Когда-то в Белых пределах…
Макс валялся на спине, заложив руки за голову и терзая зубами сухую былинку. Кончик стебелька вздрагивал метелкой, усыпанной семенами.
— …Понимаешь, — травинка шевельнулась, — я даже не знаю, как это описать. Я рядом с ней счастлив дальше некуда. Даже страшно становится.
— Отчего же страшно? — Рора краем глаза наблюдала за движением бестолковой травинки в изгибе таких знакомых губ.
— Боюсь, что она исчезнет, — сознался Макс, перекатываясь на бок и глядя на девушку расширившимися глазами. В них и впрямь встрепенулось беспокойство. — Не могу понять, что со мной. Когда она близко, мне хочется веселиться, кувыркаться, делать глупости…
— Все влюбленные такие же, — слегка принужденно пожала плечами Рора, отводя взгляд. Над головой плыли облака — пухлые, самодовольные, безразличные. По земле за ними бежали зыбкие тени.
— Наверное… — согласился задумчиво Макс.
— Кому знать, как не тебе. Ты ж у нас известный покоритель сердец во всей школе.
Макс помолчал, мимолетно поморщившись. Измятая травинка, прощально взмахнув кисточкой, улетела в кусты.
— Оказалось, что я ничего и не знаю… Ничего подобного со мной еще ни разу не было.
Он не заметил, как напряглась сидевшая рядом Рора. И спросила как можно небрежнее:
— А разве, когда мы с тобой встречались…
Макс встрепенулся, потянулся и обхватил девушку за талию:
— Pop, ну мы же совсем детьми были тогда! Ты мой самый старый и лучший друг еще со страшно подумать каких времен! — Он смеялся. — Ты самая замечательная, самая красивая…
— Конечно. — Рора улыбнулась в ответ, но в глазах ее стыл ледок. — Разве она такая же красивая, как и я?
— Да ты что, ревнуешь? — поразился Макс, уставившись на девушку во все глаза. — К другим ты не ревновала!
— Вот еще! — Рора уязвленно повела точеным плечом. — Просто не понимаю, чем она тебя так заворожила. Она же обыкновенная. Даже не особенно красивая.
— Ну ты неправа, — покачал головой Макс. — Она красивая. Она умная, она… Даже не знаю, как объяснить. Я ж говорил, что рядом с ней хочется смеяться до упаду. Рядом с ней светло и легко. Она как солнце! Я с ней как безумный. А когда она уходит, мне становится тоскливо и жутко…
— Тебе не кажется это странным? — Словно бес уселся на кончик языка Роры.
— Почему — странным?
— Ну она не такая уж красавица, а ты как привороженный носишься за ней. Будто влюбленный щенок, только что слюни не текут.
— Я счастлив, — буркнул озадаченный Макс.
— Ты знаешь, говорят, будто она ведьма.
— Что?
— Даже ее мать сошла с ума, когда узнала об этом.
— Погоди… что ты такое говоришь?
— То, что слышал.
Макс сел прямо. Лицо его, словно тенями от облаков, накрыло серым.
— Ты… ты хочешь сказать… хочешь сказать, что она заколдовала меня?
— Ну… — Рора вдруг ощутила, что перегнула палку, но сразу отступить не смогла. — Ведьмы не умеют колдовать. Но присушить могут…
Макс почернел, вскочив на ноги. Только что смешливый и беспечный, он вдруг стал темен и опасен, как пыльный смерч, несущий в сердцевине колючие разряды. Рора, растерявшись, смотрела на него снизу вверх.
— Я позвоню, — бросил Макс и, резко развернувшись, зашагал прочь.
Вечером зазвонил телефон. Звонок был не первым за день и звучал обычно, но Рора дернулась, словно ее прошило током. В переливах мелодии ей слышалось отчаяние.
— …Не понимаю, кто ему наговорил таких гадостей! — Подруга не плакала, но голос ее был ломким, неровным. — Как он мог подумать, что я… что я так с ним поступила? Как же он мог подумать…
Рора прижимала потную трубку к уху. Кончики пальцев, сжимающие скользкую пластмассу, похолодели. Теперь она уже искренне сожалела о том, что натворила, поддавшись минутной зависти.
— Ну не переживай так! — бормотала она, вслушиваясь в оцепенелую паузу на другом конце линии. — Он передумает. Или появится другой… Да что он тебе, этот Макс? Ну всем известно, что он бабник.
Только колкое потрескивание эфира.
— Да… — наконец глухо послышалось в трубке. — Только он не передумает. Он такое мне говорил… — Тихий, прерывистый вздох.
Рора вдруг снова не выдержала и осторожно обронила в сухое молчание:
— Скажи, а ты действительно никогда не…
Молчание пошло морозными, колючими изломами мгновенного льда:
— Никогда.
И гудки звонко посыпались по выстуженной поверхности.
