Глава 6
Феликс

— Мэтт, у меня вопрос. — Хэлена подсела ко мне, забирая из моих рук планшет, на котором я перелистывал утренние новости.

Хотелось еще немного поизучать события, произошедшие в мире, под аккомпанемент шелкового потрескивания камина в гостиной, но я вспомнил, что долг учителя обязывает уделять внимание ученице в любое время.

— Слушаю тебя.

Она забралась с ногами на диван, опираясь локтем о спинку. Сосредоточенная и заинтересованная.

— Меня интересует мир снов. Как понять, сколько времени прошло в нем — час, минута? Я знаю, там все очень нестабильно, но хотя бы примерно можно определить?

— Можно.

— Как?

— Надо петь.

Ее реакция на мой «абсурдный» ответ была вполне предсказуемой.

— Что делать?!

— Петь, Хэл. Это старый сновидческий трюк, которому научил меня Феликс. Кстати, надо будет обновить плей-лист.

На бледных щеках девушки появилась тень румянца, серые глаза такого же цвета, как прохладный осенний денек за окном, заблестели сердито.

— Ты можешь объяснить нормально?

— Легко. В мире снов, как ты уже видела, нет временных ориентиров. Поэтому мы создаем их сами для себя. Каждая песня длится определенное количество минут. Вот, например… — Я потянулся к столу, взял свой коммуникатор и, открыв список музыкальных треков, которые слушал постоянно, показал ей. — «Лабиринт» — четыре минуты четырнадцать секунд. «В первый раз всегда больно» — четыре ноль две, «Шестью футами ниже» — три минуты тридцать три секунды. Когда мне нужно отсчитать точное время, я просто выбираю нужную песню.

— Вот так ходишь по миру снов и распеваешь во все горло? — рассмеялась девушка.

— Можно делать это про себя. Но можно и вслух, если сон особенно скучный.

— А ты умеешь петь? — невинным голосом поинтересовалась она. — И что, действительно попадаешь во все ноты? Хотелось бы убедиться.

Я поднялся, принес колонки, к которым она всегда подключала свой телефон, установил коммуникатор и запустил первый трек.

Знакомая до последней ноты музыка полилась в комнату, заполнила ее от стены до стены. Первые секунды я просто стоял, пропуская сквозь себя пульсацию ударников и резкие аккорды электронных гитар.

Подхваченная мощной, свободной мелодией Хэл замерла, глядя на меня широко распахнутыми глазами. Ее тоже зацепил этот шквал эмоций, когда нет дела до всего остального мира и можно наслаждаться минутами свободы, легкости, вседозволенности…

Мой голос зазвучал, заполняя комнату вместе с музыкой.

Три минуты полной независимости от всего — долга, забот, предсказаний, нападений дэймосов и ответственности за свои желания…

Ногой я подтолкнул стул спинкой к столу и шагнул на него, как по ступени поднимаясь на «сцену». Люстра над головой освещала меня не хуже прожекторов ночного клуба, красные блики от камина добавляли патетичной мистичности.

Links — rechts — gradeaus.
Du bist im Labyrinth.
Links — rechts — gradeaus…

Сначала Хэл смотрела на меня, не двигаясь, открыв рот от изумления, затем с восторженным вскриком схватила свой телефон, нашла функцию записи и навела на меня объектив. Но выдержала не больше минуты. Бросила снимать, запрыгнула на стол ко мне и подхватила припев. У нее оказался высокий, чистый, звонкий голос. И такое же умение мгновенно раскрепощаться, как и у меня.

Два дэймоса, которые никогда не получат полной свободы, дар которых никогда не будет раскрыт, редчайшие способности которых умрут в них. Да, они опасны, приводят к гибели людей, но так уникальны. Мы оба заперты в клетки, из которых никогда не выберемся, даже мысленно. Мы будем натыкаться на стены и биться о них изо всех сил, не находя выхода. У нас никогда не будет вседозволенности, полного отрыва, радости абсолютных открытий и наслаждения свой мощью.

Наверное, я пел об этом. Только об этом:

Налево — направо — прямо.
Ты в Лабиринте.
Налево — направо — прямо.
Налево — направо — прямо.
Никто тебе не подскажет,
Какие двери правильные,
Мой заблудившийся ребенок.
Налево — направо — прямо.
Налево — направо — прямо.
Безумие заперло тебя
И исказило твой цельный мир,
Зародившись в твоей голове.
Беги, детка, беги так быстро, как можешь.
Налево — направо — прямо.
Налево — направо — прямо.
Ты в Лабиринте.

Последнюю строфу мы вопили в полный голос, стараясь перекричать друг друга, наслаждаясь острым чувством свободы и раскованности. Обманчивой свободы.

Музыка оборвалась, мы застыли, тяжело дыша и глядя друг на друга с восторгом, на секунду почувствовав единство своей внутренней сути. Но краткое мгновение близости и полного взаимопонимания оборвалось.

Мы увидели ее одновременно. Невысокую женщину в траурной одежде густого фиолетового цвета. Она замерла в дверях и смотрела на нас, все еще стоящих на столе, с легким смущением.

— Добрый вечер… Извините, если помешала…

Хэл пригладила растрепавшиеся волосы, я застегнул пуговицы на рубашке. И мы одновременно спустились на пол.

— Добрый вечер. Проходите, пожалуйста.

Незнакомка была немолода, элегантна, сдержанна. Золотистые волосы с ручейками седины уложены в строгую прическу тугим узлом на затылке.

— Мой муж очень болен… Врачи говорят, что нет никакой надежды, ему осталось не больше двух месяцев жизни.

Она замолчала, достала из сумочки фиолетовый платок такого же оттенка, только на тон светлее.

— Вы хотите, чтобы я попытался спасти его?

— Да, — ответила женщина, — но не в том смысле… Я была у нескольких целителей, они подтвердили заключение врачей. Ему уже ничего не поможет. Он устал от беспомощности, лекарств, ложных обещаний. Я хочу, чтобы вы прекратили его мучения.

— То есть вы хотите, чтобы я убил его?

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Во сне. Подарите ему прекрасный, сказочный сон, после которого он уже не проснется. Уйдет счастливым, сильным, спокойным…

Как долго я сдерживался от этого. И вот теперь ко мне приходят и просят совершить убийство под видом милосердного поступка. Нереальное искушение.

— Ну, — задумчиво произнесла Хэл, — наверное, мы могли бы…

— Нет, — ответил я твердо. — Мы не можем вам помочь.

Веки ее красивых глаз покраснели.

— Если дело в деньгах…

— Нет, — повторил я. — Дело не в деньгах. Мы не убиваем людей.

Женщина хотела возразить, была готова начать спорить и настаивать на благородстве подобного поступка.

— Обратитесь в центр сновидений Полиса, — произнес я, не давая ей заговорить. — Вам помогут. А теперь извините нас…

Она поняла, что мое решение окончательное и ничто не сможет меня переубедить.

Молча развернулась и вышла, растворилась в темноте коридора траурным фиолетовым пятном.

Нахохлившаяся Хэл подождала, пока за ней захлопнется дверь, и повернулась ко мне. В ее глазах, словно две лампочки, зажглись огоньки осуждения.

— Мэтт, послушай. Мы ведь можем сделать это для нее.

— Я уже сказал и повторю еще раз. Мы не убиваем людей во сне. — Я подошел к столу, выдернул коммуникатор из гнезда колонок.

— Это не убийство. Это милосердие. — Ученица приблизилась и встала у меня за спиной. Я чувствовал ее частое дыхание. — Человек страдает. Мы могли бы помочь ему уйти достойно.

— Вот пусть этим займется кто-то другой. Не ты и не я.

— Ну почему ты такой упрямый?! — воскликнула она, раздосадованная моим холодным, равнодушным тоном.

— Убийство — путь дэймоса. Герард уже рассказывал тебе.

— Но послушай. — Она взяла меня за плечо, разворачивая к себе, заглянула в глаза с отчаянной надеждой переубедить. — Бывают разные убийства. Ради денег или из ненависти, по неосторожности. А это — совсем другое дело.

— Никакой разницы.

Я понимал ее. Искушение столь велико. Подсознательное желание дэймоса могло осуществиться так легко. А я отнимал у нее законную добычу.

— Ладно. — Хэл подняла обе руки, словно защищаясь от моих аргументов. — Как скажешь. Пойду хотя бы провожу ее.

Не дожидаясь моего ответа, ученица выбежала из комнаты.

Как я хотел принять этот заказ. Снова почувствовать силу и власть над человеческим сном.

Девушка вернулась через полчаса. Я сидел за кухонным столом, спиной ощущая ее спокойствие, собранность и нацеленность на предстоящую работу, и осторожность, желание пройти по опасной грани так, чтобы я этого не заметил. «Ты в лабиринте, и никто не скажет, какие двери правильные», — как насмешка мелькнула в голове строчка любимой песни.

— Проводила?

— Да.

— Хорошо. — Я поднялся, подошел к ней, крепко до боли взял за руку, заломил за спину, не обращая внимания на сопротивление и гневные вопли, толкнул девчонку к стене и принялся обшаривать ее карманы.

— Ты что, рехнулся?! Что ты делаешь?!

— Где она?

— Кто?!

— Пуговица, которую ты взяла у этой женщины.

— Пусти!

— Давай сюда!

— Мэтт! Прекрати!

Карманы куртки были пусты, на юбке их вообще не было, маленький металлический кругляшок обнаружился засунутым за плотную ткань рукава ее обтягивающей кофты.

Я вытащил его, отпустил девчонку и сунул ей под нос найденную улику.

— Это что такое?

— Не твое дело! — Расстроенная, разозленная моей грубостью, она свирепо натянула на плечо сбившуюся на сторону куртку.

Хотела уйти, но я снова толкнул ее к стене.

— Хочешь стать убийцей?! Хочешь, чтобы тебя засадили в камеру без окон и не давали спать?! Хочешь всю жизнь просидеть на цепи, а потом сдохнуть, скуля от ужаса?!

— Да пошел ты! — закричала она. — Что ты можешь вообще об этом знать! Слабак! Размазня!

Я не ударил ее, хотя очень хотел, и Хэл прочитала это бешеное желание в моих глазах. Невольно вжалась в стену.

— Не смей повышать на меня голос, — произнес я, с опозданием услышал в своей фразе интонации Феликса и отступил на шаг.

Она шмыгнула носом, развернулась и убежала в комнату. Громко хлопнула дверь…

Хэл вышла на кухню, когда совсем стемнело. Я, не зажигая света, сидел за столом перед остывшей чашкой чая.

— Может, поговорим спокойно? — сказала она глухо, останавливаясь в дверях темным силуэтом.

— Иди сюда. — Я выдвинул табурет. — Сядь.

— Что, все еще хочешь съездить мне по физиономии? — хмуро осведомилась Хэл, но подошла. Присела.

— Извини за то, что так по-хамски вел себя с тобой.

Ученица высокомерно промолчала.

— Я не должен был срываться. Но я хочу остановить тебя. То, что ты собиралась сделать — путь создателя кошмара.

— Да что ты понимаешь в этом?! — В ее голосе зазвенел росток обиды, готовый взойти мощным фейерверком оскорбленного самолюбия и расцвести пышным цветом недоверия. Но я загасил его честным ответом:

— Мой учитель был дэймосом. И сам я — дэймос.

— Ты? — Она посмотрела на меня с величайшим недоверием. — Ты же целитель. Ты — добрый. Ты спасаешь других. И мир сновидения у тебя красивый.

— Раньше он был другим. Мрачным, холодным, зловещим, пугающим. Я переделал его. Почти весь. Но кое-что осталось. Несколько кусков.

Она помолчала, ошеломленная.

— А Герард знает?

— Да. Он помогал мне меняться.

Хэл запустила обе руки в волосы, подтянула колени к груди, поставив ступни на край табурета, спросила, все еще не до конца осознав:

— И кто… какой ты на самом деле? Что ты умеешь? Умел?

— Насылать кошмары, цеплять к сознанию так называемые крючья тьмы — ключи, которые открывают подсознательные ужасы, пробуждать фобии, искушать…

Она невесело усмехнулась:

— Богатый послужной список. Как ты стал… дэймосом? — Хэл чуть запнулась на последнем слове. — Как встретился с учителем?

— Это долгая история.

— Я никуда не спешу.

— Ты действительно хочешь знать?

— Да. Раз уж мы начали.

— Пятьдесят лет назад мир был немного другим. Менее стабильным, мирным, надежным. Нельзя было так спокойно выйти из дома ночью, поехать с любым человеком куда хочешь, иметь при себе большие суммы денег, приходить в незнакомую компанию. И все это происходило из-за таких, как я. Дэймосов. Нет, — с усмешкой опередил я вопрос Хэл, — мы не охотились на прохожих в подворотнях и не подкладывали взрывчатку в поезда. Я тебе уже говорил, чем нас больше — тем больше хаоса мы приносим в мир снов и тем сильнее он нарушает гармонию реальности.

Она кивнула, внимательно слушая.

— Я родился в таком мире и жил четырнадцать лет. Однажды вечером, как всегда, мы с друзьями собрались на своем обычном месте. Нас было четверо…

Я прикрыл глаза, и привычная картинка маленькой темной кухни, девчонки с растрепанными каштановыми волосами, примостившейся на табуретке, как взъерошенный воробей, растаяла, смытая воспоминаниями. Которые сейчас стали гораздо более реальными, чем реальность…

Сегодня нас было всего четверо. Вечерами мы обычно собирались на задворках недостроенного и заброшенного дома, втиснутого между двух жилых высоток. Здесь все еще были свалены бетонные блоки, ящики и груды арматуры. Разбирать этот строительный хлам пока никто не собирался, что было нам на руку.

Тим, самый младший из нашей компании, расхаживал по верхнему ребру плиты, приставленной к пирамиде из цементных колец. Балансировал на самом краю, делая вид, что сейчас упадет, стоял то на одной ноге, то на другой, перепрыгивая по импровизированным ступеням. Его силуэт на фоне черного вечернего неба, затянутого дождевыми тучами, смотрелся странновато. Из-за густых кудрявых волос, торчащих во все стороны, голова казалась непомерно большой по сравнению с худым телом. Тощая фигура двигалась не останавливаясь, словно кто-то невидимый дергал ее за веревочки.

Мы с ним жили в одной комнате социального общежития. Вместе с еще шестью такими же подростками, оставшимися без родителей. Только Тим до сих пор верил, что его родственники просто потеряли его, а теперь ищут и найдут рано или поздно. Поэтому постоянно носил жетон с опознавательным чипом на цепочке, не расставаясь с ним. Чтобы предъявить семье и у них не возникло сомнений в том, что он их сын.

Власис сидел на трех ящиках, поставленных один на другой, болтал ногами в растоптанных кроссовках и точил старый, сломанный нож о край плиты. Его светлые волосы выбивались из-под черной вязаной лыжной шапки, которую он не снимал ни днем, ни ночью. Мылся и спал, похоже, тоже в ней. Загорелое лицо с тонкими чертами казалось замкнутым и равнодушным. Но я знал, что это не так.

Зенон, самый старший из нас, стоял, прислонившись плечом к цементным кольцам, по которым гулял Тим, и смотрел в пустоту перед собой. Его профиль с крупноватым носом и тонкими губами выглядел рассеянным и задумчивым. Сколько я его знал, он всегда нуждался в опоре — подпирал стену или дерево, а если рядом не было ничего прямостоящего, садился, причем не важно куда. Его движения были неуверенны, словно он двигался, с трудом преодолевая земное притяжение, и, лишь оказываясь на высоте, становился стремительным, легким и быстрым.

Где-то я читал о птицах, которые не умели ходить по земле и могли только летать. Зенон иногда представлялся мне такой изломанной птицей, которую заставили спуститься с неба.

Я устроился на каменном блоке, под навесом, который образовывал выступ еще одной плиты, положенной сверху. Сюда не задувал ветер, не попадал свет от фонарей, а также взгляды остальных. Здесь я мог наблюдать за всеми и показываться им только по своему желанию.

Наша компания молчала, за прошедшие полчаса никто не произнес ни слова. Только скрежетал ножом по камню Власис, и шлепал кроссовками по камням Тим наверху. Еще слышался далекий ровный гул шоссе за домами, иногда лаяла собака в соседнем дворе, или раздавались приглушенные голоса.

Пятый «друг» — Янс — появился из темноты подворотни через сорок минут нашего мрачного молчания. Высокий, крепкий, стриженный так коротко, что сквозь «ежик» на его голове просвечивала кожа. Круглая физиономия с широким носом, массивной челюстью и покатым лбом с первого взгляда казалась добродушнейшей. А вечная улыбка, как будто приклеенная к его красным губам, слегка отвлекала от темных глаз — холодных и расчетливых, впрочем, их выражения почти никто не замечал.

Мне он не нравился, но вызывал острое любопытство. Как опасный хищник, который прикидывается кротким зверьком.

— Привет руферам! — (еще он иногда называл нас крышеры, крышнеры…) сказал он весело, приближаясь к нашей угрюмой компании.

Тим с верхотуры ответил коротким кивком, Власис надвинул ниже на лоб замызганную шапку, задумчивый Зенон молча посмотрел в его сторону. Я в своем убежище не пошевелился.

— Чего такой кислый вид? — спросил Янс, оглядывая всех по очереди.

Чтобы разглядеть Тима, балансирующего на краю плиты, ему пришлось задрать голову, и я увидел шрам на его шее — тонкую белую линию.

— Фил разбился, — холодно ответил Зенон, прислоняясь к камню другим плечом, — вчера.

— Где? Как? — тут же прищурился наш старший друг.

— Лазил на высотку — «печатную машинку», это не наш район, говорят, местные измазали трубы солидолом. И он сорвался. — Власис с размаху вогнал наточенный нож в доску и снова потянулся к своей шапке.

— Значит, сам виноват. Нечего было туда соваться, — сделал вывод Янс и, как показалось мне, расслабился. — Ладно, хватит ныть. Вы-то живы. А я здесь по делу. Кто из вас лучше всех лазит?

— Мэтт. — Зенон, не оглядываясь, указал большим пальцем поверх плеча в сторону моего укрытия.

— Почему это Мэтт?! — тут же возмутился Тим и в два прыжка спустился на землю. — Я быстрее, и ловчее, и…

— Голова у тебя как одуван, с крыши сдует. — Янс отвесил ему необидный щелбан, заставляя замолчать, и окликнул меня: — Давай отойдем. Поговорим.

Я выбрался из-под навеса плит и пошел следом за ним. Остальная троица проводила нас настороженными взглядами.

Погода портилась, начал накрапывать мелкий дождь. Он касался моих волос, лица и открытой шеи быстрыми ударами мокрых лапок. Ветер задувал в рукава куртки.

Как только мы отошли в сторону, подальше от остальных, в темную, пустую подворотню, Янс спросил:

— Отель «Элизиум» знаешь?

— Конечно.

— Надо забраться на тридцать седьмой этаж. Центральное окно.

— Зачем?

— Там остановился один человек. Он без спроса взял у моего друга важную вещь. Ее необходимо вернуть.

— Какую вещь?

— Не твоего ума дело, — ответил он резко и тут же смягчил тон, снисходя до объяснения, туманного впрочем: — Нужную. Если поможешь вернуть, мой друг хорошо заплатит.

— Как я попаду внутрь?

— С помощью этого. — Он подал мне прозрачный пакет, в котором лежала плоская универсальная отмычка. — Откроешь окно, войдешь. Возьмешь вещь. Она должна быть в ящике стола. Он тоже заперт, но ты отопрешь его этим же. Все понял?

— Хозяин не явится?

— Нет. Он в это время сидит в баре. Почти до утра. Еще вопросы?

— Когда нужно идти?

— Сейчас. И ведь ты помнишь, сделаешь все как надо — получишь хорошие деньги. — Янс все еще улыбался, но его глаза сверлили меня как два стальных бура, еще немного и искры полетят. — А сотворишь глупость — пеняй на себя, я предупреждал.

— Я помню.

— Вот и славно. Когда вернешься через пару часов, встретимся на этом же месте. — Янс хлопнул меня по плечу и удалился.

Я подождал немного и направился в сторону проспекта, но далеко уйти не успел. Меня догнал запыхавшийся Власис. Его шапка была сдвинута на затылок, волосы мокрыми сосульками свисали на щеки. Значит, дождь усилился, я, стоя в сухой подворотне, этого не заметил. Плохо. Лезть будет сложнее. Худое лицо моего друга выражало предельную тревогу, даже нос заострился, а вокруг глаз залегли густые тени.

— Что он от тебя хотел?

— Сделать кое-что, — ответил я уклончиво.

— Откажись! — Он уверенно рубанул рукой по воздуху. — Я видел как-то мельком этого его «друга». Хмырь в черном пальто. Из-под шляпы глаза как у паука светятся…

Я только усмехнулся. Значит, Власис недолго думая, подслушал разговор.

— Откажусь, и меня будут отскребать от асфальта, как Фила. А потом скажут — поскользнулся, не удержался. Мы уже по уши увязли. Сам знаешь.

Он знал. Наши восхождения на крыши давно перестали быть увлекательными приключениями. Сначала Янс давал нам легкие поручения на уровне игры — залезть на самый конек ничем не примечательного дома и сфотографировать город, или проверить, как работает связь на стреле крана, подначивал забираться в самые трудные или охраняемые места. Затем пошли менее безобидные задания — установить или сломать камеру, закрепленную на высоте, пронести с собой и прикрепить к проводу миниатюрное устройство, нацепить жучок на стекло квартиры… За все это платились деньги. Не слишком большие. Но по нашим меркам — очень неплохие. Постепенно мы втянулись. И сами не заметили, как оказались связаны по рукам и ногам. С теми, кто не выполнял поручения или задавал лишние вопросы, случались всяческие мелкие неприятности — перелом, сотрясение, вывих, задержание эринерами, а иногда, редко, кое-кто падал с крыш. Как Фил.

— Подстраховать тебя? — Власис сунул руки в карманы потрепанной куртки, посмотрел на меня исподлобья.

— Не надо. Я сам справлюсь. Тебе лучше держаться подальше.

Он молча кивнул в ответ. Я чувствовал, как он подталкивает меня в спину до тех пор, пока не вышел из подворотни.

Но самого главного я не сказал. Мне нравилось то, что я делал. Рисковать, поднимаясь по отвесным стенам, убегать по крышам от эринеров, заглядывать в чужие окна и взламывать системы безопасности. И теперь предстояло новое захватывающее приключение.

Отель «Элизиум» стоял на одной из самых оживленных улиц. Сверкающие лимузины один за другим бесшумно подкатывали к горящему золотыми огнями мраморному портику подъезда. Из них выходили разодетые люди и неторопливо поднимались по ступеням к огромной стеклянной двери. Я смотрел на них и не чувствовал ни зависти, ни робости. Мне не хотелось оказаться на месте кого-то из них. Мне нравилось быть на своем. Они меня не видели, а я видел их всех, наблюдая из темноты.

Для начала я неторопливо обошел здание, присматриваясь. Несложная высота. Фасады постройки были богато украшены мраморными выступами, барельефами и карнизами.

Центральное окно на тридцать седьмом этаже оставалось темным. Хозяина не было.

Лучшая позиция для подъема обнаружилась на заднем дворе. Мусорный ящик, прислоненный к стене, над ним пожарная лестница. Чуть в стороне — суставчатая пластиковая труба. Нижняя ее часть вмонтирована в ливневую канализацию, верхняя теряется в вышине. То, что надо.

Я подождал, пока мужчина в серой униформе уборщика выбросит мешок, захлопнет квадратный мусорный люк и уйдет, закрыв за собой дверь черного хода. Одним прыжком оказался на контейнере, его крышка коротко грохотнула под моими кроссовками, подтянулся, ухватившись за металлическую перекладину лестницы, уколовшую холодом ладони, дотянулся до трубы и аккуратно перебрался к ней. Под подошвами ощущался крепкий камень, руки цеплялись за довольно рельефные выступы.

Земля постепенно удалялась, а небо приближалось. Только на крыше его можно было разглядеть по-настоящему. Не узким тоннелем между бесконечных стен высотных зданий, а огромным куполом, испещренным облаками, спиралями звезд, прерывистыми полосами ливня или лентами снега. Место, где всегда можно остаться наедине с собой.

Я поднимался быстро и уверенно. Вот только снова начался прекратившийся было дождь. Камень стал скользким, и, когда я влез на первый карниз — вдоль десятого этажа, — потребовался небольшой отдых. Снизу меня не было видно — огромные каменные изваяния, стоящие на этом уровне, отлично скрывали любого пожелавшего спрятаться в их тени. За щитом статуи воина я нашел несколько пустых бутылок. Здесь явно бывали до меня.

Пара минут отдыха, и я полез выше. Город под ногами светился реками огней. Людей было не видно — по тротуарам текли, сталкиваясь друг с другом, крутясь и покачиваясь, разноцветные паруса зонтов. Облитые светом и дождем машины неслись по дорогам, ныряя в тоннели, дружно останавливаясь на светофорах и снова устремляясь вперед. Здания напротив отражали гирлянды сверкающих фонарей ледяными склонами стен.

Шум города стал звучать отдаленной, смазанной мелодией — ее все сильнее заглушало мощное пение ветра. Его порывы обрушивались на меня внезапно, толкали в бок и окатывали холодным дождем. Скоро я перестал обращать внимание на пейзажи Полиса, сосредотачивая все внимание на подъеме. Пару раз нога поехала по мокрому камню, пришлось снизить скорость. Но я продолжал ощущать огромное пустое пространство вокруг, наполненное стремительными каплями, гулом и ветром. Восторженный азарт, который всегда охватывал меня на высоте, сменялся приступами чувства опасности, оно окатывало с ног до головы и поднимало дыбом волосы на затылке.

Тридцать седьмой этаж приближался. Последний рывок, и вот я уже стою на карнизе. Еще немного отдыха. Мышцы рук и ног поднывали от напряжения и усталости. Я постоял, прислонясь спиной к стене, и начал двигаться в сторону окна. Улица внизу стала выглядеть как деталь игрушечного макета. Справа растеклось темное пятно парка, за ним возвышалось светящееся колесо обозрения. Все остальное закрывали дома. В другое время я полюбовался бы пейзажем, сейчас медлить было нельзя.

Я отсчитал десять окон, бесшумно пробираясь мимо них. Все они были темными. По огромным стеклам, завешенным изнутри плотными шторами, текли струи дождя. Бесконечный шелест и стук капель заглушали мои шаги. Возле одиннадцатого проема я остановился.

Отмычка сработала, оконный замок щелкнул едва слышно, я вытащил из кармана старые, тонкие перчатки, надел, затем открыл раму и прислушался. В номере было тихо. Я аккуратно ступил на подоконник и, стараясь двигаться как можно более бесшумно, спустился на пол. В комнате было темно, но света, лившегося от немногочисленных фонарей на фасаде здания, оказалось достаточно. Сильно пахло цветами. На столике недалеко от окна белел букет лилий и небольшая карточка с золотым вензелем отеля. Проходя мимо, я прочитал машинально: «Уважаемый господин Феликс… мы рады приветствовать…» Стандартное любезное обращение к постоянному клиенту.

Также здесь стояло несколько кресел, в одном валялся темно-синий махровый халат. Бар с напитками отсвечивал тусклым стеклом. Я перемещался медленно и плавно, ни к чему не прикасался и оглядывался с любопытством. Номер был явно из самых дорогих.

Следующая смежная комната оказалась кабинетом. То, что мне нужно. Я обошел массивный стол на гнутых ножках, вновь вынул отмычку из кармана, осторожно вставил в прорезь замочной скважины, повернул на миллиметр, потом еще на один, чуть надавил и услышал сухой щелчок. Ящик был отперт. Я выдвинул его и увидел плоский кожаный футляр не больше спичечного коробка. Быстро взял, задвинул на место ящик и поспешил к окну. Дело сделано. Восторженный азарт от почти завершенного приключения пробежал по спине легким ознобом. Но его сменило жгучее любопытство. Что в футляре, который теперь лежал во внутреннем кармане моей куртки, под молнией? Ради чего я рисковал, забираясь так высоко? Какой секрет скрывал от меня Янс?

Я задержался на мгновение, на долю секунды, всего лишь подумав, не рассмотреть ли таинственную вещь поближе. И это мгновение все решило. Я даже не слышал, как открылась входная дверь. Он просто появился в дверном проеме. Высокий широкоплечий мужчина с темными кудрявыми волосами. Вряд ли незнакомец был на самом деле таким огромным, но мне он показался просто гигантом. Я бросился в окно, прыгнул на карниз и, как только сумел быстро на мокрых камнях, поспешил прочь. Десяток шагов по скользкому мрамору, я даже не мог обернуться, чтобы посмотреть, не преследует ли он меня. Нет, вряд ли, ни один человек в своем уме не станет рисковать жизнью, балансируя на узком выступе, залитом дождем.

Едва эта успокаивающая мысль мелькнула в голове, как на мое плечо опустилась тяжеленная ладонь, железные пальцы вцепились в предплечье, рывком останавливая. Я чуть не потерял равновесие, под ногой качнулась пустота, наполненная каплями дождя и электрическим светом, холод стиснул горло, не позволяя издать ни звука. Вторая рука перехватила меня поперек туловища, выдавливая из легких весь воздух. Он поднял меня в воздух, кроссовки соскользнули с парапета, и я увидел далеко под ногами улицу, светящиеся островки магазинов, разноцветную массу зонтов. Я инстинктивно вцепился в руку преследователя. Пустота жадно разинула рот, готовясь проглотить меня. Сердце сжалось, пропуская удар. Сейчас он меня сбросит. Но мужчина, подержав еще мгновение над далекой улицей, снова встряхнул меня и поволок обратно в номер. Кроссовки беспомощно скользили по камню, в лицо летели брызги, я видел удаляющийся угол здания, до которого не успел добраться, вспышки ярких огней, плечо незнакомца, угол его сжатой челюсти, быстро мокнущие волосы, но по-прежнему не видел лица. А в голове билась одна-единственная мысль: «Он не сбросит меня… нет, он не сбросит меня сейчас… пока он меня не сбросит вниз».

Мужчина добрался до окна, швырнул меня в комнату. Я рухнул на пол, задел спиной столик с цветами, и тот с грохотом обрушился, ваза разбилась. Хрустя ботинками по осколкам, хозяин украденной вещи подошел ко мне, наклонился, сгреб за куртку на груди, подтянул ближе к своему лицу и произнес:

— Где он? — В его голосе клокотала неудержимая, бешеная ярость.

Я смотрел в его светло-желтые глаза, полыхающие настоящим безумием, и не мог выдавить из себя ни звука, не мог даже пошевелиться. Как кролик перед удавом.

— Где он?! — повторил мужчина и встряхнул меня так, что клацнули зубы, а затем начал обшаривать мои карманы.

Грубо, резко, и мне показалось, что точно так же он может вывернуть наизнанку и меня самого, обрывая куски ткани и выдирая подкладку.

— Где он, я спрашиваю?!

Он нашел футляр, и я словно в замедленной съемке увидел, как его пальцы сжимают маленький предмет, кулак заносится для удара. Перед глазами мелькнула белая карточка на столе, и я вскрикнул единственное, что можно было сказать:

— Феликс! Пожалуйста!!

Кулак обрушился на мою скулу, хотя должен был сломать мне нос, и боль оказалась не такой сильной, как я ждал. Он сдержал силу удара. Сквозь легкий, оглушенный туман я почувствовал, что Феликс взял меня за отворот куртки, приподнял и снова поволок куда-то. Распахнутое окно приблизилось. «Вот теперь он меня выбросит», — всплыла на удивление спокойная мысль, но внутри все съежилось в ожидании падения и удара. Я дернулся, но, наверное, так слабо, что он этого даже не заметил.

Мужчина задержал шаг, словно раздумывая, затем резко захлопнул открытую створку, заломил мои руки за спину, вытащил из кармана куртки нечто блеснувшее сталью, защелкнул на моих запястьях ледяные браслеты и отпустил. Я снова рухнул на пол, вывернутые плечи свело болью. И мне хватило секунды, чтобы осознать — я пристегнут наручниками к батарее.

Феликс неспешно отошел, давя цветы и осколки вазы, взял стул, вернулся, поставил напротив меня и сел, положив ногу на ногу. Он выглядел успокоившимся. Но я даже предположить не мог — что лучше, его спокойствие или ярость.

Несколько мгновений он рассматривал меня, затем спросил:

— Ну, и кто ты такой?

— Меня зовут Аметист… Мэтт, — выговорил я, стараясь, чтобы мой голос не слишком дрожал.

— Ты знаешь, что тебе очень повезло, Аметист? — Он усмехнулся, и только теперь я смог рассмотреть его лицо.

Обычное, ничем особенным не выделяющееся. Ровный нос, сглаженные скулы, крепкий подбородок, и только светло-желтые глаза, оттененные густыми бровями, казались странными, пугающими.

— Знаю. Спасибо, что не выбросили меня.

— Ты назвал меня по имени, — ответил он, и это прозвучало неожиданно миролюбиво, хоть и насмешливо.

Значит, этого было достаточно? Удивляться я не успевал. Впрочем, как и делать выводы. Скула, по которой он врезал кулаком, болела, на ней наверняка наливался внушительный синяк, глаз заплывал. И что-то подсказывало — один неверный ответ, неверное движение, и Феликс озвереет снова.

— Кто тебя послал ко мне?

— Я не знаю, — ответил я, не отводя взгляда и надеясь, что он посчитает это признаком предельной искренности. — Никогда не видел настоящего заказчика. Мне передали, что нужно сделать, и все.

— У тебя есть вещь, принадлежавшая кому-нибудь из тех, кто велел тебе залезть сюда?

— Отмычка.

— Эта? — Феликс показал мне кусочек металла, перекочевавший из моего кармана в его.

— Да.

— Ты даже не представляешь, к кому забрался. — Мужчина поднялся. — Ладно, мне нужно поспать. А ты сиди тут.

Как будто у меня был выбор.

Феликс подошел, с легким презрением осмотрел меня с ног до головы, затем наклонился, я едва сдержался, чтобы не шарахнуться в сторону, а он подцепил амулет — серебряный крылатый сандалий, висящий у меня на шее, и дернул, обрывая шнурок. Выпрямился и удалился в смежную комнату. Я услышал, как негромко стукнуло стекло о дерево — взял и поставил стакан, затем скрипнула кровать, и больше не раздалось ни звука.

Нервное напряжение постепенно начало отпускать меня, и навалилась усталость. Но я, подождав немного, попытался понять, смогу ли освободиться. Однако через несколько минут убедился, что все бесполезно. Замок открыть нечем, и даже если бы я очень постарался, вырвать батарею не смог бы. Звать на помощь — глупее не придумаешь. Единственное, что оставалось, — принять более удобное положение на полу, в котором вывернутые руки не затекали бы. Я прижался виском к стене, теплый воздух, струящийся от вертикальных трубок, осторожно касался лица, сушил мокрые волосы и одежду.

Из соседней комнаты по-прежнему ничего не было слышно, но до меня долетал очень отдаленный гул лифта, звяканье посуды, голоса за стенами. Отель жил своей обычной жизнью, и никто понятия не имел, что происходит здесь. Хотелось бы знать, что сделает со мной хозяин номера? Отпустит — один из самых невероятных вариантов, вызовет эринеров — странно, что он не сделал этого раньше, и еще остается шанс быть выкинутым из окна.

Я закрыл глаза, продолжая прокручивать в голове версии грядущих событий, но не мог остановиться ни на одной. И, в конце концов, сам не заметил, как уснул.

Мне снилось, как я падаю. Раз за разом срываюсь с карниза на тридцать седьмом этаже и лечу вниз. В ушах свистит ветер, тяжелое тело разрывает собой пустоту и разбивается о камни. Боль, ужас, безысходность. Снова и снова. Все сильнее и сильнее.

Сверху на меня смотрел Феликс, он стоял на краю карниза и следил за тем, как я умираю. На его лице, ставшем вдруг пугающе совершенным, — легкое любопытство, сменяющееся скукой, опять и опять. Желтые глаза светятся, как у совы, темные волосы растрепаны ветром… и кажется, это будет продолжаться вечно… И продолжалось до тех пор, пока меня, вместе со все увеличивающейся болью, не охватил приступ злости. Он заглушил все остальные чувства. И вместо того, чтобы упасть в очередной раз, я схватился за край карниза. Пальцы ощутили ледяную твердость камня. Ярость придала сил, вместо безнадежности вспыхнуло желание вцепиться в горло человека, наблюдающего за моей беспомощностью. Видимо, она отразилась в моем взгляде, потому что Феликс неожиданно подался вперед, в его глазах мелькнуло удивление, потом насмешка, а затем он рассмеялся и отступил. Не подал руку, но и не столкнул меня вниз. И этот смех продолжал звучать в ушах в тот миг, когда я открыл глаза.

— Просыпайся! — Меня встряхнули за плечо, наручники звякнули о батарею.

— Я уже не сплю.

В комнате было светло. Горели все светильники и люстра под потолком. За окном серел рассвет. Дождь прекратился.

Моргая и морщась от яркого света, я повернулся, пытаясь разглядеть хозяина номера.

Он выглядел измотанным, лицо побледнело, глаза утонули в темных тенях усталости, между бровей стали заметны две глубокие морщины. Но, похоже, настроение у него было прекрасным.

— Поздравляю, Аметист, — сказал он весело и швырнул мне на колени отмычку. — Ты умудрился здорово вляпаться. Человек, которого ты никогда не видел, но на которого вынужден был работать, — дэймос. Надеюсь, тебе не надо объяснять, кто это такие?

Я только помотал головой, глядя на кусочек металла. Сколько невероятных историй было сочинено про создателей кошмаров, чтобы пересказывать их ночью шепотом, обмирая от ужаса и восторга. Впрочем, мысли о выдуманных темных героях страшилок смылись воспоминаниями о реальных происшествиях. Друзья, с которыми случались неприятности, переломы на ровном месте, падения с легких крыш, внезапные приступы страха и слабости… Значит, нас всех контролировал дэймос. Но как Феликс понял это?

— Откуда вы знаете, кто он такой?

— Уж поверь, — усмехнулся он, — в этом я не ошибаюсь. Но тебе повезло снова — я разобрался с ним. Тебе больше ничего не угрожает.

— Разобрались с ним… То есть это значит… — Меня на миг обдало жаром, словно батарея нагрелась до температуры вулкана, а затем окатило холодом. — Значит, вы сами… такой же, как он?

— Не такой, — ухмыльнулся он презрительно. — Гораздо сильнее. И умнее. Я не использую глупых мальчишек, через которых можно так легко добраться до меня. Тебя отправили выкрасть предмет, который был нужен мне для работы, Аметист.

Чем дольше он говорил, тем все меньше мне это нравилось.

— Зачем вы мне это рассказываете?! Почему раскрываете себя? Вам же не нужен лишний свидетель! Сдали бы сразу эринерам! Или сбросили с карниза.

Феликс подошел, взял меня за шиворот, поставив на ноги, а затем расстегнул наручники. Получив неожиданную свободу, я привалился к стене, забыв думать о побеге.

— Я тебя уже сбросил с карниза. — Он крутанул в руке металлические браслеты, соединенные короткой цепочкой, и, не глядя, сунул в карман. — Раз десять за сон. И был почти доволен своей местью, пока ты вдруг не нашел в себе силы скинуть мою власть и вскарабкался обратно.

— И что это значит? — спросил я, потирая запястья.

— Ты тоже дэймос, Аметист, — произнес Феликс, и в его голосе прозвучала нотка одобрения и признания.

— Нет!

— Да. — Он подал мне амулет с оборванным шнурком. — Я уничтожил твоего неведомого заказчика, но остался Янс, через которого велись дела. И он может быть опасен для тебя.

Голова все еще шла кругом, но я знал, что не называл никаких имен, имя моего старшего «товарища» точно. Феликс мог слышать его раньше, он вообще мог знать обо всех планах нашей компании и того самого создателя кошмаров, который отправлял нас лазать по крышам. Но почему-то я был уверен, все связанное с руферами хозяин номера на тридцать седьмом этаже узнал из сна.

— Янс тоже дэймос?

— Обычный человек. И уладить все с ним придется тебе. — Он указал на отмычку, валяющуюся на полу у меня под ногами. — Через этот предмет.

— Уладить?

— Убить. — Желтые глаза Феликса вспыхнули предвкушением. — Если не хочешь, чтобы за тобой началась охота.

— Я не могу.

— Тогда устранят тебя, — произнес он жестко. — Янс знает, куда ты отправился. Знает, что не вернулся. Может решить, что ты заложил его мне. Или эринерам. Он постарается отомстить. Если не тебе, то твоим друзьям.

Феликс продолжал убеждать меня. Ловко опутывал доводами, сомнениями, предостережениями. Манипулировал чувствами долга и страха, вызывал ненависть к Янсу, отправившему меня к жестокому дэймосу, не предупредившему, не рассказавшему о подстерегающей опасности. Все его слова казались логичными, а выводы, которые он делал, — единственно верными. Скоро убийство стало представляться мне правильным выходом, тем более, по словам Феликса, лишить человека жизни во сне — совсем не преступление. Да и не убийство вовсе. Но я заставил себя вырваться из-под его магнетического влияния. Хотя и с большим трудом.

— Нет. Я не могу этого сделать. Спасибо за предупреждение. Но я не стану ничего улаживать таким способом. Ни наяву, ни во снах.

Он посмотрел на меня, насмешливо приподняв бровь.

— Не веришь мне. Ну, хорошо. — Феликс подошел к окну, демонстративно распахнул его и отошел в сторону. — Прошу. Можешь идти.

Я не поверил своим глазам.

— То есть вы вот так просто отпускаете меня?

Он рассмеялся. Тихо, почти беззвучно.

— Можно сказать и так. Но ты ведь понимаешь, от дэймоса освободиться невозможно.

Я шагнул к пути отступления, предоставленному так неожиданно, все еще сомневаясь, что это правда.

— А вы не боитесь, что я кому-нибудь расскажу о вас? Заявлю эринерам о том, кто вы такой на самом деле?

— Не сможешь. Даже если захочешь сделать такую глупость, ничего не получится. — Он указал пальцем на мой лоб, продолжая усмехаться. — Я у тебя в голове. Я в лабиринте твоего подсознания. И ты не найдешь оттуда выход.

Мне показалось, что я уже слышал где-то эти слова. Или похожие на них. Мне захотелось уйти из роскошного номера как можно скорее, пока он не передумал. Ни о чем не спрашивать больше и ничего не узнавать. Я быстро наклонился, поднял отмычку, которую мне дал Янс, подошел к распахнутой раме, все еще ожидая, что в самый последний момент Феликс швырнет меня обратно в комнату, заявив, будто пошутил. Но он стоял в стороне неподвижно, не делая попытки даже пошевелиться. Я выбрался на подоконник, продолжая следить за ним на случай, если он все же решил столкнуть меня, и быть к этому готовым. Воображение подсказывало, в какой миг надо нырнуть в сторону от окна, за какой выступ ухватиться, но дэймос не спешил нападать. Похоже, он действительно отпускал меня. Я поспешил прочь по влажному карнизу, тем же путем, которым пришел сюда. Феликс ничего не сказал мне, не следил, не попытался остановить.

«Я у тебя в голове». Меня неприятно передернуло от этих слов, продолжавших звучать в памяти.

Еще никогда я не спускался с крыши так быстро. На предельной скорости. Под ногами звучал просыпающийся город. И шум утреннего Полиса отличался от ночного. Сейчас в нем не было беззаботной суеты, только расчетливая, деловая, холодная отстраненность. Яркие огни погасли. Появились первые пешеходы, стремящиеся на работу. Серая дымка закрывала половину дальних высоток. Впрочем, у меня не было желания смотреть по сторонам.

Добравшись до карниза со статуями, я остановился передохнуть. Сел, привалившись спиной к каменному щиту, и закрыл глаза. Мысли крутились в голове как бешеные. Меня поймали, чуть не убили, приковали к батарее на всю ночь, а потом внезапно отпустили. И я дэймос. Впрочем, последнее волновало меня меньше всего. Как ни странно, я абсолютно спокойно воспринял эти сведения. Словно всему странному, что есть во мне, наконец просто дали определение. Яркие, запутанные сны, в которых я видел друзей и недоброжелателей, перестраивал реальность и убеждал учителей поставить мне лучшие оценки, чем я заслуживал, — иногда мои желания, заложенные в сновидения, исполнялись, иногда нет. Стремление наблюдать за людьми так, чтобы они этого не видели, оставаясь в тени. Желание постоянно преодолевать законы материального мира, хотя бы в подъемах на крыши.

Но сейчас копаться в себе было некогда. Надо спускаться. И договориться с Янсом, так подставившим нас всех. Феликс сказал, что решил проблему с дэймосом, на которого работал наш «старший друг». Значит, скорее всего, ни ему самому, ни нам больше ничего не угрожает. Никто не упадет с крыши, не выполнив поручение, и не попадет к эринерам. Впрочем, может быть, я чего-то по-прежнему не знаю. Мелькнуло сожаление о том, что я не расспросил Феликса подробнее, но тут же испарилось — мне было не до разговоров, хорошо хоть целым ушел.

Дальнейший спуск прошел очень быстро и без остановок. Я приземлился на тот же самый мусорный ящик и поспешил прочь.

Я не надеялся увидеть Янса на условленном месте, но он был там. Стоял в подворотне, прислонившись спиной к стене и подняв воротник. Ждал, хотя уже все сроки прошли. Увидев меня, поспешно отлип от своей опоры и сделал шаг навстречу, попадая в слабый свет фонаря. Все добродушие смыло с его лица, оно было злым, таким же, как и темные глаза, взгляд которых нетерпеливо обшаривал меня.

— Ты где застрял?! Почему так долго?! — буркнул он. — Ну? Достал?

И протянул руку, ни секунды не сомневаясь, что я тут же передам ему украденную вещь.

— Нет, — ответил я. — Не достал.

— То есть как это?! — Косматые брови подручного дэймоса приподнялись, на низком лбу собралась гармошка складок.

— Он вернулся. Я даже окно не успел открыть. Просидел всю ночь на карнизе, но он так и не вышел.

— Ты что, спятил?! — рявкнул Янс и схватил меня за отворот куртки. — Он не мог вернуться! Ты должен был достать эту вещь! Сегодня! Сейчас!

Впервые я видел его в такой ярости. И, как ни странно, отчаянии. Оно было тщательно замаскировано под гневом и негодованием, но я видел, как паника бьется в его глазах и выступает каплями пота на висках и под бледной нижней губой. Он боялся. По-настоящему.

— А я тебе говорю, что он был в номере.

— Первый раз тебе поручили действительно важное дело, а ты меня подвел! — Он с силой сжал пальцы на моем плече. — Нет, ты подвел не только меня, но и всех своих приятелей крышелазов! Ты представляешь, что со всеми вами теперь сделают?!

Я вырвался из его захвата, и на мое лицо упал свет фонаря.

— А это еще что?! — Янс увидел синяк на моей скуле, который сейчас должен был расцветать всеми оттенками синего и лилового.

— Ударился, на подъеме.

Его взгляд еще раз метнулся по моему лицу, рот перекосило в злобной, нервной ухмылке.

— Так вот в чем дело! — Голос Янса зазвучал зловещим шепотом. — Ты сдал нас ему. Получил пару раз по морде и тут же все выложил!

Он снова попытался схватить меня, но я отбил его руку, тоже начиная злиться.

— Мне и не нужно было ему ничего говорить! Этот тип в номере все понял сам. А ты — идиот, если не знаешь, на кого работаешь. И еще больший идиот — если знаешь! — Я отступил на шаг, засунув руки в карманы. — Но можешь успокоиться. Никому из нас больше ничего не угрожает. Вряд ли твой заказчик теперь может навредить хоть кому-то. С ним уже разобрались. Так что успокойся.

Янс рассмеялся. И я увидел в его глазах издевательское высокомерие.

— Это ты идиот, Мэтт. Неужели думаешь, что мой «заказчик» был один? Ты вообще не понимаешь, куда ввязался и каких людей пытаешься обмануть.

Я промолчал, начиная испытывать нечто вроде легкого беспокойства.

— Думаешь, легко отделался? — продолжал ухмыляться Янс. — Даже если твой новоявленный защитник «убрал» кого-то из них, остальные-то живы. И лучше бы тебе было самому свалиться с крыши.

Он сделал быстрое, резкое движение кистью, и я увидел в его руке нож-выкидушку. Лезвие тускло блеснуло в электрическом свете. Я не испугался, просто знал, что не дам ему прирезать меня, хотя наши силы были не равны. Но помощник дэймоса не спешил нападать. Он просто поднял нож так, чтобы отраженный свет кольнул меня в глаза, и произнес четко, сделав ударение на последнем слове:

— Цвет снега — белый.

Можно было рассмеяться в ответ на это нелепое заявление, но я вдруг почувствовал жуткую головную боль. Она накрыла меня, поднимаясь от затылка, и сжимала череп раскаленной сетью. Каких-то три слова превратили меня в беспомощную развалину. Перед глазами побелело. Словно повалила плотная пелена того самого снега, о котором упомянул Янс. В нем слышался гул ветра и звучали какие-то смутные голоса. Боль длилась и длилась, а когда закончилась и зрение прояснилось, я увидел себя стоящим на краю недостроенного этажа того самого здания, во дворе которого мы собирались по вечерам. Я видел осколок неба, несколько строений впереди, а внизу — горы мусора, пирамиды каменных блоков и куски перекрученной арматуры. Пробежала собака, следом за ней, не зная, что творится у него над головой, быстро прошел ее хозяин. Мой взгляд скользил по миру, охватывая все целиком, фиксируя каждую деталь, но не мог оценить увиденное. Холод сковал руки и ноги, проткнул спину…

— Жаль, — прозвучал за спиной преувеличенно сочувствующий голос Янса. — Лазанье по крышам — такое опасное увлечение. Вот и Мэтт сорвался. Интересно, зачем его понесло на стройку?

Я попытался оглянуться, но тело не слушалось. Меня неумолимо тянуло вниз, в пропасть.

— А через несколько часов разбился Тим. Какое странное совпадение, — продолжал глумиться Янс. Я чувствовал его горячее дыхание на своем затылке. — Вообще, всем этим ребятам не повезло. Наверное, были плохо подготовлены или крепко повздорили с группировкой из соседнего района.

Меня качнуло вперед, пустота облизала лицо ледяным языком ветра, в глаза бросило горсть холодных капель. Из-под носков кроссовок, уже наступающих на пропасть, посыпался песок. «А ведь Феликс был прав…» — мелькнула в голове, раскалывающейся от боли, далекая, но какая-то пустая мысль. И словно в ответ на нее, у самого уха раздался насмешливый знакомый голос: «Цвет крови — алый».

Паралич тут же отпустил. Не понимая, что делаю, я резко шагнул в сторону. И в тот же миг Янс, размахнувшийся, чтобы толкнуть меня в спину, ударил. Но его ладонь ткнула пустоту, а инерция понесла вперед. Он завис на долю секунды, проламывая барьер, отделяющий его от пропасти. И полетел вниз.

Я не мог слышать звук падения тела, слишком большая высота, но он все равно прозвучал у меня в ушах. Тяжелый, глухой, жуткий. Я посмотрел во двор. Янс лежал на каменных плитах, лицом вниз. Железный прут арматуры торчал из его бока, пробив насквозь. Нелепая, черная, неподвижная фигура, из-под головы медленно растекается красное пятно. Так должен был лежать я. Если бы не странная фраза, выплывшая из подсознания.

Я отшатнулся от края и поспешил прочь. Хотя перед глазами все еще покачивался голый бетонный пол, груды кирпича, прямоугольники неба, заменяющего стены между столбами каркасов. Лестница без перил вела с одного недостроенного этажа на другой, в толстом слое строительной пыли, лежащем на ступенях, виднелись две цепочки следов — моих и Янса. Быстро спускаясь, я пытался вспомнить, как поднимался здесь, но не мог выудить из памяти ни единой детали. Фрагмент утра как будто вырезало.

С трудом открыв дверь подъезда, я выбрался со стройки, прошел к забору, протиснулся в дыру и побежал дворами к нашему общежитию. Пятиэтажное здание, выкрашенное в желтый цвет, стояло зажатое между двух девятиуровневых построек, соединенных друг с другом стеклянной галереей на высоте восьмого этажа. Первое место, куда я влез, как только научился более-менее карабкаться. Забавно было ходить по прозрачной крыше и смотреть на далекую землю под ногами…

Власис сидел на крыльце в компании своих одноклассников. Я издали увидел черную вязаную шапку и почувствовал легкое успокоение. С другом все было в порядке. Пока.

Уроки еще не начались, и никто не спешил в здание, где предстояло провести целый день. По двору с воплями носились стайки младших школьников в одинаковой черно-синей форме. Кто-то пытался влезть на одинокий тополь, стоящий неподалеку от крыльца, кое-кто потихоньку разрисовывал школьную стену за углом.

Все как обычно.

Заметив меня по ту сторону решетчатого забора, Власис кивнул товарищам, забросил сумку за плечо и быстро подошел. Он выглядел обеспокоенным и невыспавшимся. Темно-серые глаза утонули в тенях усталости, а сквозь обычный загар проступала бледность. Похоже, не одного меня этой ночью мучили кошмары. Только меня в реальности, а его во сне.

— Ты откуда такой? — Его хмурый взгляд переместился с моего впечатляющего фингала под глазом на полосы строительной пыли, покрывающей мою куртку и джинсы.

— Слушай, Влас, — сказал я ему тихо, — не ходите пока на крыши.

Он чуть откинул голову назад, словно увидев нечто пугающее.

— В чем дело?

— Просто не ходите. Передай остальным. — Мой голос звучал достаточно обеспокоенно, потому что Власис нахмурился еще сильнее.

— Ты можешь объяснить нормально?

— Пока нет. Но мы здорово влипли. Поверь мне.

Я замолчал, пропуская двух младшеклассников, пробегающих мимо и на ходу лупящих друг друга портфелями.

— Говорил тебе не лазить в «Элизиум», — сказал Власис, и тонкие черты его лица зло исказились.

— Не я, так кто-то другой. Без разницы. Но ты проследишь, чтобы наши сидели тихо?

— Ладно, — согласился друг нехотя, мельком глянул на одноклассников, с любопытством поглядывающих в нашу сторону. — На занятия, как я понимаю, ты не пойдешь.

— Нет. Надо уладить кое-что.

Теперь обеспокоенным стал он.

— Слушай, если бы ты рассказал толком, я мог бы…

— Нет времени, — оборвал я его. — В другой раз, ладно? Мне надо бежать.

— А ты помнишь, что у тебя уже два прогула, и если будет третий…

— Да-да, помню. — Я махнул ему на прощанье и поспешил прочь, думая о том, что штрафные санкции за пропущенные уроки сейчас волнуют меня меньше всего.

Ранним утром отель «Элизиум» выглядел не так роскошно-агрессивно, как ночью. Серый дождливый денек слегка притушил его мраморное великолепие. Но соваться в него через парадные двери мне все равно не слишком хотелось, а еще больше не хотелось повторять ночной маршрут. При мысли о том, что придется вновь лезть на высоту, у меня слегка похолодело в животе, а перед глазами мелькнула картинка — грязный двор и мертвое тело на серых плитах, с темным пятном под головой.

По счастью, именно сейчас к входу подрулил длиннющий лимузин, из него выбралось человек шесть гостей разной степени веселости. Видно, возвращались после долгого рейда по ночным клубам, затянувшегося до утра. Я повыше поднял воротник куртки, скрывая синяк на физиономии, и, стараясь быть как можно более незаметным, прошел вместе с ними в огромный холл, отделанный золотом и мрамором, проскользнул мимо стойки администратора, где уже выстроилась небольшая очередь отъезжающих, и, успешно скрытый рядом колонн, уверенно прошагал к лифтам.

На меня не обратили внимания, не остановили, не окликнули. Все были заняты своими делами. В кабине между резных панелей из красного дерева я увидел зеркало, а в нем свое отражение. Настороженное, помятое, с растрепанными темно-каштановыми волосами и затравленными глазами, которые сейчас были цвета грязного асфальта. За те несколько секунд, что лифт поднимался на тридцать седьмой этаж, я постарался принять более-менее уверенный вид, хотя бы внешне.

И мне это почти удалось, до тех пор пока я не дошел до нужного номера. Дверь в него была распахнута, из широкого проема как раз выкатывала тележку горничная. Рановато для ежедневной уборки.

— Извините, — обратился я к миловидной, круглолицей девушке в фирменном фартучке. — Постоялец из этого номера…

— Уехал, — ответила она доброжелательно. — Часа полтора назад. Я только смену приняла.

Видно, что-то изменилось в моем лице, потому что горничная осеклась и внимательнее посмотрела на меня.

— Что-то важное?

— Нет. Уже нет.

Я развернулся и пошел обратно, не замечая ничего вокруг. Сильнейшее разочарование, почти отчаяние сжало горло. Действительно, почему он должен был дожидаться меня. И с чего я взял, будто мне станут помогать. Но я ведь слышал его голос в своей голове! Он знал, что меня попытаются убить, и сделал так, чтобы этого не произошло.

Лифт спустился в холл, открыл двери с мелодичным звонком, я вышел, пытаясь сообразить, как поступить дальше. Вернуться обратно, пойти в школу, словно ничего не произошло. Ждать, когда меня или кого-то из друзей сбросят с крыши?

Вокруг ходили люди — молодые и не очень, успешные, довольные, серьезные, одинокие и в компаниях. И никому не было дела до того, что совсем рядом, среди них жили те, кто с такой легкостью мог проникать в их сны, в их жизнь и контролировать любое действие. Я снова почувствовал озноб от этой мысли. Гости дорогого отеля представились роботами, программы для которых составлял некто невидимый, но очень могущественный.

Очередь у массивной стойки рассосалась, и я решил предпринять последнюю попытку. Уверенно подошел к немолодому представительному мужчине в сером костюме с золотым значком на лацкане и произнес сдержанно:

— Доброе утро. Я ищу постояльца из номера 6325. Его зовут Феликс…

Администратор скользнул по мне внимательным взглядом, словно сверяясь со списком одному ему известных примет, и выразительно усмехнулся.

— Он уехал, но просил передать вам это.

Достал из ряда ячеек у себя за спиной конверт плотной бумаги и подал мне. Я пробормотал невнятную благодарность и поспешно отошел, на ходу распечатывая послание. На листе с гербом в виде золотой литеры было всего две строчки:

«Северный вокзал. Буду ждать до двенадцати».

Я кинул взгляд на массивные часы в резном деревянном корпусе, стоящие в холле — было без двадцати полдень, — и рванулся прочь из отеля. Вход на ближайшую станцию подземки находился за углом, на соседней улице.

До Северного вокзала — помпезного здания из мрамора и гранита — я добрался меньше чем за полчаса, бегом на всех станциях, перепрыгивая турникеты, заскакивая в уже закрывающиеся двери вагонов. И, задыхаясь от стремительного движения, вылетел на центральную площадь.

Ну и где его здесь искать?

Я шел, оглядываясь и быстро соображая — табло с расписанием, зимний сад, кофейни, зал ожидания? Поворачивал наугад, уклоняясь от людей с чемоданами, обгоняя группы встречающих и провожающих, уступая дорогу моечным аппаратам. Пока меня вдруг не взяли крепко за предплечье, останавливая.

Я оглянулся и увидел Феликса. Вполне возможно, он следил за мной все это время, сливаясь с толпой, или вложил в мою голову приказ идти именно к этому кафе, с огромными окнами от пола до крыши. Меня бы уже ничего не удивило. Он выглядел сосредоточенным и решительным. Ни следа усталости на лице.

— Быстро появился, — сухо обронил дэймос и мимолетно оглядел площадь за моей спиной. — Идем.

Он открыл дверь маленького заведения по соседству, впустил меня и вошел следом. Тут стояло всего несколько столов, накрытых белоснежными накрахмаленными скатертями. Занят был лишь один — самый дальний. Там расположилось шумное семейство с двумя детьми и горой багажа.

За стеклом полукруглой витрины возвышались горы пирожных, булок, тортов и конфет. Увидев все это великолепие, я вспомнил, что не ел со вчерашнего вечера, да и не пил тоже.

Снаружи окна были зеркальными, внутри прозрачными. Удобно. Находящихся в кафе не видно, а проходящие мимо — как на ладони.

— Слушаю тебя, — сказал дэймос, садясь за столик в углу.

Я рассказал ему обо всем, что произошло. Подробно, не упуская ни одной детали, и добавил в конце:

— Феликс, я не знаю, как вы это сделали, но спасибо… Кстати, как вы это сделали?

— Я у тебя в голове, помнишь? — усмехнулся он. — Дэймос, на которого вы работали, записал в ваши мозги команду на уничтожение, и та включилась от словесного приказа. Я отменил ее.

— То есть вот эти дурацкие фразы про снег и кровь — пароль и отзыв?

— Слова могут быть какими угодно.

Он замолчал. К нам подошел официант, поставил по чашке с кофе, а ко мне придвинул тарелку с тремя гигантскими плюшками, посыпанными корицей, и удалился.

— Вы отправили ему ментальный приказ принести еду? — спросил я, взяв еще теплую выпечку. — Что-то вроде «цвет голода — желтый»?

Феликс усмехнулся:

— Не надо считать меня всесильным. Сделал заказ до того, как ты появился.

— Откуда вы знали, что я приду? Записали мне это в голову?

— Нет. Ты произвел впечатление сообразительного парня, который в состоянии догадаться, как найти нужного человека.

— А если бы я не догадался?

— Одним дураком на свете стало бы меньше, — ответил он чрезвычайно любезно.

Оставалось только порадоваться, что я оказался достаточно находчив, по его мнению.

— Вы были правы. С Янсом.

— Я всегда прав.

— Моим друзьям ничего не угрожает? Я предупредил их, велел не ходить на крыши в ближайшее время. Но ведь это не поможет?

— Нет. Любой из них может упасть со стула или споткнуться на ровном месте.

— Что же делать?

— Убить тех, кто хочет убить тебя и твоих товарищей.

— Но как? Янс мертв. Больше никаких следов…

— Отмычку не потерял? — спросил Феликс.

— Нет.

— Тогда есть шанс все исправить.

Меня одолевали десятки вопросов, но я сделал паузу и принялся за еду. Феликс наблюдал за мной с насмешливой улыбкой и тоже молчал. Время от времени взгляд его темных, чуть прищуренных глаз устремлялся в окно или цепко обшаривал посетителей, входящих в кафе. За одним из них — молодым мужчиной с небольшим кожаным портфелем — он наблюдал на секунду дольше, чем за остальными, но затем так же равнодушно скользнул в сторону.

— За мной могут следить? — спросил я, прекрасно замечая его наблюдения.

— Вполне, — отозвался он и беззвучно поставил свою полупустую чашку на блюдце.

— Те, кто пытались меня убить?

— И они тоже.

— Кто еще?

— Тот, кто работает на них.

— Но я же ничего не знаю. Никого не видел. Даже объяснить ничего толком не могу.

Он подался вперед, глядя на меня через стол.

— В твоей голове след, по которому кого-то из них можно вычислить. Если у него не хватило мастерства стереть его. Тогда твое подсознание — капкан, ловушка, в которую пытавшийся убить тебя может легко угодить сам. К тому же ты не обычный человек.

Я оперся локтями о столешницу, запустил пальцы в волосы.

— Вы уверены, что я тоже… дэймос?

— Уверен.

— Но как? Что, есть какие-то признаки? По которым определяют создателей кошмаров?

— Дело не в том, что в нас есть. Дело в том, чего в нас нет, — загадочно произнес мой собеседник, но прежде, чем я успел потребовать объяснений, в кармане его куртки зазвонил телефон.

Феликс вытащил коммуникатор последней модели, какой я видел пока только в рекламе, и ответил:

— Да. Конечно, Талия… — Несколько мгновений он внимательно слушал, потом поднялся, взглянул на меня, произнес беззвучно: — Сиди здесь, — выбрался из-за стола и вышел из кафе.

Я видел его через прозрачные стекла, стоящего неподалеку от входа и о чем-то увлеченно говорящего по телефону. Похоже, беседа затягивалась, и я снова взялся за чашку. Мой взгляд упал на белое блюдце с темным ободком и никак не мог оторваться от него.

Несмотря на выпитый кофе, начала накатывать сонливость. Я моргнул несколько раз, потом зевнул, гул голосов, постукивание посуды отдалились, стали размываться, веки опустились всего на миг…

Я открыл глаза. Перед лицом была грубая каменная стена, шероховатая и неровная. В ноздри ударил запах ледяного, мокрого камня. Запястья тоже ломило от холода. Руки были в наручниках, подняты над головой и прикованы к низкому потолку, почти ложащемуся на голову, я дернулся, лихорадочно оглядываясь, и понял, что стою в узкой нише, окруженный с трех сторон кирпичной кладкой. Каменная коробка. Почти склеп.

Выход отсюда был, но он оказался заложен на треть, почти до моих бедер. За ним виднелся бесконечный, едва освещенный коридор, откуда тянуло холодом и сыростью. Что происходит? Где я?!

В ответ на мой невысказанный вопрос прозвучал тихий, вкрадчивый смех. Я разглядел темную фигуру, вынырнувшую из тени. На ней был длинный плащ, лица не видно, оно закрыто капюшоном. В смуглой руке — мастерок, с него на пол лениво падают тяжелые капли цемента.

— Эй! — крикнул я. — В чем дело?

Незнакомец плюхнул серую смесь на неровный каменный ряд и положил сверху еще один кирпич.

— Что ты делаешь?! — Я рванул цепь, но она держала крепко.

Второй кирпич лег рядом с первым.

Он замуровывал меня, неспешно и аккуратно.

— Когда я закончу, — прозвучал в ответ бесцветный голос, — ты не вспомнишь даже своего имени.

Меня накрыла ледяная паника. Это сон! Конечно, это всего лишь сон! Надо проснуться.

Но все мои попытки очнуться, которые прежде помогали выбраться из кошмаров, ни к чему не приводили. Даже резь в руках, когда я еще раз дернул цепь, расцарапывая наручниками запястья, не выкинула в реальность. Боль была здесь и сейчас. Бесконтрольный страх разрастался, и я не мог справиться с ним.

Неумолимо скрежетал мастерок по камням, стукали боками кирпичи. Дэймос продолжал спокойно трудиться.

— Нет! Хватит! Прекрати!

Света и воздуха становилось все меньше. Стена росла. По грудь. До подбородка.

— Феликс! Помоги!!!

Еще одна лента приглушенного смеха вползла в мой склеп.

— Он тебя не найдет здесь. Никто не найдет.

Последний ряд кирпичей сжирал тусклую полоску света. Я задыхался, жадно глотая воздух, который таял вместе со зрением и слухом. По лицу катил пот, заливая веки.

— Феликс! — Мой крик запечатал камень, вставленный в левый верхний угол и задавивший бледный луч, заглядывавший в склеп.

Чернота и тишина навалилась на голову. Дышать стало нечем, перед глазами поплыли багровые пятна. «Цвет крови — алый», — мелькнула в сознании последняя мысль, и меня начала душить темнота.

Она длилась и длилась бесконечно, растягивалась и смыкалась, как мышцы гигантской змеи, проглотившей меня. Легкие, набитые осколками кирпичей, разрывались, вены были головы лопнуть…

А потом вдруг послышался далекий звук. Глухой удар. За ним еще один. Грохот, скрежет, меня садануло десятком острых кулаков, встряхнуло, потащило и ткнуло в зрачки ослепительным светом. Холодный воздух плеснул в лицо, я глотнул его и закашлял, захлебываясь.

— Дыши, — приказал знакомый голос, — просто дыши.

И я стал дышать. Зрение постепенно возвращалось, так же как и способность соображать. Я все еще висел на цепи в каменном гробу, но «крышка» в него оказалась пробита. Меня до колен засыпало разбитыми кирпичами.

— Сколько еще я буду тебе помогать? — снова прозвучал рядом тот же голос. На этот раз недовольно.

— Феликс… спасибо, — выговорил я заплетающимся языком и рухнул на каменную крошку, когда наручники открылись на моих запястьях.

Дэймос взял меня за шиворот, вытащил из ниши и толкнул на пол. Пока я пытался немного прийти в себя, он внимательно изучал кирпичи, поднял один из мелких обломков, поднес к носу, вдыхая его запах, попробовал на вкус скол, отбросил. Повернулся ко мне. И я снова увидел, что во сне он выглядит не так, как в реальности. Похож на изображение Танатоса — пугающее и одновременно прекрасное.

— Ты видел того, кто тебя замуровал?

— Нет. Он был в плаще. И капюшон на лице. Я что, уснул в кафе?

— Ты потерял сознание. Я успел очень вовремя. Так ты готов защищаться или нет? Может, пришло время наконец сделать что-нибудь самому?!

— Да, я готов. Если вы научите.

— На теорию нет времени. Будешь все узнавать сразу на практике. А теперь вставай.

Я поднялся, чувствуя, как меня все еще пошатывает.

— Что мы будем делать дальше?

— Ты будешь делать, — уточнил он.

— Ну да. И что мне делать?

— Возвращайся обратно. — Феликс указал на нишу, полузасыпанную кирпичами.

— Туда?! Ни за что!

Дэймос выразительно посмотрел на меня, и в его светящихся желтых глазах мелькнула насмешка:

— Твой страх — оружие против тебя.

— Я не боюсь, просто… не понимаю зачем, — выкрутился я.

— Там — лабиринт. — Феликс посмотрел в сторону бесконечно длинного коридора. — Ловушка, в которой ты послужил приманкой и которую построил для нас твой дэймос. Он думает, мы пойдем туда за ним, и намерен устроить отличную мясорубку для наших мозгов.

Меня невольно передернуло от подобной метафоры, а может, и не метафоры, а самой что ни на есть правдивой реальности.

— Откуда вы знаете?

— Потому что дэймос, с которым ты столкнулся в этом сне, — морок. Он доводит до безумия, до полного опустошения, после которого человек впадает в прострацию или кончает жизнь самоубийством. По-моему, ты уже испытал на себе кое-что из его арсенала. Хочешь продолжения?

— Нет. Мне хватило. — Я взглянул в сторону коридора, потом повернулся к пустой нише. — Ну хорошо. Я вернусь туда, и что дальше?

— Твой таинственный друг не оставил никаких следов, никаких зацепок, кроме вот этого. — Феликс похлопал ладонью по остаткам кирпичной кладки. — Он вложил сюда достаточно сил. Так что для нас твой склеп фактически предмет, с которым можно действовать — нечто вроде личной вещи дэймоса. По нему мы найдем его, минуя все ловушки, которые он так любезно расставил в своем лабиринте. Понимаешь, Аметист?

Я кивнул, глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, шагнул в камеру, крепко взялся за наручники, свисающие с потолка. Стены тут же начали давить со всех сторон, и, чтобы не начать задыхаться вновь, я спросил:

— Скажите, Феликс, та вещь, которую мне надо было у вас забрать, принадлежала кому-то из тех дэймосов, на которых я работал?

— Нет. Одному из их клиентов. — Он наклонился, взял несколько крупных обломков и принялся ставить их один на другой, словно повторяя действия создателя кошмаров, поймавшего меня.

— То есть вы должны были убить того же человека, что и они?

— Я, как ни смешно, должен был его спасти.

— Спасти?! — Шаткая конструкция битых кирпичей продолжала расти, а вместе с ней пыталась поднять голову и моя паника.

— Представь себе, я время от времени помогаю людям. Это моя официальная работа. Так что произошло неожиданное столкновение двух противоборствующих сторон.

— Две чайки налетели на одну устрицу, — произнес я, одновременно пытаясь понять, боязнь замкнутого пространства была у меня всегда и дэймос просто вытащил ее наружу, или я приобрел ее недавно. — Должно быть, это очень важный человек.

— Если выживешь — узнаешь, — пообещал Феликс, замолчал, прислушался к чему-то и велел: — А теперь сосредоточься. Вспомни, как выглядел этот морок. До мельчайших деталей.

Я закрыл глаза, призывая на помощь всю свою наблюдательность. Перед глазами вспыхнула яркая картина. Тонкий разлом в темноте. На его границе — черная фигура. Невысокая. Феликсу приходилось наклоняться, чтобы заглянуть в каменную коробку, а этот стоял прямо, значит, дэймос ниже его. Неширокая в плечах — свет, просачивающийся в тесный лаз, достаточно свободно обтекал ее с обеих сторон. Рука с мастерком. Кисть узкая, но сильная, не женская, запястье широковато. Короткие, квадратные ногти… удивительно, сколько, оказывается, можно запомнить за несколько кратких мгновений страшного сна.

Я представил, как сдергиваю с головы дэймоса капюшон, и светлое пятно лица начинает приобретать четкость, но черты пока еще не различимы, словно я смотрю через затуманенное стекло, однако постепенно мгла рассеивалась…

— Держись крепче, — неожиданно приказал Феликс.

Он запрыгнул в склеп, прижав меня к стене движением плеча. Ухватился за цепь, и тут же каменная коробка полетела вниз, словно скоростной лифт. Все быстрее и быстрее. Стены тряслись, с потолка сыпалась мелкая крошка. Я не видел, что творится в тех глубинах сна, которые мы пронзаем. Феликс заслонил собой обзор. И похоже, делал это специально, не давая мне разглядеть подробности.

А затем стремительное падение сменилось плавным скольжением. «Лифт» остановился.

Дэймос выбрался наружу, следом вылез я.

Мы снова стояли в коридоре, но на этот раз тот был светлым, коротким. Вишневый деревянный пол приятного теплого оттенка, стены, обтянутые золотистой тканью.

— Все предусмотрел, — очень тихо сказал Феликс, — но от запаха избавиться не смог. Он мне хорошо знаком.

— Как же этот создатель кошмаров решился подстраивать для вас ловушку? — спросил я, шагая рядом с ним. — Вы ведь тоже дэймос.

— А он не знает, кто я. Пока не знает… Теперь соберись. Он близко.

— Что мне делать?

— Это мир снов. В нем каждая мысль обретает материальность. Есть какие-нибудь соображения по этому поводу?

— Да. Есть, — ответил я резко.

Он кивнул, удовлетворенный моей решимостью.

— Но помни, мысли твоего врага материальны тоже.

Коридор закончился небольшой пустой комнатой. Из трех окон, занимающих почти всю стену, лился мягкий зеленоватый свет. Такой бывает, когда солнце просвечивает через молодую листву. На деревянном полу — тень от узких ромбов переплета рам. В воздухе витает легкий аромат жасмина.

— Где он? — спросил я, оглядываясь.

Феликс указал взглядом в пол и направился вперед. Я, недоумевая, что он имел в виду, пошел следом. Один шаг, второй, третий. А потом ажурная тень, лежащая на теплых досках, дрогнула и взвилась в воздух, окружая нас плотным кольцом, замерцала тусклой зеленью, и все ее прутья превратились в живых змей, покрытых слизью. Они шипели, извивались, открывали пасти, утыканные острейшими зубами, истекающими ядом. Мерзкое зрелище, меня внутренне передернуло от отвращения.

— Дешевые фокусы, — рассмеялся Феликс почти беззвучно.

Быстро шагнул вперед и схватил одну из рептилий за шею, рванул на себя, не обращая внимания на зубы, впившиеся в его руку.

Сеть разрушилась, расплескалась, падая на пол свивающимися клубками чешуйчатых тел. Они, словно капли ртути, стремились к змее, бьющейся в руке Феликса, и сливались друг с другом. Пара секунд — и дэймос держал за волосы человека.

Морок был старше меня, но моложе моего спутника. Невысокий, светловолосый, с красивым, утонченным лицом. Обычно такими изображали гениев и куретов.

— Ты не целитель! — воскликнул он почти испуганно.

— Да, друг мой, — душевно произнес Феликс. — И я тоже умею вытаскивать на свет тайные страхи. — Посмотрел на меня и сказал: — Вот он, твой убийца. Один из любителей белого цвета.

Я смотрел на юношу, чувствуя неожиданный, непреодолимый приступ ярости. Значит, это он пытался сбросить меня с крыши. Вложил в мою голову приказ об уничтожении. Заставлял моих друзей выполнять свои прихоти, а если они допускали промахи, их убивали. Моя ненависть стала такой яростной, что слепила. Аромат жасмина усилился, сделавшись почти невыносимым, и превратился в отвратительную, удушающую вонь разложения.

Морок в руках дэймоса задергался, явно очень страдая от этого запаха.

— А ты не лишен таланта, — одобрительно произнес Феликс, — схватываешь все на лету. Теперь снизь воздействие. Мне надо с ним побеседовать.

Его голос заставил меня очнуться. Бешенство отпустило. Еще никогда я не причинял боль другому человеку сознательно и, пожалуй, никогда еще не испытывал такого гнева. Но теперь он схлынул, оставив после себя ошеломление.

Феликс, которому не было дела до моих эмоций, выпустил морока. Тот упал на пол, попытался встать, но не смог — доски неожиданно вспучились, задрожали, теряя твердую структуру, и захлестнули человека. Его засасывало, словно в болото, до тех пор, пока на поверхности не остались только кисти широко раскинутых рук, носки ботинок и белое лицо.

— Кто ты такой? — прошептал пленник. — Откуда ты взялся?

Как ни странно, он не выглядел испуганным, сломленным или страдающим от боли. Хотя доски должны были сильно сдавливать его тело.

— Я знаю, кто ты! — неожиданно воскликнул юноша. — Ты Феникс. Одиночка. Тот самый…

Феликс молчал, не подтверждая и не опровергая это заявление. Морок нервно облизал пересохшие губы.

— Если бы я догадался раньше, никогда бы не прикоснулся к твоему ученику и не посмел причинять неудобство тебе. Меня зовут Зел. И я приношу свои извинения.

Мне было знакомо это имя. Зел — древнее божество, воплощение ревности, зависти и соперничества. Подходящее прозвище для морока.

— Извинения приняты, — равнодушно ответил Феликс.

— Для меня большая честь познакомиться с тобой.

Оба вели себя так, словно не было ничего странного в разговоре, во время которого один из собеседников вмурован в пол, а другой держит его там, не давая шевельнуться.

— Наша встреча не была случайной, — продолжал Зел, с непритворным восхищением глядя на дэймоса. — Ты же понимаешь это.

— Несомненно, — ответил тот.

— Такая редкая удача — пообщаться с тобой лично. Я надеюсь, ты присоединишься к нам. Одиночество не всегда безопасно и оправданно. А твой ученик еще слишком юн и неопытен. Мы можем увеличить твои силы, а ты наши…

— Не исключено, — отозвался Феликс довольно любезно.

Пленник расслабился, по его губам скользнула улыбка. Но она исчезла, когда дэймос наклонился, внимательно вглядываясь в него.

— Что ты делаешь?! — вскрикнул Зел с запоздалым страхом, по его лицу пробежала судорога, рот перекосило, глаза закатились, а спустя мгновение пол снова пришел в движение и захлестнул пленника с головой.

Утопил, поволновался еще секунду, потом выровнялся и застыл.

Феликс выпрямился, посмотрел на меня и сказал:

— Ну вот и все. Больше никто не попытается сбросить тебя с крыши. А теперь просыпайся.

Я зажмурился от яркого света, хлынувшего в окна, а когда открыл глаза, увидел белый потолок, полосу черного карниза с синими занавесками, светильник в виде тюльпана, прикрученный к стене, понял, что лежу на чем-то теплом и пружинящем, а моя левая рука онемела и замерзла. Повернулся на бок и разглядел на соседней кровати, отделенной от моей узким проходом, спящего Феликса. Он лежал на ней поверх покрывала полностью одетым, даже не снял куртку и ботинки.

Запястья наших рук сковывали уже очень хорошо знакомые мне наручники.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, не открывая глаз.

Я прислушался к себе. Голова не кружилась, не мутило, и белый цвет больше не вызывал никаких странных реакций типа затягивания в сон или желания спрыгнуть с крыши.

— Нормально. А вы?

Он сел на кровати, потянув и меня за собой скованной рукой, заставив приподняться, порылся в кармане куртки, вытащил ключ и открыл замок. Снял металлические браслеты, бросил рядом с собой. И все это с закрытыми глазами. Снова растянулся на покрывале и сказал:

— Лучше не бывает.

Видимо, это был ответ на мой вопрос о самочувствии. Хотя выглядел он не очень.

— Скажите, Феликс, почему вы отказались присоединиться к тем дэймосам? Похоже, вас очень уважают.

— Когда один плод на яблоне гнилой, его могут не заметить, но если поражены многие — дерево срубают под корень. Даже не обратив внимания, что пара плодов может быть здоровой. Ясна моя аналогия?

Он повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза утратили желтое сияние, каким светились время от времени в мире сновидений, став светло-светло-карими. Внешность снова была обычной, без налета мифической эффектности. Усталое лицо, слегка помятое, темно-русые волосы всклокочены.

— Понимаю, о чем вы, — ответил я, подумав, что сравнить себя с гнилым яблоком весьма самокритично.

Он сел, вытащил телефон, нашел нужный номер, посмотрел на меня, приложил указательный палец к губам, а затем резко опустил руку ладонью вниз, будто придавливая. Этот жест легко расшифровывался как «Молчи и сиди тихо».

Ему ответили после первого гудка, словно кто-то с той стороны нетерпеливо ждал его звонка и тут же схватил трубку.

— Талия? — произнес Феликс неожиданно мягким, теплым голосом, и меня захватило любопытство — с кем он разговаривает. — Доброе утро… уже вечер? Хм… выполняя твои просьбы, не замечаешь, как летит время… Да. Я нашел ваших дэймосов. Вернее, их след. «Сфинкс», так они называют свою группу. Человек пять точно. Аналог Пятиглава. Забавно, правда? — Разговаривая, он смотрел на меня, но не видел, его взгляд оставался пустым, обращенным вглубь себя, сосредоточенным. — Как я уже говорил, один из их посвященных пытался навредить моему пациенту… Со мной все в порядке. — Он мельком улыбнулся. — Абсолютно точно… так вот, он пытался подсунуть этому человеку пару программ и оставил след. Цепочка длинная. Я могу быть проводником. Конечно, сам не полезу. Тайгер занят? Отлично. Тогда я сейчас приеду.

Он оборвал связь, и его взгляд, остановившийся на мне, вновь приобрел осмысленность.

— Кому вы звонили?

— Я звонил в Центр Снов. Знаешь, что это за организация?

— Там работают хранители сновидений. Они лечат людей, защищают, — не задумываясь, выдал я всем известную истину. — Еще их называют эринерами мира снов.

— Именно. Вот сейчас я поеду и заложу им всю эту веселую компанию дэймосов.

— Вы знаете, где их искать?

— Узнал через сознание Зела. — Феликс потянулся к бутылке с водой, стоящей на тумбочке. — Он весьма неудачно раскрылся, случайно показал мне путь в сон одного из своих компаньонов. Даже двух. А если постараться, можно зацепить третьего.

Он отвинтил пробку и принялся жадно пить.

— Вы думаете, они попытаются напасть на нас? Даже после того, как вы убили Зела?

— Конечно, — ответил Феликс, отрываясь от стеклянного горлышка. — Кто не с ними, тот против. И не думаю, что я могу справиться с десятком озверевших мороков.

— Но почему? Вы ведь такой же, как они.

— Не такой. Они считают, что не такой.

Дэймос допил воду и поставил пустую бутылку обратно на тумбочку.

— Я разумно пользуюсь даром темного сновидящего. Не заставляю работать на себя детей, не убиваю их за ошибки, не запугиваю. Не закладываю программы контроля в людей направо и налево ради бесплатного обеда в ресторане, удобного места на парковке или хорошего секса. Я не хочу, чтобы меня окружали роботы, подчиняющиеся чужим приказам.

Я представил на секунду. Все вокруг будут делать, что я пожелаю. Продавцы давать любые вещи. Одежду, технику — я мог бы получить такой же телефон, как у Феликса, прямо сегодня! Обедать в лучших ресторанах. Поселиться в самом престижном районе. На верхнем уровне, со своим садом. Любая девушка, которая мне приглянется, станет моей… Меня все будут любить, уважать, бояться… Лишь стоит заполучить их личную вещь.

— Вот для этого и существует Пятиглав, — сказал проницательный Феликс, обрывая мои фантазии. — Чтобы зарвавшиеся от своей власти дэймосы не подрыли корни дерева, на котором сидят. Я хочу, чтобы женщины улыбались мне потому, что я им симпатичен, а не оттого, что я воздействовал на них. — Он поднялся, потянулся, с видимым трудом распрямляя затекшую спину. — Учись быть обаятельным и внимательным к людям без воровства чужих пуговиц.

Я промолчал, осмысливая сказанное им. Все это звучало весьма разумно, хотя я не мог до конца принять подобную сдержанность. Мне, признаться, получив подобные способности, хотелось бы всего и сразу.

— Значит, так, Аметист. — Феликс провел рукой по растрепанным волосам, по лицу, словно смывая усталость. — Сейчас я уеду на несколько часов. И пока меня не будет, ты должен решить, что делать дальше. У тебя есть два пути — уйти и жить своей жизнью или дождаться меня. В первом случае, если ты вообще сможешь справиться со своим даром, могу посулить тебе года два-три безнаказанного разгула. А потом мучительную смерть от более опытного и сильного дэймоса или тюрьму до скончания твоих дней. Во втором случае — я научу тебя работе сновидящего. Оргий и вакханалий не обещаю, но жить будет интересно. Также даю слово, что тебя не запрут как опасного преступника. Решай. Думай.

Феликс подошел к двери, взялся за ручку, но его остановил мой вопрос:

— Почему Зел назвал вас Фениксом?

Он оглянулся через плечо, усмехнулся:

— Если дождешься меня, узнаешь.

Дэймос открыл дверь, свет из коридора облил его высокую широкоплечую фигуру. Размыл и растворил в себе. Затем белый прямоугольник потускнел, сжался до маленькой белой точки — блика в глазах Хэл, внимательно, завороженно смотрящей на меня.

Я снова оказался на кухне в маленьком доме. Через много лет после знакомства с учителем.

— И ты узнал, почему его звали Фениксом? — нетерпеливо спросила девушка. — А что стало с теми дэймосами? Их поймали? Они больше не вредили вам?

Определенно, мой рассказ о Феликсе захватил ее. И, похоже, вместо строгого наставления о том, как нельзя поступать и как опасны создатели кошмаров, я нарисовал весьма привлекательный образ.

— Поймали. Феникс — имя моего учителя в мире снов. И… Хэл, я умею и знаю многое. Но до сих пор уверен — рядом с ним я все еще щенок.

Она помолчала, обдумывая услышанное, удобнее устроилась на табуретке, опустила подбородок на колени, подтянутые к груди, и спросила:

— А эти парни, твои друзья, что стало с ними?

— Больше я никогда их не видел. Мы уехали. В этот дом. — Я обвел взглядом кухню. — Феликс учил меня. Первые годы большую часть времени я проводил в той комнате на втором этаже. Клиенты, приходившие сюда, обо мне не имели понятия. Я получал пуговицу, часто не зная, кому она принадлежит, и работал с ней. Но это вынужденное затворничество не тяготило меня. Ведь передо мной открывались такие блистательные миры…

— Тебя не искали?

— Нет. Он все отлично устроил. Он вообще умел все устраивать. Я получил новые документы. Теперь я Аметил Орэй. Тот же Мэтт. А прежний Аметист пропал без вести — в социальном общежитии случился пожар, все записи обо мне сгорели, данные в компьютерах были утрачены. Никто не мог бы найти никаких следов, что привели к нему через меня.

— Умно, — с уважением обронила Хэл, и ее руки крепче сжались вокруг ног, обтянутых темными чулками.

— Вполне в духе Феликса. Он работал в центре сновидений целителем и на самом деле был великолепным врачевателем, лучшим из всех, кого я знал. Но между своими благими делами тайно подрабатывал с помощью настоящего дара. И весьма неплохо.

— Ты скучаешь по нему? — проницательно спросила девушка, глядя на меня из-под растрепанной челки с неожиданным пониманием и теплом.

— Иногда, — признался я откровенно. — До того как его вычислили, он был свободным, бесшабашным, авантюрным. У него был свой собственный кодекс, свои правила. Он считал, что нет ничего лучше, чем обмануть мерзавца, погубить убийцу, мучить маньяка, обокрасть вора и запугать наглеца. Мне нравилось подражать ему. Нравилось чувствовать власть над спящими. Я получал удовольствие, сначала выполняя несложные поручения — наслать бессонницу на старого богатого родственника-выжигу, развить фобию у недобросовестного партнера по бизнесу, смешать сон с реальностью. Это было захватывающей игрой. В которой я всегда выигрывал.

Я присел на край стола, глядя в пустоту прошлого, и продолжил:

— Я беспрекословно выполнял все его наставления. Я доверял ему, потому что знал — он меня спас. Если бы не Феликс, меня бы уже давно убили. Сбросили с крыши или просто остановили сердце во сне. А он — доверял мне. Всегда и во всем… Феликс стал работать меньше. Я был его прикрытием. Мальчишка-ученик, о котором никто не знал. Он научил меня заметать следы, вообще не оставлять следов в чужом сне. Так что самый опытный сновидящий не мог обнаружить моего влияния. А потом все внезапно оборвалось.

— Значит, его раскрыли?

— И наказали. Заперли, ограничили возможность пользоваться даром.

— Но если он был таким сильным, — страстно произнесла Хэл, требовательно глядя на меня, — как его смогли поймать?

— Предполагаю, что поймали не его, а меня.

— В смысле? — Она нахмурилась с глубоким недоумением.

— Я много думал об этом. — Я поднялся и прошелся по кухне, хотя она была слишком мала, чтобы вместить мое внезапное стремление к движению. Хэл следила за мной, и ее глаза ярко блестели. — Он никогда не допускал ошибок. Вся система его работы была выстроена идеально. Она не позволяла возникнуть сбою ни при каких обстоятельствах. Даже его мир был совершенен. Но могло произойти так, что — ошибся я, оставив след своего преступления в его мире. Подставить его случайно. Не знаю как, но это могло произойти. Наша ментальная связь была очень сильной. Эта мысль долгие годы не давала мне покоя. До сих пор не дает.

— Но про тебя не узнали?

— Нет. Он ничего про меня не сказал. Успел предупредить, и я уехал из этого дома. А он остался в руках Пятиглава расплачиваться за преступления, совершенные им самим и мной. Ты знаешь этот закон — учитель полностью в ответе за ученика. Что бы я ни сделал — по принуждению или по собственному желанию, — за все в итоге нес ответственность Феликс. И он сумел настоять, чтобы так и стало, хотя я никогда не был согласен с этим правилом — если во всем виноват я, его не должны были наказывать. Поэтому я и пришел в Пятиглав. Хотел расплатиться за свою вину. И расплачивался долго.

Хэл глубоко вздохнула. Я видел, она изо всех сил сочувствовала и мне и Феликсу, которого никогда не знала и уже не узнает.

— Где ты жил, пока он был в заключении?

— У меня есть квартира в Полисе.

Хэл хотела спросить что-то еще, сказать, даже открыла рот, набрала воздуха для длинной тирады, но промолчала. И только кивнула, прося меня продолжать.

— Он вернулся уставший, погасший, потерянный. И начал медленно сходить с ума. Он привык к роскошной жизни, свободе, власти, а был вынужден запереть себя в этом доме, почти лишенный силы. Я видел, как это гнетет его, видел, во что он превращается, и начинал понимать, как не хочу повторить этот же путь. Он больше не заходил в свой мир, да и в мой тоже, и не видел, как я переделал его за время его отсутствия.

Я замолчал, вспоминая. Клио пришла в ужас, когда впервые увидела, что я там наворотил. Как если бы маньяк-убийца пытался приукрасить свою пыточную комнату, увешав цветами дыбу и поэффектнее расположив трупы замученных жертв. Но у нее хватило ума и чуткости оценить мой порыв. Она помогала мне. И Герард тоже. Он объяснил, что нужно менять себя самого изнутри, тогда изменится и окружение.

— Я пытался поговорить с Феликсом. Я был готов помогать ему, поддержать. Но учителя уже было не спасти. Он не понимал или не хотел понимать меня. А потом однажды уехал из дома и не вернулся. Мне сообщили потом, что его нашли в городском парке мертвым. Он умер во сне. Его убил собственный кошмар.

— Невеселая история, — вздохнула Хэл после долгого молчания. — Значит, ты почти ничего не берешь за работу и помогаешь всем, чтобы искупить эту мнимую вину перед учителем? Грехи прошлого? Своего и Феликса?

— Да. Одно время я думал, что вообще никогда больше не вернусь в сновидения. Но потом понял, что не могу без них.

Девушка спустила ноги с сиденья, выпрямилась, встала напротив, и ее теплая рука жестом уверенной, дружеской поддержки легла на мое плечо.

— Мне очень жаль, правда. И тебя. И Феликса.

Мне было приятно, что история моего прошлого, так внезапно раскрывшаяся, не вызвала у нее ни опасения, ни отторжения. Но я должен был прояснить все до конца.

— Тебя не пугает моя истинная суть?

— Нет. — Она улыбнулась, белые зубы блеснули в полумраке. — Ты изменился. Ты больше не дэймос. Я учусь у эпиоса.

Вместо ответа я слегка сжал ее ладонь, лежащую у меня на плече, а Хэл спросила увлеченно:

— Значит, Аметист — имя твоего тела сновидения?

— Да.

— А как зовут Герарда?

— Герард, — улыбнулся я, — у оракулов не меняется внешность и нет прозвища.

Я понимал, к чему этот легкий разговор, не несущий особого смысла. Хэл пыталась отвлечь меня от тяжелых мыслей, и я был чрезвычайно благодарен ей за это.

— Интересно, как назовут меня? — произнесла ученица мечтательно. — И кто, кстати, должен это сделать?

— Ониры, божества сновидений, конечно, — пошутил я. — В следующий раз, как только встретишь их, спроси обязательно.

— Непременно, — усмехнулась она, хлопнула меня по плечу и, довольная, направилась в комнату, но на пороге остановилась, оглянулась и спросила внезапно: — Мэтт, скажи, пожалуйста… А я случайно не дэймос?

В ее голосе прозвучала тщательно замаскированная тень отчаяния. Кто бы сомневался, что рано или поздно у нее возникнет такой вопрос. Хэл была достаточно умна, чтобы провести параллели и сделать из них правильные выводы.

У меня была возможность сказать ей. Но на самом деле она не хотела знать эту правду. Не могла сейчас принять ее. Я посмотрел в глаза девушке и спросил:

— Почему у тебя возникли такие мысли?

Ученица глубоко выдохнула, одолеваемая своими сомнениями.

— Я ведь залезла в твой дом. И я не слишком примерная. И в том сне так подвела тебя. А мы с тобой должны доверять друг другу и знать, что всегда можем рассчитывать один на другого…

— Ты — добрая, Хэл. И внимательная. А насчет примерного поведения… Спроси как-нибудь Герарда о его увлечениях и развлечениях. Услышишь много интересного.

Она рассмеялась, успокоенная и вдохновленная на дальнейшие хорошие дела.

— Ладно. Спрошу. Но ты не ответил…

— Помнишь, что тебе сказала Кеута, в том нелицензионном сне? Мы все не сразу научились контролировать себя. Мы все совершаем или совершали ошибки. Моя цель помогать тебе, подсказывать, удерживать от падений. Твоя — учиться и доверять мне. А теперь — пора спать. Уже поздно.

— Хорошо. — Хэл подошла, растрепала мои волосы и, довольная, ушла.

А я остался сидеть, не вполне уверенный, что не допустил ошибки, и в то же время понимая — спокойствие ученицы мне дороже. Не хочу, чтобы Хэл себя ненавидела, выискивала в себе темные желания и порывы. Пусть будет спокойной и счастливой. Я не могу свалить на нее все проблемы и тяготы жизни дэймоса. Пусть даже не пользующегося своим даром. Все мы рано или поздно погибаем. Мучительно и страшно. Не желаю, чтобы она знала об этом. Ждала этого… Никогда.

Назад: Глава 5 Эхо

Дальше: Глава 7 Ученица

Глава 6 Феликс

Глава 6
Феликс