ГЛАВА 12
«Нет, — горестно размышляла Элика, — редко у какого мужчины с умом полный порядок. Вот и Дариус тоже не исключение».
И девушке не удалось сдержать тяжелый вздох. Конечно, вздох ее был в большей степени нарочитый, и сердце билось значительно чаще обычного, но все поводы так думать у нее имелись.
Первые дни Элика все время поглядывала в ту сторону, где за поворотом дороги скрылся человек, отныне так много значивший в ее жизни.
«Вдруг, — думала она, — им по какой-либо причине придется вернуться. Вдруг они забыли что-то очень важное, без чего нельзя обойтись, или с одним из его людей (только не с самим Дариусом, святая богиня Ширла!) случилось что-то такое, что требует немедленного возвращения. И хотя это будет всего лишь отсрочкой перед новой разлукой, но как же замечательно было бы снова увидеться с ним, пусть и всего на один день».
Когда после ухода наемников прошло три недели, Элика поглядывала на дорогу в надежде увидеть уже возвращающегося Дариуса.
Мать, кстати, так и не затеяла с ней тот разговор, которого она боялась, и лишь изредка бросала на нее неодобрительные взгляды. После того как минуло больше месяца и Дариус, по всем расчетам, должен уже вернуться, а его все не было, взгляды стали совсем уж осуждающими.
Элика первой увидела приближающихся к Лоринту людей, и сердце у нее екнуло от радости: ну наконец-то! Ноги сами понесли ее навстречу показавшимся людям, но ей удалось справиться с собой — вот еще, побежит она, есть же у нее гордость! А еще она очень боялась того, что Дариус при встрече посмотрит на нее совсем иначе — холодно и равнодушно. Ведь там, в большом городе, девушек полным-полно, а он такой мужчина, что, наверное, они сами вешаются ему на шею, только пальцем помани.
Приглядевшись, Элика поняла, что ошибалась. Это торговцы, время от времени посещавшие Лоринт, чтобы привезти кучу необходимых товаров, и их ждали.
Ждали, потому что скоро наступят осенние затяжные дожди, превращающие дороги чуть ли не в топь. Затем реки покроются поначалу тонким и потому непроходимым льдом, и только потом, к празднику Небесных Огней, а наступает он в середине зимы, дороги, наконец, станут такими, что в Лоринт можно будет добраться снова. До распутицы все меньше времени, и если Дариус не сможет вернуться до ее наступления… А еще в последние дни Элику все чаще посещала мысль, что все произошедшее с ней всего лишь сон, и если бы чуть ли не на треть разоренный Лоринт, то и напоминаний о нем не осталось бы. Кроме тех, конечно, что хранит она в своем сердце.
Торговец, рыжеволосый и синеглазый Кранвил, прибывший вместе с двумя помощниками при пяти вьючных лошадях, как обычно, остановился на небольшой площади Лоринта, напротив дома деревенского старосты Лидена. До заката оставалось немного, но конечно же ни у кого не хватило терпения ждать до завтрашнего утра. Вместе со всеми пришла на площадь и Элика, хотя Кранвил никогда ей не нравился: уж очень у него масленые взгляды. И еще он норовит каждый раз под каким-нибудь предлогом к ней прикоснуться. А ведь он много старше ее, да и дома у него осталась жена с детишками.
Но как тут удержишься, когда так интересно узнать, что происходит там, в большом мире. И еще была легкая надежда хоть что-то услышать о Дариусе. Хотя бы брошенное невзначай словечко. От старосты Лидена она знала, что он просил Дариуса заглянуть к торговцу и передать тому какое-то поручение.
На это раз все началось как обычно. Кранвил, улыбнувшись девушке, мазнул по ее фигуре таким взглядом, что Элика, не сдержавшись, передернула плечами, до того он ей не понравился. Но затем произошло неожиданное.
— Тебе, красавица, кое-что передать просили. Не догадаешься от кого, только за поцелуй и отдам.
Элика только фыркнула: не дождешься, но сердце у нее забилось часто-часто.
Нет у нее знакомых в большом мире, а это значит!.. Девушка даже дыхание затаила.
Кранвил, не дождавшись от нее ни слова, подошел к сложенному под навесом товару, долго копался в нем, пока наконец не извлек из груды тюков немалый в размерах кожаный дорожный мешок.
— Держи! — протянул Кранвил суму Элике, причем с таким видом, словно это был его личный подарок и теперь девушка чем-то ему обязана.
Элика взяла мешок и, приняв равнодушный вид, как будто получать посылки для нее — самое обычное дело, под любопытные взгляды окружающих поставила его возле самых своих ног. Мешок оказался не столь тяжелым, как можно предположить на вид, и явно набит чем-то мягким.
Постояла еще немного, прислушиваясь к разговору лоринтцев с торговцем, и пошла к дому, изо всех сил стараясь ступать неторопливо. В доме терпение моментально ее покинуло, и потому она не стала развязывать узлы на плотно затянутой веревкой горловине мешка, а перерезала их ножом.
— Нет, конечно, и Дариус такой же, как и все остальные мужчины, — за ним нужен глаз да глаз, иначе натворит всяких глупостей, — рассматривала она извлеченный из мешка предмет, вертя-крутя его перед собой на вытянутых руках.
Ну, может быть, и не совсем такой, ведь только от его взгляда у нее почему-то начинают слабеть коленки, а в груди становится сладко-сладко. Но ума-то у него точно, как и у всех остальных мужиков, нет! Ну зачем, спрашивается, ей здесь, в Лоринте, такое платье. Сразу видно — дорогущее! В таком и благородной госпоже не стыдно будет на званый обед заявиться. Ткань даже в полумраке дома переливается, да какая мягкая, будто котенка гладишь! А сколько золотых и серебряных нитей на вышивку ушло! Ну куда она в нем в Лоринте, куда, спрашивается?
Куда надеть сафьяновые сапожки, синие, в тон платью, сплошь украшенные по голенищу серебряными узорами? В них же только по избе и ходить. А этот обруч с темно-синими камешками, не иначе — сапфирами, ведь он же явно из золота!
Это же сколько денег Дариус на нее потратил, с ума сойти можно! Как бы они пригодились, им же жизнь сначала строить! Ну где у него ум? Нет, пожалуй, серьги он правильно сделал, что купил, уж очень они красивые. Элика рассматривала их по очереди в крошечном зеркальце, в котором и лицо-то полностью не умещается. Но остальное-то зачем? Куда это все в Лоринте надевать, по воду?
«А вот по воду во всем этом и пойду! — нахмурив брови и решительно сжав губы, подумала Элика. — Пусть все видят, что помнит меня мой мужчина, не забыл, как только с глаз долой».
И она обязательно его дождется. Вон, даже лучшая подруга, Марисса, уже пару раз намекала, что пора бы и успокоиться: мол, на словах они все одинаковы, им лишь бы свое получить. Есть, мол, один человек, которому плевать на молву, и он хоть завтра с ней, Эликой, под венец согласен. Это она, конечно, на одного из своих братьев намекает, видела она, какие взгляды он на нее бросает. Так вот, пусть и Марисса посмотрит!
Платье оказалось ей впору.
«Недаром же он столько времени меня к себе прижимал, должно быть, все запомнил», — улыбнулась девушка.
Только подол бы чуть покороче, чтобы сапожки тоже были видны. Но укоротить его рука не поднимется, там такая красивая вышивка понизу идет. К тому же и времени нет, стемнеет скоро. Да и не в подарках дело. Дело в том, что Дариус не забыл ее, помнит о ней, любит. Хотя денег все равно жалко.
«Это же сколько на них нужных в хозяйстве вещей можно было купить? — думала Элика, выливая под куст смородины полное ведро, принесенное ею не так уж и давно, — иначе не с чем к колодцу идти будет. — Пусть и не бесприданница я, достаточно имеется для того, чтобы в чужой дом не стыдно войти, но когда деньги лишними были?»
Элика шла по улице Лоринта, ловя на себе взгляды: и любопытные, и восхищенные, и завистливые, но думала совсем не о том, какое впечатление она производит в новом наряде.
«Эх, Дариус, Дариус, мог бы догадаться и весточку с торговцем передать, хотя бы пару строчек. Она бы для меня нисколько не дешевле твоих подарков была».
Затем Элика вдруг подумала: Дариус не знает, что грамоте она обучена, не было у них об этом разговора. Дедушка Сол ее и обучил, у них в доме и книги есть, причем не одна, и не две даже.
После чего ей в голову пришла новая мысль: «А что если сам Дариус грамоте не обучен? Потому и не написал ничего. Хотя нет, не верится, ведь он такой!.. Так много знает, вон как интересно о звездах рассказывал и о тех местах, где побывать успел. И руки у него сильные, но в то же время такие нежные, как он ими обнять может, а целует как! Особенно это к грамоте относится», — улыбнулась Элика.
И встреченный ею парень расцвел, приняв улыбку очень красивой девушки на свой счет. Долго же ему в эту ночь не удастся заснуть, вспоминая блестящие глаза, плавные изгибы тела и высокую грудь. А главное, улыбку, как будто бы предназначенную ему. Да точно ему, кому же еще она могла улыбнуться, ведь рядом с ним и не было никого, какие тут могут быть сомнения?
Онкир умер незадолго до Визаранта, едва ли не на его околице. Его везли на носилках, закрепленных меж двух лошадей. Он пришел в себя, посмотрел вокруг каким-то благостным взором, словно ему открылось что-то новое, доселе неведомое, затем прикрыл глаза и затих навсегда.
Бист только кивнул: надежды на то, что Онкир выкарабкается, с самого начала не было никакой — копье, пробив кожаную кирасу, угодило в бок, на ладонь ниже сердца. И без того удивительно, что он смог столько протянуть — наконечник вошел чуть ли не на всю длину.
«Жаль, — грустно подумал Дариус. — Онкир был очень неплохим воином — трое точно на его счету. Да и угодили в него случайно: вообще-то удар предназначался Кабиру, и тот, уклоняясь от него, разве мог знать, что все так сложится? Но и самого Кабира было бы жаль не меньше, воин он нисколько не хуже. Судьба».
Онкира похоронили на местном кладбище, непомерно большом для такого крохотного селения, как Визарант. Разросся погост после визита долузсцев.
Постояли возле свежей могилы, помолчали, думая каждый о своем, да и поехали в сторону видневшегося за огороженным выгоном с пасшимися пестрыми низкорослыми коровенками Визаранта.
— Эх, какое раньше тут село было! — во весь голос сокрушался Кабир, последнее время постоянно державшийся рядом с Дариусом и даже несколько оттеснивший в сторону Ториана, на что тот время от времени хмыкал. — И что от него осталось? Проклятые долузсцы! — гневно закончил Кабир, звучно шлепнув ладонью по крупу ни в чем не повинной лошади.
Дариус заставил Басура застыть на месте, рассматривая село. Бурная Визара с многочисленными перекатами и порогами раздавалась у Визаранта широким плесом, а на противоположном от селения берегу взметнулись ввысь Гойдческие горы, защищающие от ледяных северных зимних ветров.
Домов, в которых продолжали жить люди, оставалось штук пять, не больше, от остальных только и всего, что заросшие иван-чаем пожарища да кое-где обугленные остовы. А ведь когда-то их насчитывалось не меньше тридцати.
— Сколько их тогда сюда пришло? — поинтересовался Дорван у Кабира.
— Говорят, как обычно, — пожал плечами тот, — не больше десятка.
«И они смогли полностью уничтожить Визарант, — покачал головой Дариус. — Судя по количеству домов, мужчин не могло быть меньше сотни. Взрослых, сильных мужчин, защищающих свои семьи, жен, детей, стариков-родителей. Почему так получилось? И еще, невозможно понять долузсцев. Ну какая может быть добыча здесь, в этой глухомани? Нет, не понимаю». — И он вновь покачал головой.
— А это кто там живет на отшибе? — указал он подбородком на стоявший едва ли не на самом берегу Визары домишко, если и отличавшийся от всех остальных, так только тем, что не имелось вокруг него никакой изгороди: ни тына, ни даже плетня.
Кабир проследил за его взглядом.
— Дед там один живет, ведун он. И прошлое может рассказать, и будущее. Ни разу не ошибся.
В ведунов Дариус верил. И в ведунов, и в ведуний, приходилось сталкиваться. Только что ж он не смог предупредить людей, что Визарант ждет такая судьба?
— Почему же он не предупредил о долузсцах, ваш ведун? — высказал Дариус свою мысль уже вслух.
— Говорил он всем, и ему поверили. Поверили настолько, что вокруг села начали строить частокол. Видишь, его и сейчас еще видно, — указал он рукой. — Только закончить не успели. Долузсцы объявились внезапно, посреди ночи, и спаслись только те, кто умудрился убежать.
Кабир умолк на некоторое время, затем продолжил:
— Ведун этот, Кассей, когда пришли долузсцы, так и сидел в своем доме. Но ни один из врагов туда не вошел, как будто дом вдруг стал невидимым. Потом примчался барон с дружиной, они долго искали следы долузсцев, да только поздно уже, те как будто исчезли. А через неделю объявились в новом месте, причем так далеко, что им никак не хватило бы времени туда добраться, пусть бы они скакали дни и ночи напролет. Хотя кто его знает, те же самые они или уже другие, — закончил Кабир.
«Я обязательно встречусь с этим Кассеем, — решил Дариус. — Глядишь, и подскажет чего умного, ведун-то. Иначе гоняться за долузсцами можно до самой зимы. А зимой они не приходят, ни разу так не случилось, чтобы эти нелюди появлялись зимой».
Они встали лагерем чуть в стороне от села, на самом берегу Визары. В наступавших сумерках ярко горел костер с водруженными над ним котлами, вокруг которых суетился Айчель, после гибели Челея добровольно взваливший на себя обязанности кашевара.
Недалеко от костра жалобно блеяла пара овец. С согласия Дариуса Ториан наведался в село и обменял их на часть конской упряжи, той, что досталась им после разгрома банды разбойников.
До ужина оставалось еще много времени, и потому Дариус решил до наступления темноты наведаться к местному ведуну, взяв с собой Кабира. Тот почему-то остался в лагере, видимо, не нашлось в Визаранте никого, кого бы он рад был увидеть.
Кассея они обнаружили под навесом, чинившим сплетенный из ивовых прутьев вентерь. Ведун впечатления на Дорвана не произвел. Седой, согбенный прожитыми годами чуть ли не вдвое, внешне он очень напоминал Жилана, прозванного в Табалорне за свой длинный и лживый язык Болталом. Разве что глаза у них различались. Если у Жилана они вечно бегали по сторонам, то Кассей смотрел так, как будто видел человека насквозь. И все же Дариус не смог удержаться от усмешки, настолько эти два человека показались ему похожими.
— Садитесь, — кивнул Кассей, метнув на пришедших к нему людей короткий взгляд из-под кустистых бровей, после чего снова занялся починкой ловушки для рыбы.
Сели, помолчали. Ветер принес с реки холодный порыв ветра, заставив поежиться, и Дариус сразу пожалел о своем решении расположиться на берегу Визары: что утром-то будет, если сейчас так пробирает?
— Дождь завтра начнется, — неожиданно заявил Кассей, взглянув на хмурое, низкое небо. — Надолго затянется. Не вовремя.
Дариус кивнул, соглашаясь, все к дождю и идет. Вон, солнце в тучу садится, закат багровый, рыба из воды выскакивает, охотясь на насекомых, последние полдня Басур головой тряс, да и мошкара в лицо лезет — спасу нет, тут и ведуном быть не нужно, и без того все ясно — к дождю.
Из низкого, покрытого дранкой дома ведуна вышла пожилая женщина, почти старушка, державшаяся удивительно прямо.
«Жена, — решил Дариус, уловив взгляд Кассея. — Только на жен глядят с такой любовью. И остается лишь позавидовать: это сколько же лет они вместе, а он смотрит на нее так, как будто бы еще и года не прошло? Будет ли у нас так с Эликой? Спросить, что ли, ведун все-таки, или он только погоду предсказывать горазд?» — не смог удержаться от иронии Дорван, уж слишком они походили друг на друга — Кассей и Жилан.
Женщина кивнула Кабиру как давнему знакомому и обратилась к Дариусу:
— Вечерять с нами будете?
— Спасибо, мать, — склонил тот голову, благодаря за предложение. — Мы по делу пришли.
И взглянул на Кассея, продолжавшего чинить снасть. Скоро должен быть готов свой ужин, пусть Айчель и не Челей, но мясо испортить трудно. Да и не хотелось объедать стариков, по всему видно — не катаются они как сыр в масле.
— В дождь вы с ними и встретитесь, — оторвавшись от своего занятия, поведал вдруг Кассей, остро взглянув на Дариуса.
И когда Дорван открыл уже рот, чтобы поинтересоваться подробностями, ведун прервал его жестом:
— За столом поговорим, — поднимаясь на ноги, сказал Кассей таким тоном, как будто бы вопрос решенный. — На все не отвечу, да и к чему оно тебе — все?
Прошли в дом. Стол, как выяснилось, накрыт и в расчете на них, и даже оставалась лишняя глиняная миска.
«Жена Кассея тоже ведунья, — улыбнулся про себя Дариус, — как будто заранее знала. Хотя долго ли лишнюю посуду убрать?»
Когда все уселись за стол, скрипнула дверь и в единственную комнату дома, разделенную почти пополам сложенной по-белому печью, вошел мальчонка, светлоголовый и вихрастый. Он степенно поклонился гостям и, повинуясь кивку хозяйки, занял место по левую руку от Кассея.
— Внук, — с теплотой в голосе вымолвил ведун, погладив мальчишку по голове.
Не сказать, что тому ласка пришлась по вкусу: как же, у них в доме воины, а его как несмышленыша гладят, он даже буркнул что-то себе под нос, косясь глазами на гостей.
Уха оказалась редкостно хороша. Наваристая, с зеленью и корешками, придающими ей дивный вкус. Хотя, возможно, тут дело больше в другом: как с утра наскоро перекусили, так ни разу и не останавливались, чтобы поспеть в Визарант засветло.
Но добавки Дариус просить не стал. Поблагодарив хозяйку за угощение, решительно отодвинул глиняную миску от себя — и так не смог отказаться, хотя и не собирался принимать приглашение.
Кассей ел неторопливо, будто специально оттягивая начало разговора.
Отвлекся он только один раз, чтобы строго посмотреть на внука, заметив, как тот спешит поскорее управиться с ужином — столько дел интересных, а тут на какую-то еду отвлекают. Вон, воины у них в гостях, из большого мира приехали: поди и барона видели, а то и самого короля. А еще село уже полно слухов, как они по дороге в Визарант встретили разбойников, много, говорят целую тьму, и всех их порубали. Может, и расскажут что-нибудь.
— Спрашивай, — наконец сказал Кассей после того как тщательно обсосал рыбьи головы.
— О чем хочу спросить, я так понял, ты и сам знаешь, — пожал плечами Дариус. — Как бы нам повстречаться с ними как можно скорее? Ну и еще, если сможешь, ответь: кто они вообще такие и откуда приходят?
Дождь сыпал с небес уже четвертый день: мелкий, холодный, нудный. Такие обычно льют долго, неделями, пропитывая влагой все, что только можно: землю, одежду, кожу доспехов, черенки стрел и тетиву луков. И видимость отвратительная: временами, когда ложился туман, за сто, а то и за полсотни шагов не видно ничего. Словом, наказание божие, а не дождь.
Дариус ехал, накинув на шлем капюшон плаща, чувствуя ногами тепло конского тела. Старый Чаверс — мастер не только луки делать, он и ткань плащей умеет пропитывать так, что не пропускают они воду даже на плечах. И ткань после пропитки не становится грубой и несгибающейся. Ну разве что чуть жестче. Кроме того, не становятся они вонючими, как у некоторых, хорошо от них пахнет, даже приятно, чем-то лесным, хвоей, что ли. Непременно Чаверс в состав, который держит в тайне, что-то для запаха добавляет. Во всех отношениях замечательный плащ, с какой стороны ни посмотри.
Вчера, когда наемники остановились для ночлега, выяснилось, что медвежья шкура — многолетний спутник Дариуса во всех его путешествиях, изрядно за день вымокла: недоглядел, укладывая ее в переметную суму — щелка осталась, а вода всегда дырочку найдет. Так вот только плащ и спас.
Медвежья шкура столько на своем веку видывала, в стольких местах вместе с ним побывать успела, местами протерлась до проплешин, но привык он уже к ней так, что, прежде чем поменять, много раз подумает. А снял он ее с первого взятого им на нож зверя. Сколько ему тогда было? Семнадцатый год пошел. Сколько воды утекло, а воспоминания о той охоте такие яркие, как будто вчера все произошло.
«С другой стороны, с чего бы им потускнеть? — усмехнулся Дариус. — Медведь-то мало того что первый, так ведь до сих пор и единственный. И когда еще другой подвернется? Разве что с долузсца снять.
Не с самого него, конечно, обычная у них шкура, человеческая. Но любят они медвежьими пользоваться, и как одеждой, и вместо плащей».
Вспомнился Кассей. На его вопрос, кто такие долузсцы и откуда они приходят, он только руками развел:
— Не знаю. Люди разное говорят, и, кому верить, непонятно.
Затем замолчал, глядя сквозь собеседника невидящим взором. Долго молчал, Дариусу пришлось два раза кашлянуть, возвращая ведуна из того мира, в котором он пребывал.
«А может, разморило старика после ужина, вот он и задремал с открытыми глазами», — предположил Дорван.
Наконец Кассей очнулся от грез или видений, что там бывает у ведунов?
— Ты наверное, слышал, гонорт, о Ханороне?
Ну, еще бы не слышал. Когда-то, как рассказывают старые люди, Ханорон был вторым после Гитура, бога всех богов. Но однажды случилось так, что прогневался на него Гитур и прогнал с небес. Только и на земле ему места не нашлось. Боясь вызвать гнев Гитура, все остальные боги отказали ему в приюте, даже Варис — бог смерти, обитающий где-то глубоко внизу. С тех пор и скитается Ханорон меж миров, и нет ему нигде ни покоя, ни приюта.
— Говорят, долузсцы — его слуги, и именно ему они собирают души убитых ими людей. Много душ Ханорону необходимо, очень много. А для чего именно они ему — лишь он один и знает.
«Ну и чем мне все это может помочь? Да и неубедительно как-то все звучит.
Много долузсцев не появляется, это сколько Ханорону времени потребуется, чтобы нужное количество насобирать? Пускай с Варисом договорится — ему для этого всего один день и понадобится, а то и час».
— Ну а как мне их найти? — Дариусу с трудом удалось сдержать разочарование. Столько надежд возлагал он на Кассея, и тут на тебе, приходится выслушивать сказки. Ими только детей на ночь пугать.
— Встретиться вам судьба, — взглянул на него старик. — Вот и дождь к месту. У тебя, гонорт, судьба с долузсцами на всю жизнь связана, много раз тебе с ними придется дело иметь.
«Еще одна сказка», — подумал Дариус, поднимаясь с лавки и прощаясь с Кассеем. И все же он ведуна поблагодарил — язык не отсохнет.
Уже на улице старик добавил:
— Вижу, большие неприятности тебя ждут, и все они связаны с дорогим тебе человеком. Я сказал все, что знаю. Извини, если услышал не все, что надеялся услышать. — После этих слов лицо Кассея на миг приобрело виноватое выражение. А может, Дариусу показалось — стемнело.
Всю обратную дорогу Кабир уверял Дорвана, что ведун никогда не ошибается, случая такого не было, чтобы ошибся. Дариус кивал головой, размышляя о том, что вроде как и сказал старик немало, но непонятно все, туманно, думай что хочешь.
Где-то в темноте послышался девичий смешок, после чего раздался приглушенный басок Ториана.
«Вот же неугомонный, — улыбнулся Дорван. — И тут уже успел».
Шестнадцать всадников ехали, держась вплотную другу к другу. Головной дозор из двух человек то скрывался в белесой мгле, то на миг проявлялся из нее смутными тенями. К утру дождь поутих, поднялся туман, такой густой, что дозор, опасаясь потеряться, то и дело придерживал коней, дожидаясь остальных.
Из двадцати трех наемников, выехавших из Голинтера, осталось только восемнадцать. В схватке с разбойниками трое погибли сразу, следом умер Онкир, и еще одного, Угнуда, пришлось оставить в Визаранте. Воин из него никакой — одна рука висит на груди на перевязи, да и присмотреть за захваченной в бою добычей на всякий случай следовало бы.
Дариус машинально взглянул на Сегура. Тот выглядел как обычно, держался в седле прямо, лицом не кривился, словом, как будто бы не ему Бист всего несколько дней назад вынул стрелу из бока.
Уже несколько раз за последнее время он пытался разговорить молчуна, чтобы выпытать хоть какие-то подробности их с Бором исчезновения и последующей встречи с долузсцами. Присутствующий при этом Ториан в конце концов не выдержал, плюнул в сердцах и заявил, что, не будь у них каждый человек на счету, он нашел бы способ сделать Сегуру язык длиннее в два, а то и в три раза.
Затем мысли Дорвана переметнулись на ведуна.
«Как там сказал Кассей — неприятности от дорогого мне человека? Сколько у меня таких? Матушка Грейсиль, тот же Ториан да Элика. — При воспоминании о девушке сердце у него наполнилось нежностью. — Вот, пожалуй, и все. Ну и Сторн конечно же, только жив ли он? И от кого из них ждать этих самых неприятностей? Да и стоит ли так уж верить словам ведуна, несмотря на все уверения Кабира?»
Перебивая мысли, впереди раздались встревоженный вскрик, короткий звон металла, еще один, и все стихло. Дариус дернул на себя поводья, останавливая Басура и одновременно вскидывая руку над головой: стоять!
Что-то там не так, но бросаться вперед — решение неразумное, сначала необходимо понять, что же произошло, но в таком тумане попробуй что-нибудь разбери. Порыв ветра увеличил видимость сразу на пару десятков шагов, открывая взору человеческие фигуры, немного, не более десятка, и шли они навстречу.
«Долузсцы, — почему-то спокойно, даже отрешенно подумал Дариус. — Это они».
Он закрутил головой по сторонам, осматривая своих людей.
Судя по их взглядам, им пришла в голову такая же мысль. Несколько лиц побледнело, глаза Ториана излучали недобрый огонь, Бист зло ощерил в кривой улыбке зубы, Сегур, как обычно, выглядел невозмутимо, и ему оставалось только позавидовать.
— Стоять! — рявкнул Дариус. — Застыли все! Ждем!
Расстояние позволяло набрать скорость перед атакой, толика времени еще есть и потому следует немного подождать. Вдруг за этими покажутся и другие: туман не дает возможности видеть так далеко, как хотелось бы.
Долузсцы, растянувшись в линию, девять человек, сделали еще несколько шагов и застыли.
«Ну да, их и должно быть девять. Кассей рассказывал, что именно девять — священное число Ханорона. Хотя бы потому, что имя это в переводе с божественного языка на земной и звучит как „девятый“. И хорошо уже то, что их не восемнадцать. Или двадцать семь. Или тридцать шесть. Хотя нам и восемнадцати хватило бы, — усмехнулся Дариус, глядя на застывших, как каменные изваяния, долузсцев. — А, возможно, хватит и этих».
Враги постояли несколько мгновений, затем один из них вышел вперед, сразу найдя гонорта взглядом.
«Честь тебе, Дорван, — снова усмехнулся Дариус. — Даже долузсцы с полувзгляда старшим признают. И это означает только одно — тебя вызывают на поединок».
Перед гонортом встал тяжелый выбор, очень тяжелый. Конечно, атака в конном строю принесет наемникам значительно больше шансов на победу, а при неудаче на лошади будет легко оторваться от пеших долузсцев. И людей уцелеет больше. Враги не отступят, они станут биться до последнего с одной рукой, на одной ноге или несколько раз пронзенными насквозь. Его люди так не умеют, как не умеет и он сам.
Но, может быть, это и есть главный бой в его жизни? Тот, что бывает у каждого воина один-единственный раз?
Хотя, кто знает, возможно, впереди его ждет еще множество других поединков, не менее, а то и более важных. Но ведь может случиться и так, что всю оставшуюся жизнь он будет вспоминать, что, вместо того чтобы принять молчаливый вызов долузсца, подал команду к атаке. Вспоминать вот этот взгляд, полный презрения, словно долузсец наперед знает, что он обязательно откажется от поединка. Свои-то поймут, не осудят и даже сочтут его решение мудрым, ведь долузсец — это далеко не Мунир. А он сам? Сможет ли он простить себе и забыть то, что произошло в безымянном урочище недалеко от Гойдческих гор? Если, конечно, переживет этот бой.
Дариус передал копье Ториану и соскользнул с коня. Другу оно пригодится, Тор не станет расставаться с глефой, а копье можно метнуть на скаку. Или избавиться от него, если после гибели своего гонорта люди решат спасаться бегством.
Оказавшись на земле, Дариус накинул поводья на луку, скинул плащ, положив его поперек седла. Кираса, как и шлем, тоже не понадобится, толку от них будет мало, сейчас вся надежда на быстроту и ловкость.
— Дар, — голос Сегура прозвучал таким, каким он и привык его всегда слышать: глухим, сиплым и без капли волнения, — Дар, этот… который Бор… Видишь, у него…
— Вижу, Сегур, — прервал его Дариус, освобождаясь от кирасы. — Я все вижу.
Бросивший ему вызов долузсец, высокий, пожалуй, повыше Ториана, с мощным бочкообразным туловищем на толстых, коротковатых ногах, тоже был без шлема. Его широченную грудь, не прикрытую ничем, кроме безрукавки из медвежьей шкуры шерстью наружу, перечеркивала перевязь с висящей на ней саблей. Его, Дариуса саблей. Его Кунтюром. Долузсец не поменял ничего: и рукоять, и ножны остались прежними.
Дариус снял с крюка на седле щит, тот, с большим умбоном, доставшийся ему от главаря шайки разбойников. Уж больно он ему приглянулся: и размером, и весом, и еще ухватистостью, что ли. Умбон почти полностью испещрен непонятной вязью и явно переставлен с другого щита.
«Наверное, воинская молитва, — решил Дорван, рассматривая его в первый раз, сразу же после боя. — Или заговор на удачу».
Ну что ж, удача сейчас ему не помешает.
Взглянул на Биста, державшего наготове лук, и покачал головой: нет! Для сверда такое расстояние ничто, и он на выбор положит стрелу хоть в правый, хоть в левый глаз долузсца, причем именно в тот момент, когда только такой шаг сможет спасти гонорту жизнь. Очень соблазнительно — иметь возможность избавиться от неминуемой смерти, но нет. Все должно быть честно или не должно быть вообще.
Гонорт обнажил саблю, ударил плашмя по обшитому толстой бычьей шкурой щиту и пошел навстречу к поджидавшему его долузсцу.
— Удачи, Дар! — Пожелание Ториана он услышал уже в спину.
Мелодию той песни, что всегда помогала ему настраиваться в подобных случаях, он затянул еще тогда, когда решил принять вызов. Медленный, тягучий, тоскливый мотив, вызывающий в душе чувство отрешенности к происходящему, когда становится абсолютно безразлично, что с тобой случится в следующее мгновение. Когда очень не хочется делать то, чем вскоре займешься, но сделать это необходимо, и сделать именно тебе самому.
Идя навстречу долузсцу, Дариус слышал, как за спиной спешиваются его люди.
«Наверное, зря, — отрешенно подумал Дорван. — Верхом какое-никакое, но преимущество. Да и спастись легче. И это означает единственное: они не отступят, что бы со мной ни случилось».
Где-то недалеко, на одной из верхушек выступающих из тумана елей, каркнул ворон. Каркнул, как показалось Дариусу, недовольно и нетерпеливо: «Ну что же вы медлите, начинайте, сколько можно вас ждать! И желательно, чтобы все здесь остались, все до единого!»
Представив мокрую, нахохлившуюся, нетерпеливо переступающую лапками по ветке дерева птицу, Дариус улыбнулся, глядя долузсцу в глаза. Под кожаными подметками сапог скользила мокрая трава, густая, но не поднимавшаяся выше щиколотки. Но это ничего не значит, долузсец в таком же положении, нет у него на ногах когтей.
И вообще он здорово походил на Сегура, и внешностью, и неухоженными космами, превратившимися под струями дождя в серые сосульки.
«Если бы не уши — вылитый Сегур, — усмехнулся Дариус в очередной раз. — Только уши их и различают».
Глаза долузсца горели каким-то безумием. Не было в его взоре ничего человеческого, но и на звериный взгляд он не походил тоже.
«Уж его-то точно криком с ног не собьешь», — почему-то Дариус вспомнил, как отшатнулся варисург, едва не завалившись наземь от его рыка.
Удар долузсца оказался быстр настолько, насколько это вообще возможно. Долю мгновения назад он стоял неподвижно, держа в руке обнаженный клинок и неотрывно глядя на приближающегося человека. И вот уже удар.
Сверху вниз, с замахом из-за головы, с явной целью покончить с врагом единственным ударом. Очень мощным, таким разрубают от плеча до пояса. Или раскраивают голову вместе со шлемом пополам.
Дариус не стал его парировать, слишком уж хорошо он знал возможности Кунтюра, и потому отвел удар щитом в сторону, внутрь. Чтобы тут же атаковать ответно выпадом под руку, целясь в заманчиво приоткрывшееся, густо поросшее сизыми волосами горло.
Долузсец уклонился легко, выбрасывая вперед левую руку и пытаясь ударить верхним краем прямоугольного щита в лицо. Попади он — и все, этого вполне достаточно для того, чтобы поединок закончился.
К чему-то подобному Дариус был готов и потому ушел под правую руку долузсцу, страхуясь от удара сверху поднятым над головой щитом и стремясь зайти к противнику за спину. Вероятно, маневр ему бы удался, если бы не предательски скользнувшая под опорной ногой трава, заставившая сделать лишний шаг, чтобы долузсец не смог воспользоваться тем, что он едва не потерял равновесие.
Дариус оказался спиной к шеренге вражеских воинов. Сейчас он находился от долузсцев настолько близко, что его вполне могли бы достать: все противники, помимо мечей и щитов, имели длинные копья с широкими листовидными наконечниками. Такими копьями одинаково удобно прорывать строй вражеской пехоты или отражать атаку кавалерии. А вот луки долузсцы почему-то совсем не жаловали.
Относительно удара в спину Дариус не беспокоился, его не будет. И совсем не потому, что эти таинственные воины столь уж благородны, об этом ему тоже слышать не приходилось. Но пока с ним в поединке сошелся их главарь, никто его трогать не станет, иначе какой смысл в самой схватке один на один?
И все же Дариус сделал пару шагов в сторону своих, двигаясь боком: земля там показалась ему не такой скользкой, да и не было низкорослых кустиков, на стеблях которых оступиться еще проще, чем на траве, — во время дождя, они как намыленные. Казалось бы, мелочь. Но сейчас его жизнь зависела в том числе и от таких мелочей.
Помедлив пару мгновений, противники сошлись снова, чтобы обменяться несколькими молниеносными ударами, не принесшими никакого вреда ни тому, ни другому.
Краем глаза Дариус уловил, как бледен Ториан. Но не потому, что вскоре начнется то, что неизбежно должно начаться: бой с очень серьезным противником, нет, он беспокоился за друга.
«Не боись, Тор, — криво, углом рта усмехнулся Дариус, — не все так страшно, как кажется. Ты только нужный момент не упусти, от него так много зависит, практически все».
Когда Дорвану лишь каким-то чудом удалось разминуться с очередным ударом своего противника, он услышал, как охнул кто-то из его людей, не в силах сдержаться. И снова они застыли, он и долузсец, неотрывно глядя друг другу в глаза. Неожиданно лицо долузсца растянула гримаса, должно быть, изображавшая улыбку.
«Ты мой, — говорил его взгляд, полный уверенности. — Ты мой!»
Ответная улыбка далась Дариусу легко. Снисходительная, с малой толикой презрения, которое очень сложно уловить. Долузсцу это удалось.
Лицо его мгновенно налилось злобой, он зарычал широко открытым ртом, обнажая крупные, чем-то похожие на клыки хищных зверей желтоватые зубы, и бросился в новую атаку.
От первого выпада Дариусу легко удалось уйти, второй удар он парировал своим встречным, а вот третий чуть не стал для него роковым: нога снова поехала по мокрой траве, и Дорван потерял равновесие в самый необходимый момент, тот, что может стоить жизни.
Каким-то невероятным чудом отклонившись назад так, что едва не рухнул на спину, Дариус умудрился избежать гибели. Почти избежать, потому что грудь до самой ключицы обожгло острой, режущей болью. Восстанавливая равновесие, Дорван вынужден был сделать шаг назад, нелепо взмахнув руками. Долузсец рывком приблизился, занеся саблю над головой для решающего удара. Дальше произошло то, чего не ожидал никто.
Дариус крутанулся на месте, выбрасывая руку со щитом в сторону и отводя удар долузсца. Затем атаковал выпадом сабли поверх щита противника, целясь острием в горло.
Тело врага еще не успело рухнуть — вожак стоял, хрипя и пуская перерезанным горлом крупные розовые пузыри, когда Дариус, выпустив из левой руки щит и подхватив с земли Кунтюр, прыгнул в сторону не успевших осознать факт гибели своего предводителя долузсцев.
Прыжок у него был особенным: приземлившись на вытянутые руки с зажатыми в них клинками, он перекатился через голову, чтобы, выпрямляясь, оттолкнуться ногами, впечатывая кулаки в грудь ближнего к нему долузсца.
Все обошлось: и трава не подвела, и кулаки не соскользнули, а самое главное — враг не успел прикрыться щитом. Удар-толчок оказался настолько силен, что противника отбросило на несколько шагов назад и он неловко завалился на бок.
Дариус, разорвав строй долузсцев, оказался в его середине, и теперь оставалось только продержаться до подхода Ториана и остальных, с яростным ревом бросившихся в атаку. Несколько кратких мгновений — и они вступят в бой, но эти мгновения необходимо еще пережить.
Гонорт наотмашь ударил сразу с обеих рук, удачно попав в правого от себя долузсца, и закрутился на месте бешеным волчком, окруженный коконом из сверкающей стали. Сейчас его могла спасти только скорость.
Дариус сидел на плаще, брошенном прямо на землю. Он оперся спиной о ствол поваленного бурей дерева и прижимал к груди вновь обретенную саблю, как будто боялся потерять ее снова, с трудом соображая, что творится вокруг.
Совсем рядом в низкое, хмурое, пропитанное влагой небо взлетало пламя большого костра, с треском пожирающее дрова и стреляющее ввысь многочисленными искрами, но Дариуса, несмотря на близость к огню, время от времени сотрясала крупная дрожь, от чего он вздрагивал всем телом. Еще один плащ на меховой подбивке прикрывал его плечи, но и это не помогало согреться.
Мимо гонорта то и дело проходили воины его котерии, старающиеся не шуметь и даже переговаривающиеся между собой вполголоса, бросая на него странные взгляды. Неудержимо клонило ко сну, и Дариус прикрыл глаза, чтобы на какое-то время провалиться в темное забытье. Когда он снова открыл их, то увидел перед собой напряженно всматривающегося в его лицо Ториана.
— Чего вылупился? — поинтересовался Дорван, с трудом ворочая непослушным языком.
— Как ты? — вопросом на вопрос ответил тот.
— Все нормально, Тор, нормально, уже не сдохну. Скажи, чтобы кто-нибудь принес воды попить.
Сухость во рту была такая, что язык казался шершавым. Еще Дариус опасался того, что не сможет устоять на ногах, если решит подняться.
— Ну слава Гитуру — в себя приходить начал! А то я уж было совсем испугался. — По голосу Ториана чувствовалось, что тот действительно говорит правду, не шутит как обычно.
— Ты хоть что-нибудь помнишь?
«Помню ли я? Что-то помню».
Вокруг люди, свои, чужие, и он рубит с двух рук чужих, страшась угодить по своим. Потому что их трудно различить — только смутные тени, которые едва можно разглядеть сквозь стоящую в глазах кровавую пелену. А затем все метнулись от него прочь, крича:
— Остановись! Уже все закончено!
И ему с трудом удалось удержать себя от того, чтобы не броситься на них, лишь самым краем сознания понимая: этого делать нельзя — врагов вокруг больше нет. И сразу же пришла слабость, голова закружилась, и он рухнул там, где стоял: на затоптанную мокрую траву, грязную и кровавую. Так что он все помнит.
— Помнит он, ишь ты! — Голос Ториана звучал почему-то ворчливо. — Дар! Ты убил пятерых! Ты… один… убил… пять… гмурнов! — теперь друг кричал, тыча ему чуть ли не в лицо ладонью с растопыренными пальцами. — Это ведь не простые долузсцы — гмурны! А ты один убил пятерых! Понимаешь — пять! Гмурнов! Один! Ценой всего лишь нескольких царапин! Ты хоть понимаешь, что ты смог сделать?!
«Если бы ты знал, какой именно ценой! — устало подумал Дариус, отводя руку Ториана от своего лица. — Сколько я потратил отмеренного мне срока жизни за этот короткий бой? И счастье, что я сумел выбраться оттуда, из-за грани. Стоили ли они того, пять убитых мною долузсцев, пусть даже и гмурнов?»
— С чего ты взял, что это были именно гмурны?
Ториан сокрушенно покачал головой, ненадолго отошел и, вернувшись, бросил под ноги Дорвана тело одного из долузсцев.
— Смотри!
— Куда смотреть, Тор?
Смотреть никуда не хотелось, очень хотелось спать. И еще пить. Пить даже больше.
Ториан рванул на груди гмурна меховую безрукавку, обнажив грудь. На груди убитого долузсца, во всю ее ширину, щерилась в свирепом оскале медвежья голова. Такие татуировки наносят, глубоко взрезая кожу и заливая порезы краской. Видел уже Дариус такие, правда, не на груди, не с изображением медведя, и не у гмурнов.
— Видишь?! — Тор ткнул пальцем прямо в пасть зверя. — У всех так!
Затем он легко поднял тело и отбросил его далеко в сторону.
«Вот же силища у человека! — в очередной раз восхитился Дариус. — Неимоверная!»
Друг продолжал смотреть на него.
«Ну и чего смотришь? — подумал Дариус. — Лучше воды принеси. Теперь-то какая разница, кем они были прежде? И все же, угораздило нас нарваться именно на них».
Гмурны, по рассказам людей знающих, даже среди не ведающих страха долузсцев выделялись в бою своей яростью. Еще поговаривали, что один гмурн трех обычных долузсцев стоит. А уж те воины!.. Но, как выяснилось, справиться можно и с ними. И как это ему самому в голову не пришло, что им встретились не простые долузсцы? Ведь только гмурны презирают доспехи, на обычных можно увидеть и кирасу, иной раз даже металлическую, и кольчугу. Но, может, оно и к лучшему, что он не понял, с кем именно сражается. Только не слишком ли высока цена?
Подошел Бист, оттеснил Ториана в сторону и вложил Дорвану в руку оловянную кружку.
— Пей! — потребовал он. — Пей до дна и не смотри, что на вкус гадость редкостная.
Вообще-то Дариус мечтал о кружке родниковой воды, такой холодной, чтобы зубы заломило. Он пил бы ее маленькими глотками, наслаждаясь вкусом свежести, запахом мокрой земли, травы, шумом ветра в макушках недалеких деревьев, треском и теплом костра, словом, тем, что остался жив. Он попрощался с жизнью, когда выходил на поединок с долузсцем, попрощался по-настоящему.
Ведь если бы осталось в душе хоть малейшее желание выжить, не получилось бы ничего.
Дариус сорвал василек, понюхал его. Цветок не пах ничем, только сыростью, тот же запах исходил отовсюду вокруг.
— И еще, спасибо тебе.
— Это-то еще за что? — удивился Дариус.
— Когда он занес надо мной меч, я уж думал — все, — признался Бист. — Вся жизнь в мгновение перед глазами пронеслась, с тех самых пор, как в постель еще ходил, — улыбнулся он. — И если бы не ты…
«Вот уж точно чего не помню. Да и вряд ли это специально у меня получилось».
— Ну вот, сам благодаришь, а подсовываешь какое-то разведенное дерьмо, — попытался пошутить он, понюхав из кружки. Из нее действительно несло так, что к горлу подступила тошнота. — Надеюсь, не сорочье? И почему без меда?
Он улыбнулся, вслед за ним улыбнулся сверд. Оба они помнили, как Ториан предлагал Галугу за один раз вылечить того от шепелявости как раз разведенным на меду сорочьим пометом. Затем Бист посерьезнел.
— Пей, гонорт, это чимелла так пахнет — смола, ее у нас на склонах гор собирают, — пустился он в объяснения. — До последнего ее берег, на самый крайний случай. И гляди-ка, действительно пригодилась.
Дариус отхлебнул из кружки. Его передернуло от отвращения, но он заставил себя проглотить пойло.
— Лучше бы я сдох, — пожаловался он, ища взглядом, куда бы поставить кружку.
— Пей! — Голос Биста звучал теперь требовательно. — Я ведь не отстану, Дорван, ты же знаешь, а нет — так людей позову: они держать будут, пока я буду вливать. Сейчас мы с тобой еще справимся, — с улыбкой добавил сверд.
— Мерзкое снадобье, — придя в себя, заявил Дариус Бисту, после того как залпом выпил содержимое кружки, глядя на сверда отчего-то вдруг заслезившимися глазами. Такой гадости пробовать ему еще не приходилось. Правда, очень действенной гадости, потому что он сразу же почувствовал себя значительно лучше. — Больше твою чимеллу я пить не буду, — решительно добавил он.
— А больше и нет. — Сверд остался очень доволен тем, что сумел настоять. — Но ничто лучше смолы жизненную силу не восстанавливает.
— Гонорт! — издалека окликнул Дорвана Кабир. — Уши долузсцам резать будем — барону показать?
— Тогда уж лучше сразу головы, — буркнул под нос Дариус. И, обращаясь к Бисту, спросил: — Сколько наших полегло?
— Трое, всего трое, — ответил тот. — И еще четверо раненых, — у самого сверда повыше колена, прямо поверх штанины, была наложена повязка. — Но выжить должны все.
— После твоих снадобий мертвый на ноги поднимется, — заявил Дорван.
Он действительно почувствовал себя намного лучше. По крайней мере, желание сдохнуть исчезло полностью. Разве что во рту стоял отвратительный привкус чимеллы.
«Пойду сам напьюсь, — решил он, поднимаясь на подгибающиеся ноги. — Иначе попросишь кого-нибудь, и снова какое-нибудь разведенное сорочье дерьмо притащат».
В обратную дорогу отправились на следующее утро. Когда сворачивали лагерь, Дариус сходил еще раз взглянуть на тела мертвых долузсцев. К его удивлению, все они оказались без голов. Затем он вспомнил вопрос Кабира, свой ответ ему и усмехнулся.
«Вот вы какие, гмурны, — думал он, разглядывая обезглавленные трупы. — На вид от обычных долузсцев и не отличишь. Все, можно возвращаться — теперь они в эти края несколько лет не сунутся. Уж не знаю почему, но всегда так было».
