Он ждал ее, преклонив колени, в центре погруженной в густой полумрак комнаты.

Дэнис оставила сандалии на пороге, интуитивно почувствовав, что так будет правильней, и медленно пошла вперед, ступая босыми ногами по гладкому паркетному полу. Сквозь единственное окно в правой стене виднелся кусочек пляжа, залитый светом прожекторов. Обрывки пены на гребнях накатывающих на берег волн играли в лучах бриллиантовым блеском. Гармонию нарушали лишь уродливые, приземистые корпуса дюжины танков, захваченных повстанцами в арсеналах Миротворческих сил. Возле танков суетились какие-то люди в камуфляже, замазывая краской эмблемы Объединения на броне и малюя на их месте звездно-полосатые флаги.

Седон сидел неподвижно на самой границе света и тьмы. В инфракрасном диапазоне спектра, доступном генетически улучшенному зрению Дэнис, правая сторона его лица, обращенная к окну, ярко светилась белым, в то время как остающаяся в тени левая лишь тускло багровела.

— Вы можете сесть, Дэнис Кастанаверас, — пригласил он, жестом указывая на место перед собой.

Девушка грациозно опустилась на пол, приняв позу лотоса.

Долгое время они молчали. Дэнис воспользовалась паузой, чтобы получше освоиться в темноте. Седон дышал размеренно и ровно, не отводя от нее пристального взгляда немигающих глаз. Его свободное, длинное одеяние алого цвета довольно близко напоминало кимоно или даже домашний халат.

Ей отказало чувство времени, и Дэнис не знала, как долго просидели они, глядя в глаза друг другу, — час, два или, может быть, целую вечность?

Танцор первым нарушил молчание.

— Движение — это жизнь, — изрек он торжественным голосом. — Жизнь неразрывно связана с движением атомов, молекул, клеток; с прекращением движения жизнь останавливается. — Седон сделал паузу и продолжил: — Танец — это движение. Движение — это жизнь. Следовательно, Танец — это жизнь. Танец присущ всем живым существам, служа наиболее гармоничным средством самовыражения и являясь одновременно главным источником мировой гармонии. Жизнь в гармонии с миром, собой, окружающей средой— вот высшее назначение Танца. Каждому свойственно подсознательное стремление к совершенству — в первую очередь в Движении. Чем выше скорость, чем лучше координация и владение телом, тем больше шансов на выживание.

Дэнис зачарованно впитывала каждое слово. Седон по-прежнему неотрывно смотрел ей в глаза, и этот пронзительный взор, наряду с обволакивающим, завораживающим тембром его голоса, проникал, казалось, в самые отдаленные и потаенные закоулки ее сознания, пробуждая слежавшиеся пласты давно позабытых эмоций, событий и образов.

— Танец есть олицетворение жизненной экспрессии, но это лишь внешняя его сторона. Он и праздник жизни, и ее утверждение. Мы, Танцоры, демонстрируем собственную сущность каждым своим движением, каждым шагом, жестом, взглядом, открывая зрителям весь свой внутренний мир. Поэтому мы обязаны строго и ежесекундно контролировать все, что мы делаем, отдавая себе при этом полный отчет, почему делаем именно так, а не иначе. Истинно верное движение невозможно, если не сконцентрировать на нем все внимание, потому что только абсолютная завершенность дает необходимый эффект. А это качество в свою очередь целиком зависит от умения Танцора предельно сосредоточиться на каждом элементе.

Только человеческое тело сотворено и идеально приспособлено для Танца, хотя Танцуют все живые твари, поскольку движение возникает раньше сознания и речи, и первые попытки общения с себе подобными происходят на его уровне.

Люди научились Танцевать, будучи еще бессловесными.

Танец не может лгать, потому что в основе его лежит Истина. Лгать можно словами, выражая то, чего нет. Танец выражает лишь то, что есть. Танец позволяет постигнуть глубинный смысл таких понятий, как гравитация, равновесие, центр тяжести, поза, жест, ритм, гармония, правильное дыхание.

И движение.

Все эти атрибуты служат необходимыми инструментами для овладения искусством Танца, но знайте, Дэнис Кастанаверас, что одного этого мало. — Седон замолчал, желая, видимо, дать девушке время переварить полученную информацию. Спустя несколько минут он снова заговорил: — Жизнь — это движение. Танец есть олицетворение жизненной экспрессии. Но только из тех, кто способен выразить ее наиболее полно и искренне, получаются великие Танцоры. Им одним дано максимально приблизиться к постижению Истинной сути вещей. Вы, Дэнис, пока не сумели этого понять. В юности вы наверняка задавались вопросом, стоит ли продолжать заниматься и есть ли в танце некий скрытый смысл? Ответа вы не нашли, однако искусство танца по-прежнему остается самым прекрасным и желанным в вашей жизни. Безусловно, вам доступно и многое другое. Любовь, радость, вера, сочувствие…

— Смерть, — вставила Дэнис.

— Смерть — это тоже искусство. Как и жизнь. Но искусство Жизни — это искусство Танца. И это искусство заложено в вас, Дэнис Кастанаверас.

— Откуда вы знаете?

— Меня не интересует ваша личность, — откровенно признался Седон. — Вы столь же чужды мне и далеки, как все остальные люди вашей эпохи, с той лишь разницей, что между вами и вашими современниками лежит дистанция отчуждения не меньшего размера. Зато я знаю, что происходит с вами сейчас, потому что однажды уже проходил через то же самое. В вашей жизни были учителя и наставники, от которых вы взяли лучшее, но ни их мудрость, ни их искусство не нашли в вашей душе достаточного отклика, чтобы наполнить ее и придать смысл вашему существованию. И вас это постоянно гложет.

— Должно быть, вам пришлось немало потрудиться, собирая на меня досье, — ехидно заметила Дэнис.

— Не больше часа, — усмехнулся Седон. — Ваши проблемы лежали на поверхности, и нам не составило большого труда убедить вас поделиться ими.

— Зачем вам это, Седон?

— Сам не знаю, Дэнис, — покачал головой собеседник. — Когда-то я был Танцором, а теперь просто пытаюсь выжить и занять достойное положение в этом мире. С тех пор как я Танцевал в последний раз, прошло уже столько лет, что объять эту бездну времени человеческим разумом невозможно. — Внимательно посмотрев на девушку, он неожиданно спросил: — Что вы сейчас ощущаете?

— Пустоту, — прошептала Дэнис.

— Для начала неплохо, — кивнул Седон и повысил голос: — Команда: экран!

Стена слева от Дэнис расцвела звездами.

Демонстрируемые кадры показались ей смутно знакомыми, но опознала она их не сразу, никак не ожидая увидеть здесь и сейчас сенсационный материал семилетней давности.

Это была видеозапись, сделанная зондом-разведчиком в системе Тау Кита и ретранслированная на Землю посредством направленного лазерного луча. Зонд запустили еще в начате двадцатых, а места назначения он достиг летом 2057-го и тогда же начал передачу. Две планеты земного типа вращались вокруг Центрального светила на расстоянии соответственно сто пятьдесят и сто восемьдесят миллионов километров. Аппаратура зонда зафиксировала на орбите, ближайшей к звезде, массивный металлический объект диаметром около двухсот пятидесяти километров. Съемка продолжалась в течение получаса, после чего неожиданно прервалась по неизвестной причине. Больше разведчик ничего не передал и в дальнейшем связь не возобновлял. На экране возник гигантский эллипсоид явно искусственного происхождения.

— Я уже видела эту картинку, — встрепенулась Дэнис, наконец-то вспомнив бесчисленные репортажи и комментарии СМИ по этому поводу, порядком подпортившие своей назойливостью ее последнее лето с Трентом.

— Не сомневаюсь, — кивнул Седон. — Вряд ли на Земле найдется человек, хотя бы раз не увидавший ее. Только вы пока еще не знаете, что именно увидели. Смотрите внимательно.

Изображение на экране увеличилось, одновременно теряя четкость, но девушка успела разглядеть промелькнувшие в кадре три крошечны, цилиндрика, прилепившихся к поверхности эллипсоида.

Седон, казалось, сумел прочесть ее мысли.

— Вы совершенно правы, они только с виду такие маленькие. Объединение заканчивает строительство «Единства» — самого крупного военного корабля за всю историю человечества. Длина его, если не ошибаюсь, составляет около семи километров. А размеры каждого из этих в два с половиной раза больше. Вы видите перед собой линейные корабли военного флота слимов. Любой из них в состоянии в одиночку покорить всю Солнечную систему, не подвергаясь при этом ни малейшей опасности. Ваше хваленое «Единство» не выстоит и пары минут под огнем его батарей. Команда, убрать экран.

Комната погрузилась в прежний полумрак. Седон некоторое время молчал, возможно ожидая каких-то комментариев со стороны Дэнис. Так и не дождавшись, сам возобновил беседу.

— Какие-то жалкие семь световых лет отделяют Землю от форпоста империи слимов, — заметил он, — и нет сомнений, что им известно о существовании человеческой цивилизации. Они могут оказаться здесь уже завтра, если знают координаты межпространственных туннелей, ведущих к Солнечной системе. Или через год-два, если им понадобится время на поиски. В крайнем случае им потребуется лет десять-двенадцать, чтобы преодолеть обычное пространство на субсветовой скорости. И никто не даст гарантии в том, что слимы не планируют ничего подобного.

— Все понятно, кроме одного: при чем здесь я?

— Дело в том, Дэнис, что слимы по сути своей существа довольно либеральные. Они не станут подвергать землян геноциду или частичному уничтожению, даже контрибуции не потребуют. И в ваши внутренние дела вмешиваться не будут. Просто ограничат экспансию человечества рамками Солнечной системы, а чтобы никому не пришло в голову нарушить запрет, повесят

на земной орбите такую же военную базу, какую мы только что видели в системе Тау Кита. Жизнь на родной планете слимов возникла на кремний-органической основе, дыхание и обмен веществ у них также базируются на жидких и газообразных соединениях кремния с фосфором и некоторыми другими элементами, поэтому планеты с кислородной атмосферой, некогда принадлежавшие Зарадинам, их не интересуют. — Голос Седона понизился до шепота; вкрадчивый, настойчивый, он словно физически проникал в сознание Дэнис, накапливаясь и концентрируясь где-то в пустотах затылочной части черепа. — Но ты должна понять, дитя мое, что мы, Танцоры, не терпим власти над собой. Природе нашей сие противно. Мы сотворены, чтоб сами править миром. Жизнь прекрасна и слишком драгоценна, чтобы тратить ее на рабское служение кому-то. Пускай хозяин добр, не машет плетью, не требует чрезмерного напряга и даже не мешает развиваться, тюрьма тюрьмой останется всегда! — В напевной речи Седона внезапно прорезался металл; каждое высказанное им слово звучало теперь выразительно и хлестко, как щелчок бича. — Поскольку человечество не в силах свой рабский комплекс вековой стряхнуть, самой судьбой на нас возложен жребий пасти и направлять тупое стадо. А те, кто жизнь свою прожить умеют достойно только по чужой подсказке, пусть не пеняют, если пастырь вдруг потребует за это с ней расстаться. Лишь тот имеет право жизнь отнять, кто до конца постиг ее величие. Поверь, дитя, с тобою мы равны, так раздели ж со мной предназначенье.

Дэнис долго молчала, приходя в себя и стараясь унять бившую ее дрожь.

— А если я не желаю? Если мне не нравится быть такой, как вы? — с вызовом спросила она.

Седона ее реакция только позабавила:

— Поймите же наконец, Дэнис, что у вас нет выбора. Мы с вами одного поля ягода. Я чувствую это, — так же как вы ощущаете боль и радость, гнев и отчаяние окружающих вас людей.

— Только когда прикасаюсь к ним, — поправила его Дэнис.

Вплоть до этого момента Джи'Суэй'Ободи'Седон терзался сомнениями, сможет ли он воздействовать посредством Истинной Речи на женщину или хотя бы проникнуть достаточно глубоко в ее подсознание. Теперь он знал. Как знал и то, каким образом он это сделает.

Не теряя ни секунды, он заговорил голосом ее отца:

— Ты не забыла, что ты лучше их? Лучше всех? Время вокруг Дэнис Кастанаверас внезапно замедлилось, остановилось и повернуло вспять. Свободно лежащие на коленях Руки онемели. Она снова превратилась в маленькую девятилетнюю девочку, вместе с братом услышавшую в те роковые минуты последний мысленный наказ умирающего отца, вместившего в короткую фразу всю свою боль и ненависть. Наказ, навсегда отпечатавшийся в ее сознании, словно выжженный каленым железом: «Убейте этих сволочей!»

Они все исполнили в точности. Дэнис четырнадцать лет старалась не вспоминать об этом, но сейчас происходившее тогда встало вдруг перед ее глазами в мельчайших подробностях. Первым умер миротворец, поджидавший их на выходе из лифта. Вторым его напарник. Тот сидел в углу прямо на полу и был явно не в себе, но Дэвид все равно сжег его выстрелом из лазера. Потом какой-то мужчина в штатском, зачем-то пытавшийся задержать близнецов уже на улице. От последующих событий остались в памяти только бессвязные обрывки. Толпа людей, захватившая их и увлекающая неизвестно куда… Грязные задворки и десяток подростков, пинающих их ногами… Потом Дэвид куда-то исчез, и она осталась одна. Кто-то накормил ее и долго о чем-то расспрашивал, а вот дальше — полный провал. Черная пустота. Затем опять что-то забрезжило, и Дэнис с ужасом вновь ощутила навалившуюся тяжесть омерзительно воняющего мужского тела, липкие руки, срывающие с нее одежду, и пронзительную боль в паху, когда насильник проник в нее. Кошмар повторялся снова и снова. Иногда это был опять он, иногда ее детским телом пользовались другие. Дэнис отвели место в крошечной каморке в подвале выселенного здания, где нашла пристанище семья того мерзавца. Да-да, у него была семья, как у всех нормальных людей, — жена и двое детей. Древний мазер, который ей однажды удалось стянуть, не внушал доверия. Девочка опасалась, что при попытке выстрелить его закоротит. Но все обошлось: первый разряд выжег мозги отцу семейства; второй угодил в горло его не вовремя проснувшейся супруге.

Опять улица, бесконечный моросящий дождик, и обезумевшие толпы озверевших людей, громивших магазины и поджигавших все, что может гореть. С трудом верилось, что еще несколько дней назад все было тихо, спокойно, чисто и упорядочение.

Патруль Министерства по контролю за рождаемостью нашел ее в какой-то подворотне. Дэнис сладко спала, прижимая к груди вместо куклы допотопный мазер. Проснулась она уже в бараке, среди десятков таких же бездомных детей. Одни были немного старше, другие намного моложе…

Дэнис вернулась к реальности так же неожиданно, как исчезла из нее. Первым, что поразило ее, был сочувственный взгляд Седона.

Ей хватило доли секунды, чтобы осознать, что он с ней сотворил. Дрожа от едва сдерживаемой ярости, Дэнис прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Если ты, тварь, еще раз посмеешь проделать со мной такую же подлую штуку, клянусь всем святым, я тебя убью! — Заметив гримасу гнева, перекосившую на миг бесстрастное лицо Седона, она предложила свистящим шепотом: — Хочешь помериться силами? Всегда пожалуйста! Но учти, подонок, что драться у меня шли настоящие мастера.

Танцор чуть наклонил голову, чтобы скрыть мимолетную усмешку, вызванную ее наивной бравадой.

— Будь вы юношей, Дэнис Кастанаверас, — произнес Седон своим обычным голосом, — думаю, я смог бы вас полюбить. Вы поразительно напоминаете мне меня самого в молодости. — Тон его внезапно изменился, сделавшись жестким и повелительным. — А теперь слушай меня, глупая девчонка, и слушай внимательно! На тебе лежит ответственность лишь перед самой собой. Не перед теми, кто тебя унижал, мучил и преследовал, и даже не перед теми, кто проявлял к тебе доброту, помогал, учил или любил, а только, повторяю, перед собой одной. По большому счету ты никому и ничем не обязана. Тем более сейчас, когда наши жизни в опасности. И даже не столько жизни, сколько наше право распоряжаться ими по своему усмотрению. — Приступ гнева вновь овладел Седоном, и на этот раз он не стал сдерживаться, позволив ему выплеснуться наружу. — Меня бесят ваши мелкие склоки и примитивное, неуемное стремление дорваться до власти любой ценой! Когда я наблюдаю, как вы, люди, уподобляясь безмозглым баранам, отталкиваете и топчете друг друга, лишь бы отхватить кусок побольше и послаще, но не замечаете при этом притаившегося в кустах волка с оскаленной пастью, мне порой кажется, что человечество заслуживает той участи, которую уготовили ему слимы. — Немного успокоившись, Танцор вернулся к прежней манере речи, спокойной и рассудительной. — И все же сердце мое обливается кровью при одной мысли о том, что потомки Народа Пламени, несмотря на все их отличия, недостатки и порочные наклонности, могут оказаться под властью бездушных тварей. Я не признаю ответственности перед теми, кто слабее меня, и не жажду над ними власти. Когда меня вызволили из тулу адре — хронокапсулы, вневременного шара, — я был озабочен только тем, как выжить и приспособиться. С моими способностями мне не составило бы труда найти уединенное местечко и жить в свое удовольствие. Вначале я и хотел так поступить. Но когда я немного освоился в вашем мире, то понял, что это не для меня. Я знал, что рано или поздно настанет день и в небе над моей головой повиснут исполинские военные корабли имперского флота слимов. Только поэтому я принял решение избрать другой путь и только поэтому вынужден заниматься тем, чем занимаюсь. Всего два человека на этой планете имеют представление о том, как противостоять угрозе вторжения слимов. Один из них я, а второго… — Губы Седона растянулись в торжествующей усмешке, обнажив острые белые зубы. — А второго я убью. И убивать буду так долго, как только он сможет выдержать.

— Второй — это Дван?

— Да. Жизнь полна неожиданностей. Я и представить не мог, что кому-то еще, кроме меня, удалось выжить за столь длительный срок. Да и нашел я его по чистой случайности. Несколько месяцев назад один из сотрудников службы безопасности сообщил, что некий Уильям Дивейн, новостной танцор, усиленно интересуется моей персоной. И показал мне его голографический портрет. Меня тогда, помнится, больше всего поразило не то, что он все еще жив и здоров, а то, что он совсем не изменился, за минувшие тысячелетия. У меня было время поразмыслить, каким способом его казнить, когда он попадет мне в руки. Как ни странно это звучит, но идею подсказал мне ваш брат. Точнее говоря, его непреодолимое пристрастие к электрическому экстазу.

— Дэвид «сидит на проволоке»?! — ужаснулась Дэнис. — Так вот на каком крючке вы его держите!

— Я только воспользовался случаем, — возразил Седон. — А «крючок», как вы выражаетесь, он заглотнул сам, добровольно, еще в пятнадцатилетнем возрасте, когда подвизался в нью-йоркской подземке, толкая «горячую проволоку» всем желающим.

— Значит, вы проделали то же самое и с Дваном?

— Не совсем, — холодно улыбнулся Седон. — Видите ли, в человеческом мозгу помимо центра наслаждения имеется также центр боли…

Дэнис опустила голову, не желая, чтобы он заметил навернувшиеся на глаза слезы.

— Я смогу увидеть брата? — чуть слышно спросила она.

— Нет. В отличие от вас Дэвид не находится под воздействием препарата, подавляющего телепатические способности. Под кайфом он послушен, к тому же я время от времени провожу с ним душеспасительные беседы, используя Истинную Речь. Пока этого достаточно, но не скрою, что временами он меня пугает. Так что не стоит подвергать психику мальчика дополнительной нагрузке, устраивая ему встречу с сестрой, которую он давно похоронил.

— А повидаться с моим наставником?

— Японцем?

— Да.

— Увы, этого я тоже позволить не могу. Он владеет некоторыми элементами искусства Танца, правда сильно извращенными, и это меня тоже пугает.

— Что-то вы уж больно пугливы, — язвительно заметила Дэнис.

— Я прожил долгую жизнь. И многому научился. В том числе s бояться.

Дэнис неторопливо поднялась с пола, сложила вместе ладони перед грудью и отвесила церемонный поклон, символизирующий глубокое уважение к собеседнику. Затем выпрямилась и спокойно но сказала:

— Я никогда не стану Танцевать для вас, мсье Ободи.