11
ГОРИЦВЕТ В РУКАХ МАРЛЕНУСА

Мы с Марленусом ужинали, сидя в его лагере в нескольких пасангах к северу от Лауриса.

Полог громадной, растянутой на восьми высоких шестах охотничьей палатки убара был откинут, и со своего места за низким столом я мог видеть веревки, натягивающие края нашей палатки, а чуть поодаль — внутреннюю стену частокола, построенного из толстых заостренных ветвей. Видел я и людей Марленуса, сидящих у костров, и разложенные тут и там всевозможные коробки, и скатанный в рулоны брезент, и рамы с натянутыми для просушивания шкурами, свидетельствующими об удачной охоте. Я знал, что в больших деревянных клетках Марленус держит двух слинов и четырех лесных пантер, пойманных живыми.

— Вина! — приказал Марленус.

Красивая рабыня тут же наполнила его кубок.

— Не хочешь ли сыграть? — спросил Марленус, указывая на доску с уже расставленными в боевом порядке фигурами, готовыми начать сражение.

— Нет, — ответил я.

Настроение сейчас было не для игры. Мне уже приходилось меряться с ним силами. Его атаки всегда отличались сокрушительной напористостью. Я и сам играю в довольно агрессивной манере, но в поединках с Марленусом чаще вынужден защищаться. Играть с ним можно, лишь обороняясь, ведя позиционную борьбу и ожидая, когда он, увлекшись, допустит какую-нибудь ошибку. Однако он редко это себе позволял. Он был действительно превосходным игроком.

— Ну что ж, — ответил Марленус, — значит, играть сегодня не будем.

Я подвинул свой кубок. Рабыня наполнила его вином.

— Когда вы отправитесь к обменному пункту? — поинтересовался я.

Марленус уже находился в лагере пять дней, проводя большую часть времени на охоте. Однако еще ни разу он не предпринял попытки добраться до обменного пункта разбойниц, где томилась в рабстве Талена, или хотя бы подойти к нему поближе.

— Я еще не закончил охотиться, — ответил Марленус.

Он, по-видимому, вовсе не спешил освободить Талену.

— Гражданка Ара прозябает в рабстве, — попытался я укорить его.

— Мне нет дела до рабов, — ответил он.

— Но ведь она — гражданка Ара!

Марленус отхлебнул вина.

— Когда-то она, возможно, и являлась таковой. Но теперь она самая обычная рабыня.

Согласно закону, в глазах всех гориан раб — это животное, животное, а не человек. У него нет имени, за исключением того, которое пожелает дать ему его хозяин. У него нет кастовой принадлежности, нет гражданства. Он даже не существо, он — вещь, которую можно приобрести, продать, а то и просто выбросить за ненадобностью; он — вещь, которая может существовать лишь в качестве чьей-либо собственности, предмет, не более того.

— Речь ведь идет о Талене, — напомнил я.

— Я не знаю женщины с таким именем, — отрезал Марленус.

— И все же я не верю, что в вас не проснется жалость к рабыне, которая некогда являлась гражданкой Ара, какой бы ничтожной она теперь ни была.

— Верно, — согласился Марленус, — и я действительно выпущу ее на волю или, точнее, распоряжусь о том, чтобы ее выпустили. — Он задумчиво повертел в руках кубок и снова взглянул на меня. — Я пошлю кого-нибудь освободить ее, когда мы готовы будем вернуться в Ар.

— Понятно, — ответил я.

— Однако думаю, нам следует поохотиться здесь еще несколько дней.

Я пожал плечами.

— Конечно, убар. Это гораздо важнее.

Марленус щелкнул пальцами и указал на опустевший кубок. Стоявшая в углу палатки на коленях рабыня тут же подошла и наполнила его из большого двуручного кувшина. Она была очень красива.

— Мне тоже налей, — велел я.

Она наполнила мой кубок. Наши взгляды встретились. Рабыня опустила глаза. На ней была короткая прозрачная накидка из желтого шелка, сквозь которую ясно различалось рабское клеймо на левом бедре. На шее у нее, наполовину скрытый густыми светлыми волосами, виднелся узкий металлический ошейник.

— Оставь нас, рабыня, — распорядился Марленус.

Девушка поспешно удалилась. Сегодня вечером эту девушку наказали плетьми за попытку побега. Марленус вместе с двумя охотниками обнаружил ее уже через ан. С детских лет привыкший к охоте, убар стал непревзойденным мастером читать следы. Ускользнуть от него было невозможно. Не удалось и этой девчонке, так и не сумевшей понять, каким образом ее так быстро поймали и водворили назад, в лагерь.

Марленус передал беглянку своим людям и распорядился, чтобы ее наказали плетьми. Девушку привязали к столбу посредине лагеря и отсчитали десять ударов плетью. Ни сам Марленус, ни большинство находившихся в лагере не выразили к экзекуции никакого внимания. Это обычное наказание для рабыни, и девушка отделалась так легко, поскольку речь шла о первой попытке к бегству. К тому же она недавно носила ошейник и еще не успела в полной мере осознать свое новое положение.

Во время ее наказания мы с Марленусом разыгрывали очередную партию. Он как раз забрал одну из моих фигур, и я вынужден был отступить. После наказания девушку оставили стоять привязанной к столбу в течение двух анов. Затем Марленус приказал освободить ее и молча наблюдал, как она, морщась, растирает затекшие запястья.

— Никогда больше не пытайся бежать, — наконец предупредил убар девушку и отошел прочь.

Интересно, послушает ли Вьерна его совета? Из нее получится превосходная рабыня. Она великолепно сложена, в высшей степени сообразительна и горда. Марленус обращался с ней так же, как с любой другой новообращенной рабыней, не делая между ними никаких различий. Это не могло не бесить Вьерну, одну из самых известных разбойниц Гора. Однако в лагере Марленуса она была всего лишь обычной рабыней.

Больше года тому назад, когда он впервые поймал Вьерну во время охотничьей экспедиции, Марленус доставил девушку в Ар с почестями, как подобает достойному противнику, и обратил ее в рабство на официальной церемонии, устроенной на площади перед Центральным городским Цилиндром Ара. В этот раз он надел цепи на Вьерну и ее разбойниц в первый же вечер по прибытии в свой лагерь, так, словно она была самой обычной его пленницей. Вьерна прошла процедуру клеймения одиннадцатой, в порядке очереди, образовавшейся по мере доставления девушек в лагерь. Точно так же, без всякой церемонии, на нее был надет ошейник.

Тем не менее Марленус делал некоторое различие в обращении с девушками-пантерами и Вьерной, в отношениях с которой он держал себя как с самой обычной рабыней, подчеркивая при этом, что она — всего лишь женщина. Остальным разбойницам, хотя они продолжали содержаться в цепях, позволили носить в лагере Марленуса шкуры пантер. Вьерна же была облачена в прозрачные шелка рабыни. Марленусу казалось важным отделить ее от остальных девушек. Но это было только частью его плана; другой, думаю, не менее важной причиной для облачения ее в шелка послужило его желание, желание хозяина, видеть тело своей рабыни и наслаждаться ее красотой.

Когда Вьерну только облачили в прозрачную шелковую тунику, охранник провел ее в наручниках мимо бывших соплеменниц, выстроенных в ряд возле частокола и расправляющих на себе шкуры пантер. Разбойницы встретили свою предводительницу издевательскими насмешками.

— Из тебя получилась очень хорошенькая рабыня! — кричали они ей вдогонку. — Старайся как следует!

Вьерна попыталась пнуть их ногой, но охранник без труда удержал ее рядом с собой: в конце концов, она всего лишь женщина.

Под градом насмешек Вьерна проследовала за охранником до палатки, отведенной под кухни. Здесь она проводила большую часть времени, обучаясь готовить пищу и накрывать на стол, а когда Марленус садился обедать, она неизменно прислуживала ему, стоя неподалеку и ожидая его малейшего жеста или взгляда, чтобы сменить блюдо или наполнить кубок вином.

— Вы еще не использовали ее? — поинтересовался я у Марленуса.

Вьерна наполняла его кубок, но это не мешало нашей беседе: при рабах можно говорить свободно.

— Достаточно, — остановил ее Марленус, и девушка подхватив кувшин с вином, поспешно отошла в сторону и опустилась на колени, дожидаясь, когда она понадобится вновь.

Марленус обернулся и проводил ее взглядом.

— Нет, я ее еще не использовал. Она совершенная дикарка, ничего не знает и не умеет.

Вьерна, стоя на коленях, не сводила с него пылающих ненавистью глаз. Ее горло стягивал ошейник убара. Шелковые одежды Марленуса жгли ее тело. Она судорожно сжала кулаки и отвернулась.

— На первый взгляд, — продолжал Марленус, изучивший за свою жизнь тысячи женщин, — может показаться, что она уже готова к использованию. Но это впечатление ошибочно. Обрати внимание на то, как она держится, на ее скованность, на эти опущенные плечи. Она слишком неуклюжа.

Девушка крепче стиснула ручки кувшина с вином. Костяшки ее пальцев побелели.

— Сними с себя одежды и поднимись, — приказал Марленус.

Вьерна послушно встала на ноги.

— Ты видишь? — спросил Марленус.

Я окинул ее внимательным взглядом. Девушка опустила глаза. Она была невероятно красива. Однако чувствовалось в ней нечто такое, что крайне невыгодно отличало ее красоту от нежности, мягкости и искреннего желания доставить радость, неизменно ощущаемых в таких девушках, как, например, Кара.

Возможно, это ощущение возникало из-за особого разворота плеч или не по-женски грубых, мускулистых рук, которые, свисая словно плети, казались случайно прилепленными к телу. Обычно ладони стоящей девушки покоятся у нее на бедрах.

— Положи ладони на бедра, — сказал ей Марленус.

— Животное, — процедила она сквозь зубы, неуклюже кладя руки на бедра. В каждом ее движении ощущалась неестественность и напряженность.

— Повернись, — распорядился Марленус. Она повиновалась.

Я с удовольствием рассматривал все изгибы тела рабыни.

— Она великолепна, — не замедлил я поделиться своими впечатлениями.

— Да, — согласился Марленус. — Но обрати внимание на то, как она стоит.

— Вижу, — сказал я.

Вьерна действительно являла собой интересное зрелище. Голова ее с подчеркнутым высокомерием была откинута назад, плечи расправлены, как у воина на параде, руки сжаты в кулаки, а вес тела перенесен на пятки, что придавало угловатости всей ее фигуре.

Я представил, как стояла бы на месте Вьерны Кара, с каким грациозным изяществом повернулась бы она, зная, что ее плавные естественные движения радуют глаз хозяев, и получая от этого особое удовольствие. Мы внимательно рассматривали Вьерну. Ничто не могло укрыться от наших глаз.

— Повернись к нам, — приказал Марленус.

Едва сдерживая раздражение, девушка повернулась к нам лицом.

— Теперь ты видишь, — сказал Марленус, — что, хотя эта женщина и красива, она совершенно ни к чему не готова.

Я не мог с ним не согласиться.

— Одевайся, — бросил Вьерне Марленус.

Рабыня, кипя от ярости, наклонилась, подхватила с пола шелковую накидку и нацепила ее на себя, после чего с недовольной гримасой снова подняла на нас глаза.

— Ну, посмотри на нее, — сказал Марленус. Я последовал его совету.

— Никчемная, неумелая, — подытожил он свои наблюдения.

Небрежным жестом он приказал девушке занять свое место, и та поспешно опустилась на колени, вцепившись в ручки кувшина и замерев в ожидании момента, когда потребуется обслужить нас.

Марленус не сводил неодобрительного взгляда со своей красивой, но неловкой рабыни.

— В каждом ее движении ощущается только дерзость, упрямство, глупое, ничем не обоснованное высокомерие и холодность, холодность во всем, что бы она ни делала, — недовольно заметил убар.

— В природе тоже так, — попытался я его успокоить. — В период одиннадцатой переходной стрелки большинство рек замерзает, но с приходом месяца ен-кар они оттаивают снова.

— Налей нам вина, — приказал Вьерне Марленус, — и оставь одних.

Девушка послушно наполнила нам кубки и вышла из палатки. Проводив ее хмурым взглядом, Марленус посмотрел на меня.

— В своих рабынях, — сказал он, — холодности я не допускаю.

— Придет время, — усмехнулся я, — и она, конечно, научится понимать, к чему обязывает клеймо на ее теле. Тогда шелка рабыни и ошейник уже не будут для нее такой мукой. — Я отхлебнул вина. — В ен-каре все реки становятся полноводными.

Марленус рассмеялся. Я удивленно посмотрел на него.

— Я ведь убар, — напомнил он.

— Не понимаю, — признался я.

— В чем будет моя заслуга, если через несколько месяцев она сама поймет, к чему обязывают ее клеймо, ошейник и шелка? Как проявится мое влияние, если по прошествии месяцев она сама будет решать, вдевать или нет в свои волосы цветок талендра в знак любви к хозяину? Неужели ты действительно считаешь, что я, Марленус, убар Ара, буду дожидаться прихода месяца ен-кар?

— Нет, — покачал я головой, — не считаю.

— Кто-нибудь другой, может, и готов ждать, пока теплые ветры ен-кара сломают на реках лед, но я, Марленус, себе этого не позволю.

Я заглянул ему в глаза.

— В обладании женщиной, — продолжал он, — как в игре, необходимо взять инициативу в свои руки. Нужно силой и натиском сломать и уничтожить защиту противника. Эта девчонка должна быть растоптана, раздавлена!

— Подчинена, — уточнил я.

— Совершенно верно, — подтвердил Марленус.

Убар начинал жестокую игру. Я мысленно пожалел Вьерну, тем более что она и не подозревала, как тяжело придется ей в разыгрываемой партии.

Перед нами в широкой вазе стояли ярко-алые фламиниумы, называемые в народе горицветами; крупные бутоны уже полностью раскрылись и выпустили свои нежные лепестки навстречу солнечному свету. Марленус протянул руку и взял один из цветков. На его громадной ладони цветок казался особенно хрупким и беспомощным. Марленус начал медленно сжимать ладонь.

— Если бы ты был этим цветком и умел говорить, как бы ты поступил? — поинтересовался он.

— Думаю, попросил бы пощады, — ответил я.

— Вот именно, — согласился мой собеседник.

— Но Вьерна обладает большой силой воли, — возразил я. — Она чрезвычайно горда и очень сообразительна.

— И это как раз то, что нужно, — заметил Марленус. Его пальцы сжались сильнее. — Попав в неволю, такие женщины становятся особенно жалкими и ничтожными. Из них получаются отличные рабыни.

— Мне доводилось слышать об этом, — признался я.

Действительно, женщины, отличающиеся незаурядным умом и богатым воображением, особенно если они красивы и высокородны, пользуются на горианских невольничьих рынках особым спросом. Развитое воображение и интеллект, которые, с точки зрения обычного землянина, необходимы женщине значительно меньше внешней привлекательности, для горианина имеют огромную ценность. За образованную женщину на невольничьих торгах всегда дадут больше, чем за ее красивую, но менее умную подругу. В отличие от землян, к глупым женщинам гориане проявляют очень незначительный интерес. Идеальной, с точки зрения горианского рабовладельца, может считаться только обладающая богатым воображением и развитым интеллектом красивая женщина, волевая, гордая и свободная. Сделать хорошую рабыню именно из такой женщины доставит горианину особое удовольствие.

Может показаться невероятным, но, попав в неволю, пройдя процедуру клеймения и обращения в рабство, научившись понимать, к чему обязывает их ошейник и легчайшая шелковая накидка, эти женщины становятся особенно беспомощными и ранимыми, из них получаются наиболее утонченные, самые желанные рабыни.

— А если цветок все же не попросит пощады? — спросил я.

— Тогда, — ответил Марленус, сжимая хрупкие лепестки в кулаке, — этот цветок уничтожат.

— Вы затеяли жестокую игру, — заметил я.

Марленус бросил цветок в широкую вазу, к остальным цветам, благополучно избежавшим расправы.

— Я — убар, — решительно заявил он.

Да, Марленус не станет ждать, пока сойдет лед и река снова станет полноводной. Он — убар. Он сокрушит ледяной панцирь и заставит воды реки бежать так, как ему нужно.

А Вьерна пребывает в совершенном неведении относительно того, что ее ожидает.

— Я сам решу, — продолжал Марленус, — когда ей следует вдеть в волосы талендр.

Я молча кивнул. Вьерна обречена. Поражение ее будет полным и окончательным.

— И когда вы начнете разыгрывать партию? — поинтересовался я.

— Игра началась, — ответил Марленус. — Моя противница уже сделала свой ход.

— Каким образом?

— Сегодня вечером она попытается бежать. Очевидно, на моем лице отразилось удивление.

Марленус рассмеялся.

— Разве не мы сами спровоцировали ее на эту попытку? — спросил он.

Он был прав. Сомневаюсь, чтобы Вьерна даже в неволе смогла долго выносить пристальное критическое изучение, которому мы сознательно подвергли ее в этот день.

— Но ты заметил, — поинтересовался Марленус, — что в последний раз она наполняла наши кубки вином совершенно иначе?

Я рассмеялся.

— Да, она сделала это, как настоящая рабыня.

— Вот именно, — подтвердил Марленус. — Она старалась налить вино так, как, по ее мнению, это должна была сделать рабыня. То есть она уже постепенно начинает воспринимать себя как рабыню. — Он усмехнулся. — Когда это восприятие станет для нее привычным, а затем и естественным, она даже двигаться начнет по-другому.

И опять я не мог с ним не согласиться. Настоящая рабыня осознает себя несвободной, принадлежащей хозяину. Это накладывает отпечаток на все, что она делает. Свободной женщине трудно, а подчас просто невозможно в точности повторить действия рабыни. Она не знает, что такое быть рабыней; она не имела возможности этому научиться. Точно так же рабыне трудно подражать женщине свободной. Поскольку в ее сознании глубоко укоренилось восприятие себя как человека подневольного, каждая мелочь в ее действиях будет отличать ее от свободной женщины. Сама свобода превратится для нее в утомительное бремя. Опытный рабовладелец всегда сумеет определить, какое социальное положение занимает та или иная горианская женщина. Нередки случаи, когда при захвате родного города неприятелем высокородные свободные женщины, опасаясь особо жестокого надругательства, сознательно проходят процедуру клеймения, надевают на себя ошейник и смешиваются со своими собственными рабынями. Тем не менее опознать такую женщину, выделить ее среди остальных несложно. Для этого существует великое множество способов. Достаточно, например, просто приказать такой женщине снять с себя одежду и пройти по комнате, в которой находится мужчина. Столь же несложно выделить среди свободных женщин беглую рабыню, пусть даже на ней будет скрывающий убор. Некогда в Ко-ро-ба я сам был свидетелем того, как на площади перед магистратом один из рабовладельцев опознал такую девушку, которую, кстати, никогда прежде не видел, и выделил ее среди двенадцати свободных женщин. Он всего-навсего попросил каждую из женщин наполнить его кубок вином и затем отойти в сторону. После того как все женщины сделали это, он поднялся на ноги и указал на одну из них.

— Я свободная женщина! — возмущенно закричала та. — Вы не имеете права!

Однако придворные офицеры по приказу главы города сняли с девушки скрывающий убор. Если бы рабовладелец ошибся и подобному унижению действительно подверглась свободная женщина, наказание его было бы ужасным. Тем не менее, когда с девушки сняли одежды и она предстала перед судьями обнаженная, присутствующие дружно зааплодировали. На бедре девушки стояло клеймо рабыни. Здесь же, на площади, на нее надели ошейник, наручники, и она была передана опознавшему ее рабовладельцу.

— Вьерна пыталась прислуживать нам, как настоящая рабыня, чтобы усыпить нашу бдительность, — вернулся Марленус к разговору.

— Значит, вы полагаете, что сегодня вечером она снова попытается бежать?

— Конечно, — ответил Марленус. — Думаю, что в настоящее время она уже выбралась из лагеря.

Я не мог скрыть удивления.

— Я отдал соответствующие распоряжения, так что ее исчезновения не заметят, — рассмеялся Марленус.

— Но ведь уже темно, — сказал я. — Нам будет непросто ее поймать.

— Мы сможем вернуть ее назад, когда пожелаем. Я приказал разбойницам Хуры оставаться неподалеку от нашего лагеря. Вьерна, видимо, уже попала к ним в руки, а если нет, то через пару дней я сам ее поймаю.

— Вы настолько в себе уверены?

— Вероятность того, что мы ее упустим, слишком мала. У меня есть ее постельные принадлежности, покрывало, которое я подменил сегодня утром, оставив ей взамен точно такое же. Она выстирала его, не предполагая, что ее старое покрывало осталось у нас.

— И если добавить к этому, что в Лаурисе найдется достаточно специально обученных слинов…

— Да, по запаху они без труда возьмут след, даже если к тому времени пройдет уже несколько дней.

Что и говорить, нет охотника лучше горианского слина.

— Но даже и без ее покрывала слину вполне достаточно запаха, оставшегося в убежище, в котором Вьерна провела прошлую ночь.

— Вы очень предусмотрительны, — заметил я.

— Гораздо предусмотрительнее, чем ты думаешь, — рассмеялся Марленус.

Он подошел к тяжелому сундуку, стоящему в дальнем конце палатки, и отпер его висевшим у него на поясе ключом. Из сундука достал небольшой отрез темно-красного шелка.

— Вчера она его надевала, — усмехнувшись, сообщил убар. — Один из моих людей, которого она не знает в лицо, притворился приехавшим в лагерь торговцем. Он сделал вид, будто хочет продать мне большой рулон шелка для одеяний рабыням для наслаждений. Он казался очень обеспокоенным тем, понравятся ли мне шелка или нет, и попросил у меня разрешения примерить их на Вьерне, стоявшей тут же, поблизости, чтобы я мог оценить, как шелк смотрится на теле. Я согласился посмотреть и приказал Вьерне надеть на себя отрез материи. После этого я сделал вид, будто приобретаю у торговца несколько рулонов шелка, а когда она сняла с себя отрез, который примеряла, мы отложили его в сторону, словно для того, чтобы позже выстирать его. — Он рассмеялся. — Но когда она ушла, я, конечно, запер отрез в сундуке.

Я подумал о том, что должен чувствовать человек, за которым гонится свирепый шестиногий слин, напоминающий покрытую густой плотной шерстью ящерицу с клыками.

— Да, ей не убежать, — задумчиво произнес я.

— Вьерна, однако, полагает, что ей представилась отличная возможность для побега. О присутствии поблизости разбойниц Хуры она не знает и не подозревает, что нам удалось сохранить ее покрывало и отрез материи, который был у нее на теле. Вьерна может опасаться лишь того, что мы прибегнем к помощи слинов: они сумеют взять след там, где она спала прошлой ночью.

— Значит, она решит, что ей представился великолепный шанс, упустить который она ни за что не захочет.

— Совершенно верно.

— А на самом деле у нее нет ни малейшего шанса.

— Ты прав, — согласился Марленус. — Ускользнуть ей не удастся.

— У бар, — послышалось у входа в палатку.

Мы обернулись. За отброшенным пологом показался один из охранников.

— Рабыня Вьерна убежала, — доложил он.

— Спасибо, воин, — поблагодарил его Марленус и жестом отослал воина прочь. — Ну вот, — повернулся он ко мне, — как видишь, наша игра в полном разгаре!

Я понимающе кивнул. Марленус обвел глазами палатку и остановил взгляд на игровой доске с расставленными на ней красными и желтыми фигурами.

— Не хочешь ли составить партию?

— Нет, убар, завтра, — отказался я. — Уже поздно.

— Ну, тогда спокойной ночи, — рассмеялся он.

Я встал и направился к выходу из палатки. Здесь на секунду остановился и оглянулся на Марленуса, сосредоточенно всматривающегося в положение фигур на доске, которая уже стояла перед ним на столике. Погруженный в глубокую задумчивость, он неторопливо передвигал фигуры, очевидно разыгрывая какую-то комбинацию. Я подумал о Вьерне, пробирающейся в эту минуту по ночному лесу, радостно взволнованной, задыхающейся от быстрого бега. Я снова посмотрел на великого у бара, задумчиво созерцавшего позицию на игровой доске.

Вьерна — грациозный маленький табук. Она даже не подозревает, что и сейчас бежит в невидимой для себя упряжке великого убара.

Едва Марленус передвинул своего тарнсмена к копьеносцу убара, на клетку восемь, как от ворот лагеря до нас донесся крик.

Время близилось к вечеру, заканчивался следующий после побега Вьерны день.

Мы направились к воротам и, едва их открыли, тут ее увидели Вьерну. Руки ее были связаны за спиной, толстый кожаный ремень прижимал локти к телу. Шею стягивали веревочные петли, концы которых держали в руках две разбойницы. Вьерна стояла между ними на коленях. Позади нее виднелись еще несколько вооруженных женщин. Голова Вьерны была высоко поднята. Она встретила нас гневным взглядом.

Вперед вышла высокая темноволосая девушка.

— Приветствую тебя, Хура, — сказал ей Марленус.

— Приветствую вас, убар, — ответила девушка. За спиной у нее я увидел Миру; она выглядела очень довольной.

На Вьерне была только прозрачная шелковая накидка, в которой она убежала из лагеря. Сейчас от накидки осталось лишь несколько полос ткани, и я увидел многочисленные синяки и кровоподтеки, покрывающие ноги и тело девушки. На руках и плечах виднелись следы плетей.

— Мы поймали беглую рабыню, — сообщила Хура.

Вьерна рассерженно дернулась в сторону.

— Рабыню с клеймом на теле и в ошейнике, — презрительно повторила Хура и ткнула ее в плечо тупым концом копья. Схватившись за ошейник Вьерны, она безжалостно рванула его вверх. — На ошейнике этой рабыни написано, что она принадлежит Марленусу из Ара.

— Так оно и есть, — согласился Марленус.

Глядя пленнице в лицо, Хура злорадно рассмеялась.

Это была высокая длинноногая девушка, довольно красивая внешне, однако не по-женски грубая и, очевидно, малоприятная в общении. Говорила она громким, хрипловатым голосом и держалась вызывающе. Я ощущал к ней какое-то недоверие.

Марленус смотрел на Вьерну, связанную, стоящую перед ним на коленях. Она отвечала ему злым, дерзким взглядом.

— Да, это одна из моих рабынь, — снова повторил он.

— Я вовсе не одна из ваших рабынь! — закричала Вьерна. — Я не рабыня! Я — Вьерна! Вьерна, лесная разбойница! Вьерна, женщина-пантера!

— Она хорошенькая, правда? — окидывая ее оценивающим взглядом, заметила Хура.

— Наверное, ласковая кошечка, — с издевкой произнесла девушка-пантера, которая держала в руках конец веревки, стягивающей шею пленницы.

— Шелка рабыни ей очень к лицу, — подхватила ее соплеменница.

Не выдержав, Вьерна рванулась у них из рук.

— Тише, тише! — успокоила ее Хура. — Не порань свое роскошное тело. А то будешь меньше нравиться мужчинам!

— Ах ты стерва! — разрыдалась Вьерна.

— Нет, что ни говори, — заметила Мира, — в шелках рабыни ей гораздо лучше, чем в шкурах лесных пантер! Ей бы еще румяна на щеки и серьги в уши!

— Предательница! — крикнула Вьерна. — Предательница!

— Жалкая рабыня! — бросила в ответ Мира.

— Она убежала от нас прошлой ночью, — прервал их перепалку Марленус.

— Мы поймали ее для вас, — сказала Хура.

— Я дам тебе за нее стальной нож и сорок металлических наконечников, — предложил Марленус.

— Хорошо, — согласилась Хура.

Принесли нож и наконечники и передали их разбойнице.

Хура перерезала веревку, стягивающую шею пленницы, и сильным пинком швырнула ее к ногам Марленуса. Вьерна упала на землю, приподнялась на локте и поглядела на Марленуса снизу вверх.

— В следующий раз, убар, вам уже не повезет так, как сегодня, — прошипела она.

— Поднимайся, — приказал Марленус.

Она попыталась было встать, но ей это не удалось. Тогда Марленус схватил ее за волосы и рывком поставил на ноги.

— Хура, ты и твоя помощница Мира можете присутствовать, если хотите, — предложил Марленус.

— Благодарим, убар, — сказала Хура. — Почтем за честь.

Они с Мирой пошли за Марленусом, который, держа Вьерну за волосы, повел ее по лагерю как обычную рабыню. Я последовал за ними.

— Если собираетесь наказать меня плетьми, убар, то знайте: этого я не боюсь, — морщась от боли, сообщила Вьерна.

Однако Марленус провел ее мимо столба в центре лагеря. Я заметил, что это ее напугало. Марленус остановился у своей палатки.

— Собрать сюда всех, — распорядился он. — Рабынь тоже.

Заставив Вьерну опуститься на колени, он отпустил ее волосы.

Вскоре вокруг собрались все, кто находился в лагере: охотники и тарноводы, вольнонаемные и рабыни. Привели и девушек Вьерны, одетых в шкуры лесных пантер и скованных друг с другом одной длинной цепью. Среди присутствующих, конечно, находились и Хура с Мирой, заклятые враги Вьерны. Никто из собравшихся не проронил ни слова.

День клонился к концу, но жара все не спадала.

Вьерна пристально смотрела на Марленуса вызывающе дерзким взглядом.

— Развяжите ее, — распорядился Марленус.

На лице Вьерны отразилось недоумение.

Охотник из свиты Марленуса, лицо которого было скрыто капюшоном из головы лесной пантеры, шагнул к пленнице и ножом перерезал ремни, опутывающие ее тело.

Лицо Вьерны приняло озабоченное выражение. Она продолжала стоять на коленях.

— Кто ты? — обратился к ней Марленус.

— Я — Вьерна, — ответила девушка, — разбойница.

Марленус, к несказанному изумлению всех присутствующих, вытащил из-за пояса ключ от ее ошейника. Затем неторопливо отомкнул замок и бросил ошейник на землю, в пыль, а ключ снова спрятал за пояс.

Вьерна не могла скрыть свого полного недоумения.

— Эта разбойница слишком непоседлива, — во всеуслышание объявил Марленус. — Перережьте ей сухожилия на ногах!

Из груди Вьерны вырвался душераздирающий вопль.

— Нет! — закричала она. — Нет!

Она попыталась встать, но двое охотников в капюшонах из голов лесных пантер придавили ее к земле, и она осталась стоять на коленях.

— Можно нам уйти, убар? — попросила Марленуса Хура.

Мире, судя по всему, тоже не терпелось броситься к воротам.

— Стойте на месте, — приказал Марленус.

Обе женщины замерли, боясь пошевелиться.

— Убар! — истошно закричала Вьерна. — Пожалуйста, убар!

По знаку Марленуса двое охотников в капюшонах из голов пантер сорвали с девушки остатки шелковой накидки.

Одним из наиболее распространенных наказаний за разбой в северных лесах является повешение, хотя перерезание сухожилий пользуется не меньшей популярностью. Ноги после этого уже не сгибаются; они фактически вообще перестают действовать. Человек с перерезанными подколенными сухожилиями не способен не только бегать или ходить, но даже самостоятельно стоять. Однако после подобной процедуры человек не становится абсолютно беспомощным. Он еще может передвигаться, хотя очень медленно и неуклюже, подтягивая тело на руках.

После экзекуции жертву обычно доставляют в один из ближайших городов, где он мог бы поддерживать свое жалкое существование, выпрашивая милостыню. Нередко этих несчастных подбирают владельцы таверн, превращают их в настоящих рабов и заставляют выпрашивать подаяние, которое в конце дня конфискуют. Утром раб на телеге, запряженной тарларионом, развозит калек по городу, а вечером собирает их и привозит в таверну. Иногда владельцы дополнительно калечат несчастных или лишают зрения, чтобы они внушали прохожим еще большую жалость и, соответственно, приносили большие доходы.

Вьерна не спускала с Марленуса наполненного ужасом взгляда.

— Перерезать разбойнице сухожилия, — повторил убар.

Двое охотников толкнули Вьерну вперед и прижали ее голову к земле. Двое других широко раздвинули ей ноги и несколько согнули их в коленях. По сигналу Марленуса пятый охотник подошел к распластанной на земле девушке и наклонился над ней. Он вытащил из-за пояса широкий охотничий нож. Я заметил, как его лезвие коснулось сухожилия на правой ноге Вьерны.

— Убар, прошу вас! — воскликнула она. — Ведь я же женщина!

— Нет, — возразил Марленус, — ты разбойница.

— Я женщина! Женщина! — закричала Вьерна.

— Нет, — покачал головой Марленус, — ты женщина лишь по облику, за которым скрывается характер мужчины.

— Нет! — разрыдалась она. — Это неправда! Я — женщина! Женщина и телом, и душой!

— Ты говоришь правду?

— Да, да!

— Значит, ты признаешь себя женщиной? Только женщиной и никем больше?

— Да! Я только женщина!

— Ив тебе нет ничего, что позволило бы тебе сравниться с мужчиной?

— Нет! Я только женщина, целиком и полностью женщина!

— Ну что ж, — отозвался Марленус, — если ты всего лишь женщина, значит, наказывать тебя как разбойницу нельзя.

Из груди Вьерны вырвался вздох облегчения. Она попыталась освободиться от рук державших ее охранников.

Ее не отпускали.

— Значит, — продолжал Марленус, — сухожилия перережут тебе как беглой рабыне.

В глазах Вьерны с новой силой вспыхнул ужас. Марленус был прав. В наказание за повторную попытку побега рабыням нередко перерезали подколенные сухожилия. Мне приходилось встречать жертв подобной процедуры на улицах Ара. Зрелище, надо признаться, не из приятных.

— Перерезать сухожилия рабыне, — распорядился Марленус.

— Хозяин! Прошу вас, хозяин! — взмолилась Вьерна.

Марленус жестом приказал охотнику с ножом повременить.

Слова Вьерны поразили нас всех, за исключением Марленуса. Она впервые назвала его хозяином.

— Пожалуйста, хозяин! — рыдала девушка. — Не нужно меня калечить! Прошу вас!

— Рабыня просит вас пощадить ее, — официальным тоном сообщил Марленусу охотник, занесший нож над ногой девушки.

— Это правда? — поинтересовался Марленус.

— Правда, хозяин, — еще громче разрыдалась Вьерна. — Я полностью в вашем распоряжении! Я, ваша рабыня, прошу у вас пощады! Пощадите меня, хозяин!

— Отпустите ее, — приказал Марленус.

Охотники на шаг отступили от девушки; державший в руке нож спрятал его за пояс.

Вьерна поднялась с земли и осталась стоять на коленях, уронив руки и низко опустив голову. Тело ее била мелкая дрожь. Остальные девушки испугались ничуть не меньше. Хура и Мира побледнели как полотно. Вьерна была сломлена. Ее высокомерие и дерзкое упрямство исчезли. Она смотрела на Марленуса так, как смотрит на своего хозяина рабыня. Теперь она знала, что несвободна, и знала, кому принадлежит. Во всеобщем молчании она направилась к своему ошейнику, лежащему в пыли на том месте, куда его бросил Марленус, подняла его, подошла к великому убару и опустилась перед ним на колени. В глазах ее стояли слезы. Дрожащей рукой девушка протянула ошейник Марленусу. Убар вытер его о рукав своей туники. Вьерна, низко склонив голову, протянула ему скрещенные в запястьях руки.

— Я полностью подчиняюсь вам, — произнесла она официальную формулу новообращенной рабыни.

Марленус защелкнул на ней ошейник и поданной ему веревкой связал ей руки. Вьерна подняла на него глаза.

— Я ваша рабыня, хозяин, — негромко произнесла она.

Марленус обернулся к одному из своих подчиненных.

— Вымойте ее, — приказал он, — причешите и умастите ароматическими маслами.

Вьерна уронила голову.

— После этого, — продолжал убар, — наденьте на нее шелковую накидку рабыни для наслаждений и прикрепите к щиколотке колокольчики.

— Да, убар, — ответил человек.

Марленус не спускал глаз со своей коленопреклоненной рабыни.

— Проколите ей уши и вденьте золотые серьги, да покрупнее.

— Да, убар, — повторил человек.

У рабыни хватило сил, только чтобы поднять глаза. Она была воплощением покорности, готовая исполнить все, что пожелает ее хозяин.

— А сегодня вечером, когда она пойдет в мою палатку, чтобы прислуживать за ужином, проследите, чтобы ей нарумянили щеки и накрасили губы.

— Все будет сделано по вашему желанию, убар, — заверил Марленуса слуга. Затем он взглянул на Вьерну: — Пойдем со мной, рабыня.

— Да, хозяин, — покорно откликнулась Вьерна и последовала за ним.

Мне вспомнился хрупкий горицвет, зажатый в громадной ладони Марленуса.

— Этих рабынь тоже уведите, — распорядился убар, небрежно указав на сжавшихся от страха девушек Вьерны.

Их немедленно увели. Не одна из них, полагаю, думала в этот момент о том, что все происшедшее сейчас с Вьерной может случиться и с ней. Я подозревал, что многие из них проведут эту ночь в тревожных размышлениях, лежа без сна под навесом у тяжелого металлического кольца, к которому прикована цепь, пристегнутая к ножному браслету.

— Теперь нам можно уйти, убар? — спросила Хура.

Марленус взглянул на встревоженные лица женщин, внезапно осознавших, что они оказались одни в окружении враждебно настроенных мужчин.

— Идите, — разрешил Марленус.

Обе молодые женщины в коротких шкурах поспешно направились к воротам, открывшимся при их приближении. За частоколом их терпеливо ожидали остальные девушки-пантеры. Едва собравшись вместе, немедленно скрылись в лесу. После этого разбойницы Хуры недолго оставались поблизости от лагеря Марленуса из Ара.

— Думаю, убар, мне скоро придется вернуться в свой лагерь на берегу Лаурии, — сказал я, когда мы остались одни, без женщин.

— Ты волен уйти отсюда, как только пожелаешь, — ответил Марленус — И все же останься здесь еще на день. Воспользуйся моим гостеприимством. — Он хлопнул меня по плечу. — Должны же мы с тобой доиграть партию!

Я рассмеялся.

— Обязательно! — Я уже забыл о партии, которую мы, не успев начать, отложили, услышав у ворот боевой клич Хуры, возвещавший о доставке беглой рабыни.

У входа в палатку Марленуса я остановился. Марленус обернулся.

— Убар, — спросил я, — а если бы Вьерна не попросила у вас пощады, если бы она не разрыдалась и не признала себя целиком и полностью вашей рабыней, вы бы действительно привели в исполнение свою угрозу?

— Я не понимаю, — ответил Марленус.

— Вы действительно приказали бы перерезать ей сухожилия?

— Конечно, — сказал Марленус. — Ведь я — убар!

— Когда ты уйдешь отсюда, — произнес Марленус, внимательно глядя на доску, — я хочу, чтобы ты отправился прямо к себе на корабль.

— Именно это я и собираюсь сделать, — ответил я, обдумывая комбинацию своих фигур на доске.

— Я не хочу также, чтобы ты шел к обменному пункту разбойниц и пытался освободить находящуюся там бывшую гражданку Ара.

— Понял, — ответил я.

— Как ее бывший убар, я сам позабочусь об этом Да, я не завидовал Талене: она посрамила отца нечего сказать.

— Позвольте поинтересоваться вашими намерениями на ее счет, — попросил я.

— Девушку возвратят в Ар.

— Понятно.

Марленус поднял на меня глаза:

— Выброси ее из головы. Она недостойна свободного мужчины.

Я кивнул. Он был совершенно прав. Талена, некогда дочь великого убара, стала теперь ничем. От нее отреклись. У нее теперь не было семьи, не оставалось влияния и богатства. Она сохранила лишь свою красоту и клеймо на теле. Даже выпущенная на волю, она, будучи отлученной от семьи, оставалась как бы вне кастовой принадлежности. Любая крестьянская девчонка из заброшенного Богом селения в социальном плане стояла значительно выше ее. Красавица Талена, удивительная, неповторимая Талена, превратилась в ничто. В совершеннейшее ничто. Теперь она никому не нужна. Мы с Марленусом отлично это понимали.

— К вам рабыня, — доложи человек, стоявший у входа в палатку.

— Впусти ее, — не отрывая взгляда от доски, распорядился Марленус.

Вьерна была ошеломляюще красива. Ее волосы, длинные и светлые, были взбиты и отброшены назад. Очень короткая накидка из прозрачного желтого шелка не скрывала великолепное тело, а лишь еще больше подчеркивала его прелесть. Грудь девушки высоко вздымалась, заставляя волноваться легкую, ниспадающую до колен накидку. Я уловил тончайший запах духов и ароматизированных масел, втертых в тело девушки и придавших ей женственности. Губы ее были накрашены, а щеки слегка подрумянены. Она была одной из самых красивых рабынь, которых мне когда-либо доводилось видеть. На плече она держала кувшин с вином.

Марленус оторвался от игральной доски и взглянул нее. Дыхание девушки заметно участилось.

— Поставь кувшин и подойди ближе, чтобы мы могли на тебя посмотреть, — приказал Марленус.

Она повиновалась.

— Убери волосы с ушей и поверни голову, — распорядился Марленус.

Вьерна продемонстрировала вдетые ей в уши массивные золотые сережки.

— Сними накидку и повернись лицом к нам, — продолжал ее хозяин.

Она была красива. Она, конечно, стояла не так, как могла бы стоять Кара или любая другая девушка, знакомая с прикосновением мужчины, и тем не менее ее поза выражала подчинение и зависимость. Обычные для нее сопротивление и дерзкое упрямство исчезли из разворота плеч и головы. Даже ладони ее сами собой легли теперь на бедра, причем левая закрывала рабское клеймо. Ее никогда не учили стоять подобным образом. Это умение появилось в ней само, после сегодняшнего окончательного обращения в рабство. И теперь, сама того не осознавая, она стояла как настоящая рабыня. Вьерна уже всем своим существом понимала, что стоит перед хозяином, владельцем, человеком, которому принадлежит целиком и полностью. Она стояла как рабыня, потому что уже почувствовала себя рабыней, и это проявлялось во всем, даже в ее позе. Поза рабыни была теперь для нее естественной: она уже стала рабыней.

— Повернись, — приказал Марленус. Вьерна покорно повиновалась.

— Ты видишь? — спросил Марленус.

— Да, — ответил я.

Вьерна знала, что она красива. Кроме того, она знала, что красота ее является сейчас предметом пристального внимания со стороны двух свободных мужчин. По ее осанке, по учащенному дыханию я чувствовал, что это немало волнует ее, тем сильнее оттого что она — рабыня, принадлежащая одному из присутствующих здесь людей.

— Ты замечаешь в ней эту покорность, эту готовность служить? — спросил Марленус. — Она осталась прежней девчонкой, которая ничего не знает и не умеет, но в ней уже ощущается готовность узнать, научиться и, самое главное, готовность служить.

Я кивнул.

— Повернись к нам лицом, — приказал Марленус.

— Да, хозяин, — откликнулась Вьерна.

Я был очарован. Женщине в ошейнике запрещено воздействовать соблазняюще на тех, кто на нее смотрит. В ошейнике она должна держаться перед своим хозяином естественно, не стараясь пробудить его чувственность и желание. Но Вьерне сейчас было не до того: она казалась настолько взволнованной, беззащитной и покорной, что едва находила в себе силы отвечать на вопросы Марленуса и выполнять его распоряжения.

— Ты ощущаешь в себе готовность служить? — спрашивал он. — Служить, как настоящая рабыня?

— Да, хозяин, — отвечала Вьерна.

— Одевайся, — приказал Марленус.

Глотая слезы, она негнущимися руками ¦ набросила на себя прозрачное шелковое покрывало.

Внимание Марленуса снова сосредоточилось на игральной доске.

— Строителя убара к копьеносцу убара, на клетку семь, — произнес он, передвигая одну из своих фигур.

В ответ я сыграл книжником, переставив фигуру к строителю убара, на клетку два. Марленус оторвал глаза от доски и бросил отсутствующий взгляд на девушку.

— Налей вина.

— Да, хозяин, — послушно ответила она.

Я продолжал смотреть на доску.

Женщины, что ни говори, поразительные существа, всячески стремятся создать впечатление, будто шут нежности, уважения и ласки со стороны любящего их мужчины. Однако жизнь убеждает в том, что все они — одни, более скрытные, подсознательно, во сне, другие — наяву — жаждут лишь подчинения мужчине, подчинения полного и безоговорочного, часто связанного с унижениями и жестокостью; несмотря на разговоры об эмансипации и равноправии, они настойчиво стремятся к несвободе, к обретению хозяина над собой, над своим телом, а зачастую и над душой; к обретению человека, который, презрев их частое раздражение и недовольство, взял бы на себя смелость управлять ими, причем управлять наиболее жестоким способом — не убеждая их, а подавляя, ломая, сокрушая их волю и желания. В глубине души каждой женщины, вне зависимости от типа ее характера, вне зависимости от того, признает она это или нет, живет рабыня. Зачастую, не понимая этого, неудовлетворенная женщина мучается всю жизнь, ибо гордость, высокомерие и непонимание обрекают вести поиски совсем не там, где следует.

Горианская культура, безусловно, в значительной степени отличается от земной; на счастье или на беду, германской женщине предоставлена возможность наяву испытать на себе все то, к чему женщина земная может лишь неосознанно стремиться всю жизнь.

Я посмотрел на Марленуса. Он был всецело погружен в анализ комбинации на игровой доске. Раньше я не придавал этому значения и только теперь понял, насколько он привлекателен в глазах женщины. Высокий ростом и широкий в плечах, он был полон силы и решительности, напорист и в высшей степени умен, дерзок и непоколебимо уверен в себе. Его богатство и власть не знали границ; он управлял судьбами людей и целых городов; он покорил множество женщин; он казался большим хозяином над женщиной и ее поступками, нежели она сама. Многие женщины, едва увидев Марленуса, испытывали непреодолимое желание принадлежать ему. Я знаю даже нескольких высокородных красавиц Ара, которые отдали бы все, лишь бы носить его ошейник.

— Лучник убара к строителю убара, клетка восемь, — сделал ход Марленус.

Я передвинул копьеносца к убару на клетку шесть, защищая свой Домашний Камень.

Марленус жестом приказал налить вина. Сейчас Вьерна наполняла кубки совершенно иначе, чем прежде. Она стояла на коленях, низко опустив голову и плечи. Рабыня, наливающая вино своему хозяину, — это ощущалось в каждом ее движении.

Я заметил тускло сверкнувший под распущенными волосами ошейник. Марленус поднял на меня глаза и рассмеялся. Я кивнул. Вьерна была рабыней. Она беспомощно взглянула на него.

— Позже, — сказал Марленус. — Я должен закончить партию.

— Да, хозяин, — прошептала она.

Девушка отошла в сторону, опустилась на колени и стала наблюдать за партией. Глаза ее неотрывно следили за доской, но я видел, что правил игры она не знает. Фигуры она воспринимала лишь как разноцветные деревянные игрушки. Однако каким-то внутренним чутьем Вьерна улавливала напряжение игры. Не понимая смысла развернувшейся на доске баталии, она угадывала происходящее по выражению наших лиц и реагировала на малейшие изменения. Ее кулачки сжимались и разжимались, отражая ее волнение. Грудь ее вздымалась, а тело покрылось мелкими капельками пота. Наблюдая за своим хозяином, она была занята собственными переживаниями, зачастую столь заметными в каждой женщине-рабыне.

— Тарнсмен — к убаре, на клетку шесть, — произнес Марленус. Он переставил своего тарнсмена к убаре разрывая мою защиту на фланге. — Домашний Камень захвачен!

Я проиграл. Партия закончилась. Я с сожалением развел руками и поднялся из-за стола.

Глаза Вьерны сияли: я был разгромлен, потерпел поражение от ее хозяина. В тонкостях игры она не разбиралась, но основные моменты почувствовать сумела. О том, как складывается ситуация на доске, девушка могла безошибочно судить по быстроте и решительности, с которыми Марленус брал фигуру и делал очередной ход, по его горделивой осанке и по надменным взглядам, которые он бросал на доску. Манера игры Марленуса отличалась напористостью, точностью и четкостью проведения комбинаций. Я оказался сломлен еще до начала его заключительной атаки, я чувствовал себя беззащитным, беспомощным перед ним. Он уничтожил меня в процессе игры. Это Вьерна поняла. Она не сводила с Марленуса сверкающих глаз. Марленус взглянул на нее и отодвинул игральную доску. Теперь мужские дела остались позади, и он мог уделить внимание женщине. Я отошел от них. — Сними свою накидку, — велел убар, — и иди ко мне.

Вьерна сбросила с себя шелка и, вся дрожа, нерешительно шагнула к нему. Он протянул руку ей навстречу и усадил ее рядом с собой на пол, у левой ноги, прижав ее к своему левому плечу. Сейчас Вьерна казалась особенно уязвимой и беззащитной. Правая рука Марленуса легла ей на бедро, прямо на рабское клеймо.

— Ты кажешься женщиной, — заметил он.

— Я и есть женщина, — ответила Вьерна.

— Ты свободная?

— Нет, я рабыня, — прошептала она. — Ваша рабыня.

Небрежным движением Марленус отбросил волосы с ее лба назад.

— Красивые сережки, — отметил он.

Стоя в дальнем конце палатки, я заметил, что серьги действительно не только красивы сами по себе, но и подобраны так, чтобы подчеркивать изящную форму мочек ее ушей.

— Да, — ответила Вьерна, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить хозяина.

— Тебе нравятся? — поинтересовался Марленус.

— Да, — прошептала Вьерна. — Они… они волнуют меня… волнуют как женщину.

— В этом и заключается одно из их предназначений, — согласился Марленус.

Она попыталась дотронуться губами до лица убара, но он жестом предостерег ее от этой попытки.

— Тебе нравится помада на твоих губах? — спросил Марленус.

— Да, хозяин, — еле слышно ответила Вьерна.

— Она тоже вызывает у тебя волнение?

— Да… да!

— В чем это проявляется?

— Помада, как и серьги… заставляет меня чувствовать себя женщиной… женщиной и рабыней!

— Ты и есть женщина и рабыня.

— Да, хозяин. Я знаю. Я хорошо это уяснила.

Продолжая убирать ее волосы с лица, он привлек девушку к себе и прижал ее губы к своим. Это был жестокий, неистовый поцелуй, первый поцелуй, запечатленный на губах рабыни. Вьерна могла лишь отдать свои губы на растерзание Марленусу, чувствуя, как от прилива крови они постепенно превращаются в один большой синяк. Когда он отшвырнул от себя рабыню, на ее губах виднелись следы крови, а в глазах застыл страх. Теперь она боялась его, до смерти боялась. Марленус, не обращая внимания на ее состояние, уложил ее на спину и провел ладонью по напряженному телу. Страх не отпускал девушку, заставляя ее внутренне сжиматься, но тело, словно уже не принадлежа ей, само потянулось к могучей руке, отвечая на призыв своего истинного хозяина. В теле девушки словно проснулась собственная воля, не подвластная рассудку его владелицы, однако и эту волю Марленус тут же подчинил себе одним властным прикосновением. Внезапно девушка безвольно запрокинула голову назад, закрыла глаза, а из груди ее вырвался неистовый крик:

— Да, хозяин, да! — Ее тело содрогнулось от безудержных рыданий. — Я люблю вас, хозяин! Люблю!

— Завтра, — сдержанно произнес Марленус, — ты вденешь себе в волосы талендр.

— Да, хозяин, да! — закричала она. — Я вдену его, вдену!

Я направился к выходу из палатки, и, оглянувшись напоследок, увидел широкую вазу с пламенеющими в ней хрупкими пятилепестковыми фламиниумами, которые в народе зовут горицветами. Шагая в темноте, я еще долго слышал напоенные неистовой радостью крики Вьерны и мелодичный перезвон колокольчиков на щиколотке ее левой ноги, снять которые мог лишь Марленус своим ключом.

— Я люблю вас, хозяин! Люблю! Люблю! — далеко разносилось в спустившейся на лагерь темноте.

Я позавидовал Марленусу: Вьерна красива и со временем, вероятно, приобретет немалую ценность как рабыня. Мне вспомнилась Шира. Мысли о ней уже не раз посещали меня. Я сказал ей, что продам ее в Лидиусе. Скорее всего, я так не сделаю. Я поймал себя на мысли, что мне ее недостает. Идиот несчастный! Она ведь всего-навсего рабыня! Хотя, конечно, рабыня многообещающая, не без будущего. Мне вспомнилась ночь, проведенная с ней в лагере у «Терсефоры», вспомнилось утро следующего дня… Она не оставила меня равнодушным. Вероятно, с помощью тренировок я смогу добиться от нее определенных улучшений. Не зря же говорят, что из сломленных хозяином женщин получаются превосходные рабыни.

Я лежал, завернувшись в покрывала, предавался размышлениям и машинально прислушивался к восторженным крикам Вьерны. Наконец я не выдержал, сбросил с себя покрывала и направился к месту, где располагались на ночлег девушки Вьерны, скованные длинной цепью вместе за щиколотки правых ног. Завернувшись в шкуры пантер, они лежали прямо на земле. Марленус сказал, что я могу выбрать себе любую из них, за исключением Вьерны. Я осмотрел всех девушек, пока не выбрал ту, что мне понравилась: темноволосую, как Шира, с хорошей фигурой. Я опустился рядом на колени и прикрыл ей рот ладонью; проснувшись, она испуганно рванулась в сторону, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

— Тише, — вполголоса приказал я, убирая ладонь.

Она смотрела на меня, боясь пошевелиться. Я стащил с нее шкуры пантер и отбросил их в сторону. Она подняла голову и потянулась ко мне губами. Я коснулся ладонью лица рабыни и почувствовал, как ее губы прижались к моей щеке.

— Только тихо, — вполголоса приказал я.

— Да, хозяин, да! — прошептала она.

Совсем тихо, однако, не получилось, и мне не раз пришлось прикрывать ей рот ладонью, прежде чем перед рассветом я оставил ее одну.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я на прощанье.

— Рейна, — ответила она.

— Хорошее имя, — похвалил я, — а ты — красивая рабыня.

— Спасибо, хозяин, — прошептала она.

Я вернулся к своим покрывалам и поплотнее закутался в них. Думаю, ан-другой мне еще удастся поспать, прежде чем весь лагерь окажется на ногах. Мне вновь вспомнилась Шира. Нет, не стану я продавать ее в Лидиусе. Спешка здесь ни к чему. Рабыня она довольно интересная, очень неглупа. Мне будет гораздо приятнее видеть ее в ошейнике со своими инициалами. К тому же, напомнил я себе, из женщин-пантер, характер которых удалось сломить их хозяину, со временем получаются превосходные рабыни. Подобная поговорка, вероятно, бытует неспроста. В ней наверняка есть доля правды. Я повернулся на бок и повыше натянул покрывало. Утром нужно отправляться в обратный путь, к «Терсефоре».