Глава 31

— Что случилось? Почему ты приказала мне сесть? — Ин спускалась по трапу «Росы», приземлившейся по распоряжению Ри на основной посадочной зоне Центра. Амазонка была вооружена всем, что нашла в корабле полковника и смогла унести: шпагой, излучателем и поляризатором. С воинственным, но обеспокоенным видом она оглядывала посадочную зону и ожидающих у трапа людей: Ри, Гима, ректора и еще нескольких ученых, топтавшихся за спиной своего начальника.

Дождавшись, когда Ин приблизится, Ри с хмурым лицом объяснила:

— Гим решил выставить себя героем, а нас оставить за все отдуваться!

Ин вопросительно посмотрела на сержанта, а Гим так же удивленно взглянул на Ри.

— Ученые подготовили корабли с грузом, — продолжала описание ситуации полковник. — Чтобы телепортировать их, можно использовать «Росу», как наводящий механизм, но кому-то придется пожертвовать жизнью и сгореть вместе с лайнером в сердце Ранопуса. Гим, почему-то, решил, что этим кем-то может стать только он.

— Неужели, Ри, ты… — опешил сержант.

— Подождите, не так быстро! — рассерженно фыркнула Ин. — Получилось у вас или нет?!

— Познакомься, — Ри указала на солидного ученого в серебряном кителе. — Господин Вилиар Пиронт, ректор Центра. Согласился помочь, как только узнал, в чем мы его обвиняем. Транспортники с «лекарством» уже в пути к соплу Колокона. Но за переброску отвечают военные, а тем потребуется подтверждение Совета, которого мы никогда не получим. Поэтому, единственная возможность спасти Ранопус — телепортировать мою «Росу» вместе с грузовыми кораблями. Ничего другого мы не придумали.

Ин все поняла. Большие карие глаза девушки загорелись решимостью.

— Гим? Почему Гим? — амазонка занервничала. — Гим не имеет никакого отношения ни к Оттору, ни к Излину! Он — случайный гость в нашей секторе! Какое право он имеет решать, кому отдать жизнь за МОЮ, а не его Родину?!

Ин посмотрела на сержанта с таким вызовом, что Ревенберг растерялся и не нашел, что ответить. Видя, что Гим ей не возражает, амазонка повернулась к Ригите, думая, что, возможно, та занимает сейчас роль старшего в их команде. Буквально излучая страх от мысли, что ее не послушают, Ин постаралась объяснить как можно спокойнее и убедительнее:

— Я всю жизнь прожила на Отторе! Оттор — мой дом, мой мир, мое прошлое, мое будущее! Все эти люди, все эти идеи, все эти мечты — это МОЯ боль, это МОЯ душа, это я сама и все, что живет во мне! Никто не вправе запретить мне исполнить священный долг, ради которого я существую! Никто не может решить за меня, как и когда мне уйти! Это мое дело, понимаете, только МОЕ!..

Ин так возбудилась, что под конец сорвалась на крик, а ее пылающие мольбой глаза блеснули слезами. Но она видела, что на благородный порыв души ученые отвечают лишь удивлением, что Ри думает о своем и отводит взгляд, а Гим подбирает слова, чтобы убедить передумать.

— Я прошу вас! — на высокой ноте воскликнула амазонка, готовая броситься на колени или угрожать оружием — все, что угодно, лишь бы услышали и по-настоящему поняли. — Если это сделаю я, ваша совесть останется чистой. Но, если вы — я не смогу жить дальше, понимая, что упустила свой шанс сделать то, ради чего была рождена! Для вас это — самопожертвование, но для меня — смысл жизни! Пожалуйста, не лишайте меня этого счастья! Пожалуйста, позвольте мне самой решить, жить дальше или уйти с честью!

Глаза Ин метались по лицам людей, стараясь найти взгляд, в котором отзовется тепло поддержки. Но амазонка была слишком молодой, слишком красивой, слишком живой — люди не хотели войти в ее положение, они не верили, что в этой Вселенной может родиться идея, ради которой стоило умирать такому юному и невинному существу.

Ри подняла голову. Она также приняла для себя решение. Но, если глаза Ин сверкали от желания сделать то, что она говорила, в глазах Ри господствовала железная воля рациональности, вынуждающей полковника поступить так, как при других обстоятельствах она никогда бы не поступила:

— Успокойся, Ин. Никто и ничего у тебя не отбирает! Как раз ради спасения твоего мира мы должны поступить так, как будет надежнее, а не благороднее и красивее. Мы тебя слышали: это твой Оттор; это твой мир. Ну так живи, ради продолжения своего дела, зачем жертвовать, когда нет этой необходимости?! Ты еще девочка, Ин, ты не познала жизни, ты еще ничего не видела! Другое дело — я… — полковник вздохнула и посмотрела на Ин взглядом взрослого на ребенка. — Я видела все. Я была везде. Я достигла верха своей карьеры. И МОЕГО мира больше не существует: для своих я чужая, для чужих — тем более. Тебе, Ин, трудно будет жить дальше, мне — невозможно. И для меня шанс уйти, спасая миллиарды других жизней — самая прекрасная награда за столетие безукоризненной службы… И еще. «Роса» — мой корабль. Я — его капитан и его экипаж. Я не только лучше знаю, как управлять пространственным переходом, я не могу и не должна отдавать лайнер в руки непосвященных.

— Ты ведь только что это делала?! — возмущенно насупившись, напомнила Ин. — Разве я не доказала, что управляю «Росой» ничуть не хуже тебя?!

Гим посмотрел на спорящих женщин: красивых, гордых, благородных и безумных, в своем стремлении в одно мгновенье попрощаться с жизнью. Ему стало невыносимо тоскливо от мысли, что так нелепо и глупо складывается судьба лучших из лучших из человеческого рода… к которому лично он теперь даже не относился…

— Можно и мне сказать? — отчетливо и очень весомо прозвучали слова молодого сержанта. — У меня было время подумать о смысле существования. Я не мог выйти из придуманной Ланкорусом клетки, но никто не мешал мне соединиться с информационными потоками вокруг нее, никто не мешал вслушаться в окружающий мир и проникнуть вглубь самого себя. Если бы я не знал, что завтра уже не наступит, наверное, стоило бы сказать Дитриезу спасибо, за возможность побыть наедине лишь с собой и своими мыслями! Семь суток — это бесконечно долго, это вечность, это миллиарды мгновений, каждое из которых наполнено своей информацией! За этот период я многое понял и многому научился. Я могу рассказать вам о жизни то, чего вы даже не слышали, что даже никогда не пришло бы вам в голову… Но сейчас поверьте только в одно: жизнь стоит того, чтобы жить дальше! Во всяком случае, ваша. А я не боюсь смерти — я уже умер. Мне была отпущена только одна жизнь, и я ее прожил. То, что сейчас стоит перед вами — недоразумение, организм, которого не существует, не должно быть в природе. Он уродлив. Ему не место в этой Вселенной. Вы — люди среди людей. Я — неизвестно кто, неизвестно что. Для меня умереть в жерле Ранопуса — не шанс что-то сказать или доказать напоследок, как для тебя, Ри, или для тебя, Ин. Мной не движут сильные чувства и неуправляемые эмоции. Я просто знаю, что лететь на «Росе» нужно именно мне, вот и все. Поэтому и полечу я!

— Летим втроем? — с надеждой в голосе предложила решение проблемы Ин.

Гим и Ри одновременно покачали головами. Но Гим произнес первым:

— Вы обе останетесь! И не сопротивляйтесь — так будет лучше…

Все это время Вилиар Пиронт задумчиво и с восхищением смотрел на эту тройку героев. Когда пожилой ученый заговорил, его голос дрогнул, выдавая сильное внутреннее волнение:

— Я уже и не думал, что в наши дни можно встретить такое благородство, как в вас троих, — ректор провел рукой по глазам, и его рука стала влажной. — Спасибо вам, дети! Честное слово, спасибо! Не так страшно стареть, зная, что на твое место придут другие. Не так страшно оставлять этот мир, если видишь, для кого ты трудился все свои годы… Но вам и в самом деле нет необходимости умирать всем и сразу, если для управления переходом достаточно всего одного пилота! Насколько я понимаю, Совет Империи не одобряет ваших поступков. Даю вам слово Вилиара Пиронта, что те двое, что останутся здесь, получат защиту в стенах моего института и, при первой же возможности, смогут отбыть туда, куда сами скажете!

— Спасибо вам, — поблагодарила Ри. — Но мы бы хотели…

— Ин, Ри! — твердо остановил полковника Гим. — Я благодарен судьбе, которая свела нас вместе под небом Излина. Мне было очень приятно работать с вами и будет очень не хватать вас после второй своей смерти… НО Я ЛЕЧУ ОДИН! Хотите сопротивляться — попробуйте!

Ошеломленные такой наглостью, женщины замерли с открытыми ртами.

— Ты не умеешь управляться с «Росой», — нервно усмехнувшись, напомнила «выскочке» Ри.

— Ты меня научишь, — просто ответил Гим.

— Но я ведь не хочу, чтобы ты летел вместо меня?!

— Но хочешь, чтобы кто-то спас сектор? Или я, или никто, Ри! Так, что решайся!

— Гим, черт побери! — умоляюще простонала Ин. — Ну не будь таким эгоистом!

— Я тоже тебя люблю, Ин! — улыбнулся сержант, ловя себя на мысли, что в этой шутке наверняка больше правды, чем ему бы хотелось.

На сержанта посмотрели два красивых, но глубоко ненавидящих, оскорбленных взгляда. Обе женщины осознавали, что борьба с неуязвимым героем отнимет у них много времени и сил, которых итак нету, и только поэтому вынужденно уступали грубому принуждению.

«Пусть так», — усмехнулся про себя Гим. — «Ненавидьте, зато живите дальше! Это не ваше дело. Это — мужская работа!»

Трогательного прощания не получилось — завоевав право первенства таким недемократическим образом, Гим лишил себя слез и напутствий двух прекрасных и дорогих ему женщин. Но так ему было даже и легче — долгие проводы заставили бы по-настоящему окунуться в тоску расставания. А так… Гим старался поменьше думать…

«Роса» шла курсом, заданным для нее Ри. Гим сидел за пультом и ждал, пока Мозг отработает траекторию и сообщит о прибытии в зону переброски. После этого сержанту следовало выполнить ряд инструкций, подробно изложенных полковником на оставленном ею полимерном листке.

Опасностей подстерегало несколько. Во-первых: охрана Колокона обратила внимание на незапланированное перемещения грузовых кораблей и подняла по тревоге крейсера, рыскавшие сейчас вокруг транспортников, как встревоженные осы вокруг гнезда. «Роса» двигалась в маскирующем поле, но, по словам Ри, все равно оставляла позади себя след, который мог обратить на себя внимание пограничников. Во-вторых: операторы центра управления переброской могли заметить, что искривители пространства по собственной инициативе начинают потреблять энергию Колокона, и попытаться заблокировать работу непонятно как запустившейся программы переброски. В-третьих: Гим мог ошибиться со вводом кодов или попасть с «Росой» в ситуацию, из которой не сумел бы выбраться самостоятельно…

Вокруг «Росы» благополучно появились «планеты» — огромные черные шары «одноразовых» грузовых кораблей экологов. Малюсенький, в сравнении с ними, лайнер Ри замер, сообщив пилоту о прибытии в пункт назначения. Гим наклонился над пультом, старательно отрабатывая последовательность оставленных полковником инструкций и проклиная себя за незнание основ пилотирования космических кораблей — допусти он одну ошибку, и уже ничего не сможет ни повторить, ни исправить…

— Он справится? — желая если не поддержать, то хотя бы немного отвлечь окаменевших от напряжения перед экраном радара Главного Исследовательского Центра женщин, спросил у Ри и Ин ректор.

— Справится! — уверенно кивнула Ин. В карих глазах амазонки стояли слезы. — ОН обязательно справится!

«Смерть — это не начало и не конец», — говорил себе Гим. — «Во Вселенной ничто не начинается и не заканчивается. Я не боюсь смерти!»

Он и на самом деле сейчас не боялся. Он не считал себя слишком молодым, чтобы уйти — многие лучшие из его друзей ушли из жизни на несколько лет раньше и при куда менее ярких и героических обстоятельствах. Он не думал, что прожил эту жизнь напрасно — жизнь была интересной, необычной, сдвоенной и заканчивалась теперь не так, как у всех. Он не рассуждал, вспомнят о его подвиге или забудут — он выполнил свою работу, он остался верен себе и своим принципам, он уходил для того, чтобы многие и многие другие остались творить, созидать и растить детей…

Самое тяжелое — минуты бездеятельного ожидания — время на аккумуляцию энергии искривителей пространства. Но и это время в конце концов истекло. В какой-то момент Гим увидел, что крейсера стремительно покидают зону расположения транспортников — первый признак начинающейся переброски.

Сержант вздохнул, настраивая себя на умиротворенный, философский лад. Пятнадцать миллионов градусов — он даже ничего не почувствует…

«Вот оно!» — картинка на обзорном экране начала смазываться.

— Обновленным мне тебя уже не увидеть! — усмехнулся сам себе Гим.

Все внутри парня сжалось в ожидании трагического, яркого, жуткого финального мгновенья. Инстинкты не подчинились самовнушению и забили тревогу, зачем-то из-за всех сил стремясь загнать самонадеянное сознание в тупик паники…

Вроде бы, экран начинал чуть светлеть… Насколько же страх был способен растянуть во времени миг, длиною в какие-то доли секунды?..

— Эй, так и будешь сидеть?! — неожиданно нарушая торжественность леденящей кровь паузы, поинтересовался насмешливый мужской голос.

Гим повернулся — у него нашлась еще секунда и для того, чтобы повернуть кресло… или просто сознание начинало давать сбои. За спиною стоял мужчина — высокий, стройный, молодой, светловолосый и… светящийся. Во всяком случае, его глаза неопределенного цвета излучали свет, в котором читался смысл — свет был и добрым, и умным, и внимательным, и заботливым… Гим поймал себя на мысли, что большего он сказать не может: ни, во что одет незнакомец, ни, что у него в руках, ни, в каком месте центра управления находится сейчас его тело…

Между тем, галлюцинация приблизилась и положила руку на плечо Гиму. Сержант ощутил тяжесть телом и родственное тепло чем-то еще внутри себя.

— Гим Церон, — сказал парень, глядя на едва светлеющий, но пока еще темный обзорный экран. — Тебе рано купаться в звездах! Температура для тебя не опасна, но психологический удар будет сильным — ты ведь еще не умеешь не быть человеком. Решай: останешься здесь, или пойдешь со мной?

— Пойду куда? — отозвался Гим, думая, что говорит сам с собой, но ощущая при этом внутри себя уверенность, что все происходит именно так, как и кажется.

— Наружу!

— А мы где? «Роса» завершила переброску? Я не ошибся с координатами Ранопуса?

— Ты молодец, солдат! — серьезно похвалил гость. — Все сделано правильно. Пользуясь декартовой системой координат мы уже внутри солнца, но, учитывая сложную форму пространства, пока еще как бы с его внутренней стороны…

— С той, где холодно?

Гость улыбнулся:

— Почти, что так. Пойдем же!

Гим неуверенно поднялся на ноги.

— Почему света нету так долго? — нахмурился он, отказываясь до победного конца отходить от экрана.

— Гим, я на самом деле стою рядом! — начиная сердиться, заявил гость. — И на самом деле сейчас уйду! Время — относительный параметр, характеризующий движение; мы движемся и говорим намного быстрее, чем лайнер входит внутрь спасаемого тобой солнца. Но и наши запасы не безграничны! У меня нет желания окунуться в пекло светила. Мне сказали тебя встретить — я это сделал. Не хочешь идти, оставайся!

— Я иду… — согласился Гим.

Все замелькало перед его глазами. Ни мозг, ни внутренний голос ничего не смогли понять. Ни одного кадра. Затем — яркий свет откуда-то из-за спины. Гим обернулся — позади полыхал, разбрасывая во все стороны титанические языки протуберанцев, монстр, занимающий все видимое пространство. Но — позади, а не вокруг них…

— Почему я не чувствую жара? — пробормотал Гим.

— А еще вопросы, солдат? — весело поинтересовался спутник, который был рядом — рука об руку. — Почему бы тебе не спросить, как мы с тобой разговариваем? С помощью чего движемся? Где находимся?

«Как разговариваем, я итак знаю», — подумал Гим. — «Разговаривал же я как-то с Ри и Ин, когда не открывал для этого рта… Интереснее, с КЕМ я разговариваю?! Почему я ДО СИХ ПОР разговариваю?! Я опять умер? Что со мной — это вторая или уже третья фаза?!»

— Нет никаких «фаз», — отозвался спутник. — Все умирают, не все уходят!

— Что?! — воскликнул Гим.

— Ничего, не обращай внимания. Сам же говорил: «во Вселенной нет смерти».

— Кто вы?! — испугался сержант.

— Не «вы», а «мы». Борцы за жизнь. Армия Света.

— А я — один из вас?

— Теперь да.

— Теперь?

— Ты прошел испытание.

— Какое испытание?

— Оглянись!

За спиною по-прежнему полыхал Ранопус. Только теперь он находился гораздо дальше. Первая мысль Гима была о том, как же быстро они все таки двигаются! Вторая — ощущения, поступающие от солнца. Ранопус успокаивался, он все меньше излучал нервозность, все меньше чувствовал свою значимость. Вместе с Ранопусом успокоение приходило и к Гиму, а еще — сержант был уверен — на все ближайшие звезды, на все планеты, на всех живых и неживых существ, образующих единое эмоциональное поле этой системы.

«Я становлюсь поэтом?» — нервно посмеялся сам над собою Гим.

— Просто ты лучше слышишь, — ответил ему попутчик. — Все правильно, Гим. Работа сделана. Хорошая работа, солдат!