Глава 42. Дни без будущего
Десяток дней прошли, будто во сне. Наверное, перегруженный усталостью и диким нагромождением событий мозг просто отказывался воспринимать реальность. Во сне я нашел рекомендованного Джеком рыбака. Зураба. Громилу неприятного вида, на поверку оказавшегося довольно трусоватым, несмотря на опасную внешность, типом. Во сне же мы довольно быстро сговорились с ним о работе — ему действительно был нужен надежный сторож, способный отстоять несколько рыбацких баркасов и цех по переработке рыбы от ночного разграбления местными бродягами. Несмотря на удаленность островов от материка, их тут оказалось предостаточно. А может, как раз именно благодаря этому. Вид мой не очень располагал к доверию, но после упоминания имени Джека бригадир артели заметно оттаял. А уж когда я продемонстрировал ему свои навыки владения ножом, дело совсем на лад пошло.
— Платить буду мало. Денег у нас негусто. Можешь брать рыбы и водорослей сколько в тебя влезет. И жить в сторожке. Пять кредитов в неделю — больше не дам.
Так мы и жили в сторожке, — грязной лачуге из гофрированной жести. Появляться в поселке добывающей компании было опасно. Вот я и не выходил никуда без лишней необходимости. Все, что было нужно для жизни, было у нас под рукой. Одежду мы купили в лавке у старого подслеповатого индуса. Еды было полно: я набирал в цехе всякой всячины — рыбы, моллюсков, креветок, водорослей. Мишель помогала готовить все это на небольшой жаровне. Вместо соли использовали морскую воду. В отличие от побережья густонаселенного материка, океан вокруг Скалистой земли был чистым. Ели мы сплошные деликатесы, выходит. Рыбаки не возражали. После того, как я сломал нос одному особо наглому ночному гостю, желающих перелезать к нам через сетчатый забор чуть поубавилось. А когда я разобрался с особенностями местной водяной живности, стало еще легче. Водится здесь на мелководье такая тварь — Розовая пасть. Большой моллюск с красивой раковиной бледно-розового цвета. Совершенно бесполезный. Мясо у него жилистое, словно проволока. При сортировке улова эти раковины сбрасывали за борт — зачем просто так живность губить? Медлительность этой животины была обманчивой. Это был довольно опасный хищник, поджидавший свою добычу на дне, едва присыпанный песком. Стоило поднести к раковине толстую жердь — следовал неуловимый толчок массивного отростка-ноги, и створки, захлопываясь, запросто давили ее в щепу. Такая в них была силища. Рыбаки рассказывали, как однажды Розовая пасть на их глазах отхватила огромный кусок от попавшей вместе с ней в сети иглоклювой акулы. Той самой, от которой гарпуны отскакивают, точно от камня. И я приноровился этих моллюсков раскладывать вдоль забора, предварительно обложив мокрыми водорослями. А утром осторожно относил к воде, подставляя под удар железный наконечник багра. Вопли оборванца, наступившего в темноте на такую импровизированную мину, разбудили всю окрестную шпану. Мужичонка умер от шока еще до того, как я успел подбежать к нему. Наутро заявился местный шериф, нанятый компанией, с намерением «разобраться с инцидентом». Зураб, наблюдавшей за погрузкой рыбы, вышел ему навстречу, тепло поздоровался и самолично отнес в машину корзину с копчеными угрями.
— Сами знаете, шериф: у нас тут всякая живность водится. И Розовые пасти, и акулы и даже крапчатые медузы. Наш сторож не виноват в том, что эта шпана под ноги не смотрит. Придурок бы еще руку в чан с муренами сунул.
— Я понимаю, — улыбнулся шериф — невзрачный мужчина среднего роста и с большим револьвером в открытой кобуре.
И мой авторитет среди рыбаков стал непререкаемым. Настолько, что Мишель спокойно могла расхаживать по территории артели, без риска, чтобы кто-нибудь из распаленных жаждой определенного рода мужиков прижмет ее где-нибудь в темном уголке — с женщинами на острове было не просто туго, а очень туго. Несколько девиц в поселковом борделе — не в счет. Да и дороги они были. А рыбаки — ребята небогатые. На одной рыбе, что покупают в поселке, сильно не разживешься. Цены в местных лавках такие, что сразу отбивают охоту к покупкам. Сюда ведь едут всего на несколько месяцев. Кто немного заработать, вкалывая на компанию, а кто — в надежде добыть одну-две «черных слезы». Хотя о таких удачных случаях тут давно не слыхали. Головоноги быстро смекают, что к чему. И незадачливые добытчики с примитивным оборудованием однажды просто исчезают в море. Никто их не ищет. Тут вообще никому ни до кого нет дела.
Может быть, необычная вежливость голодных мужиков, не верящих ни в бога, ни в черта, возникла после того, как я однажды подошел к дюжему парню, который откровенно пялился на ягодицы Мишель. И сказал вежливо, что если даже не узнаю, а просто если до меня отдаленный слух дойдет, то я этому ухарю отрежу яйца. А всем, кто рядом был, и не вмешался — выпущу кишки. И попросил Триста двадцатого на пять секунд перейти в боевой режим. И потом, когда все посмотрели на измятый моими кулаками стальной чан, все согласились: эта женщина — моя. И никто даже в ее сторону смотреть не будет. А в остальном парни эти были неплохие. Даже иногда, после особо богатого улова, угощали меня выпивкой.
Вот только мы с Мишель почти не разговаривали. Будто и вправду во сне жили. Боялись мы с ней говорить, потому как мне нечего ей ответить. Нет у нас больше никакого будущего. Система нас потеряла — факт. Но вот надолго ли — не знаю. И что делать теперь — ума не приложу. Идиотские мысли о ловле «черных слез» меня больше не посещали. Головоноги — страшные по силе и сообразительности хищники, — нападали даже на бронированные батискафы компании и частенько топили их, срезая своими боросодержащими кромками панцирей гребные винты или заклепки с корпуса. Борта обычных судов они вскрывали почище консервных ножей. И глотали тех, кто решил спастись вплавь. Попросту говоря, я тянул время. Сам не знаю зачем. И с каждым днем ощущал, как все больше растет отчуждение между мной и Мишель.
Каждую ночь, кутаясь в длинный дождевик, я бродил по территории, вооружившись багром и фонарем. А под утро, когда сквозь плотный туман начинало проглядывать солнце, я возвращался в сторожку. И каждую ночь под утро Мишель отдавалась мне с неистовой страстью. Не произнося ни слова, с какой-то жадностью, граничащей с безумием. Словно выражала все, что мы не могли сказать друг другу. И чем изощренней становились наши утехи, тем более далеким от нее я себя чувствовал. А днем, когда я отсыпался, она усаживалась на берегу, устроив себе скамейку из перевернутой рассохшейся лодки, и часами смотрела на океан. Пока я не звал ее помочь мне с обедом. И еще она больше не говорила мне о любви.
И эта пытка отчуждением продолжалось до тех пор, пока к нам в гости не заявился симпатяга Джек с волосами цвета соломы. А потом все стало совсем плохо.
