыми будто находилась раскрытая клешня. Символ стихии Воздуха мгновенно распределил эфир по кровеносной системе Уолта, и тотчас, стоило Моррат занять свое место в ряду остальных рун, кровь из магического круга полностью влилась в порез, не оставив от него и следа. Молнии втянулись в октарин, после этого незамедлительно погасший. Руны слились в одну, завертелись вокруг своей оси, приобретая вид разноцветной сферы, и, вспыхнув, исчезли.
Уолт, тяжело дыша, бухнулся на колени. Он не чувствовал левую руку, она словно онемела. Все было в порядке, создать заклинание удалось без проблем, но по нему, неинициированному пользователю магии крови, пришелся удар сырого эфира, всегда выделяющегося при волшбе и обычно поглощающегося той Силой, которой пользователь был посвящен, поскольку из нее сырой эфир и выделялся. Маги Крови проходили достаточно долгий и запутанный обряд инициации, редко совмещающийся с другими видами чародейства. Утрачивать стихийную специализацию, дающую ему хлеб и кров, Уолт не собирался, хотя в последнее время, когда выпадала редкая возможность заняться научными изысканиями, искал пути сочетания сангвинемософии и магии стихий. Пока найти такой путь не получалось.
Уолт отдышался. В голове звенело. Не маленькими колокольчиками вроде феевых, а полноценными монастырскими колоколами райтоглорвинского храма. Потихоньку возвращалась чувствительность в левой руке, Ракура уже ощущал пальцы. Однако начало подташнивать, и основательно, словно боги окончательно решили подшутить над боевым магом. Гм, ну и рожа будет у шрайя, когда вместо огнешара его встретит содержимое желудка Уолта.
Приветствуй, мир, новое боевое заклинание – Кусочки Угря, Обжаренные с Острым Перцем и Чесноком!
Ладно, ладно. Сейчас отдача пройдет, сырой эфир развеется, Локусы Души успокоятся, и его состояние нормализуется…
Что ж вы делаете, боги! По драконьему хвосту вам в ваши божественные афедроны! По пять хвостов!
Еще плохо слушалась рука. Еще не успокоились переработавшие непривычную магию Локусы Души. Еще гудела голова, словно гномы практиковались на ней в метании молотов. Еще… Он еще, попросту говоря, не был готов!
А уже покалывало заклятие в области затылка, холодными иголками впиваясь в череп. И это означало лишь одно.
Шрайя уже рядом.
Магистр для обороны выбрал гномий дом, и Родерик похвалил его за выбор. Трехэтажная постройка изнутри выглядела просто. Две входные двери, окна столь малы, что в них пролезет лишь дитя хоббитов. Но во дворе Родерик заметил три ловушки, приводимые в действие механическими устройствами. А внутри здания наверняка ловушек пряталось раза в четыре больше. Родерику как-то довелось в Гебургии охотиться на одного из местных подгорных королей, раскопавшего в подземных глубинах хранилище древнего магического оружия и в тот же час ставшего опасным для своих соседей. Несомненно, это была именно охота: заключенный в Куб дворец короля имел множество тайных ходов и секретных комнат, на каждом шагу ждала западня, а четырем големам из того древнего хранилища хватало магии для передвижения и защиты настроившего их на себя подгорного владыки. Родерику пришлось потратить целый день на поиски цели. Столь долго оставаться в Кубе опасно, и постепенно шрайя начала одолевать мысль, что ему, длани Печальной Жрицы, мешает сама Судьба. Трех големов он уничтожил, а последний из них сумел нанести ему рану. Не смертельную, но в ней можно было увидеть знак фатума.
И все-таки, прежде чем Куб свернулся, Родерик настиг короля. В самом сердце его дворца, посреди десятка ловушек, одетого в магический доспех, с магическим чеканом в руках, охраняемого последним из големов.
Схватка была прекрасной, а жертва – чудесной.
Родерик знал: Госпожа любит такие жертвы. Отчаянно цепляющиеся за жизнь, сражающиеся за нее, упорные в своей борьбе и тем самым придающие своему существованию смысл и ценность.
Магистр тоже нравится Госпоже. Шрайя чувствовал это.
Входная дверь была закрыта изнутри. Крепкая, из стали, с добавлением мифрила, о чем можно судить по особому узору на поверхности. Потребовалось пять точных ударов, чтобы добраться до хитрого механизма, запирающего дверь, и сломать его. Толкнув створ, Родерик быстро отпрыгнул назад и тут же отскочил вправо. Не останавливаясь, он метнулся вперед, готовый в любой момент перекатом уйти от заклинания. Таковое могло ударить из проема, а если волшебник не дурак, то чары должны были сработать в тех местах, где шрайя имел наибольшую вероятность оказаться, уходя с линии магической атаки.
Не то чтобы Родерик сильно опасался магии, но предосторожность никогда не мешала. Даже шрайя.
Однако волшебник не оставил заклинаний ни в проеме, ни во дворе. Бережет магию, готовясь лицом к лицу встретить неведомого врага, заключившего его в странное измерение. С одной стороны, правильно, редко кому удается увернуться от созданного рядом заклятия. Почти никому. Одна надежда на защитные амулеты. Но с другой стороны – глупо, ведь неизвестный противник способен двигаться быстро, очень быстро, у него может оказаться временный иммунитет к чарам, даже к достаточно сильным, благодаря чему он успеет приблизиться к магу на расстояние удара клинка – и душа волшебника отправится в посмертье, как и душа любого другого смертного.
Самоуверенность или безрассудность? Чем ты руководствуешься, Магистр?
Мечи шрайя покинули двойные ножны на поясе. Ничто не должно мешать передвигаться, когда маг так близко. Внутри дома гномьи ловушки, которые волшебник с доступным ему уровнем магии вполне мог заметить и активировать. Родерику никак не удавалось разгадать, что же задумал Магистр. Хочет отвлечь его гномьей западней и нанести неожиданный магический удар? Или решил обрушить шквал боевой магии и заманить в механический капкан? Или что-то третье?
Не зря же он выбрал именно этот дом – крепость в миниатюре!
Родерик, пригнувшись, скользнул в проем, готовясь отбить арбалетную стрелу, если напротив входа как приветствие для непрошеных гостей, расположен самострел, или уклониться от огненного шара, свидетельствующего о почтении Магистра. Но шрайя опять ошибся. Ни бельта, ни фаербола. Вообще ничего.
Почти стелясь по полу, практически незаметной тенью в полумраке обширной прихожей – на потолке не функционировал ни один из магических светильников в форме полусфер – шрайя мгновенно приблизился к уходящей на второй этаж лестнице и ряду дверей справа от нее, ведущих в гостиную и хозяйственные помещения. Огляделся, запечатлевая в памяти образ довольно обширной прихожей. Все пригодится, если схватка с магом затянется. Любая вещь может стать оружием – этому шрайя учат непременно. Большинство смертных можно убить простой вилкой или ножкой от табурета. Мечи и ножи, луки и арбалеты, яды и токсины – все это проверенные тысячелетиями средства убийства, но использовать можно что угодно.
Впрочем, помещение предлагало для использования не просто «что угодно». Стены прихожей были увешаны клинками, точно стойки в оружейной лавке. Архэйские махайры и ксифосы, древнероланские гладии, виренские стилеты и даги, когесские мечеломы и шпрингклинге, сабиирские фальчионы и тагборские фламберги, завидийские эстоки и гластирские эспадоны, светлокняжеские кончары и палаши, даларийские фалькаты и тагбиирские бастарды, цвайхендеры шефанго и шпаги альвов, гламдринги Светлых эльфов и кастеты с лезвиями Темных эльфов, ближневосточные скимитары и зульфикары пэри. Каждого оружия по два-три экземпляра, будто хозяева дома к чему-то готовились – то ли к осаде, то ли к оружейной ярмарке.
Среди клинкового разнообразия особо выделялся экзотический хопеш из Укеми. Взгляд Родерика сам собой задержался на серпообразном оружии. В Клане учили, что хопеш был оружием шакалоглавого проводника душ Туабиса, покровителя первых шрайя, носивших шкуры тигров, звавших себя ийнпу и мало чем отличавшихся от убийц вроде тугов-душителей Махапопы.
Словно сама Госпожа подала знак своему верному слуге.
Родерик не успел подумать, благословение или предостережение несет этот знак. Со второго этажа донесся звук взрыва, словно вестистфальдская Огненная Вода соприкоснулась с каршарскими алмазами. Обостренные рефлексы немедленно заставили шрайя отреагировать. Но еще быстрее отреагировал дом.
Вздрогнув, точно горный великан спросонья, здание окуталось огненными цветами взрывов и обрушилось.
Пламенная Змея промчалась по стене, замыкая контур разрывного заклятия. Стоило пламени изменить цвет на фиолетовый, Уолт, повторяя наставления мастера Садамицу: «Сперва на носки, затем на пятки, и сразу перекат через плечо, сперва на носки, затем на пятки, и сразу перекат через плечо, сперва на носки…» – прыгнул на стену, прямо в очерченный огнем участок. Громыхнуло яростью Заваса Молниеносца. Оглушив Ракуру, заклинание вынесло часть стены – разумеется, вовне, а не внутрь – и боевой маг, весь в пыли, вылетел наружу.
Не подстрахуешься элементалями ветра, не бросишь под себя «подушку» из уплотненного воздуха, не размягчишь землю на месте падения. Для всего этого нужно обращение к Силам. Можно выставить энергетический Щит, на такое хватит эфира в Локусах, но и этого делать нельзя. Потому что вообще не стоит тратить магическую энергию ни на что, кроме эфирных нитей, десятками исходящих из посоха, а это значит, что стоит приземлиться так, как это делают простые смертные – своими силами, не рассчитывая ни на какую постороннюю помощь.
Носки – пятки – перекат.
Стоило Уолту выпрыгнуть с третьего этажа, позади сразу же активировались рассредоточенные в опорных точках здания бласты. Тонамин Краснощит из рода Железного Камня хорошо знал, где следует заложить сгустки эксплозивной энергии, чтобы взрывные волны накрыли всю гномью «фортецию», обрушив ее за несколько секунд – и соответственно знали Лан и Уолт.
Шрайя, как бы он ни был быстр (а Лан утверждал, что он убоговски быстр, словно посвященный в высшую инициацию Света чародей), не успел бы покинуть дом до взрывов. Ну а после них – и подавно. Разрывные заклятия были расположены так, чтобы накрыть все пространство на любом этаже в один миг, обращая здание в погребальный курган для того, кто в нем в тот момент находился. Четверть эфирных запасов ушла на эксплозивные заряды, но это того стоило.
Так уверял Лан, и то же подсказывал опыт боевого мага.
Врага, кем бы он ни был, хоть Тварью, хоть шрайя, нельзя подпускать к себе близко. Это не рыцарский поединок, не хольмганг и не драка деревенских парней. Для победы все средства хороши.
Особенно когда те, к которым привык, существенно ограничены.
Уолту удалось приземлиться на носки, удалось плавно перейти на пятки, а вот с перекатом все обошлось не так удачно. Помешал посох, который Ракура не взял в расчет. Уолта повело, он упал вбок, а не наискосок, прямо на Никиитас. Хорошо хоть не треснулся башкой и посох не упустил. Правый бок поболит и пройдет, а вот заклинание на посохе так просто не восстановишь.
Убогов шепот, неслышный в доме, вновь начал лезть в уши, как кендер в закрытый чулан. А ведь после взрыва уши заложило, так какого черта он слышит этот проклятый шепот?!
И вдобавок еще взгляд этот всесторонний вернулся. Смотрят невидимые зрители, предвкушают потеху.
Раздражает. Как же раздражает.
А еще бок болит. Голова кружится и гудит. И подташнивает.
Закрывай Уолт в таком состоянии Прорыв, его бы уже жарили на вертеле Твари для праздничного ужина Матроны.
Дерьмо.
Нужно встать. Мало того – еще надо и выйти за ворота. Потому что если шрайя выжил, то встретить его теперь лучше на улице.
Не сдерживая ругательств, Уолт поднялся и поковылял к воротам, опираясь на посох. Не удержался и выпустил из ауры немного энергии в тело. Совсем чуть-чуть, для бодрости. В голове прояснилось, передвигаться стало легче, но начали болеть зубы. Ага, отдача. Диссонанс циркулирующих по телу сангвинемософских чар с чистым эфиром. Правильно он сдержался.
Сзади из обвалившегося дома послышался шорох. Звук усилился, покатились по крупным обломкам мелкие камни. Будто кто-то выбирался из завала. Да нет – не будто и не кто-то.
«Не останавливайся! – крикнул Лан. – И не оглядывайся!»
«Можешь не орать так, предыдущий. И без тебя понятно, что делать. Все-таки я боевой маг, а не прогуляться вышел».
Уолт побежал, крепко сжимая посох. Зубы словно сверлило изнутри, возникало ощущение, что нижняя челюсть норовит отвалиться и отправиться познавать мир. Да, волшбу теперь вербальными формулами не поддержишь.
К счастью, Уолт и не собирался использовать Слова.
Он выбежал за ворота, пробежал еще метров двадцать, после чего остановился, обернулся и попятился, внимательно следя за окружающей обстановкой.
Убийца не стал рисковать и идти через ворота, одним прыжком перемахнул через стену в шести метрах левее. В отличие от Уолта, ему без проблем удалось приземлиться на ноги, хотя в руках он держал два меча – длинную прямую скьявону в правой и короткий кацбальгер с большой S-образной гардой в левой.
Ну что ж, уроки мастера Джованни и наставления Винченцо не прошли даром. Вот даже названия мечей вспомнил…
Шрайя замер, изучая ситуацию, и Ракура смог разглядеть его. Капюшон и маска на нижней части лица скрывали это самое лицо, виден был только взгляд – холодный и колючий, как снег на вершинах Великой гряды. Легкая, похожая скорее на декоративную, чем на боевую, броня из тонких пластин поверх кожаного гамбезона, плотно облегающего фигуру жреца Госпожи, прикрывала грудь и верх живота. Уолт по сероватому блеску сразу узнал мягкий мифрил, по прочности не уступающий мифрилу обычному, но более гибкий и невесомый. Наплечники из того же материала угадывались на плечах шрайя, под плащом, доходящим до пояса. На наручах небольшие утолщения посередине, судя по всему, там выдвижные клинки. Кожаные наколенники с вязью мягкого мифрила, поначалу принятые Уолтом за высокие голенища ботфортов, доходили до бедра, оттопыриваясь по бокам, но двигаться плавно и проворно убийце совершенно не мешали. Зато наверняка использовались как хранилище для небольших метательных ножей.
Никаких видимых повреждений у шрайя Ракура не заметил, даже одежда не пострадала. Разве что весь костюм был обильно засыпан пылью.
И это все, чего удалось добиться ценой четверти эфирного запаса, которого хватило бы на пять прайдов нечисти среднего класса опасности? Мм… да уж…
И это при том, что враг не использовал магию. Ни атакующую, ни защитную. Хватило беглого взгляда Вторыми Глазами, чтобы увидеть, что проявления ауры убийцы совсем как у обычных смертных, лишенных Дара.
А негаторы заклинаний у шрайя хорошо себя скрывают, ничего не скажешь. Вторые Глаза вообще не заметили их активности. Или шрайя их еще не задействовал? Вряд ли, это было бы глупо. Скорее, действуют пожиратели магии из той невероятно дорогой и невероятно сложной разновидности, которую и в Школе редко создают.
Ну что, Уолт, сможешь продержаться столько, сколько нужно?
Ладно, хватит. Пора действовать.
Похоже, к тому же выводу пришел и шрайя. Он качнулся, его фигура раздвоилась, будто позади жреца Госпожи прятался еще один убийца, теперь решившийся показаться. Две размытые тени рванулись в разные стороны. Любой маг замешкался бы, выбирая, по которой из них ударить заклинанием, теряя драгоценное время.
Любой маг – но не боевой маг Школы Магии.
Особенно если он был готов к подобному.
Родерик знал, что многие свои техники Клан Смерти позаимствовал у Школы Меча и Преднебесного Храма. Но если в подготовке Меченых и храмовников использовались особого рода магические преобразования организма, то шрайя избегали любого воздействующего на тело волшебства. Вот и сейчас – созданное Родериком раздвоение основывалось исключительно на его скорости и обмане восприятия противника. Ему всегда хорошо удавались обманные движения, на несколько мгновений словно создающие двойника. Против магов, не ожидающих подобного от смертного с отсутствующей предрасположенностью к магии, они удавались лучше всего.
Родерику хватило бы этих мгновений, чтобы добраться до мага и вспороть ему живот.
Однако вместо податливой плоти скьявона ударила по листообразному клинку ксифоса, а кацбальгер блокировал и отбил в сторону шефанговский двуручник с двойной гардой. Три белых с золотом гламдринга с ярко сияющими рунами на лезвии чуть не пронзили голову Родерику, пришлось отпрыгнуть назад. Назад, туда, где поджидал волнистый фламберг, изготовившийся к колющему удару прямо в спину служителя Тихой Владычицы. Чтобы уйти от выпада пламевидного меча, шрайя крутанулся всем телом, пропуская клинок рядом с животом, и все равно «волной» задело броню. Впрочем, было бы куда хуже, вонзись фламберг в защищенную лишь гамбезоном и плащом спину, оставив рваную рану с несколькими идущими рядом разрезами внутри. Без своевременного лечения такая рана воспалится и вызовет гангрену.
Хотя гангрена в данный момент – меньшая из проблем. Уйти в посмертие, не свершив жертвоприношение, не выполнив задание, не порадовав Госпожу, – Родерик только сейчас понял, в каком положении оказался. Сначала он недооценил Магистра, и недооценил довольно сильно, попался на его ловушку в доме (вернее, попал в его ловушку, которой оказался весь дом), а теперь маг снова удивил шрайя. Мечи. Десятки мечей и сабель. Сверху, сбоку, спереди, сзади – десятки клинков устремлялись к Родерику, падая с неба и кружа вокруг, как стая нечисти кружит вокруг странствующего рыцаря. Ими управлял маг, за мгновение до удара ксифоса схватившийся за посох обеими руками и выставивший его перед собой. Значит, после разрушения дома у него осталось достаточно магии, и, может, кроме обрушившегося на шрайя железного дождя, он припас еще заклинания. Стоило думать именно так, иначе Магистру вновь удастся удивить его.
Около десяти шагов отделяли Родерика от жертвы, но он не мог их преодолеть. Все его скорость и быстрота реакции уходили на то, чтобы отбить или блокировать удар, уклониться от выпадов или уйти с линии атаки. Он словно сражался одновременно с десятком отчаянных бретеров, ничуть не мешавших друг другу. А в сторонке терпеливо ждал еще один десяток, готовый сразу же подменить собратьев-наемников, стоило тем потерпеть неудачу.
Ну, даже лучшие из бретеров – это не одиночки-Меченые. Стремительные, с разных сторон, с финтами и ловушками – атаки мага велись на уровне профессиональных дуэлянтов, а не Меченосцев.
Но как бы то ни было, Родерику приходилось выкладываться по полной, чтобы противостоять всему тому разнообразию оружия, что ему довелось увидеть в гномьем доме, и новому, ранее не замеченному.
Распространенный с недавнего времени в Южной стране двуручный меч путтах бемох с узким легким клинком и двумя рукоятями, отделенными от клинка чашевидными гардами, являлся самым распространенным дуэльным оружием махапопских аристократов. Быстрые колющие и режущие удары, смена ведущей руки, более длинные по сравнению с мечами и саблями выпады делали меч путтах бемох смертоносным оружием в руках опытного фехтовальщика.
Расширяющимися на конце фальчионами и похожими на них гросс-мессерами когесские пехотинцы рубили врагов, как мясник рубит скотину. Одного точного удара в шею хватало, чтобы снести голову с плеч. Особенно когда такой удар наносился несущимся со скоростью ветра клинком, сдобренным щедрой порцией магической Силы.
Изогнутые фалькаты, излюбленное оружие даларийских фригольдеров против примитивных андедов, вполне годились и для живых. Этими клинками в Даларии пользовались еще тогда, когда Страна Мертвых не знала разгула нежити и звалась древнероланскими правителями провинцией Да-Лар. Смещенный вперед центр тяжести увеличивал силу удара, и ни шлемы роланских легионеров, ни их щиты не выдерживали столкновения с фалькатой. Дробились даже кости. Пропустишь такой удар – и ты уже не боец. Пропустишь пять-шесть – и боги смерти отправят тебя на Суд Истины.
Зульфикары на Ближнем Востоке издревле были не только оружием, но и инсигнией волшебниц-пэри. Пэри никогда не носили клинки с раздвоенным острием на поясе и не позволяли слугам нести их в ножнах следом за собой. Зульфикары висели в воздухе рядом с владелицами, мгновенно оказываясь у них в руке, стоило им о том подумать. На острие накапливалась магическая энергия в форме голубоватого шара, словно окутанного пламенем, называемая пэри вазишт. Во время Священной войны вазишты с легкостью пробивали большинство магических щитов и защитных чар, а обычные доспехи для энергоглобул были точно бумага для кинжала. Не защитил бы и мягкий мифрил. Сложно отбиваться от меча, способного в любой момент неожиданно выстрелить сгустком магической энергии, от которой спасет не всякий орб. Еще сложнее отбиваться от двух таких мечей. Хотя все же возможно. Для тренированного шрайя – вполне возможно. Нужно лишь на пределе сил отбить нацелившийся на правую ногу палаш и нацеленный в левое плечо иллипинский крис с лиственным узором на волнистом лезвии, отвлекающие от падающих справа и слева зульфикаров с разгорающимися голубыми огоньками на остриях. Отбить и с такой скоростью раскрутить скьявону и кацбальгер, что порожденные ими воздушные потоки отклонят клинки пэри, и выпущенные вазишты уничтожат магические мечи Ближнего Востока.
И сразу же пригнуться, пропуская над собой двухклинковый кинжал-халадие, вертящийся стремительно и напоминающий сплошной диск. Пригнуться, не прекращая вертеть мечами, которыми еще предстоит отбить подлетающий спереди полуторный бастард и рубящую сзади саблю-шамшир. И надо ударить с такой силой, чтобы атакующие клинки отлетели на несколько метров – Родерик уже заметил, как отбитые мечи, по которым пришлись наиболее яростные удары, падают на землю и уже больше не поднимаются в воздух, стремясь пронзить шрайя. Мощь атаки разрушает управляющие чары или орбы уже подстроились под используемое Магистром волшебство? Хотя последнее маловероятно, ведь негаторы подавляют магию, направленную лишь непосредственно в жреца Госпожи.
Неважно. Не стоит отвлекаться на посторонние мысли…
Вот убогство!
Магу удалось вывести Родерика из себя. Перестав беспорядочно бросать мечи в служителя Тихой Владычицы, чародей с одновременными атаками двумя-тремя клинками начал окружать противника парящими в воздухе мечами, остриями направленными на шрайя, создавая вокруг него что-то вроде купола. Неплохая задумка. Отбить не удастся, если чародей атакует всем оружием сразу. Не та у него скорость, не те реакции. Не то тело, одним словом. И прибегнуть к помощи профанума он не успеет. А ведь наставник предупреждал: это не просто маг, это – боевой маг. Они думают по-другому, они действуют по-другому. Хотя по природе своей они тоже чародеи.
И чародей в Дианохейской долине был не просто магом, а Номеном. Они тоже другие, тоже отличаются от обычных магов.
А Родерик одолел Номена.
Одолеет и боевого мага.
Думать иначе – уже значит проиграть.
В окруживших Родерика полусферой рядах мечей самыми опасными были альвийские спады, перед которыми не устоять ни мягкому мифрилу, ни секретной технологии Клана. Магических мечей, подобных зульфикарам, в накрывающем шрайя куполе не имелось, что не делало купол менее убийственным. Заденет, обязательно заденет, и не одним острием, а как минимум десятком-двумя. Клинки пронзят его тело с головы до ног, и ничто ему не поможет. Ведь шрайя не используют регенеративную магию. Они вообще не прибегают к чародейству за исключением Куба, орбов и ритуальных обращений к богам смерти с просьбой указать местоположение жертвы. И если служитель Тихой Владычицы получает рану, он позволяет организму самому излечить ее. А если он получает смертельное ранение, мешающее свершить жертвоприношение, значит, так суждено. Дарованная смертному судьба противится желанию Госпожи, и жертвой становится сам шрайя.
Среди чудовищ и призраков существуют такие виды, которые ни мечом, ни огнем не уничтожишь. И даже не всякая мощная магия поможет. Необходим особый божественный эфир, и лишь получив такой, можно истребить монстров. Маги зовут их анцыбалами, по прозванию давно истребленной светлокняжеской болотной нечисти, на основе изучения которой и выяснилось, как уничтожить таковую. Как ни странно, но большинство анцыбалов просты как мычание и вредят смертным и их имуществу лишь за счет быстрого размножения и распространения. Однако есть среди них твари, опасные за счет своих размеров, физической силы и магической энергии. В таких чудовищ умеют превращать себя малефики Черной империи.
И окажись на месте Родерика черноимперский малефик, он пережил бы атаку сотни клинков со всех сторон, обернувшись анцыбалом.
Но Родерик – шрайя. И выдержать удар Магистра должен как шрайя.
Он расколол на три части шефанговский цвайхендер единым ударом скьявоны и кацбальгера и в тот же миг осознал, что это последний из мечей, не используемый чародеем для возведенного вокруг купола.
И за считаные мгновения до того как полусфера сжалась, Родерик сделал то единственное, что могло помочь ему.
Он погрузился в медитативное состояние.
Лан Ами Вон не просто так выбрал гномий дом как ловушку для убийцы из Клана Смерти. Расположенный над воротами герб Златоруких, знаменитого рода мастеров-оружейников из Вестистфальда, как быстро объяснил Тонамин, свидетельствовал об обилии оружия, находившегося в здании. В Западном Равалоне. Златорукие были известнейшими создателями оружия, обычного и магического. Они гордились своей работой и всегда демонстрировали свои оружейные коллекции, будь они хоть простыми подмастерьями, хоть благородными магами из правящей семьи. Последние, правда, демонстрировали свои достижения наиболее впечатляюще, с размахом, достойным любящих пышность и великолепие султанов и халифов Ближнего Востока. Собрание мечей и сабель, боевых топоров и молотов, кинжалов и палиц, древкового и гибко-суставчатого оружия как собственной работы, так и приобретенных в иных оружейных, встречало гостей в прихожей и сопровождало по всему дому. Шутили, что в уборной Златоруких можно увидеть даже боевую косу.
Лан хорошо помнил схватку со шрайя, и еще при жизни неоднократно размышлял и строил планы, как победить жреца Госпожи, если еще раз придется столкнуться с ним. Он платил за любые сведения об ордене, он посылал шпионов в провинцию Да-Лар, отправлял лазутчиков в Укеми, откуда, как ему удалось разведать, орден Шрайя пришел в Серединные земли. Но, несмотря на все свои старания, он узнал слишком мало истинного о Клане Смерти.
Мало – и тем не менее достаточно, чтобы помочь нынешнему сражаться с посланником ордена.
Прямые удары заклятиями, доступными Уолту в этот момент, не помогут. У шрайя есть пожиратели магии, способные разрушить чары огнешара, ледяной стрелы, водяного хлыста, воздушной ямы и каменного ядра. Фаербол погаснет рядом с убийцей, стрела растает, хлыст обратится в лужу, область воздушного давления нормализуется, ядро опадет бесполезной пылью. Пульсар, бласт и другие простейшие формы энергоглобул тоже бесполезны, орб шрайя разгонит их эфир, как отряд рыцарей толпу крестьян. К тому же убийца может просто уклониться от магических ударов благодаря своей сверхскорости. Любая дистанционная атака, столь привычная для боевых магов, не пройдет.
Поэтому разрывные заклятия уничтожили дом, а не шрайя. Лан надеялся, что убийца будет погребен под обломками, что разрушение здания нанесет ему хоть какой-то вред. Но посланник Клана Смерти оказался под стать рассказам и легендам об ордене. Выжил да еще остался невредим.
И все-таки Лан ожидал этого. И потому кроме распределения бластов по дому Уолт обращал эфир из Локусов в своеобразные нити, которые накидывал на оружие, принадлежавшее Златорукому. Точнее, копию оружия, являющуюся не копией, а инотемпоральным вариантом… А, не важно.
Часть оружия осталась под развалинами дома. Топоры, молоты, булавы и цепы пробивали и разбивали обломки, выпуская мечи и сабли из гномьей «крепости». И все же «паутина», как эту разновидность эфирных нитей называли в Школе, вынесла большую часть оружия, подняв его высоко в небо, чтобы не заметил шрайя, если…
Да какое там «если»! Ублюдок целехонек и машет мечами, словно Меченый в бою против собрата-Меченосца. Размытые или вовсе невидимые удары – скьявона и кацбальгер превратились в призрачные сферы, оберегающие убийцу от ударов контролируемых эфирными нитями мечей. Уолт мог активно атаковать одновременно лишь тремя-четырьмя клинками, но для победы над шрайя этого оказалось недостаточно.
Жаль, «паутину» нельзя применять к живым существам. Было бы куда проще, и не только в этой схватке с шрайя. Предметники вроде бьются над расширением функций и возможностей «паутины» с помощью артефактов, вот только пока света открытия в конце туннеля исследования не наблюдается. Впрочем, взамен плетения этих эфирных нитей боевым магам куда проще накрыть врага обездвиживающей Могильной Плитой.
Ага, проще. Вот только для Могильной Плиты нужна Тьма, а от нее Ракура отрезан. Интересно, вот так себя чувствует Эльза? Да нет, не так. Идиот ты, Уолт. Твой Дар в полном порядке, всего лишь ограничен. Ты можешь писать отдельные слова, вот только разучился складывать их в предложения, а Эльза и букву начертать не сможет без посторонней помощи.
Эльза.
Я не брошу тебя.
Прикончу ублюдка, пришедшего по мою душу, и вернусь в Школу. К тебе. А ты встретишь меня и улыбнешься – так, как умеешь улыбаться только ты и только мне.
Ради этого стоит победить.
Идея возвести вокруг шрайя стену из мечей и послать в него их всех одновременно пришла сразу, как только убийца начал сбивать с клинков «паутину». До этого можно было надеяться, что враг выдохнется, устанет и допустит ошибку, но уничтожение эфирных нитей все меняло.
Уолту не хотелось, совсем не хотелось прибегать к последнему козырю.
Мечи окружали шрайя со всех сторон, разве что не грозили ему из-под мостовой. И когда последний занял свое место, Уолт сразу ударил.
Ракура видел дальнейшее так отчетливо, словно созерцал детальную имагинативную визуализацию.
Клинки сходились, устремляясь к неподвижно замершему шрайя, только что разбившему северный цвайхендер, а он просто стоял и смотрел, как близится острая смерть. Длинный волнистый клинок фламберга первым приблизился к убийце, острием коснулся его левого предплечья. Сверкающие клинки обагрились кровью… должны были обагриться, ведь при всех своих способностях шрайя не смог бы защититься. Ни одному мечнику без глаз на затылке и дополнительных рук не отбить столько мечей. Без магии – никто бы не смог. В этом были уверены и Уолт и Лан Ами Вон. А еще Лан уверял, что из волшебства убийцы Клана Смерти используют лишь пожиратели магии и гексаэдр ушебти.
Но шрайя…
«Это невозможно!» – закричал Лан.
Без всякой магии…
«Так не бывает…» – не веря, прошептал телохранитель императора Преднебесной империи, многое повидавшей за свою насыщенную событиями жизнь.
Убийца Клана Смерти не мог отбить все направленные в него мечи. Он этого и не делал. Лавина сверкающей стали почти погребла его под собой, когда неожиданно мелькнула скьявона, лизнув тот самый фламберг, и крутанулся кацбальгер, пройдясь по эфесу уже почти вонзившегося в спину бастарда. Пламевидное лезвие скользнуло в сторону, ударило по летевшему рядом гладию, подбросило его. Древнероланский меч задел палаш и махайру, разлетевшиеся в разные стороны и в свою очередь ударившие по другим клинкам. Позади шрайя полуторник крутанулся, словно в веерной защите, и зацепил три эспадона, отбрасывая их вверх и отбивая зависшие над убийцей сабли.
Жрец Госпожи продолжал неподвижно стоять посреди бесновавшегося вокруг него урагана клинков. Гм, неудобный ангард, даже слишком. Но шрайя не пытался увернуться, даже когда казалось, что вот сейчас острие вонзится ему в руку, в ногу, в грудь, в горло, в спину – и забрызжет наконец кровь, которой, словно голодный упырь, жаждет заостренная сталь. Лишь двигались кисти рук и мелькали перунами Громовержцев скьявона и кацбальгер, быстрыми и точными выпадами меняя движение клинков, пытающихся забрать жизнь убийцы или хотя бы ранить. А клинки в свою очередь меняли движение находившихся рядом мечей, сабель и кинжалов. Точно круги, расходящиеся от брошенного в воду камня, посланные оружием шрайя импульсы бежали по сверкающему железу, уже, казалось, почти доставшему его – и неспособного достать.
Мечи и сабли толкались и мешали друг другу, словно пьяные мужики в кабацкой драке. Вот только этой дракой, как дирижер оперой, управлял убийца, и все происходило именно так, как желал посланник ордена Шрайя.
Неужели он обдумал все траектории и все необходимые удары в момент между дроблением цвайхендера и прикосновением острия фламберга, создав совершенную формулу действия, словно гениальный математик идеальное решение уравнения? Неужели запомнил расположение каждого меча, каждой сабли, каждого кинжала в подготовленной Уолтом лавине, пока защищался от предшествующих атак Ракуры?
Это впечатляло.
Это впечатляло – и пугало.
Потому что, отбивая и отклоняя клинки по своей совершенной формуле, шрайя продолжал методично рубить «паутину», лишая Уолта его оружия. И так больших трудов стоило удерживать и вновь направлять во врага еще опутанные эфирными нитями лезвия. Горячие волны катились по рукам, ладони жутко потели, глаза слезились. Казалось бы, что тут сложного? Повелевай, словно полком солдат, направляй и подгоняй. Вот только не солдаты в полку, а бездушные големы, и каждый не только требует четких и лаконичных приказов, но и контроля за их выполнением. Стадо овец, и каждой овце нужен личный пастух, а пастух один. Не учли они с Ланом этого, когда готовили «паутину». Ну да, ведь раньше Уолт ее только к двум-трем предметам прикреплял, и то на учебных занятиях.
Помнится, три года назад Эльза уговорила его съездить на ярмарку, ежегодно устраиваемую в Линербурге, ближайшем к Школе Магии городе. Там давал представление известный – по крайней мере, так убеждала его Эльза – сабиирский кукольный театр, посмотреть на который приехали даже столичные аристократы. Уолт честно высидел все сценки, честно их созерцал, хотя, признаться, не заинтересовало. Ну двигает кукольник двух кукол на доске при помощи единственной нити, одним концом привязанной к деревянной стойке, а другим к его ноге, ну размахивают куклы руками, качают головами и шевелят ногами лишь по движению ноги, ну совпадает жестикуляция фигурок с тактом музыки. Или, скажем, огромные, до полутора метров куклы, изображающие паладинов поздней Роланской империи в соответствующих ордену Убоговской Дюжины латах со сложной символикой – сабиирцы представили один из популярнейших эпизодов «Неистового Гая», кукольной оперы из сорока тысяч стихов, обычно длящейся триста дней и пользующейся у публики невероятным успехом. Паладины под предводительством Гая Тита Антонина, знаменитейшего из гроссмейстеров ордена, сражались с орочьими ордами и чудовищами чернокнижников, истребляли упырей и изводили черных магов, побеждали армию Южной страны, стремящейся поработить Западный Равалон, защищали слабых и обездоленных, совершали подвиги ради прекрасных дам. И хоть скрытые под падугой-занавеской кукольники ловко управлялись с десятком марионеток на сцене, Уолт с трудом сдерживал зевки, вспоминая, как месяц назад кафедра ИИИ (ирреальности, имагинаций и иллюзий) продемонстрировала визуализацию знаменитой Битвы Трех. Вот там было на что посмотреть, чем восхититься, чему поразиться. Гештальты – пальчики оближешь. А то всего лишь куклы.
Что ж, сейчас Уолт мог по достоинству оценить мастерство сабиирских кукольников. Без посоха добиться синхронии стольких нитей «паутины» у него бы ни за что не получилось, зато как представишь, что смог бы сделать с эфирным плетением опытный марионеточник…
Ну уж нет, лучше не представлять. Лучше сосредоточиться на шрайя и вообще не отвлекаться на воспоминания и пустые размышления. Но что поделаешь, так уж у него голова устроена, всегда в неподходящий момент ненужные сравнения и ассоциации рвутся в рассудок…
Ракуре казалось, что прошла вечность, но на самом деле с момента удара рядами клинков по неподвижному убийце прошло не больше половины минуты. Отголоски размышлений Лана и собственные беспорядочные мысли просто растянули каждую секунду как минимум на день. Больше половины мечей и сабель уже валялось на брусчатке, и ни одному оружию так и не удалось оставить на шрайя хоть одну царапину.
И тут он шагнул вперед и присел. Метившие ему в лопатки шамшир и клеймор, с трудом перенаправленные Уолтом после блокировки их движения широким двуручным шефанговским мрайдом с листообразным острием, промчались над плечами шрайя и вонзились в мостовую. Скьявона прошла по дуге, срезав «паутину» с клинков, а кацбальгер описал восьмерку над головой убийцы, разрывая эфирные нити на пяти мечах.
И после этого шрайя спокойно встал и снова шагнул вперед. Стилет, прошелестевший рядом с его правым глазом, его ничуть не обеспокоил. Неуловимый простым взглядом выпад скьявоны разрубил кинжал на клинок и рукоять, лишив его заодно и ниточки «паутины».
Теперь все удары жреца Госпожи были направлены именно на отсечение эфирного плетения от еще подчинявшегося Уолту оружия. И с каждой серией ударов он становился на шаг ближе к Ракуре, и с каждым шагом врагу мешало все меньше и меньше клинков.
Шрайя приближался Гневной богиней, явившейся покарать нарушителя Запрета богов.
Смерть во плоти, живая машина разрушения и убийств.
«Гм, а смог бы я справиться с ним вне этого Куба, с готовыми поддержать меня эфиром, Стихиями, Началами и Изначальными, но при условии, что шрайя не даст времени на подготовку, а нападет неожиданно и молниеносно?»
Уолт знал ответ на этот вопрос.
И ответ ему не нравился.
Не больше пяти шагов разделяли шрайя и боевого мага, и лишь десять клинков висели между Ракурой и его противником. Остальные мечи, сабли и кинжалы железным ковром устелили мостовую позади посланника Клана Смерти. «Паутину» на них уже не накинешь, нет у него больше эфира для «паутины», потому что оставшийся запас и так уже задействован.
Из-за маски Уолт не видел губ шрайя, но почему-то ему казалось, что враг улыбается. Эдак самодовольно ухмыляется, воображая, как сейчас прикончит Магистра.
Ублюдок.
А ведь на его клинках ни одной зарубки, и скьявона, и кацбальгер чисты, словно души праведников в раю. Чего не скажешь о мечах и саблях из дома Златорукого, все в зарубках и с трещинами. Что за мастера создают для Клана клинки, перед которыми не устояли изделия лучших оружейников гномов?
Еще один шаг – и три меча со звоном улетели в сторону.
Шаг – и осколки расколотого эспадона чуть не задели лицо Уолта. Требовавший слишком больших затрат магической энергии Многогранный Щит боевой маг убрал еще в гномьем доме, готовя бласты и остальные чары. Лишь невероятным усилием воли он не сдвинулся с места, продолжил стоять и держать посох.
Шаг – и последние шесть мечей лишились «паутины» в результате круговых ударов клинков.
Два шага, два обычных шага отделяло убийцу от Магистра. Пустяковая дистанция для мастера мечей – хватит одного удара, чтобы покончить с противником.
Во взгляде жреца Госпожи не было ни торжества, ни упоения своей победой.
Только холод и острая, как бритва, беспощадность. Наверное, именно такой взгляд у Гневных богинь.
Шрайя ударил кацбальгером, целя в шею Уолта. Ракура бросил навстречу короткому мечу верхнюю часть посоха, но мощь удара не удалось отразить лишь силой руки и плеч. Древко выдержало, Никиитас даже избежал зарубки, но Магистр невольно отступил назад и тут же понял, что выпад кацбальгера был всего лишь финтом, уловкой, открывшей его левый бок и живот для выпада скьявоны.
Продолжая давить кацбальгером на посох, шрайя изогнулся вправо и вперед. Длинный клинок хищно прошелестел, рассекая воздух. Вот сейчас, прямо сейчас скьявона вкусит плоти боевого мага, голодным зверем вгрызаясь в его внутренности…
– А как вы сами думаете, Ракура? – спросил Масааки Садамицу. – Что делать боевому магу, если у врага могущественный оберег или же боги одарили его защитой от ваших чар?
Они вдвоем находились в построенном недавно по распоряжению Архиректора тренировочном зале для обучения боевых магов фехтованию. Иллюзориум Дзугабана не подходил из-за постоянно проходивших в нем практических занятий по боевой магии, а фехтовальные манежи, имевшиеся в школе, по давней традиции занимали студенческие братства, в основном состоящие из аристократов. С традицией Эвиледаризарукерадин ничего не мог поделать, поскольку ее основы были прописаны в Уставе. Вместо долгих и бессмысленных споров с ректоратом, деканами и главами школьных комитетов и братств Архиректор послал Редона в бухгалтерию с приказом отыскать средства для нового здания согласно Уставу, Номосам и сообразно бюджету. Редон вернулся через две недели, бледный, похудевший, постоянно бормоча: «Кредит перекрывает дебет», – осеняя себя защитными знаками и подозрительно спрашивая у каждого встречного, не ревизор ли он. С собой секретарь принес кипу бумаг, в соответствии с которой на постройку нового здания деньги могли быть выделены при условии… Архиректор, не особо интересуясь «условиями», приказал Редону разобраться с этим пунктом, а сам отправился к декану факультета строительной магии.
Большинство преподавателей знали, что секретарь главы Школы, сам являясь магом весьма могущественным, мечтает занять его кресло и ради этого выполняет все поручения Эвиледаризарукерадина, как бы они его ни изматывали. Хотя, как однажды рассказал Уолту Алесандр фон Шдадт, так было не всегда. До того как Архиректор обезопасил Школу от наемных убийц, Редон неоднократно нанимал ассасинов, стремясь избавиться от своего начальника и, воспользовавшись возникшими грызней и суматохой, получить его должность.
«А не проще его было бы… ну… того… домой, так сказать, отправить?» – спросил Уолт.
«Слыхал когесскую поговорку: друзей держи близко, а врагов – еще ближе? – Алесандр ухмыльнулся. – Вот наш глава ею и руководствуется».
Признаться, Уолт так и не понял смысла когесского изречения. Зачем врагов держать рядом? Чтобы в случае чего быстро их прикончить? Ну а если они раньше прикончат тебя? Бестолковая поговорка…
Щуплый старик с улыбкой наблюдал за погрузившимся в раздумья Магистром. Лицо Садамицу, покрытое морщинами, напоминало печеное яблоко. Вот только попробуешь укусить это яблоко – и без зубов останешься. Уолту на всю жизнь запомнилось, как невысокий я-маджирец простым взмахом руки бросил здоровяка Удария через весь тренировочный зал.
– Согласно теории, – задумчиво сказал Ракура, – для разрушения подавляющей энергетики орба необходима энергетика, превосходящая его энергетику в два раза. Иначе говоря, нужно заклинание, мощностью превосходящее негатор заклинаний вдвое. Либо следует составить Круг из нескольких чародеев, если в одиночку оберег не превзойти, либо накопить необходимое количество Силы через ритуалы. В любом случае, оба варианта требуют времени и, очевидно, не подходят, если бой идет один на один или у противника преимущество в числе.
– Теория. – Садамицу покачал головой. – На западе любят теорию. Любят абстракции. Любят то, что должно быть, а не то, что есть. Забудьте о теории, Ракура. Представьте: вот вы, вот ваш противник, ваша магия не действует на него, и у вас из оружия лишь посох. А у противника меч и щит. И он не новобранец, спешно призванный в армию, а опытный ветеран, уже бившийся с чародеями – и убивавший их.
– Тогда отступать. Ну или, как говорил мой наставник: «Беги, пока обстоятельства не сложатся в твою пользу».
– Предположим, бежать некуда. Неужели вы не видите больше никакого выхода из сложившейся ситуации?
– Вижу, – признался Уолт. – Но для нас, боевых магов Школы Магии, он… не совсем стандартен, так сказать.
– И что же это за выход, Ракура?
– Направить магию на себя. Воздействовать эфиром не на противника, а на самого себя. Улучшить себя – и сражаться.
– Да, это – выход. Пока не будем рассматривать ситуацию, когда вы совершенно лишены чар. Об этом – в другой раз. Скажите, Ракура, вот вы, именно вы – как вы можете себя усилить своей магией? Сначала давайте рассмотрим наиболее простые варианты, а уже потом перейдем к более сложным. Вы понимаете, для чего это нужно?
– Сложные заклинания требуют больше времени, а его может и не быть.
– Действительно. Это как познание себя. Сначала мы узнаем элементы, из которых состоим, после их возможные комбинации, и в последнюю очередь – себя, ту комбинацию элементов, которую мы собой представляем. Но уже даже само знание простейших кирпичиков нашей сущности позволяет нам лучше узнать себя. В усилении себя нет ничего зазорного. Ваши ведьмаки… правильно? Ведьмаки? Ваши ведьмаки используют алхимию, ваши Отмеченные…
– Наверное, вы имеете в виду Меченых, учеников Школы Меча?
– Да, спасибо. Так вот, как нам известно, воины запада не пренебрегают алхимией и магией, чтобы стать лучше. Но воины востока в этом мало чем отличаются от своих собратьев по закатную сторону Великой гряды. Канцелярия Исправления в Преднебесной империи. Святая Кость в Кочатоне. Они тоже экспериментируют и изменяют естество своих воителей. Но мы отвлеклись. Вы помните, Ракура? У вас – только посох. У вас – нет времени. Враг нападает. Что вы можете сделать? Помните, сначала простейшие формы.
– Простейшие – это стихийный эфир, – медленно начал Уолт. – Именно он разлит в Фюсисе на первом эфирном уровне физического существования. Именно его в первую очередь потребляют из сырого эфира и накапливают в ауре Локусы Души. – Садамицу шевельнул бровями, и Ракура быстро ответил на незаданный вопрос: – В Махапопе Локусы называют нади – каналами, по которым движется прана, а у вас на Дальнем Востоке – меридианами, областью циркуляции ци или ки, как говорят в Я-Маджире.
– А почему не воспользоваться тем, что вы называете сырым эфиром?
– Во-первых, потому, что я не мастер сырой магии, – улыбнулся Уолт. – Иная инициация, и реинициация на манипуляцию гомеомериями уже невозможна. Либо сразу, либо никогда. А во-вторых, простейшее заклятие, подчиняющее сырую Силу, – это пульсар. А им, как и любой другой энергоглобулой, можно только атаковать. Не подходит по условиям.
– Понятно. И что же тогда вы можете?
– Воздух и Молния. Вода и Лед. Огонь и Земля.
– И что самое доступное из них?
– Разумеется, то, что нас окружает постоянно. Земля и Воздух.
– И что вы можете с ними сделать?
– Обратившись к Земле, я могу создать сплошной каменный доспех, который защитит мое тело от ударов меча и щита.
– А какие минусы у вашего доспеха?
– Малоподвижность. Ограниченность в движениях. Я мог бы это исправить, обратившись к Свету, но опять же – условия не позволяют. Хотя, с другой стороны, с такой крепкой защитой можно разрешить себе быть медленным и неповоротливым.
– Да, при условии, что ваш враг – обычный воин. Предположим теперь, что он – Меченый. Насколько тогда эффективен ваш каменный доспех?
– Малоэффективен, – признал Уолт. – Меченые могут быть очень быстры, а удары их мечей способны расколоть камень – сам видел.
Да, видел. В Шастинапуре. Там Меченосцы еще и не такое вытворяли.
– Тогда обратимся к Воздуху. Чем он может вам помочь, Ракура?
– Потоки ветра. Можно пустить их по телу. Конечно, каменный доспех превосходит их в крепости, но поток может отклонить меч, завертеть его, вырвать из рук. Правда, это тоже не пройдет с Мечеными. Вырвать у них оружие из рук труднее, чем сдвинуть гору. Отклонить меч – вполне возможно. Меч обычного бойца. Как я уже говорил, Меченые могут быть очень быстры. Признаться, я не знаю, что произойдет, столкнись стремительный поток ветра и молниеносный клинок Меченосца.
– К сожалению, Архиректор так и не смог нанять для вашего обучения ученика Школы Меча. Помогай мне такой воин, я бы смог лучше учить вас.
– Меченым запрещено раскрывать свои секреты. И их Наставляющие следят за исполнением запрета. Когда один выпускник Школы Меча решил открыть свой фехтовальный зал в далеком княжестве на юге Махапопы, подальше от Серединных земель, Мастера-Меченые узнали об этом. Убили ослушника и всех его учеников. И заодно раджу княжества с половиной его войска. Старший сын раджи обучался у Меченосца, и отец захотел отомстить за смерть сына. Но не сумел. С тех пор никто не просит Меченых быть учителями фехтования, хотя, разумеется, они могут тренировать обычных воинов без обучения специальным техникам Школы Меча.
– Жаль, – огорченно вздохнул Садамицу. – Похоже на Преднебесный Храм. Его ученики могут давать наставления, но лишь экзотерические, лишенные секретов и тайн Храма, и только для жителей Преднебесья. Впрочем, давайте продолжим. Земля и ветер. Они подойдут против обычных, пусть и умелых бойцов, но не против Меченых. Что еще вы можете сделать?
– Стихию Воды обычно…
– Подождите, Ракура. Почему вы говорите о воде? Ведь вы, кажется, упоминали еще и молнию.
– Молния – элемент стихии Воздуха. Я подумал, раз мы отказались от ветра, то нужно перейти к следующим стихиям.
– Пока мы еще ни от чего не отказались. Мы рассматриваем ваши возможности, а также плюсы и минусы этих возможностей. Понимаете? Поэтому давайте пока вновь вернемся к воздуху. Точнее, к молнии. Что она может сделать для вас?
– Окутать меня, как каменный доспех или потоки ветра. Правда, от удара Меченого электрические латы будут защищать еще хуже, чем ветер, не говоря уже о камне. Молния по своей природе – сущность атакующая, а не оберегающая. Но пожиратель магии у противника ее подавит, стоит ей ударить. Хотя… Скажите, наставник, а вам доводилось слышать об электромагнетизме?
Меч шрайя неожиданно повело в сторону. Неожиданно – для убийцы, но не для Уолта. Опутавшая скьявону сеточка голубых разрядов, каплей сорвавшаяся с живота Ракуры, тянула клинок вниз, к скакавшим вокруг сапог мага собратьям. Точно такая же сетка накрыла кацбальгер, уводя его вправо от посоха, следуя за сорвавшейся с головы Уолта небольшой сферой переплетенных синих молний.
И прежде чем орбы шрайя подавили волшбу боевого мага, прежде чем шрайя, раскинувший руки в стороны, точно распятый на роланском кресте преступник (не по своей воле, конечно, а захваченный притяжением электроглобул Магистра), прежде чем шрайя успел отреагировать, Уолт со всеми накопившимися злостью и яростью опустил навершие посоха на голову врага.
И все-таки шрайя был быстр, очень быстр. Невероятно, но он успел уйти в сторону, и крепкие, крепче мифрила, монокристаллы навершия опустились ему не на голову, а на плечо. Уолт не знал, послышался ли ему треск кости или то трещало созданное им из эфирного запаса мощное электромагнитное поле, плотно покрывающее тело, и все же он был рад уже и тому, что наконец-то задел шрайя.
Это – только начало!
Магнитное притяжение поймавших мечи электроглобул еще продолжало тянуть клинки в разные стороны. Еще чуть-чуть – и удерживающий кацбальгер шар молний исчезнет, далеко отлетев от созданного Уолтом поля. И тогда левая рука шрайя окажется свободна.
Да и скьявону не стоит игнорировать. Жрецу Госпожи надо только приложить больше силы, чтобы вырвать меч из магнитного захвата. А физической мощи у него хватает, ведь он, используя только ее, выбивал клинки из «паутины» Уолта.
Поэтому после удара по голове (превратившегося в удар по плечу) Ракура сразу же направил тупой конец посоха в пах противника. И вновь невероятная реакция убийцы помогла ему. Пятка посоха впилась в выставленное вперед колено, шрайя дернулся всем телом и, кажется, прошипел ругательство.
Кацбальгер резко рухнул в не защищенный посохом сектор. Хоть удар по колену и вывел врага из равновесия, хоть еще и тянуло вниз скьявону, короткий меч уверенно шел в левый бок Уолта – точнее, так могло показаться поначалу. Уже на полпути кацбальгер крутанулся и направился в горло боевого мага. Попытайся он защититься Никиитасом, все равно не успел бы закрыться, обманутый финтом убийцы. Но Уолт и не защищался – он отпрыгнул назад, разрывая дистанцию, уходя и от взмаха кацбальгера, и от кругового движения скьявоны, направленного ему по ногам.
Древко посоха послушно скользнуло в руках. Хоть Уолт быстро отступил назад, став недоступным для широких выпадов длинного меча противника, длина Никиитаса позволяла ему провести выпускающий удар в лицо, оставаясь вне досягаемости клинков. Возьми боевой маг с собой личный Острый Запас, где наряду с двумя волшебными мечами и особой конструкции арбалетом хранилась нагината, и будь сейчас она в его руках, маг крутанул бы я-маджирскую глефу, стремясь перерубить противнику сухожилие возле пятки. Тогда бы шрайя, лишенный своей безумной скорости передвижения, уже не был так опасен.
Гм. Если бы, да кабы, да во рту росли грибы…
Находившиеся на конце навершия черный кристалл Тьмы и белый кристалл Света почти коснулись закрытой маской челюсти. Восстановивший равновесие шрайя скрещенными мечами взял древко в захват, сжал, удерживая посох. Видимо, первоначально убийца собирался разрезать или сломать древко, но закаленный в Сердце гор темный мифрил оказался лучше клинков, созданных мастерами Клана Смерти. Шрайя моментально изменил свое решение, и прежде чем Уолт вырвал Никиитас из захвата, кацбальгер надавил на шафт, опуская его вниз, а скьявона пошла по древку к удерживающей его руке боевого мага.
И вновь за миг до того, как клинок резанул правую кисть Ракуры, его накрыли голубоватые разряды, потянули вверх следом за сверкающим индиго армюром мелких молний, сорвавшихся с предплечья Магистра. Заклинание, примененное Уолтом к себе, продолжало действовать, совмещая принцип действия энергетических Щитов – отражение атаки и поглощение ее кинетической энергии, – с упрощенной и измененной формой Молниевой Сетки – электрического кокона, в который боевые маги в общем-то заключают аномалов или Тварей, а не на самих себя.
Гм, а что мешает положить Святое Писание на Святое Писание, как говаривал один райтоглорвин? Из каждого правила есть исключение, и если это исключение может спасти жизнь, то почему бы им не воспользоваться?
Пускай после воздействия этого созданного магией электромагнитного поля будет неделями гудеть голова, от чего не спасут и сильнейшие лечебные заклинания, пускай временами будет нарушаться координация движений и возникнут проблемы с памятью – эти нарушения работы нервной системы и жизненных духов придут потом, а не сейчас. Главное расправиться с непосредственной угрозой. Он привык так работать. Его, как и остальных боевых магов Школы, научили так работать.
В конце концов, до свадьбы, вернее, экзамена на второй разряд, заживет…
Тысяча убогов!
Хотя влекущий за собой скьявону темно-синий сгусток притягивал клинок с силой нескольких великанов, шрайя сумел дотянуться острием до кисти Уолта. Пускай лишь слегка задел, оставил лишь неглубокую царапину – сделал он при этом куда большее – преодолел магнитное притяжение магических импульсов. На краткий миг, на десятую долю удара сердца – он смог обойти электромагнитное поле и зацепить Ракуру.
Да ведь даже Меченому не провести такого приема! Его руку при этом изломало бы так, что он никогда больше не смог бы не то что вести бой на мечах, а держать ложку. А выученик Клана Смерти лишь недовольно прищурился и попытался ударить ногой по правому колену Уолта. Не попал – Ракура отшатнулся назад, выдернув посох из-под кацбальгера. И, ухватив конец древка левой рукой, перенеся правую на середину, с выкриком «хех!» вонзил навершие в локтевой сустав держащей скьявону руки.
Шрайя мог избежать травмы, отпустив меч или извернувшись всем телом так, чтобы его рука ушла с траектории удара или пропустила посох рядом. Проще, конечно, было бросить скьявону, но жрец Госпожи не стал делать даже этого. Он полностью принял удар в локоть и даже не шелохнулся, точно ему грозил кокетливый шлепок веером от флиртующей дамы, а не способный сильно повредить конечность выпад.
Кацбальгер взлетел, острие промелькнуло рядом с грудью, разрезав плотно запахнутый плащ и рубашку под ним. И снова – даже подвергшись воздействию электроглобул защищающего Уолта поля, клинок сумел, пусть и чуть-чуть, преодолеть тот рубеж, который не должен был преодолевать.
Это напомнило Ракуре прием из нагинатадзюцу, которому наряду с бодзюцу – бою шестом, и содзюцу – бою копьем, обучал боевых магов Масааки Садамицу. «Крылья ласточки» – круговой рубящий удар, в котором при быстром движении рук лезвие нагинаты выходит за пределы круга атаки, расширяя ее радиус и при этом не теряя скорости. Какое красивое название – и какой страшный смысл! Вспоротый живот, отрубленная рука или нога, перерезанное горло, разрубленное лицо – этот прием даже не позволял обычному воину понять, что произошло, когда он падал на землю, залитую его же кровью. Да и сами боевые маги лишь с помощью Усиления Окоема могли заметить тот миг, когда «ласточка» расправляла «крылья».
Вот только, чтобы совершить выходящий за границы атаки удар, у мечей шрайя должны были быть длинные рукояти. Или мечи должны были быть магическими, с удлиняющимися клинками. Но нет, эфесы скьявоны и кацбальгера самые что ни на есть обычные, а Вторые Глаза не приметили чар на оружии.
Проклятье, катастрофически не хватает информации. Лан разузнал много, очень много, невероятно много, учитывая закрытость и скрытность ордена Шрайя, предпочитавшего принцип «не болтают лишь мертвые». Но все равно недостаточно, чтобы не просто бороться с адептом ордена, а быстро и без проблем победить его.
«Я думал…»
Не сейчас, Лан. Не мешай. Я разгадаю его секрет. Обязательно разгадаю. Я ведь Магистр, а не деревенский колдун, научившийся парочке фокусов.
Жрец Госпожи вместо новой порции ударов внезапно длинным прыжком разорвал дистанцию. Застыл в правосторонней стойке вполоборота к боевому магу. Скьявона острием смотрела на Уолта, но скорее для защиты, чем для угрозы, чтобы отбить посох, а не достать Магистра. Шрайя смерил Ракуру взглядом энтомолога, изучающего неизвестное ранее насекомое. И атаковал. Да так, что Уолт мигом позабыл и о надобности разгадывать его секрет, и о приемах мастера Садамицу, вообще обо всем. Мысль была лишь одна – не упустить Никиитас, не дать шрайя лишить его посоха. А именно этого посланник Клана Смерти и добивался. Он волчком вертелся вокруг Уолта, избегая бить по его телу и направляя все каскады выпадов в посох. Мечи, словно клещи, впивались в шафт, тянули на себя, как до того электроглобулы тянули их, а когда это не удавалось, клинки сокрушительными ударами норовили выбить древко из рук.
И ведь правильно делал, ублюдок. Лишись Уолт своего посоха – он вообще ничего не сможет противопоставить врагу. А тот, используя свою непонятную технику, мало-помалу проберется сквозь электромагнитный барьер, чего Уолту совсем не хотелось. Но шрайя двигался так быстро, его клинки мелькали с такой скоростью, что Уолт и не помышлял о контратаке. Все его силы уходили на удержание посоха, и с каждой секундой выдерживать напор становилось все труднее. Жрец Госпожи будто становился быстрее и быстрее, его удары приобретали невиданную до сего момента мощь. Ни один из стихийных Щитов не смог бы сдержать такой град ударов, и кто знает, не дрогнул ли бы энергетический Щит, столкнувшись со столь титаническим натиском. Уолт только и мог что пятиться и скрежетать зубами, проклиная все и вся, пытаясь придумать, что можно сделать в такой ситуации, и не находя выхода…
Это произошло совершенно неожиданно.
Сначала короткий меч ударил по низу посоха, и Ракуре пришлось крутануть Никиитасом перед собой, чтобы не выпустить его из рук. А затем, стоило посоху занять горизонтальное положение, длинный меч вынырнул из-за спины шрайя и рубанул снизу, заставив Уолта поднять руки вместе с посохом. А следом за скьявоной появился кацбальгер и дополнительным ударом из нижней позиции чуть не выбил древко из рук Ракуры. Кисти рук заболели так, будто их приложили боевыми молотами, и все же он удержал шафт. Но какой ценой! Уолт был полностью открыт для любых ударов, и если бы не защищающее его поле, мечи шрайя уже могли бы нанести с десяток несовместимых с жизнью ран…
Мечи шрайя валялись на мостовой, уподобившись десяткам своих собратьев поодаль. Уолт тупо уставился на них, пытаясь понять, какого убога противник бросил свое оружие. Чуя неладное, заорали предыдущие, но было уже поздно.
Присевший шрайя ударил ладонью. Неведомо откуда взявшийся клинок погрузился в живот Уолта.
«Убогство…» – успел подумать Ракура, прежде чем дикая боль разорвала его сознание на части. Жрец Госпожи поднялся, отступил на шаг, отводя правую руку назад. Уолт успел заметить, что окровавленный зазубренный клинок выглядывает прямо из середины ладони, словно он вышел из предплечья через кисть. Успел заметить, прежде чем брат-близнец клинка в левой руке шрайя, сверкающий пока еще чистым лезвием, устремился к его горлу – и прежде, чем кровь из раны на животе обильно выплеснулась на убийцу. Именно в таких случаях говорят о фонтане крови, однако это было не артериальное излияние.
Время замедлилось, точно по желанию титана Куроса, взломавшего темницу Тартарарама и первым делом заинтересовавшегося поставленной в Мирте смертельной пьесой с двумя актерами. Многочисленные золотые круги с серебряным треугольником внутри закружились вокруг посланника Клана Смерти. Молодой порослью распустилась руна Заарран на лице шрайя, утренним багрецом вспыхнула на правой стороне груди Азрраат, стальной хмарью накрыла левую сторону Ушиирри, неопьяняющим аметистом сверкнула внизу живота Моррат. Магия крови, терпеливо ждавшая своего часа в теле Уолта и все это время прощупывавшая негатор заклинаний и вырабатывавшая необходимые эфирные частицы для его взлома, сокрушила чары орба за доли секунды.
Шрайя видел закружившуюся магическую композицию, ощутил ее воздействие – не мог не видеть и не ощутить. И все же не дрогнул, не запаниковал. Левая рука твердо несла выскочивший из ладони клинок к горлу боевого мага, и казалось, ее ходу не смогли бы помешать все Старшие боги Равалона.
Они и не помешали.
Воспрепятствовала магия крови, чье предназначение отнюдь не сводилось к созданию контрзаклинания против орба. Алфед Лос рассказывал, что буддисты Махапопы учат о кшане, единице времени, за которое можно щелкнуть пальцами, утверждая, что именно столько существуют дхармы, простейшие элементы непостоянного и изменчивого бытия. Именно столько времени понадобилось ярко-красным пятнам на одежде шрайя, чтобы юрким ручейками собраться в районе пупка и закрутиться спиралью. Кровь пульсирующей струей продолжала бить из раны Уолта на животе, однако в ее токе произошли изменения. В гуморе блестело множество мельчайших октариновых сфер, созданных из направленных в противоположные стороны потоков зелено-фиолетовой энергии, и эти сферы своим, казалось бы, хаотическим перемещением придавали крови форму конуса, острым концом обращенного в центр спирали на животе шрайя. Синие, голубые и фиолетовые молнии, точно вода с вышедшего из воды купальщика, начали стекать с Уолта и вплетаться в основание конуса, стягивая с боевого мага его защитный покров.
Зазубренному клинку не хватило нескольких сантиметров, чтобы оставить кровавый поцелуй на шее Ракуры. Вращаясь с огромной скоростью, рдяный конус погрузился в спираль. Шрайя отшвырнуло от Уолта с такой силой, будто убийца надоел Куросу, и титан раздраженно смахнул его со сцены. Закутанный в электрический саван, разрывающий его одежду и микроскопическими молниями проникающий в плоть, прокладывая пути для заряженной разрушительными чарами крови Уолта, жрец Госпожи пролетел не меньше пятидесяти метров, снес две отделявшие тротуар от мостовой колонны и пробил стену вокруг дома дальневосточного чародея.
Уолт, тяжело дыша и сипя от боли, повалился на колени. Уронил посох, уже не имея сил держать его. Оперся левой рукой о брусчатку, правую приложил к ране на животе.
Сработало. Он не хотел, совсем не хотел, чтобы это заклинание пришлось использовать – но все же оно сработало. Так, как они с Ланом и рассчитывали.
В Кубе шрайя структура гиле была изменена так, что являлась пригодной лишь для простых магических форм и их комбинаций. Таковым оказалось влияние гексаэдра ушебти на Поле Сил. Создай боевой маг Разъяренного Феникса или вызови Сииль, толку от них было бы столько же, сколько от пульсаров или огненных шаров. Лишь одно гиле осталось неизменным после появления Куба. Кровь. Его собственная кровь. Лишь ее оказалось возможным зарядить эфиром так, что она стала равна полноценному боевому заклинанию.
Убогство! Уолт скривился. Больно. Словно клинок, что пронзил живот, никуда не делся и все так же продолжал ворочаться в его кишках. Помнится, некогда бог-упырь оторвал ему руку и ногу, и до подаренных Шастинапуром кошмаров Ракура иногда просыпался посреди ночи от того, что ему снилось, как он подходит к зеркалу и отражается в нем вообще без рук и ног. От адской боли боевого мага в ту ужасную ночь спас Понтей, психомагией воздействуя на мозг Магистра, а ногу и руку вернули Постигающие Ночь.
Но сейчас рядом не было ни псионика, ни способного облегчить боль лекаря-чародея. И Свитки с врачебными заклинаниями, как назло, он оставил в гостинице. Уолт уже давно во время отлучек из Школы предпочитал иметь под рукой артефакты с лечебной магией, будь то боевое задание или не связанное с его специализацией поручение руководства. Но носить их с собой по Мирте ему показалось глупо, и он беспечно оставил Лечебник Икулапа и Врачевание Уценны в риокане. Да, в ауре он сохранил компактифицированные Малую Руку Исцеления, подходящую при физических повреждениях, и обычную Руку Исцеления, предназначенную больше для излечения магических увечий. Но их, как и вообще остававшийся после бластов, «паутины» и электромагнитного покрова эфир, полностью поглотило заклинание, спасшее Уолта от смертельного удара шрайя. Тем и опасна магия крови, что она стремится впитать все жизненные силы того, кто создает или применяет ее, а зачастую начинает поглощать и то, что в сангвинемософии зовется кровью бытия – особую жизнетворящую энергию природы. Ту самую энергию, искажения или отклонения в которой приводят к некроистечениям и возникновениям Костяных Сущностей. Недаром магия крови, как и некромагия, запрещена в Восточном Равалоне.
Потому что она не только же опасна, но и могущественна.
Уолт не заблуждался насчет своего состояния. Рана слишком тяжелая, тут смогла бы помочь разве что Большая Рука. И ведь наверняка клинок покрывал яд. Не может наемный убийца просто так взять и не использовать яд. Будь это даже самый лучший наемный убийца в Равалоне и близких ему мирах.
Проклятье.
Ну… Ну давай же, убоговский гексаэдр…
Исчезай…
Лан…
Ах, твою ж…
Почему, Лан?
Почему этот сраный Куб не исчезает?
Ты же…
Больно, убоги дери… Больно!..
Ты же говорил… что как только он… погибнет…
Ох…
«Да… – В голосе предыдущего слышалась растерянность. – Да, он должен исчезнуть с гибелью или уходом шрайя…»
Ледяной пот потек по спине Уолта. Он не мог в это поверить. Он не хотел в это верить. Он отказывался в это верить. Однако другого объяснения просто не было.
Шрайя жив.
После удара, который запросто мог уничтожить Тварь, – все еще жив.
Ноги не слушались. Родерик вообще их не чувствовал. Ни ног, ни туловища. Только руки. Все ниже шеи, кроме рук, словно превратилось в пустоту.
Странное ощущение.
Вокруг медленно оседала пыль из пробитой стены. Сквозь серое марево на служителя Тихой Владычицы осуждающе смотрел зеленотелый Яшмовый Господин. Обломок из стены задел нефритового дракона, обломав ему усы и придав скорбный вид. Дракон словно жалел неудачливого служителя Тихой Владычицы.
Было за что жалеть.
По лицу из многочисленных порезов на лбу текла кровь. Такие порезы покрывали все лицо Родерика. Да и не только лицо. Заклинание мага изрезало и разодрало все тело шрайя, каждый сантиметр плоти.
Из левой глазницы вытекала густая темная кровь – все, что осталось от глаза. Во рту не было ни одного зуба, нижнюю челюсть разорвало пополам.
Почему-то Родерик не испытывал боли.
Шрайя закрыл оставшийся целым глаз. Он уже давно был дланью Госпожи Мертвых, давно приносил жертвы во имя Ее и для Нее, но еще никогда он не был так близок к тому, чтобы самому стать такой жертвой.
Конечно, у шрайя случались неудачи. Конечно, они гибли во время заданий. Но почему-то Родерику всегда казалось, что он не из таких. Что он из тех служителей Тихой Владычицы, кто доживает до преклонных лет и за верную службу вознаграждается дарующим бессмертие сакрумом.
Неужели он ошибался?
С Номеном ведь было проще. Старый маг беспорядочно швырялся заклятиями, нанес вред лишь собственному жилищу, а когда понял, что против шрайя это не поможет, попытался бежать.
Номен был хорошей жертвой.
Но Магистр… О, Магистр прекрасная жертва. Чудесная жертва. Он нравится Госпоже, Родерик знал это. И все же одного этого знания оказалось недостаточно.
Магистр жив. Раз Тагайрава, Кьялистри, Собиратель и Лацкиштаэль еще держат Куб, раз Родерик не вернулся в обычную реальность, то жертвоприношение так и не состоялось.
Ну что ж. Тогда остается лишь одно средство. Жаль. Он ведь хвалился перед Генриеттой, что справится с боевым магом без профанума так же, как и с Номеном. Теперь она будет звать его пустобрехом и вертопрахом. Ну и пусть. Правильно ведь. Заслужил.
Вместо тела все так же ощущалась пустота. Родерик набрал полную грудь воздуха, выдохнул, открывая глаз. Раскинул руки, опустил их так, чтобы кисти находились на уровне талии, сжал пальцы.
«Профанум, – подумал шрайя. – Полная активация».
Предплечья раздулись. Наручи и рукава гамбезона, не уничтожь их до этого заклинание Магистра, просто разлетелись бы под напором выдвигающихся во все стороны пластин из бледно-розового металла – того же металла, из которого были полностью сделаны его руки и который магия чародея не смогла пробить. Поднявшиеся с предплечья пластины вытянулись, скрыли сжатые в кулак ладони. На руки шрайя словно надели запаянные с одного конца трубы.
Родерику было известно, что внутри искусственных кистей сейчас крутятся крохотные шестеренки, разжимаются пружины, проворачиваются шарниры, трудятся миниатюрные валы, сотни крошечных поршней толкают детали и звенья, перемещая их в новую позицию и открывая полости с жидким веществом, чья материальная структура при освобождении из углублений меняется, принимая твердое состояние. Тяги проложили каналы внутри рук, по которым помчалось это вещество, заполняя пустое пространство и устремляясь к отверстиям на пластинах вокруг кистей рук. Они начали расти сразу с четырех сторон «трубы» – тонкие клинки по десять в ряд, плоской стороной не больше двух пальцев, тупым краем к шрайя. Когда лезвия с обратной стороны рук коснулись земли, они с легкостью приподняли Родерика вверх, после чего клинки стали изгибаться в сторону обуха, направляясь один к другому и соединяясь в полукруги. Встретившиеся над головой и под ногами клинки не остановили свой рост, а начали гнуться под разными углами и тянуться к кругу вокруг талии. Вскоре шрайя оказался внутри сферы, образованной соединениями острых полос бледно-розового металла. Точно заключенный в шарообразную клеть преступник – вот только это была не темница, а одно из опаснейших оружий Клана Смерти.
«Профанум. Полная скорость».
Сфера закружилась вокруг своей оси так быстро, что служитель Тихой Владычицы совсем исчез из виду. Казалось, сплошной металлический шар вертится во дворе дальневосточного дома. Из-под шара летели земля и камни, он начал стремительно погружаться в грунт, но прежде чем почва его проглотила, Родерик отдал новый приказ.
«Профанум. Вперед».
Сфера покатилась в сторону стены, оставляя за собой гигантскую борозду. Достигнув каменной ограды, профанум ни на секунду не задержался, оставив за собой идеальное круглое отверстие.
«Профанум. Уничтожить жертву».
Когда бешено крутящийся шар размером со взрослого человека появился из стены, издавая жужжание, похожее на гул пчелиного роя, Уолт спокойно, даже как-то отрешенно подумал: «Ну, вот теперь точно все…»
Рана в животе, адская боль, истошно орущие предыдущие (кажется, кто-то из них плакал… интересно кто? Хотя уже не важно…), сознание, то и дело намеревающееся провалиться в бездну забытья – все отошло на задний план. Уолт смотрел на быстро приближающуюся сферу, а видел почему-то Эльзу.
Она будет плакать. Из-за него Эльза будет плакать.
Она не должна плакать.
Только это казалось важным, только об этом он мог думать в те кшаны, что ему отмерили Сестры.
Об этом – и еще какого-то убога на периферии разума маячила недописанная статья для журнала «Магия и жизнь», которую вот уже третий месяц ждал от него Лонгиус Олиридис…
Смертные – странные существа.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть свою неумолимо близящуюся гибель. Дерьмо. Силы не осталось даже на Предсмертное Проклятие. Убогство. Подумать только, погибнуть вот так, не в бою с полчищами шастинапурских чудовищ, не в поединках с Отверженными, не в отчаянной схватке с Посланником Сверхбытия, не в сражении с убогом Ничто, не от извращенной магии иномирян-Хирургов, не в битве с безумным богом-упырем. Умереть не в сражении, достойном боевого мага, а пасть от руки наемного убийцы. Словно Ракура был молодым честолюбивым карьеристом, идущим по головам к заветной должности, или старым хрычом, трепещущим при мысли, что его лишат денежного и престижного поста, и потому жестко расправляющимся с любым перспективным конкурентом – оба могли справедливо ждать встречи с наемниками, причем взаимно подосланными друг к другу.
Эльза.
Прости…
Кшана превратилась в секунду, секунда переросла в десяток ударов сердца, а бог смерти все не торопился посылать Уолта в вереницу теней, бредущих на восток – туда, где находится мифический Центр Мира, откуда отправляется и где завершает свое путешествие небесная повозка солярных богов. Там открыты прямые пути в Небесный Град и Нижние Реальности, и лишь через особые Врата в Центре Мира души умерших могут отправиться в Белую Пустыню.
Рой пчел надрывно гудел совсем рядом, но почему-то не становился ближе. Не чувствовал Ракура и ветра, который должен был родиться от верчения этого исполинского шара. Шрайя что, не торопится с добивающим ударом, напоследок решив поиздеваться над боевым магом?
Уолт рискнул и открыл глаза.
Бледная глобула с фрезовыми пятнами – сфера кружилась буквально в метре от Уолта, высекая искры и щебень из мостовой. Она все же приближалась, но совсем не с той скоростью, с какой появилась из стены. Ракура не меньше минуты тупо разглядывал удивительное орудие посланника Клана Смерти, а сфера продвинулась меньше чем на сантиметр. Ее будто что-то удерживало, не давало приблизиться к Уолту, некий невидимый барьер, достаточно крепкий, чтобы задержать столь мощное оружие. Воздушный Щит? Нет, чтобы сдержать такой напор, Щит должен быть довольно мощным, с хорошо заметными ветряными потоками, поддерживаемый чарами усиления, проявляющимися в виде магических знаков по краям. Да и откуда здесь взяться волшебству стихийного Щита? Уолт не в силах сотворить нечто подобное, даже бессознательным образом – магия крови забрала действительно все, ничего не оставив для удара или защиты.
Так откуда же?
– Лиррон, Квилла, мага в сторону. Дарион, можешь сдавить его?
– Нет… Его вообще… удерживать трудно…
– А приподнять?
– Возможно… Шране лучше не расслабляться… мое Дыхание может не выдержать…
– Я и не расслабляюсь, слежу внимательно.
Уолта схватили за руки, потащили. Он попытался сопротивляться, но был слишком слаб.
– Посох… – прохрипел Ракура. Он не думал, что его услышали, однако командующий неожиданно появившимися смертными немедля распорядился:
– Эдлар, возьми посох мага.
Он вспомнил. Шесть лет он не слышал этого голоса. Шесть лет с того дня, как она провела его в храм Ночи для владык Живущих в Ночи, к установленным на среднем ярусе огромным статуям упыря и богини.
«Ночь. И первый принявший ее покровительство Живущий в Ночи. Красивая ложь».
Что, убоги побери, здесь делает Иукена Рош-Шарх Татгем?!
Сфера уже не стояла на одном месте, она металась из стороны в сторону, точно дикое животное в клетке. Незримые барьеры не позволяли ей покинуть точно отмеренные пределы. Шар взметнулся вверх, но его и там встретил прочный заслон.
Шрайя запер Уолта в Кубе. Теперь кто-то запер в Кубе его самого.
О да, мироздание любит иронию.
– Поднимаю.
– Хорошо, Дарион. Эдлар, как только я остановлю его, перемести его в Эйна-Нотх. Если он еще будет жив, пускай о нем позаботятся. Нет – тогда просто сохрани тело.
– Сделаю.
– Шрана, если что пойдет не так…
– Да-да, я сразу сообщу!
– Арк, что с этой… убоговщиной вокруг нас?
– Пока без изменений.
– Квилла, Лиррон, прикройте меня.
Оттащившие Уолта подальше упыри положили его на тротуар и бросились обратно к сфере. Рядом остался только Живущий в Ночи, который нес посох Магистра. Он кого-то смутно напоминал, вот только Ракура не мог вспомнить, кого именно. Сознание погружалось в темноту бессознательного, но Уолт упорно продолжал выныривать на поверхность. Он следил, внимательно следил за тем, что делают Живущие в Ночи – а они, эти парни и девушки, наверняка были упырями. Как они только выдерживают Воздействие? Или в этой искусственной реальности эффект Воздействия не столь силен?
Ну право, не носферату же они все?
Сферу потянуло вверх, точно ее схватил невидимый гигант. Она больше не дергалась из стороны в сторону, вертелась на одном месте. Иукена (по крайней мере, Уолт решил, что раздваивающаяся фигура с луком – это Татгем) бесстрашно подошла к орудию шрайя, встала почти под ним. Шар приподняло над мостовой метров на десять. Сорвав что-то с безрукавной куртки (Игла Ночи?), Иукена подняла лук, прицелилась.
Уолт плохо видел, но он мог поклясться, что с рук упырицы беззвучно сорвались жгуты белых молний, окутали дугу с тетивой. Перед наконечником стрелы развернулся декариновый треугольник с красными кругами на концах, внутри которых сверкали серебром быстро сменяющиеся руны.
Конечно, он помнил события шестилетней давности не так хорошо, как… как, скажем, пять лет назад, но разве отражение чар Стрелы Ночи не возникало прямо перед тем, как Иукена стреляла? А сейчас она все еще целилась, точно рассчитывая упреждение, и магический конструкт продолжал кружить перед наконечником. Кто-то видоизменил ее Иглу Ночи? Кто? Ведь в Школу Магии упыри так и не прислали для изучения экземпляры понтеевского изобретения, а магические гильдии, с которыми кроме Школы сотрудничали Живущие в Ночи, не обладают достаточной квалификацией.
В Лангарэе появился еще один гений?
– Дарион, отпускай! – резко скомандовала Иукена. Уолт напрягся изо всех сил, стараясь ничего не пропустить.
Шар рухнул вниз – и за миг до этого упырица выстрелила. Стрела попала точно в цель, но вопреки всем законам физики не отлетела в сторону, отброшенная кружением сферы. Она, словно измельченная, исчезла в этом кружении. Никаких декариновых молний, никаких белых разрядов – какую бы магию ни использовала новая Стрела Ночи, она не проявила себя. Сфера грохнулась прямо перед Иукеной, разбив мостовую и осыпав упырицу осколками брусчатки. Татгем отбила их луком, не особо обращая внимание на орудие шрайя, находившееся прямо перед ней. Сфера грозно качнулась в сторону Живущей в Ночи и… остановилась.
Уолт изумленно уставился на диковинное оружие убийцы. Человек внутри этого… решетчатого шара? Он вообще мало чем напоминал человека. Шрайя сейчас больше походил на ободранную тушу на скотобойне. Тушу, с которой сняли шкуру, но забыли обескровить.
И он все еще был жив. Дергался, ненавидяще глядя на Иукену, совершенно потерявшую к нему интерес и повернувшуюся в сторону Уолта. Только сейчас Ракура обратил внимание на то, что прутья-клинки сферы покрыты какой-то желеобразной субстанцией, из которой временами вырывались небольшие молнии, впивающиеся в окровавленное тело шрайя.
Больше он ничего не успел разглядеть.
Шрайя исчез вместе со сферой, словно телепортированный в иное место. А почему словно? Потому, что Уолт не заметил чар, сопровождающих пространственную магию перемещения? Так может быть, он их действительно не заметил. А. Понятно. Для межпространственного переноса нужно обращение к ноэмам высших Сил, к комбинации Земли и Порядка, а Стихии и Изначальные вкупе с Началами по-прежнему недоступны. Значит, и гиле здешнее не изменилось, а из-за этого любые эфирные плетения, воздействующие на континуум, бессмысленны.
Так что шрайя просто-напросто исчез. Ну прямо как совесть у смертного, получившего должность министра финансов.
А, твой легион…
Уолт застонал. Что-то говорили предыдущие, но он не мог разобрать ни слова. Сознание отказывалось воспринимать внутреннее многоголосье.
– Что с ним? – подошла Иукена.
– Ранение в живот. – Этот голос тоже был родом из шестилетней давности, но чей он – Уолт никак не мог вспомнить. – Тяжелое. Нужна магия, и мощная. Такой у нас нет.
– Проклятье! Только мы добрались до него! И что нам теперь делать?
– Может, Инглар доставит его в здешнюю лечебницу?
– Гост…
– И попасться на глаза местной полиции? Здешние стражники его будут рассматривать как главного подозреваемого, начнут проверку. Мы, конечно, круты, но против миртовских магов нам не выстоять.
– Ну, тогда давайте просто оставим его здесь и отправимся домой.
– Не смешно, Шрана.
– Гостиница…
– Ты видишь, что я улыбаюсь, Дарион? Нет, серьезно, мы столько сил и золота потратили, чтобы разыскать Ракуру, а теперь вот он, прямо перед нами, брызжет кровью, к слову, весьма ароматной, и скоро отправится к своим предкам. И мы. Ничего. Не можем. Сделать.
– Нет, можем. Пускай Инглар доставит его в лечебницу, а потом мы просто подождем в Тир-Шасте вместе с ним.
– Нет, Дарион, не получится. Лиррон верно сказал о миртовских магах. Они смогут найти Тир-Шаст, если будут искать. А они будут искать.
– В гостинице…
– И что тогда? Обратить его? С такой кровопотерей он может не пережить Перерождение, а если и переживет, то кто знает, не будет ли он интеллектом напоминать Дикого.
– Тихо.
– Прошу прощения, что?
– Замолчите, – приказала Иукена, наклоняясь к лицу Уолта.
В наступившей тишине (относительной тишине – дурацкий шепот продолжал терзать слух) Уолт наконец смог сказать то, что давно пытался.
– В гостинице… где… остановился… есть нужные… Свитки… они… они помогут… – Он поперхнулся. Изо рта потекла кровь.
– Так, – вскинулась Татгем. – Все слышали? Арк, ты знаешь, что делать. Эдлар, как только Арк нас вытащит, прикажи Инглару мчаться в я-маджирскую гостиницу. И пускай он… О благая Ночь!
Он больше уже не мог держаться. Боль пробралась в каждую клеточку его тела, мир скрылся во мраке, словно Равалон поглотили Адарис и Адария, темные божества Восточных степей, и Уолт наконец потерял сознание.