Глава 10

По сравнению со службой на Клероне, новая жизнь показалась Гиму Церону спокойной, вялотекущей и легкой. Работы было не много. Дворец тщательно охранялся. Люди вокруг герцога не менялись. Посетителей было мало.

На первую неделю Гим нашел, чем занять время — он модернизировал систему внутренней безопасности дворца так, как ему казалось надежнее. Женщин Гим разбил на пятерки (по времени прибытия на Излин), в каждой из пятерок назначил старшую. Всем — и женщинам и мужчинам — выдал переговорные устройства и потребовал, чтобы ему сообщали о каждом шаге Ронтонте и о каждом вошедшем и вышедшим из ворот окружающей дворец стены. Неподвижные «часовые» караулы Церон усилил рейдами, которые через случайные промежутки времени проверяли каждый из постов и пересекали места, куда не проникали взгляды «стационарных» караулов. Кроме того, Гим развесил по всем коридорам дворца видеосканеры и посадил несколько операторов за контрольные мониторы — герцог попротестовал для приличия против нового нарушения исторической целостности, но вяло и не долго. После этого агенту Эльтаров можно было расслабиться окончательно — хорошо организованная работа подчиненных избавила от суеты «главного телохранителя».

Единственную сложность в выполнение новых служебных обязанностей вносил сам подопечный. Герцог ни минуты не сидел на одном месте. Гим даже удивлялся, откуда в немолодом худощавом организме Ронтонте бралось столько энергии и динамики. Правитель Излина постоянно что-то планировал, что-то менял, с кем-то спорил, кого-то наказывал, отдавал приказы своим генералам или вел переговоры с правительствами планет и систем.

Но герцог все же был человеком — он мог и не спать, пополняя силы популярными у Эльтаров препаратами, но все равно нуждался в отдыхе и расслаблении. Гим же обнаружил в себе полную неуязвимость для усталости — в любое время суток и после любой работы бывший сержант чувствовал себя одинаково энергичным и трезво мыслящим. Поэтому у Церона всегда высвобождалось несколько часов на занятие самим собой: пользуясь своими новыми привилегиями, Гим набросился на все открывшиеся ему источники информации, стремясь пополнить всегда не дававший ему покоя дефицит знаний. Когда герцог спал в окружении своих верных «амазонок», бывший сержант забирался в библиотеку, включал голографический проектор и жадно внимал преподавателям истории, физики, космографии и биологии.

Такая жизнь его устраивала. Год непыльной работы — год бесплатного высококачественного обучения. Ради этого можно было смириться даже с отвратительным характером нового начальника.

Но через две недели пришло время новым событиям.

В разгар одного из дней герцог в очередной раз долго сидел в зале космической связи, после чего вызвал Гима к себе.

— Есть новости, Гим Церон, — сообщил герцог. — На Излин пребывает делегация из Оттора.

— Оттор — планета в системе Фатилуса?

— Вот именно.

— Чего они хотят, мой герцог?

— Личных переговоров. Ты — мой советник. Хочу знать твое мнение.

— Разрешить посадку для делегации?

— Не разрешить им нельзя. Делегация в любом случае будет на Излине уже завтра.

— Почему они настояли на личной встрече? Почему нельзя было поговорить по связи?

Герцог улыбнулся:

— Граф Радол надеется на силу своего обаяния.

— Все равно могли бы поговорить по связи.

— Хорошо мыслишь! Мы поговорили. Я отказал. Теперь летят сюда для личной встречи.

Гим задумался. За две недели отторцы были первыми гостями извне. Ронтонте не отличался гостеприимством, не любил посетителей, сторонился делегаций. У Радола должны были быть веские причины, чтобы напроситься на визит, который наверняка пройдет в атмосфере холодного недоброжелательства.

— О чем пойдет речь?

— Оттор начал строительство новой энергостанции, не запросив моего согласия. Знали, что я буду против, но рискнули представить дело задним числом.

— Энергостанция уже построена?

— Нет. Но уже оплачена. На Отторе и вообще в моем секторе нет оборудования, необходимого для современных поглотителей энергии. Модули энергостанции закупаются на Митарге. Граф Радол заключил договор с торговой федерацией и уже провел им первую часть платежей.

— А почему вы против?

— Потому, что им не нужна энергостанция. Оттор уже сейчас вырабатывает вдвое больше энергии, чем все три планеты Ранопуса вместе взятые.

— Чем они это объясняют?

— Климатическими условиями. На Отторе холодно.

— Возможно, что это правда?

— Врут. Радол хитрит. Мегаполисы Оттора итак получают столько энергии, словно хотят взлететь в космос, а Радол заказывает еще и еще.

— На Отторе ведутся работы, о которых предпочитают молчать?

— Даже не сомневаюсь.

— Почему не проведете разведку? Почему не уличите в обмане?

— Радол из знатного рода. Проверять его слово — оскорбление. Я поступлю иначе: не позволю ему построить еще и закрою пару уже существующих. В наказание.

— Что для Оттора значит потеря трех энергостанций?

— Надеюсь — срыв всех тайных замыслов.

— А для населения планеты?

Герцог пожал плечами:

— У них достаточно энергии. Пусть распределят ту, что останется. Это все равно больше, чем нужно.

— А граф?

— Граф потеряет очень большие деньги. Разрыв договора с Митаргом выльется в штрафные санкции, а сохранение договора — в разорение для Радола. Граф наверняка надеялся, что станция окупит себя в ближайшие годы. Рассчитывал на кредит. Но я категорически запретил. Деньги потрачены, станции нет. Радол летит сюда, хватаясь за личный контакт, как утопающий за соломинку.

— Граф прижат к стенке?

— Он потратил сумму, которой у него не было. Это деньги всего сектора. Отмена строительства для графа — конец света.

— И вы не намерены уступить?

— Нет, Гим Церон. В этом моя политика. Я не отступлюсь от нее даже под угрозой личной безопасности.

Гим задумался — похоже, ему прибавлялось работы.

— Тогда вашу встречу нельзя назвать желательной.

— И я так думаю, — кивнул герцог. — Поэтому не поеду. Поедешь ты.

Гим не сразу понял, что ему сказали. Сперва он задумался над словом «поеду», только потом понял смысл слова «ты».

— «Поеду»? Куда нужно «ехать»?

— Встреча состоится между двумя городами: Ронтонтенополем и Фабиром, на пустынном речном острове.

— Почему там?

— Нейтральная территория.

— Граф не мог прибыть прямо в Ронтонтенополь?

— Не мог, раз я этого не хотел. А ты, мой телохранитель, разрешил бы пригласить во дворец к повелителю его злейшего врага?

Радол и его люди войдут в шлюз Фабира. Им выдадут форму одежды и оружие, чтобы путешествовать по Излину. После этого граф отправится к месту встречи со мной, то есть с тобою. Мы будем следить за ним со спутников, будем знать о каждом его шаге и даже о каждом жесте в мой адрес… Пусть только даст повод, и я отправлю Радола обратно в кандалах за неуважение к своему герцогу!

— Но вы сказали: со мной?

— Ты, как советник, будешь представлять Излин перед делегацией Оттора.

— Это большая ответственность. Полномочия?

— Зачем? Что бы не сказал граф, твой ответ «нет». Задача — убедить Радола, что он сам сделал глупость и расплачивается за собственные ошибки. Его беда — чрезмерная наглость, а не моя несговорчивость… На лошади ездил?

— Что такое «лошадь»?

— Понятно. Иди в конюшню, выбери жеребца и возьми у генерала Корсе пару уроков. Генерал поедет с тобой с отрядом в сто человек. Скажи, пусть объявляет сбор.

— Но, мой герцог, мне не нужна охрана. Мне хватит одного провожатого.

Герцог поморщился:

— Я-то это знаю, но Радол — нет. И ему ни к чему знать. Открою один секрет, Гим: ты обошелся сектору еще дороже, чем Радолу — его энергостанция. Зачем же злить наших подданных ненужными подробностями?

— Как мне представиться?

— Лордом Ревенбергом. Советником Эльтаров при мне, герцоге Ронтонте. Пусть у графа появится лишний повод задуматься о могуществе связей своего господина.

«Жеребец» оказался рослым молодым животным незнакомого Гиму вида. Большие добрые глаза, гордо поднятая голова с раздувающимися ноздрями, мощная прямая шея, крепкие длинные ноги и, главное, необычное сочетание горделивости и смирения придавали этому существу такое благородство, какого Гим не встречал и в иных людях — животное располагало к себе, вызывало уважение, причем — ничего для этого не делало. Оно не понимало человеческой речи, за исключением всего нескольких команд, управлялось с помощью короткого, перекинутого за шею поводка, называемого «удила». Использовалось для перевозки всего одного человека, который забирался на спину в специальное, очень неудобное седалище, называемое «седлом»…

Генерал Корсе был огромным седовласым богатырем двухметрового роста и такого размаха в плечах, что превосходил двух сложенных вместе Гимов. Правда, в голубых глазах великана светились доброта и ум, которых трудно было предположить у такого играющего мышцами берсеркера.

«Уроки» верховой езды свелись к выбору универсального кресла с боковой поддержкой и фиксаторами для ног — отступление от исторической правды, разрешенное лишь для гостей из высшего света. После этого Гима «подсадили» на огромного черного, как смоль, жеребца, вывели в поле, бросили на произвол судьбы и, сложив на груди руки, ожидали, кто одержит верх — человек или зверь. Победил человек — пристегнутому к седлу Гиму некуда было деваться, как овладевать контролем над незнакомым видом транспорта. Конь становился на дыбы, вскидывал задние ноги, носился галопом или резко останавливался, меньше всего обращая внимания на повод в руках наездника. Только благодаря нечеловеческой выносливости, покорив, а, точнее, загоняв до полусмерти своевольного, беснующегося скакуна, Гим наконец смог заставить животное выполнять собственные желания. Он сделал для себя странное открытие: не понимая слов, животное хорошо реагировало на интонацию голоса и эмоции. Страх наездника перед новым средством передвижения тут же отражался на поведении зверя — конь начинал презирать своего господина и не желал терпеть его у себя на спине. Решительность в намерении победить в единоборстве, напротив, заставляла животное задуматься, так ли плох всадник, как показалось с первого приближения. А уверенные мысленные команды в комплексе с натяжением повода и ударов пятками по бокам животного дали и совсем хорошие результаты — конь признал право Гима на главенство и превратился в не самое удобное, но вполне управляемое транспортное средство.

— Оденьте алюминиевые латы, — предложил Корсе, который с истинным уважением улыбался во все лицо, глядя на гарцующего на черном дьяволе, возвращающегося в замок, злого как черт «победителя»-Гима. — У них благородный блеск, весят полегче да и защищают лучше.

— Мне не нужны латы, — огрызнулся Гим.

— Нужны, господин советник! Латы вызывают уважение, да и… всякое бывает!

— Когда едем?

— Выступим на рассвете.

Отряд, который выдвинулся из ворот городской стены Ронтонтенополя с самыми первыми лучами солнца, по численности равнялся прежней десантной роте Гима. Сходство придавали воинские порядок и субординация, род деятельности всех присутствующих, а так же — наличие примитивного, но все же вооружения. В остальном компания бывшего сержанта напоминала ему группу театральных актеров, участвующих в съемках «живого» художественного фильма — такие до сих пор то и дело производились на свет, не смотря на дороговизну и примитивизм по сравнению с голографическими компьютерными фантазиями.

Сто человек восседали на ста мощных, длинноногих, холеных скакунах, одетых в специальные «конские» доспехи. Сами солдаты сверкали позолотой нарядных, имитирующих мышечную ткань лат так, что становились заметны в радиусе нескольких километров — в полную противоположность маскировочной ткани десантной формы регулярной армии Ростера. Длинные разноцветные плащи развевались за спинами подобно тормозящим парашютам и, судя по всему, носили только декоративную смысловую нагрузку. Красные и желтые перья на шлемах вызывали у Гима приступы смеха. В дополнение: длинные копья с развевающимися над ними узенькими полосками герцогских знамен, тяжелые, широкие, хорошо заточенные мечи в украшенных золотом и камнями чехлах, притороченные к седлам луки со спущенными тетивами и стрелы к ним, наконец, у некоторых — небольшие остроугольные щиты со звероподобными золотистыми гербами на полированной наружной поверхности.

«Рота» тяжело громыхала копытами по недоразумению, называемому здесь дорогой — утрамбованной, сухой и лишенной травы полоске земли — кривой, петляющей и извивающейся. Поднятая лошадьми пыль походила на песочное облако и долго еще держалась в воздухе, оставляя позади след «подбитого истребителя».

Какое-то время Гим не мог отделаться от комичности происходящего, но постепенно его взгляды менялись. Волевые лица молодых сильных парней сотни генерала Корсе выглядели серьезными — эти люди не играли в игру, а делали свою повседневную работу — точно так же старательно и не щадя сил и жизней, как в свое время — Гим и его товарищи. Мощные благородные животные на каждом шаге играли мускулами своих длинных ног, тяжело втягивали воздух огромными черными ноздрями, трясли пышными, развивающимися от скачки гривами и смотрели далеко в даль обалдевшими от бега большими одноцветными глазами — эти существа тоже не играли в игру и не снимались в кино — они жили движением, они вдохновлялись скачкой, они служили своим седокам верой и правдой и ничего не требовали взамен. Монотонный топот, мерное позвякивание лат и шелест развивающихся на ветру знамен складывались в музыку, в которой таилось нечто древнее, красивое и гордое. Сладкие ноты ностальгии, зовущей в далекое героическое прошлое, проникали глубоко в душу и зажигали радостью и азартом.

Под стать сотне богатырей была и окружающая природа. Дорога проходила по полям полутораметровой травы, по берегу бурлящей реки, под сенью густого смешанного леса. Повсюду пели птицы, стрекотали насекомые, шелестел ветер. Естественные, простые, насыщенные запахи хвои, сухой травы, полевых цветов, влажного мха или прибрежного болота щекотали непривычный к диким ароматам земли нос Гима, кружили его голову, опьяняли подобно алкоголю.

Когда дорога вышла из леса на широкую дикую степь, агент Эльтаров поравнялся с Корсе:

— Излин не был таким раньше?

— Ничего общего, — отрывисто дыша в такт своей богатырской лошади, сообщил генерал. — Здесь не было ни одного незастроенного квадратного километра. Небоскребы, заводы, магистрали, мегаполисы, поселки, космодромы, свалки и… тому подобное. Грязная, умирающая планета с вырождающимся населением.

— Вы помните?

— Я?! — генерал посмотрел удивленно. — Неужели по мне не видно? Я не «новый излинец», господин советник. Я был генералом внутренних войск еще задолго до того, как мой герцог решил все здесь изменить.

— Не хотел вас обидеть, — извинился Гим. — А остальные? Тоже не юноши?

— Остальные те, кем кажутся. Новое поколение. — Корсе с гордостью оглядел своих рослых воинов. — Хорошие ребята.

— И что сделал Ронтонте?

— Вызвал лучших экологов миграционной службы… Знаете, этих… которые готовят планету к переселению: меняют состав атмосферы, привозят воду, обогащают почву… в таком духе. Были даже специалисты от Эльтаров. Техносферу пустили под поляризаторы. Убрали весь верхний слой. Затем начали творить заново, по образцу и подобию планеты Земля — самой первой планеты человечества. Герцог сказал, что мы, как биологические существа, лучше всего приспособлены к условиям как раз этой самой Земли — до выхода в космос люди обитали там миллионы лет и так приспособились, что не скоро отвыкнут… Таких дел тут наворотили! Живность доставили, насекомых, рыб. Некоторых восстанавливали по древний файлам, выводили на свет заново.

— А люди?

— Кого переселили на Эгуну, кого — на Оттор. Кто не хотел улетать, остались.

— Они были довольны?

— Глупости, — генерал посмотрел в глаза Гиму умным вопрошающим взглядом. — Вы ли не знаете людей? Люди по природе консерваторы. Им всегда не по душе изменения, если решение принял кто-то другой. Если сами — пожалуйста: хоть все сломать и заново построить.

Гим задумался. В словах Корсе был очевидный смысл. Чтобы спасти умирающую планету, наверное, стоило поступиться желаниями отдельных личностей. Хотя сам бы Церон точно не захотел оказаться на месте переселенцев, которых в один прекрасный момент лишают и дома, и планов на будущее…

Природа бурлила вокруг дороги, наливалась жизненными соками, шумела, голосила, веселилась и цвела всеми цветами радуги. Умом и сердцем Гим понимал, что все эти растения, звери и птицы не могли не быть благодарными герцогу за его увлечение историей. Планета не могла не вздохнуть с облегчением — пусть ее новое лицо и стало не тем, что раньше, но, хотя бы, оно снова стало румяным, здоровым и настоящим… С другой стороны, что-то в теории всеобщей гармонизации не сходилось. Убеждая себя в обратном, Гим явственно чувствовал уколы боли и неприязни, источаемые этим самым живым, благодарным герцогу слоем Излина. Если бы сержанту сказали, что планета способна говорить и мыслить, он бы уверенно заявил: Излин нервничает, Излин обеспокоен, Излин напряжен…

Дорога пересекала небольшие деревни: маленькие деревянные домики с треугольными крышами, окружающий дома частокол, много корявых и невзрачных фруктовых деревьев, загоны для скота, колодцы с примитивными механизмами зачерпывания и извлечения находящейся на некоторой глубине воды. Заслышав стук копыт или же заблаговременно заметив на горизонте облако пыли, люди бросали свою работу и собирались посмотреть на сверкающих броней, богато снаряженных могучих воинов. Но Гим невольно отметил, что взгляды людей были недобрыми: тяжелыми, грустными, даже ненавидящими. При этом у всех: у женщин, мужчин и детей.

— Почему же они так смотрят? — спросил сержант у генерала Корсе.

Богатырь только пожал плечами:

— Людей с оружием везде ненавидят.

Голые маленькие ребятишки, с криками бегающие по двору, играющие в куче песка или кричащие что-то на неразборчивом «детском» диалекте, поразили агента Эльтаров больше, чем все остальное вместе взятое. Гим никогда в жизни не видел детей вот так — на свободе, одних и под присмотром настоящих генетических родителей. В его душу закралась тень доброй зависти, но и тут же пропала: на глазах сержанта молодая женщина размахнулась и со странной, противоестественной для матери злостью стукнула своего совсем еще маленького сынишку, сопровождая удар криком: «Марш домой, я сказала!».

«Они не понимают, какое это счастье — иметь семью и детей. Они не ценят своего дара, позабыв, что еще недавно не могли бы даже мечтать о нем. Они не знают, что за возможность существовать такой же жизнью на других мирах космоса люди отдают все свои сбережения и добиваются этого только к глубокой старости… А еще, они злые. Беспричинно и неоправданно… Назло окружающей красоте и здоровой среде обитания…» — думал Гим. — «Вполне очевидно, с Излином что-то не так. Эта планета не заслужила принесенного сюда герцогом чуда. Оно здесь не нужно. Оно раздражает и злит тех, кому должно было дарить радость и счастье…»

— Когда доберемся до острова? — в какой-то момент Гим отбросил беспочвенные фантазии, направляя мысли к практической стороне этого путешествия.

— Наверное, завтра к вечеру, — отозвался Корсе. — Один привал устроим через час. Второй — часов в девять вечера. Завтра в пять — снова в дорогу.

— А мы не можем двигаться без привалов?

Генерал смерил агента изучающим взглядом.

— Вы можете. Они — нет. — Корсе указал на скакуна под собою. — Не волнуйтесь: у делегации Оттора такие же «сложности». На острове мы будем первыми.

Вечером они расположились лагерем на берегу реки, на песчаном пляже у самой воды.

Гим долго наблюдал, как взмыленные, уставшие за день скачки лошади хлебают не слишком приспособленными для этого губами речную воду.

Чтобы приготовить пищу, разожгли костер. За всю свою жизнь Гим тысячи раз наблюдал пылающие языки пламени на зданиях, технике, деревьях и даже людях. И первый раз он видел, чтобы огонь разводили специально — собирая и складывая домиком пахнущие смолой поленья — чтобы согреться и удовлетворить чувство голода.

Желтые, оранжевые и красные всполохи заворожили смотрящего на костер сержанта Ростера. В пощелкивании поленьев, в шепоте разгорающегося огня, в сладком запахе дыма и даже в жаре колышущихся язычков тоже таилось нечто далекое, сказочное, заманчивое и древнее.

Спали все, кроме расставленных генералом часовых — и люди и животные. Люди похрапывали, завернувшись в свои длинные яркие плащи, лошади то и дело фыркали и поднимали головы.

Из темноты неба светили звезды, и Гим впервые в жизни посвятил им всю ночь — от заката и до рассвета. Впервые в жизни ему не надо было выгадывать мгновения для сна и отдыха, впервые в жизни у него не было ни одного другого занятия, чтобы убить время. Гим вглядывался в чуть мерцающие, оранжевые, желтые и голубые точки. Ему слышался тихий шепот. Ему мерещились сказочные картины. Он ощущал притяжение, ощущал тепло и внимание…

Речного острова — точки, лежащей на линии между Ронтонтенополем и Фабиром на равном расстоянии от обеих городов — отряд Гима достиг к пяти часам вечера следующих суток. Остров представлял собой холм, поднимающийся из воды посередине реки, в этом месте широкой и спокойной. С одного и другого берега на остров вели узкие мостики, по которым одновременно могли проехать только три всадника.

Генерал ошибся — делегация Оттира ухитрилась прибыть раньше — еще за несколько километров до места встречи зоркие воины герцога заметили мелькающие на самой линии горизонта полоски чужих флагов. Чего отторцам стоила эта сомнительная победа, можно было понять, едва ступив на холм переговоров — взмыленные морды едва живых скакунов, запыленные, лишенные парадного блеска латы, усталые и раздраженные выражения на лицах.

Людей графа было ровно сто, как и людей Гима. Но эти люди никогда раньше не носили на себе лат из обыкновенных кусков стали. Наколенники едва держались на плохо затянутых завязках, шлемы не подходили по размеру, панцири болтались и топорщились, как пузыри — суровые и мрачные люди графа даже несмотря на грозный вид и плохое настроение невольно вызывали улыбку. С первого же взгляда Гим распознал специализацию почти каждого из них. Внимательные, быстрые, глядящие исподлобья глаза, крепкие жилистые руки с чуть распухшими костяшками пальцев, привычка следить за сохранением равновесия при любом шаге или повороте туловища — люди графа были солдатами в не меньшей степени, чем люди герцога, за небольшой оговоркой — они были как раз теми солдатами, к которым привык сержант Гим. Чемпионами боевых видов борьбы, телохранителями и убийцами. Если на лицах солдат «прошлого» явственно проступали честность, благородство и простота, то лица солдат «настоящего» отличались настороженностью, хитростью и недоверчивостью. Гим сражу отметил, что мечи, ножи и дротики закреплены у них не там и не так — люди графа привыкли к совсем другому оружию, и колюще-режущие игрушки предпочли закрепить там, куда бы автоматически потянулись в минуту опасности в поисках рукояти излучателя.

Что касается самого графа, этот человек не вызывал улыбки. Скорее, наоборот — взирая на Радола, Гиму захотелось пустить слезу. Граф был пожилым человеком с круглым добродушным лицом, невинными детскими глазами и растерянной блуждающей улыбкой. Улыбка существовала сама по себе — казалось, что отторцу хотелось улыбаться всем окружающим, но люди вокруг попадались злыми и бесчувственными. Гим только теперь понял, что имел в виду герцог, говоря про расчет на личное обаяние. Граф сразу же «обаял» молодого агента, одарив его жалостливым, тоскливым, обреченным взглядом.

Кроме графа и солдат в делегации Оттора было еще трое горделивых личностей, профессии и статус которых не могли быть опознаны бывшим сержантом Ростера.

— Где герцог?! — скорчив злую гримасу крикнул один из этих трех неизвестных, как только последний из людей Гима сошел на остров с моста.

— Переговоры буду вести я, — объяснил Гим.

— Мы будем говорить только с герцогом! — испуганно закричал второй из людей неизвестной профессии, судя по всему — знатных вельмож Оттора.

— Герцог поручил это мне.

— А кто вы такой? — спросил граф, мягко и грустно подняв глаза на Гима.

— Гим Церон Ревенберг. Лорд. Советник Эльтаров при герцоге Ронтонте.

— Советник Эльтаров?! — с неожиданной для Гима озлобленностью вскричал один из трех вельмож.

— Или Эльтар? — вежливо уточнил граф.

— Только советник.

Радол вздохнул и помрачнел.

— Насколько я понимаю — здесь вы, значит герцога ждать не приходится. И говорить тоже бессмысленно — Ронтонте принял окончательное решение.

— Мы поедем с ними в Ронтонтенополь! — вскричал один из трех вельмож. — Мы заставим герцога говорить с нами! Это оскорбление! Он…

— Успокойтесь, Виолт, — попросил граф. — Боюсь, спорить уже бесполезно. Эти люди не возьмут попутчиков. И мечами они пользуются умелее нас. Присядем?

Посреди острова находился небольшой павильон, в котором уместились Гим и его генерал, Радол и трое его молодых вельмож.

— Что передал мне герцог? — осведомился граф.

— Он запрещает вам строить энергостанцию. И приказывает закрыть еще две уже действующие.

Молодые вельможи взбешенно сжали руки в кулаки, но граф жестом дал им понять, что эмоциям здесь не место.

— Ронтонте знает, к чему приведет закрытие двух действующих станций? — мрачно глядя в землю, поинтересовался Радол.

— Он сказал: только к финансовым потерям.

— Не только, молодой человек. Замерзнут три наших города. Двадцать миллионов человек останутся без работы и крова.

Гим прислушался к внутреннему голосу. Радол вызывал у него симпатию. Чувствовалось, что граф невероятно умен и… что он говорит правду.

— Они погибнут?

— Этого мы не допустим. Постараемся не допустить.

— Герцог сказал, что на Отторе больше энергии, чем нужно трем таким поселениям.

— А он не сказал, сколько энергии уходит на разработку тяжелого урана?

— Думаю, герцог знал, о чем говорил.

— Я в этом и не сомневаюсь… Вы давно знаете герцога?

— Нет.

— В этом вся его политика: регулярное притеснение и подавление тех, кто начинает поднимать голову. Поселения всех миров нашего сектора должны находиться на грани выживания — так безопаснее. Вы понимаете?

Гим промолчал. Корсе хмурился, потирая рукоять своего меча — то, что генерал вынужден был здесь слушать, казалось ему оскорбительным. Трое молодых отторцев с трудом сдерживались от желания избить посланника ненавистного им тирана вместе с его генералом и разряженной под старину сотней. Гим понял, что Ронтонте поступил правильно, не поехав на переговоры сам — опасность получить удар ножом оказалась здесь очень высокой.

— Герцог не станет встречаться с вами и не изменит своего решения, — уверенно признал Гим.

— А! Значит, вы все же немного его знаете! — граф тяжело вздохнул. — Да, мы зря потратили время на дорогу до Излина и весь этот маскарад. Но попробовать все равно стоило… — Радол поднялся на ноги, собираясь уходить. — Вот, что я вам скажу, молодой человек: если вы работаете на Эльтаров, сообщите своему начальству следующее: герцог Ронтонте переходит через все границы терпения своего народа. Этого человека ненавидят все — от детей до стариков. Если Эльтары, как они утверждают, заботятся о благосостоянии и процветании всего человеческого сообщества, пусть немедленно прекратят поддержку правителя, все помыслы которого направлены прямо в обратную сторону!

Гим насупился — из спокойных и грустных слов графа явно выступала угроза военных действий. Вопрос состоял лишь в том, что агент не смог сразу определить, была ли эта угроза в адрес Эльтаров или же в адрес герцога. Как правитель всего одного человеческого мира мог ставить ультиматум всей высшей цивилизации? Граф был умен, следовательно, он угрожал Ронтонте, и, судя по всему, не просто так бросался словами.

— Что же касается станций, — закончил Радол. — Мы продолжим начатое строительство. И о закрытии уже действующих не можем вести и речи. Мы не станем губить жизни миллионов наших граждан по доброй воле и с благословения их величества, правителя сектора.

— Мне так и передать герцогу? — усомнился Гим.

— Герцогу? — удивился Радол. — Думаете, он нас сейчас не слышит?

Гим растерялся:

— Каким образом? Системы связи включаются теми, кто их носит…

Граф сочувственно улыбнулся:

— Это вы так думаете, правда? Я ведь даже не знал про ваши системы связи, а не сомневался, что они у вас будут. Излин накрыт сетью спутников, позволяющих разглядеть микробов на лапке мухи, сидящей на кончике ваших ножен, Гим Церон Ревенберг. Неужели же вы сомневаетесь, что Ронтонте не взирает сейчас на наши лица из кабинета своего дворца?

Вернувшись через двое суток к своему подопечному возбужденным и расстроенным, Гим сразу изложил герцогу суть разговора с графом Радолом. К его удивлению, Ронтонте широко улыбался и весело насвистывал как до, так и после получения отчета своего телохранителя.

— Граф угрожал, мой герцог! — серьезно сказал Гим Церон. — Этот человек действительно прижат к стенке. Он будет действовать.

Ронтонте ничуть не испугался.

— Для этого у меня есть ты! — напомнил он.

— Вы выпустите графа за пределы Излина?

— Да, конечно. Пусть убирается на все шесть сторон.

— Он отказался выполнить ваше распоряжение, мой герцог. Энергостанция будет строиться!

— Я знаю это, мой бесценный советник! — хитро и зло прищурился Ронтонте, глядя в самые глаза Гиму, которому от приступа неприязни очень захотелось отвернуться и спрятать взгляд. — Я знал это уже тогда, когда подписывал приказ о прекращении ее строительства!

— Но тогда… — пробормотал Гим.

— Тогда мы поступим, как всегда в таких случаях. Мы применим силу.