ХАФРОДУГ. ВАХСПАНДИЯ
Глава первая
Хафродуг, главный город Вахспандии, страны людей-львов, стоял, прочно врывшись в землю стенами в сорок локтей. Вокруг простиралась суровая болотистая равнина, поросшая убогой, чахлой растительностью. В ясную погоду, когда холодное солнце останавливало свое блуждающее око на голой, мерзлой земле, на севере сверкали тяжелые пики Хал-мо-Готренских гор. Оттуда текла река Хафнур, петляя серебристой нитью меж разбросанных деревень, пока наконец не вливалась в Хафродуг. Искрящимся лезвием она рассекала город пополам и, значительно расширившись, впадала в залив Тогок. Именно здесь густо разрослись поселения паскаяков, покрыв всю прибрежную полосу, хотя огромные территории оставались необетованными. У воды было теплее, почва не так сильно промерзала, сочные травы способствовали скотоводству — основному занятию вахспандийцев. Земля в окрестностях залива стоила в пять-шесть раз дороже, чем у подножия суровых Хал-мо-Готренских гор. Жить в столице было мечтой каждого паскаяка, ведь здесь были сосредоточены все религиозные, магические и культурные центры страны. Город находился на самом юге королевства и в случае вражеского нашествия принимал на себя главный удар, прикрывая остальные территории. Но паскаяки не боялись войны — для них она была священным искусством, и они радовались ей. Кроме того, после Хал-мо-Готренского поражения, когда принц Удгерф на голову разбил антимагюрцев, нога захватчиков больше не оскверняла вахспандийской земли. Завоевателей не было, а вот гостей принимали много. Особенно в эти десятые числа сентября, когда барды и посланцы из разных стран съехались на свадьбу принца Удгерфа.
***
Большой зал. Столы. Под столами валялись кости. Леопарды с остервенением рвали куски полусырого мяса. В огромном очаге пылал огонь. Удушливые черные клубы медленно наполняли зал густой гарью. Она смешивалась с застоявшимся запахом пота, залитого терпким ароматом пряностей. Пир был в самом разгаре.
В центре восседали государь Ульриг и сам виновник торжества Удгерф. Отец-король был весел, крутил патлатой массивной головой, одаривая всех широкой, самодовольной улыбкой. Кубок его непрестанно наполнялся.
Сын был более сдержан: губы плотно сжаты, лоб нахмурен, в больших изжелта-зеленых глазах читалась одна упертая мысль. Она не покидала Удгерфа в течение всего пира: "Еще один день и он торжественно вступит в брак в Главном Храме, где венчались все члены королевской семьи ещё со времен Крейтера Великого, основателя Вахспандии. По обычаю он не мог видеть будущую жену. Три дня продолжается Великий Пир, знаменующий окончание его прежней жизни. Но что ждет его потом? Какова она, его невеста? Да и что это за блажь? Зачем женить его именно сейчас? Зачем ему жена?"
Удгерф посмотрел на отца. Тот был явно доволен собой, беспрестанно пил, с потрясающей быстротой уничтожал целые блюда, много болтал.
— За здоровье молодого принца! — говорящий привстал.
Он едва держался на ногах, нелепо размахивая наполненной до краев чашей так, что пузырчатая пена лезла через край.
Паскаяк средних лет с красивой пепельной шевелюрой, сидевший рядом с принцем, укоризненно покачал головой:
— Надрались ребята.
Это был Хинек, знаменитый герой. Раньше он учил принца владению оружием.
Погруженный в свои мысли, наследник не обращал внимания на пирующих.
"Для чего все это? Неужели отец действительно надеется, что, женившись, он, Удгерф, станет вязать вместе с женой шерстяные чулочки будущему сыну?"
— Бред! — едва слышное слово сорвалось с разжавшихся губ Удгерфа.
— И впрямь бред, ваше высочество. Как есть.
Наследник с благодарностью посмотрел в широкое открытое лицо учителя, вздохнул.
За двадцать лет, Хинек научился понимать Удгерфа с полуслова, по одному взгляду. Он даже знал даже о том, что хочется наследнику, когда тот сам не подозревал об этом.
— Выйдем?
— Пожалуй.
Хинек осторожно приподнялся из-за стола, и, четко обозначившись под простой холщовой рубахой, свинцом налились его могучие мышцы.
Удгерф наклонился к отцу:
— Я отойду, руководи пиром.
Ульриг удивленно выпучился — пьяный он иногда не разбирал слов:
— Руководи миром? Да ты в своем ли уме, сынок? Это тебе Урдаган наговорил? Знаю я его! Забивает тебе голову всякой дурью!
Удгерф привстал.
— Нет, нет, погоди. Что он наговорил тебе про мир?
— Ничего он не говорил.
— Не доверяешь? Слушаешь всяких сумасбродов, а мне не доверяешь? Мне, родному отцу! Эй, вы слышали? Молодежь! Эх, дожили?! — король бухнул кулаком по столу. — Не доверяешь, да?
— Пусти.
— Нет, не пущу! Не доверяешь? Посмотри мне в глаза. Ты морду-то не вороти, собачий сын.
Удгерф взглянул в маленькие, заплывшие гневной, мутноватой слезой глаза отца:
— Проспись.
— Простить? Не прощу, хоть тресни.
— Тресну.
— Ну, тресни! Прямо сейчас! — Ульриг разинул пасть, громко захохотал, очевидно представив, как лопается его сын.
Слабый, но точный удар заткнул ему рот.
— Пошли, — Удгерф повернулся к Хинеку.
Учитель сдержанно улыбался: этому удару он научил принца давно — действовало безотказно.
Они удалились под смех раззадоренных стычкой паскаяков и невнятное бормотание Ульрига. Король ещё долго сидел насупившись:
— Вот вырастил себе на голову. Эдак всю башку расколотит.
***
Удгерф вышел из дворца. После спертого воздуха зала на улице дышалось легко и свободно. Прохладный ветерок колыхал скупую листву северных деревьев, прячась в мохнатых седых облаках, ползущих по небу. Солнце клонилось к западу.
— К сестрам? — хитро прищурившись, принц подтолкнул воспитателя.
— К сестрам, — Хинек улыбнулся не то довольно, не то грустно.
Остаток дня и ночь они провели в сомнительном заведении "Золотая Чара", в народе называвшемся просто "У сестер", где Удгерф, так и не найдя ответа на мучавшие его вопросы, напился до полусмерти, и, шатаясь, подхватив какую-то размалеванную паскаячку, удалился в приготовленную для него комнату. Хинек дежурил у двери, оберегая наследника до тех пор, пока утром не пришли солдаты и не уволокли принца во дворец…
***
Посол Антимагюра Элвюр с ужасом наблюдал за необузданным вахспандским весельем: "И это королевский двор! А как же этикет?"
Молниеносный удар Удгерфа пришелся прямо в челюсть Ульригу Третьему.
— Видал, как он ему наддал! Вот будет король, так король! — грязный, потный паскаяк обнял Элвюра, сжав в тесных объятиях.
— Позвольте, позвольте, милейший! — антимагюрец делал тщетные попытки высвободиться.
— Да пошел ты, — обиженный в лучших чувствах, паскаяк отшвырнул посла.
Элвюр ткнулся лицом в мохнатый жесткий локоть правого соседа. Тот был почище и поспокойнее. Чрезвычайно широкий, в плечах у него укладывался целый человеческий рост, он молча поглощал подносимые блюда, давя всех тяжелым, почти осязаемым взглядом. Его длинные, тронутые сединой усы спускались на стол, мелкие крошки роились в густой растрепанной бороде.
В бешенстве Элвюр не обратил на исполина внимания:
— Я буду требовать извинений! Свинья! — изящным движением он сдернул с руки замшевую перчатку и швырнул её в морду левому соседу.
— Эй ты, слабак! — грубая лапа прижала посла к столу.
— Это оскорбление должностного лица и гражданина Антимагюра! Это война! — голос придушенного Элвюра звучал глухо.
— Что молвишь? — спокойный паскаяк справа повернулся к человеку, лавка натужно застонала.
Левый, то ли удовлетворившись, то ли отступив перед широкоплечим, отпустил антимагюрца и уткнулся в кружку.
Грациозно стряхивая с раскрасневшегося лица прилипшие крошки, Элвюр обратился к неожиданному спасителю:
— Милейший, послушайте, вы, как я вижу, единственный порядочный господин на этом… — антимагюрец замялся, — на этом сборище.
— Положим.
— Как же это так? Какой-то голодранец хватает меня за шиворот, трясет! Меня! Я же посол… представитель иностранной державы! Они забыли о том, что это значит. Но я им припомню!
— Положим.
— Будет война! Граф Роксуф непременно потребует объяснений, ведь я его фаворит.
— Положим.
— Да что вы все со своим "положим"? — Элвюр остыл и лишь теперь вгляделся в своего сурового соседа.
Жирные волосы, гребнем зачесанные назад, широкий львиный нос, оттопыренные губы, голова без шеи, сразу переходящая в плечи — все делало его похожим на утес, каким-то чудом попавший на "сборище".
— Простите… — начал было Элвюр.
— Прощаю.
— Нет, я не то… Простите, вы кем будете?
— Разумным.
— Позвольте? — удивился посол.
— Позволяю.
— Нет, минуточку, как прикажете вас понимать?
— Когда я приказываю, все повинуются, но сейчас я не даю никаких распоряжений. Можете отдыхать.
— Да вы в своем ли уме?
— Я же сказал, что я Разумный.
— Нет… то есть да. Я не хотел ставить под сомнение ваши интеллектуальные способности. Но…
— Сомнение — друг тупости. Разумный не сомневается. Он знает.
— Тупости? Я? Тупости? Я посол Антимагюра, гражданин сильнейшего восточного государства!
— Даже сильное государство не в состоянии отвечать за каждого своего жителя.
— Что?
— Положим, Антимагюр силен, но это не относится ко всем антимагюрцам, — паскаяк покосился на щуплого посла.
— На кого вы намекаете? На меня?
— Положим.
— Ваша прогнившая, погрязшая в разврате странишка не сравнится с Антимагюром! — Элвюр все более распалялся.
— Положим, но вспомните Хал-мо-Готренскую битву.
— Это случайность!
— Положим. Только случайности закономерны, а происходят они оттого, что Антимагюр держится на слизняках.
— Слизняках?!
Широкоплечий согласно кивнул, и длинные усы, взметнувшись в такт движению, упали в жирную тарелку.
— Вы и меня склонны называть слизняком?
— Не только склонен, но и назову, ибо слизняк ты и есть!
— Дикость! Примитивизм! Духовное обнищание! — Посол вскочил с места. — Варвары!
— Положим, но не слизняки, — Широкоплечий захохотал, оборвав разговор.
— Ваше величество, ваше величество! — Элвюр кинулся к Ульригу. — Заступитесь! Я посол!
Король скосил на человека масленые глазки, но крик Элвюра потонул в бубнящем гуле паскаячьих голосов, и Ульриг, имея склонность к невосприимчивости слов, недопонял и на этот раз:
— Рассол? Какой рассол?
— Посол!
— А, спасибо, господин посол за предложенный рассол. — Ульриг на минуту задумался и вдруг загоготал. — Жемчужина поэзии!
Сейчас он был слишком весел и не беспокоился о последствиях: осаждай его все армии Антимагюра, лишь бы посмеялся и плюнул с крепостной стены в искаженные лица людей. Так и надо!
— Позор! Война! — Элвюр в бешенстве рванулся к выходу.
Кто-то ловко подставил ему подножку, и посол растянулся на полу.
— Га-га-га!
— Это вам так не пройдет!
Со сверкающими глазами, безобразно оттопыренной нижней губой Элвюр выбежал из зала. За ним помчался подзадоренный паскаяками вепрь.
***
Темные стены, завешенные окна. Удгерф медленно приоткрыл глаза. Постепенно он отходил от тяжелого сна. Из глубины сознания вставали вчерашние события: пир во дворце, омерзительный отец, трактир… По мере того, как паскаяк приходил в себя, на него накатывались мутноватая головная боль и тошнота. Принц приподнялся, свесился с измятой кровати, взглянул на отражение в тазике с водой, стоявшем у изголовья: опухшее лицо, зелено-синие мешки под глазами, всклокоченные волосы, торчащие в разные стороны. Нечего сказать — красавец. Удгерф сунул руки в воду — отражение треснуло и расплылось неровными кругами. Заплескав простыни, он умылся, встал, резким движением подхватил тазик и вылил остатки воды на голову. Холодные струи змеями поползли по спине. Боль отпустила и стало легче.
Потоптавшись на мокром полу, Удгерф прошлепал к двери, саданул кулаком так, что она, дико провернувшись на петлях, вылетела наружу:
— Эй! Хинек, ты здесь?
— Да, ваше высочество, — учитель выступил из-за колонны.
— Принеси-ка кружку эля.
Хинек ушел.
Слуга-паскаяк, увидев, что наследник проснулся, кинулся к нему с одеждой. Удгерф выдернул тюк из рук оторопевшего камердинера, в звериной ярости ткнул тому в морду штанами, украшенными жесткими металлическими бляхами:
— Пошел! Пошел вон!
Увернувшись, слуга проворно убежал, скрывшись за колоннами.
Принц, как-то сразу выдохшись, опустился на кровать. Хинек принес эль. После кружки крепкого, терпкого напитка стало лучше. Кряхтя, Удгерф натянул чулки.
***
— Приветствую тебя, сын, — Ульриг вошел в комнату неожиданно.
Он искренне считал Удгерфа своим настоящим сыном и пренебрежительно относился к людским правителям, которые боялись заходить в опочивальню детей до того, как те приведут себя в порядок.
— Что надо? — принц недовольно зыркнул на отца.
— Приятно ли провел ночь?
— Хорошо веселье, да тяжело похмелье, — Удгерф явно не был склонен к разговору и с тупым упрямством, глядя на мокрый пол, застегивал рубашку.
— Поня-я-ятно.
Хинек осторожно вышел, оставив двух царственных родичей наедине.
Некоторое время было тихо, лишь поскрипывали в лапах Удгерфа жесткие пуговицы.
— Ну так что? Зачем пришел?
— Да понимаешь ли, есть у меня к тебе дельце…
— Ну?
— Вчера накладка вышла: посла антимагюрского обидели.
— На пиру?
— Да. Так вроде бы безделица. Сначала кое-кто из паскаяков, потом…
— Ты, — Удгерф злорадно ухмыльнулся.
— Ну… это уж так.
— Беда.
— Да не нарочно. Просто слов не расслышал.
— Коли глухой, не пил бы.
Усы Ульрига воинственно вздыбились, глаза засверкали:
— Э!.. Это ты брось. Забыл, что я король? Я же тебя и казнить могу!
— Врешь, пьяница.
— Ты на себя посмотри!
— Войну когда-нибудь накличешь!
— Сам как набрался!
— Король называется.
— Молчать!!!
Удгерф, раззадорившись, закусил ус и продолжал хитро смотреть на разгневанного родителя.
— Дело к тебе есть, а ты, — Ульриг махнул рукой, — ведешь себя, как свинья.
— Хочешь, чтоб я извинился перед послом за тебя и за весь вахспандийский двор?
— Да.
— Так и знал! — быстрым движением Удгерф накинул куртку, размашисто зашагал по комнате. — Какой раз я должен идти с повинной головой и извиняться за твое хамство и неотесанность твоих дражайших подданных?
— Позволь, это и твои подданные…
— Не перебивай! Почему именно я? Да, я твой сын и, выходит, козел отпущения? Королю стыдно просить прощения, а принцу нет, и, в то же время, его титул льстит ущемленному самолюбию оскорбленного. Никому не обидно, но почему никто не вспомнит обо мне? Все, хватит!
— Но позволь, тут государственное дело…
— В Хаос! Устал! Пошел вон!
— Это превыше личных амбиций!
— Тогда иди сам!
— Мне неудобно!
— Мне тоже!
Спор оборвался так же резко, как и начался. Отец и сын озлобленно глядели друг на друга. Вдруг Удгерф улыбнулся:
— Пошли лучше Хинека. Он прославленный герой, и, хоть не знает придворного этикета, может поднять лошадь вместе с седоком — не чета этому антимагюрскому сопляку.
Ульриг задумался:
— Пожалуй, ты прав. Конечно, было бы…
— Давай без "конечно".
— Хорошо, хорошо, но я тебе ещё припомню, — король двинулся к выходу, уже в дверях остановился. — Да, хотел тебе напомнить: завтра свадьба, поэтому держи себя в руках и проведи хоть этот вечер достойно, во дворце.
***
Деревенька Курлап стояла на самом краю леса, робко выглядывая из-за стволов вековых деревьев разлапистыми соломенными крышами. На востоке тянулись болотистые земли — зыбкие кочки, по утрам и вечерам окутанные белым туманом испарений, из которых торчали острые иглы елей, чьи темные верхушки вырывались далеко в голубое небо. Место было хорошее, спокойное: с одной стороны непролазный лес, с другой — болото, заходить в которое рисковали лишь бывалые охотники.
Мальчик Рув шел по лесу. Он двигался осторожно и легко, не хрустя ветками, — ходил проверять силки, авось что и попалось. Деревья-великаны толпились вокруг.
Всю жизнь Рув прожил в крохотной деревушке и знал здесь каждый уголок: лес не пугал мальчика, а был его надежным защитником. В округе не было врагов. По соседству жили лишь эльфы — верные союзники людей. Рув хорошо знал это от взрослых, хотя толком не понимал, что такое союзники и зачем они нужны.
Странный шум возник откуда-то со стороны Ручья. Рув присел, насторожившись. Зверь? Нет, не так ходит лесной житель. Похоже, люди, только как идут! Галдят, ломают ветки, не скрываются. Маленький Рув даже поморщился от подобной непросвещенности: ну кто же так ходит?
Мальчик юркнул в кусты, затаившись в ласковой изумрудной сени. Шум приближался, перерастая в отчетливые голоса. Рув раздвинул ветки — два любопытных глаза уставились на узкую, едва приметную тропинку. Пришельцы шли по ней. Их было много, они срубали тяжелыми палашами мешавшуюся поросль. С жалобным стоном падали подсеченные деревца, и из открытых ран текла зеленая кровь. Рув сжал кулаки: "Да как они смеют так обращаться с его родным лесом!" Однако постепенно обида переросла в удивление, а затем — в ужас: позади людей шли скелеты, настоящие, живые, с оскаленными черепами и горящими глазами. Они медленно надвигались на куст, где притаился Рув. Ему хотелось закричать и убежать. Все равно куда, лишь бы подальше от этой процессии оживших мертвецов, от этого печального, монотонного хруста, сопровождавшего каждое движение призрачной рати. Но он сидел: бежать было поздно.
— Мальчишка! — грубый голос раздался совсем рядом.
Сильная рука схватила Рува за шиворот, вздернула вверх, резко обернув к себе. Бородатый мужчина в кожаной куртке с волосами, забранными сзади в косицу, с любопытством охотника осматривал свою добычу.
Ухмыльнувшись — передних зубов у него недоставало — человек вытащил Рува из кустов на обозрение отряду. Люди засмеялись, показывая на него пальцами, недобрый огонек зажегся в глазах жутких мертвецов…
***
Посреди отряда шагал огромный человек. Взгляд его был устремлен вперед, в густые заросли кустарника, скрывавшие поворот. В отличие от остальных он не расчищал дорогу, а двигался напролом, не смотря под ноги. Шаги его были тяжелыми, и на податливой земле оставались глубокие следы, но походка легка.
— Чародей, Чародей! — бородатый подтащил Рува к великану. — Поймали пацана.
Исполин остановился, молча взглянул на маленького Рува. Мальчик съежился под колючим взором глубоко посаженных зеленых глаз, бессознательно засмотревшись в широкое, плоское лицо Чародея, наполовину заросшее ярко-рыжими волосами, неопрятными прядями свисавшими чуть ли не до пояса.
— Где нашел?
— Здесь в кустах. Прятался.
Великан задумался.
— Ты здешний? — Чародей говорил на языке варваров с северным акцентом жителей суровой Слатии.
Солдаты обступили их. Они, посмеиваясь, смотрели на перепуганного мальчишку, и жуткие глаза скелетов пылали совсем рядом, яркими молниями впиваясь в сознание Рува. Он ничего не мог сказать, как будто кто-то сдавил ему горло — лишь кивнул.
— Значит, ты знаешь дорогу к ближайшей деревне?
— Да… — промямлил мальчик.
Но рыжий словно забыл о нем. Он отвернулся:
— Что встали? Пошли!
Солдаты поспешно тронулись, и даже ужасные скелеты безропотно повиновались.
Бородатый с косицей отпустил Рува, толкнув в спину:
— Будешь указывать дорогу.
— Да, да…
Рув, перескакивая от дерева к дереву по краю тропинки, поспешал за рыжим великаном. Он понимал, что это воины, что целью их похода может стать и родной Курлап, но любопытство, пробудившееся в нем, похоронило все размышления о будущем его народа и даже страх перед скелетами. Запрокинув голову, Рув смотрел на высоченного предводителя с двуручным мечом, что легко покачивался у бедра, на его густую бороду, рассыпавшуюся по могучей груди, на большие, загнутые вверх усы, шишковатый, мясистый нос, толстые оттопыренные губы. Он думал о том, кто же такой этот вождь, этот Чародей, от которого исходила гнетущая, всеподавляющая сила…
***
Элвюр не спал. После злополучного пира он сразу отправился в посольство, находившееся в большом неуютном доме неподалеку. Всю ночь посол просидел, запершись в кабинете, нервно перебирая документы. В конце концов все рассыпал, разбил изящную фарфоровую статуэтку и написал резкое письмо касательно нравов вахспандийцев графу Роксуфу в Антимагюр. Успокоившись, лишь к утру Элвюр прилег отдохнуть и, утомленный бессонной ночью, заснул прямо в одежде.
— Ваша милость, ваша милость, — старый слуга в дорогой, но поношенной ливрее осторожно склонился над спящим господином.
Посол вздрогнул, открыл глаза, на мгновение бессмысленно уставился в деревянный потолок, затем, резко вскочив, закричал:
— Что такое? В чем дело?
— Вас просют.
— Кто?
— Паскаяк какой-то, Хинеком зовется.
— А-а, пошли его вон! — Элвюр досадливо махнул рукой.
Он уже остыл после вчерашнего, но хотел чуть покуражиться. Слуга направился к выходу и замер возле двери, ожидая дальнейших приказаний: он слишком хорошо знал своего господина.
— Нет, погоди! Скажи, чтоб посидел пока в приемной.
Антимагюрец подошел к зеркалу, наверное, единственному во всей Вахспандии! Одутловатое со сна лицо, несвежий воротник, помятый кафтан, а в остальном все в порядке.
Старый слуга удалился. В комнату вошел лакей с золотым тазиком в руках и мягким полотенцем через плечо. Посол обмыл лицо в теплой приятной воде, осторожно протер глаза специальным чайным раствором, переоделся, причесался, подушился, ещё раз взглянул в зеркало, повернулся задом, боком — все хорошо.
***
Хинек робко мялся в приемной, косясь на миниатюрные, сделанные по антимагюрцам диваны. На такой сядешь — развалится, вот будет конфуз. Прославленный герой, участвовавший в трех войнах и сорока битвах, был непривычен к ведению политических переговоров, боялся сказать лишнее, обидеть гостя и вообще с трудом представлял свою роль.
Элвюр сразу узнал приближенного принца и, надувшись, сел на диван.
— С чем пришли, милейший? — посол с видом грозного экзаменатора посмотрел на громадного, неуклюжего в столь роскошной обстановке героя.
Уже одно то, что он сидел, а вахспандиец стоял перед ним, опустив голову, ибо потолок был слишком низким, тешило самолюбие антимагюрца, и человек невольно улыбнулся.
— Я прислан королем Вахспандии Ульригом, по поводу вчерашнего…
— А, так вы об этом? А не кажется ли вам, что это слишком серьезный разговор?
— Э… Вполне… Да, кажется… — Хинек сбился, заученная речь вылетела из головы.
— Пройдемте в кабинет, милейший.
— Да, да, пожалуй… — Хинек, изогнувшись, протиснулся вслед за антимагюрцем.
— Что вы там бормочете? — Элвюр водрузился в мягкое кресло за рабочим столом.
— Я? Да так, ничего, ровным счетом ничего… Хотя, что же это я говорю? Я по поводу вчерашнего…
— Усовестились?
— …по поводу вчерашнего. Король Ульриг приносит свои глубочайшие извинения от себя и от лица всего вахспандийского народа.
— Правда?
— И клянется, что такого больше не повторится, — поспешно добавил Хинек.
Элвюр вновь улыбнулся. Видя полнейшую политическую неграмотность парламентера, он позволил себе зайти дальше, чем предполагал сначала:
— Знаете что, милейший, вы пришли слишком поздно. Я уже отослал письмо графу Роксуфу, в котором извещаю его обо всем произошедшем, а так же прошу принять необходимые меры.
— Что?
— Как это "что"?
— Что за меры? — Хинек по-бычьи наклонил голову, глядя недоверчиво и исподлобья.
— Будет война, потому как это просто преступно оскорблять посла, да ещё подобным образом. Подумать только! — Элвюр закатил глаза, представив, как герой кинется умолять его о помиловании Вахспандии.
Антимагюрец играл с огнем, что доставляло ему несказанное удовольствие.
— Война? — Хинек уже прикидывал соотношение сил — здесь он понимал гораздо более чем в дипломатии. — Что ж, дело дрянь, но вы проиграете. Я пойду, расскажу обо всем королю.
Паскаяк повернулся, собравшись уходить.
— Эй, погодите! — посол вскочил, опомнившись. — Погодите!
— Что? — Хинек остановился.
— Я… Вы меня превратно поняли… Посол не имеет полномочий объявлять войну без монаршего указа. Я только сказал, что просил графа Роксуфа предпринять меры… Неизвестно, как он отнесется, что скажет король Малькольм, да и вообще письмо ещё не отправлено. Оно здесь, — антимагюрец взял со стола лист бумаги, испещренный мелким, нервным почерком. — Вот оно, и я его прямо сейчас уничтожу, если вы пообещайте, что "вчерашнего" больше не повторится. Договорились?
— Вчерашнего больше не повторится, ибо вчера уже прошло, и сейчас — сегодня, — Хинек улыбнулся довольный шуткой, но тут же смекнул, что допустил дипломатический промах. — Извините, господин посол, не то хотел сказать. Будьте совершенно спокойны относительно вашей особы и чести.
Элвюр деловито опустился в кресло, забыв о письме.
— А послание лучше сожгите. Если оно попадет в Антимагюр, клянусь Ортакогом, Ульриг заставит вас съесть всю вашу почту, запив чернилами. — Хинек поклонился и, не обращая внимания на вскочившего посла, вышел.
— Свинья! Лгун! Ренегат! — Элвюр машинально скомкал сжатое в руке письмо, швырнул его под ноги.
Прибежал слуга с каплями. Посол принял лекарство, успокоился, разгладил письмо. Подобную бумажку графу Роксуфу не отправишь — придется переписывать. С вдохновением поэта Элвюр остервенело принялся сочинять желчные строки. Перо легко скользило по бумаге, но вскоре подействовали капли: голова антимагюрца безвольно склонилась на руки. Он уснул.
***
— Рассредоточиться! — Рыжий замер, обратив внимание на идущих солдат.
Люди и скелеты, рассыпавшись на маленькие группки, скрылись за деревьями. Рув и великан остались на тропинке одни. Чародей снова взглянул на мальчика и задумался.
— Скажи, ты что-нибудь знаешь об искусстве магии?
— Так, кое-что. У нас в деревушке живет одна старая колдунья. Она иногда помогает людям.
— Когда мы придем, проводи меня к ней.
Рув быстро кивнул.
Они прошли несколько десятков шагов. По бокам тропинки было движение и хрустели ветки: солдаты неотступно следовали за ними.
Три толстых, разросшихся на плодородной почве дерева, поляна, далее отлогий склон, нисходящий в болото. Внизу гигантскими грибами раскинулись соломенные крыши строений.
Отряд начал спуск, продираясь через паутину зарослей. Рыжую голову Чародея, упрямо качавшуюся над самыми высокими кустами, было хорошо видно из Курлапа. В деревне закричали. Охотники племени, всегда готовые к бою, высыпали на улицу. Медленно вырывались из потрепанного кустарника темные фигуры незваных гостей. Некоторые варвары натянули луки: пришельцев было слишком много. Выскочив на открытое место, прямо перед частоколом Курлапа, они остановились, снова шарахнулись в лес. Скелеты застыли в кустах, изучая варваров. Лишь рыжий великан упрямо, не обращая внимания на ветки, хлеставшие его по ногам, продирался вперед. Маленький Рув, куницей скользил рядом.
Чародей приблизился к частоколу, подняв руки в знак мира. В Курлапе произошло некоторое замешательство. Наконец поднятый над частоколом на щите показался вождь. Он был немолод и на лице носил четыре глубоких шрама — следы от когтей неведомого хищника.
Чародей заговорил первым:
— Анисим Вольфрадович приветствует тебя, Покровитель Лесов!
— Хорошо приветствие, да каковы последствия?
— Зависит от тебя.
— Говори, Анисим, я слушаю.
— За мной стоит сила — войско, что выстроившись цепью обхватит весь Северный континент от Вахспандии, королевства лютых паскаяков, до Шгарии, мрачной страны неисчислимых орков.
— Похоже, ты берешь силу от орков, — вождь улыбнулся, и шрамы, извиваясь, змеями поползли вверх.
— Я не брезгую и низшими, но мощь моя опирается на людей, подобных тебе, Покровитель Леса, и скелетов, наводящих ужас на отряды малодушных.
— С чем же ты явился ко мне, Анисим, чье войско, выстроившись цепью, обхватит весь Северный континент от Вахспандии до далекой Шгарии?
— Глуп тот, кто считает, что добился полного могущества. Я силен, но мне нужна и твоя помощь, Покровитель Лесов.
— Сила встречает противодействие. Помощь дается против кого-то, — вождь замолчал, ожидая ответа.
— Мою силу встречают гхалхалтары, что не так давно вырвались из Магического Щита на Южном Континенте. Помощь твоя — против Мага Ночи, Хамрака Бессмертного.
***
Храм, где должно было состоятся торжественное бракосочетание принца Удгерфа и дочери героя Фанура, Дельферы, располагался в самом центре столицы, олицетворяя собой сердце всего королевства.
Святилище поражало своей монументальностью. Не правильными, ломаными стенами оно возносилось к небу, но, в то же время, было чрезвычайно симметрично. Приглядевшись, становилось понятно: храм состоял из остроконечной белой скалы, в которой паскаяки высекли коридоры и залы. Архитектурное сооружение и творение природы искусно переплелись меж собой, создав одно из самых выразительных и красивых в своей простоте зданий на земле.
Главный Зал располагался в самом центре скалы, и огромная масса камня, сплотившаяся наверху, давила на своды, так, что пришлось поставить шесть колонн в несколько паскаячьих обхватов. Талантливые зодчие постарались и здесь, уловив в числе опор определенное значение: у Крейтера Великого, первого паскаяка, который несколько веков назад с небольшим отрядом пробился через непроходимые леса и обосновался на берегах реки Фанур, было пять братьев. Каждая из колонн носила определенное имя и барельеф, изображающий одного из шестерых братьев.
Стены были так же испещрены диковинными угловатыми символами и рисунками, а напротив входа, настолько широкого, что разъехалось бы и десять всадников, помещалась толстая гранитная плита с высеченными на ней именами всех вахспандийских вождей, начиная с Крейтера Великого и его неустрашимых братьев.
Подле в круглом углублении, обложенном по краям красивыми камнями причудливой формы и окраски, бесновался огонь — Священный Очаг. Между костром и плитой стояли три паскаяка, облаченные в странные просторные одежды — высшие жрецы. Главный из них, обвешенный оружием, изображал верховного бога Ортакога, другие — Крейтера Великого и Магдонора — бога жизни. Рядом с ними стоял отец жениха, Ульриг III, а так же родители невесты: герой Фанур с женой. Приглашенные выстроились полукругом вдоль стен, оставив свободным вход, откуда должны были проследовать молодые.
Ульриг улыбался, кивал Фануру и бесстыдно подмигивал его жене, отчего та опускала глаза. Король был доволен собой. Как он все хорошо устроил! Женится сын, станет семьянином, а политика и войска пока подождут.
***
Пировавшие три дня подряд паскаяки выглядели устало, на лицах читалась досада: когда же появится невеста. По обычаю, она должна была первой предстать перед Священным Очагом, а уж потом — жених.
Сэр Элвюр, даже заручившись поддержкой короля и первого героя Вахспандии Хинека, чувствовал себя неспокойно. Все присутствующие были, по крайней мере, на три головы выше его, что антимагюрец переживал очень остро. Когда толпа, не соблюдая никаких приличий, не различая должностной иерархии, ломанулась в раскрывшиеся двери храма, человек был буквально затерт между рвущимися вперед огромными телами. В Главный Зал Элвюра вынесло сильно потрепанным, да ещё кто-то умудрился дать ему локтем в глаз. Посол мучительно чувствовал, как распухает бровь. Однако спрашивать было не с кого — вокруг толпа.
В ней маленький Элвюр был незаметен, но рослый паскаяк с гребнем зачесанных назад волос увидел его. Боком, клином могучего плеча раздвигая толпу, он пробился к затосковавшему послу:
— Здравствуйте, господин Слизняк.
Элвюр удивленно вскинул глаза и узнал своего правого соседа на пиру. Широкоплечий улыбался, предвкушая интересный разговор.
— Извините, но я не слизняк, как вы изволили выразиться.
— Положим. Не знаю, как тебя зовут, батюшку твоего не встречал, по щечке не трепал. А тебя могу. — Мохнатая лапа ласково протянулась к перепугавшемуся антимагюрцу.
— Вы что? В своем ли уме?! У меня король прощения просит, а вы! Я буду жаловаться!
Паскаяки недовольно стали оборачиваться к Элвюру, чей визгливый голос оказался хорошо слышен в торжественной тишине:
— Эй, заткнись, шмакодявка.
— Придержи язык за зубами, пока не выбили.
Шепот паскаяков разозлил Элвюра ещё больше. Не помня себя, он рванулся к Священному Очагу.
— Ваше величество! Пропустите меня к королю!
Раздались крики — появилась невеста. Закутанная в просторный зеленый плащ, она шла свободно и легко, обратив на себя все взоры.
Элвюр, упорно пролезая меж толстенных ног, выбрался в первый ряд:
— Ваше!.. — он увидел невесту, недовольное лицо Ульрига с маленькими злобными глазками, устремленными на него, и быстро попятился назад. — И все же, я буду жаловаться. Графу Роксуфу…
Широкоплечий громко смеялся, но, странно, никто не сказал ему ни слова.
***
Сверкая начищенным нагрудником, золотыми пуговицами, вымытыми по такому поводу волосами, Удгерф не спеша вошел в Зал и, оглядывая собравшихся, прищурившись, улыбнулся. Он заметил невесту, которая ожидала его у Священного Очага. Она была красива: с большими темными глазами, оттененными густыми ресницами, с челкой рыжеватых волос, ниспадающих на лоб. Принц приостановился, оценивая подарок отца, скользя взглядом по её телу, до поры скрытому широким плащом.
— Иди, сын, — Ульриг позвал Удгерфа, не желая затягивать церемонию.
Все должно было пройти с блеском, но быстро, как молния, что вспыхивает и мгновенно гаснет, оставляя о себе долгую память.
Наследник приблизился к Очагу.
Служитель, изображающий бога Магдонора, заговорил:
— Принц Удгерф, почетный герой Вахспандии, увенчавший себя победами при Хал-мо-Готрене, в поединке… — начался длинный ряд перечислений заслуг жениха, — сегодня ты станешь настоящим воином и паскаяком…
Удгерф улыбнулся: и тем и другим он стал уже лет десять назад.
— …Ты станешь подлинным наследником вахспандийского престола по желанию твоего отца и благоволению богов и великих предков.
Ульриг обошел Священный Очаг, обнял сына, отступил. "Крейтер" поцеловал жениха.
— Став воином, защищай свою семью, став паскаяком — свой народ. Действуй по совести, и тогда это оружие не будет ведать поражения. — "Ортаког" вручил Удгерфу секиру с острым, украшенным золотом, лезвием.
Подобное оружие даровалось только представителям королевского дома при бракосочетании и хранилось до последней их битвы, где погибало вместе с ними.
Наследник бережно принял секиру, примерился, улыбнувшись, молодцеватым движением заткнул её за пояс.
Выдержав торжественную паузу, речь продолжил "Магдонор":
— Дельфера, дочь героя Фанура, ты удостоилась величайшей милости, ибо отныне назначена хранительницей Священного Очага самого принца! На тебя пал мой жребий, а потому живи во благо Бога жизни.
Отец подхватил невесту, перенеся через Священный костер, что символизировало её переход к новой жизни. Удгерф перешагнул сам, столкнувшись с отцом.
"Магдонор" вручил Дельфере изогнутый, украшенный золотом и драгоценными каменьями, рог:
— Да будет ваш дом полной чашей!
Ульриг III поспешил исполнить свою обязанность короля. Наклонившись к невесте, он жадно приник к её губам, непозволительно затянув символичный поцелуй.
— Эй! — Удгерф подтолкнул отца. — Хватит.
Выпроставшись из длинных волос Дельферы, Ульриг недовольно обернулся:
— Это мое право.
— Это право сильнейшего.
— Я король! Я сильнейший!
— Да?! — принц, ловко изогнувшись, подхватил Ульрига и скинул в Священный Очаг.
— Собака! — король выскочил, стряхивая с плаща искры Священного Костра.
Жрецы и все в зале замерли. Но ничего не произошло: Удгерф просто поцеловал жену.
***
Вопреки грозным речам, отряд рыжего Чародея оказался невелик, однако, в крохотном Курлапе могла разместиться лишь десятая его часть. Да и осторожные варвары впустили только самого предводителя с двадцатью воинами.
— Изволь, Анисим Вольфрадович, мой дом — твой дом, и бедностью нашей не брезгуй, — сухой, подтянутый вождь шел рядом с рыжим великаном, внимательно всматриваясь в его лицо.
Варвар искал взгляда Чародея, чтобы понять, кто перед ним: друг или враг. Однако тот уставился в землю, отмеривая её саженными шагами и, казалось, думал о своем.
— Твой временный приют, Анисим, — вождь указал на хижину.
Она была больше остальных строений, но крыша, устланная травой и толстые деревянные столбы, служившие опорами, смотрелись так же убого. Впрочем, великана это не волновало. Он прошел в дом, как будто жил там уже много лет, и солдаты последовали за ним. Четверо остались у входа. Вождь варваров поразился: караул встал сам, без напоминания.
Жители Курлапа постепенно разошлись. Улицы вновь опустели, лишь кое-где судачили меж собой женщины, но мужья быстро разогнали их по домам.
Анисим Вольфрадович в раздумье огляделся в поисках стула. Не найдя на что можно было бы сесть, он опустился прямо на пол. Чародей закрыл глаза и опустил голову, отчего длинные, рыжие волосы безобразно обвисли на пол.
Солдаты тихо расположились вокруг. Среди них было и три скелета, которые, последовав примеру вождя, погрузились в свои мысли.
Так продолжалось полчаса, пока заменявшая дверь циновка не поднялась и на пороге не появилось несколько женщин. В руках у них были подносы с едой. Солдаты оживились:
— Э… Давай сюда!
Скелеты вздрогнули, резко подняв головы. Волосы, скрывавшие их костяные лица с дико горящими глазами, откинулись, и одна из женщин, вскрикнув, уронила горшок. Он звонко разбился, выплеснув на пол темную жидкость, напиток из лесных ягод. Однако Чародей не обратил на это внимания.
Робко оглядываясь на его могучую, согбенную фигуру, женщины сторонились колдуна, обнося воинов едой. Скелеты отказались, посмеявшись над узостью понятий женщин об их расе. Еда для скелетов — их мысли, а сила — их разум.
Варварки удалились, и стало вновь тихо.
Свет, пробивавшийся из отверстий в крыше, померк. Небо стало синим, застрекотали ночные насекомые. Анисим Вольфрадович продолжал сидеть, и костра разводить не решались.
***
Чародей поднял голову, но волосы продолжали скрывать его лицо.
— Позовите сюда мальчика.
Один из солдат поднялся, ни слова не говоря, вышел на улицу. Он заметил ребенка, который шел в темноте, постукивая легонькой палочкой по земле.
— Эй, подойди-ка сюда.
Мальчик остановился, и солдат увидел его большие синие глаза на бледном во мраке лице.
— Не бойся, я дам тебе вкусное, — солдат неловко улыбнулся.
Рув в нерешительности остановился. Там внутри ужасные скелеты и противные солдаты, но ему почему-то очень хотелось увидеть ещё раз рыжего великана, ну хоть одним глазком…
Он подошел к человеку, и тот, ласково положив ему руку на плечо, провел внутрь.
Чародей сидел на полу. Несколько людей разводили в углублении, обложенном камнями, костер. Пламя вспыхнуло внезапно, озарив широкое, суровое лицо Анисима Вольфрадовича, запутавшееся в рыжих, сбитых волосах. Рув вновь поразился скрытой силе, таящейся в сгорбленной фигуре этого человека.
Прошло несколько минут. Мальчик стоял у входа, не зная, что делать, а рука воина по-прежнему лежала у него на плече, и он смутно чувствовал её согревающее тепло. Это успокаивало Рува.
— Не бойся, мальчик. Подойди ко мне, — Чародей поднял глаза, темно-зеленые и очень глубокие.
Рув шевельнулся, рука соскользнула с его плеча, и он, оставшись один, без поддержки, осторожно приблизился к великану.
— Помнишь, ты сказал мне, что у вас в деревне живет Старая Колдунья.
— Да, её зовут Марбель…
— Неважно. Для меня она Старая Колдунья, — Анисим Вольфрадович замолчал, раздумывая. — Ты обещал сводить меня к ней.
— Да…
— Не перебивай. Я и так знаю, что ты обещал. Сделай это прямо сейчас.
— Хорошо, хорошо, — пролепетал Рув, чувствуя, как непроизвольно задергалось колено.
Он попытался унять дрожь, но был не в силах, и она, нарастая, разбежалась по всему телу. Боясь, что это слишком заметно, мальчик быстро вышел из дома и повел исполина по деревне.
Было уже совсем темно, и они шли по глухим улочкам на окраине поселения, там, где тянется безмолвный частокол, и густо толпятся гигантские деревья. В темноте жутко закричала какая-то большая птица:
— Уг! Уг!
Дом ведьмы был маленький и кривой, со скособоченной крышей. Вокруг стоял мрак, и в единственном окошке горел тусклый красноватый огонек, похожий на алчный глаз дракона. Старуха была чудаковатой, но не злой. И все же Рув ни за что бы не пошел к ней сейчас, в ночное время, когда даже знакомый лес, приветливый днем, казался угрюмым и чужим.
Чародей двигался молча, неотрывно уставившись на свет в окне.
— Вот здесь…
— Тише. Я это чувствую. — Анисим Вольфрадович обернулся к мальчику.
В его страшных зеленых глазах было нечто таинственное, возвышенное и в тоже время животное. Рув вдруг подумал, что такой, должно быть, взгляд у убийцы…
— Можешь идти, мальчик.
Рув кивнул и, словно очнувшись от кошмара, с радостью кинулся прочь. Подальше, подальше от ужасного молчаливого человека, оставшегося сзади во мраке.
Чародей постоял, посмотрел вслед удаляющемуся мальчику, затем резко повернулся, в три шага подошел к дому колдуньи и дернул за холодное железное кольцо.
За дверью раздался скрипучий голос:
— Кто там?
Впрочем, колдунья не ждала ответа: послышался тяжелый глубокий звук отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и показалось маленькое личико, желтое и жалкое, как оплывший огарок свечи.
Старуха подслеповато сощурилась, вглядываясь в ночного гостя.
— А ты, прости, кто?
— Анисим Вольфрадович, — рыжий надвинулся на дверь, и та безропотно подалась внутрь.
В крохотной комнатушке было тепло, и горячий воздух обжег вошедшего. Пахло сушеными травами. Великан глухо ударился об потолочную балку, и крыша дрогнула.
— Тише, тише, батюшка. Дом развалите, а я уж стара — новый не выстрою.
— А магия на что?
— Да это сколько ж магии надобно?
— Десятая часть мастерства бессмертного паскаяка Урдагана Хафродугского или сотая часть умения Хамрака Великого.
— Ой, да ты что, голубчик? Какой Урдаган? Слыхала я про таких, да разве я до них доберусь? — старушка пыталась получше разглядеть пришельца.
— Значит, ты не можешь сообщить мне ничего нового?
— Да кабы знала, чего хочешь…
— Магии. Есть у тебя заклятье какое? — Чародей прошелся по комнатке, заглянул за огромный шкаф, набитый горшками, исписанными листками, желтыми костями и вороньими перьями, словно искал чего. — Может вещь какая имеется?
— Эх, много вас молодых приходит. Всем магия надобна.
Анисим Вольфрадович насторожился:
— Кто это молодые? Кто приходил?
— Да разве счесть? Все такие, ух!.. кровь с молоком. Приходят мастерству учиться.
— И учишь?
— Учу. Отчего ж не учить?
— Зря.
— А как же иначе? — старуха всплеснула руками. — Коли просят-то.
— Магия — искусство тонкое, доступное лишь избранным. Что ты делаешь, когда варваров тому учишь? Священное искусство засоряешь. — Чародей смерил колдунью негодующим взглядом. — Самосовершенствование — вот подлинное благо. Сначала собой заниматься надо, а потом уж об остальных заботиться. Да чего о них вообще болеть? Своих что ли дел не хватает?
— Помилуй. Какой-то ты странный.
— Странный? Так ведь все маги странные, — Анисим Вольфрадович впервые улыбнулся, но недоброй была улыбка, широко растянувшая его толстые губы.
— Ой, ступай-ка ты лучше, голубчик, подобру-поздорову.
— Ступай, говоришь? Хорошо. Я пошел. — Он обернулся, задумчиво посмотрел на старуху. — Береги жизнь. В твоем теле она ненадежно держится.
— Чур, чур, — ведьма замахала руками.
Чародей вышел и исчез во мраке. Лишь скрипели по земле его тяжелые шаги.
***
Удгерф привстал, обвел всех помутневшим взором:
— Пейте! Веселитесь!
Взмахнув кубком, он залпом осушил его и швырнул в угол.
— Эй! — взвизгнул какой-то молодой паскаяк.
Кубок, ударившись об стену, отлетел в сторону.
Удгерф опустился на шкуру, заменявшую ему стул.
Справлять свадьбу начали в трапезной, но под конец третьего дня все настолько захмелели, что не могли усидеть за столом, и потому перешли в гостиную, где расчистили место, покидав мебель в окна.
Теперь гостям было хорошо и удобно. Они молча возлежали на шкурах или просто на каменном полу пялились друг на друга, пока не засыпали.
Однако время от времени крик набравшегося сил и поднявшегося паскаяка заставлял их вздрагивать. Подняв кубок, вставший говорил короткий тост, глотал вино, и все бодрствующие делали то же самое. Сами тосты иссякли, но без них пить было нельзя, и оттого славили собачку, которую герой Фискен встретил на улице третьего числа прошлого месяца, и прекрасные новые башмаки, которые купила жена героя Фискена. Когда бочонок заканчивался, Удгерф приподнимался на локте и огрубевшим, походившим на звериный рев голосом требовал новый. Два дюжих охранника, подвыпивших, но двигающихся быстро и твердо, вкатывали огромную бочку. В первый день гости развлекались, вышибая у неё дно так, что все комнаты оказались липкими от вина. Однако вскоре эта затея надоела, и изможденные пирующие просили солдат открыть бочонок, и жадно тянули бездонные кружки, и придумывали новые тосты.
Удгерф вновь встал, на этот раз держась за стену:
— Эй, а где наши дамы?
Несколько гостей лениво взглянули на него.
— Где?
Огромный паскаяк, валявшийся в дальнем углу в обнимку с пустой бочкой, открыл глаза, приподнялся. Это был Широкоплечий, тот самый, что во время бракосочетания Удгерфа в Храме так бесцеремонно назвал господина Элвюра слизняком. Запустив руку в безобразно свалявшиеся волосы, паскаяк переспросил:
— Где?
— Сюда! — Удгерф требовательно ударил кулаком об стену, зашибся и взвыл от боли. — Ну-у, что встали, дур-р-раки! Тащите их!
Стражники переглянулись.
— Позовите жену!
От стены отделилась грозная фигура.
— Ваше высочество, не надо, — Хинек склонился над воспитанником, коснулся его горячего лба. — Вы нездоровы.
— Я в пор-р-рядке!
— Ваше…
— Молчать! Слюнтя…Ай!
Хинек пригвоздил принца к стене точным ударом. Удгерф задохнулся, и один хрип вырвался из его груди:
— Стр-р-ража… Взять его!
Охранники кинулись к Хинеку, но он был уже у входа в королевские покои:
— Я уйду, но знайте — Дельферу в обиду не дам!
— Она моя жена! Я обладаю ей. Я! Слышишь, я! — принц ударил себя кулаком в грудь так, что чуть не упал.
Однако вовремя схватился за стену и устоял. — Я хочу её, и все тут!
Широкоплечий в углу был уже на ногах и улыбался: ему понравилась новая затея.
— Идем, — он подхватил наследника и увлек за собой.
— Стойте, стойте, — Хинек отступал, затем резко повернулся и побежал предупредить Дельферу.
— Погоди! Погоди! Успеешь! Мы её сейчас вместе, того… Одновременно… — принц засмеялся, споткнулся о ступени и едва не свалился, но Широкоплечий удержал его.
Они добрались до покоев принцессы, занавешенных пурпурной полупрозрачной шторой. Эта преграда была так легка и ничтожна, что Удгерф вдруг остановился, примирительно махнув рукой:
— Ладно.
— Ладно, когда дело сделано, — Широкоплечий потащил принца вперед. — Наследник Вахспандии должен быть твердым.
Сзади столпились гости — те из них, которые в состоянии были подняться, чтоб не прозевать потеху.
Удгерф боялся потерять себя в их глазах и откинул занавеску, протиснувшись внутрь. В покоях принцессы было прохладно, и стоял легкий запах цветов.
Дельфера сидела на кровати, сжавшись, точно ожидая удара. Рядом стоял грозный Хинек. В руке у него был меч. Холодный блеск стали отрезвил Удгерфа. Он почувствовал реальную опасность, и животный страх подсказал, что лучше убраться. Но было поздно.
— Хинек, друг, отойди. Прошу.
— Ступайте вон, пока не проспитесь.
— Ну что тебе стоит? — заканючил Удгерф.
— Уходите.
Принц постоял, опустив голову, затем вздохнул и отступил.
Внезапно Широкоплечий прыгнул вперед. Растопырив руки, он попытался обезоружить Хинека, но быстрый меч героя, закаленный во многих битвах, проткнул нападавшего, войдя по рукоять. Широкоплечий, опьяненный азартом схватки, даже не заметил страшной раны, лишь безумно расширились его черные зрачки. Рубаха сделалась тяжелой и багровой от крови, но меч, торчащий из раны, вдруг странно подался вперед, как будто невидимая рука бережно вынимала его из пробитого тела. Со звоном клинок упал на пол. Широкоплечий подмял защитника Дельферы:
— Бери.
Удгерф встал в нерешительности. Сзади толпились любопытные гости. Он медленно подошел к Дельфере, слабой и беззащитной, сидящей перед ним. Она в ужасе закрыла лицо. Принц схватил её за запястья, дернул к себе и вдруг увидел её слезы. Она покорно застыла в его объятиях.
— Не бойся взять того, что хочешь, — кивнул Широкоплечий.
Но Удгерф вдруг растерялся. Он отстранился, взглянул в прекрасное, мокрое от слез лицо Дельферы, в её большие глаза. Сколько в них было горя, страдания и… любви! Принц смутился ещё более. Он — воин, и его долг — защищать свою жену. Как же он мог вести себя так? Для чего он тогда существует? Удгерф прикоснулся к её нежной щеке. Грубая рука его скользнула в её волосы, зарывшись в рыжие шелковистые струи. Она робко улыбнулась, и он опустил голову:
— Пьян… Прости.
Удгерф осторожно взглянул в её глаза, и понял, что простила.
Вдруг он вспомнил о гостях, разочарованно переговаривающихся у него за спиной, с неожиданной злостью обернулся к ним:
— Как вы смеете входить в покои моей жены? Пошли вон! Вон!
Схватив с пола меч Хинека, Удгерф ринулся к гостям.
Визжа, те кинулись врассыпную, скатились с лестницы, оставляя на ступенях беспомощных пьяных товарищей.
— Вон! Все вон! — принц обернулся к Широкоплечему, который по-прежнему держал Хинека. — И ты тоже.
— Что тоже? — Широкоплечий исподлобья посмотрел на наследника.
— Ступай. Потом поговорим.
— Потом и кровью ты у меня заговоришь, — Широкоплечий сплюнул, поднялся и не спеша направился к выходу.
Истошным скрипом отозвалась под его шагами лестница.
Хинек встал, разминая затекшие мышцы, посмотрел на молодых, покачал головой и молча вышел.
***
Удгерф бережно усадил жену на кровать. Хмель отступил, и принцу стало вдруг хорошо от сознания правоты своих действий, от ясности ума и вместе с тем горько. Он опустился рядом с Дельферой. Она ласково положила ему на голову руку, заботливо распутывая сбившиеся волосы.
— Знаешь, я перед тобой виноват. Мы поженились три дня назад, а я даже не заговорил с тобой. Странно. — Удгерф грустно улыбнулся.
— У тебя друзья. Тебе с ними весело.
— Нет, ты лжешь! — Он вскочил, заходил по комнате. — Они мне не друзья. Собутыльники! И мне с ними вовсе не весело, но я вынужден пить, чтоб убить время. Понимаешь?
— Нет.
— Ты должна понять, дорогая. Милая. Если ты не поймешь, то кто тогда? — Удгерф упал к её ногам. — Понимаешь, у каждого есть любимое дело. Если бы ты знала, как счастлив я был, когда встречал людей под Хал-мо-Готреном, когда руководил боем. Понимаешь? Ведь ты моя жена, моя половина. Так дай же мне вторую жизнь. — Паскаяк осекся, рывком встал.
Он слишком много выпил и оттого теперь разнылся и стал городить околесицу.
— Извини. Ты меня совсем не знаешь, да и я тебя тоже. Мы совершенно чужие. Прощай.
Удгерф стремительно вышел из комнаты.
***
Вскоре после прибытия отряда Чародея курлапских варваров встревожило появление ещё одного чужестранца. У него было широкое, загорелое лицо с узкими, словно прищуренными, глазами, а одежда просторная, неудобная для поездок по лесу.
Под взглядами возбужденных варваров, изучающих неведомое им животное — коня, кочевник добрался до временного обиталища Чародея.
Анисим Вольфрадович все утро просидел на полу, не обращая внимания на окружающих, не принимая еды. Однако за несколько минут до приезда кочевника, он встрепенулся, и солдаты поняли — что-то произойдет.
Вошедший почтительно поклонился:
— Посланник от Гостомысла, прозванного Ужасным, к тебе, Анисим Вольфрадович.
Чародей кивнул.
— Гостомысл, прозванный Ужасным, ждет тебя в Аль-Раде, городе степных кочевников, — доложил приехавший. — Коварный враг следует за нами. Хамрак, Маг Ночи, перенесся с воинством Тьмы на Северный континент.
Чародей нахмурился.
— В сии дни Хамрак пребывает в Королевстве Трех Мысов, — продолжал кочевник. — Ветер принес Гостомыслу, прозванному Ужасным, весть о том, что Маг Ночи обратил око свое на Север, и гонцы-гхалхалтары принесли на быстрых скакунах своих послания королю Ульригу. Хамрак просит помощи у паскаяков. Они склонны поддержать воинство Тьмы.
— Хорошо. Ступай.
Кочевник ещё раз поклонился:
— Гостомысл, прозванный Ужасным, шлет тебе, Анисим Вольфрадович, свое благословение.
Чародей вновь кивнул.
***
Удгерф вошел в королевский кабинет. Ульриг сидел за столом, бестолково вертя в руках писчее перо.
— Здравствуй, сын.
— Приветствую, ваше величество, — принц непринужденно развалился на стуле, насмешливо глядя на важничающего отца.
Почему, когда он принимает в кабинете, то становится таким надутым и спесивым? Впрочем, Удгерфа это даже забавляло.
— Что за пьяный дебош ты устроил вчера?
— Ничего. Ровным счетом ничего.
— Как это ничего? Стыд! Срам! — Ульриг приподнялся. — Ведь до чего докатился! Собственную жену… при гостях! Ты что, последние мозги пропил?
— Я не делал этого.
— Лжешь. Все только и говорят об этом.
— Кто?
— Не имеет значения!
— Имеет.
— Доблестные герои.
— Эти доблестные герои вчера валялись до смерти пьяные в моем доме, — принц засмеялся.
— Молчать! Не оскорбляй цвет нашего воинства!
— Что ж поделать, если весь "цвет нашего воинства" валялся вчера до смерти пьяный в моем доме?
— Не смей!
— Смею!
— Убью!
— Попробуй.
Ульриг вскочил, рванувшись к сыну, замер:
— Как-нибудь в следующий раз. Ты у меня доиграешься.
Удгерф сидел, нахмурившись — что могли наговорить отцу раздосадованные герои?
— Послушай, а Хинек тебе что-нибудь рассказывал?
— Ага, сознался! — король подался вперед.
— Так рассказывал?
— Нет.
— Верь ему, отец. Он — самый доблестный герой Вахспандии.
— Спелись!
— Спились, — усмехнулся Удгерф. — Ну, что же ты хотел мне сказать? Пожурить за вчерашнее?
— Ладно, — Ульриг сел. — Я, в общем-то, позвал тебя не за тем. Занимайся со своей женой чем угодно, а у меня для тебя есть важные вести.
Удгерф поднял брови.
— Сегодня приехал гонец из Королевства Трех Мысов.
— Что надо этим людишкам?
— Гонец — гхалхалтар.
— Что? — Принц удивился. — Люди настолько ослабли, что не могут надеяться на своих и оттого посылают гхалхалтаров?
— Не смейся, все очень серьезно. Хамрак Великий, воспользовавшись великой силой магии подвластной ему, пересек Внутреннее море и свалился людям как снег на голову, заняв Форт-Брейден — городок на Пентейском мысу. Однако врагов слишком много. Гхалхалтары просят о помощи.
— И что ты решил? — глаза наследника разгорелись.
— Моя честь велит мне послать помощь.
— И кто военачальник? — Удгерф пытливо уставился в широкое, ухмыляющееся лицо отца.
— Да вот думаю, кого бы назначить? Позвал тебя посоветоваться.
Вихрь воспоминаний захватил принца: Хал-мо-Готренская битва, стройные ряды рослых паскаяков, антимагюрские батареи вдали и холодное северное солнце…
— Об одном прошу — поставь меня!
Ульриг покачал головой:
— Тут ещё подумать надо. Как бы не прогадать.
— Что? Ты сомневаешься во мне?
— Молод еще.
— Под Хал-мо-Готреном был моложе.
Король засмеялся: нашел слабинку сына, раззадорил. Ведь он заранее знал, что назначит полководцем именно его.
— Поди, уже всю сноровку потерял.
— Клянусь, хоть кого одолею.
— И Урдагана?
Принц нахмурился:
— Ты меня с бессмертным не равняй!
— Слабо завалить, да?
— И что с того? Полководец не только головы сшибать должен, но и своей соображать.
— Ладно, так и быть, — король махнул рукой, — поставлю тебя.
— Спасибо, отец. Спасибо! Это — лучший подарок, какой ты мог мне сделать!
