Глава вторая
Церемония переговоров должна была выглядеть внушительно, поэтому на её организацию Гостомысл отвел несколько месяцев. В это время люди вместе с оставшимися в столице жителями должны были отстроить разрушенный город. Местами в руинах лежали целые улицы.
Поначалу работа шла споро, но вскоре столкнулась с непреодолимыми трудностями. Из лесных варваров и степных кочевников в армию Гостомысла Ужасного собрались самые отъявленные головорезы, которым лень было возиться с домашним хозяйством и которые надеялись разжиться на войне. Поняв, что в Хафродуге мародерствовать больше не удастся, они покидали стройки и устремлялись на окрестные деревни. Покатилась волна грабежей. В ответ независимые паскаяки стали уничтожать целые отряды, оторвавшиеся от главных сил. Разворачивалось партизанское движение.
Под Морфином, где с войском стоял принц Удгерф, собирались непокорившиеся вахспандийцы, жаждавшие выбить захватчиков из родных земель. Однако Гостомысл надеялся на пленного короля Ульрига, который должен был отвести от людей надвигающуюся угрозу, остановить свой поднявшийся народ. В обмен на это бессмертный намеревался подарить ему свободу и власть под своим неусыпным присмотром.
***
Маясь скукой, пленные паскаяки выдумывали развлечения: прыгали в длину, метали в стену ножи, боролись. Королевское достоинство мешало Ульригу принимать участие в общих играх, и он в это время занимался резкой по дереву. Мебели во дворце было много, вся из хорошего материала, и король часами просиживал за работой. Иногда, правда, позволял себе несколько бросков кинжала в воображаемую мишень.
Как-то он кидал от окна и не смог попасть, разозлился, и задетое самолюбие потребовало продолжения боевых тренировок. С этих пор король ещё метал ножи.
***
Ульриг с удовольствием вогнал кинжал в мишень, подошел, любуясь точным броском, когда в комнату по-кошачьи мягко вбежал кочевник из охраны. Он остановился, притопывая и приплясывая. Ульриг недолюбливал его за чрезмерную живость: "Куда, спрашивается, торопиться? Смерть не перегонишь", — а потому удостоил лишь быстрым презрительным взглядом. Кочевник открыл рот, визгливо заголосил:
— Солнцеподобный повелитель велел передать, что завтрашний день принесет великие перемены. Начнутся переговоры, от исхода которых зависит длина ваших жизней. Всемогущий повелитель советует вам хорошо подумать.
— Подумаем, если ещё вина принесут. Так-то оно лучше думается, — крикнул сонный, не проспавшийся со вчерашнего вахспандиец.
Кочевник ухмыльнулся, вышел.
Ульриг повернулся к паскаяку:
— Тут судьба мира решается, а ты…
— Коли умирать, так лучше пьяным. Легче.
— Погоди умирать. Еще поборемся.
***
У ворот в Морфин толпился народ. Шли, почти не переставая, к принцу Удгерфу — к защитнику Отечества. Среди рослых паскаяков выделялся один, приземистый и необычайно широкий в плечах. Несмотря на зимний холод он был без рубахи, в одних грязных, прожженных в нескольких местах и черных от гари штанах. Разбивая толпу, паскаяк стремительно пробирался к воротам.
— Эй, куда лезешь? Потише!
— Я и так не кричу.
Широкоплечий продрался к охраннику. Солдат подозрительно покосился на него, потом вдруг просиял:
— Урдаган!
— Урдаган пришел, — бессмертный протиснулся внутрь ворот.
Обрадованный стражник кричал ему вслед:
— Если нужен принц, то он…
— Сам найду: ума не лишен, — оборвал его Урдаган, и, миновав ворота, оказался в городе.
Топая по трескавшемуся под ногами льду, он шел по просторным улицам Морфина, подставляя ветру изъеденную огнем грудь. Встречные указывали на него пальцами, кто знал сторонился или учтиво здоровался:
— Здравствуй, батюшка Урдаган.
— Я тебе не батюшка: в прадедушки гожусь, — бессмертный отмахивался, следовал дальше.
У дворца принца несколько воинов соревновались, кто глубже вгонит в землю отточенный деревянный кол. Пыхтя, налегали на него всем телом. Урдаган остановился, наблюдая за одним паскаяком, покачал головой:
— Не так ты делаешь.
— А как же?
— Силенок маловато, — бессмертный подошел, легко выдернул кол, посмотрел на черный, измазанный в земле конец. — Слабо. — Покачав головой, Урдаган вдруг быстро вонзил кол в снег, вогнал почти до половины. — Слабо?
— Никак Урдаган! — узнал его один из воинов. — Какими судьбами?
— Неисповедимыми.
— Э, так мы, глядишь, скоро на столицу двинемся! Людишек погоним.
***
Удгерф принимал посетителей, когда дверь распахнулась и в комнату ввалился раздетый паскаяк. Принц удивился, хотел было прикрикнуть, но вдруг просветлел:
— Урдаган? Как я рад!
Бессмертный шагнул навстречу, быстро сграбастав принца, выхватил его из-за стола и крепко прижал к своей обугленной груди. Удгерф, поморщившись, вскрикнул.
— С каких пор наследник Вахспандии стал таким нежным? — нахмурился Урдаган, отстраняясь.
— С тех самых, как люди дважды продырявили меня.
— Рот — дырка, нос — две. Одной больше, одной меньше — не все ли равно? Главное, ходишь.
— Слава могущественному Ортакогу, — усмехнулся Удгерф.
— Смеешься, значит, в порядке, — бессмертный покосился на посетителя, обычного паскаяка из городских жителей, расположившегося на скамье против стола наследника. — Подвинься.
Горожанин поспешно потеснился, не желая испачкать свои чисто выстиранные перед приходом к принцу одежды. Урдаган опустился на лавку, вытеснив посетителя на самый край. Удгерф так же сел, стряхивая с кафтана черную сажу и ещё больше втирая её.
— Ты, как вижу, тоже повоевал.
— Верно видишь.
— Как король?
— Ноль.
— То есть? — Удивленно переспросил принц.
— Что есть, то есть.
— В плену?
— Угу.
Робко жавшийся от провонявшего в боях бессмертного, горожанин пошевелился. Удгерф вспомнил о нем:
— Сейчас, одну минуту, — потом устремил взгляд на Урдагана. — Будешь с людьми воевать?
— С людьми — нет, а против — хоть сейчас!
— Пойди вниз в кладовую, возьми новую одежду. Будут спрашивать, скажи, что Удгерф разрешил. Да впрочем, тебя узнают. Ну, будь здоров.
— Здоровья не занимать, — бессмертный поднялся и, радостно улыбаясь, протопал к выходу.
***
Урдаган протиснулся внутрь тесного помещения кладовой. Внутри сидел паскаяк и коротким, тупым кинжалом делал зарубки на деревянной доске. Он на секунду оторвался от своего занятия и лениво спросил:
— Кто такой?
— Разумный.
— Много вас тут разумных развелось, и каждый поучать норовит. Говори, зачем пришел?
— Одежду надобно.
— У, дармоед. Коли разумный, так сам бы и справил, а то все за чужой счет. Ты ж на себя посмотри, — кивнул кладовщик.
— А что мне на себя смотреть? — Удивился бессмертный, — за тысячу лет нагляделся.
— Грязный весь, как пятка Крейтера Великого после похода. Поди вымойся, потом и одежду дам.
— Я тебе сейчас дам!
— Ты тут не выступай, лучше проваливай по добру по здорову.
— По добру, говоришь, а добро не даешь.
— Да ты что, не понимаешь что ли? Вымойся сначала. Стой! — Кладовщик вскочил, схватил просителя за руку, но тот, не обращая никакого внимания, стал напяливать на себя чистую рубаху. — Стой! Не положено! Куда?!
— Куда, куда? Глупые ты вопросы задаешь, — Урдаган стряхнул с себя паскаяка. — Куда же рубаху надевать, как не на себя?
Несмотря на крики кладовщика, бессмертный стал натягивать поверх своих старых, прожженных штанов новые. Они затрещали и стали разлезаться по швам, но Урдаган все-таки надел их полностью. Толстоногий, он прошелся по кладовой:
— Хорошо, тепло. Да ты не убивайся так.
В комнату заглянул обеспокоенный причитаниями кладовщика воин. Заметив бессмертного, он решил не связываться и исчез. Урдаган нацепил плащ, вышел во двор. Было прохладно. По голубоватому небу трещинами рассыпались кроны голых деревьев. Паскаяк вспомнил просьбу кладовщика, наклонившись, взял пригоршню снега, вывалил себе за шиворот, растер по спине. Помывшись, бессмертный двинулся из дворца в город. Весь остаток дня он бродил по улицам, а на ночь забрался в оставленную кем-то телегу с рыбой. Она была несвежей, и от неё исходил неприятный запах тухлятины, но зато спать, зарывшись в нее, было тепло, и, проснувшись утром, бессмертный, не поднимаясь, сразу удовлетворил свой голод.
***
28-го весмеса центральные улицы Хафродуга были украшены лентами, наспех протянутыми по крышам домов и голым ветвям низкорослых деревьев. Было холодно, снег лежал густо, но в воздухе парил аромат весны, и, радостный в предчувствии перемен, ветер трепал ленты.
Переговоры Гостомысл решил провести в хорошо сохранившемся Главном Храме. По обеим сторонам улиц, ведущих к нему, выстроились солдаты. Кое-где попадались хмурые, выползшие из своих домов, жители.
Шествие началось от дворца, где остановился повелитель людей. Гостомысл ехал во главе свиты на белом коне, глухо закутанный в светлые одежды. Он заметно выделялся из темного клубка своих военачальников, приковывая к себе всеобщее внимание, вызывая подобострастные крики восхищения и слепого поклонения.
Однако бессмертный не радовался. Тусклыми глазами он смотрел на ряды солдат: сейчас они славят его, но, лишь колесо фортуны отвернется, покинут. Все бросят его. Кроме одного человека, который по-настоящему понимает его. Анисим Вольфрадович был единственным другом Гостомысла. Единственным во всем мире.
Анисим Вольфрадович в это время находился в колонне, возглавляемой Ульригом, которая двигалась к Храму с противоположной стороны.
Король паскаяков ожил. Властно держа в руках поводья, он чувствовал себя монархом, словно правил не скакуном, а целым государством.
К Храму первым подъехал Гостомысл. Недовольный тем, что оказался раньше и следовательно вынужден унизить себя ожиданием, бессмертный остался в седле. Крики паскаяков, жителей Хафродуга, приближались: "Да здравствует Ульриг! Наддай им!" Гостомысл криво улыбнулся: "Пусть думают, что их король ещё силен и на что-то способен". Завидев белого всадника, Ульриг замахал рукой, крикнул:
— Здравствуй, Гостомысл, по прозвищу Ужасный!
— Да воссияет солнце над твоей головой! — ответил бессмертный. — Пусть жизнь твоя будет долгой, как Великая Река.
Они одновременно спешились: Ульриг, по-молодецки спрыгнув наземь, Гостомысл, опираясь на плечо подбежавшего стремянного.
Бывший царь Слатии и король Вахспандии вошли в Храм.
Во время взятия Хафродуга некоторые жрецы были убиты, другие бежали, и Главный зал, где полгода назад венчался Удгерф пришел в запустение: священный огонь погас, его углубление нелепым провалом зияло в полу и слепым глазом укоряюще взирало на короля, не уберегшего свою державу от позора.
Гостомысл велел расставить в зале скамьи, оставив свободное пространство только в центре. Люди разместились с одной стороны, паскаяки — с другой. Кочевники и варвары улыбались, указывали на хмурые заросшие лица напротив. Скелеты, сидевшие между людьми, как существа более разумные, реагировали на происходящее бесстрастно, лишь светились в полумраке зала их большие глаза.
Когда все успокоились, двое кочевников вышли на середину заговорили: один, обращаясь к паскаякам, другой — к своим:
— Сегодня, 28-го весмеса 147 года по взаимному соглашению бессмертного, колдуна, ученого и повелителя людей Северного континента Гостомысла, по прозванию Ужасного, и короля Вахспандии Ульрига Третьего начинаются переговоры, целью которых прекратить кровопролитие и подвести итоги войны.
— Итожить вас Ортаког будет! — выкрикнул кто-то из паскаяков.
На мгновение кочевники запнулись, но тут же продолжили:
— Для законности принимаемых решений, кроме правителей, на переговорах присутствуют их приближенные. Равное число свиты — по тридцать именитейших сановников и доблестнейших героев с каждой стороны — залог справедливости происходящего здесь.
— Все доблестнейшие герои теперь уже в Небесном Чертоге у Ортакога! — вновь раздался дерзкий возглас.
Кочевники, стараясь не обращать внимания, стали опрашивать имена и титулы собравшихся. На это ушло много времени, но Гостомысл в угоду своей природной аккуратности решил сделать подробный список делегатов. Имея такой документ, он смог бы держать всех оставшихся в Хафродуге героев на привязи, ведь, если они письменно подтвердили свое присутствие на переговорах, значит, вынуждены будут согласиться со всеми решениями, вынесенными на совете.
Прошел час, пока писчие записали имена всех собравшихся и кочевники начали рассказывать о положении, сложившемся в Вахспандии:
— Несмотря на героические усилия короля Ульрига, паскаяки проиграли Хафродугское сражение. Причиной тому явилось предательство принца Удгерфа. Гостомысл, по прозванию Ужасный, занял Хафродуг — сердце Вахспандии, а мятежный принц, распылившись и упустив свою армию, как песок сквозь пальцы, остановился в Морфине. Силы его слишком незначительны, чтобы бороться с великим воинством Гостомысла, ибо армия бессмертного вобрала в себя сынов и холодной Слатии, и дикой Шгарии, и непроходимых верховий Великой Реки, и вольных степей. Король Ульриг Третий, находящийся здесь, правитель державы, созданной Крейтером Великим, ты один отвечаешь за судьбу своего королевства. В твоих силах остановить войну и спасти мятежных соплеменников!
Ульриг поднялся, широко махнув рукой. Однако кочевники продолжили свою речь, и король, поняв, что вылез не вовремя, крякнул, смущенно опустился.
— Признаешь ли ты свою власть над Вахспандией?
— А как же? — удивился Ульриг абсурдности вопроса. — Я ведь король.
— Король, пока голова на плечах сидит, — поддержали паскаяки.
— Является ли вождем гордых вахспандийцев кто-либо иной? — поинтересовался кочевник.
— Кто? Какой такой иной?
— Например, принц Удгерф.
— Какой Удгерф? У него ещё молоко на губах не обсохло! — вскипел Ульриг.
— Тогда вели ему, как отец и монарх, сложить оружие.
— Ах, вот как? — Король осел. — Ну, это его дело.
— Пусть он сложит оружие. Отправь ему гонца.
— А если он сражается за правое дело? — Вдруг врезался в разговор один из паскаяков.
— Разве правое дело выступать против солнцеподобного повелителя?
Кочевник замолчал, увидев, что бессмертный хочет взять слово. Гостомысл подался вперед:
— Осмелюсь дать волю мыслям, дабы они, выйдя из установленного разумом русла, сделали дерзкое предположение, что Удгерф направил свое оружие за правое дело. У него слишком мало воинов. Они подобны горсти песчинок перед пустыней моего войска. Непреклонность молодого принца равносильна самоубийству. Мне жаль его, как отцу должно быть жаль идущего на плаху сына. Ульриг, прошу тебя, отговори Удгерфа. Убеди сдаться на милость победителя, если он тебе дорог.
— Это ещё кто победитель?
— Удгерф достаточно силен! — загудели паскаяки.
Ульриг насупился, потом вдруг гаркнул:
— Король я или не король?! Я ему отец — как скажу, так и сделает!
***
Граф Роксуф прохаживался по кабинету, поглаживал аккуратную эспаньолку, прилепившуюся под самодовольно выпяченной губой. Единственный глаз вице-короля глядел милостиво, с любовью останавливаясь на каждом предмете в интерьере кабинета. Иногда он взирал на карту Вахспандии, которая уже несколько дней не покидала стола. Там, в том северном краю, решались события, от которых зависело будущее благополучие Антимагюра. Одолеет Гостомысл вахспандийцев — будет устранен один из серьезнейших противников; побьют бессмертного — паскаяки устремятся в степи и увеличат свою силу. Тогда не миновать войны. Варвары в окрестностях Фгера ещё помнили столкновения с антимагюрцами и с началом боевых действий, несомненно, поддержат Вахспандию, осадят город.
Однако пока настроение у вице-короля было радостное, как и в день, когда стало известно о сдаче Хафродуга. Гонец из Вахспандии привез хорошие вести: Гостомысл не только взял столицу и начал переговоры с паскаяками, но ему удалось ещё и стравить отца-короля с сыном-принцем, расколоть вахспандийцев на два лагеря. Как бессмертный все ловко придумал! Захватил столицу и южные земли, а сопротивление в северных подавит руками самих паскаяков. Братоубийственная война захлестнет их королевство, и они сами изничтожат друг друга. А люди будут стоять в стороне и наблюдать. Прекрасное зрелище! Плоды умелой дипломатии! Роксуф улыбнулся: "Глупые паскаяки думают, что сила и мужество на поле боя хоть что-нибудь значат. Нет. Судьбы государств решаются не на полях битв и не тысячами наивных дураков, а в тихих кабинетах, несколькими опытными мужами. Бесспорно, Гостомысл — один из опытнейших".
***
— Пошел вон! — Удгерф вскочил с места, но резко потревоженная рана осадила его.
Схватившись за бок, он зажмурился, пытаясь превозмочь боль. Открыв глаза, принц сказал уже спокойнее:
— Ступай. Мой ответ таков: как добродетельный сын, я должен подчиниться отцу, но, как наследник вахспандийского престола, обязан действовать во благо державы и ослушаться. Интересы народа для меня превыше личных, а оттого я говорю: "Нет".
Посланник Ульрига потупился, хрипло спросил:
— Это последнее слово?
Он ещё ждал чуда и надеялся на то, что принц согласится с условиями короля и Гостомысла. Однако Удгерф только ухмыльнулся, и гонец понял: наследник не отступится, война продолжится.
— Да, это мое последнее слово. Мы не сложим оружия.
— Хорошо, — обреченно кивнул посланник.
Он уже представил себя лицо короля, когда тот узнает о неповиновении сына. Да что сына: половина народа против идет!
Удгерф поднялся, приблизился к гонцу, ласково потрепал его по плечу:
— Передай отцу, чтоб к лету готовился встречать меня в Хафродуге.
Паскаяк с недоверием взглянул на наследника, заметил его уверенную, самодовольную улыбку, покачал головой и вышел.
Удгерф подождал, потом повернулся, хлопнул ладонью по стене, захохотал:
— Ха, чего удумал, старый! Чтоб я сейчас сдался? Сейчас, когда весь народ на моей стороне! — Принц вдруг перестал смеяться, посерьезнел. — Шиш тебе! Довольно. Нацарствовался, натешился. Теперь моя очередь.
***
Переговоры в Хафродуге длились две с лишком недели. Гостомысл держал ситуацию под контролем. Сначала Ульриг ещё изредка кипятился по мелочам, пытаясь тем самым доказать свою независимость, однако после известия об отказе сына сложить оружие и приехать в столицу перестал. Всегда надеявшийся на помощь Удгерфа и считавший его существом подвластным, Ульриг вдруг понял, что чего-то не заметил, что-то упустил. Лишившись и королевства, и права называть Удгерфа своим настоящим сыном, король осунулся и постарел.
Видя это, многие паскаяки, ранее надеявшиеся на непоколебимость и силу своего монарха, разочаровались в нем и перешли на сторону принца. Кто тайно лелеял надежду на скорое наступление молодого полководца на Хафродуг. Иные, решив не ждать, убежали в лагерь мятежников. С каждым днем переговоров бежало все больше. Народ перестал верить Ульригу. Однако Гостомысл ничего не мог сделать и лишь посылал в Антимагюр гонцов, которые радовали графа Роксуфа известиями о благоприятном ходе переговоров.
Наконец настало 14-ое весера. Именно на этот день бессмертный назначил конец переговоров. Он хотел растянуть их, для того чтобы убедить вахспандийцев в их правдоподобности и напряженности, а следовательно в независимости короля, но теперь этот план провалился, и тянуть далее стало бессмысленно.
***
Блестя золотом парчи, рослый кочевник вышел на середину зала, развернул толстый свиток и, упершись ногами в пол, начал чтение. Его голос был на редкость глубокий и, казалось, заполнил собой все пространство Главного Зала. Он медленно, не торопясь, оглашал на двух языках текст соглашения, достигнутого в ходе переговоров:
— Король Ульриг от лица всего вахспандийского народа, правителем коего он является, ручается впредь не иметь против людей никаких злых умыслов, а следовательно, не поддерживать более сношений с врагом человечества Хамраком. Король Ульриг так же обязуется прекратить наращивание войск, ибо сила их уже достаточно велика, чтобы оборонить государство, а дальнейший их рост может обратиться только во вред соседям Вахспандии — людям, что по предыдущим пунктам данного договора является недопустимым. Кроме того, вахспандийцы, как добрые союзники Гостомысла, должны ограничить численный состав своих армий до двух тысяч…
Паскаяки чесали затылки, морщили лбы. В течение всех переговоров они вслед за своим правителем бездумно соглашались с требованиями Гостомысла, и теперь, когда наконец настал день подведения итогов, не могли спокойно признать, что сами допустили подобное. Когда они успели подтвердить все это? Они просто кивали головами и острили. Неужели все было так серьезно?
Гостомысл с удовольствием глядел на их подавленные лица, перебирал сухой рукой в перчатке звенья нагрудной цепи. Исход переговоров был уже предрешен. Оставалось только поставить подпись короля под документом, и бессмертный знал, что Ульриг сделает это. Гораздо опаснее был Удгерф, но пока наследник находился далеко и столица, сердце Вахспандии, была в руках у людей.
— Ульриг обязуется выстроить крепости, — продолжал чтение глашатай, — общим числом в восемь, которые будут заняты людскими гарнизонами для поддержания порядка на территории Вахспандии и оказания помощи истинному королю против мятежников, под коими подразумеваются все, не признавшие данный договор.
Ульриг сдвинул брови: "Сын оказался "мятежником". Вот до чего докатились! Ну ничего, добром не пришел, ослушался, так пусть теперь зубы о людские цитадели обломает, пусть поплачет".
Кочевник кончил чтение, свернул депешу, отошел. Наступил самый торжественный момент. Гостомысл встал, жестом приглашая короля. Ульриг поднялся, пошел вслед за бессмертным на середину залы, где были загодя поставлены два стола. Правитель паскаяков направился к тому, за которым кресло было выше, но подбежавший кочевник указал ему на другой. Безразлично пожав плечами, король сел на отведенное ему место. Гостомысл взгромоздился на высокое кресло, которое было специально приготовлено, чтобы сгладить разницу в росте между ним и здоровенным вахспандийцем. Два героя, один от людей, другой от паскаяков, подошли к правителям, положили перед ними бумаги договора и писчие принадлежности.
Ульриг сосредоточенно уставился в страницу, угадывая отдельные буквы, пытаясь сложить их в слова. Видя его замешательство, человек указал на начертанное внизу имя "Ульриг". Король узнал его, самодовольно улыбнулся, поставил крестик, потом для весомости вывел букву "У" и всадил в белую бумагу здоровую точку. Перо хрустнуло и переломилось. Паскаяк отбросил его, беспомощно забегал пальцами по столу. Человек перевернул страницу, указал на низ второго листа, но, заметив, что у короля нет пера, смутился, подал второе. Ульриг старательно подписал, с опаской поглядывая на хрупкий инструмент. Поставить точку не решился.
Гостомысл сидел, чуть склонив на бок голову, с сочувствием и легким презрением наблюдая за усердиями вахспандийца.
— Пусть благоденствует союз людей и паскаяков, — наконец произнес он.
— Пусть, — промямлил Ульриг, придирчиво оглядывая свою работу.
— Да здравствует союз! — отозвался зал.
***
Дельфера смотрела в окно. Удгерф изучал карту Хафродуга: улицы, площади, ворота. Он уже не один день копался в стратегических выкладках, прикрывая тем самым свое бездействие. Не хватало сил и законных прав.
Принц тряхнул головой, взглянул на тонкий силуэт жены, очертившийся в светлом квадрате окна. Он совсем забыл о ней, а она была постоянно с ним. Устыдясь собственного безразличия, Удгерф встал, неслышно подошел к Дельфере, обнял её. Она вздрогнула от неожиданности, но, поняв чувства мужа, улыбнулась, откинулась назад, ожидая ласки. Он мягко поднял её руку, указывая в окно на расстилающиеся за ним дали:
— Видишь, там, на юге, наши враги. Я разобью их и стану королем, а ты — королевой.
— А если они одолеют тебя?
— Лучше не думать о "если".
— Но вот они уже ранили тебя под Хафродугом.
— Не убили же, — Удгерф приложил её ладонь к правому боку. — Уже не больно. Почти прошло. Надо бороться до конца, и ты это прекрасно знаешь. Впрочем, я не должен оправдываться перед тобой. Думай, что хочешь, а скоро мы все равно выступим в поход…
Дверь, скрипнув, приоткрылась. Удгерф неохотно разнял руки, отвернулся от жены, недовольно изучая лицо вошедшего. Тот появился не вовремя, и принц спросил нарочито грубо:
— Что нужно?
— Посланник от Хамрака.
Удгерф удивленно отступил:
— От Хамрака? Хм. Ну, чего же ты стоишь, зови.
Паскаяк поклонился и вышел. Принц обратился к жене:
— Тебе лучше оставить нас.
Она посмотрела на него со скорбью, словно перед долгой разлукой:
— Будь осторожен. Когда-нибудь ты погубишь себя.
— Иди, иди, — отмахнулся он.
Дельфера повиновалась.
Наследник сел на стул, запахнулся плащом, чтобы казаться величественнее, мечтательно задумался: раньше посланник Хамрака приехал бы к его отцу, а теперь — к нему.
В комнату вошел гхалхалтар. Он был в теплой, расстегнутой на груди и слегка свалявшейся шубе, в высоких остроносых сапогах со шпорами. Оглядевшись, гхалхалтар поклонился, нырнул рукой под шубу и вытянул оттуда письмо. Принц взял его, повертел в руках, остановив внимание на красивой гербовой печати.
— Послание от короля Хамрака наследнику вахспандийского престола принцу Удгерфу.
Удгерф кивнул, надломил печать, развернул аккуратно свернутое письмо, уставился в ровные строки. Пробежав ряд формальных приветствий и пожеланий, он наткнулся на известие о том, что гхалхалтары в конце весмеса покинули Грохбундерское ущелье, где стояли без малого три месяца, и направились на восток, к княжеству Парзи. Хамрак думал занять его, а затем двинуться на континентальные владения Антимагюра, а именно на город Фгер, который лежал на северо-восток от княжества. Бессмертный изъявлял надежду на помощь Удгерфа и просил его активизировать свои действия, дабы помешать Гостомыслу Ужасному выслать из Хафродуга подкрепление графу Роксуфу, укрепившемуся во Фгере.
Принц вспомнил, как несколько месяцев назад горел нетерпением увидеть Хамрака и пожать ему руку. Теперь это желание вновь пробудилось в нем. Радуясь появившейся возможности встретиться с великим королем на этот раз уже во Фгере, Удгерф отложил письмо.
Гонец стоял, ожидая ответа.
— Я не буду писать ответ, ибо не доверяю бумаге, но скажу, что помогу, чем смогу, так как вижу в гхалхалтарах друзей своего народа. — Принц замолчал, обдумывая, стоит ли говорить об этом сейчас, и, решившись, сказал. — Как отнесется Хамрак к смене короля в Вахспандии?
Посланник, словно ждавший этого вопроса, уверенно произнес:
— Положительно, если новый король будет более решительным, нежели многоопытный Ульриг.
Удгерф побарабанил пальцами по подлокотнику.
— Доложи Хамраку, что, как только он двинется на Фгер, мы начнем поход на Хафродуг. Клянусь Ортакогом, каждый воин у Гостомысла будет на счету. Он не сможет выслать Роксуфу и калеки.
— Удачи тебе, принц Удгерф, наследник вахспандийского престола, — гхалхалтар выделил слово "наследник", и при этом зло сверкнули его алые глаза.
— Ступай, передохни с дороги.
Гонец вышел.
Удгерф откинулся на спинку стула, мечтательно уставившись в потолок.
Дверь тихо приоткрылась, и в комнату проскользнула Дельфера. Она замерла, вопросительно взглянув на мужа. Он нахмурился, сомневаясь, стоит ли говорить ей о полученном от Хамрака согласии на переворот. Самолюбие и желание похвастать пересилило политическое благоразумие, и принц торжественно, глядя прямо в глаза жене, изрек:
— Скоро в Вахспандии будет новый король.
— Ты и вправду думаешь сместить отца? — воскликнула Дельфера.
— Зачем смещать, за меня это уже сделали другие. Он больше не король, ибо попал в плен и потерял поддержку народа. Все, кто дорожит своим отечеством идут не к нему, а сюда, в Морфин, ко мне. Вот новая столица, а я — новый правитель.
— Но сейчас не самое лучшее время для коронации. Люди заняли Хафродуг, и вообще…
— Тем лучше, — перебил её Удгерф. — Сидеть на троне в дни благоденствия — несложно, но взять на себя обязательства монарха и отстоять державу, когда половина государства занята врагом — вот подвиг, достойный настоящего героя. Или ты не считаешь меня героем? — принц воинственно подбоченился.
— Ну что ты. Конечно, ты — герой. Самый доблестный во всей Вахспандии. — Дельфера приблизилась к нему, взяла его широкую, тяжелую руку в свою. — Я очень горжусь тобой. — Она помолчала, потом склонилась к самому его лицу и чуть слышно прошептала. — Но лучше бы ты им не был.
— Эх, дурочка, — Удгерф ласково потрепал её по плечу, — я ведь ничего не решаю. Это — воля народа, Хамрака Великого и гхалхалтаров. Разве могу я идти против народа?
***
После окончания переговоров Гостомысл полностью отдался наведению порядка в армии. Он разослал верных себе людей по окрестностям столицы выискивать и уничтожать мародеров и дезертиров. Сам бессмертный безвылазно сидел в городе, изредка наблюдал за действиями паскаяков в Морфине через магический кристалл, однако это не удовлетворяло его, и вскоре он бросил это занятие. Гостомысл все больше чувствовал свое одиночество и отрезанность от внешнего мира. Он мог бы выехать из Хафродуга, но это было бессмысленно, ибо нельзя было что-либо изменить. Наступление захлебнулось, и бессмертный понимал это.
***
Гостомысл сидел, согнувшись, изучая страницы раскрытой перед ним книги. Теперь главным врагом стал Удгерф, и гхалхалтарская летопись о деяниях Хамрака уступила место "Легендам Вахспандии". Огонь одиноко горевшей свечи дрожал в глазных прорезях капюшона. Медленно капал воск. Во дворе послышалось конское ржание, шум. Бессмертный оторвался от работы, настороженно выглянул в серые сумерки за окном. Черный человек соскочил с коня, передал повод подошедшему стражнику, отряхивая грязь с плаща, направился к дому. Гостомысл увидел грязно-розовое пятно скрытого под тенью шляпы лица, но не смог угадать его выражение; а острое предчувствие колдуна подсказывало, что этот человек везет дурные вести, худшие за всю войну. Тогда бессмертный отложил книгу и стал ждать. Шаги приближались. Дверь открылась — на пороге появился охранник:
— Осведомитель из Морфина.
— Пусть войдет, — кивнул бывший царь.
Стражник отодвинулся в провал двери, исчез. Снова шаги. Осведомитель шел неспеша: очевидно устал или хотел потянуть время. Медлительность усиливала напряжение. Черный человек остановился на пороге, снял шляпу. Гостомысл впился взглядом в его смуглое, неестественно бледное лицо с большими, закатившимися глазами. Осведомитель согнулся, приветствуя своего повелителя, потом распрямился, облизал сухие губы и хриплым, надломленным голосом выдавил:
— Вчера, 26-го весера принц Удгерф короновался, объявив себя Удгерфом Первым. Морфин объявлен столицей свободной Вахспандии, а король Ульриг — низложенным, как попавший в плен… Народ принял нового правителя.
Лицо Гостомысла было скрыто капюшоном, но осведомитель заметил, как скрючились его пальцы. Бессмертный ничего не сказал, и в наступившем молчании особенно явственно потрескивала свеча. Безжалостный огонь плавил податливый воск. Наконец рука разжалась:
— Ступай. О тебе позаботятся.
Осведомитель поклонился, словно избавившись от тяжелого груза, и назад пошел быстро.
Гостомысл собрал руку в кулак. Междоусобная война паскаяков не состоялась. Удгерф догадался стать королем, тем самым законно переняв власть и силу от побежденного Ульрига. Теперь даже колеблющиеся и пассивные паскаяки встанут за него, ибо они обрели настоящего вождя.
