ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ДВЕРИ МОЕГО РАЗУМА

Добежав по крышам до своего тайного убежища, я завернулся в одеяло и заплакал. Я рыдал так, словно внутри меня вдруг рухнула запруда и все хлынуло наружу.

Была уже глубокая ночь, когда у меня закончились и слезы, и силы. Я лежал, глядя в небо в полном изнеможении, но заснуть не мог. Я думал о родителях и труппе, с удивлением обнаруживая, что воспоминания причиняют меньше боли, чем прежде.

Впервые за эти годы я воспользовался одним из трюков, которым учил меня Бен, чтобы успокоить и обострить разум. Это оказалось труднее, чем я помнил, но все же удалось.

Если вам когда-нибудь случалось проспать целую ночь в одной позе, тогда к утру все ваше тело затекает от неподвижности. Если вы помните ощущение первого пугающего потягивания, приятного и мучительного одновременно, тогда вы можете понять, как чувствовал себя мой разум после всех этих лет, вдруг пробудившись и потягиваясь на крышах Тарбеана.

Остаток той ночи я провел, вновь отворяя двери моего разума. За ними я обнаружил много забытого: мать, складывающую строчки для песни, сценическую речь, три рецепта усыпляющего и успокаивающего нервы чая, раскладку тонов на грифе лютни…

Моя музыка. Неужели прошли годы с тех пор, как я держал в руках лютню?

Я долго думал о чандрианах, о том, что они сделали с моей труппой, что они отняли у меня. Я вспомнил кровь и запах паленого волоса и чувствовал, как глубокая ярость медленно разгорается в моей груди. Признаюсь, той ночью в голове моей кипели темные мстительные мысли.

Но годы в Тарбеане по капле влили в меня твердую, как железо, практичность. Я знал, что месть — это только детская фантазия. Мне пятнадцать лет. Что я могу сделать?

В одном я был уверен. Это всплыло, когда я лежал и вспоминал. Хелиакс тогда спросил Пепла:

«Кто защищает тебя от амир? От певцов? От ситхе? От всего в мире, что могло бы тебе повредить?»

У чандриан есть враги. Если мне удастся найти их, они помогут мне. Я не имел ни малейшего представления о том, кто такие «певцы» или «ситхе». Но всякий знает, что амир были рыцарями церкви, могучей десницей Атуранской империи. К сожалению, всякий также знает, что последние три сотни лет амир нет на белом свете: орден распался вместе с империей.

Но Хелиакс говорил о них так, словно они по-прежнему существовали. А история Скарпи намекала, что амир начались с Селитоса, а не с Атуранской империи, как меня учили. Очевидно, в этой истории таилось еще много из того, что мне требовалось узнать.

Чем больше я думал об этом, тем больше вопросов у меня возникало. Сомнительно, чтобы чандрианы убивали каждого, кто собирает истории или поет песни о них. Всякий знает про них историю-другую, а каждый ребенок тут же споет дурацкую песенку об их знаках. Что сделало песню моих родителей столь опасной?

Вопросы росли как снежный ком. Теперь было только одно место, куда я мог пойти за ответом.

Я перетряхнул свои скудные пожитки: лоскутное одеяло и холщовый мешок с соломой, заменяющий подушку, пол-литровая бутылка с пробкой, до середины наполненная чистой водой. Кусок парусины, который я утяжелял кирпичами и использовал как защиту от ветра в холодные ночи. Пара кубиков соли и один потрепанный башмак, слишком маленький для меня. Я надеялся обменять его на что-нибудь.

И двадцать семь железных пенни общепринятой монетой — мои «дождливые» деньги. Несколько дней назад они казались мне огромным кладом, но теперь я знал, что этого будет мало.

Когда солнце начало подниматься, я достал из укромного места под стропилами «Риторику и логику», развернул потрепанную холстину, защищавшую книгу, с радостью обнаружив, что она суха и цела. Я ощупывал гладкую кожу переплета. Подносил книгу к лицу и вдыхал запах Бенова фургона, специй и дрожжей с едкой примесью кислот и химических солей. Это была последняя вещица из моего прошлого.

Я открыл книгу на первой странице и прочел посвящение, написанное Беном больше трех лет назад:

Я кивнул и перевернул страницу.