ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ПРИРОДА БЛАГОРОДСТВА
Два таланта имели особый вес — придающий уверенности и не имеющий ничего общего с их реальной тяжестью. Любой, кто достаточно долго сидел без денег, поймет, о чем я говорю. Моим первым вложением капитала стал кожаный кошелек. Я спрятал его под одежду, поближе к телу.
Следующим был настоящий завтрак: тарелка горячей яичницы с ломтем ветчины. Хлеб, мягкий и свежий, с толстым слоем меда и масла, и стакан молока, не больше двух дней из-под коровы. Это стоило мне пяти железных пенни. Возможно, это была лучшая еда в моей жизни.
Я чувствовал себя неуверенно, сидя за столом и орудуя ножом и вилкой. Мне было странно находиться среди людей — и еще более странно, что мне приносят еду.
Подобрав остатки завтрака кусочком хлеба, я понял, чем следует заняться в первую очередь.
Даже в этом грязноватом Береговом трактире я привлекал внимание. Моя рубашка представляла собой старый дерюжный мешок с дырками для рук и головы. Холщовые штаны были мне изрядно велики и провоняли дымом, салом и застоялой уличной водой. Я подвязывал их обрывком веревки, откопанным в каком-то мусоре. В общем, я был грязен, бос, да к тому же здорово смердел.
Что лучше: купить одежду или поискать ванну? Если я сначала помоюсь, то потом придется надевать старую одежду. Однако если я в таком виде, как сейчас, попытаюсь купить одежду, меня могут даже не пустить в лавку. И я сомневался, что кто-нибудь захочет снять с меня мерку.
Трактирщик подошел забрать у меня тарелку, и я решился на ванну — в основном потому, что меня смертельно тошнило от собственного запаха крысы недельной дохлости. Я улыбнулся трактирщику:
— Где бы мне найти ванну?
— Здесь, если у тебя есть пара пенни. — Он оглядел меня с ног до головы. — Или я дам тебе работы на час, на добрый час. Очаг нужно почистить.
— Мне понадобится много воды и мыло.
— Тогда два часа, и еще посуда. Сначала очаг, потом ванна, потом посуда. Идет?
Час спустя мои плечи болели, а очаг был чист. Трактирщик указал мне на заднюю комнату с большой деревянной лоханью и сливной решеткой на полу. По стенам торчали колышки для одежды, а кусок жести, прибитый к стене, служил зеркалом.
Трактирщик принес мне щетку, ведро горячей воды, и лепешку щелокового мыла. Я оттирался, пока моя кожа не порозовела и не стала саднить. Трактирщик принес еще одно ведро воды, затем третье. Я вознес молчаливую благодарственную молитву, что за все это время не набрался вшей. Вероятно, я был слишком грязен, чтобы служить жильем уважающей себя вши.
Ополоснувшись в последний раз, я посмотрел на свою сложенную одежду. Впервые за годы я был чист и не хотел даже прикасаться к ней, не то что надевать. Если бы я попытался ее выстирать, она бы просто рассыпалась.
Я обсушился полотенцем и грубой щеткой расчесал колтуны в волосах. Это оказалось гораздо дольше и труднее, чем раньше, когда волосы были грязными. Я вытер пар с запотевшего самодельного зеркала и удивился: я выглядел взрослым — по крайней мере, намного взрослее. И не только взрослее — худым и светлым лицом я походил теперь на юного дворянского сынка. Волосы бы еще немного подровнять, но зато они длиной до плеч и прямые, как раз по нынешней моде. Единственное, чего мне недоставало, — дворянской одежды.
И это заронило в мою голову идею.
По-прежнему голый, я завернулся в полотенце и вышел через заднюю дверь. Я взял с собой кошелек, но припрятал его поглубже. Был почти полдень, и везде сновали люди. Не стоит и говорить, что некоторые взгляды сразу обратились в мою сторону. Я игнорировал их и шел горделиво, не стараясь прятаться. Лицо я сложил в невозмутимую, но гневную маску без всякого следа смущения.
Я остановился около отца с сыном, загружавших в телегу мешки. Сын был года на четыре старше меня и на полторы головы выше.
— Где я здесь могу купить одежду? — Я указал пальцем на его рубашку и добавил: — Приличную одежду.
Парень посмотрел на меня со смесью смущения и злости. Его отец поспешно снял шляпу и заслонил сына собой.
— Ваше лордство могут попробовать зайти к Бентли. У него простая одежда, но лавка всего в паре улиц отсюда.
Я сдвинул брови:
— Это единственное место в округе?
Он открыл рот:
— Ну… может… еще одно…
Я нетерпеливо махнул ему замолчать:
— Где оно? Просто укажи, раз уж разум оставил тебя.
Он указал, и я зашагал вперед, припоминая роли юных пажей, которые обычно играл в труппе. Паж по имени Дансти, невыносимо наглый мальчишка, сын важного вельможи, здесь подходил как нельзя лучше. Я высокомерно вскинул голову, немного по-иному расправил плечи, на ходу выстраивая план действий.
Пинком открыв дверь, я ворвался в лавку. Там сидел человек лет сорока в кожаном фартуке, тощий и лысоватый; я счел, что это и есть Бентли. Он подпрыгнул при ударе двери о стену, повернулся и уставился на меня с неописуемым выражением лица.
— Принеси мне одеться, недоумок. Меня уже тошнит от того, как на меня таращатся все эти мямли, которым сегодня взбрело в голову пойти на рынок. Хоть ты займись делом. — Я опустился в кресло и напыжился. Хозяин не двинулся, и я злобно зыркнул на него: — Я что, непонятно говорю? Может быть, не видно, что мне нужно? — Я подергал за полотенце, показывая нагляднее.
Бентли так и стоял, ловя воздух открытым ртом.
Я угрожающе понизил голос.
— Если ты не принесешь мне что-нибудь надеть… — Я вскочил и заорал: — Да я разнесу это место в щепки! Я попрошу отца подарить мне твои камешки на Средьзимье. Я брошу твой труп на растерзание отцовским собакам. Да ты хоть представляешь, кто я такой?
Бентли поспешно скрылся, а я упал обратно в кресло. Покупатель, которого я до сих пор не замечал, выбежал вон, задержавшись на секунду, чтобы поклониться мне.
Я подавил желание расхохотаться.
После этого все оказалось на удивление легко. Я гонял Бентли туда-сюда около получаса, заставляя приносить один предмет одежды за другим. Я насмехался над материей, покроем и пошивом всего, что он мне предлагал. Короче, вел себя как настоящий избалованный дворянский сынок.
По правде говоря, на лучшее я и надеяться не мог: одежда была простая, но хорошо сшитая. А по сравнению с тем, что на мне красовалось всего час назад, даже чистый дерюжный мешок показался бы царским нарядом.
Если вам не случалось проводить много времени при дворе или в больших городах, вы не поймете, почему мне так легко удалось все это проделать. Так что я объясню.
Дворянские сынки — одна из величайших разрушительных сил в природе, не хуже наводнения или урагана. Единственное, что может сделать обычный человек, столкнувшись с таким стихийным бедствием, — стиснуть зубы и попытаться свести ущерб к минимуму.
Бентли прекрасно это знал. Он сметал на мне рубашку и штаны и помог снять их. Я снова завернулся в одолженный мне плащ, и Бентли начал ушивать одежду, словно в шею ему дышал демон.
Я откинулся в кресле.
— Ты можешь задать вопрос. Готов поспорить, ты умираешь от любопытства.
Он на миг поднял глаза от шитья:
— Сэр?
— О событиях, повлекших мое нынешнее нагое состояние.
— Ах да. — Бентли завязал узелок и приступил к штанам. — Признаюсь, я немного любопытствую. Но не больше, чем следует. Я не из тех, кто лезет не в свое дело.
— О, — кивнул я, притворяясь разочарованным. — Похвальное свойство.
Наступило долгое молчание, единственным звуком было протягивание нитки сквозь ткань. Я начал ерзать и наконец продолжил, словно портной все-таки спросил меня:
— Мою одежду украла шлюха.
— Неужели, сэр?
— Да, она пыталась выманить у меня кошелек, тварь такая.
Бентли взглянул на меня с искренней заинтересованностью:
— А кошелек не был с одеждой, сэр?
Я сделал вид, что шокирован:
— Конечно нет! «Рука джентльмена никогда не бывает далеко от кошелька». Так говорит мой отец. — Я помахал у него перед носом кошельком для подтверждения.
Портной с трудом подавил смешок, и я почувствовал себя чуть лучше. Я мучил беднягу почти час, так отплачу ему хотя бы байкой — посмеется с друзьями.
— Она сказала, что если я не хочу уронить свою честь, то отдам ей кошелек и уйду домой одетым. — Я негодующе потряс головой. — Презренная распутница, ответил я ей, честь джентльмена не в одежде. Если бы я отдал тебе кошелек, дабы избегнуть смущения, вот тогда бы я уронил свою честь.
Изобразив на лице работу мысли, я заговорил тихо, словно размышляя вслух:
— Тогда, значит, «честь джентльмена в его кошельке». — Я посмотрел на кошелек в своих руках и сделал длинную паузу. — Кажется, мой отец говорит нечто подобное.
Бентли превратил смешок в кашель, затем встал и встряхнул штаны и рубашку.
— Вот, сэр, теперь будет сидеть как перчатка, — сказал он, передавая одежду мне. На его губах плясала тень улыбки.
Я выскользнул из плаща и натянул штаны.
— Полагаю, до дома они меня доведут. Сколько за твое беспокойство, Бентли? — спросил я.
Он подумал секунду:
— Один и два.
Ничего не отвечая, я стал зашнуровывать рубашку.
— Простите, сэр, — быстро сказал он. — Забыл, с кем имею дело. — Он сглотнул. — Ровно одного будет вполне достаточно.
Вытащив кошелек, я вложил ему в руку серебряную монету и посмотрел прямо в глаза:
— Мне понадобится мелочь.
Губы Бентли сжались в тонкую линию, но он кивнул и вернул мне две йоты.
Я убрал монетки и крепко привязал кошелек под рубашкой, затем, оросив на Бентли многозначительный взгляд, похлопал по кошельку.
Улыбка снова коснулась его губ:
— До свидания, сэр.
Я подобрал свое полотенце, вышел из лавки и теперь уже с куда меньшей помпой направился обратно в трактир, где до того получил завтрак и ванну.
— Что вам угодно, юный сэр? — спросил трактирщик, когда я приблизился к стойке. Он улыбнулся и вытер руки о фартук.
— Грязную посуду и тряпку.
Трактирщик непонимающе покосился на меня, потом, улыбнувшись, расхохотался:
— Я-то думал, ты прямо голым сбежал.
— Не совсем голым. — Я положил на стойку полотенце.
— Раньше в тебе было больше грязи, чем мальчишки. И я бы поспорил на целую марку, что у тебя черные волосы. Ты действительно не похож на себя. — Трактирщик молча разглядывал меня. — Тебе нужна старая одежда?
Я покачал головой:
— Выкиньте эти лохмотья, а лучше сожгите и последите, чтоб никто случайно не вдохнул дым.
Он снова расхохотался.
— Но у меня тут остались другие вещи, — напомнил я.
Трактирщик кивнул и постучал себя по носу:
— И то правда. Секунду.
Он повернулся и исчез за дверью позади стойки.
А я стал рассматривать зал. Теперь, когда я не привлекал враждебных взглядов, он выглядел по-другому. Каменный очаг с черным закипающим чайником. Кисловатые запахи лакированного дерева и пролитого пива. Негромкий гул разговоров…
Я всегда питал склонность к тавернам — видимо, оттого что вырос на дорогах. Таверна — безопасное место, своего рода убежище. Мне вдруг стало так уютно и легко, а в голову пришла мысль, что неплохо бы стать хозяином такого вот заведения.
— Вот они. — Трактирщик положил на стойку три пера, бутылочку чернил и расписку из книжной лавки. — Это меня озадачило почти так же, как то, что ты убежал без одежды.
— Я собираюсь в Университет, — объяснил я.
Он поднял бровь:
— А ты не маловат?
Я почувствовал нервный холодок от его слов, но стряхнул его.
— Там всяких берут.
Он вежливо кивнул, словно это объясняло, почему я появился босой и воняющий трущобными переулками. Подождав немного, чтобы посмотреть, уверен ли я в своем решении, бармен налил себе выпить:
— Не обижайся, но ты действительно больше не выглядишь человеком, который захотел бы мыть посуду.
Я открыл рот, чтобы возразить; железный пенни за час работы — не та сделка, которую я мог с легкостью отвергнуть. Два пенни равнялись буханке хлеба, а за прошедший год я был голодным бессчетное число раз.
Но тут я увидел свои руки на стойке: такие чистые и розовые, что и сам едва узнал их.
И понял, что не хочу мыть посуду: у меня есть дела поважнее. Я встал из-за стойки и вынул из кошелька пенни.
— Где лучшее место, чтобы найти караван на север? — спросил я.
— Площадь Гуртовщиков, на Холмах. Около четырех сотен метров от мельницы на Зеленой улице.
При упоминании Холмов по моей спине пробежал тревожный холодок. Я постарался не обращать на него внимания и кивнул.
— У вас чудесный трактир. Был бы счастлив завести такой, когда вырасту. — Я отдал трактирщику пенни.
Тот расплылся в широченной улыбке и отдал пенни обратно:
— С такими комплиментами можешь приходить в любое время.
