Глава 4
Набег. Закурт
Жан отвел взгляд от копошащихся на берегу небольшой речки, впадающей в Яну, орков и посмотрел на своих людей. К своему удовлетворению, он отметил, что парни были собранны и не выказывали признаков волнения.
Все, здесь им больше делать нечего. Он подал знак – и четверо охотников бесшумными тенями скользнули в глубь леса. Все, что нужно, они уже увидели, дольше находиться здесь и рисковать быть обнаруженными не было смысла. Остановились они, только когда между ними и отрядом орков, идущим в поход, было не меньше мили.
– Жан, а почему мы не отправились к лодке? Разве мы не будем сообщать об орках в форт?
– Вечно ты торопишься, Билли, – потрепал по худому плечу охотника Жан. – Что вы наблюдали, парни? – обратился он уже ко всем.
– Ну, орочий боевой отряд, который собрался на ту строну Яны.
– Верно, Билли. А что еще?
– Они стали на дневку. Вернее, ждут, пока не стемнеет, – ночь должна быть безлунной, – вступил в разговор другой охотник, с рыжей шевелюрой, рябым лицом, вполне обычного телосложения, говоривший с явным германским акцентом. – И похоже, что они никого не ждут, идут сами.
– Правильно, Олаф. А у нас задача – выслеживать большие отряды. Эти явно не ожидают подкрепления, их не больше шести десятков. Этих и так не пропустят и уничтожат. Проход крепко стерегут. Так что давайте отойдем еще на пару миль. Скоро стемнеет, нужно устраиваться на ночлег.
– Но ведь не все орки пойдут в поход, – не сдавался Билли, когда они все же остановились на отдых. – Не меньше дюжины вернутся с лодками. Не станут же они оставлять лодки в виду форта. Там их и спрятать негде.
– Все верно. Лодки перегонят на этот берег, а затем в условленное время вернутся за своими, вот только с лодками останется шестеро – на трех лодках, еще три поведут на буксире.
– Мы нападем на них? – Глаза Олафа загорелись азартом, но Жан, отрицательно покачав головой, охладил боевой задор германца, как, впрочем, и остальных артельщиков:
– Нет.
– Но почему? Мы сможем быстро с ними справиться.
– Мы проследим за ними, и если на том берегу все пройдет тихо, а оставшиеся орки ничего не заподозрят, мы не станем их трогать. Они вернутся к проходу в назначенное время, и после того как основной отряд не вернется, уверятся в том, что отряд пропал в глуби нашей территории. После этого они принесут грустную весть в свой поселок.
– А если они услышат бой на берегу, или кто-то из орков вырвется?
– Тогда они не станут задерживаться на берегу Яны и поспешат вернуться с известием о том, что люди что-то замыслили возле форта. А вот тогда только держись. Этого не избежать, но чем позже это случится, тем милорд сможет лучше подготовиться. Поэтому в этом случае мы уничтожим всех. Вот такие дела, парни.
Ночь вступила в свои права, как всегда, быстро, в короткий срок накрыв темным покрывалом землю. Жан недовольно поморщился, глядя на ночное небо, на котором не было не только ни одной из лун, но незаметна была и ни одна из звезд. Небосвод был покрыт плотным покрывалом облаков, скрывших звезды, а вместе с ними и слабый свет, источаемый ими. Подспорье от такого освещения было то еще, но все-таки лучше, чем ничего. Казалось, все было на стороне орков.
Но как бы ни разворачивались события, у них была своя задача, а значит, как бы ни легли кости, нужно было двигаться к речушке. Необходимо было подготовить засаду, обследовать местность на случай неожиданностей, да много чего еще.
Передвигаться бесшумно в темном, как преисподняя, лесу – занятие не из приятных, а главное – трудно осуществимое. Передвигаться можно было только неспешным шагом, тщательно прощупывая землю, выбирая каждый раз, куда поставить ногу: в ночном лесу треск сломавшейся ветки разносился довольно далеко. Хорошим подспорьем в этом была орочья обувка. Она имела достаточно мягкую подошву, что позволяло хорошо чувствовать малейшие неровности, вместе с тем кожа была вполне толстой, а потому великолепно предохраняла ступни.
Как бы ни был долог путь, закончился и он. Пространство над рекой просматривалось хоть как-то, во всяком случае на фоне воды можно было рассмотреть тени, если лодки двинутся по ней. Кое-как сориентировавшись, Жан удовлетворенно кивнул. Все же ориентировался он хорошо – они вышли практически к тому месту, которое он и наметил для засады.
– Все просто, парни. Эти ребята пройдут мимо нас не далее как в десятке шагов, нам останется только их расстрелять.
– А почему ты так уверен в том, что они пройдут так близко к нам? – Билли можно было назвать почемучкой, так как он задавал вопросы по каждому поводу, но Жана это чрезмерное любопытство ничуть не раздражало – наоборот, это его радовало. Из парня должен был выйти настоящий старшина артели. Несмотря на обилие вопросов, он никогда не спрашивал дважды об одном и том же, Жан видел, что о многом он догадывался и сам, но с завидным упорством изводил вопросами старшего, дабы не догадываться, а знать наверняка.
– Ты обратил внимание, где на этом участке проходит стремнина?
– Ближе к тому берегу.
– Правильно. Идти им против течения. Ну и как ты думаешь, где орки поведут свои лодки: по стремнине или там, где течение послабее? Вот то-то и оно. А река в ширину шагов тридцать. Вот и пройдут они рядом с нами. Бронебойные пули поберегите, заряжать свинцовыми, на таком расстоянии не поможет ни доспех, ни щит. Все, парни, ждем до рассвета, потом отдохнем по очереди.
– Сэр?
– Слушаю тебя, Робин.
Андрей оторвался от бумаг, где вел подсчеты, потер усталые глаза и посмотрел на представших перед ним Атчесона и Джефа. Чертовы расходы росли как на дрожжах, и поделать с этим он ничего не мог. Деньги текли, словно вода сквозь решето. Все, что было расписано Эндрю, оказалось полной фикцией, он уже выбился из планируемых затрат на этот период более чем вдвое. Как говорится, всего не учтешь: только металла понадобилось втрое от планируемого. Грэг только что вернулся из Бильгова, замка, расположенного на границе с Кроусмашем, где скупил весь металл, и барон Бильгов, почуяв выгоду, словно заправский купец, запросил за него чуть не вчетверо больше обычной цены. Похоже, он не верил в то, что барон Кроусмарш сумеет выжить и сохранить за собой баронство, потому что так с соседями не поступают. К тому же Грэг обратил внимание на то, что в замок спешно свозят продовольствие и не менее спешно проводят посевную – не иначе как ожидают большого набега и готовятся к обороне: в замке уже находилась сотня наемников-лучников. Грэг выяснил, что им было заплачено за полгода службы – минимальный срок, на который соглашаются хорошо организованные и оснащенные отряды. Ощутимые расходы, и на них барон мог пойти только в том случае, если был уверен в том, что ему придется защищать свой дом.
– Ночь сегодня будет безлунной. Первая безлунная ночь после распутицы, – доложил Атчесон.
– Думаешь, будут гости?
– Да.
– Вот интересно, их там не одно племя, не один род, в походы большими отрядами они не ходят, так что же получается – у них очередь, что ли, кому когда ходить в поход через этот проход?
– Не знаю, – озадаченно ответил Робин. – Я не говорю, что они точно придут сегодня – они могли прийти и раньше, просто подгадав с восходом и закатом лун, – но сегодня, скорее всего, будут. К тому же небо затягивает тучами, а значит, не будет даже звезд.
– Если будет дождь… Орки же не дураки: по скользкой земле подниматься здесь мало что тяжело – так еще и наследят.
– Тучи будут, но дождя не будет.
– Ну что же, будем готовить встречу.
– Сэр, я хотел бы высказать одно предложение, если вы не сочтете…
– Стоп, Робин. Ты и Джеф знаете, что с опытом у меня слабовато, так что не стесняйся. Джеф, что за номера?
– Простите, милорд, я ему уже говорил, что к мнению ветеранов вы всегда прислушиваетесь, но Робин убежден, что подобное может быть позволено мне, как вашему соратнику и вассалу, хотя он этого и не одобряет, да и не верит.
– Сомневаюсь, что у маркграфа не прислушиваются к мнению ветеранов.
– Прислушиваются, но далеко не всегда, – уже более смело вставил свои пять копеек старший десятник.
– Я тоже не всегда, но выслушать готов всегда. Итак, я вас слушаю, – закончил он, обращаясь сразу к обоим, ибо не сомневался, что друзья пришли отстаивать общее мнение.
– Сэр, – начал Атчесон, – если я правильно понимаю, то в ваши планы входит сделать так, чтобы орки как можно позже прознали о том, что здесь что-то затевается?
– Разумеется.
– Тогда то, что мы планируем, не годится.
– Обоснуй.
– Если бы мы собирались вырезать полсотни орков, а меньшим числом они не ходят, спящими, то, возможно, нам это и удалось бы проделать тихо. Но напасть на отряд орков на марше и при этом проделать все тихо – у нас не выйдет. Мы, конечно, никогда не видели, как орки высаживаются, но думаю, что лодки какое-то время находятся у берега и ожидают, насколько легко пройдет отряд, иначе им и отступать-то будет некуда.
– Логично.
– Так вот, если мы нападем на орков вблизи от форта, они попытаются сбежать, потому что сразу поймут, что люди не напали бы, если не были уверены, что справятся. Но даже если мы и перебьем всех, то орки у реки все одно услышат бой.
– Та-ак. Пока ты не сказал ничего, что бы я мог опровергнуть. И что ты предлагаешь?
– Пропустить орков. Пропустить и встать на их след. Я, конечно, понимаю, что ваши охотники сейчас на той стороне, но Джеф мне как-то обмолвился, что ваши воины, кроме воинского обучения, проходили обучение и у охотников, и как бы ни были хороши эти исчадия ада, но пятьдесят воинов все же смогут наследить достаточно, чтобы разбирающийся человек смог взять след. Потом, когда мы определимся с направлением, посаженные на коней ваши вассалы и мои лучники сумеем их обойти и устроить засаду, но тогда они могут орать сколько угодно. Лодки уже уйдут, а им придется прорываться либо к проходу, либо уходить по людским территориям, пока не выйдут к нормальному берегу: к обрыву они не пойдут – слишком высоко, чтобы прыгать.
– Обернем копыта мягкими шкурами, пойдем по большой дуге: орки, конечно, двигаются быстро, но никак не быстрее лошадей, – закончил мысль друга Джеф.
– А если они сменят направление?
– Рискованно, – согласился Джеф, – но только зачем им выделывать такие номера, если за столько лет они уже привыкли, что с наступлением темноты люди не выходят за стены форта?
– Хорошо, но ведь они могут взять направление на лагерь, а тогда под ударом окажутся наши люди.
– Маран каждый день заставляет селян выпускать по двадцать болтов.
– Это не дело. Если мы собираемся действовать таким образом, то перераспределим силы. Джеф, стяни в форт всех моих воинов и новиков.
– Мальцов-то куда? – возмутился поначалу Робин, но затем резко осекся и с извиняющимся видом посмотрел на Андрея. Тот на эту выходку только осуждающе покачал головой.
– Робин, сколько твоих воинов могут похвастать убитым орком? Не двумя десятками, а хотя бы одним? Уверен, что не все. А каждый из этих мальцов уложил по паре десятков, точно. И еще, на будущее. Я всегда готов выслушать мнение ветеранов, но только до того момента, когда начинаю отдавать приказы. Итак, мои воины и лучники маркграфа – всего пятьдесят шесть бойцов, к тому же мои воины – уже готовый отряд конницы. В форте оставим два десятка наемников – и по четыре десятка к Марану и к мастеру Лукасу. Джеф, в секрет посадишь своих парней: местный гарнизон больше привык отсиживаться за стенами. – При этих словах Робин изменился так, словно съел недозрелый лимон, но что скажешь – что есть, то есть.
Робин вышел, чтобы отдать необходимые распоряжения, Джеф же ненадолго задержался.
– Карабины из тюков вынимаем?
– Ни в коем случае. Никто не должен знать о том, что у нас имеется это оружие. Конечно, мы лишаем себя большого преимущества, но ведь поначалу в степи мы обходились без них. Или парни разучились обращаться с арбалетами?
– Тренировались постоянно.
– Вот и хорошо.
Ночь, как и обещал Атчесон, выдалась темной – как говорится, хоть глаз выколи. Однако на открытом месте шагов с двадцати можно было рассмотреть неясную тень, в которую превращался человек, идущий в полный рост, впрочем, это мало чем могло помочь, так как теперь в планы Андрея вовсе не входило перехватывать орков на выходе из прохода. Но это вовсе не значило, что их пропустят просто так. На возможных маршрутах их движения были выставлены секреты – теперь главное было, чтобы оркам не вздумалось переть по головам спрятавшихся в замаскированных окопчиках наблюдателей.
Сам Андрей вместе с Яковом, который в боевой обстановке привычно занял место подле своего сюзерена, разместился на утесе с восточной стороны прохода. Орки, конечно, мастаки по части маскировки, да только Андрею не верилось, что им удастся полностью бесшумно высадиться: хотя расстояние до них должно было составить не менее ста метров, он все же рассчитывал засечь момент высадки, если таковая будет, – звуки над водой слышны далеко. Если нет… Что ж, одной бессонной ночью больше в бесконечной их череде.
Однако Атчесон не ошибся, и орки решили все же воспользоваться первой безлунной ночью. Примерно в два часа пополуночи со стороны Яны послышался слабый всплеск, затем тихонько тренькнул металл о металл. Если первый звук еще и можно было принять за плещущуюся рыбину, то второй явно не имел к естественным звукам никакого отношения. Итак, орки все же решили воспользоваться темной ночью. Все верно, все правильно, все как всегда, вот только о том, что последнее уже не является непреложным, они пока не знали.
Яков тихонько сжал локоть Андрея, давая понять, что услышал подозрительные звуки, Андрей ответил молчаливым кивком: ночь, конечно, была темной, но абсолютной темноты все же не вышло, так что, стоя вплотную друг к другу, они могли видеть если не мимику, то жесты. Так же молча Новак кивнул, давая понять, что теперь им остается только ждать. По большому счету необходимости в этом наблюдательном пункте не было никакой – так они не могли подать даже сигнал: Андрей запретил издавать какие-либо звуки, дабы не вспугнуть орков. Эти бестии, прожив всю жизнь в лесу, имея основным занятием охоту и боевые походы, слишком хорошо знали и лес, и его обитателей, чтобы тут же различить малейшую фальшь в имитации звуков какой-либо живности. Единственный человек, которому он доверил бы подачу подобного сигнала – Жан, – сейчас находился на орочьей стороне, так что он решил перестраховаться. Единственное, что могли они сделать, – это тихо наблюдать и постараться понять, что происходит.
Примерно через полчаса Яков вновь легонько взял Андрея за локоть. Ничего не понимающий Андрей повернул голову, обращая в сторону гиганта левое ухо, тот понял все правильно и, прильнув к уху, скорее выдохнул, чем сказал:
– Ушли. Я слышал, как чиркнуло весло о лодку.
Андрей вновь кивнул, давая понять, что все понял и им пора возвращаться. Двумя бесшумными тенями, пригибаясь к земле, они скользнули в сторону форта. Орки ночью видели лучше людей – кто знает, может, кто и сможет рассмотреть на высоком берегу две тени. Правда, это скорее уже из области фантастики, но, как говорится, береженого Бог бережет.
У форта их встретили возбужденные Робин и Джеф. Конечно, лиц их они не видели, но от ветеранов словно исходила какая-то аура, указывающая на их состояние. Когда же они заговорили, Андрей понял, что не ошибся, однако не придал этому особого значения: все же люди – не бездушные роботы, к тому же прошел не один месяц после того, как они участвовали в смертельной схватке.
– Около пяти десятков, двигаются на юго-запад. Идут прямо по дороге, как по ниточке, – прошептал Атчесон, хотя в шепоте уже не было никакой необходимости: орки должны были удалиться достаточно далеко.
– Может, отвернут? – обеспокоенно поинтересовался Андрей.
– А зачем им отворачивать? Форт миновали, а больше здесь людей нет.
– Если забыть о лагере поселенцев, то да, – зло бросил Андрей, поражаясь такой недогадливости подчиненных.
– Ах, дьявол! Они же прут прямиком на них!
– Не поминай к ночи, – недовольно буркнул Джеф. – Падре Томаса на тебя нет, царствие ему небесное. Все не так плохо, милорд. Там четыре десятка арбалетчиков, да и Маран с крестьянами чего-то да стоят. Люди уже в седлах, ждут только команды. Успеем.
– Если пойдем открыто, то и обернутые копыта не помогут: услышат задолго до того, как мы их нагоним, а тогда попрячутся – поди найди их в этой темени, – охладил друга Робин.
– Что предлагаешь? – нервно спросил Андрей. Душевному равновесию мешали два обстоятельства: промедли они – и пострадают поселенцы, поторопись – и не избежать больших потерь среди воинов, орки тогда встретят их из засады. Плохо. Все очень плохо.
– В четверти мили отсюда начинается овраг – не особо широкий, но и не маленький. Дойти до него и припустить по его дну… Конечно, в темноте можно и лошадей зашибить, и покалечиться может кто, но зато двигаться можно будет быстро: овраг скрадет топот копыт, да и глина там мягкая, грязи уже нет, а затвердеть не успела.
– А ты уверен, что орки выйдут туда?
– Маран почему выбрал-то это место – потому что там брод есть и дорога проходит. До другого пара миль, считай, на запад, оно им надо? А броды они здесь знают, не сомневайтесь. Плавать им тоже не с руки. Так что выйдут аккурат к броду. Там же должно расположиться не меньше двух десятков наемников – это ж самое опасное место.
Андрей на мгновение задумался и припомнил местность вокруг будущего села. Так и есть, не более чем в двух сотнях шагов от брода выходит овраг, по которому в Тихую стекают вешние воды, а после таяния снега этот своеобразный ручей пересыхает – просто здесь удобно стекать с холмов талой воде, вот за многие годы и образовался этот овраг.
Бешеная ночная скачка, да еще и не по дороге, а по нехоженому оврагу, где и рытвины, и норки грызунов и змей, – удовольствие весьма сомнительное, вот только выбора не было. Андрей заставлял коня идти чуть не в галоп, каждое мгновение ожидая, что лошадь запнется и полетит через голову, опрокидывая и всадника. Сзади он пару раз слышал звуки падения коней и приглушенное ржание страдающих животных: торбы, надетые на морды лошадей, сильно мешали им дышать, доставляя самую настоящую пытку, но они же не позволяли издавать слишком много шума, когда бедные животные взывали к справедливости. Воины наверняка тоже пострадали, но переносили увечья молча – если они и позволяли себе приглушенные стоны, то он их не слышал, а значит, не услышат и орки.
Овраг закончился как-то внезапно. Только что мрак давил с боков практически отвесными стенами оврага – и вдруг Андрей почувствовал, что тьма словно расступилась. Как в этой тьме, среди неясных теней всадников, Джеф и Робин смогли вычленить его, для Андрея осталось загадкой, однако они быстро оказались рядом.
– Многих потеряли? – прошептал Новак.
– Двоих или троих, – так же шепотом ответил Робин.
Как-то так само собой сложилось, что Джеф отошел на второй план, предоставив первую скрипку Атчесону. Поначалу удивившийся этому обстоятельству Андрей все же довольно быстро сообразил, что эти двое и раньше служили вместе, и ветеран просто уступил первую роль как своему бывшему командиру, так и воину, имевшему гораздо больший опыт. Хотя тут-то Андрей мог и поспорить: за год беспрерывных походов в степи Джеф приобрел изрядные навыки, а драться сейчас предстояло на открытой и ровной, как стол, местности – считай, в степи. Но менять что-либо на ходу было глупо, и он просто принял правила игры.
– Робин, твои как, управятся с луками из седла?
– Я бы на это не надеялся. Они привыкли твердо стоять на ногах.
– Тогда своих лошадей оставите здесь в овраге, а сами в цепь и выдвигайтесь к броду, на дистанцию уверенного выстрела.
– Сделаем.
– Джеф, мы остаемся пока здесь. Как только начнется, ударим, пока доскачем, лучники, что смогут, уже сделают – нам останется дать залп и ударить в копья. Только бы они не схитрили. Только бы вышли сюда. Дьявол, наемников предупредить не успеваем. Ну да не спят же они в самом-то деле.
Угра не был молодым воином, но и до убеленной сединой гривы старейшины ему было еще ой как далеко. В хижине родового поселка его ждала молодая жена, которую он взял после того, как его прежняя отправилась на встречу с духами предков, производя на свет его первого сына. У него уже были две дочери, но что такое бабы – бабы они и есть, а вот сын – это наследник и опора ему на старости лет, если он вообще состарится.
Воины редко доживали до седой гривы, но те, кто доживал, пользовались большим авторитетом. Выжить в суровом лесу, живя охотой, и пройти через множество походов, а после такой жизни дожить до старости мог далеко не каждый, а только самый лучший и удачливый – как не уважать столь заслуженного воина и не прислушиваться к его советам? Но до старости еще нужно было дожить, а ведь можно остаться и калекой, а какой из калеки воин и добытчик: если не смог обзавестись сыном и успеть его воспитать, то придется тебе жить милостью рода. Конечно, не бросят умирать с голоду, но будут презирать, а такая жизнь никому не нужна, – вот и вспарывают себе животы те, кто не способен о себе позаботиться и не имеет сыновей. Выпростав кишки, они наматывают их на родовой истукан, вырезанный из векового дуба еще пращурами, если не могут идти, то ползут, и чем больше кругов намотают, тем более почетной считается смерть. Это уже не позор, а достойный воина уход из жизни и последняя дань родовому знаку.
Поэтому Угра искренне радовался рождению сына и закатил большой пир, хотя утром и вознес на погребальный костер жену, не перенесшую родов. Потом, по обычаю, он принес родне жены богатые дары – за то, что их дочь, отдав свою жизнь, одарила его наследником, ну и откуп, чтобы привести к очагу новую спутницу: воину без жены обходиться нельзя.
Молодая жена любовно заботилась о сыне мужа, да и сама была в положении, так что если духи благословят, у него родится еще один сын: баб он больше не хотел. Хотя за хорошую невесту можно было взять богатый откуп, о прибыли он думал меньше всего: ему нужны были сильные и здоровые сыновья, и не один. Это бабы живут долго, и выживает их больше. Конечно, мрет их немало, когда рожают, и от других болячек, о которых воинам и знать-то не надо, – но все равно их больше, чем воинов. Молодняк – он ведь непоседлив: кто дольше просидит в холодном ручье, кто дальше прыгнет, кто выше залезет… Вот и умирают по дурости своей. Но взрослые не мешают этим забавам: из сыновей должны вырасти воины, а какой воин выйдет из мальца, если его как девку оберегать, – девка и вырастет, и ляжет позором на плечи главы семьи: уж лучше вознести маленькое тельце на погребальный костер, чем пережить подобный позор.
Этот поход был первым в этом году, а сколько их еще будет. В хороший год он успевал до пяти раз сходить на людской берег. Так уж сложилось, что их племя жило напротив этого клятого обрывистого берега, и чтобы пойти в поход, им нужно было либо пользоваться этим проходом, либо идти через земли этих проклятых черноногих, а в такой поход не больно-то и находишься, потому как сначала нужно бить этих собак, а уже потом отправляться на людскую территорию. Тогда уж проще сходить в поход на соседей, с которыми существовала вековая вражда. Правда, они не были столь богаты, как люди, да и орочье мясо не такое вкусное, как человечина.
Раньше на этих землях жили три рода их племени, но потом люди сумели выбить их отсюда, изничтожив эти роды под корень. В тот год погибло много славных воинов их племени, так как отстаивать территорию помогали всем миром, – конечно, немало и людей покрошили, но выиграть в той войне не смогли. Отец рассказывал, что дед говорил – мол, если бы совет старейшин племени не решил оставить эту землю людям, то племя ослабло бы настолько, что его подмяли бы под себя их «добрые» соседи. После той войны много лет племя было слабым и вело себя с соседями аккуратно, стараясь не задевать их попусту. Тогда было принято решение старейшин о том, что каждая женщина должна родить не меньше трех сыновей. Ох, что тогда творилось. Жаль, что он вырос гораздо позже, когда семья опять стала святостью. А в то время воины брюхатили баб направо и налево – конечно, и заботиться должны были о брюхатых, но зато один воин мог быть хозяином сразу в нескольких хижинах, он мог иметь хоть пять жен, если умел обеспечить, но обязан был содержать минимум двух. Да-а, славное время было, хотя и нелегкое.
В их отряд входили воины из пяти родов – пять отрядов по десять человек, вел их в этот поход Улах, уважаемый воин из рода Рыси. Хотя Угра его и не любил, но в походе командир превыше верховного духа. С другой стороны, Улах удачлив и всегда возвращался с богатой добычей и множеством пленных. Добыча представлялась на суд старейшинам, которые милостиво разрешали воинам, участвовавшим в походе, выбрать свою долю, – воины при этом старались не наглеть. Необидно, если возьмешь мало: скромность – она достойна похвалы, – старейшины не глупы, и если увидят, что воин слишком поскромничал, восполнят его долю. Хуже, если воин возьмет слишком много: тогда его косточки не станет полоскать только ленивый, и будет продолжаться это до конца его дней, а то и после смерти достанется. Нет уж, лучше поскромничать. Остальную добычу распределят старейшины. И что самое интересное, они-то как раз не скромничали, но о них никто плохого никогда не говорил – заслужили, потому что прожили долгую жизнь, полную опасностей и лишений.
В общем сложившийся за столько лет порядок отправления в походы устраивал всех. Он определялся на совете старейшин племени. Вот в этом году в первый поход посчастливилось отправиться ему, а это почетно. Можно, конечно, сходить и на этих проклятых черноногих, но только с них той добычи, что с людей, не возьмешь, да и истосковался он по нежной человечине, а еще больше – по мясу их самок: вот уж оно-то действительно само на языке тает.
Поход проходил без неожиданностей, и даже весьма удачно. Мало того что ночь должна была быть безлунной, так еще и небосвод затянуло тучами, лишая землю даже скудного света звезд, а как люди видели ночью, Угра знал прекрасно. Все было хорошо, но плохо было то, что все воины, и воины его рода в том числе, не переставая нахваливали удачливость Улаха, – сам Угра прекрасно понимал, что если ему когда и доверят командовать походом, то будет это очень не скоро, но тем не менее он тоже был не последним из воинов: старейшины рода доверили ему идти во главе десятка родичей – тоже немало. Вот вернется и попробует сбить ватагу для похода на черноногих. Если этот поход будет удачным, то старейшины, скорее всего, поддержат его. Несколько удачных походов на беспокойных соседей – и тогда можно будет уже подумать и над командованием сводным отрядом.
Высадились практически в полной тишине, только один новичок, едва прошедший посвящение, брякнул металлом, а второй, такой же молодой, несколько неуклюже обращался с веслом. Но это обстоятельство также пришлось по душе Угре: оба были не из его рода. А что касается людей, то вряд ли они могли услышать эти звуки – сидят там за палисадом, нос за ограду боятся высунуть. При мыслях о людях рот вновь наполнила слюна. Они, конечно, могли взять этот чертов форт, защитники которого, когда обнаруживали орочьи отряды, обстреливали их не жалея стрел, и уже сегодня насладиться нежной человечинкой. Но, во-первых, эти чертовы людишки тоже умели драться и постоянно были настороже, а во-вторых, у орков с людьми существовала негласная договоренность: орки не трогали форта – люди не строили здесь более серьезных укреплений. Пару раз людишки пытались построить в проходе сильную крепость, но соплеменники Угры устраивали им такую кровавую баню, что на его памяти люди больше не пытались ничего строить. В этом проходе все было так, как и тогда, когда он, только прошедший посвящение, пошел в свой первый поход.
Едва миновали форт, как Улах тут же взял направление на ближайший брод, через речку с тихим течением. Он двигался по прямой, не применяя никаких хитростей, не путая следов, не выставив ни тылового охранения, ни передового дозора. Угра решил было указать командиру на этот недочет, но потом махнул рукой. К чему эти премудрости. Все это понадобится позже, когда они ступят на земли, заселенные людьми, а здесь люди были только в форте, да и то до утра носа не высунут за частокол.
Двигались не спеша, так как рассчитывали устроить дневку в лесу, – в общем, все как обычно. К броду подходили, уже даже переговариваясь и сыпля шуточками. Правда, Угру несколько озадачило то, что дорога, которая всегда была сильно заросшей и вообще сильно отличалась от наезженных дорог людей, на этот раз была накатана куда больше, но особого значения этому он не придал. А еще немного спустя сильно о том пожалел.
Они уже подошли к кромке воды и были готовы ступить в реку, когда услышали свист стрел и треньканье тетив. Предпринять что-либо они не успели – послышались характерные удары стрел по броне, щитам и земле. Тренированный слух Угры безошибочно определил несколько звуков, которые могли свидетельствовать только об одном: не все стрелы прошли мимо или не причинили вреда – несколько стрел нашли свою цель и впились в орочью плоть, выбивая из гордых воинов болезненные стоны и предсмертные хрипы.
Реакция воинов была молниеносной: орки быстро сбили щиты, спасаясь от обстрела со стороны оврага, выходившего почти к самому берегу реки, и следующий залп не нашел ни одной жертвы, отозвавшись дробным стуком по щитам. Судя по свисту пролетающих стрел, большинство прошло над их головами или вонзилось в землю, не долетев до отряда. Понятно, что не обладающие орочьим зрением люди стреляли на звук. Часть орков, отложив щиты, уже похватали луки – конечно, они видели лучше людей, но даже их зрение позволяло рассмотреть только слабые тени стрелков, но кто сказал, что этого недостаточно, чтобы дать выверенный залп? Тетивы загудели, и стрелы умчались собирать свой урожай. Угра расслышал несколько стонов и приглушенных ругательств – а чем еще могло быть неразборчивое бурчание? Потом вновь ударили стрелы людей, но опять ушли впустую.
Люди решили все-таки покинуть свой форт? Ну что же, значит, урукхай возьмут свою добычу значительно ближе, чем рассчитывали. Но возникшая было на его лице улыбка тут же слетела с его губ. Он безошибочно определил хлопки людских арбалетов, и звучали они с другой стороны реки. Короткие, но не менее смертоносные болты ударили в не защищенный щитами фланг, и хотя арбалетов было не так много, свою жатву они собрали: вновь послышались хрипы и стоны.
Угра, схватив лук, уже натянул тетиву, но на том берегу он не смог рассмотреть ни одного стрелка – они ловко прятались в складках местности. Эти чертовы арбалеты во всем уступали орочьему луку, за исключением одного: ими можно было пользоваться и лежа, прячась за малейшим бугорком.
В следующее мгновение он отчетливо различил приглушенный топот копыт, а еще мгновение спустя сумел различить мчащихся на них всадников. Он послал стрелу в несущегося первым всадника, он четко расслышал стук наконечника о металлический доспех, но с удивлением обнаружил, то всадник хотя и покачнулся, но остался в седле. Этого не могло быть, так как с такого расстояния орочий лук пробивал любые доспехи, но это было.
От несущихся всадников послышались хлопки арбалетов, и в ряды орков вновь ворвался рой смертоносных болтов, и что удивительно, не все они прошли мимо. А затем Угре стало уже не до раздумий, так как в скопление орков влетели разъяренные всадники с копьями наперевес, оставалось только отбросить лук и схватиться за ятаган. Но что может поделать пеший против всадника? Практически ничего, если всадник умелый воин, а эти, судя по всему, были весьма умелыми.
Из той карусели смерти, что завертелась на небольшом пятачке, Угра практически ничего не запомнил. Помнил только, что метался из стороны в сторону, избегая смертельных ударов мечей и несколько раз сумев парировать смертельно опасную отточенную сталь. Пару раз он наносил ответные удары, но с досадой понимал, что они не достигали своей цели, вернее, ему удалось попасть достаточно точно, но из неудобного положения и с недостаточной силой, а потому доспех прорубить не получилось.
Так уж вышло, что он и еще несколько воинов сумели выскользнуть из этой круговерти смерти и, воспользовавшись тем, что остальной отряд в это время добивали, метнулись в сторону Могучей реки, как орки называли Яну. Только отбежав с пару десятков перелетов стрелы, беглецы остановились и осмотрелись.
Лишь пятеро вышли из той пляски смерти на берегу небольшой реки. Угра вдруг понял, что что-то сжимает в левой руке, бросив взгляд на нее, он увидел, что сжимает пять браслетов из желтого металла. Инстинкты работали сами, вне зависимости от того, о чем думал орк. Воинские браслеты не должны достаться врагу. Враг мог получить тело орка, но душа воина была заключена в эти браслеты: вознеси на погребальный костер браслет – и считай, что ты вознес на него самого орка, освобожденная из оплавившегося браслета душа воина воспарит в небеса, в места вечной охоты, и займет достойное место среди душ предков. Остальные орки тоже сжимали браслеты. Всего их собралось тридцать два, а значит, когда они уходили, от отряда практически ничего не оставалось, так как снять браслет можно было только с мертвого орка или смертельно раненного, но такому воину уже не подняться, тело не может существовать без души, лишенный браслета воин совсем скоро умирал. Считалось, что воин не сможет жить, даже если снять браслет с абсолютно здорового орка, но в действии это никто не проверял. Угра собрал все браслеты и ссыпал их в свой кошель.
Поход окончен. Окончен полным разгромом. Но Угра не чувствовал за собой никакой вины по поводу оставления места схватки. Да, их отряд практически полностью уничтожен, да, они возвращались без добычи, но они несли с собой весть. Весть о том, что люди в очередной раз решили закрепиться на этом берегу и перекрыть проход – иного объяснения нахождению здесь такого большого отряда Угра не видел. Ясна ему стала и странность с дорогой: ее укатали множество повозок, копыт и ног. В долину пришло много людей. Совет старейшин должен знать об этом. Эти людишки сильно пожалеют об этом. Племя за эти годы целиком восполнило былые потери и даже успело разрастись – у них достаточно воинов, чтобы люди пожалели о том, что решили сделать.
Уже занимался рассвет, когда всадники под командой Андрея начали настигать беглых орков. Те, прилагая неимоверные усилия, рвались к берегу Яны, но не к удобному проходу, а к обрывистому берегу. Все понятно – орки же не дураки и прекрасно понимали, что через проход им не уйти; прыжок с тридцатиметровой высоты тоже особо здоровья не прибавит, тем более если попадешь на мелководье, но здесь был хотя бы шанс вырваться из ловушки. До берега им оставалось совсем немного, всадники уже видели четко очерченный край обрыва, им до него было еще около двух сотен шагов, оркам – не больше тридцати.
Как ни быстры были спасающие свою жизнь воины урукхай, но всадники все же успели приблизиться на дистанцию выстрела и с ходу спустили тетивы арбалетов. Свою цель нашли только два болта – в паре шагов от обрыва. Хотя было отчетливо видно, что орки смертельно ранены, а так изогнуться мог только смертельно раненный, они все же преодолели последние метры и безвольными куклами рухнули вниз. Остальные, не замедлившись ни на мгновение, с ходу прыгнули в пугающую пустоту.
Подскакав к обрыву, Андрей резко осадил коня и, спрыгнув на землю, тут же взвел арбалет и наложил болт. Глянув вниз, он увидел над водой только две головы – третий, не пострадавший от обстрела, или разбился, или не сумел избавиться от доспеха, утянувшего его вниз. Но эти двое так просто сдаваться не собирались и, энергично загребая воду, со всей возможной поспешностью отдалялись от берега.
Андрей вскинул арбалет и, тщательно прицелившись, нажал на спусковой крючок, болт вспорол воду, подняв небольшой фонтанчик вблизи от одной из голов, но цель поражена не была. Вслед за ним послышались хлопки арбалетов остальных всадников, вода вокруг беглецов вспенилась, и один из пловцов вдруг дернулся, он еще какое-то время пытался плыть, но у него ничего не получалось – и уже через пару-тройку секунд его голова погрузилась в воды Яны. Но оставшийся орк продолжал неистово грести мощными гребками, и каждый такой гребок отдалял его от жаждущих его крови людей. Свою лепту вносила и Яна, стремнина которой на этом участке была смещена к скалистому берегу, и сейчас относила беглеца в сторону, но течение люди вполне компенсировали, перебегая дальше по берегу. Каждый сумел сделать еще по нескольку выстрелов, однако результат был нулевым. Вскоре орка если и можно было достать, то только из длинного лука или карабина, но ни того ни другого не было. Андрею оставалось только, сжав зубы, наблюдать за тем, как орк продолжал отдаляться к противоположному берегу: надежд на то, что он не доплывет, тоже не было – судя по его энергичным гребкам, пловец орк отменный.
– Теперь вся надежда только на Жана, – тяжко вздохнув, проговорил подошедший Джеф.
– Но ведь в форте есть лодка, – встрепенулся Андрей.
– Есть. Да только на тот берег совался лишь сэр Ричард, со своими дружками, никто больше не пытался ею пользоваться, так что за это время она сильно рассохлась и нуждается в ремонте, – разочарованно возразил ветеран. – Да даже будь она в порядке. Пока доскачем, пока спустим на воду, пока дойдем досюда, а потом еще и его искать… Это отсюда его хорошо видно, а там не больно-то и рассмотришь. Нет, этого орка мы упустили, надеяться нужно только на Жана и его охотников.
– Но они могли и вовсе не заметить этого отряда, берег большой.
– Могли, – не стал его обнадеживать Джеф.
Андрей нервно потер грудь, и его кольчужная рукавица тут же скрежетнула по застрявшему в нагрудной пластине наконечнику стрелы. Орк бил в упор, от удара даже древко расщепилось, а Андрей остался на коне только благодаря рыцарскому седлу со спинкой: ни один доспех не сумел бы остановить эту оперенную смерть, а титановая пластина справилась.
Ночь прошла спокойно, орки так и не появились. Все говорило о том, что либо орочий отряд преспокойно отправился в свой поход, так и не обнаруженный людьми, либо все же был без лишнего шума перехвачен значительно разросшимся гарнизоном форта. Хотя, если честно сказать, Жан не представлял, как можно бесшумно уложить полсотни воинственных орков, каждое мгновение держащихся настороже. Поверить в полную беспечность лесовиков Жану было куда сложнее, нежели в то, что люди все же проспали их. Однако отсутствие на реке возвращающегося врага говорило именно об этом, или же для отхода они воспользовались другим маршрутом.
Жан мог сутками сидеть в засаде, выслеживая дичь, и не имело значения – на четырех ногах она передвигалась или на двух, имела она выпирающие из губ клыки или нет. Но что он ненавидел больше всего, так это изнывать от неизвестности. Его буквально ломало оттого, что он не знал о том, что сейчас предпринимают орки. Поэтому, едва рассвело, он разрешил парням по одному отдыхать, пока двое будут бдеть, а сам отправился к Яне.
Жан двигался по лесу совершенно бесшумно: подобное перемещение даже в незнакомой чаще было основой его выживания, а потому он выбирал, куда поставить ногу, абсолютно не думая, действуя на автомате. Его взгляд, расфокусированный и охватывающий периферийным зрением всю местность, не упускал ни одной детали, глаза сами собой выискивали участок, на котором отсутствовали какие-либо сучки, одновременно они осматривали окрестности на предмет засады и успевали приметить, не остается ли за охотником след. Достичь такого, будучи в напряжении, было невозможно: человек в напряжении может сохранять внимательность слишком непродолжительное время – этим нужно было жить, дышать, и достигалось это только большой практикой. Именно по этой причине его люди практически не бывали в селе, предпочитая постоянно жить в лесу, они должны были сжиться с лесом, и, судя по всему, им это неплохо удавалось. Из парней получились отличные лесовики, и не взял он их с собой только потому, что сейчас ему было куда проще одному.
Как и предполагал Жан, лагерь орки разбили в месте слияния рек, на противоположном от него берегу. Лагерь они расположили удачно, ловко припрятав свои лодки: несмотря на свой огромный опыт, Жан их так и не обнаружил, чем был сильно уязвлен. Самих орков было обнаружить куда проще – они расположились не на полянке, а прямо под деревьями, огня не разводили. Однако сидеть без движения в ожидании назначенного срока им не хотелось, а потому они позволяли себе перемещаться и даже устраивать кое-какие забавы. В конце концов, люди на орочьей стороне практически не появлялись, если не сказать, что в этой части они не появлялись уже больше двух лет, – так отчего вести себя как на вражеской территории.
Убедившись, что орки никуда не делись, Жан, словно тень, скользнул в обратном направлении. Судя по всему, противник не собирается предпринимать ничего неожиданного, и путь отхода у них будет именно по этой речке. Вернувшись в импровизированный лагерь, он отправил одного из подчиненных отдыхать, сменив его на дежурстве: старший артели должен быть образцом выносливости, да и вообще если рядовому полагалось отдыхать вполглаза, то старший делал это только в четверть.
Разбудило его даже не прикосновение к плечу, а какое-то необъяснимое чувство, безошибочно сигнализировавшее о необходимости просыпаться. Когда он открыл глаза, рука Билли замерла, не успев коснуться плеча старшего.
Жан метнул в его сторону вопросительный взгляд, инстинктивно избегая говорить даже шепотом, Билли изобразил гримасу, долженствующую означать орочью морду, и скосил глаза за левое плечо, указывая таким образом направление, оттуда могли появиться только те орки, которых они, собственно, и ждали. Но что могло случиться? Почему они возвращаются так рано? Ответ на оба вопроса был очевиден. Враги возвращались, неся весть о том, что в Кроусмарше произошли кое-какие изменения. Жан бесшумно скользнул к кусту, который выбрал своей позицией, Билли последовал на свое место.
Как только Жан осознал, что орки возвращаются, он тут же задался вопросом, сколько воинов смогло вырваться из мышеловки, – если слишком много, то остановить их они не могли. Карабины, конечно, скорострельные, но только стрелков слишком мало. Однако его опасения не оправдались.
Вверх по течению, уже в вечерних сумерках, поднимались все шесть лодок. К слову сказать, их лодка была раза в два меньше, хотя и способна была вместить в себя до десятка воинов в полном облачении, – такие лодки чаще всего использовали охотники. Эти были значительно больше – сразу видно, что предназначены для боевых походов. Несмотря на свои габариты, лодки тем не менее были достаточно легкими и столь же легки в управлении, конечно, при наличии необходимых навыков. Такая лодка способна была вобрать в себя не меньше двадцати воинов, но орки предпочитали ходить с неполной загрузкой: ведь нужно было еще переправить и добычу.
В трех сидело по паре гребцов, еще три тащили на буксире. Только в последней лодке было трое орков, причем третий был бездоспешным, с наложенной на правую руку повязкой и явно измотанный настолько, что казалось, будто он вплавь переправился через Яну, а потом еще и преодолел многокилометровый марш. Впрочем, скорее всего, так оно и было. Значит, сэру Андрэ удалось уничтожить орочий отряд, спасся только вон тот воин.
Жан внимательно изучил измотанного орка, который полулежал с закрытыми глазами, опираясь о борт лодки спиной. Этому, чтобы прийти в боевое положение, потребуется некоторое время, и вообще он наименее прыткий, а значит, и наименее опасен и в плане боя, и в плане бегства. Жан решил не менять уже намеченного плана, о чем сигналами известил артельщиков. Охотники прильнули к прицелам, подпуская противника на намеченный рубеж начала стрельбы.
Уставший и изможденный, Угра сидел в лодке, предоставив возможность гребцам самим выгребать против течения. Конечно, двигались они куда медленнее, чем с полным комплектом гребцов, но, откровенно говоря, он сомневался, что сможет вообще удержать в руках весло. Могучая выпила из него все силы, а то, что еще оставалось, взяли в качестве жертвы лесные духи.
К берегу он сумел выйти далеко вниз по течению – настолько далеко, что пришлось переправляться через Проклятую речку. Отчего ее называли Проклятой, он доподлинно не знал: знал только, что вытекает она из Проклятой долины. Поговаривают, что в ней очень много желтого металла, из которого шаманы делали воинские браслеты, но даже они сторонились брать оттуда этот дорогой и очень редко встречающийся металл. Начало свое она брала из Проклятой долины, в которую никогда и никто не ходил. Гиблое место. Даже речку никогда не переходили вброд и вообще старались не приближаться к ней, предпочитая огибать ее по Могучей. Но ему пришлось-таки пройти по прямой и переправиться через нее вброд. Плыть по Могучей у него не было сил.
Только к вечеру он сумел добраться до лагеря и сообщить остававшимся ставшие ему известными сведения. Оставленный с молодняком старший решил тут же донести весть до совета старейшин. Угра поднял вопрос о том, чтобы бросить лишние лодки и идти на одной, но старший воспротивился этому, справедливо отметив, что таким образом они смогут выиграть не так уж и много времени, а вот для большого набега понадобятся все лодки, какие только найдутся.
Угре наскоро перевязали руку: один из болтов все же настиг его, правда не задел вены и кости. Ранение было болезненным, но орк предпочел перетерпеть боль и в результате спас жизнь.
Откинувшись к борту лодки, Угра наслаждался покоем, буквально физически ощущая, как усталость покидает тело. Его даже сморило, и он задремал, и эта дрема обещала перейти в здоровый сон. Его за это никто не осуждал – это не проявление слабости, прояви он слабость – и сейчас покоился бы на дне Могучей, терзаемый вечно голодными рыбами.
Проснулся он мгновенно. Из близких кустов, до которых едва ли было с десяток шагов, послышались резкие хлопки – он не смог опознать, что это были за хлопки, слишком сильные даже для арбалетов, но вот действие было не менее смертоносным. Рывком придя в себя, он заметил, что орк, сидевший на носу, заваливается на спину. Хотя было очевидным, что тот получил смертельное ранение, – ни стрелы, ни какого иного предмета Угра не заметил. Прийти в себя и оценить обстановку было делом одной секунды, Угра был заслуженным ветераном, а потому привести его в смятение было непросто. За это время он успел оценить и то, что воины на других лодках тоже подверглись нападению. Из кустов послышались легкие щелчки, суть этого звука была ему непонятна, но мозг инстинктивно отметил опасность. Возможно, кто-то назвал бы его трусом, но бывалые воины поняли бы его поступок. Что должен делать безоружный, бездоспешный, подвергшийся обстрелу, не имея возможности не то что защищаться, а просто рассмотреть врагов? Угра одним плавным движением перевалился через борт и в мгновение ока оказался под водой – все произошло настолько быстро, что он едва успел вдохнуть воздух.
Вода мягко сомкнулась над его головой, и он быстро стал загребать воду, стремясь отдалиться от невидимых стрелков. Вскоре он почувствовал, что попал в стремнину: весьма ощутимое течение подхватило его и понесло вниз, к Могучей. Наконец его руки уперлись в противоположный берег, и, сгруппировавшись, он оттолкнулся ногами от дна и единым махом, буквально взметнувшись над водой, выскочил на берег, попутно схватившись за какой-то куст, помогая своему многострадальному телу выскользнуть из воды. Тут же в ствол дерева немного левее его с чавкающим звуком вошел неизвестный снаряд, которого он не сумел рассмотреть, второй подобно осе вжикнул у него над самым ухом, третий впился все в ту же руку. Можно было сказать, что сегодня не день Угры, так как все только и делали, что дырявили его шкуру, но это как посмотреть – всем остальным не повезло гораздо больше.
Едва скользнув за деревья и убедившись, что он ушел с линии стрельбы, Угра мельком взглянул на свою руку: по счастью, новое ранение и ранением-то назвать было нельзя – неизвестный снаряд только чиркнул по коже. Болезненно, но даже перевязка не нужна: скоро кровь сама остановится, – а раз так, то нужно двигаться. Эти чертовы охотники, что забирались на их берег, были еще теми порождениями тьмы – хотя ему и не приходилось сталкиваться с ними, но он не раз слышал уважительные высказывания о них от других. У них считалось большой удачей подловить такого охотника: ведь если съесть истекающую кровью и соком печень охотника, это приносит большую удачу, а если враг при этом еще и жив, то вместе с кусками еще теплой печени ты забираешь и жизненную силу этого храбреца. Но сегодня был не тот день, чтобы мечтать о добыче, – тут как бы самому не расстаться со своей печенью, хотя ему говорили, что люди, как и эти степные отродья, не едят своих врагов: чудовищное неуважение к врагу.
– Значит, вы упустили одного?
– Да милорд, – понурив голову, подтвердил Жан. – Дьявольски ловким оказался. И умным, чтоб ему. Даже не пытался схватиться за оружие, тут же нырнул в воду. Я от него такой прыти и не ожидал: ранен в руку, по всему видать, измотан крайне, а тут такое. Мы и догнать-то его не смогли, а как кровь у него остановилась, так и вовсе потеряли след.
– Все же Господь помогает не столько везучим, сколько умным и ловким.
– Как это Господь может помогать оркам?
– Ну нам помогает Господь, у них тоже есть свои боги.
– Да один у них бог: сатана.
– Ты забыл, о чем я тебе рассказывал?
– Да помню я, но только поверить в это как-то трудно.
– Трудно, но нужно. Пока мы рассуждаем о них, как о исчадиях ада, нам ни за что не победить в этой борьбе. Уяснил?
– Уяснил. Что теперь-то будем делать?
– А что тут поделаешь. Мы будем готовиться к обороне, теперь скрываться нечего. Вы отдохнете пару дней, за это время, думаю, они не соберутся, а потом – на тот берег.
– Отдыхать можно смело неделю. Раньше им не собраться, уж я-то знаю.
– А вот это плохо.
– Чего же плохого? Лучше приготовимся.
– Мы, по сути, и не прекращали подготовку, с самого начала готовимся, так что за пару дней управимся, а вот через десять дней истекает срок службы у лучников сэра Свенсона… Три десятка опытных лучников нам никак не помешают.
– Не понимаю, почему он не соглашается оставить их до того времени, когда мы закончим с за́мком?
– Это его люди, и посылать их на убой он не желает. Собрать же рыцарское ополчение он может только в случае явной угрозы набега.
– Но ведь они должны отслужить по три месяца в году.
– Это время ему не принадлежит. Оно принадлежит королю, а если ему потребуется собрать армию, войны не так уж и редки, тогда сэру Свенсону придется оплатить их службу из своего кошелька, а на это у него нет денег.
– Но если он соберет ополчение при набеге, тогда, случись королю воевать, им опять-таки придется платить.
– Не придется. Тогда они будут собраны на защиту маркграфства, то есть своих домов. Разницу улавливаешь?
– Улавливаю.
– Вот то-то и оно. Ладно, отдыхайте два дня, а потом отправляйтесь.
Орочьи города впечатляли. Полностью построенные из кирпича здания до четырех этажей, крытые черепицей, выстроились в ровные ряды прямых и довольно широких улиц. В пределах городских стен не было ни одного деревянного здания. Хочешь селиться в городской черте – раскошеливайся и строй из кирпича, нет – выметайся в посад. Что больше всего поразило брата Адама, так это чистота, царившая в городе. По обочинам вымощенных камнем улиц проходили каменные же канавы, предназначенные для стока воды и нечистот, оттуда, конечно, несло неприятными запахами, но в целом улицы были гораздо чище человеческих городов. Он с удивлением узнал, что лошадей, и тем более скот, не пускают на улицы города, а нарушения караются большими штрафами. Нет, животные могли перемещаться по улицам, но только по двум, которые пересекали город между противоположными воротами, – а в месте их пересечения располагался большой рынок, к тому же повозки были оборудованы куском парусины, в который оправлялись животные и не пачкали навозом мостовую. Состоятельные люди для передвижения по городу пользовались паланкинами, которые несли четверо рабов, причем паланкины наиболее состоятельных несли рабы из людей. Исключения, понятно, были, и они относились только к служивому сословию, и только выполняя особое поручение, те могли нарушить этот запрет.
Поразили его и сами орки: все они были чистыми и опрятными: как гласил закон, житель города мог есть один раз в день или вовсе не есть, но выглядеть он должен был опрятно. Чистоплотность также возводилась в ранг обязанностей – завшивевших граждан привлекали к общественным работам, как правило, по поддержанию чистоты в городе.
Можно было, конечно, предположить, что в провинции дела обстояли иначе, и это было отличительной чертой только столицы, но все дело в том, что до столицы Адам так и не добрался: Гибр был самым обычным провинциальным городом, к тому же даже не относящимся к крупным. Но в этом средней величины городе проживало ТРИДЦАТЬ тысяч только граждан и ничуть не меньше рабов. Впрочем, по закону Империи, хозяин мог делать со своим рабом все что угодно, но морить голодом позволялось лишь в качестве наказания за провинность. Поэтому далеко не каждый мог себе позволить иметь даже одного раба.
Брат Адам мог собой гордиться, ибо на центральном рынке, а только там были рабские загоны, он был продан за три сотни золотых, степняки его уступили тоже за серьезную сумму в восемьдесят золотых. Что и говорить, если благодаря одежде он весьма успешно маскировал свое телосложение, то на торгах он выставлялся абсолютно голым, а посмотреть там было на что: далеко не каждый молодой мог похвастать таким телом, крепким и рельефным. К тому же его приобрел хозяин дома, который занимался разведением людей. Да-да, именно разведением, а не банальной перепродажей. Что ни говори, но не так уж и много поставлялось рабов из людей, потребности были куда выше, чем мог предложить рынок. Вот и сложилась отдельная каста работорговцев, которые выращивали дорогой живой товар.
По сути, ему было все равно, для какой цели его приобрели, но его не устраивало то, что он не добрался до столицы, а ему нужны были сведения, которые находились именно там.
