ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Спал я как убитый. Не в смысле «без задних ног», а просто ничего не снилось, зато постоянно присутствовало чувство невосполнимой потери. Будто не я убил человека, а меня убили, и тоска по покинувшей тело жизни тяжелым гнетом давила на сердце. Если бы был верующим, то определенно решил, что так себя должна ощущать душа, в результате насильственной смерти попавшая в чистилище.
Проснувшись, я долго лежал в постели, уставившись в потолок. Ни думать о чем-то, ни делать что-либо желания не было. Пролежал так с полчаса, затем через силу встал и поплелся в ванную комнату. Ощущение смерти — это все-таки только ощущение, и я пока жив.
Тени нигде не было, но искать ее я не собирался. Найдется, никуда не денется. А пропадет без следа — жалеть не буду.
Когда я включил душ, тень тоже не появилась. Ну и черт с ней. То ли понимала мое состояние и не хотела попадаться на глаза, то ли ей разонравилось купаться, хотя в последнее не верилось.
Контрастный душ немного взбодрил, я побрился, но когда решил почистить зубы, то увидел, что зубная паста полностью выдавлена из тюбика, причем столь тщательно, что ни следа в тюбике не осталось; Странно, в общем-то недавно покупал… Или ею в мое отсутствие воспользовался Воронцов? Знаю, что постанты обожают картон, газеты, пластиковые стаканчики, но вот о зубной пасте до этого времени сведений не имел. Интересно, как санитарно-гигиеническое средство совмещается в желудках постантов с ржавой плесенью? Не конфликтует? А хорошо бы…
Надев халат, я вышел в гостиную и увидел на столе сиротливо стоящий стакан с водкой. Обломки джампа со стола исчезли — Воронцов позаботился, уничтожая улики несанкционированного содействия пиллинджеру. Я взял стакан, понюхал, но пить не стал. За сутки водка выдохлась и практически не пахла. Честно говоря, пить не хотелось. И есть не хотелось, хотя со вчерашнего дня во рту росинки не было. Там, бывало, по трое суток не ел, но здесь с какой стати голодать?
На кухне я заглянул в холодильник, равнодушным взглядом прошелся по полкам с пакетами деликатесов. В общем-то ради этого изобилия я и находился здесь, но сегодня меня ничто не радовало. Не только пищей насущной жив человек… И все же из психологического ступора нужно выходить.
«Пока не выпью, кусок в горло не полезет», — понял я. Водки по-прежнему категорически не хотелось, а пива в доме не было. Тогда я захлопнул холодильник и позвонил в «Стол заказов».
— Пиво есть? — не поздоровавшись, спросил я.
— Восемьдесят шесть сортов, — с готовностью ответил приятный женский голос- Вам какое?
Ни тени неудовольствия, что я не поздоровался, в голосе оператора не было.
— «Баварское», фирмы «Сармат».
— Минутку, проверю наличие… — попросила оператор. — Есть. Вам сколько?
— Ящик. А вобла есть?
Оператор замялась.
— К сожалению…
— Вот так всегда, — пробурчал я, — все только иностранное, а отечественного днем с огнем не сыщешь.
— Почему, — корректно не согласилась оператор, — пиво отечественное, только название немецкое.
— Тоже мне, новость сообщили… — буркнул я. — Потому и заказываю… Что тогда можете предложить к пиву? Раки есть?
В этот раз оператор ушла от прямого отрицательного ответа.
— Есть креветки, омары, лангусты, — сообщила она. — Широкий выбор копченой рыбы, сухарики, орешки, чипсы…
— А раки? — с нажимом повторил я.
— Понимаете…
— Понимаю! — раздраженно оборвал я. — Лангусты мороженые?
— Шейки лангустов в готовом виде, — поправила оператор. — Можно разогреть, но гурманы предпочитают употреблять охлажденными.
Я фыркнул. Что-то не слышал, чтобы пиво причислялик гурманским напиткам.
— Давайте десяток.
— Хорошо. Что-то еще?
Хотел брякнуть: «Ползучую ржавую плесень», но вовремя спохватился. Оператор не поймет шутки и может бросить трубку. А мне уже захотелось есть. И пивотоже захотелось.
— Все.
Оператор сообщила сумму, я согласился и продиктовал адрес.
— Через двадцать минут будет доставлено, — пообещала она и отключилась.
Звонок в дверь прозвучал через пять минут, и я, порадовавшись оперативности службы доставки, поспешил в прихожую.
На лестничной площадке стоял невзрачный пожилой постант и конфузливо флюоресцировал флуктуационным следом.
— Добрый день, Егор Николаевич, — расплылся он в заискивающей улыбке.
— Аристарх Мефодиевич… — растерялся я. — Здравствуйте…
Фининспектор всегда приходил через день после моего возвращения из акций, но из-за вчерашней передряги я о визите забыл.
— Никак не ждали-с? — удивился он. — Я завсегда строго по графику. Вы же меня знаете…
Я его знал, и знал очень хорошо, поэтому, когда постант, близоруко прищурившись, пошел на меня, безропотно отступил в прихожую, освобождая дорогу. И с виду, и манерами фининспектор службы стабилизации Аристарх Мефодиевич Мизгирев производил впечатление угодливого клерка самой низкой квалификации. Однако первое впечатление было обманчивым: свое дело он знал туго, и было лучше переплатить налоги, чем недоплатить копейку. Три шкуры, шаркая ножкой, подобострастно улыбаясь, угодливо кланяясь, сдерет.
Мизгирев просеменил в гостиную, уселся за стол, извлек из потрепанного портфеля чернильный прибор, водрузил на столешницу, рядом положил громадный гроссбух. Затем напялил на нос пенсне, натянул нарукавники и раскрыл гроссбух.
— Нуте-с, футе-с, кто вы у нас будете?
Он стрельнул в меня глазками поверх пенсне.
— Аристарх Мефодиевич. помилуйте, на дворе двадцать первый век!
— Да? — несказанно удивился он и недоуменно перевел взгляд на окно. — А я, знаете ли, привык в девятнадцатом столетии… Склероз, батенька, не в радость.
Своим склерозом он меня давно достал. Лучше бы платежные счета путал, чем времена.
Мизгирев сорвал нарукавники, пенсне, побросал их вместе с гроссбухом и чернильным прибором в портфель и вынул ноутбук.
— Значит, говорите, Егор Николаевич Никишин?
Он застучал по клавишам.
Я ничего не говорил. Стоял, сложив на груди руки, и ждал вынесения вердикта.
— Акция во Всемирном торговом центре Нью-Йорка, — забубнил фининспектор, не отрывая глаз от дисплея. — Ваш доход от акции в южной башне составил семьдесят одну тысячу шестьсот двадцать два доллара… Доход от акции в северной башне — восемьдесят четыре тысячи пятьсот восемьдесят шесть долларов. Итого — сто пятьдесят шесть тысяч двести восемнадцать долларов. Минус накладные расходы — билеты на авиарейс Москва — Нью-Йорк и обратно… Оплата гостиницы…
Я слушал, как он бубнит, и в очередной раз задавался вопросом, из каких источников субсидируется служба стабилизации. Таких, как я, пиллиджеров, кто платит налоги в местной валюте, максимум несколько сотен человек по всем временам. Капля в море, по сравнению с армией блюстителей стабильности и легионами туристов-хронеров, которым всем нужна местная валюта. Одними налогами с пиллиджеров эту ораву не обеспечить. Откуда тогда деньги? Что-то нечисто с законами охраны времени, темнят в службе стабилизации. Мне вспомнился мешочек с бриллиантами в номере сэра Джефри. Похоже, для пиллиджеров и хронеров законы одни, а для блюстителей стабильности совсем другие.
— …Итого с вас, Егор Николаевич, — закончил подсчеты фининспектор и с благодушной улыбкой откинулся на спинку стула, — причитается двадцать девять тысяч четыреста восемьдесят три доллара шестьдесят центов налога.
— Векселями принимаете? — усмехнулся я.
— Изволите шутить? — вскинул брови Мизгирев и посмотрел на меня исподлобья, будто на носу все ещё было пенсне. — Ах да, двадцать первый век… — спохватился он. — Мужик, кончай базар, гони бабки. Я правильно выражаюсь?
— Знамо дело, барин, — кивнул я и направился в кабинет за деньгами. Сколько ни встречался с Мизгиревым, не мог понять, когда он шутит, а когда действительно проявляется склероз. Выяснять у фининспектора напрямую, что за игру он ведет с налогоплательщиками, я не отваживался. Может так обделать, что век не отмоешься. Скунс его умению позавидует.
Через минуту я вышел и положил на стол три пачки стодолларовых купюр.
— Прошу, здесь тридцать тысяч.
Фининспектор разорвал пачки, пересчитал деньги, пятьсот долларов, не стесняясь моего присутствия, сунул в карман, а остальные бросил в портфель.
— Вот так и живем-с, многоуважаемый Егор Николаевич, — заметил он, пристально глядя мне в глаза.
Я понимающе развел руками.
— Кстати, мне нравится ваш котик, — неожиданно сказал он, посмотрел в сторону и расплылся в елейной улыбке. — Какой породы?
Не знаю, как я удержался от недоуменного вопроса: «Что еще за котик?» Повернулся и увидел возлежащего на диване громадного черного котища. Он был как сама ночь, и только белки глаз блестели.
— Помесь дворового с беспородным, — сказал я с каменным лицом. Не только фининспектор, но и тень меня достала. Как она ухитрилась сделать белки глаз?
Тень одарила меня нехорошим сумеречным взглядом. Не понравилась ей моя характеристика. А мне ее выходки, получается, должны нравиться?
— Скажите, пожалуйста, — недоверчиво покрутил головой фининспектор, — а выглядит весьма презентабельно… Хороший ням-ням.
— Няв-няв, — поправил я.
— Кому — няв-няв, а кому — ням-ням, — назидательно проговорил Мизгирев, поднимаясь из-за стола.
«Неужели постанты котов едят?» — ошарашенно подумал я.
— Ух ты, киса…
Мизгирев шагнул к дивану и протянул к тени руку. Не меняя позы, «киса» приподняла верхнюю губу, показала белоснежные громадные клыки, и фининспектор поспешно отдернул руку.
— Не советую гладить, — сказал я. — Не скажу, что руку по локоть откусит, но кисть точно отхватит.
Тому, откуда у «кисы» клыки и именно белоснежные, я уже не удивлялся. Если сумела выкрасить белки глаз, то зубы и подавно. Плевое дело.
— Да?
— Да. Хрясь и ням-ням, — мстительно резюмировал я.
— Надо же…
Фининспектор уложил ноутбук в портфель и направился к двери. На пороге гостиной он все же не удержался, оглянулся на котища и сокрушенно покачал головой.
— А с виду такой хороший ням-ням… Всего доброго, Егор Николаевич.
— И вам всего доброго, Аристарх Мефодиевич.
Я проводил его, закрыл дверь и вернулся в гостиную.
Тень продолжала по-царски возлежать на диване в виде громадного котищи и в уже привычной для меняманере беззвучно хохотала, сотрясаясь всем телом. Только теперь еще и улыбалась белозубой улыбкой, как Чеширский Кот. Все-таки не прав я был насчет ее беспородности.
— Ты что себе позволяешь?! — прошипел я.
Глаза кота, как и он сам, были бутафорскими — тень видела совсем по-иному, однако котище посмотрел на меня так, что сразу стало понятно, кто в доме хозяин. Но я не сдался.
— Неужели непонятно: если мы не сможем мирно сосуществовать, то и существовать не сможем? — изрек я.
Котище недовольно ощетинился, переваривая мой философский экспромт, затем принял вальяжную позу и постучал по дивану хвостом.
— Надо понимать, согласен со мной? — переспросил я.
Котище снова постучал хвостом и неожиданно муркнул.
Я опешил, но быстро пришел в себя. Тень становилась умнее день ото дня, многому училась. Почему бы ей ни научиться производить звуки, а затем и говорить? Вон, какие глазища себе соорудила… Я внимательно посмотрел в глаза коту, и в голове забрезжила догадка по поводу происхождения белков глаз.
— А ну-ка, покажи зубы! — строго сказал я, подошел к дивану и с некоторой опаской прикоснулся к холке бутафорского кота. Фининспектора я в шутку предупреждал, что коту ничего не стоит оттяпать руку, но сейчас и сам невольно побаивался. С тенью в образе тени было проще: отсутствие глаз, зубов и формы нивелирует негативные ассоциации.
Тень восприняла мое прикосновение благосклонно, и я ощутил под пальцами самую обычную кошачью шерсть. Похоже, имитацией тень владела в совершенстве.
— Открывай пасть, — осмелев, приказал я.
Кот посмотрел на меня, пренебрежительно фыркнул и распахнул пасть. Ни языка, ни неба в пасти не наблюдалось — сплошная чернота, а имелись только ослепительно белые, острые, не похожие на кошачьи зубы. Я осторожно потрогал клыки пальцем. Клыки были твердыми, гладкими и очень напоминали натуральные клыки, но я уже догадывался, из чего их сотворила тень, хотя на пальце не осталось и следа белизны. Как божий день стало ясно, кто насухо высмоктал из тюбика зубную пасту.
— Сплошная ты для меня проблема… — вздохнул я и потрепал кота-тень за холку. Сделал это машинально, будто имел дело с настоящим котом, но ласка тени неожиданно понравилась. Она упала на бок и довольно заурчала.
— Здрасте вам, пожалуйста! — возмутился я. — Может, ты и не против, но я ктебе не нанимался в личные чесальщики!
Судя по реакции тени, она была отнюдь не против, но, на моё счастье, в это время прозвучал звонок в дверь.
— А вот и пиво прибыло! — подхватился я с дивана. — Ты как к пиву относишься? Положительно?
Котище негодующе фыркнул.
— Я так и думал, — заключил я и поспешил в прихожую.
Посыльным был молодой веснушчатый парнишка в рыжей фирменной куртке и такой же рыжей кепке с длинным козырьком. У его ног стояла большая картонная коробка.
— Добрый день, — поздоровался он. — Пиво заказывали?
— Добрый, — согласился я. — И лангустов.
— И лангустов, — подтвердил парнишка, протягивая мне счет.
Я открыл портмоне и принялся отсчитывать деньги.
Парнишка перевел взгляд мне за спину и восхищенно воскликнул:
— Ка-акой у вас кот!
— Нравится? — спросил я, отдавая деньги.
Посыльный, не глядя, сунул деньги в карман, продолжая смотреть мне за спину восторженным взглядом.
— Очень!
— Дарю, — предложил я.
— Мне?! — удивился парнишка.
— Тебе.
— Вы это серьезно?!
— Без шуток.
— Так… — задохнулся от счастья парнишка, и вдруг лицо его растерянно вытянулось. — Э-э…
— Что — «э»? — поинтересовался я. Оборачиваться и смотреть, что за моей спиной вытворяет тень, принципиально не собирался.
— Он ест много… — выдохнул парнишка и покачал головой. — Мне такого не прокормить.
— Как хочешь, — пожал я плечами, взял картонную коробку, пятясь, занес в прихожую и закрыл дверь перед носом застывшего в недоумении посыльного. И только тогда обернулся.
Тени в прихожей не было, и на пороге гостиной тоже. Я заглянул в гостиную и увидел, что тень в образе кота как ни в чем не бывало лежит на диване, будто никуда с места не двигалась.
Интересно все-таки, что она вытворяла за моей спиной, чтобы так огорошить парнишку? Дивана-то от входной двери не видно… Однако спрашивать не стал — нечего потакать проделкам межвременной твари. Позволишь одно, позволишь другое, и она на голову сядет. Если уже не сидит.
Я взял коробку, перенес на кухню и выставил бутылки в холодильник. Когда стал загружать в морозильник вакуумные упаковки с шейками лангустов, так захотелось есть, что чуть не разорвал зубами пластиковый пакет. Однако пересилил себя и сдержатся, вспомнив, что через десять минут должна прийти хозяйка квартиры. Сегодня у меня день посещений. Мужчине я бы мог предложить пиво с лангустами, а вот женщине, тем более хозяйке… Вероника Львовна — дама вся из себя, с претензиями.
Я сбросил халат, надел джинсы, легкую рубашку, убрал со стола стакан с выдохшейся водкой, оглядел гостиную. Вероника Львовна не любит, когда в квартире непорядок. В глаза никогда не скажет, но, по данным вариатора, предыдущим жильцам она отказала в квартире именно из-за их неряшливости, хотя на словах нашла более благовидную причину.
В гостиной царил почти идеальный порядок, но глаз все-таки за что-то зацепился. Что-то было не так, но что именно — я понять не мог.
— Ничего лишнего не замечаешь? — спросил у кота-тени.
Кот посмотрел на меня черными глазами и отрицательно повел головой.
— Ну да, откуда тебе знать? Ты здесь только со вчерашнего…
И тут я понял, что в гостиной не так.
— Тебе нравится валяться на диване? — вкрадчиво спросил я.
Тень подумала, прижмурилась и одарила меня улыбкой Чеширского Кота. Не понять, то ли «да», то ли для нее не имело никакого значения, где валяться — на диване или в сточной канаве. Пришлось срочно перестраивать назидательное нравоучение.
— Так вот, если не хочешь, чтобы твоего хозяина выгнали из квартиры, сделай так, чтобы хозяйка тебя в глаза не видела! Вероника Львовна домашних животных на дух не переносит!
Тень и ухом не повела, продолжая надменным сфинксом возлежать на диване, и мне ничего не оставалось, как ретироваться на кухню готовить кофе. Не знаю насчет пива, но кофе Вероника Львовна любила, и я старался ей в этом угождать. Что же касается присутствия тени, то тут я ничего поделать не мог. Давно понял — весьма строптивая особа. Как будет, так и будет. Вчерашние события кардинально изменили мое отношение к жизни. Тот, кто на себе испытал угрозу вытирки, к мелким неурядицам начинает относиться философски. В конечном счете, в жизни все, кроме смерти, — мелкие неурядицы.
Если вам предлагают: «Хотите, заварю кофе?», можете смело отказываться, так как человек, произнесший подобные слова, ни черта в кофе не понимает. Варить кофе — кощунство, ибо стоит ему закипеть, как получается бурда. Кофе готовят, и это целое искусство. Конечно, обо всех кулинарных тонкостях приготовления кофе я узнал только здесь, ибо там не до гурманских изысков. Там в отношении всей кулинарии существует лишь одно слово — еда. Если бы хронеров перед туристическим вояжем во времени не подвергали психологической обработке с внушением на подсознательном уровне умения держаться за столом, они бы такое в кафе и ресторанах вытворяли, что в сравнении с ними свиньи у корыта выглядели бы аристократами. Я и сам во время адаптации два месяца находился под внушением, пока не приспособился, но и потом, когда сняли внушение, еще месяц прожил здесь под строжайшим надзором. Только после этого получил лицензию пиллиджера.
Звонок в дверь прозвучал в тот момент, когда я снимал турку с плиты.
— Кто там? — поинтересовался я, выходя в прихожую.
Как-то раз я открыл дверь не спрашивая, и хозяйка долго выговаривала, почему не интересуюсь, кто пришел. А вдруг грабители? Очень она опасалась, что квартиру могут ограбить, хотя что тут грабить? Из ее вещей здесь только посуда да мебель, но мебель просто так не вынесешь, а посуда не повод для грабежа. Этого хлама на любой барахолке за бесценок навалом. Однако с тех пор по ее приходу я всегда спрашивал: «Кто там?», ибо знал: второго предупреждения не будет. Попросит с квартиры, как предыдущих жильцов.
— Вероника Львовна, ваша хозяйка, — пропело из-за двери контральто.
— Добрый день, Вероника Львовна! — расплылся я в приветственной улыбке, широко распахивая дверь. — Проходите!
— Здравствуйте, Егор, — поздоровалась она, зашла в квартиру, небрежным движением поставила сумочку на тумбочку у зеркала и направилась в гостиную.
Быть может, при дочке она и величала меня по имени-отчеству, однако я такого обращения к себе от квартирной хозяйки никогда не слышал. Исключительно «Егор», правда, на «вы».
С замиранием сердца я последовал за ней, но, к счастью, тени-кота на диване не было. Испарилась. Спасибо хоть раз послушалась.
— Я кофе приготовил, будете?
— С удовольствием, — кивнула Вероника Львовна, придирчивым взглядом окидывая гостиную.
Пока я наливал кофе в кофейник, ставил на поднос блюдца, чашки, Вероника Львовна проинспектировала комнаты и службы и, надеюсь, осталась довольна. Если тень в виде кота не обнаружила.
— Вы будете со сливками? — крикнул я из кухни.
— Если можно.
Голос хозяйки донесся из кабинета. Пусть рыщет, меня не убудет, а мой сейф ей не открыть.
Я поставил на поднос тубу со сливками, сахарницу, блюдце с печеньем и понес в гостиную. Вероника Львовна уже сидела за столом. И когда только успела?
Налив треть чашки, я пододвинул ее к Веронике Львовне.
— Сахар и сливки по вкусу.
Вкус на сливки у Вероники Львовны был такой, что ее напиток следовало именовать не «кофе со сливками», а «сливки с кофе». Я же предпочитаю черный кофе, и, если он натуральный, а не растворимый, сахару кладу чуть-чуть.
Подхватив на кончик ложки сахару, я бросил его в чашку, но перемешать не успел, так как кофе в чашке начало перемешиваться само, и из воронки водоворота то и дело выглядывал то ли кончик кошачьего хвоста, то ли черный коготь.
«Началось…» — обмер я и украдкой заглянул под стол.
Кот-тень сидел у моих ног и ехидно косил на меня глазом.
«Только бы тень коленки Вероники Львовны не надумала тискать, — с тоской подумал я. — То-то будет…»
— Что там? — перехватила мой взгляд Вероника Львовна и тоже глянула под стол, но кота уже и след простыл. Он ведь не настоящий кот, а тени способны исчезать мгновенно.
— Показалось, что салфетку уронил, — выкрутился я и сквозь приоткрытые двери в прихожую увидел, как кот встав на задние лапы, обнюхивает на тумбочке дамскую сумочку. Скотина, еще и нюхать умеет! Хорошо, хозяйка сумочки сидит к двери спиной.
Вероника Львовна пригубила «сливки с кофе», поставила чашку на блюдце. На краю чашки остался жирный след кроваво-красной помады. И почему женщины бальзаковского возраста предпочитают столь яркие тона? У Златы, насколько помню, тон помады был телесный, но молодости все к лицу.
— Хороший кофе, — похвалила Вероника Львовна и посмотрела на меня требовательным взглядом. В её тоне вновь прорезалось контральто, и я понял, что пора. Любила хозяйка условности и никогда не заводила разговора об оплате квартиры, ожидая, что постояльцы сами начнут такой разговор. Как, однако, они похожи с дочкой внешне и как разнятся характерами! Антиподы, да и только.
Я отхлебнул кофе, погонял во рту, оценивая аромат и вкусовые качества, проглотил.
— Да, кофе мне сегодня особенно удался, — согласился я. — Кстати, Вероника Львовна, моя плата за квартиру.
Я вынул из кармана пятьсот долларов и протянул ей. Вероника Львовна светски, одними глазами, улыбнулась, благосклонно приняла деньги, но, когда посмотрела на них, её лицо окаменело.
— Простите, Егор, — натянуто сказала она, — у вас что, сейчас тяжело с наличностью?
— С чего вы взяли? — вскинул я брови. Направление разговора я знал наперед.
— Здесь всего пятьсот долларов.
— Да. Но два дня назад заходила Злата и от вашего имени попросила полторы тысячи в счет оплаты квартиры.
— Что?! — С лица Вероники Львовны слетел налет светскости. — Да как она могла! Я же ей категорически запретила!
Я развел руками, намекая, что это сугубо семейное дело, к которому я не имею никакого отношения.
— Нет, но какова паршивка! — продолжала распаляться Вероника Львовна. — Знала же, как мне нужны деньги!
Она смотрела на меня в упор требовательным взглядом, как будто я был главным виновником всех ее тридцати трех несчастий. Пришлось предлагать мировую. В конце концов, знал, что так и получится.
— Если очень нужны, то могу, конечно, дать две тысячи. Но как тогда быть с теми деньгами?
— Она вам отдаст, — поспешно ухватилась за предложение Вероника Львовна. Брать долг дочки на себя она категорически не желала. — Обязательно отдаст! Она девочка хотя и взбалмошная, но обязательная.
Взбалмошности за Златой я не замечал, но это не имело никакого значения. Мало ли что мать может наговорить в запале о дочери?
Я вышел в кабинет, достал из сейфа заранее приготовленный конверт, вынес и передал квартирной хозяйке.
— Вот спасибо! — воодушевилась она. — Выручили, а то уж и не знала, как быть.
Вероника Львовна достала из конверта деньги и начала тщательно пересчитывать.
— А насчет Златы вы не сомневайтесь, вернет она долг. Мы хотя и не родная кровь, но девочка она обязательная…
По равнодушному тону квартирной хозяйки становилось понятно, что ей все равно, вернет дочка деньги или нет.
— Не родная кровь? — удивился я. — А внешне так похожи…
Этой информацией я не обладал. На вариаторе я рассматривал только события, в которых принимал участие, и не выяснял подноготную людей, с которыми приходилось иметь дело. Я не биограф, а пиллиджер, и если начну выяснять подобные мелочи, то не останется времени на основную работу. Кормят меня не чужие биографические данные. Отнюдь.
— Да, похожи, — нехотя согласилась Вероника Львовна. Кажется, она жалела, что сболтнула лишнее, но отступать было поздно. — У нас с мужем не было детей, и мы взяли десятилетнюю девочку из детдома. Муж выбирал, чтобы на меня была похожа.
— Хорошо выбрал.
Теперь мне стало понятно, почему Злата говорила о прапрабабушке отца, а не о своей прапрапрабабушке.
— Да, — поморщилась Вероника Львовна и встала из-за стола. — Извините, мне пора.
О покойном муже она не любила вспоминать. Впрочем, как и о дочке. До появления Златы в квартире два дня назад я и не подозревал о ее существовании. Похоже, в этом мире Веронику Львовну никто, кроме самой себя, не интересовал.
— А кофе? — спросил я. Кроме внешнего сходства у приемной матери и дочери была еще одна общая черта: они обе торопились. Но на этом сходство и заканчивалось.
— Спасибо, кофе очень вкусный, но я так разволновалась… Поймите меня правильно…
Вероника Львовна вышла в прихожую, спрятала деньги в сумочку, заглянула в зеркало и достала помаду, чтобы подрисовать губы, размазанные о край кофейной чашки. Однако ничего у нее не получилось: тубус с помадой оказался пустым.
— Надо же, — расстроилась Вероника Львовна, — выпала где-то…
Она поискала глазами на тумбочке, на полу, но стерженька помады нигде не было. Тогда она пальцем подровняла остатки помады на губах и вытерла палец о салфетку.
— Все, побежала. Спасибо вам, Егор.
— Всего доброго, Вероника Львовна.
Я закрыл за ней дверь и бегом бросился на кухню, где выхватил из холодильника бутылку пива и залпом выпил. И только затем перевел дух. Хорошо, что хозяйка приходит всего раз в месяц и то ненадолго, — в больших количествах ее трудно переносить. Не люблю быть угодливым, а приходится.
Пора было перекусить, и только я об этом подумал, как ощутил зверский голод. Все-таки сутки не ел. Тем не менее решил пообедать степенно и неторопливо, как и положено в цивилизованном, а не в пещерном мире или там. Бросил в микроволновку три пакета с шейками лангустов, включил разморозку, затем выставил на поднос пару бутылок пива, бокал и чистую тарелку. И десяти секунд не прошло, как лангусты разморозились, я снял с них вакуумную упаковку, уложил в тарелку и торжественно понес поднос в гостиную.
Тень в образе громадного черного кота уже возлежала на диване и смотрела на меня странно красноватыми глазами. Будто настоящее исчадие ада. Кажется, новая форма тени понравилась, и она не хотела с ней расставаться.
Я поставил поднос на стол, сел, откупорил бутылку пива. налил в бокал, отхлебнул и просмаковал. Прекраснейшее пиво — «Баварское», фирмы «Сармат». Отщипнул кусочек лангуста, положил в рот, прожевал. Отличные лангусты, фирмы… э-э… Да и черт с ней, фирмой. Что еще в этом мире человеку надо, кроме доброй еды? Мне, например? А ни-че-го!
— Ну и как тебе квартирная хозяйка? — благодушно обратился я к тени-коту и отхлебнул из бокала.
Кот пренебрежительно прыснул, а затем широко зевнул, распахнув ярко-алую пасть.
На мгновение я опешил, поперхнулся пивом, а затем зашелся истерическим хохотом. Теперь понятно, куда подевалась помада Вероники Львовны. Не я один пострадал, не почистив зубы… Однако нотки истеричности в хохоте имели иные корни. Как ни старался забыть, вытереть из памяти вчерашний вечер, его события меня не отпускали. Не так просто убить человека, пусть и чужими руками. Точнее, лапами.
