Глава первая
Со дня Хафродугского сражения прошла неделя. Принц Удгерф отступил на север в Морфин, где остановился, перекрыв Гостомыслу дорогу в глубь королевства. Впрочем, бессмертный и не думал продолжать наступление. Он потерял в битве треть армии и надолго завяз под Хафродугом.
Гостомысл дал солдатам семь дней отдыха. На восьмой был назначен штурм.
Варвары под прикрытием колдунов устремились на город. Вахспандийцы встретили их мужественно. Они дрались самоотверженно, с дикой радостью и упоением, и даже мертвые, падая, раскрывали руки, пытаясь увлечь за собой как можно больше врагов… Несмотря на магическую поддержку, штурм был отбит.
Гостомысл видел, как тают его силы, но твердо знал, что столица падет. В волшебном кристалле отражались её переполненные брошенными телегами улицы, храмы с пылающими кровью закланных быков алтарями, королевский дворец-замок и Ульриг Третий, мечущийся по пустынным коридорам. Вахспандийский король уже не чувствовал себя правителем. Он понимал, что его сын не выполнил своей задачи, что Хафродуг брошен и что оборона всецело легла на плечи самих жителей.
На девятый день Гостомысл вновь отдал приказ о начале штурма. Варварам удалось разбить Южные ворота, но за этим препятствием их поджидали всадники на сомми. Кочевники на своих легких лошадях напрасно пытались задержать паскаяков: их смяли. Впрочем, этот удар был нанесен последним отрядом, остававшемся у Ульрига.
Ночью обороняющиеся попытались загородить проем разбитых ворот, однако варвары, подкравшись в темноте, мешали строителям стрельбой. Защитникам удалось создать лишь ненадежную баррикаду из досок, разбитых телег и прочего хлама.
Утром людские колдуны размели завал. Все ночные труды горожан оказались напрасными: улица, ведущая от Южных ворот в глубь Хафродуга, оказалась незащищенной. По временам, когда на ней появлялся кто-нибудь из вахспандийцев, колдуны для острастки пускали огненные шары. Загорались дома, и таял снег. Однако ветра не было, и пожар не распространялся на соседние кварталы. Соммиты вынуждены были отойти из простреливаемых районов к центру города. Ворота осталась охранять лишь горстка лучников, затаившихся в завалах развороченных стен.
Гостомысл дал приказ о начале штурма. Кочевники и варвары понеслись к городу. Защитники выпустили стрелы. Они стреляли часто, снимая людей, карабкающихся к ним по скользким ото льда камням. Паскаяки стреляли до последнего, в упор, пока варвары не наваливались на них, не облепливали со всех сторон… Южные ворота и стена, прилегавшая к ним, были взяты. Приближенные поздравляли Гостомысла с победой.
Люди постепенно занимали городские кварталы. Паскаяки обороняли каждый дом. Их жены помогали им. На крупных площадях происходили схватки между кочевниками и соммитами. Всадники на сомми были по-прежнему сильны, но их оставалось мало: на каждого приходилось по десять-пятнадцать нападающих.
От потерь люди зверели и уничтожали все движущееся.
***
Антимагюрский посол Элвюр загодя забаррикадировался в здании посольства и уже три недели как не показывался на улице. Измученный и бледный, он иногда подходил к окну, осторожно приподнимал портьеру, выглядывал краем глаза на пустынную улицу с брошенным крестьянским скарбом. Когда появлялись солдаты, посол быстро отступал в глубь комнаты, боясь, что его заметят. Чувство безотчетного страха подчинило в нем все остальные мысли, и он вздрагивал даже, когда слуга заходил в кабинет с подносом еды. Успокоительное больше не помогало, и сознание собственной незащищенности все более тяготило Элвюра. Он — гражданин Антимагюра — правового государства, фаворит графа Роксуфа! Почему тогда ему не помогут, не эвакуируют, не увезут подальше от этого кошмара? Смутно Элвюр постоянно надеялся на чудо, что приедет отряд из Антимагюра и проводит его на родину, что Гостомысл Ужасный, уведомленный графом Роксуфом, возьмет его под свою опеку. Однако, как только за окном слышался шум, посол подскакивал, хватался за заряженный пистолет, напряженно вслушиваясь: "Идут или нет?" — а когда шаги затихали вдали, успокаивался. Он был близок к умопомрачению.
***
Свеча одиноко горела на столе. Элвюр лежал на диване. Рука свесилась вниз. Рядом покоился заряженный пистолет, с которым посол не расставался ни на минуту. За окном раздавались раскаты далеких взрывов — колдуны Гостомысла начали осаду замка, в котором засел Ульриг. Стекла посольства часто дрожали, словно в страхе, что случайный разряд молнии разобьет их. Однако бой проходил за несколько кварталов, и Элвюр настолько привык к его монотонному шуму, что спал.
Вдруг мелкая дрожь стекол обратилась в грохот. Подхваченные ночным ветром, ворвавшимся в комнату, осколки со звоном осыпались на пол. Посол вскинулся, спросонья судорожно ища под рукой рукоять пистолета.
Портьеры натянулись тяжелыми парусами, дернулись, и, высвободившись из них, посреди кабинета выросла могучая фигура паскаяка. Элвюр нащупал пистолет, вздернул дуло кверху, но тут же уронил — паскаяк ловким движением обезоружил антимагюрца, улыбнулся:
— Доброго здравия!
Элвюр уставился на гостя:
— Хинек, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь.
Герой посмотрел на оружие, повертел его в здоровенных лапах, нажал на курок.
— Осторожнее! — Элвюр зажмурился, ожидая выстрела, но его не последовало. — Осечка?
— Чего? — не понял Хинек.
— Милейший, не могли бы вы возвернуть эту вещь мне. Так она будет в большей сохранности.
— Пожалуйста, — паскаяк великодушно протянул антимагюрцу пистолет, огляделся по сторонам. — Поесть бы. Я с утра ничего не ел, так что вы не обессудьте.
— Да, да, конечно, милейший. Присаживайтесь, — Элвюр неопределенно махнул рукой, затем встал, подошел к дверям и позвал слугу.
Хинек, не найдя в комнате ни одного крепкого табурета, водрузился на стол, подмяв посольские документы. Элвюр повернулся к нему, с неудовольствием поджал губы, но, ничего не сказав, сел.
Окно было разбито, и комната остужалась. Снег, сброшенный ветром с подоконника, устилал пол. Посол зябко поежился.
— Холодно? — участливо спросил Хинек. — Ничего. Я сейчас по морозцу пробежался. Мне так даже жарко.
Он скинул с себя меховой плащ, оставшись в одной рубахе, повел широкими плечами.
— Варваров в городе полным-полно — тошно смотреть. Пробрался, ухлопал пятерых на лошадяках, чтобы не радовались. А-то колдуны у них, так они и наглеют, гады.
— Да, да, — Элвюр бессмысленно кивал головой, с неудовольствием поглядывая на разбитое окно.
Слуга принес ужин: салат в серебряных блюдах и чай в фарфоровых чашках. Паскаяк неловко взялся за белую точеную ручку, понюхал напиток и отпил.
— Покрепче бы.
Элвюр пренебрежительно скривился, однако приказал сделать чифирь.
Старый слуга исполнил приказание и оставил их. Посол только теперь отложил пистолет и принялся за ужин.
— Значит, милейший, вы совершили нападение на подданных Гостомысла Ужасного?
— Да. Положил нескольких.
— Знаете ли вы, что вам грозит за подобное выступление?
Хинек взглянул на антимагюрца.
— Смерть.
— Ну и что? Когда герой умирает, его душа попадает в Небесный Чертог к Ортакогу и Магдонору, где его ждет довольная и сытая жизнь.
— Это варварство, язычество, — Элвюр брезгливо поморщился.
В присутствии паскаяка он вновь почувствовал себя увереннее, и к нему вернулось сознание превосходства над непросвещенными вахспандийцами.
— Язычество? Ну и хорошо.
— Как? Разве можно сравнивать столь несовершенную веру с настоящей религией, такой, скажем, как культ Четырех Святых в Антимагюре!
— А почему нельзя?
— Эти жертвоприношения — ужас. Омерзительно! Ваш кровожадный Ортаког ничто по сравнению с Четырьмя Святыми.
— Ничто?
— Конечно, ведь Четыре Святых четырежды спасли Антимагюр от жутких бедствий, а ваш "могущественный" Ортаког даже не помог Ульригу отразить натиск Гостомысла. Как показал он свою силу?
— А почему тогда ваши Святые не вызволили вас отсюда? — Хинек пытливо уставился на антимагюрца.
Тот промолчал.
Заботливый, верный слуга принес шубу мерзнувшему послу. Элвюр кивнул, милостиво улыбнулся, кутаясь в теплый мех. Слуга вновь ушел.
Свеча одиноко горела на столе, и мятежно трепетало на ветру её пламя. Колыхались портьеры.
— Молись своим Святым, а я буду молиться Ортакогу, и он поможет нам, — паскаяк встал. — Ладно, устал я. Сосну чуток.
Он опустился на пол, подложил под себя плащ и растянулся во весь рост. Уже в дреме герой приподнялся:
— Придут варвары, разбудишь.
Откинувшись, он мгновенно заснул и, раскрыв рот, захрапел.
Свеча погасла. Элвюр попытался прилечь на диване, но могучий храп гостя отгонял сон. Он проникал в уши, зудил, вызывая глухое раздражение. Потеряв надежду заснуть, посол вышел из кабинета. В приемной было темно и тихо, и лишь издалека по-прежнему доносился шум боя. Антимагюрец испугался темноты и поспешно вернулся в кабинет. Там было холодно и храпел паскаяк, но с ним было спокойно и не так одиноко. Он мог защитить.
***
Стены укрепленного дворца сотрясались от громовых раскатов. Магические вспышки высекали в камне черные трещины. Огонь разметался по деревянным перекрытиям. Снег плавился и кипел, окутывая подножие крепости густым туманом.
Ульриг выскочил в коридор, отряхивая искры с опаленной бороды, округлившимися глазами искал своих. В противоположном конце появились двое: один, с секирой, бежал, другой старался поспеть за ним, но сильно хромал и хватался за бедро. Посыпался щебень. Потолок над бегущими раскололся, прогнулся, и осыпающиеся камни безжалостными челюстями поглотили пространство коридора. Паскаяк с секирой выпростался из меловых клубов и налетел на короля.
— Стена рухнула!
Ульриг горестно замотал головой. Это был конец. Все разваливалось на глазах. Последние дни вахспандийской державы, образованной Крейтером Великим!
Король, неизвестно зачем, устремился к обвалившемуся концу коридора, споткнулся об искореженные обломки плит и упал. Он не поднялся, только крепко, до боли сжал в кулаке острый щебень.
***
Гостомысл Ужасный сидел в одном из уцелевших домов на окраине города и читал томик поэзии Зигфрида Мальнейского. Каждые полчаса приезжал гонец, который докладывал о ходе магической атаки. Бессмертный кивал, благосклонно давал прибывшему поцеловать руку, закованную в перчатку, и посылал обратно в пекло.
Паскаяки проявляли крайнее упорство: пользуясь своим преимуществом видеть в темноте, вырезали дозорных и убивали колдунов. Не всем гонцам удавалось доехать, но магический кристалл и так сообщал Гостомыслу подробный ход ночного обстрела, а дар провидения подсказывал бессмертному дальнейшие события: свободный Хафродуг доживал последние часы, утром Ульриг должен был капитулировать.
***
— Отворяй!
— Ломай!
Сэр Элвюр задрожал.
Послышались глухие удары. Антимагюрец хотел выглянуть, но боялся даже пошевелиться.
Хинек, посеребренный налетевшим в разбитое окно снегом, лежал на полу, безмятежно посапывая.
Дверь затрещала. Элвюр пискнул.
Паскаяк раскрыл глаза. Звякнул вышибаемый засов. Герой мгновенно вскочил на ноги, выхватив из-за пояса короткий топор, обернулся к бледному антимагюрцу: "Выкрутимся!" — метнулся в приемную, из которой вела лестница на первый этаж.
Хинек заметил, что вход в посольство завален мебелью, но засов уже сорван, и между дверью и стеной образовалась опасная щель, сквозь которую виднелись искореженные лица варваров. Старый, верный слуга в поношенной ливрее, с трудом водрузил стул на вершину баррикады. Варвары налегли, и груда сдерживающих их вещей медленной волной подалась внутрь комнаты. С грохотом сорвался сверху стул. Слуга растерянно опустился на пол.
Хинек спрыгнул с лестницы, очутившись у двери. Кто-то из варваров просунул в щель копье, пытаясь раздвинуть её. Точным ударом герой перерубил древко. Варвары сильнее налегли на дверь. Гора мебели заходила под ногами Хинека, и он спрыгнул на пол, держа в одной руке топор, в другой — стул. Слуга, раскрыв беззубый рот, наблюдал за происходящим.
Варвары наконец раздвинули завал, и один из них, самый худой, протиснулся внутрь. Стул раскроил ему голову. Второй человек с ожесточением бросился на паскаяка, но, срезанный топором, безвольно упал. Третий выставил вперед копье и, ощерившись, стал наступать. Хинек замахал топором, отбиваясь. На него наседали уже шестеро…
***
Сэр Элвюр пребывал в полной растерянности, сжимая во вспотевшей ладони рукоять пистолета. Снизу раздался дикий крик. Посол вздрогнул и вдруг особенно ясно осознал, что сейчас его могут убить — по-настоящему. Убить его — гражданина Антимагюра, фаворита графа Роксуфа! Это вернуло Элвюра к жизни, и он сорвался с дивана. Последняя надежда оставалась на героя Хинека.
Посол выбежал из кабинета, запутавшись в шубе, едва не упал, скинул её, преодолел длинную приемную и выглянул за дверь.
Хинек стоял на лестнице, отбиваясь от наседавших на него варваров. Несколько нападавших лежали на полу в груде разломанной мебели. Среди них покоился и старый слуга. Герой дышал тяжело. Замахиваясь, он поднял руку, и посол заметил обломок копья в его груди. Удар паскаячьего топора сшиб ещё одного варвара. Однако Хинек потерял равновесие и едва не упал сам. Схватившись за перила, он в последний момент удержался. Кочевничья сабля рубанула его по плечу. Элвюр понял, что герой не устоит и не защитит его. Тогда ему вспомнилось, что варвары — подданные Гостомысла Ужасного — друга Антимагюра. Почему? Какая несправедливость?! Он — гражданин правового государства — может погибнуть от союзников его же страны! Варвары, они ведь должны опознать в нем своего! Еще один удар пришелся по Хинеку. Элвюр вспомнил, как последние годы он жил при вахспандийском дворе, как унижали его грубые паскаяки. Неожиданная, исполненная страхом ненависть переполнила его, и, словно в бреду, картинно выставив вперед руку, он выстрелил в широкую паскаячью спину…
***
Гостомысл въехал на груду камней — остатки одного из домов, остановил коня, озирая окрестности. От дворца Ульрига остались лишь несколько изъеденных огнем, почерневших башен. Кругом тлели уголья, лежали нагромождения камней, вывороченные колонны, огромные блоки стен.
Бессмертный поправил съехавший на горле шарф, улыбнулся: "Хорошая работа". Однако за повязкой, скрывавшей его лицо, никто не заметил его радости, а сам вслух он ничего не сказал: зачем хвалить смертных, если они каждый раз норовят сделать это сами?
Несколько варваров, сгрудившись, словно стадо вокруг пастухов, облепили двух взятых в плен паскаяков. Люди-львы шли молча, бросая на врагов хмурые, затравленные взгляды. Их вели на казнь.
Гостомысл обратился к осужденным:
— Где ваш король? Почему он покорным агнцем не вышел ко мне, смиряя мой гнев?
Один из паскаяков остановился, прямо, не стесняясь, посмотрел в глаза бессмертному. Гостомысл изумился — впервые смертный смотрел на него так. Откуда ему было знать, что после этой ночи паскаяк больше не боялся смерти. Ни слова не говоря, осужденные прошли дальше.
Вдруг Гостомысл заметил в сотне шагов от себя отряд вахспандийцев, вынырнувший из-за развалин. Паскаяки шли твердо, обреченно, ни на что не надеясь, выставив вперед оружие. Во главе следовал уже немолодой воин с широким, открытым лицом. Зеленые, глубоко запавшие глаза его горели бесстрашно, с мертвым запалом.
Бессмертный понял — это Ульриг, и тронул поводья. Конь медленно понес его к надвигавшимся паскаякам, однако глупые варвары преградили своему властелину дорогу, думая защитить его от горстки отчаявшихся, тем самым снискав себе славу. Гостомысл неотрывно смотрел в полыхающие глаза Ульрига. Паскаяк глядел в сузившиеся, стиснутые повязкой глаза бессмертного. Гостомысл ударами плети расколол толпу людей, выдвинулся вперед, оставшись один перед паскаяками.
— Да пребудет мир!
Ульриг замедлил шаги, остановился.
— Блаженный мир лучше войны!
— Мир, — Ульриг вложил меч в ножны.
— Мир! Мир! — загрохотали голоса людей и паскаяков.
***
После Хафродугского сражения Удгерф укрепился в Морфине — крупном городе к северу от столицы. Сохранив за собой шесть тысяч воинов, он в состоянии был удержать все пути в глубь королевства. Через несколько дней стало ясно, что Гостомысл не собирается двигаться вперед, пока не покорит Хафродуг. Это дало вахспандийской армии время на восстановление.
Удгерф жил в Морфинском замке. Он с жадностью встречал и слушал гонцов и простых беженцев из столицы. Во многом рассказы их были сбивчивы и не вносили никакой ясности, а лишь запутывали принца. Окружение наследника понимало это.
Дельфера робко заглядывала в покои мужа. Он сидел, задумчиво глядя в узкое окно, на юг, туда, где в нескольких днях пути погибала столица.
— Не мучайся так, тебе вредно волноваться, — она ласково гладила его по плечу. — Ты сделал все, что мог. Уже ничего не изменить.
— Не изменить? — Удгерф вскидывал на неё неверящие глаза. — Откуда ты знаешь?
— Такова воля Ортакога. Прими её. Не убивайся так. Ты же раненый. Это повредит твоему здоровью. Отдохни.
— Кто я: размазня или воин? За кого ты меня принимаешь? — он вдруг вспыхивал, грубо стряхивал руку жены со своего плеча. — Я, надежда Вахспандии, должен отдыхать? Прозябать? Уйди! Не мешайся с дурацкими советами!
Дельфера уже привыкла и, ни слова не говоря, спешила удалиться.
Так проходили дни. Принц становился все более непредсказуемым. Холодная замкнутость вдруг сменялась вспышками гнева. Неудача в Хафродугском сражении и раны, ослабившие здоровье, сильно повлияли на его характер.
***
Антимагюр — самое технически развитое государство мира — располагалось на Вилурском архипелаге. Континентальные же его владения сводились к одному городу — Фгеру — на самом востоке Северного Континента.
Фгер лишь недавно стал колонией Антимагюра. До того там жили варвары. Технологическая мощь Антимагюра позволила без особого труда выбить их с прибрежной полосы, но вокруг остались дикие земли, и удержать завоеванный успех было тяжело. Однако государству нужна была континентальная база. Она сразу приближала Антимагюр к арене мировых событий и делала его голос весомым и значимым в хоре других стран, что было особенно важно в связи с началом войны. Потому на пост коменданта Фгера и распорядителя континентальных земель король Малькольм назначил самого графа Роксуфа, исполняющего обязанности вице-короля.
За три года, которые Роксуф провел во Фгере, удалось наладить хорошую оборону, связь с Вахспандией, которая располагалась на северо-западе и с княжеством Парзи — на юго-западе. Варварам приходилось мириться с новым опасным соседом.
***
В Антимагюре известие о взятии Гостомыслом Хафродуга было встречено с величайшей радостью. Особенно — во Фгере. Улицы города были празднично убраны флагами и гирляндами. Огромные толпы народа, приветствуя друг друга, обнимаясь, как при победе, направлялись в центр, к графской резиденции. Заполнив всю площадь перед дворцом, они, сдерживаемые стенами, заволновались, ожидая появления своего правителя.
На балкон величественно вышел худой, подтянутый человек в дорогих сверкающих одеждах.
— Граф Роксуф! Светлейший! Ура!
Он поднял руку, и крики, достигнув своей наивысшей точки, послушно осыпались. В наступившей тишине человек на балконе всецело поглотил внимание окружающих. Тысячи взоров с обожанием остановились на его красивом нервическом лице с повязкой, закрывавшей правый глаз, который Роксуф потерял в молодости, когда ещё служил в гвардии. Губы графа дрогнули:
— Сегодня великий праздник! Храфродуг пал под ударом нашего союзника Великого Гостомысла! Коварные враги думали объединиться и уничтожить Королевство Трех Мысов, а вместо того сами понесли поражения. Хамрак выбит из Фортейдена, принц Удгерф вынужден бесславно жаться на пустынном севере. Старый враг Вахспандия повержен и больше не поднимется с колен! Ура!
— Ура! Ура! — неистово загудела толпа.
***
Удгерф поднялся, хватаясь руками за раненый бок, зашагал навстречу прибывшему из Хафродуга разведчику.
— Как там? Держатся? — В голосе его звучала слепая надежда.
Приехавший замотал головой:
— Конец. Король сдался.
— Пятка Крейтера! — принц саданул рукой о стену.
Печально загудели балки, но их плач быстро стих. Удгерф облизал пересохшие губы.
— Как это было?
— Защищались до последнего, пока не был уничтожен королевский дворец. Из всего войска уцелело не более двух десятков воинов. Погибли в неравной схватке многие прославленные герои: Фискен, Хинек…
— Хинек?! — Удгерф дернулся. Вскипевшая в боку боль выжала из него хриплый крик.
— Осторожнее, ваше высочество, — разведчик подскочил к принцу, поддержал.
Покачнувшись, наследник обессилено опустился в кресло.
— Хорошо. Как он погиб?
— Убит в антимагюрском посольстве.
— Сволочи! Я знал — надо всегда остерегаться людей. Смерть бродит там, где они.
***
В роскошном графском дворце во Фгере отмечали победу Гостомысла Ужасного над королем Ульригом. Тысячи свечей освещали огромные анфилады залов, отражались в начищенном до блеска паркете. Деловито сновали важные слуги в богатых ливреях, и в такт им вышагивали на полу перевернутые их отражения. В саду готовились к проведению праздничного фейерверка. Граф Роксуф не скупился. Он мстил за обиду, за позор, который потерпел Антимагюр под Хал-мо-Готреном.
Гости, все знатные вельможи, поднимались, громко, с пафосом произносили речи, неизменно оканчивая словами: "Да здравствует Антимагюр! Да здравствует король Малькольм и светлейший граф Роксуф!" Восклицания тонули в шуме аплодисментов. Надушенные дамы в пышных платьях нарочито громко хлопали в ладоши и смеялись, обмахивались веерами, хотя в зале было прохладно. Сам хозяин расположился в центре на высоком кресле, откуда было удобнее всего расточать любезности.
— Вы сегодня необычайно хороши. Позвольте пригласить вас на первый танец, — Роксуф наклонился к польщенной даме.
Та, кокетливо склонив голову на бок, искристо улыбнулась:
— Это честь для меня, ваша светлость.
Вечер был в самом разгаре, когда смущенный слуга проскользнул к вице-королю и, наклонившись к его уху, прошептал:
— Срочный гонец из Вахспандии. Вас просют-с.
Граф недовольно уставился на слугу единственным глазом, обернулся к притихшим гостям:
— Извините, я вынужден вас ненадолго покинуть. Развлекайтесь без меня.
***
Приехавшего провели в кабинет графа. Роксуф с неудовольствием оглядел его грязную с дороги одежду, сложил руки, ожидая.
— Светлейший, — гонец поклонился, — вести из Вахспандии. Убит посол Элвюр.
Единственный глаз вице-короля изумленно выкатился.
— Убит? — граф нервно постучал пальцами по побелевшим костяшкам. — Кто сделал?
— Варвары.
— Значит, не паскаяки? Жаль, — как бы сам себе сказал Роксуф. — Хорошо. Ступай.
Гонец удалился. Граф вышел следом, ибо торопился к гостям. Глаз его бешено вращался. Теперь в Вахспандию надо было назначать нового посла, а кто согласился бы ехать в такую дыру, да ещё после того, как там убили его предшественника? Было также жаль глупого Элвюра с его безропотным тщеславием и верой в правовое государство.
Вице-король вошел в зал. Растянутые любопытством лица вельмож обернулись к нему. Медленно опустившись на свое место, Роксуф выдержал паузу, торжественно произнес:
— Посол Антимагюра в Вахспандии господин Элвюр убит. Растерзан паскаяками уже после заключения перемирия. Убийцы, несомненно, будут наказаны. Я велю нашему союзнику Гостомыслу выдать их для проведения над ними справедливого суда. Однако господина Элвюра уже не вернуть. Почтим же его память минутой молчания.
Все поникли, уставившись взглядами в стол…
Однако праздник, несмотря на омрачившее его известие, должен был продолжаться. Слуги раскрыли украшенные золотой лепниной двери, откуда грянула музыка оркестра.
Граф обратился к даме, которой обещал первый танец. Вельможи зашевелились, словно сбрасывая с себя неприятный осадок известия, поднялись, блистая нарядами, парами направились в танцевальный зал.
После бала, когда разгоряченные дамы и кавалеры вывалили в сад, заполыхали огни фейерверка. Они разноцветными мазками взмывали в черное небо, рассыпались, кружились кольцами, стирая память о погибшем гражданине.
***
Об Элвюре вспомнили ещё через несколько недель, когда Гостомысл прислал из Хафродуга трех паскаяков — "убийц посла". Их провезли по улицам Фгера в деревянной клетке. Они затравленно косились на бесновавшуюся за прутьями толпу, сжимались от летевших камней и помоев.
На площади был устроен всенародный, открытый суд под председательством самого вице-короля светлейшего Роксуфа. По законам Антимагюра подсудимые имели право на защиту. Она присутствовала, но адвокат вел дело вяло, с неохотой, помня о своем разговоре с графом. Паскаяки сидели, окаменев, и лишь их тусклые глаза скользили по дикому лицу толпы.
— Приговорены к расстрелу! — граф Роксуф махнул рукой.
— Да здравствует Правый Суд! Да здравствует светлейший Роксуф! — единодушно выдохнула толпа.
Приговор, словно желая продлить удовольствие, исполнили только через месяц.
***
Короля Вахспандии и его отряд препроводили в один из уцелевших дворцов. Оружие у них не отобрали, оставив под честное слово. Охрану поставили самую малочисленную. Только два-три варвара наблюдали за входом. Они не задерживали паскаяков, если те отправлялись гулять, лишь извещали об этом своего начальника — Анисима Вольфрадовича. Чародей кивал, поглаживая свалявшуюся бороду. Пока Гостомысл велел обращаться с пленными как с равными, ничем не обижать их, Анисим Вольфрадович на все смотрел сквозь пальцы. А будет приказ, и он убьет их.
Паскаяки не подозревали двойственности своего положения, и, дивясь благородству людей, в основном сидели во дворце: гулять по разрушенным улицам столицы, где все напоминало о славных временах, не хотелось.
Ульриг тупо кромсал кинжалом деревянный брусок, пытаясь придать ему форму статуэтки, вертел в руках, придирчиво оглядывая со всех сторон, наконец утомился и расколол жалкую поделку пополам. Один из сидевших паскаяков, словно очнувшись, поднял голову, повел глазами из-под густых комьев слипшихся волос.
— Ульриг, а Ульриг. Ты же вроде и не король теперь получаешься?
— Я те дам, не король, — Ульриг поднялся, грозно расставив в стороны напряженные руки.
— А что, король он ведь пока королевство. А где оно твое королевство? Сквозь пальцы ушло.
— Вот они пальцы! — готовый до последнего защищать свои права, монарх накинулся на обидчика, запустил пятерню тому в волосы.
— Ай! Король, король! — завопил паскаяк. — Пусти!
— То-то, — самодовольно улыбаясь, Ульриг отошел к окну, вдруг помрачнел: "Отчего Гостомысл Ужасный так благосклонен к нему? Неужели люди ошиблись, и не заслужил он такого прозвища?"
***
Гостомысл следил за состоянием дел в столице. После захвата королевского дворца сопротивление паскаяков было окончательно сломлено. Остались лишь несколько непокоренных улиц на севере города, занять которые представлялось бессмертному несложным.
Однако Вахспандия ещё не была покорена, и отошедший к Морфину принц Удгерф по-прежнему оставался опасным противником. Впрочем, пока король был в плену, Гостомысл не волновался. Вахспандийцы чтили своего правителя и подчинились бы его указам, если он не потерял свой авторитет, если бы сохранил себя в глазах народа непобежденным. Для того Гостомысл и не стеснял Ульрига охраной, создавая видимость его свободы. Бессмертный ждал лишь окончания боев в Хафродуге, чтобы начать мирные переговоры на "равных условиях", где король должен был всецело зависеть от него и одобрять от своего лица все решения завоевателей.
***
Удгерф лежал на левом боку, дабы не потревожить рану. Дельфера сидела рядом, осторожно поводя рукой по его плечам.
— Успокойся. Нельзя так.
— Подумай, Вахспандия раскололась! Север — в руках паскаяков, юг — у людей. И там остался мой отец. Где он теперь?
— Говорят, с ним все в порядке.
— Да, говорят. Но как королю может быть хорошо в плену? — Удгерф горестно покачал головой. — Но сам виноват. Теперь он больше не может оставаться настоящим королем. Он нуждается в помощи, а разве может быть слабым правитель Вахспандии — державы, образованной Крейтером Великим? Нет. — Принц махнул рукой, неловко потянув больной бок. — Нет! — он вскрикнул, пытаясь задушить боль. — Вахспандии нужен тот, кто объединит её, соберет отдельные части в целое.
— Но уверен ли ты, что сможешь с этим справиться? — испугалась Дельфера.
— Что же я, глупее отца что ли? — Удгерф вызывающе посмотрел на жену. — Скажешь тоже.
***
После взятия королевского дворца бои на окраинах продолжались ещё три дня. Варвары, одержимые верой в свою победу, самоотверженно врывались в дома, шаг за шагом выбивали паскаяков дальше на север. Те погибали, редко когда сдавались в плен. Сотники резво рапортовали Гостомыслу Ужасному о победах.
К четвертому дню сопротивление в столице было окончательно подавлено. Оставшиеся в живых паскаяки либо под покровом ночи покинули город, либо наконец вышли из своих укрытий. Некоторых, попавших под горячую руку, казнили, но большинство все же отправили во дворец к Ульригу под охрану Анисима Вольфрадовича.
Непреступной твердыней держался только один дом. Он был расположен у самых крепостных укреплений, разрушенных во время обстрела неделю назад. Стены дома перекорежились, запали внутрь провалами выбитых окон. Западная стена обвалилась совсем, обнажив деревянные ребра балок и развороченные внутренности второго этажа.
Варвары предприняли несколько штурмов, однако, потеряв тридцать человек, отступили. Побледневший сотник отправил к Гостомыслу гонца с просьбой выслать подкрепление: "Передай повелителю, что здесь не менее трех десятков мятежников. Нам не управиться". Посланник ускакал, оставив варваров в нерешительности топтаться посреди улицы, вокруг одинокого, угрюмого калеки-дома. Через полчаса прибыло подкрепление — четыре колдуна.
***
Урдаган Хафродугский оказался последним защитником Хафродуга. Теперь даже он был не в силах что-либо изменить, но сдаться не мог: сан бессмертного не позволял ему покориться жалким варварам. Разговаривать с ними так же было не о чем. Оставалось сражаться.
Два десятка созданных им двойников обороняли дом и успешно отбили несколько натисков противника. Урдаган с удовольствием смотрел, как люди откатываются назад, оставляя в нагромождениях исколотых камней свои тела. Когда варвары отступили, бессмертный уничтожил копии, дав себе передохнуть, так как заклятие постепенно подтачивало его силы.
Раскрыв рот, паскаяк жадно втягивал родной, пропитанный кровью воздух. Рубаха на нем была изодранная и в подтеках, похожая на тряпку. Он не снимал её уже несколько месяцев, и она хранила ещё прорезь, сделанную мечом Хинека. Но не было больше героя Хинека…
С улицы донеслись крики. Урдаган выглянул в окно. Снаружи густо толпились солдаты, и, раздвигая их, подходили к дому четыре человека, одетые не по-военному богато и опрятно. Бессмертный ухмыльнулся: "Колдуны — колтуны". Он вдруг рывком вскинул руки, выпустил огненный шар. Толпа вскинулась, слепым зверем, подалась от дома. Посреди улицы остался лишь хрипящий, хватающийся за распоротый живот варвар. Он кричал, очевидно, звал на помощь, но никто не решался приблизиться и помочь ему.
Несколько секунд люди стояли, как завороженные, глядя на извивающееся тело соотечественника, потом колдуны очнулись и выстрелили. Огненная вспышка ворвалась в разбитое окно, ударилась в грудь паскаяка. Изношенная рубаха, почернев спереди, загорелась. Бессмертный скинул её. Зловеще застонал над головой потолок. Со вторым залпом он, просев, стал медленно, все более разгоняясь, наползать на пол, стискивая пространство комнаты. Урдаган ещё успел несколько раз выстрелить в ответ, прежде чем пылающая кровля не накрыла его.
Люди на улице, глядя на тающий в огне дом, оживились. Отсветы пожара разрумянили их бледные, до того испуганные лица:
— Гляди, теперь им конец.
— Пускай изжарятся живьем.
— Кабаны!
Вдруг из завесы огня метеором вырвался камень — лица колдунов вытянулись.
Из пламени выпрыгнуло нечто, большое, квадратное, расколов толпу, навалилось на одного из чародеев и повалило его наземь. Изготовившиеся к защите люди узнали паскаяка, который в одиночку уничтожал целые их отряды во время Хафродугского сражения.
— Бессмертный!
— Спасайся!
Поскальзываясь на льду, цепляясь за раскиданные балки и камни, варвары ринулись прочь. Колдуны пытались наложить заклятия, но обезумевшая толпа подхватила их и потащила на площадь.
Урдаган остался на улице один. Из закоптелой груди его с прилипшей к ней лоскутами рубахи безобразно торчал обломок копья. Бессмертный выдернул его, кинул под ноги, огляделся. Вокруг лежали убитые, несколько раненых ползали по земле, и ярким пятном выделялся меж ними труп колдуна. Ветра не было, и огонь, не перекинувшись на остальные постройки, жадно терзал останки дома, в котором отсиживался бессмертный. Урдаган не спеша вошел в здание напротив, поднялся на второй этаж и вновь приготовился к обороне.
***
Чародей, хмурясь, шел по пустынной улице к молчаливому зданию. Дом напротив уже прогорел, и уныло клубился над ним дым. Лишь кое-где пробивались яркие ростки пламени, но пошел снег и властно затоптал их.
Анисим Вольфрадович дернул дверь. Сорвавшись с петель, она покорно упала к его ногам. Обозленный, он пришел на самую окраину города, чтобы выполнить то, чего не сумели сделать солдаты и колдуны.
— Урдаган, выходи! Ты в ловушке, ибо я — бессмертный!
Чародей застыл в дверях, ощупал глазами комнату: стол, поваленные стулья и ведущая наверх лестница. Враг находился там.
Урдаган не понял слов, но осознал их смысл. Скрываться не имело смысла: к нему шел равный. Паскаяк поднялся, тяжело протопал к лестнице. Чародей стоял у её начала, положив руку на перила.
— Сдавайся, — Анисим Вольфрадович вынул меч, указал на белый проем выхода.
Говорить было бесполезно: они общались на разных языках, город пал, король Ульриг оказался в плену. Урдаган согласно кивнул и вдруг, оторвавшись ногами от земли, прыгнул, с криком врезался в Чародея. Они упали вместе, но паскаяк оказался проворнее, выпроставшись из рук человека, вскочил и выбежал на улицу. Замешкавшийся Чародей устремился за ним.
— Стой!
Паскаяк запрыгнул на обломки городской стены. Видя, что враг уходит, Анисим Вольфрадович со злостью метнул меч. Звякнув о камень, он отскочил, зарывшись в снег. Урдаган скорчил рожу, спрыгнул уже с другой стороны стены.
***
На известие о прорыве Урдагана Гостомысл отреагировал сухо: с одной стороны, иметь бессмертного паскаяка в свите короля Ульрига было выгодно, ибо это придало бы плененному монарху большую весомость; с другой стороны, можно было довольствоваться тем, что мятежный Урдаган покинул столицу, и после этого на её улицах не осталось ни одного воинствующего вахспандийца. В таких условиях Гостомысл счел возможным начать переговоры о мире.
