Дедок сидел, разглядывая свое древнее ружьецо, Вешка была обеспокоена, Кенарь, как всегда, весело скалился, но чувствовалось, что он в любой момент может ударить. Лишь Чивилихин, тот самый, что со шрамом, выглядел по-настоящему довольным и беззаботным. Том догадывался, что у него появлялась такая вот маскировка, когда дело касалось чего-то сложного. Боров расхаживал по землянке, иногда поправлял фитиль в керосиновой лампе и разглагольствовал:

— Значит так, положение у нас перед зимой нелегкое. Многого не хватает: одежды, еды, валенок…

— У нас только оружия полно, почитай, все лето собирали, — буркнул Кенарь.

— Верно. И это, когда дойдет до дела, как раз хорошо. Но все равно, без валенок в лесу много не навоюешь. Поэтому мы решили, — Боров многозначительно обвел всех взглядом, — разжиться еще и деньгами. Идея простая. Мы захватываем кого-нибудь, у кого есть карточки к банкоматам, удерживаем их пока не снимем все деньги, и тогда…

— Ребята из города пробовали, — снова отозвался Кенарь, — ни хрена не выходит. Банкоматы работают только если их человек с батарейкой запрашивает.

— То есть, — пояснил и Том, чтобы не выглядело совсем уж глупо, — если у того, кто подходит к банкомату и просит выдать ему некоторую сумму — кстати, небольшую, рублей триста-четыреста, — есть под кожей этот чип, тогда он подтверждает, что все законно… И лишь тогда банкомат срабатывает.

— Говорят, кто-то пробовал этот чип просто так с собой принести, — сказала Вешка. — Не вышло, оказывается, он нормально работает, если только в мышцах сидит — то ли теплом человека, то ли его пульсами какими питается… Если чип просто так в кармане держать, он…

Тут Боров сделал неопределенный жест, долженствующий обозначить, что больше он прерывать себя не позволит.

— Да знаю я все, сам в таких делах поначалу участвовал. Я вот что предлагаю, для примера… Ты ведь не посылал запрет снимать со своей карточки деньги, нет? — спросил он Извекова в упор. — Вот и славно. Значит, ты отправишься в Ярославль, найдешь свою жену и попросишь снять деньги. У нее-то чип этот треклятый в руке имеется?

— А если она… — и Том осекся. Следовало выслушать все до конца.

— Если с твоей женой не получится, найдем дуриков каких-нибудь, надо будет — уголовников подключим. Они давно эти карточки покупают — не за красивые же глаза? Что-то они с них получают, не так ли?

— Ты вообще, Боров, подумай лучше, чтобы заложников парами брать, — предложил вдруг Чивилихин. — Если мужик жену любит, он за деньгами смотается и вернется как миленький. — Он еще подумал и хмуро добавил: — А деньги нам, конечно, нужны.

«Господи, — взмолился про себя Том, — они же так до явной уголовщины дойдут и никого не пощадят, если им будет серьезная опасность грозить».

— Мы никого особенно напрягать не станем, — убежденно отозвался Боров, — пока нашу схему на его жене не проверим. — Он кивнул на Извекова.

— Неладно в город в нашем виде показываться, — высказался дедок. — Постираться надоть, и побриться всем не мешало бы. Я-то за верующего сойду, а эти — никак.

— И постираемся, и выгладимся, и побреются они, — закивал головой Боров. — Вот только не знаю, что с оружием делать. Соваться в самое пекло без стволов опасно. А носить с собой, когда патрулей в городе больше, чем галок на проводах, и того опаснее. У них же, говорят, какие-то скунеры есть, которые любое оружие за десяток шагов чуют.

— Сканерами это называется, — механически поправил его Том. — Сканеры, к сожалению, да… есть.

— Оружие нужно им оставить, — мотнула головой Вешка на Кенаря с Чивилихиным. — Это их задачей будет: прикрывать нас, в случае чего. А я с ним пойду. — Она положила руку на плечо Тома и слегка надавила. — Дедок, как самый разумный, будет в сторонке. В случае чего, придет на помощь. И для связи с разведкой ему так лучше будет.

— Ага, нашла молодого, на разведку бегать, — вскинулся дед.

— Я вот чего не понимаю, — медленно, с затаенной угрозой заговорил Чивилихин. — Почему мы-то?

— Вы его привели, вам и дальше его опекать.

Боров набычился, под бородкой его заходили желваки. Он настаивал. Но и боялся, что его не послушают и он потеряет авторитет. Да и просто побаивался Чивилихина, который мог выстрелить в любой момент не с большими переживаниями, чем петух курицу клюнет. «Да, — подумал Том, — он определенно боится боли, боится за себя, за шкуру свою». Это было неправдоподобное замечание, учитывая все то, что Боров уже сделал и что про него рассказывали, но Извеков был уверен в своей правоте. Даже не мимика предводителя выдавала, а какая-то малопонятная волна на него накатывала. У Тома и раньше бывало такое понимание людей в условиях опасности, но сейчас способность эта стала еще сильнее, чем осенью, когда он сбежал из пансионата.

— Не нужен он нам, — пробурчал Кенарь. — В случае чего неизвестно ведь, не переметнется ли?.. А снять деньги мы и проще можем: мужиков каких-нибудь подвыпивших отыщем в райцентре, потолкуем по душам, и все дела.

— Тут система нужна, — возразил Боров. — А если с его женой выйдет, будет такая система, что мы зиму как на курорте проведем.

— Ага, будет вам курорт в минус тридцать градусов! — снова не очень отчетливо проговорил дедок.

Но идея могла сработать. Вот почему через пару дней, проведенных в хлопотах, чтобы в Ярославле выглядеть не совсем уж по-деревенски, они пустились в путь. Ехать оказалось не очень далеко, километров двести. Для налаженного автобусного сообщения всего-то часа три-четыре, даже если с остановками в районных городах. Прежде Тому это не понравилось бы, но для его нынешнего положения вполне подходило.

Ехали молча. Дедок сидел на заднем сиденье, и Том подозревал, что он, несмотря на предложение Вешки, взял-таки с собой оружие. Кенарь с Чивилихиным тоже держались особняком, но выглядели так подозрительно, что это устраивало всех попутчиков. Если бы с ними поехал еще и младший брат Чивилихина, у которого не было шрама, но который был втайне так же жесток и крут, на них уже стали бы обращать внимание.

— Ты вот что, — сказала вдруг Вешка, когда они уже не просто рядышком устроились на сиденьях с забытым комфортом, но и слегка размякли от поездки, — ты не молчи. Говори что-нибудь.

— Что? — не понял Том.

— Люди разговаривают, — пояснила она медленно, словно вспоминая давно выученный урок, — мы с тобой как бы пара, вот и разговаривай. Мне об этом Боров напомнил. — Она вздохнула и поправила пуховый платок, слишком теплый для того, чтобы носить его в первой половине октября.

— Одеты мы странно, — сказал Извеков.

— Сама знаю. Ты лучше что-нибудь про себя расскажи.

И тогда, довольно неожиданно, Том решился.

— Знаешь чего мне все время хочется? — спросил он. И чтобы она чего не удумала нежелательного, пояснил: — И не предполагал, что буду скучать по машинке той, что в пансионате меня всякими знаниями накачивала, а оказалось… Я бы сейчас что хочешь сделал, чтобы еще разок, хоть на пару часов, в нее залезть. И даже неважно, что мне будут вливать, пусть даже чепуху какую-нибудь, я бы просто полежал, покайфовал.

— Ты же сказал, они тебе почти все, что у них было, вломили.

— Все, что человечеству знать положено. Но у них еще много других знаний было: о том, как разыскивать полезные минералы, как их добывать, как устроены комплексы по терраформированию, которые они на Марсе поставили…

— Ладно — Вешка зевнула. — Скучно это. Ты меня разбуди, когда приедем. А то ночь у нас с тобой, похоже, хлопотная получится.

Вылезли из автобуса незадолго до города, остаток пути прошли пешком, в обход благоустроенных районов. И все же, на взгляд нормального человека, странно они выглядели. А на малолюдных улицах их компания бросалась в глаза, словно выкрашенный в розовый цвет пудель: впереди дед, потом Том с Вешкой, и сзади Кенарь с Чивилихиным. И так напряженно они шли, так смотрели друг на друга, что любой бы сообразил, что они заодно, и дело у них явно непростое — не на рынок, положим, за продуктами топают.

Неподалеку от дома, где жила Лариса, они нашли брошенный особнячок. Выставили на пост Кенаря, а сами, выгнав трех бродячих собак, расположились в одной тесной комнатке. Пол тут провалился, и крыша потекла, когда стал накрапывать дождь, но до темноты можно было досидеть спокойно.

«И ведь много таких домов теперь, — подумалось Извекову, когда он, по примеру Вешки, вздумал соснуть пару часов. — Странно: космические станции мекафы строят, негров в Африке подкармливают, а России опять одни вершки да корешки достаются, и, конечно, невпопад, как в старой сказке. Вершок, если репка, а корешок, если пшеница…»

Разбудил его Чивилихин, когда уже фонари на улицах зажглись. Том оправился, как мог, и вышел. Ребята жались к подворотням, дедок занял дальний конец улицы, в том направлении, куда следовало бежать, в случае чего. А Вешка решительно объявила, что пойдет вместе с Томом.

Перед тем как войти в подъезд, Извеков ненадолго уставился на знакомое окно. Оно светилось таким спокойным, таким знакомым и почти приветливым светом, что он даже затосковал ненадолго, минуты на две, больше Вешка не позволила. Город, улицы и дома вокруг, люди и их манеры пробудили в ней стервозность.

Лариса встретила Тома даже не удивленно, а потрясенно. Она бросилась к нему, но тут же отпрянула и, вытянув руки, застыла. Даже губы ее поплыли, словно она не знала, плакать ей или улыбаться. Получилось что-то среднее, как ни удивительно. Том представил ее Вешке, и они все прошли на кухню.

Лишь на миг в полуоткрытой двери мелькнуло личико Леты, но тут же спряталось. На кухне Лариса попробовала Тома с Вешкой покормить. Девушка отказалась, а Извеков с удовольствием втянул домашний запах и попросил тарелку борща с бараниной. И вот, сидя над этой тарелкой, ломая хлеб от здоровенного ломтя чисто вымытыми руками, он и рассказал Ларисе, что придумал Боров.

Лара задумалась. Она не была к этому готова, а потому стала спрашивать, как и почему Том все это устроил. А Том и сам не знал, что на это ответить. Очень долго пришлось бы рассказывать, но времени было мало.

Он сидел еще, думал, как рассказать Ларе о жизни у «лесников», как он пробовал определить партизан Борова, чтобы снизить напряжение рассказа, шуткой пригасить серьезность его предложения… И вдруг понял: ничего не выйдет. Не потому даже, что Лариса откажется. Она бы, может, все поняла, пусть и поругалась бы, что он разрушил такое удачное для нее и дочки стечение разных обстоятельств, поставил под удар ее новый статус и комфорт, обеспеченность жизни, к которой она уже стала привыкать, но все же согласилась бы, скорее всего… Но внезапно что-то произошло во внешнем мире, и следовало опять бежать.

Он так и застыл с ложкой, поднесенной к губам, с куском хлеба на зубах, вдыхая восхитительный аромат борща, а потом сорвался с места. Резко скомандовал Вешке, которая и сама немного разомлела, стала даже подумывать о том, чтобы тоже поесть:

— Все кончено, уходим, сюда не вернемся!

— Что? — удивилась Лариса. — Как это?..

Но Извеков уже бежал к выходу, и Вешка — вот ведь ловкая девица! — тоже оказалась у двери почти так же быстро. Замешкалась только, потому что снова свой платок повязывала… «Женщина», — подумал Том, но не стал ломиться в дверь, пропустил ее вперед. И уже выходя, мельком, чуть ли не ледышкой, смазал щеку Лары скользким поцелуем. Он-то уже знал, что больше они никогда не увидятся. Мучился от этого, но точно знал — больше никогда. И это будет единственно правильное решение, чтобы до конца не разрушить Ларисину встроенность в этот мир… Который, как тоже было ему понятно, он оставлял навсегда.

Они успели выбежать. Дедка видно не было, а на углу, где он находился, уже высветились фары машины, которая собиралась сюда сворачивать. «Опять за мной», — понял Том и ничего больше не почувствовал. Все осталось там, на кухне, где он не доел борщ. Или в прихожей, под знакомым светильником в виде большой тарелки, где так неудачно пробовал поцеловать Лару.

Они не успели спрятаться сами, их затащили в подворотню небольшой арочки, какие любили строить в этих старых сталинских домах в три-четыре этажа, Чивилихин и Кенарь. Светловолосый Кенарь уже прижимал, закрывая своим темным ватником, Вешку. А Том, когда оторвался от Чивилихина, все же попытался выглянуть, чтобы понять, что же происходит.

Машины уже подъехали к подъезду Лары и резко тормозили. Их было пять. Из них выскакивали люди в темно-красных, тяжелых, почти зимних комбинезонах. У большинства из них в руках было оружие — не всегда парализаторы, хватало и более мощных пушек, которые действовали только на убой. Правда, тяжелые стволы были только у ребят в черной форме, у которых даже в полутьме улицы можно было прочесть надпись на спинах, выведенную флюоресцентной краской, — «секурит».

И Том вспомнил: то ли на румынском, то ли на другом ломанном латиноподобном языке так называлась служба безопасности. Все окончательно стало плохо.

Ларису вывели, причем с ней явно не церемонились, сильно толкали в спину и не позволили даже шапочку надеть, от чего волосы женщины растрепались. Кто-то из типов в красном кричал на нее, кто-то командовал негромким голосом.

— Как они узнали? — прошептал Чивилихин на ухо Тому.

А Извеков уже отлично знал, что произошло. Лета, вредная девчонка, которая всегда рассматривала его переселение к ним как откровенную матушкину блажь, которая даже ревновала Ларису к нему, пусть и по-своему, по-детски, решила избавиться от него, раз уж он стал бесполезен для нее и матери. И к тому же — как она поняла, подслушав кое-что из его рассказа, — даже опасен, ведь теперь он пытался склонить мать к участию в чем-то противозаконном, обещающем сплошные неприятности… И позвонила, чтобы его от них убрали.

Впрочем, была еще одна версия. Возможно, тот чип, что был зашит под кожу Ларисе и через который можно было считывать ее окружение, как однажды получилось с самим Томом, сработал как сканер. И когда они с Вешкой появились, он дал сигнал… Вот только это требовало наличия довольно сильной аппаратуры с людьми в режиме постоянного наблюдения, и вряд ли для поимки такой мелкой рыбешки, как Том, имело смысл привлекать такую технику и персонал. «А значит, все же Лета», — подумал Том.

Но говорить об этом было нельзя. Следовало сделать так, чтобы Ларису и Лету вот эти «партизаны», от которых действительно можно всего ожидать, оставили в покое. Поэтому он отозвался с деланым раздражением:

— Откуда я знаю? Может, у них камера наблюдения за квартирой была где-то устроена. — Он подождал, пока Чивилихин посмотрит на Вешку, но та бодро кивнула, подтверждая. Когда все снова посмотрели на Тома, он добавил для верности: — Выяснить, где я жил, где могу появиться после побега из пансионата, — не такая уж немыслимая для них задача.

Тогда Чивилихин медленно отстранился от Извекова и спрятал нож, который, как оказалось, был прижат к его печени и которым молчун, кажется, собирался его кончить. Так просто, на всякий случай, от непонятности происходящего. Но пока он позволил Тому вздохнуть и жить дальше.

— Если соврал… — все же начал он. Но его прервала Вешка:

— Он сам сбежал и первый машины услышал. Как ты можешь ему не верить?

— Машину в квартире услышал? — Кенарь покачал головой. — У них хорошие машины. Даже я ничего не понял, а у меня слух лучше, чем у вас всех.

— Может, это… его жена? — спросил Чивилихин, недобро прищурившись, обращаясь к Вешке.

— Дурак! — Девушка уже пришла в себя, поправляла платок и смотрела, как всегда, с вызовом и чуть раздраженно. — Они любят друг друга. Я там недолго просидела и то поняла. К тому же она от него ни на шаг не отходила, добраться до телефона не могла, ручаюсь.

— Ручайся-ручайся, — пробурчал Кенарь, — пока тебя в их кутузку не забрали. Знаешь ведь, что они с такими, как ты, делают.

— На мне крови мало, на тебе больше. — Но это Вешка уже огрызалась, отбрехиваясь на свой манер.

Секуриты постояли, покурили, потом забрались в свои машины и уехали. Обыскивать даже ближайшие дома не стали.

— Все равно, — тряхнул головой Кенарь, — выбираться будем на другую улицу через этот двор. Заборы тут не шибко высокие.

— Надо подальше уйти, — сказал Чивилихин. — Здесь они, может, и не осматривались, зато по городу уж точно нас ищут.

— Нужно в трущобы идти, — сказал Том. — Там даже эти машины лишний раз не показываются.

— Ладно, ты здешний, вот и думай, где отсидеться. Может, теперь нам нужно на неделю залечь где-то… в каком-нибудь брошенном здании. — Кенарь очень хотел убраться из города, но предложение его было разумным.

— Есть одно. И может статься, нам даже помогут со жратвой, — сказал Том, вспомнив свою прежнюю общагу и дедка Кирилыча, которого там оставили на вахте. — Только заплатить придется. Но отсидеться можно.