Альдис Суртсдоттир
Всю свою жизнь Альдис была не как все.
Пусть идиоты думают, что «не как все» — это интересно и приятно. Что если ты «не как все» — сразу, значит, особенный и уникальный, весь такой в центре внимания: роковой и важный.
На самом-то деле быть «не как все» — это быть изгоем. Место в центре внимания тебе обеспечено на тех же правах, что любой заморской диковине. Если окружающие хорошо воспитаны, ты встретишь не тычки и затрещины, а косые взгляды, шепот за спиной и вежливую холодность лицом к лицу.
Ты не такой, как все, — значит, ты чужак. Изгой, отщепенец, лишняя деталь в идеально налаженном механизме.
Всю свою жизнь Альдис чувствовала себя лишней.
Она не была нужна матери, ведь та умерла и оставила ее. Не нужна отцу — он хотел сына и не раз говорил об этом. Не нужна сверстникам, учителям, родине…
Иногда ей казалось, что она и себе-то не особенно нужна.
А потом все изменилось.
Одно короткое: «Я согласна» — и уныло дрейфовавшую лодку ее жизни подхватило мощное течение. Подхватило, чтобы вынести из затхлого болота на фарватер необъятной реки и дальше… в море. Впереди путеводным огнем сияла цель, достойней которой не было и быть не могло.
Жизнь дала шанс, и Альдис его не упустила.
Никто не обещал, что избранный путь будет усыпан розами, и глупо было бы ждать иного. Но именно здесь, в академии, в окружении сильных, подтянутых людей, преданных делу, Альдис почувствовала себя дома.
Впервые в жизни.
Каждая девочка на острове умела драться. Каждая училась управлять боевыми машинами, и это не считалось чем-то зазорным или выдающимся. Демонстрировать знания и умения было не только правом, но и обязанностью каждого курсанта. Здесь поощряли активность, инициативу, целеустремленность, здесь никто не тратил время на сложные ритуалы и чересчур изысканные фразы.
Она была здесь своей. Она была как все…
Отец на прощание сказал: «Будь как все». Она кивнула, хотя не знала, сможет ли и как это — «быть как все».
Оказалось — это просто. Проще вареной селедки.
В те минуты, когда Альдис удавалось забыть об отце и прошлой жизни, она была счастлива.
Нет, конечно, на Виндерхейме были свои недостатки. Хельг, например… или тайное общество свандов «ах-мы-все-такие-особенные-люди-камня».
Были недостатки, и нечто неумолимое, требовательное внутри Альдис призывало заняться их искоренением.
Она не знала, как назвать эту часть себя. Чувство долга? Нет, вряд ли. Бывало, что долг противоречил подобным движениям души. Возможно, это было сутью Альдис: исправлять свои и чужие несовершенства, вмешиваться в любую ситуацию, быть лучше, чище, правильнее, следовать долгу.
Сейчас долг требовал оставить истинников в покое, а сердце искало совсем другого.
Отец на прощанье сказал: «Не высовывайся», — и правильно сказал. Братство — не ее забота. Есть наставники, есть военные, есть генерал Ольфссон, наконец.
«Ну да, есть наставники. Которые эту свору и возглавляют».
Да и кто вообще сказал, что братство — это что-то большее, чем просто сборище безобидных мечтателей? Надо подождать, пока они себя хоть как-то проявят, а пока нет причин подозревать и выслеживать их.
«Угу, отличная идея подождать, пока не появятся трупы бхатов и чжанов».
Да это вообще не ее дело!
А если они начнут с Лакшми или Тэфи?
«Это не мое дело, это не мое дело», — уговаривала себя Альдис, провожая взглядом Моди и Беовульфа. Идут рядышком, чуть ли не под ручку, о чем-то тихо разговаривают. А почему бы двум однокурсникам и не поболтать во время обеденного перерыва?
За прошедшие месяцы девушка очень старалась забыть о братстве. Иногда получалось.
А иногда… вот как сейчас.
Надо признаться, что толку от ее попыток разузнать больше о тайной организации было немного. Моди и Беовульф почти не общались, лиц наставников курсантка не видела, а слежка за прочими «братьями» оказалась занятием настолько же опасным, насколько бессмысленным. Несколько раз Альдис вылавливали около корпусов старших ребят. Один раз она нарвалась на выговор от работника, подметавшего дорожки. Пожилой полусванд-получжан сурово отчитал девушку, отиравшуюся около корпуса мальчишек, посетовал на нравы современной молодежи, напомнил, что за любовные интрижки ее ждет гарантированное отчисление, и на прощанье пообещал ничего не говорить ротной, если она забудет дорогу к этой части острова.
Внушение имело успех: теперь девушка десятой дорогой обходила поворот к жилью старшекурсников. Потом навалились задачки Сигрид, турсоведение, учеба, общение. События памятной ночи потускнели и выцвели, стали похожи на давнишний кошмар — уже не страшный, но все еще неприятный.
Даже вроде бы удалось убедить себя не вмешиваться.
Удалось?
«Тогда почему я иду сейчас за ними в сторону учебного корпуса?»
Если «братья» общаются, дело нечисто. Обычно эти двое едва ли замечали друг друга. Сторонний наблюдатель не увидел бы ничего общего между грубоватым Моди и аристократичным, слегка высокомерным Беовульфом. Парни жили в разных комнатах, учились в разных группах, и сферы их интересов никак не пересекались.
«Это рискованно и небезопасно. Вряд ли я смогу подкрастся поближе, чтобы что-то услышать. И вообще, надо готовиться к математике», — продолжала уговаривать себя девушка, следуя за сокурсниками.
Листва с кустов и деревьев по краям аллеи совсем облетела. Не спрячешься, не подслушаешь. Оставалось топать в отдалении, делая вид, что ей в ту же сторону.
Мальчишки исчезли за дверями учебного корпуса. И это было тоже очень подозрительно, потому что после перерыва всех «птенцов» ожидал совместный выезд на полигон для обучения стрельбе из брахмаданды — удивительного оружия бхатов, совмещавшего скорострельность лука и убойную силу арбалета.
Короче, нечего им было делать в учебном корпусе.
Уже не вслушиваясь в доводы своей осторожной половины (эта часть души, ратовавшая за невмешательство и безопасность, была трусом, а кто слушает трусов?), Альдис припустила бегом в сторону здания.
Не упустить бы свандов!
В холле мальчишек уже не было. Тут вообще никого не было — в обеденный перерыв корпус как будто вымирал. Только справа, со стороны главной лестницы, слышались удаляющиеся шаги.
Наверх она поднималась не бегом, а крадучись — маленькая уступка трусоватому внутреннему голосу. Слишком уж хорошо разносился звук шагов в послеобеденной тишине пустого здания.
Долетело несколько неразборчивых фраз, и в воздухе снова повисла степенная тишина. Альдис поднялась за мальчишками, остановилась.
На втором этаже не было коридора, как на третьем и пятом; не было здесь и галереи, как на четвертом. Сразу за лестницей начиналась широкая зала со сводчатым потолком — в ней проходили уроки танцев. А на другом конце залы находилась всего одна дверь.
Одна, но какая! Не дверь — дверища. Врата, торжественный портал. Массивные створки в два человеческих роста, тяжелые медные ручки в виде голов волка и орла, деревянная резьба, повествующая о сражениях богов с ледяными великанами.
Любой курсант знает, что находится за дверью. Зал собраний, он же — главная аудитория. Помещение, способное вместить до трехсот человек. «Птенцы» были в нем в свой самый первый день на Виндерхейме, слушали лекцию наставника Валдира о порядках в академии.
С тех пор главная аудитория не использовалась ни разу на памяти Альдис. Слишком большая для обычных лекций и слишком торжественная.
Прятаться в зале негде. Моди и Беовульф могли находиться только за этой дверью.
Опасно. Слишком опасно лезть в аудиторию через главный вход. Дверь хорошо просматривалась почти с любого места в амфитеатре. Случайный любитель погреть уши наверняка будет замечен…
Дверь подалась неожиданно легко, без малейшего скрипа. Створка сдвинулась на пол-ладони, в образовавшийся зазор немедленно задул несильный, но ощутимый сквозняк. Альдис приникла к щели. Увы, из аудитории долетели голоса, но разобрать, о чем именно говорят, не получалось. Она еще немного налегла на ручку. Стали видны ряды скамей, частично теряющиеся в темноте. Это открытие так воодушевило девушку, что она рискнула еще чуть приоткрыть створку и протиснуться внутрь.
Оказалось — не зря рискнула.
Густые сумерки надежно скрыли ее появление. Единственным источником света в зале был фонарь в руках незнакомого рослого сванда, чуть постарше Альдис. Парень держал его в руке, склонившись над макетом академии. Второй рукой он тыкал в стеклянный купол над моделью.
— …это не игрушки, Моди. Запоминай — повторить я не смогу. Ключ от зала не так просто достать.
Моди и Беовульф рядом с ним рассматривали макет Маркланда.
— Хьорт-Лагленди здесь. — Незнакомец ткнул пальцем в центр острова. Туда, где скалистые вершины образовывали продолговатый овал, похожий на миску с высокими краями. — Полигон для испытаний — вся долина. Горы создают естественную границу, преодолеть которую без снаряжения невозможно. Даже если поднимитесь, спуститься не получится. Вот с этой вершины открывается отличный обзор, но и ее слишком хорошо видно отовсюду. Проверено — на каждом испытании туда лезет с десяток умников, чтобы наблюдать за остальными сверху. Так что лучше не суйтесь. Рискованно.
— Что же нам делать, брат? — спросил Беовульф.
Сванд нахмурился:
— Я не могу сказать, что вам делать, потому что я не знаю, какое испытание назначат для вашего курса. Постарайтесь запомнить карту. Вот здесь, — он снова ткнул пальцем в стекло, — на склоне есть пещера. К ней можно выйти, если двигаться вдоль ручья. Это подходящее место для укрытия. Вот эта вершина в виде лошадиной головы кажется неприступной, но с севера есть проход, если не размыло. С нее открывается хороший вид на долину, если что, там можно спрятаться от преследования.
Мальчишки засопели и уперлись носами в стекло, стремясь получше разглядеть макет.
— Помните: все, что вам говорил Асбьёрн про испытание, — правда. Не доверяйте никому — наставники всегда готовят какую-нибудь пакость…
Альдис решила, что она услышала достаточно. Уже этого хватило, чтобы почувствовать себя испачканной. «Братья» жульничали, и ей не хотелось быть причастной к их обману даже случайно. Она, в отличие от Моди и Беовульфа, не нуждалась в чужих подсказках.
Из аудитории курсантка сумела исчезнуть так же незаметно, как и появилась. Тяжелая створка скользнула на место, отсекая голоса.
— Вот ты где была! А я искал. — От радостного голоса над ухом девушка дернулась.
За спиной стоял Бийран и скалился довольной улыбкой.
Имя кучерявого дружка Хельга Альдис узнала сразу после того разговора двухнедельной давности. Стоило ей присоединиться к подругам, как Гвен и Лакшми хором засыпали ее вопросами, чего же хотел Бийран.
С тех пор Альдис встречала кучерявого только на общих занятиях по кэмпо и фехтованию. Парень, пожалуй, чересчур пристально глазел на нее, но запугивать больше не пытался.
— Я опять кричу тебе, кричу, а ты не слышишь, — продолжал сванд, ничуть не стесняясь ее пристального взгляда. — Скажи, куда устремлены твои мечтания, что ты так мало внимания обращаешь на грешную землю?
И продолжил, прежде чем Альдис успела придумать ответ:
— Ладно, это неважно. Так даже лучше. Это здорово, что мы наедине в этой прекрасной зале. Мне кажется, сами боги привели нас сюда, чтобы мы могли без помех поговорить. Ты и я, наедине, и нет никого, кто бы помешал нам…
Девушка подобралась и сжала кулаки. В чертах лица Бийрана что-то неуловимое (возможно, слишком вытянутый череп или резкие скулы, дисгармонировавшие с широким подбородком, или слишком белая кожа с яркими веснушками и слишком кудрявые волосы) косвенно намекало на предков с севера, «людей глины». Но кто сказал, что ей не почудилась эта примесь гальтской крови? Альдис попробовала вспомнить, что ей известно о происхождении Бийрана. Ничего. До недавнего времени парень совершенно сливался для нее с прочими однокурсниками.
Сейчас крепыш извергал поток косноязычного бреда, но при этом не забывал перекрывать ей путь к лестнице. Казалось, он может разглагольствовать так вечно, а Моди и Беовульф скоро выйдут из аудитории.
— …поэтому давай я прочту тебе свои стихи.
— Чего? — От обалдения она не знала, что на это ответить. Вот так уже соберешься провести хук справа, а человек стихи почитать предлагает. — Ты пишешь стихи?
— Я недавно начал, — смущенно и важно признался Бийран. — Прочел «Плоды страсти» и не смог удержаться. Какие нечеловечески прекрасные строки! Столько силы, страсти, души в них! И кто бы мог сказать, что эти строки принадлежат сванду?! Ни следа кеннингов. Рагнарссон — великий поэт, и он прав: у народа Ойкумены есть чему поучиться. Пора отбросить устарелые формы и обратиться душой…
Альдис опять перестала слушать.
Современная поэзия Ойкумены, прочно вошедшая в моду Мидгарда за последние двадцать лет, казалась ей отвратительной и манерной. Как и сентиментальные романы с Континента, над которыми любили проливать слезы чувствительные барышни.
Вот что по-настоящему завораживало, так это висы древних свандов — стихи, подобные заклинаниям, скрывающие смысл за иносказаниями-кеннингами, как скорлупа ореха скрывает нежную сердцевину.
Еще Такаси научил ее любить хокку, за безыскусной простотой которых таилось величайшее мастерство.
Висы, хокку… А хотя бы и бесконечные эпические поэмы бхатов! Все лучше, чем тяжеловесные любовные томления! Свандский просто не приспособлен для того, чтобы на нем писали эти вычурные вирши!
— …и вот я решил в меру своих скромных сил предаться творчеству.
— А? Да, здорово.
— Услышь же меня! — Бийран закатил глаза и начал с чувством декламировать:
Ты прекрасна, как богиня Рассвета,
Ты царица звездного света,
Улыбаешься солнечным летом,
Восхищая душу поэта!
Ты — мой нежный и трепетный лучик,
Лучик света, небесный мой лучик!
Не закроют твой свет злые тучи,
Воспою я тебя еще лучше.
Вспомнился учитель изящной словесности — нервный, прямой, словно проглотил шпагу, с вечно брезгливой гримасой на скорбном лице. Ах, жаль Эвандр Эпиоф не мог сейчас послушать Бийрана!
— Ну как?
— Что «как»?
— Как тебе мои стихи?
Под преисполненным гордости взглядом мальчишки Альдис стушевалась.
Сказать правду, это как котенка под живот пнуть. Но и соврать язык не поворачивался.
— Э-э-э… очень оригинально. Я такого никогда не слышала.
— Правда? — обрадовался Бийран. — Я сейчас тебе еще почитаю!
— Может, после? — Она попробовала прорваться к лестнице. — Скоро обед заканчивается, надо на полигон.
— Погоди! — Сванд догнал курсантку и ухватил за руку.
Разве так хватают? Альдис еле сдержала желание дернуть руку и провести подсечку. А не сдержала б, лететь Бийрану носом в пол. Жалко остолопа.
— Слушай! Эти стихи я написал, когда думал о владычице моего сердца, безраздельно завладевшей всеми моими помыслами!
Ты забрала коварно сердце,
Взрезая грудь мою ножом.
Теперь в груди открыта дверца,
У ног твоих я поражен.
Да, это даже не ойкуменовская лирика. Это и вправду что-то особенное.
Всеотец, только бы не расхохотаться парню в лицо!
Но я, тобою пораженный,
У ног твоих покорен, тих.
Красой твоею зачаренный,
Тебе дарю я этот стих.
— Эй, вы что это тут делаете?
Недовольный голос Моди застал ее врасплох.
Пока Бийран демонстрировал свои успехи на стезе стихосложения, сванды успели покинуть аудиторию. Трое «братьев» стояли рядом, и вид у них был самый что ни на есть угрожающий.
Сейчас придется врать и выкручиваться. Йотунов Бийран с его йотунской лирикой! Только бы парень не проговорился, что видел ее выходящей из аудитории!
В том, что поклонник изящной словесности имеет отношение к братству, Альдис совсем разуверилась после прекрасных строк.
Сокурсник не подлец, он просто безобидный идиот.
— А. — На тонких губах Беовульфа заиграла снисходительная улыбка. — Это Бийран из моей комнаты и его… подруга. Все в порядке, пошли.
— Но что они тут делали? Подслушивали? — уперся Моди.
— Пошли, я тебе потом расскажу.
— Что расскажешь?
Девушка тоже не отказалась бы узнать, что именно Беовульф собирался рассказывать Моди. Утихшие было подозрения разыгрались с новой силой.
Не понравилась ей ухмылочка сванда. Многозначительная такая. И тон, которым он слово «подруга» произнес, не понравился.
А вот Бийран проникся:
— Спасибо, друг. Я читал прекрасной деве стихи.
— Угу. — Беовульф еще раз ухмыльнулся и потянул своих спутников в сторону лестницы. — Пойдем, а то опоздаем на полигон!
И они ушли. Совсем ушли.
Было обидно. Вроде и не выдала себя ничем, но теперь «братья» ее надолго запомнят. Проклятый Бийран!
— Вот еще сонет, который я сочинил…
— Извини, мне надо идти, — скороговоркой бросила девушка и побежала вниз по лестнице.
Хватит на сегодня лирики!
