Знакомство, так сказать, произошло очень быстро и спокойно. Том вышагивал по какой-то странной тропке, похожей на звериную, оставив одну деревню сзади, а другую наметив достигнуть вечером, чтобы купить в магазине хлеба. Огурцов он наворовал предыдущим вечером и даже вымыл их в ручье, когда запасал воду в бутылке, оплетенной какой-то соломой. В бутылке когда-то было вино, носить ее за ручку было удобно. К тому же вырезать для нее пробочку из деревяшки было делом полуминты. Этой бутылкой Том гордился как самым важным своим приобретением, хотя, конечно, понимал, что главным в его ситуации был, разумеется, нож.

И вот шел себе Том и шел, ни о чем особенно не беспокоился, как вдруг откуда-то сверху раздалось:

— Оп-ля, сам пришел, а мы его с утра выслеживали!

И перед ним с низкорастущей ветви спрыгнул паренек, с нормальным автоматом на груди, с подсумками на поясе и в ватнике, который был, впрочем, расстегнут. Дни еще стояли теплые, если солнышко светило.

Сразу же вокруг появились из засады и другие — дедок с древней винтовкой в морщинистой руке, еще один парень — очень серьезный и с глубоким шрамом поперек лица, таким, что даже выражения его глаз было не разобрать, — и девушка в офицерской круглой кепке из камуфляжной ткани.

Ребята закружили вокруг Тома, словно он был какой-то невидалью в этим местах, и дедок на них прикрикнул:

— Не шумите! Если шуметь станете, я Борову расскажу.

— Что расскажешь? — удивился смешливый, который спрыгнул с дерева.

— Что за птица? Выкладывай, что в карманах? — деловито включилась в разговор девушка.

Парень со шрамом молчал, и это было опаснее всего. Кстати, он без стеснения выгреб из карманов плаща Извекова все огурцы, выбрал самый аппетитный и стал хрумкать, почти не глядя на Тома.

Том выложил все, что у него было. На нож дедок сразу наложил лапу, девушке больше понравилась электронная кредитная карточка.

— Много еще денег осталось?

— Не очень, рублей триста, не больше, — отозвался Том и тут же прикусил язык. Для этих-то лесных… братьев с сестрами триста рублей могли показаться достаточной добычей, чтобы тут же его прикончить.

— Что будем с ним делать? — спросил смешливый. Он даже повернулся к Тому, пояснил: — Мы хотели тебя еще утречком поймать. Потом видим: не грибник ты, не дачник, сам прячешься… Удумали последить, да теперь и следить не вышло. Сам все расскажешь.

— Расскажу, — согласился Том и даже присел. Ноги ныли, сидеть даже на корточках было легче. Раньше он удивлялся этой вот манере простых людей сидеть на корточках, как на скамейке, хотя и неприлично это выглядело — сразу приходили в голову воспоминания об обыденном деревенском сортире.

И стал рассказывать. Сначала ему не поверили, особенно сомневался дедок, но хуже всего было то, что молчаливый парень со шрамом достал свой штык-нож и обрезал кончики следующего огурца — наверное, они горчили.

— Значит, мил-человек, ты теперь прячешься? — спросил дедок. — Уверен в том, что не за нами послан, не выслеживаешь?

— Нужно его проверить, — предложила девушка. — Электронная батарейка-то под кожу вделана?

— Конечно, — удивился Том, — только не батарейка это. Нам всем чипы вживляли, чтобы следить… Только тут, вдали от города они не действуют, не опасны, иначе бы меня в первый же день красномундирные нашли.

— «Чип-сы», «вживляли»… Ах ты… — и смешливый неожиданно замахнулся на Тома, но не ударил. Наверное, потому что Том с интересом на него посмотрел. Для Извекова действительно было странно видеть человека, который так бы ненавидел кого-нибудь, кто ему, смешливому, может, и не враг, но которого все равно можно ударить.

— Кенарь, ты бы не махал тут, — попросила девушка. Она тоже явно не питала к Тому доверия, но действовала разумнее. Спокойно взяла у молчаливого нож, закатала рукава своей курточки, чтобы не испачкать кровью, и сказала как о само собой разумеющемся: — Давай руку, вырезать нужно.

Том подчинился, а потом, когда уже резали, и оба парня, отложив свои стволы, держали его, вдруг сомлел и растянулся на траве, как кабан, которому кровь пустили.

— Да он квелый, — сказал Кенарь. У него были действительно на удивление светлые волосы. Но это Том уже увидел и услышал как сквозь пелену.

Извеков пришел в себя вечером. Рука болела так, что даже ноги дрожали. Подняться, например, по нужде было очень нелегко. Ребята разложили костер, девица сидела и крутила в пальцах его чип, в невесть откуда взявшемся котелке булькала какая-то каша. Бутылка Тома стояла рядом, и в ней была уже не вода. «Может, они заварили почти настоящий чай?» — подумал Том. Но это оказался обычный цикориевый кофе — горький, но разбавленный медом.

— Теперь эта хреновинка не опасна, — сказала девушка. — А вот перевязать тебя было нечем. Мы просто обрывком твоей майки замотали, но лучше тебе все же врачу показаться.

— Врачу… Ты еще скажи, в медсанбат его отправить, — буркнул Кенарь. Он почему-то сделался ворчливым, хотя болтал по-прежнему много.

— Сделаем так, мил-человек, — сказал дедок. Он держал на коленях свою винтовку и дымил чудовищным самосадом. — Если хочешь, отправляйся в деревню. Скажешь, мы тебя обчистили, но — завтра утром, чтобы мы подальше уйти успели. Тогда казаки за нами не погонятся.

— Казаки? — не понял Том. — Это что, местное прозвище красномундирных?

— Не только, к сожалению. — Дедок бросил окурок в огонь. — Был у нас председатель, рассказывал, что он казак и все такое. Но когда эти-то пришли, быстро к ним переметнулся. Вот и пошло мнение, что казаки им служат. Ты, часом-то, не казак?

— Русский я, а казак или кто — не знаю. — Том обвел всех глазами. — И похоже, что бегу я к таким, как вы. Только грабить бы предпочел тех, у кого есть что взять.

— А у тебя и было… — отозвался Кенарь и вдруг посмотрел на девушку. — Обычно мы к дачным наведываемся. А что нам еще нужно — не твоего ума дело.

— Если с нами пойдешь, знай, что назад дороги нет. Если приведем тебя, а ты удумаешь убегать, — сказал дедок, всматриваясь в огонь, — живым мы тебя не выпустим. Сейчас — можем, потом уже нет. Понял?

— Когда пойдем? — спросил Том.

— Говорю же, нет ему веры! — пробурчал вдруг молчаливый со шрамом. — Боров башку оторвет, если опять приведем кого-то.

— Не оторвет, — решил дедок. Подумал и предложил: — Тогда так: пойдем, когда луна выйдет. Шагать ты быстро не сможешь, если я правильно понимаю, крови много из тебя утекло. Пойдем неторопливо, но идти нужно будет без остановок. Выдержишь?

Том не знал, что и сказать. Вдруг девушка подмигнула ему и добавила:

— Если твердо решил, я тебе помогу. — И повернулась к деду. — Он такой квелый, что мы от него, в случае чего, за час оторвемся.

Вот как шли, Том не очень запомнил. У него сделался какой-то жар, или того хуже — жар со слабостью. Но он держался, пробовал держаться, чтобы совсем уж… дачником не выглядеть. И дошли, кажется, к утру второго дня.

Сквозь свою слабость, через боль, Извеков вдруг понял, что его укладывают в землянке на лежак, сколоченный из каких-то горбылей. Лежать было неудобно, лапник, покрытый куском пропахшего машинным маслом брезента, — не самая лучшая кровать, которая ему доставалась в жизни, но хоть такую выделили.

Потом, кажется, его кормили и поили. А на третий день, как ему сказали, он пришел в себя. Выполз, сходил по нужде, страшно стесняясь, что раньше помогать ему в этом пришлось той самой девушке, которая чип вырезала.

Стояло утро, туман рассеивался между таких спокойных елочек и орешника, что любо-дорого было посмотреть. Горело три костра, на одном кипело большое, некогда эмалированное ведро с чаем, около другого было развешано какое-то белье, вокруг третьего сидели человек шесть. Среди них был и молчаливый, он на Тома не смотрел.

Зато другой, чем-то похожий на хмурого приятеля, только моложе, пояснил:

— Вешка за тобой ходила, как за ребенком. Не понимаю… — Он еще раз для верности всмотрелся в бледную физиономию Извекова. — Сказала, что ты будешь полезен. Ты чего делать-то умеешь?

— Посмотрю, что нужно, — признался Том. Потом сходил еще раз к ручью, умылся, но слабость не проходила, так просто ее было не смыть.

Зато он вдруг понял, что чип, который первым делом вырезали эти… лесные братья и сестры, каким-то образом перестроил ему нервную систему, и вот теперь, лишившись его, Том оказался… в другом состоянии, в другом качестве и потому так ослабел. Это была неплохая идея, прежде Извеков ее непременно обдумал бы как следует, но теперь не до того было.

Завтрак получился на удивление плотный, затем многие куда-то ушли, осталось только двое, кроме Тома — бабушка, она сушила всякие майки-портянки у дальнего костра, и Боров. Мужик он оказался интересный, в тельняшке, поверх которой на самодельном ремне болтался незнакомый Извекову пистолет-пулемет, похожий на уменьшенную и укороченную копию «калаша». На боку у Борова висели нож и противогазная сумка, в которой он держал какие-то бумажки и штуки три гранаты, а подсумок с магазинами для странного автоматика таскал сзади, и когда садился на бревно у костра, рожки эти обязательно оказывалась у него под задницей. Боров каждый раз ругался, но подсумок не снимал.

Тому пришлось снова рассказать свою историю. Бабушка пристроилась послушать, несколько раз кивнула, как будто знала и самого Тома и его одиссею, а теперь могла только подтвердить.

— Ты вот что, парень. — Боров по-прежнему был задумчив и хмур. — Ты нам не нужен. Поживи уж, ладно, чтобы тебя искать перестали, а потом подавайся в город. Воевал ты мало, как я погляжу, настоящей партизанщины не знаешь. А у нас и холодно и голодно. Не выдержишь ты.

— А в городе мне что делать? — спросил Том.

— Там как-нибудь пристроишься. Карточку дадут, будешь в их бесплатных столовых жратву получать. Может, и одежонкой разживешься. Зиму переживешь.

— Ты его слушай, слушай, — снова закивала бабушка. — Он прошлую зиму тут прожил, сказывают, на одних желудях.

«Потому и «Боров», — догадался Извеков. А вслух заметил:

— В городе мне, конечно, сподручнее будет, да только зря ты так. Может, я и тут на что-нибудь сгожусь.

И действительно сгодился, даже не ожидал от себя. В самой большой землянке этого, с позволения сказать, партизанского лагеря, в которой проживал Боров, находился телевизор. Старый «Темп», чуть ли не советского еще выпуска, но он не работал. Том подумал, порылся в каких-то залежах схем, из которых, как пояснила бабушка, местные бомжи (когда вместо лагеря тут еще бомжатник был) пытались выплавлять серебро. Схем действительно было в избытке. Из них, например, с успехом можно было не один приемничек починить, но радио Извекова уже не интересовало… В общем, провозился он два дня и одну ночь, в азарте, и телик заработал! Питался аппарат от старой мотопилы, которую Том наладил раскручивать динамку от автомашины, а та заряжала аккумулятор. Изготовление этой системы подняло Тома на ощутимую высоту среди партизан.

Они скоро снова собрались в лагере, много чего принесли с собой, но почти все сдавали Борову. «Потому-то ему самую большую землянку и выделили, — догадался Том, — что у него там склад».

Телевизор разместили в общей спальной землянке, и смотрели все, даже Боров не ругался, что бойцы его не идут на очередной промысел. А пресловутая Вешка, известная тем, что умела ходить по болотам, откуда и взялось прозвище, похлопала Тома по плечу и убежденно оповестила всех:

— Нам бы такого инженера на ферму… Ну, когда еще была ферма.

В телевизоре весь мир показался сплошной развлекаловкой, местом веселья и несомненного успеха. Музыка, какие-то бравые ансамбли, танцы полуголых девиц, реклама стиральных машин и сладостей… Словом, все как и положено на самых «забористых», по мнению телередакторов, каналах. Вот с каналами Том никак не мог управиться, все время выходило что-то не то. Он и так и эдак ставил антенну, которую смастерил из кусочков проволоки и волнового кабеля, пока Боров попросил его не мучаться.

— Еще не раз перед зимой придется по деревням сходить, и я не забуду ребят попросить комнатную антенну где-нибудь раздобыть. И для безопасности лучше будет — кто знает, как твои проводки действуют, может, казаков на нас наведут?

А когда уже через несколько дней появилась нормальная антенна, Том отрегулировал телик, и вместо реклам все стали смотреть новости. Но были они тоже слишком… веселыми. Где-то в Индии наладили выпуск батареек нового образца, они могли без подзарядки работать до полугода. Курдам на стыке Ирака, бывшего Азербайджана и Турции предоставили право строить свое государство, с полицией и новыми деньгами. В Африке решили засадить пустыню Сахару кедрами-мутантами, которые, как сказал диктор, будут лучше ливанских, хотя основной генетический образец взяли в уссурийской тайге. Но больше всего Тома заинтересовало сообщение, что на Марсе пускают первый терраформирующий комплекс, который должен был создать на этой планете воду и воздух, которым смогли бы дышать люди. Получалось, что через четыреста лет, самое большее через шестьсот, там могли появиться реки, леса и даже города. Хотя колонистам первых трех поколений придется ходить в скафандрах. На схемке показали эти скафандры, были они некрасивыми и тяжелыми на вид, но Том не сомневался, что сработают неплохо…

Однажды Боров вызвал к себе Извекова и, дождавшись, когда они останутся в землянке вдвоем, заговорил:

— Ты пойми, парень, раньше все считали, что делают важное дело, Землю от этой нечисти защищают. А теперь что из-за твоего телевизора получается? Мы с автоматиками, к которым и патронов-то почти не осталось, должны всех тех… вышибать? — Он мотнул головой куда-то в сторону. — И ради чего?

— Ты же сам разрешил телик наладить, — на всякий случай сказал Том.

— Не рассчитал, ошибся. — Боров выглядел усталым и понурым. — Тут многое приходится рассчитывать, планировать… Вот сейчас, осенью, пока еще ничего. А как снег ляжет? По снегу-то нас любой охотник найдет, даже без собаки. Потому что много нас… Одна надежда, что сами разбегутся, когда я прикажу порции каши уменьшать… Только бы не выдали потом наше место.

— Так у тебя не только ко мне, но и к другим доверия нет? — спросил Том.

— А кому доверять? Только Егоровне и могу доверять: она со своими ногами далеко не уйдет. Зато остальные…

Грустно все это было. И еще печальнее становилось, если подумать, что не зря же ребята оружие из рук не выпускали. Должно было это оружие выстрелить, и, может, уже стреляло… Или вон как Вешка ловко Тома на ноги поставила, чувствовался у нее санитарный опыт, а в их условиях он особо ценен.

Но главное, непонятно было, зачем все это, если можно было и в город удрать, и в соседних деревнях устроиться, и карточки получить от местных властей… «Только мне, — хмуро думал Том, — никуда не деться отсюда. По крайней мере, пока…» Недаром же Боров выбрал его, чтобы выплеснуть свои сомнения.