ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ней повествуется о том, что ушибленный мозг начинает все больше подводить нашего героя и что даже в толстом и уродливом демоническом теле может скрываться нежная, поэтическая душа и вольный, способный на подвиги разум
Кулак демона-охранителя со свистом рассек воздух… Здоровяк намеревался разом покончить со мной, и все бы у него получилось, попади он своей бронированной конечностью точно по мне, но его ожидало жестокое разочарование. Я с детства обладал отличной реакцией, движения мои были координированными и четкими. А потому я ловко поднырнул под ощерившуюся шипами лапу, прокатился по песку, и пальцы мои сами собой легли на массивный булыжник. Охранитель потерял меня на мгновение из виду, развернулся… Пущенная моей единственной левой каменюка угодила ему точно в середину лба.
— Получай! — торжествующе вскричал я.
Демон затряс головой — должно быть, потерял ориентацию в пространстве, уродливая скотина. Придя в себя, он потрогал лапой быстро растущую шишку и оглушительно взревел. Ощущение было такое, будто я вдруг попал в самый эпицентр звукового шторма. К тому же проклятый охранитель всего меня с головы до ног обдал брызгами зловонной слюны.
У меня никогда не вызывали симпатии люди, которые во время разговора, особенно на букве «п», имеют обыкновение тебя оплевывать. Знавал я одного такого типа, герцога, между прочим, правда, герцогство его было настолько незначительным, что и на картах не значилось. Звали его Бронислаф Хиленький. Его сторонились даже придворные, жена старалась встречаться с ним как можно реже и не пускала по вечерам в свою опочивальню, а родная бабушка называла его не иначе как «наш плевака». Но демон превзошел даже его — если бы сто Бронислафов встали вокруг и дружно сказали что-нибудь вроде: «Попрошу поприветствовать пятьдесят простых поваров и простую повариху», то и тогда я не чувствовал бы себя настолько обслюнявленным…
Я провел ладонью по лицу, стирая зловонную влагу, и с отвращением стряхнул слюну на песок.
Второй демон протопал мимо своего товарища, ухватил меня за предплечье, прижал к стене, так что кости мои затрещали, и размахнулся, собираясь нанести мне сокрушительный удар в голову. Но охранитель с шишкой на лбу оттолкнул его и, подняв меня на вытянутых руках, вознамерился сломать о колено. Я уже приготовился к неминуемой смерти, зажмурил глаз и заорал что было сил, но осуществить задуманное злодею тоже не удалось. Раздосадованный тем, что у него отняли добычу, второй демон снова вырвал меня из лап приятеля…
Затем началось что-то и вовсе не вообразимое. Могу сказать, что мне очень скоро стало так нехорошо, что я совершенно перестал ориентироваться. И уже не мог с точностью сказать, где находится потолок, а где пол и насколько высоко над полом я нахожусь в тот или иной момент. Демоны отнимали меня друг у друга, рыча и толкаясь, словно капризные дети. Я переходил из лап в лапы, вертелся в воздухе, летал туда и обратно, вверх и вниз с немыслимой скоростью. Я чувствовал себя детской игрушкой в руках невротичных, больных детей, заплеванным с головы до ног тряпичным человечком. Я оглох, ослеп и почти свихнулся от ужаса. Я орал, причем так громко, что умудрялся порой перекричать надсадный рев охранителей. Демоны крутили меня и подбрасывали легко, словно я совсем ничего не весил. Кости мои трещали и отдавались болью. Мне казалось, что меня разрывают на куски. И хотя положение мое было почти безвыходным, в отличие от тряпичной куклы у меня были острые зубы, закаленные многочасовыми тренировками мышцы и бесконечная воля к жизни — в любой схватке, даже против двух громадных демонов, я испытывал только одно — желание победить.
Улучив момент, я вывернулся и рванул один из толстых, корявых пальцев на себя. Вышло очень удачно — палец с хрустом сломался. Охранитель взревел и швырнул меня на песок. Почти оглушенный, я все же успел увернуться от опускающейся мне на голову гигантской ступни. Вскочил на ноги, отклонился в сторону, и бронированный кулак врезался в стену. Я запрыгал, словно кулачный боец на ярмарке, размахивая перед собой единственной рукой и угрожающе скалясь.
Дело было вовсе не в том, что я собирался таким образом напугать титанов, — просто к тому времени демоны сильно встряхнули мои ушибленные мозги, я несколько свихнулся от всего происходящего и попросту не понимал, кто передо мной и где я, собственно, нахожусь. Правда, продолжалось это всего мгновение. Затем охранители сцепились друг с дружкой в яростном споре, кто из них меня прикончит. Я пришел в себя, прекратил прыгать и прижался к стене.
Я просто стоял у стены и ждал, чем закончится их яростная перебранка… А что еще мне оставалось делать? Ясно, что против здоровенных демонов долго не выстоять. Весь вопрос теперь заключается в том, кто из них окажется проворнее и первым оторвет мне голову. Я вращал единственным глазом и терзал бороду, не зная, что же такое мне предпринять, чтобы остаться в живых. «Если бы здесь был еще один монолит, — думал я, — я мог бы и на него помочиться, чтобы он взорвался и обдал их кучей каменных обломков. Да, Пределы возьми, я готов сейчас помочиться на все каменные монолиты в мире!» Но больше магических камней в пещере не было… Ситуация выглядела совершенно безвыходной. Пребывая в отчаянии и на последней стадии нервного истощения, я затопал ногами и закричал. Своими воплями я привлек внимание демонов. Толкаясь, они двинулись ко мне.
— Он мой! — прорычал охранитель с шишкой.
— Нет, он мой, я тебе сказал!
— Мой! Мой! Мой! И не спорь со мной!
И вдруг откуда-то издалека послышался уже знакомый мне стремительно нарастающий гул, затем в пещере заметно потемнело, и прямо перед моим носом возник Дундель по прозвищу Щелчок. Охранители оказались за спиной маленького кривоногого демона, он стал живой преградой между мной и решительно настроенными убийцами, но сам пока этого не замечал.
— Фуф, еле добрался сюда снова, — сказал Щелчок, — ну и занесло же тебя. Ты мне о-очень нужен. Ищу тебя, понимаешь, ищу… А тут всякие нехорошие вещи происходят.
— А зачем я тебе? — отползая по стене подальше от охранителей, с подозрением прохрипел я. — Мне и тут хорошо, очень хорошо… МНЕ ТУТ ПРОСТО ЗДОРОВО! — Последние слова я выкрикнул и подумал, что, похоже, переоценил свои интеллектуальные возможности и все-таки сошел с ума. Грустно было это осознавать, чертовски грустно! По щеке моей побежала слеза.
— А-а-а! — бешено завопил я. — Не хочу быть сумасшедшим! — Потом резко замолчал и уставился за спину Дунделя. — Они здесь, и они тебя сейчас схватят!
— М-да, — озадачился маленький демон, — спятил, а жаль. Ведь на самом деле я хотел… — Он поднял вверх огромный указательный палец, собираясь мне что-то объяснить…
Громоподобный рев огласил пещеру, и, вздрогнув всем своим маленьким, тщедушным телом, Дундель обернулся. Кошмарные охранители, каждый из которых был больше его в несколько раз, скалили зубы и тянули к нему покрытые шипами конечности. Щелчок мгновенно осознал, что обстановка для общения сложилась самая неблагоприятная, охнул и исчез…
Я хрипло захохотал. Потом отвесил себе хорошую оплеуху и громко проговорил:
— Есть кроме Куксоила и еще кое-кто в Нижних Пределах, кому можно отвешивать пощечины совершенно безнаказанно! Есть! Это я. А-ха-ха-ха-ха! Я! Я! Я! Я!
Демоны кинулись ко мне, но на том самом месте, где только что стоял Дундель, внезапно появился яростный Ваакхмерит, весь окруженный языками фиолетового пламени. Его массивное тело и исходящий от него невыносимый жар снова преградили охранителям путь. Могу поклясться, их отвратительные морды в это мгновение отразили искреннюю озадаченность, а я снова захохотал.
Мозг уже совсем отказывался мне подчиняться, переходя постепенно к самостоятельной жизни. Хорошо хоть, что он охвачен не злой волей Заклинателя, а обыкновенным умопомешательством. Я смеялся и смеялся, держался рукой за живот и никак не мог успокоиться.
Языки пламени вокруг демона-истребителя померкли, а затем и вовсе исчезли, оставив на белом песке черные следы гари.
— Веселишься? — бросил Ваакхмерит, сощурившись, его железные зубы издали противный скрежет. — Мелкая сволочь была тут?
Я прекратил хохотать, закашлялся и утвердительно затряс головой:
— Я думаю, что тут все — мелкие сволочи, все до одного… Включая меня самого! Ты знаешь хотя бы, что я могу самому себе безнаказанно отвешивать оплеухи? Вот смотри. — Я звонко шлепнул себя по щеке. — А? Как?
— Похоже, ты не в себе. — Демон-истребитель посмотрел на меня как-то странно. — Надо бы тебе, наверное, отдохнуть. Со мной было, помню, раз такое, меня тогда вызывали в женский монастырь чуть ли не каждый день, совершенно задергали. Нравилась им, видишь ли, моя мускулатура. Мать-настоятельница — та еще штучка, жаль, охранительный знак умело чертила. Нельзя так часто работать, нельзя, да уж я тогда…
Он открыл пасть, собираясь, как и Щелчок давеча, поведать мне что-то крайне занимательное, но тут один из охранителей невежливо пихнул Ваакхмерита бронированным кулаком в спину. Демон-истребитель выпятил вперед челюсть, пошевелил ею, словно раздумывал о чем-то, медленно повернул голову, поглядел через плечо и вдруг, развернувшись всем телом, разразился торжествующим смехом, от которого у меня мурашки побежали по телу.
— Бог меня побери! — проревел он. — Ну привет, гаденыши! Что?! Думали, я никогда уже из камушка не выберусь? ан все не так вышло! Не по-вашему! Ваакхмерит еще вас всех похоронит! Все-э-эх!!!
Последние его слова не внушали надежд на счастливое разрешение всей этой истории. Интересно было бы узнать: это протяжное «всех» действительно относилось ко всем или же это просто фигура речи, благодаря которой демон хотел придать больше веса своим словам. Уроки придворного преподавателя риторики Альфонса Брекхуна не прошли для меня даром — я еще мог отличить фигуру речи от вполне серьезных угроз. Или это все-таки не фигура речи?..
— Ну, ты! — проревел один из охранителей и протянул к Ваакхмериту лапу, намереваясь отодвинуть его с дороги и наконец добраться до меня…
Я и глазом не успел моргнуть, увидел только, как дернулась мышца на широченной спине демона — охранитель взмыл в воздух и врезался бронированной башкой в потолок. Со вторым истребитель вступил в короткую рукопашную схватку — пнул его ногой в живот, ударил в челюсть, снова в живот, два раза в лоб, ребром ладони по горлу. Затем схватил поперек туловища, гикнув, бросил вниз и, упав на колено, опустил тяжелый кулак на грудь охранителя, так что тот шумно выдохнул воздух и затих.
Ваакхмерит не медля принялся зарывать поверженных врагов в песок. Проделывал он все с неимоверной скоростью. Думаю, из него получился бы отличный могильщик, но доносить до демона свежую идею я на всякий случай не стал — обидится, чего доброго. На том месте, где еще недавно лежали охранители, вскоре высилось два белых кургана…
— Так-то! — сказал Ваакхмерит, вскинул вверх огромные лапы и опять пропал, словно его и не было.
— Эй-эй, а как же мое желание?! — вскричал я. — Как насчет того, чтобы доставить меня на поверхность?! — Но истребителя и след простыл.
«Вот она, демоническая благодарность», — подумал я и сплюнул в песок. Плевок получился кровавым — толстые охранители, отбирая меня друг у друга, расквасили мне губы и несколько раз приложили по носу.
Я сполз по стене и на некоторое время затих, погрузившись в тяжкие раздумья.
После всего происшедшего у меня стало складываться смутное ощущение, что в Нижних Пределах по какой-то необъяснимой причине творится совершеннейший бардак.
Демоны гоняются друг за другом, исчезают, когда захотят, и появляются тоже совершенно неожиданно, дубасят охранителей, которых, может быть, тут поставили по серьезному делу. Да и вообще — они народ служивый, какой с них спрос, хотя и мерзкие сволочи, конечно. К тому же все вокруг грязно ругаются, орут, пьют, играют в азартные игры, творят непристойности и, как я успел заметить, страдают крайней степенью идиотизма. В общем, ведут себя обитатели Нижних Пределов вовсе не так, как полагается вести себя порядочным силам тьмы, а как рядовые обыватели из Внешнего мира.
Я покачал головой, осознав вдруг, что ничто в мире не может быть эталоном определенного рода — любой порядок, если только приглядеться к нему повнимательнее, на деле — хаотичное скопление самых несоединяемых вещей и их качественной сути. Вот и Нижние Пределы, бог их побери, оказались вовсе не средоточием вселенского зла, как можно было ожидать, а настоящей кашей из разрозненных составляющих. Мне вдруг пришло на ум, что, возможно, и Нижние Пределы, и Внешний мир были созданы одним Творцом. И было у него, судя по всему, в голове не так много серого вещества. Или в тот период времени, когда он ваял Вселенную из звездной глины и межгалактических экскрементов, у него в погребе все еще оставалось слишком много светлого эля и соображать ясно он попросту не мог. Потому и сотворил нечто невообразимо хаотичное — Нижние Пределы, Внешний мир, Небеса (если они, конечно, есть) и женщин…
Продолжая размышлять о несовершенстве мироустройства, я подошел к карлику. Куксоил пребывал в блаженной бессознательности — чему-то сладко улыбался, пускал желтые слюни и нежно посапывал, шмыгая длинным носом. Я решил, что, пожалуй, не стоит его беспокоить. Пусть полежит, отдохнет, наберется сил. Меня порядком утомила его непонятливость. Впрочем, была у меня и другая, надо сказать, весьма значительная причина оказаться от карлика как можно дальше. Сам я после длительного заключения отнюдь не благоухал аки розовый куст и вполне отдавал себе в этом отчет, но Куксоил вонял так, что временами рядом с ним мне казалось, будто я совсем не могу дышать и сейчас попросту задохнусь. Поэтому я мысленно попрощался с маленьким горбатым вонючкой и отправился в обратный путь по подземным коридорам, намереваясь отыскать в одной из ближайших пещер что-нибудь или кого-нибудь, кто поможет мне выбраться на поверхность.
Раз Нижние Пределы сильно напоминают Внешний мир, значит, и существа, обитающие здесь, не могут все сплошь быть мерзкими тварями, служителями вселенского зла и жестокими колдунами, коллекционирующими бессмертные души, — встречаются среди них и вполне безобидные создания. Взять хотя бы Куксоила — он совсем не тянет на воплощение вселенского зла. Да и демонический пес Гырга при всех своих явных недостатках показался мне довольно предсказуемой и простой зверюгой — как он славно крутил длинным хвостом и шлепал им себя по круглым бокам, когда я подкармливал его зловонной жижей и лелеял планы спасения…
Путешествие явно затянулось. Я все блуждал и блуждал по подземным коридорам и вовсе не был уверен, что не хожу по кругу — вполне возможно, вскоре передо мной опять окажется пещера с курганами охранителей.
Несколько раз, когда ощущал, что силы меня окончательно оставили, я ложился на горячий песок и забывался тревожным, коротким сном. Меня будил невозможный жар. Тогда я вставал и отправлялся дальше. Надо было идти вперед, если я хотел остаться в живых.
Тишина в отсутствии зловонного карлика опять стала мне досаждать: она давила на уши, обманывала слух, ее гулкая, всасывающая сознание глубина сводила с ума, делала разум таким же пустым, как она сама. Вскоре я понял, что говорю сам с собой, точнее, бормочу что-то себе под нос. Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой Куксоила. Своими причитаниями (даже шмыганьем носом) он не давал мне окончательно сойти с ума в абсолютном безмолвии этого пустынного круга. Участь моя вдруг стала для меня очевидной. Скорее всего, к тому моменту, когда голод окончательно убьет меня, я утрачу последние крупицы разума. Мне будет, возможно, казаться, что я не один, а меня много — целая армия Дартов Вейньетов вышагивает по подземным лабиринтам Нижних Пределов. А может, мне покажется, что я вовсе уже не в царстве зла, а в столице Центрального королевства — Мэндоме. Я увижу учебный класс, обеденную залу, фехтовальные чучела на заднем дворе, встречу и поцелую Грету, дочку герцогини Гадсмита… А сам в это время буду умирать, лежа в раскаленном песке.
— …в раскаленном песке. — Эхо донесло до меня последние слова, и я понял, что снова говорю вслух…
— О боже! — крикнул я, и эхо снова откликнулось: — «Боже… оже… же». А потом проговорило вдруг нечто несусветное, какую-то тарабарщину, хотя я мог поклясться, что не открывал рта…
А через мгновение опять в звенящей тишине прозвучал отклик эха. «Овь… Ова… Овь… Ова…». Но я же молчал! Я стал прыгать и трясти головой в надежде прогнать наваждение. Но оно вовсе не собиралось меня покидать, а продолжало мучить отрывистыми отзвуками моего голоса. Моего голоса?! Я замер, потому что понял вдруг, что слова, приносимые эхом, принадлежат вовсе не мне. Говорил кто-то другой. У неизвестного был приятный, хотя и порыкивающий довольно зловеще, баритон.
«Вот черт! Здесь кто-то есть! Я нашел кого-то».
Я поспешил на голос, не задумываясь о том, что, может быть, впереди опасность еще большая, чем охранители.
Через пятьдесят шагов я выбрался к пещере, в которой кто-то громко выкрикивал обрывки фраз и даже целые предложения. Стоило лишь повернуть за угол — и я оказался бы с шумным незнакомцем лицом к лицу. Я решил не торопить события и остановился, прислушиваясь к звуку его голоса и стараясь определить, что именно он говорит…
Поначалу я просто не поверил собственной удаче. Для Нижних Пределов незнакомец был самым нетипичным существом — он сочинял стихи! Слагал вслух целые поэтические строфы и замолкал на некоторое время, чтобы их записать, — я слышал, как он водит пером по бумаге. Сладостный этот скрип напомнил мне занятия нашего придворного поэта Андерия Стишеплета в учебном классе фамильного замка.
Я подкрался ближе и выглянул из-за очередного каменистого выступа. К своему удивлению, я увидел, что это вовсе не человек с изящной внешностью пиита, а здоровенный демон ростом в два с лишним метра. Он ходил по пещере и громогласно выкрикивал:
Вот я чужие снова поджигаю…
Вот я чужие снова…
Вот снова я чужие поджигаю писи…
Тут он рухнул возле стены, расплескав в белый песок чернила. Падение произошло настолько стремительно, что мне показалось, будто он потерял сознание. На деле же демон просто собирался записать очередную удачную строку. Перо в крепкой лапе пришло в движение и что-то быстро застрочило по бумаге. Он замер ненадолго, наморщил складчатый лоб, затем снова принялся писать. Творческий процесс явно затянулся, он все царапал и царапал буквы, вычеркивал и снова вписывал что-то, потом поднялся на ноги и опять зашагал туда-обратно, выкрикивая на ходу:
Вот снова я чужие поджигаю писи,
кричит несчастных вымученный хор,
слагаю из страданий я изысканный узор,
из поп, из спин, ушей, из потных лысин.
Жесток я очень, очень я хитер…
— О да!!! — возопил демон-поэт и принялся прыгать к потолку, размахивая увесистыми кулаками. — О да, о да, о да! Я велик. ВЕЛИК!!! Я — настоящий поэт.
Тут он замер и уставился на мою торчавшую в проходе физиономию — пораженный диковинным зрелищем, я совершенно забыл про осторожность. Демон оскалил пасть в кошмарной гримасе и ткнул в меня пальцем:
— Эй ты, а ну сюда шагами путь измерь, посмотрим что за зверь ты… а может, и не зверь?
Поскольку я испугался и не двигался с места, он проговорил:
— Сюда шагами путь, сказал, скорей измерь, посмотрим, одноглаз, что затаил ты на уме…
Одноглаз. Я скрипнул зубами от ярости и тут же нашелся:
— И ничего я не таю ни на уме, ни где-нибудь еще, я просто очень был стихами восхищен.
— Вот как? — обрадовался демон и улыбнулся во всю пасть. — Так ты и слагать их мастер, как я погляжу. А ну иди сюда, сюда иди, говорю… Да не бойся, не обижу!
Бежать было бесполезно, здоровенный и не в меру зубастый поэт конечно же быстро настиг бы меня, поэтому я нехотя вышел из прилегающего к пещере подземного коридора и остановился. Подходить ближе я опасался — неизвестно чего ждать от этого любителя поэзии. Судя по его стихам, вряд ли что-нибудь хорошее. Я содрогнулся, представив, как он осуществляет на практике первую строку своего недавнего творения. По всей видимости, у него богатый опыт в такого рода делах. Все поэты немного не в себе…
— Ты что, одноглазый, делаешь в охранительном чертоге? — поинтересовался демон и нахмурился.
— Не знаю, — честно ответил я, — свалился сюда. Так получилось.
— Понятно. — Поэт внимательно разглядывал меня. — И долго ты там торчал, слушал?
— Не очень, — уклончиво ответил я.
— Но ты ведь много всего услышал, не так ли?
— Ну да, порядком… порядком… — Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.
— Ну и что тебе понравилось особенно?! — выкрикнул он.
— Да вот этот момент про поджигание пись — очень зримо и образно, — изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.
Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию — растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести — все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб…
— Почему же образно? — обиделся демон. — Это реализм. Все правда, от первого до последнего слова…
— Да, — ужаснулся я, — тогда тем более — момент очень удачен. — Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. — Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе… просто потрясающе… добавить мне решительно нечего…
— Да. — Демон с самым мечтательным видом уставился в потолок. — Мне тоже показалось, что это — сильная находка. — Он вдруг хлопнул меня тяжелой лапой по плечу. — А я смотрю, ты отлично разбираешься в поэзии, точнее сказать — чувствуешь поэзию. — Тут он перешел на вкрадчивый, доверительный шепот. — Скажу тебе по секрету: здесь, в Нижних Пределах, нет никого, кто хотя бы немного интересовался стихами… Был тут один колдун, делал вид, что его интересуют заклинательные вирши, мерза-а-авец, но, когда я читал ему второй том бессмертной поэмы «Живые души», этот негодяй уснул. Только представь себе! Уснул!!! Тогда я понял, что поэма не удалась, ну и сжег ее… м-да… — Демон задумчиво поскреб тяжелый подбородок. — Ну и колдуна сжег, конечно, тоже… Разумеется, разбудил его сначала, попытал немного, а потом сжег. Вспыльчивый я немного…
— Я тоже, — откликнулся я, потирая ушибленное плечо, куда он опустил свою массивную лапу.
— А вот это ты зря, брат, — сказал демон и ткнул меня пальцем в солнечное сплетение, так что я зашелся в кашле, — эмоции надо контролировать, ведь они — часть нас самих, часть нашего «я», если разбазаривать их направо и налево, так ничего от нашего «я» и не останется. Когда-нибудь думал об этом?
Вопрос был несколько неожиданный, но я и здесь не растерялся. Спасибо Альфонсу Брекхуну — он научил меня чувствовать себя уверенно в любых ситуациях, связанных с общением.
— Разбазаривание собственного «я» — актуализированный и принципиально важный вопрос для каждого, кто привык считать себя интеллектуалом. Скажу вам конфиденциально: я ни о чем больше и думать не могу в последнее время, как только о собственном «я» и его разбазаривании. Но, признаться, это очень сложная и запутанная тема для того, чтобы говорить о ней столь общо. Мне не хотелось бы вступать в поверхностную и беспредметную полемику. Ведь полемический ракурс дискуссии есть не что иное, как внедрение деструктивного элемента в саму ткань архетипа проблемы разбазаривания собственного «я». Вы не находите?
Помнится, в такой манере я частенько общался со своими братьями, чтобы их разозлить. Моя манера изъясняться витиевато их всерьез раздражала и всегда становилась причиной наших ссор и даже драк. Почему-то они считали, что я издеваюсь над ними. Возможно, братья думали так потому, что уроки Альфонса Брекхуна для них оказались слишком сложными. Я был единственным, кто усвоил риторическую науку на высшем уровне и даже получил от Альфонса Брекхуна бумагу о присвоении мне звания магистра риторики.
Однако во всем важна мера. Я подумал, что в общении с демоном, возможно, переборщил с патетикой и сейчас любитель поэзии, обидевшись, меня слопает. По крайней мере, морда у него стала самая свирепая. Но оказалось, что испытывает он не ярость, а некоторую озадаченность.
Должно быть, смысл моих последних слов до него не совсем дошел. Я явно переоценил его интеллектуальный потенциал.
Он надолго замолчал, потом попросил меня повторить то, что я только что сказал. Я удовлетворил его просьбу, немного поменяв слова местами. Он снова застыл, глядя в потолок, и, кажется, что-то смекал, потом морда его просветлела — понял.
— Ты прав, ты прав! — Любитель поэзии опять хлопнул меня по плечу, и мне показалось, что моя единственная левая рука совсем отнялась, я решил, что в следующий раз непременно дам ему сдачи — и будь что будет… — Поверхностно об этом нельзя… — заметил он. — А давай-ка знаешь что, — тут он немного разволновался, его новое состояние выразилось в диком зубовном скрежете и почесывании левой ягодицы, — раз у нас с тобой такая счастливая встреча произошла, я тебе немного почитаю!
Возражать я не решился — слишком свежи были мои воспоминания о маниакальном отравителе Андерии Стишеплете, а только вяло кивнул и приготовился внимать.
Поэт между тем не собирался радовать меня своими нетленками тотчас, он просиял, ухватил меня поперек туловища, взвалил на плечо и ринулся с бешеной скоростью по подземному коридору.
— Эй! — только и успел вскрикнуть я. — Куда это мы?
— Читать! — проревел демон.
Несся он так, что я только и успевал замечать, как мелькают каменистые выступы стен и провалы ответвлений подземного хода. Затем общий цвет сменился на успевший сделаться за время моего заключения привычным коричнево-красный, а песок из белого стал терракотовым. Я понял, что мы прибыли в более густонаселенный круг Нижних Пределов. Отсюда у меня было гораздо больше шансов выбраться на поверхность, но и намного больше возможностей попасть в лапы Заклинателя. Я выругался про себя.
— Кстати, я не представился, — заорал демон на ходу, так что я вздрогнул, — меня зовут Данте… Данте Алигьери…
— Как-как? — переспросил я — имя показалось мне смутно знакомым.
— Данте Алигьери, — проорал он, стараясь перекричать поток встречного ветра, — а тебя как зовут? Или ты предпочитаешь, чтобы я тебя называл просто — одноглаз?
— Не надо, — попросил я, вспомнив поэтическую строку, которой он меня поприветствовал, — предпочитаю, чтобы меня звали настоящим именем — Дарт Вейньет.
— Ах так, Дарт Вейньет, ну что же, рад знакомству, — выкрикнул Данте и внезапно прервал бег, видимо, мы прибыли на место…
Демон поставил меня на песок, и я покачнулся, потому что голова у меня снова сильно закружилась — то ли от голода, то ли от переживаний последнего времени. Некоторое время я ошалело крутил башкой, стараясь прийти в себя, потом нормальное мироощущение возобновилось, и я смог осмотреться.
Мы оказались в довольно уютной маленькой пещерке, оформленной со вкусом. Правда, жутчайший беспорядок несколько портил картину, но его можно было списать на широту творческой натуры хозяина — ему просто некогда было заниматься столь прозаическим делом, как уборка. Зато к вещам, созидающим уют в жилище, он явно благоволил. Пол устилали мягкие ковры. Стены прикрывали огнеупорные ткани, отливающие металлом, правда, частично они были сорваны. Поверх тканей висело несколько написанных широкими мазками довольно оригинальных картин. Две из них покосились, а третья и вовсе валялась на полу. Полотна отображали разнообразные пытки. Несчастные жертвы палачей-демонов застыли, в ужасе распахнув беззубые рты, они плевали кровью и, судя по всему, испытывали не самые счастливые в жизни минуты. Неизвестный художник запечатлел сцены адской жизни с точностью в деталях и явным упоением… Я невольно содрогнулся и покосился на демона-поэта. Он копался в железном сундуке, выгребая оттуда исписанные крупным почерком бумажки.
— Извини, жрать совсем ничего нет, — обернулся ко мне демон, — этот бездельник Куксоил куда-то запропастился, так что мне сегодня утром даже пришлось добывать пищу самостоятельно, — Данте поковырялся в зубах длинным когтем. — Ну попадись он мне только! Выбью из него лень навсегда. Другие небось жрут от пуза, а несчастному поэту — фиг с маслом. Наверное, решил, что тот, кто сочиняет стихи, не может быть опасен. Заблуждение. — Данте скрипнул зубами. — О, какое заблуждение! Но ты, наверное, только и ждешь, когда мы приступим к чтению?
— Конечно, — подтвердил я, продолжая осматриваться. Демон истолковал мой взгляд по-своему:
— Наверное, ищешь, нет ли чего-нибудь выпить, чтобы разгоряченное нутро могло размягчиться и лучше внимать моим словам? Так?
Я поспешно закивал, потому что после всего пережитого сильно нуждался в выпивке. Собственно, я всегда в ней нуждался, еще со времен своей бурной молодости, но вот случай промочить горло в последнее время представлялся крайне редко. Заклинатель меня не баловал, отъявленный мерзавец. И вот вам пожалуйста, при отсутствии пенного с хмелевой горечью, как я и говорил, у меня начинает развиваться нервное расстройство.
— Меня бы устроил светлый эль, — сказал я.
— Меня бы тоже. — Он хлопнул себя по ляжкам. — Эх, я как будто знал, что встречу кого-то вроде тебя. А потому кое-что припас…
Демон метнулся в угол и принялся разбрасывать песок, какие-то тряпки, камни, куски дерева, потом извлек на свет пузатую бочку литров на сорок. Бугры мышц проступили на толстых руках поэта, когда он поднял ее, перенес и осторожно поставил передо мной.
— Вот, — сказал Данте, — прямо сейчас угостимся или сначала чтение?
— Лучше бы, конечно, перед чтением размягчить нутро, — заметил я, запомнив его слова.
— Ты понимаешь меня, как никто, — заявил демон, извлекая откуда-то деревянную кружку. — Кружка только одна, поэтому придется пить по очереди. Ты не возражаешь?
— Конечно нет, — ответил я, — мне приходилось пить по очереди прямо из бочонка.
— Ну вот и отлично! — Данте потянул на себя пробку, и она с хлопком выскочила — светлый эль полился в кружку… Поэт наполнил ее до самого верха.
— Чур я первый, — сказал он, приложился к краю и некоторое время чмокал, прихлебывая эль, потом передал кружку мне.
Я заглянул внутрь и увидел дно.
— Эй, здесь ничего нет, — разочарованно сказал я.
— Как нет?! — удивился Данте, выдернул кружку у меня из рук и заглянул в нее. — Действительно нет, — проговорил он после короткой паузы, — но это ничего, это я увлекся, сейчас мы наполним ее снова.
Демон выдернул пробку и заткнул ее только тогда, когда пена полилась через край.
— Чур я первый, — сказал он. Мне показалось, что я ослышался.
— Погоди-ка, — выдавил я, — мне показалось, что ты в прошлый раз был первым, и я видел, чем это закончилось, нет уж, давай-ка теперь первым буду я.
— Конечно, — дружище, это я тебя просто разыграл, — расхохотался Данте и хлопнул меня по спине так, что мне показалось, будто у меня хребет переломился. — Ну как тебе мои шутки?
Он засмеялся, запрокидывая голову и демонстрируя огромные зубы, напоминавшие зубья двуручной пилы. Я поддержал его, посмеиваясь и не забывая отхлебывать светлый эль.
— Теперь твой глоток, ха-ха-ха, — сказал я, передавая ему кружку.
Демон радостно приложился к ней, потом перевернул ее кверху дном, но из кружки не вылилось даже капли — она была абсолютно пуста. Морда Данте отразила крайнее недоумение.
— Разыграл, — пояснил я и тоже хлопнул его по спине, постаравшись вложить в удар всю имеющуюся у меня силу.
Однако демон почти не заметил этого. Выражение его морды оставалось таким растерянным, что я уже начал опасаться, не совершил ли серьезной промашки, когда решил разыграть демона в ответ. Но тут он захохотал во всю глотку, так что я едва не оглох, и заявил:
— Вижу, тебе палец в рот не клади — оттяпаешь по самое предплечье.
— Это точно, — подтвердил я, — есть у меня такое полезное качество.
Данте вдруг вскочил с места, ринулся куда-то и притащил пузатую стеклянную кружку с написанным на ней пожеланием «Дай Черный Властелин счастья».
— Моя любимая, — пояснил демон и вручил ее мне, — на, будешь пить из нее, раз ты такой отличный шутник и любитель поэзии…
Уже через полчаса почти безостановочного употребления светлого эля я почувствовал, что нутро мое в достаточной степени размягчилось и я готов прослушать все вирши поэта, насколько бы «зверскими» они ни были.
— Данте, только спокойнее, — сказал я.
Я взмахнул рукой, пещера скользнула куда-то в сторону, закачалась, а потом снова приняла горизонтальное положение.
— А я спокоен, — откликнулся демон.
— Эй, да это я не тебе, это я стенам, они, знаешь ли, немного шатаются из стороны в сторону…
— Это ничего, это пройдет, — успокоил меня демон, — эль… кхм… крепковат.
Он уже копался в куче бумажек, раскладывая их вокруг себя, воодушевление читалось в каждом его движении, и я пришел к мысли, что дело это, должно быть, затянется надолго. Наконец демон завершил приготовления, схватил исписанный убористым почерком листок и продекламировал:
— Лаская взор, горит пучина, и в ней горят они, оне…
— Так, так, так. — Я подпер подбородок кулаком и приготовился слушать.
Удивительные строки лились из Данте как из рога изобилия. Он, вне всяких сомнений, был поэтом по рождению, настоящим поэтом из тех, что просто не могут не писать. И даже если все окружающие в голос твердят им: «Не пиши, не пиши, не пиши» — они не обращают на этот хор голосов никакого внимания, продолжая пачкать бумагу все новыми и новыми «величайшими произведениями искусства». Он все читал и читал, отбрасывая листки, хватаясь за новые, он декламировал страстно и искренне. Фантазия у него была богатой, а тексты довольно неровными, словно их написал не один, а несколько авторов. Впрочем, судя по стихам, Алигьери постоянно находился под влиянием тех или иных поэтов Внешнего мира. И где только он сумел познакомиться с их творчеством? Наверное, ему переписывали по памяти разные произведения похищенные книжники, которые уже не надеялись вернуться на поверхность.
Некоторые стихи Данте очень легко запоминались. Мне запало несколько мастерских строф. Вот они:
Я помню чудные мгновенья:
Передо мной являлись вы,
Как мимолетные виденья,
Без рук, без ног, без головы…
Или:
Выхожу один я из пещеры,
И сквозь мрак мой скорбный глаз блестит,
Тихо все. Но сильно пахнет серой,
«Ты — палач!» — мне грешник говорит.
Еще запомнилось не слишком профессиональное, зато очень проникновенное:
Гой, Пределы вы родные,
Мира пуп, а может, зад,
Не видать конца и края —
Лишь огонь сосет глаза.
Что ни говорите, а подобные строки могут сильно расширить восприятие и даже свести с ума, особенно если ваше сознание совсем недавно было на грани того, чтобы покинуть вас навсегда. Мир мой потихоньку стал наполняться вопящими грешниками, людьми без лиц, демонами, колдунами, Нижние Пределы представали передо мной во всей своей «необъятной красе» и «бесконечности яростного прекрасия». Это я цитирую отдельные строки «гения»…
Наконец гора бумажек, которыми обложился демон, заметно уменьшилась. Вскоре он уже копался вокруг, с трудом стараясь найти нечто такое, чего я еще не слышал. Хвала Спасителю Севе Стиану, такого осталось мало. Мы сидели с демоном несколько долгих часов, и я уже успел порядком протрезветь.
— Ну ладно, — проговорил наконец Данте, — думаю, на сегодня хватит. Ну и что тебе понравилось больше всего? Может, вот это… — он продекламировал строфу о грешниках, которые «все кричат, кричат, кричат — исправляться не хочат».
— О да, — ответил я, — очень удачное стихотворение. Особенно мне понравилось…
— Что, что понравилось? — Он подался вперед. Такое внимание к моему мнению не могло не польстить мне. Я улыбнулся и сказал:
— Ритмика стиха понравилась, его музыкальность. А еще использование оригинальных лексических приемов.
— Чего, правда, что ли? — отшатнулся Данте. Казалось, он поражен до глубины души — желтые глаза напоминали два бронзовых блюдца, он перешел на шепот: — Так я чего, гений, что ли, да?
— Ну, — качнул я головой, — думаю, гений. Да, несомненно, гений.
— Я — гений! — Демон завороженно уставился куда-то вдаль. — Я — гений, — повторил он, схватил меня за плечи и заговорил скороговоркой: — я так и знал… так и знал, что когда-то найдется кто-то, кто все это сможет оценить, сможет понять меня. Тут нужен был кто-то, у кого душа поэта, кто-то, у кого натура такая же тонкая, как у меня, тонкая и нежная, как свежесодранная с мученика шкурка.
Сравнение меня несколько покоробило, к тому же, продолжая горячо шептать мне в лицо, демон мял меня так, словно я был не живым человеком, а кем-то бесплотным, кто мог бы вынести любые мучения.
— Данте… — выдавил я.
— Да? — отозвался он, пребывая в мире грез.
— Не мог бы ты отпустить мои плечи, а то ты мне, похоже, все кости переломал.
— Ой, да, конечно! — Он испуганно отпрянул. — Извини, я несколько увлекся. Ты внушил мне такое вдохновенное состояние. Теперь я буду писать, писать много. Теперь-то я точно знаю, что должен работать. И что поэзия — мое предназначение, — он вздохнул, — хотя здесь все считают меня ненормальным…
— Я понимаю, — кивнул я, потому что действительно понимал — достаточно было знать Андерия Стишеплета, чтобы понять, какие поэты психованные существа…
Раз Андерий влез на самую высокую башню Мэндома и, держась за шпиль, выкрикивал стихи. Слова летели над ночным городом до той поры пока не пришел отряд стражников и не снял придворного поэта с верхотуры. Под руки его тащили к королевскому дворцу, а он все кричал: «Палачи, сатрапы, искусство вам не задушить». И чего, дурак, полез на башню? Вроде бы искусство никто душить и не собирался. Тогда Андерия спасло только то, что король ценил его творения, прославлявшие его силу и справедливость…
— Ты понимаешь?! — Данте так обрадовался, что собирался снова схватить меня за плечи, но я поднял указательный палец и выкрикнул:
— Стоп!
— Ну стоп так стоп, — благодушно сказал демон. — Скажи-ка мне, дружище, что я могу для тебя сделать?
— О, ну я даже не знаю… — Я замялся — как-то неудобно было вот так с ходу просить его перенести меня во Внешний мир — еще решит, что я только и думаю, как бы убраться подальше от него и его поэтических строчек. И все же я набрался смелости и спросил: — Ты не мог бы перенести меня во Внешний мир?
— Во Внешний мир? — озадачился Данте. — Зачем это тебе?
— Хочу увидеть солнце, — я почувствовал, что глаз мой наполняется слезами, — травку зеленую…
— Эй-эй! — Данте замахал руками. — Ты чего это расстроился? Знаешь, во Внешний мир я тебя отправить не могу…
— Не можешь? — Я скорбно уронил голову. — Значит, все, значит, мне конец…
— Зато я могу забросить тебя в любое место в Нижних Пределах, — обнадежил меня демон, — в лю-бо-е!
— Исключено, — отрезал я.
— Но почему, тебе тут понравится! — кинулся Данте убеждать меня, наверное, ему уже представлялось, как он каждый день декламирует мне свои творения, а я потом их нахваливаю. — Ты сам увидишь, как тут хорошо. Сейчас я тебе покажу. У меня тут есть одна штука, она может любое место в Нижних Пределах показывать. Вот такая вещь, между прочим…
— Покажешь? — заинтересовался я. — Давай, очень интересно было бы посмотреть.
— Где же оно у меня было? — Демон-поэт заметался по пещере, он принялся разгребать какую-то рухлядь в углу, откидывал ковры и даже копался в песке. Мне показалось, что под одним из ковров у него скрывается обглоданный труп какой-то девицы, но он так быстро прикрыл чудовищную картинку, что видел я тело девицы на самом деле или мне только показалось — я бы не смог поручиться. К тому же разум в последнее время отказывался мне подчиняться, так что я списал все увиденное на очередную оплошность ушибленного мозга.
— Хм, куда же оно запропастилось? — украдкой глянув на меня, проговорил Данте. — Куда, куда же вы запропастились, — продекламировал он, — моей безумной ярости златые дни?
— Тоже твое? — спросил я.
— Разумеется, — сказал Данте, — но далеко не лучшее, я полагаю. Старые стихи, сейчас бы я так не написал. Да вот же он! — Из-под кучи рухляди демон извлек медный круг, более всего напоминающий обыкновенный поднос, на котором слуги во Внешнем мире разносят еду.
— Поднос, — сказал я.
— Поднос? — хмыкнул Данте. — Ну нет, это совсем не поднос. Это круг колдуна Ахерона. Жалко, что сочный старец Ахерон не дожил до этого темного дня! Хе-хе.
Демон задумался о чем-то и принялся ковыряться в зубах, потом спохватился и кинул круг на песок.
«Сочный старец?! Почему это он назвал колдуна сочным… Не мог же он в самом деле…»
— Что желаешь увидеть в первую очередь, дружище? — прервал демон мои размышления.
— Я бы хотел увидеть пару своих знакомых, — откликнулся я. — Можно?
— Нет проблем, только представлять их придется по очереди, а то может и не сработать. Сейчас настроим на тебя эту штуку, — Данте вдруг протянул лапу и рванул меня за бороду, выдрав из нее целый клок. Произошло все настолько неожиданно, что я вскрикнул.
— Спокойнее, — сказал демон, — это нужно для настройки. Ты давай, представляй пока того, кого хотел увидеть.
— Хорошо. — Я закрыл глаза, чтобы яснее увидеть своего главного врага. (Заклинатель сидел у решетки и уничижительно общался со мной, стараясь проникнуть в мой разум и завладеть им).
Данте тем временем кинул волосы на «поднос», чиркнул обо что-то когтем, и они занялись синим пламенем. Подождав, пока клок моей бороды прогорит, демон подул на круг Ахерона, потом поплевал, стукнул по нему трижды, так что медная поверхность отозвалась протяжным гулом, и вдруг она осветилась и замерцала мутным изображением, зазвучали знакомые голоса.
Я застыл без движения, опасаясь, что враги тоже могут меня слышать. Но Данте меня успокоил:
— Можешь расслабиться — связь односторонняя. Если хочешь пообщаться, надо кое-что посерьезней круга Ахерона. Сочный старичок Ахерон на слишком сложную магию был не способен.
«Опять он назвал его сочным, — подумал я, — не иначе и вправду слопал старикашку».
Я решил отбросить мысли о людоедских наклонностях моего нового друга и посмотреть, что там делает мой старый враг.
В освещенном магическими огнями коридоре стояли Заклинатель и тот, чьей смерти я так сильно жаждал, — Кевлар Чернокнижник. Сколько раз в ночных метаниях, сидя в тесной клетке, я представлял, как встречу его и разом оборву его подлую жизнь, перережу ему горло или всажу арбалетный болт прямо в середину лба.
Заклинатель и Кевлар говорили слишком тихо. Услышать их было почти невозможно. До меня долетали только смутные обрывки разговора: что-то о разделе мира, который надо бы начинать, пока не явился тот, о ком упоминает Оракул…
Потом картинка стала четче и даже как будто придвинулась, а голоса зазвучали так, словно я находился от своих лютых врагов в непосредственной близости. Я обернулся к демону и увидел, что он крутит в пальцах нечто невидимое.
— Регулировка, — пояснил Данте, — теперь будет лучше… И действительно, изображение стало настолько четким, что мне даже стало не по себе и я отступил назад.
— Да не волнуйся, они нас не видят, — беззаботно сказал демон.
— Как, спрашиваю я тебя, — говорил Заклинатель, — он мог затеряться в Нижних Пределах? Как такое могло случиться? Здесь моя территория, территория тьмы. Мы должны были схватить его сразу после того, как он предпринял побег.
Кевлар пожал плечами. Лицо его, по обыкновению, не отражало ровным счетом никаких эмоций.
— Я предвижу, — сказал он, — довольно странные события…
— Мне плевать, что ты там предвидишь, — надвинулся на колдуна Заклинатель, — плевать! — Он даже притопнул ногой от ярости. — Дарт Вейньет умудряется скрываться от нас в Нижних Пределах. Как, бог его побери, ему удается тут прятаться? Я просто не могу этого понять. Ты же провидец. Используй свое умение, я хочу, чтобы ты увидел, как мы сможем его поймать. И когда…
— Собственно, это я и пытался сказать, — сказал Кевлар, — я думаю, ему кто-то помогает. Этот кто-то довольно могущественный, он не дает мне ясно видеть будущее. Я ясно вижу — помощник существует, но не могу разглядеть его лицо. И кстати, есть еще кто-то, кто тоже хочет ему помочь. Возможно, он действует по приказу этого могущественного покровителя Дарта Вейньета. И даже есть еще кое-кто, кто помогает ему прямо сейчас.
— Ух ты, — Данте выпятил грудь, — гляди-ка, он и про меня знает.
— Ты что, хочешь мне сказать, что он не только уцелел в Нижних Пределах, но даже нашел себе здесь целую толпу сторонников? — Лицо Заклинателя приобрело отчетливый восковый оттенок, он фыркнул: — Никогда не поверю в эту ересь.
— Не стоит недооценивать этого человека, повелитель, — проговорил Кевлар, — он обладает удивительной способностью располагать к себе людей… — Чернокнижник запнулся. — И даже демонов, если потребуется. Я вижу…
— Думаешь, Гырга и Рурк помогли ему сбежать? — перебил его Заклинатель.
— Нет-нет, они слишком страшатся вашего гнева, чтобы предпринять что-то такое, что может вас огорчить. — Кевлар покачал головой.
— Это так! — самодовольно хмыкнул Заклинатель. — Они знают, что, если только мне что-нибудь померещится, я их в порошок разотру.
— Дарт Вейньет превращает всех, кто покажется полезным, в своих сторонников… — продолжил Кевлар.
Я мельком глянул на Данте. Он не отрываясь смотрел глазами-блюдцами в круг Ахерона.
— …это уникальный дар, и он использует его со всей возможной полнотой. В будущем я вижу довольно опасную для нас ситуацию, связанную с этим его умением, ведь он может поднимать восстания и организовывать бунты.
— Уникальный дар? — прошипел Заклинатель. — Вот что я скажу тебе: или ты отыщешь его к тому моменту, как закончатся следующие земные сутки, или готовься снова принять лютую смерть.
Слова Заклинателя показались мне очень странными. «Что это значит — снова принять лютую смерть?! Кевлар что же, уже умирал, а потом вернулся к жизни?» Надо будет поподробнее исследовать этот вопрос. Очень хочется убить его так, чтобы он уже никогда не вернулся.
Лицо Кевлара осталось непроницаемым.
— Очень скоро он будет в вашей власти, повелитель.
— Надеюсь! Я ухожу, мое время подходит к концу, а ты займись делом!
— Конечно, повелитель, я сделаю все, что в моих силах! — Чернокнижник едва заметно кивнул.
— Сделай больше! — Заклинатель исчез, воздух некоторое время мерцал лиловыми сполохами, потом в нем проявилось его бледное лицо. — И не забудь, он нужен мне живым! — На лице Заклинателя появилась омерзительная усмешка, потом со лба к подбородку пробежала тень, и оно, полыхнув напоследок языками пламени, исчезло.
Изображение в кругу Ахерона замерцало и стало угасать. Но кое-что все еще можно было различить. Кевлар некоторое время стоял не двигаясь. Сложно было судить по непроницаемому выражению его лица, но мне почему-то показалось, что он крайне недоволен состоявшимся между ним и Заклинателем разговором. Затем Чернокнижник развернулся и пошел прочь по одному из подземных коридоров. Он не спешил, хотя Заклинатель дал ему срок до завершения земных суток. Картинка к этому моменту померкла так, что от Кевлара остался едва различимый во мраке силуэт.
— Это все? — спросил я дрожащим голосом.
— Ну ты и нажил себе неприятности, дружище! — отозвался Данте и покачал головой. — Нет, не все! Смотри дальше — сейчас он перенесется, и мы его снова увидим. Так всегда, небольшая задержка возникает. Это не круг Ахерона барахлит, это перенос требует некоторых затрат времени. Заклинатель сожалея из воздуха на невиданном мною прежде круге Нижних Пределов. Песок здесь сверкал так, словно кто-то разбросал по нему алмазы. Довольно продолжительное время Заклинатель бродил по подземным коридорам и что-то бормотал себе под нос, потом опять перенесся, на этот раз в место, не похожее ни на один из кругов Нижних Пределов. Здесь царил полумрак и сложно было что-либо различить. Разгребая руками плотные тени так, словно они были материальны, он извлек из-под одежды огненный кнут и принялся хлестать им создания мрака, расчищая себе путь. Зрелище секущего тени кнута было самым необыкновенным, что только мне приходилось видеть в жизни. Соприкасаясь с серыми телами, кнутовище выбрасывало снопы ярких искр, в их свете лицо Заклинателя казалось мертвенной маской.
— Круг духов, — пояснил Данте, — бр-р-р, жуткое место, скажу я тебе, не протолкнуться. Раз мне случилось там побывать — я потом написал целую поэму, «Мучения» назвал…
— Трагедия? — с пониманием спросил я.
— Комедия в двух частях, очень смешная штука вышла. Я, когда перечитываю, всегда хохочу до колик…
Заклинатель выбрался к скалистой гряде, раскинул руки и принялся возноситься вверх. Вокруг него вились тени, они касались его темными крыльями, налетали, стараясь сбить вниз, корчились и разевали рты в беззвучном крике. Он не обращал на них никакого внимания, поднимаясь все выше и выше, на лице его застыло выражение бесконечного блаженства. Потом тело его перевернулось, плащ слетел и стремительно унесся куда-то. Дальше стало происходить нечто и вовсе необычное. Тело Заклинателя вдруг начало словно раскаляться изнутри. Оно все наполнялось и наполнялось кроваво-красным пламенем, разрывалось на части и расплывалось в очертаниях до тех пор, пока от Заклинателя не остался один лишь сияющий красный контур…
— Кто он такой? — пробормотал я.
— Одержимый, — сказал поэт, — он из тех колдунов, что добровольно отдают свое тело дахам. Теперь дах поддерживает его тело и не дает ему состариться. Но радости от такого симбиоза мало. В некотором роде он утратил свою личность.
— Но зачем ему нужно отдавать тело дахам, если он утратил свою личность? — спросил я.
— Память он сохранил, — словно нехотя пояснил Данте, — теперь его личность живет внутри этого тела, наблюдает за всем, может даже выполнять некоторые нехитрые действия. Впрочем, точно я не знаю. Все, что связано с дахами, покрыто завесой тайны. Они — очень скрытные существа.
Заклинатель светился теперь так, словно он обратился в подобие солнца. Круг Ахерона заполнило яркое сияние, и, кроме этого слепящего света, ничего нельзя было различить.
— Так он что же, теперь будет жить вечно? — спросил я. Данте пожал плечами:
— Да кто его знает?! Я с одержимыми дахами не общаюсь, у них мозги очень странные. И цели их тоже мне непонятны. Они все о владычестве во Внешнем мире помышляют. На что нам, ценителям поэзии, эти ненормальные дахи? — Демон снова откупорил бочку. — Давай-ка лучше выпьем, друг мой, и ты расскажешь мне, как дошел до жизни такой, что тебя разыскивают одержимый дахами и эта сволочь — Кевлар Чернокнижник…
— Давай, — согласился я, поднимая кружку, — за твое совершенное искусство, Данте…
— Точно, — откликнулся демон и улыбнулся во всю пасть, зубы его блеснули, — за меня и мое совершенное искусство.
Мы чокнулись и сделали по хорошему глотку. Тут мне в голову неожиданно пришла свежая мысль.
— Что-то я не понимаю…
— Чего ты не понимаешь? — поинтересовался Данте.
— Не понимаю, почему они не подвергли меня ритуалу дахов… — Тут я с сомнением посмотрел на демона, вспомнив, что он ничего не знает о том, что со мной произошло.
Но Данте, оказывается, уже придумал свою версию событий. Он хмыкнул:
— Мне-то, в отличие от тебя, все ясно. Дах похитил тебя из Внешнего мира, чтобы из тебя своего слугу сделать, так, что ли?
Подумав всего мгновение, я кивнул:
— Ага. А я взял да и сбежал…
— Прыткий, — одобрил Данте. — История не нова. Дахи, как я уже говорил, помышляют о владычестве во Внешнем мире, подчиняют разум нужного им человека и используют его в качестве слуги.
— Но… почему бы им просто…
— Если кого-то хотят сделать слугой, — перебил меня демон, — его дахам не отдают. Так ведь ты бы уже не слугой был, а дахом. Новым дахом. Понимаешь, о чем я? Тут индивидуальное сознание не подходит. Тут требуется подвластный разум. А разум даха контролировать нельзя. Он непредсказуем. Да и зачем один дах будет контролировать разум другого даха? Каждый дах — отдельная мыслящая единица, он думает только о своей выгоде.
— Да, кажется, понял. — Я глотнул эля. — А что, если Заклинателю не удалось бы подчинить себе чей-то разум, что тогда?
— Ну, — задумался Данте, — я даже не знаю. Тогда, наверное, он все же отдаст этого несчастного своим собратьям дахам… Да, наверное, именно так он и поступит.
При известии о том, какая участь меня ожидает в случае поимки, я вздрогнул. Какая-то тварь вытеснит мое сознание и будет пользоваться моим телом во веки вечные, а моя личность будет сидеть в уголке, наблюдая за тем, какие злодеяния творит то, что раньше было Дартом Вейньетом…
— А Кевлар Чернокнижник? — помедлив, спросил я. — Ты назвал его сволочью… Ты что же, знаком с ним?
Данте проницательно посмотрел на меня и поинтересовался:
— У тебя с ним личные счеты, да? Я почему спрашиваю — больно у тебя рожа зверская стала, когда ты про него вспомнил.
— Да, — показал я на пустую глазницу, — он должен мне глаз и руку.
— Не отдаст, — вполне серьезно заявил Данте, — если чего кому должен, не отдаст. Брал у меня пару лет назад отличный хлыст из тех, что срывают кожу с ягодиц с одного удара, и не отдал, собака; уж я его и просил, и требовал, и угрожал, все одно — не отдает, бог его раздери. Я, говорит, вижу, что ничего плохого ты мне не сделаешь. Одним словом, провидец. Ненавижу эту породу, упрямые, самоуверенные, еще бы — они же все видят наперед. А этот еще ко всему прочему и наемник — презренное племя, слуга. Но всегда ведет какую-то свою игру. По крайней мере, насколько я знаю, еще ни один из тех, кому он служил, не бывал им доволен, всегда с ними потом случались какие-нибудь неприятности, а Кевлар оставался в выигрыше. Его в Пределах все недолюбливают и презирают. Многие, правда, только потому, что побаиваются. Он же видит будущее, может его предсказывать, ну, знает то, что произойдет. Я и сам хотел ему за кнут голову отвернуть, но потом подумал, что лучше с ним не связываться. Раз он меня совсем не боится, значит, что-то такое у него есть на уме, что он может против меня повернуть…
— М-да, — выдавил я, — но я все равно до него доберусь.
— Как знаешь, — пожал плечами демон, — но я тебе не советую. Зачем тебе глаз и рука. Ты и так неплохо выглядишь. Знаешь, на мой взгляд, две руки — это уже лишнее. Роскошь, если хочешь. Голова есть — и ладно.
— Мне нужны две, — решительно заявил я.
— Ну ты и хапуга! — осуждающе покачал головой Данте. — Не одобряю я такую жажду к стяжательству, об искусстве надо больше думать, об искусстве, да и потом, заимеешь две, тебе потребуется три, будет три — захочешь четыре. Знаю я, как это бывает. Такова человеческая природа. Все вам мало.
— Какие еще три, — вскричал я, — какие четыре?! Мне нужны две, понимаешь, две…
— Ну две и две, — сказал демон. — А чего так кричать-то?! Но я тебя предупредил — Кевлар не отдаст.
— Да как он может мне ее отдать? — постучал я костяшками по лбу. — Он же мне ее отрубил.
— Ах отрубил. — Глаза демона расширились. — Ну, это меняет дело. Тогда, конечно, не вернет. Да она небось и испортилась уже. Зачем тебе испорченная рука? Как ты с ней ходить-то будешь?!
Представив, что моя рука, которая вместе со мной росла, ласкала девушек, сжимала рукоять меча и еще делала множество разных полезных дел, теперь испортилась, я едва не закричал.
— А куда делся король Нижних Пределов? — спросил я, чтобы перевести тяжелый для меня разговор на нейтральную тему.
— Что ты имеешь в виду? — Лицо Данте отразило некоторое недоумение и озабоченность.
— Ну, я хочу сказать — кто-то же должен управлять подземным миром, быть здесь главой, Властителем Тьмы, так, кажется, называют здешнего правителя?
— Ах вот ты о чем, король Нижних Пределов. — Демон хмыкнул. — Про Властителя Тьмы можешь забыть. Был у нас когда-то Черный Властелин, бессмертный, все державший в руках. Но его магистры Радужного спектра приговорили еще в незапамятные времена к беспамятству. Так что теперь мы не знаем, где он находится. Да и он сам, наверное, не знает.
— Магистры Радужного спектра? — опешил я. — Властителя Тьмы?
— Ну да, боги, создатели этого мира — магистры Радужного спектра — белый там, розовый, оранжевый, лиловый, серобуркозявчатый… А он был черным, Черным Властелином, черным магистром Радужного спектра. Ну и его никто не понимал, как водится, потому что он был очень оригинален в своем творчестве. Особенно им не понравилось его последнее произведение искусства — Нижние Пределы. Ты что, об этом совсем ничего не знаешь, что ли? Я затряс головой:
— Первый раз слышу.
— Ну хорошо, расскажу тебе, — проявил великодушие Данте. — Все началось с того, что Белый магистр Сева Стиан — его еще называют Спасителем — создал Высшие Пределы, где предпочел обретаться сам, туда после смерти попадают праведники, служители анданской церкви — в общем, там" одни младенцы, девственницы и инквизиторы, компания та еще подобралась. А куда, спрашиваю я, деваться грешникам, таким, как мы с тобой?
— Куда? — тупо спросил я.
— Вот именно, — откликнулся Данте, — а я о чем. Так вот, когда этот мир создавали, про грешников как-то забыли и непонятно было, что им делать после смерти. Вот Черный Властелин и создал Нижние Пределы, населил их существами, в высшей степени трепетными и поэтичными. — Тут он громко захохотал, запрокидывая голову… — А остальные магистры Радужного спектра не поняли его конструктивной доработки мира. Считали, наверное, что грешники должны после смерти совсем исчезать, а не претерпевать вечное наказание. Вот они на него и поперли. Ну, если уж говорить совсем откровенно, то Властелин любил не только править созданными им Нижними Пределами, но и насылать мор и войну на человечество, пополняя ряды грешников. Точнее сказать, он сам организовывал наверху мор и войну. Любил, понимаешь, по Внешнему миру пошляться. Там появится — кровавые разборки устроит, здесь пройдет — эпидемия бубонного нонгита всех свалит. А потом, как я уже говорил, магистры Радужного спектра — те, кто в этот момент были в силе, — собрались да и долбанули его по мозгам. Он память утратил и на долгие века исчез.
— И что же теперь?
— А что теперь, — нехорошо усмехнулся демон, — баланс сил странным образом не нарушился, хотя многие говорили тогда, что конец света близок, человечество не исправилось — ряды грешников продолжают пополняться, но у нас тут, под землей, наступил совершеннейший хаос. И в общем-то это вполне объяснимо. Черный Властелин нас покинул, а без него какой порядок? На его место время от времени метит кто-нибудь из местных и даже сидит иногда на троне, как ты там сказал — короля Нижних Пределов, но толку-то от этого сидения… Одним словом, воцарился тут бардак. Все организуют друг против друга заговоры, враждуют, духи грешников носятся где ни попадя, долина вулканов забита до отказа дахами и их жертвами, колдуны полностью подчинили демонов и обращаются с ними так, словно они их враги, охранительный предел, где раньше томилось пять сотен узников, опустел… И даже Куксоил, гнилая кочерыжка, чтоб ему пусто было, куда-то запропастился… — Данте вздохнул. — Я не удивлюсь, если скоро дойдет до того, что в Нижних Пределах откроется отделение анданской церкви. — Он хлопнул кулаком по песку. — Да что там говорить, я и сам вот — поэзией увлекся… Ты где-нибудь слышал о демоне, который увлекался бы поэзией? Я отрицательно покачал головой.
— Вот и я говорю, это же НЕНОРМАЛЬНО. А я ничего с собой поделать не могу. Что и говорить, без Черного Властелина Пределам не жить… Но надежда у нас все же есть. — Данте хитро улыбнулся. — Провидцы, а их среди нас немало, говорят: настанет час, и черный магистр — создатель Нижних Пределов явится в подлунный мир, чтобы объявить войну всему живому…
— Жуть-то какая! — заметил я, забыв, что у нас с демоном несколько разные представления о том, что такое жуть.
— Ну почему жуть, — обиделся он, — это светлая сказка. Я ее еще в детстве слышал. И очень надеюсь, когда-нибудь все именно так и будет. Его явлению будут предшествовать множество знамений. Провидцы говорят так: «И полезут когда из земли твари, Нижним Пределам принадлежащие, вызванные во Внешний мир волею темных сил, и когда будут те твари ратью безумца раздавлены, будет падение их возвещать возвращение Его…»
— Значит, раздавлены ратью безумца? — переспросил я.
— Ага, — подтвердил Данте. — Я даже стихи пробовал об этом славном событии сочинить, но получилось не очень хорошо. Все-таки это такие светлые события — сложновато, знаешь ли, их освещать. Ну ты меня понимаешь. Когда о чем-то реальном пишешь, намного труднее нужные слова подбирать.
— Конечно, — закивал я, — понимаю. Это да, такие события освещать может не каждый… Хотя у тебя наверняка все получилось бы в лучшем виде.
— Ты думаешь? — просиял поэт. — А что, может, еще и попробую…
— Конечно, попробуй, — сказал я, — кто еще, если не ты, опишет возвращение Черного Властелина.
Известие о том, что в Нижних Пределах творится совершеннейший бардак, подтверждало мои прежние наблюдения. Ну что же, в бардаке затеряться куда легче, правда, и ноги протянуть тоже возможностей намного больше.
— А знаешь что, — сказал Данте, заметив мою задумчивость, — есть у меня одна идея, где тебе можно укрыться до времени. А как все поутихнет, я тебя оттуда вызволю и помогу тут, в Нижних Пределах, устроиться. Лет этак десять — пятнадцать посидишь в этом убежище, а потом…
— Пятнадцать?! — вскричал я. — Прости, Данте, но у меня нет возможности столько ждать. Мне нужно наверх. Понимаешь — наверх! Во Внешний мир.
— Наверх? — расстроился демон. — Ну ты и упрямец, Дарт! А я думал, тебе будет интересно время от времени узнавать, что новенького я написал…
— Конечно, интересно! — выкрикнул я. — Но сейчас у меня нет никакой возможности тут оставаться. Мне угрожает опасность. А наверху у меня множество важных дел. Очень важных дел!
— Ладно, — махнул рукой Данте, — видно, такая уж у меня несчастная судьба — читать свои стихи самому себе. Так и быть, отводу тебя к одному колдуну, он все-все знает, направит тебя, куда сам пожелаешь. Он мне ни в чем не отказывает — как-то раз я ему помог от демонесс смыться.
Ох и жуткая была история, скажу я тебе. Они уже приковали его к стене, стянули с него штаны, и давай…
— Данте, дружище, — поднялся я на ноги, — с удовольствием выслушаю твою славную историю, но только по дороге. Мне не терпится как можно скорее попасть к твоему колдуну.
— Ну хорошо, — сказал демон, его моя поспешность несколько огорчила, — прямо сейчас и пойдем, тем более что в данный момент он должен быть там, где я его в прошлый раз оставил и, наверное, уже дозрел…
— Как это — дозрел? — с подозрением спросил я («сочный старик Ахерон» никак не шел у меня из головы).
— Сильно он меня разозлил, — пояснил Данте, — стихи мои критиковал, гаденыш, слушать ему второй час их, видите ли, скучно стало, ну я и зашвырнул его на огненный утес, он там уже почти двое суток сидит, исправился, наверное, многое обдумал и мнение свое изменил.
Я в который раз похвалил себя за проявленное благоразумие и дальновидность. Мой ушибленный мозг, похоже, начинал приходить в норму. Впрочем, пользоваться интеллектом я решил как можно меньше и старался не утруждать мозг, ведь полагаться на поврежденный разум — все равно что сидеть на табурете, одна из ножек которого прикручена лентой от праздничного торта.
Поэт снова схватил меня поперек туловлища, взвалил на плечо и стремительно помчался по подземному лабиринту.
— Про…кля… тие! — выкрикнул я (от тряски у меня зубы и подбородок все время бились о твердую лопатку демона).
Мелькнуло несколько входов в пещеры, какое-то странное существо на тоненьких лапках, попискивая, пронеслось мимо, потолок стал значительно ниже, песок пожелтел. Я уже собирался попросить Данте бежать помедленнее, как вдруг он резко остановился и поставил меня на песок. Я повернулся, ожидая увидеть огненный утес и сидящего на нем колдуна, но вместо этой увлекательной картины узрел уходящий вдаль коридор и преградивших нам дорогу четырех невысоких, но очень коренастых демонов. Все они сжимали в руках корявые дубинки.
— Зайди-ка мне за спину, Дарт, — сказал поэт. Я немедленно его послушался.
— Что вам угодно? — Данте был сама галантность, но здесь его манеры, кажется, никто не ценил.
— Пошел прочь, стихоплет жалкий! — гаркнул один из демонов, — у нас приказ забрать у тебя вот этого.
— Отследили по кругу Ахерона, ясно, — понял поэт, — не думал, что такое возможно.
— А ты прежде думай, а потом делай, — сказал демон.
— Хороший совет, — заметил я.
— Кому же понадобился скромный ценитель поэзии? — Данте сделал вид, будто не понимает, что происходит.
— Одному очень важному колдуну! — гаркнул тот же демон. — И больше мы ничего не знаем. Подтолкни-ка его сюда. Тебя мы не тронем, жалкий писака. Можешь убираться.
— Думаю, самое время тебе бежать, Дарт, — невозмутимо сказал демон, — может, еще увидимся.
— А как же ты? — Я растерянно посмотрел на него.
— Давно не разминался, — пояснил поэт, — сейчас мне предоставляется отличный случай размяться, и я не собираюсь его упустить. Да ты не думай, они для меня — не противники. Сейчас я их мигом расшвыряю.
— Так, может, мне тогда остаться? — спросил я.
— Нет, вали отсюда как можно скорее, я же сказал. Он скрестил пальцы и вытянул лапы вперед, послышался характерный хруст. Данте принял боевую стойку.
— Ну давайте, подходите, гады, сейчас я покажу вам, на что способен создатель величайших од подземного мира.
Чувствуя, что поступаю нехорошо, бросая Данте Алигьери одного разбираться с неприятностями, я припустил прочь.
— Тебе не уйти, — бросил мне вслед один из демонов.
Ответом я его не удостоил, обернулся на бегу и увидел, что невысокие крепыши окружили героического поэта полукругом и бьют его дубинками, а он, отчаянно вскрикивая, декламирует строки своих бессмертных творений. Рыкающий баритон заглушали громкие звуки ударов.
— Настоящий поэт всегда должен быть готов пострадать за искусство! — услышал я яростный вопль моего друга.
«С такой несовершенной техникой боя Данте вряд ли продержится долго, — подумал я. — Интересно, кто учил его драться?! А может, он просто не считает возможным применять насилие к существам, наделенным разумом? Но как же он существует в Нижних Пределах, отягощенный такими странными для демона моральными стандартами, ведь здесь применяют насилие все и ко всем. Порой просто необходимо быть жестким, а иногда и жестоким, хотя бы для того, чтобы выжить».
Тут на меня накинулась какая-то маленькая зубастая тварь и попыталась укусить за ногу. Я взревел и пнул ее так, что она впечаталась в глинистую стену и осталась висеть на ней скорбным напоминанием о том, что с Дартом Вейньетом шутки плохи.
Вы сильно заблуждаетесь, если думаете, что в Нижних Пределах обитают исключительно демоны, духи, разноплеменная нечисть да черные колдуны. Помимо демонов, колдунов, духов и разнообразных тварей, чье существование оскорбляет самого Спасителя, там также имеются существа глубоко греховные, олицетворяющие самый грязный порок и невоздержанность людскую — демонессы. Они не менее опасны, чем злобные демоны, но куда более жестоки и коварны. Ходят демонессы обычно обнаженными, к тому же обладают интеллектом, значительно более развитым, нежели у демонов. Они приручили большое количество бездушных созданий, обитающих в Нижних Пределах, и умело обращаются с ними. В то время как демоны частенько подвергаются нападению разноплеменной нечисти, Силы зла используют демонесс для совращения мужчин и обращения их в лоно зла через противную духовной природе мерзкую черную похоть…
И если демонов можно перехитрить и отогнать силой священных заклятий, от демонесс так просто не отделаться, ибо плоть человеческая слаба и нутро начинает сильно дрожать при виде совершенного женского тела…
Из записок святого отца, представителя анданскоп церкви Вивьена Сластолюбца Премногораскаявшегося
