Глава 39. Морская прогулка

Мишель бессильно распласталась на кровати. На ее позеленевшее лицо больно смотреть. Не очень-то, похоже, помогает от морской болезни этот ее хваленый диагност. Она судорожно цепляется за поручни по краям койки. Сдерживает стон, когда катер таранит особенно крутую волну. Время от времени заставляю ее засунуть в рот горсть кислых леденцов, найденных в стенном шкафчике. На какое-то время это помогает. Но потом этими же леденцами ее и тошнит в гигиенический пакет, что я держу наготове. Слава богу, в академии над моим мозжечком проделали несложную операцию. Морскому летчику негоже страдать от качки. Глядя на Мишель, невольно радуюсь своему везению.

Тряска и вибрация внезапно усиливаются. Удары по корпусу звучат теперь непрерывной канонадой. Палуба часто уходит из-под ног, чтобы через пару долгих секунд изо всех сил врезать по ногам — катер сильно швыряет. Мишель скручивает очередной рвотный позыв. И без того громкий звук работающих двигателей превращается в рев. Сам воздух в каюте, кажется, вибрирует от исходящего от переборок низкого гула. Закладывает уши, как при резкой смене высоты. Металлическая кружка, выскочив из крепления в столике, беззвучно летает по каюте, уворачиваясь от рук, точно живая.

— Юджин, поднимись в рубку, — раздается едва различимое сквозь грохот дребезжание динамика.

Хватаясь за ускользающие поручни подобно пьяному гимнасту, добираюсь до короткого вертикального трапа. Люк наверху уже сдвинут. Высовываю голову. Усаживаюсь на прикрученное к одной из стоек трапа круглое сиденьице, цепко ухватившись за ограждение люка. Баба и его жена, обернутые в потертые ребристые жилеты, сидят в подрессоренных креслах с высокими спинками, похожих на авиационные. Торчу из палубы на уровне их колен. Баба поворачивается ко мне вместе с креслом. Замечаю, что он пристегнут широким ремнем. Он сдвигает на шею противошумные наушники. Наклоняется, стараясь перекричать двигатели.

— Хреново дело, Юджин. Баржа с товаром отменяется. Придется вам одежду на островах поискать. И есть то, что мы едим.

— Ладно. Не страшно, — от дикого рева приходится разговаривать, выкрикивая фразы покороче. — Что у вас?

— Береговая охрана. Хватились вас. Требуют лечь в дрейф для досмотра. Никогда такой суеты не видел. Даже сторожевик за нами выслали.

— И что ты решил?

— Мог бы и догадатьcя. Уходим, не чувствуешь разве?

— Да уж. Чувствую. Мишель скоро зеленой станет. Сколько идем?

— Шестьдесят пять узлов! — торжественно кричит Баба.

— Неплохо! Оторвемся?

— От сторожевика — запросто. У него из трех движков один не работает. Так что он тридцать пять узлов с трудом дает. Да и далеко он — поздно спохватились. А вот от этих ребят — постараться надо, — он кивает на экран радара, где зеленая метка норовит пересечь наш курс.

— Стрелять не будут? — тревожусь я.

— У этих только пулемет. По такой волне только патроны переводить. Да и стрелки они — в упор не попадут. А вот сторожевик может ракетой жахнуть. Он, конечно, старая развалина, но кое-какие железки у него еще остались. В прошлом году лоханку Черного Кунала с грузом накрыли. Пожадничал, делиться с ними не захотел. Решил рискнуть. Расстреляли его, будто утку. Один мусор и остался. Будем уходить вот здесь, — он тычет пальцем в голубоватую голограмму с картой. Прямо в сплетение островков. — Там глубины маленькие. Мы на редане идем, осадка небольшая. Есть там пара мест, мы проскочим, а бакланам не пройти. Рыбка у них тяжеловата. А у меня еще узлов пять в резерве. Но это на крайний случай. Движки на форсаже долго не выдержат.

— Понял. Что надо делать?

— Твоя женщина как — годится на что-то? В смысле — в технике рубит?

— Здесь вряд ли, — честно отвечаю я.

— Ты, я вижу, качки не боишься. С помпой справишься?

— Постараюсь. Я вообще-то бывший летчик. Морской.

— Лады. Будешь осматривать отсеки и моторное. В моторном помпа стационарная. В носовом трюме электрическая переносная. Если что — откачивай. Лезь пока сюда. Закрепись. Смотри туда, — он тычет пальцем в один из щитов, закрывающих панорамные стекла. Через узкие прорези на сияющей от солнца зыби прыгает белый бурунчик.

— Хорошо идут, сволочи! — восхищается Баба, отворачиваясь к приборной панели и перехватывая управление у Чандраканты, которая во время нашей беседы удерживала судно на курсе. Только капля, что стекает за ухо с потемневшего от пота завитка волос, выдает ее напряжение.

Океан вокруг покрыт языками зыби. Ветер срывает с верхушек волн клочья пены. И все это — при ярком солнце, что расцвечивает волны тысячами радужных искр, слепящих глаза. Вперед по курсу смотреть попросту страшно — кажется, катер летит прямо в огромную зубастую пасть, края которой вот-вот сомкнутся вокруг нас и раздавят в щепки. Но каждый раз только водяная пыль от титанических ударов взметывается над полубаком и оседая на палубу, журчит в шпигатах веселыми ручейками. Дворники на лобовых стеклах мечутся вверх-вниз, как заведенные, сгоняют влагу. Сзади за низко просевшей кормой — только белый непроницаемый туман. Водометы с дикой силой взбивают воду, выбрасывая в воздух миллионы капелек мельчайшей взвеси. Представляю, как с высоты наша посудинка выглядит крохотной точкой, за которой тянется длиннющий пенный хвост. Кстати, насчет высоты…

— Слушай, а коптеров или самолетов тут не водится? — кричу в спинку кресла перед собой.

— Сплюнь, — не оборачиваясь, громко отвечает Баба.

Через двадцать минут сплошного грохота и ударов темная полоска появляется на горизонте. Быстро растет в высоту. Уже различимы какие-то травинки на фоне голубого неба. Острова. Преследователей можно различить невооруженным глазом. Серая посудинка по правому борту раздувает вокруг себя огромной высоты пенные усы. Пять-шесть кабельтовых, не больше, определяю на глаз. Самое время попробовать пулеметы.

— Сиплый Гэри, — комментирует Баба. — У нас с ним давний спор. Обычно он южнее дежурит. Пару раз я от него уходил. Давай вниз. Жилеты надень. Там внизу, в коридоре. И держитесь — будет немного трясти.

Киваю, пролезая в люк. Немного трясти! Тогда что мы сейчас испытываем? Все же везет мне на отчаянных парней. Этот, кажется, от дикой гонки под прицелом пулеметов откровенно тащится. Решаю, что зря сгоряча согласился на такую сумму. Этот сумасшедший, похоже, еще и приплатил бы мне за возможность погонять адреналин. В этот момент Баба шевелит рукой, до упора сдвигая ручку сектора газа. Рев, кажется, переходит в вибрирующий визг. Тысяча дьяволов истошно верещат на корме, зажатые в тесноте моторного отделения. Даже крепко стиснутые, мои зубы противно стучат от немыслимой вибрации. Катер сильно кренится на правый борт, меняя курс. Затем на левый. Чертыхаясь, повисаю на поручнях трапа с ногами, болтающимися в воздухе, как у отставшего от поезда пассажира. Наконец, мне удается добраться до жилетов. И даже нацепить один. С ним я сразу становлюсь похожим на неуклюжего снеговика. Но одновременно внутри поселяется странная уверенность. Все как когда-то на Флоте, во время бесконечных аварийных тренировок.

Мишель совсем сдала. Из последних сил цепляется за поручни. Руки ее побелели от напряжения. Взгляд мутный, как у раненой собаки. Что-то шевелит губами беззвучно. Тут даже Триста двадцатый не может помочь. Не понимаю ни слова. Знаком показываю, что надо надеть жилет. Никакой реакции. Попытка оторвать одну руку Мишель от поручня ни к чему не приводит. Кажется, она твердо решила принять смерть на этой несвежей кроватной обивке. Оставив свои попытки, успокаивающе глажу ее по волосам. Присев рядом, с деланной улыбкой показываю большой палец. Все в порядке, крошка! Ни к чему ей знать о наших проблемах. Изобретаю новый язык жестов, пытаясь, не отпустив поручня, изобразить что-то вроде: «Потерпи, немного осталось». Она понимает. Согласно опускает веки. Смачиваю водой полотенце. Протираю ее лицо. Показываю: мне идти надо. Она снова опускает веки — иди.

— Я буду рядом, милая, — говорю, хотя знаю, что она не поймет ни слова.

Помпа оказывается жутко неудобным в переноске чудищем. Выволакиваю ее в коридор под рубкой. Осматриваю отсеки, подсвечивая себе фонарем. Кое-где на палубе блестит вода. Ничего серьезного. «Малек» пока отлично держится. И тут же щепка отлетает от борта над головой. Накаркал! Пулеметы, черт их дери! Взлетаю наверх, как ошпаренный. Пальцы сразу же нащупывают стекло на палубе — еще одна пуля прошла навылет через рубку. Женщина лежит, закрыв голову руками, скорчившись за своим креслом. Баба, пригнув голову, сидит на своем месте.

— Еще пять минут и проскочим! — кричит он.

— Давай оружие!

— Не дури!

— Они нас разнесут в щепки! Давай свой ствол!

— Мне потом не жить!

— Вали все на меня! Скажи, что я захватил катер силой! Давай ствол! Они нас все равно перебьют! Ты что, не понял, чего им надо?! За меня мертвого тоже премия полагается! А вы — свидетели! Быстрее!

Неслышный щелчок. Соленая влага сочится в неровное отверстие над приборной панелью. Баба смотрит на меня. Переводит взгляд на свою жену, стиснувшую ножку кресла.

— Там, за столиком! — кивает он через плечо. — Патроны в шкафу.

Больно прикладываюсь плечом от удара об очередную волну. Не удержавшись на ногах, влетаю в закуток между кухонной плитой и столиком. Шипя от боли, дергаю карабин из заевшего крепления. Отрываю, кажется вместе с кронштейном.

— Через низ давай! Здесь смоет! — кричит Баба.

Попасть в раскачивающееся неясное пятнышко из охотничьего пулевого карабина — дело немыслимое. Да еще сквозь водяную завесу на корме.

— Триста двадцатый, помоги, — прошу я, обмотав локоть ремнем. Лежать на крутом узком трапе — все равно что в овощерезку попасть. Того и гляди, меня об острые ступеньки разотрет в кашу.

— Боевой режим! — отзывается моя половинка.

И волны сразу замедляют свой барабанный бой. Водяная пыль за кормой становится прозрачной. Слабенькое человеческое оружие в руках — смешным. Видна каждая капля, повисшая в воздухе. Я даже могу различить вспышки над рубкой догоняющего нас низкого силуэта. Спаренный пулемет, пятидесятый калибр, — определяю я машинально. Ноги прикипают к палубе. Локти широко расставлены. Никакого люфта — мое тяжелое тело намертво заклинено на спуске трапа. Выстрел. Я вижу точку своей пули, исчезающей в волнах. Поправка. Ожидание обратного хода палубы. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Преследователь — небронированный патрульный катер класса «Стриж». Рубка его — идеальная мишень как с точки зрения видимости, так и по эффекту воздействия. Мне вряд ли удастся вывести кого-нибудь из строя. Но, когда пули с треском начинают прошивать переборки вокруг тебя, трудно заставить себя сидеть и выдерживать курс прямо на невидимого стрелка. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Преследователь зарывается в волну, сбавляя ход. Разворачивается бортом. Сейчас снова будет бить из пулемета. Взять поправку. Цель — верхний срез рубки. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Магазин пуст.

— Выход из боевого режима!

Я вдыхаю соленый воздух, стараясь не прикусить язык. Пятнышко за кормой уже скрылось за белой завесой. По левому борту тянется недалекий остров. То, что издали казалось мне травой, оказывается огромными развесистыми пальмами. Говорят, на них кокосы растут. Их молоко очень вкусное. Вот бы попробовать настоящего. Не той искусственной дряни, что в супермаркете продается. С карабином на плече заглядываю в каюту. Осматриваюсь. Воды нет. Переборки вроде целы. Мишель по-прежнему на кровати. Острый запах рвоты. Не выдержала, бедняжка. Смотрит на меня. Замечает карабин. Глаза ее приобретают осмысленное выражение. И испуганное. И какая-то злая, отчаянная гримаса появляется на лице. Губы ее кривятся. Нет, она не плачет. Это что-то другое. Спешно делаю успокаивающий жест. Все нормально, милая. Мы смылись. Все по плану. Наверное, она просто загипнотизирована моим напряженным взглядом. Черты ее лица смягчаются. Вот сейчас она точно заплачет. Выдохлась моя баронесса. Нервы не выдержали. Из салонов да люксов и прямо в кровавую помойку. Тут кто хочешь сломается. Ничего, крошка. Мы еще повоюем. Я тебя не брошу. Когда ты со мной — мне ни черта не страшно.

— Я люблю тебя! — кричу изо всех сил. Мишель смотрит внимательно. Снова кричу. Она читает по губам. Грустная улыбка неожиданно трогает ее осунувшееся лицо. Она отвечает что-то. Я тоже умею читать по губам.

Сумасшедшая радость захлестывает меня. Ситуация — глупее не придумаешь. Двое в заблеванной каюте на изрешеченном пулями катере, несущемся черт-те куда и вот-вот готовом развалиться по запчастям на радость акулам, смотрят друг на друга и жестами обмениваются признаниями в любви. Краем сознания отмечаю, что я становлюсь жутко неуравновешенным типом. Дикое напряжение последних недель превращает мои нервы в звенящие струны. Я стал чрезмерно сентиментален. Приступы жалости к себе сменяются периодами необъяснимой кровожадности.

— Ты выглядишь, как ободранный пес, — показывает Мишель, улыбаясь.

— Посмотри на себя, помесь скунса и мокрой кошки.

— Дворняга…

— Мокрая мышь…

Смачиваю полотенце. Снова протираю ее лицо. В какое-то мгновенье, она высвобождает руку, ухватывает меня за мокрую штанину и прижимается лбом к моей ноге. Высвобождает руку? Катер сбавляет ход. Мчусь в рубку. Теперь можно разговаривать — Баба снизил скорость до каких-то двадцати узлов. Кажется, будто волны вокруг застыли.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Мы же вроде оторвались?

— Смотри туда, — и шкипер показывает в небо, где примерно в миле от нас разворачивается красивый клуб белого дыма.

— Малая универсальная ракета «Оса», — синхронно комментирует Триста двадцатый.

— Предупредительный огонь. Приехали, Юджин, — устало говорит Баба. — Это уже третий разрыв. Если не повернем назад, они нас уделают. Только что передали. Они не шутят.

Непонимающе смотрю на него.

— Предупредительный огонь?

— Точно.

— Где сейчас сторожевик? Он в пределах прямой видимости?

— Ты что, нет конечно. До него миль двадцать-двадцать пять. Еще и остров нас закрывает. Да ему и не нужна прямая видимость. Он нас миль за сорок достанет.

— Это малая универсальная ракета, Баба. Класс «Оса». В зависимости от типа боевой части применяется против авиации, живой силы и легкобронированных целей. Ей требуется визуальное наведение. Ты хочешь сказать, что они нас по спутнику выцеливают? Или через высотного корректировщика? Не смеши меня — откуда такие навороты у нищей береговой охраны?

— Что? — непонимающе щурится он. — Но они же стреляют, и притом рядом!

— Да по квадрату бьют! Вслепую! По ориентировочным координатам с катера, что мы стряхнули! Они нас просто на испуг берут! Давай полный вперед и уходим отсюда! Тоже мне, морской волк!

— Долго на полной тяге нельзя, — ворчит пристыженный Баба. — Горючего не хватит. Мы и так…

Слова его глохнут в реве проснувшегося двигателя. Волны бросаются навстречу. Впервые за все время гонки оглушающий грохот кажется мне приятной музыкой.