Глава 5
Брюнетка из платяного шкафа
Помню, как однажды в пятом классе убедила подружек — и себя заодно, — что в школьном подвале дворник дядя Захар, кроме садового инвентаря, старых парт и банок с половой краской, хранит запас военного шоколада. Несколько ящиков. Еще с советских времен осталась партия. На случай атомной войны. Если вражеский удар настигнет школу в момент занятий, то ученики скроются в подвале и будут пережидать атомную зиму, поедая шоколадки. Тогда я считала, что в шоколаде содержатся все питательные вещества, на которых человек может прожить до полугода. Не знаю, с чего я это взяла. Кто рассказал, или сама придумала?
Как ярого сторонника «шоколадной теории», подруги благословили меня на проникновение в школьный подвал. Попасть в него можно было только через дверь, которая запиралась на амбарный замок. Ключ хранился в кармане кривоногого и страшного лицом дяди Захара (наш дворник иногда развлекался тем, что пугал второклашек, вынимая вставной глаз и прикидываясь циклопом). Я не стала красть ключ, если вы об этом подумали. Просто скользнула в приоткрытую дверь, когда дворник куда-то вышел. Пока я тайком шуровала в поисках военных припасов, Захар закрыл дверь на замок и отправился на выходные.
Так я осталась в темном подвале. Угодила в ловушку, которую сама себе и устроила.
Никакого шоколада на случай атомной войны, конечно, не обнаружила. Да и подвал был слишком маленьким, чтобы в нем могла уместиться вся школа. Зато испугалась до такой степени, что потом заикалась неделю.
Мои подружки тоже хороши. Вместо того чтобы позвать на помощь кого-нибудь из взрослых, которые вызвали бы дворника или, на худой конец, взломали дверь, целый день менялись у двери и утешали меня. Другого ничего не могли придумать. Боялись, что достанется от родителей по первое число. Но больше родителей они страшились гнева одноглазого дворника дяди Захара. Поэтому и на следующий день, в воскресенье, без толку болтались возле подвальной двери. В то время как мои бабушка с дедушкой в четвертый раз осведомлялись в морге, не поступала ли к ним одиннадцатилетняя черноволосая девочка.
В понедельник утром, когда дядя Захар вскрыл подвал, на пороге он столкнулся с призрачным чумазым созданием, при виде которого его самого едва не хватил инфаркт. Почувствовав свободу и узрев солнце, призрак дал такого деру, что пыль во дворе клубилась еще несколько часов. По крайней мере, именно так рассказывали свидетели из пятого «Б»…
Когда по трапу застучали тяжелые мужские шаги, мне не оставалось ничего другого, как броситься в хвост самолета. Туда, где находились туалет и полированные шкафы. Не разбираясь — не было времени, звуки шагов переместились уже в салон, — я влетела в первый попавшийся. Повезло — оказался с мужскими костюмами. Хорошо что не с подушками и наволочками, не влезла бы.
— Шкаф с костюмами, — прошептала я. — Пижоны…
Сквозь щелочку в двери видела кусочек салона. Как раз то место, где располагались стол и пара кресел. Мимо проследовала парочка в белых рубашках. Наверняка пилоты. Отправились сразу в кабину. За ними появились двое в серых костюмах. Таких же, что висели над моей головой.
Они остановились возле стола и заговорили на английском.
— Все равно не понимаю, — произнес один. — Зачем уничтожать то, что уже не существует?
— Голова тебе дана не для обдумывания приказов, а для их исполнения.
— Тупо исполнять не привык! — Голос непонятливого был с небольшой хрипотцой. — Я должен знать, что делаю.
— Появился еще один Получатель. Нужно изъять остатки. Дорога каждая капля, ты же знаешь…
О чем они? Еще один Получатель, к которому попал «черный лев»? А кто был первым Получателем? Доктор Энкель?
Вполне возможно.
Если честно, мне на их загадки наплевать. Мне бы выбраться из самолета. Только как? Дверь одна, и путь к ней ведет мимо этих серьезных мужчин.
Ну и что! Я их не знаю, значит, они меня тоже. Скажу, что гуляла, любовалась звездным небом. У меня тут рядом такой же самолет, вот и перепутала. Забралась не в свой.
Все! Решила! Нужно вылезать из шкафа.
Уже воображала, как скажу им: «А я еще подумала, кто это в салоне кресла передвинул!» — как услышала знакомые шаркающие шаги по ступенькам трапа. Раздавшийся следом голос поверг меня в шок:
— Ну что, расслабились? Расслабляться будете с пулей в голове.
Меньше всего я хотела снова услышать ужасный румынский акцент.
С первыми двумя мужчинами оставалась надежда выбраться из самолета. Когда упала в протоку, — платье отмылось от крови и сделалось почти чистым. Эти двое могли выпустить меня из самолета… Но вот появившийся третьим Чиву если и выпустит, то исключительно мои кишки. Он уже обещал сегодня почесать мне животик.
Я оказалась в той же ситуации, как и в темном подвале дворника Захара. Выход перекрыт. Я опять угодила в ловушку, которую сама себе устроила. Ловко это у меня получается. Сама капкан установила, открыла стальные дуги, да свою же руку в него и сунула…
Чиву выглядел ужасно. Череп бледный, над виском виднелся красный след от удара графином. (Моя работа. Даже небольшую гордость испытала.) Зубы румына скалились, с них разве что слюна не капала.
— Если кому-то и следует открывать рот, то безмозглому психопату — в последнюю очередь! — произнес мужчина, который чуть ранее пытался дойти до сути приказа.
Я едва слышно хихикнула в своем шкафу. Надо же, не одна я, значит, обратила внимание, что с количеством и качеством мозгов у Чиву определенные проблемы.
Румын взвился. Нервно завертел головой, зашипел. Не понравилось, что назвали безмозглым.
— Что ты сказал, Ричардсон? Да я тебе татуировку на печени сделаю! Клапаны на сердце ножичком прочищу!
— Слушай, — обратился мужчина к своему спутнику в сером пиджаке, — и зачем шеф таскает за собой этого придурка?
Чиву забулькал что-то на повышенных тонах, а я, нервно кусая ноготь, принялась думать, как же мне все-таки выбраться из самолета. Однако, сколько я не перебирала вариантов, все сводились к одному: пока Чиву здесь, нечего рыпаться. Скорее всего, Веры уже нет в живых. Убили, сволочи. И сбросили в реку. Черт возьми! Ей уже не помочь. Себя спасать надо.
Как же отсюда выбраться?
— Зачем шеф пихнул его в наш самолет? Летел бы с ним сам!
Фраза принадлежала Ричардсону, который переругивался с Чиву. Я насторожилась. Значит, самолет не один! И Том Кларк полетел в другом.
Может, и Вера жива? Может, она с Левиафаном-Кларком?
Ох, как я запуталась! Нужно скорее выбраться отсюда!
Из салона донеслось шипение гидравлики, следом раздался громкий хлопок. Мне не видно, но, кажется, закрылся люк.
Теперь я точно попалась.
В салоне прозвучал голос пилота, усиленный динамиком:
— Господа, пристегните ремни и приготовьтесь получить удовольствие от полета. До Плимута можете поспать.
Плимут! Если не ошибаюсь, это город-графство в Великобритании, стоит на берегу Ла-Манша. Совсем рядом, рукой подать…
Загудели двигатели. Самолет едва заметно дернулся и плавно покатился, разгоняясь. Я приоткрыла створку и выглянула из шкафа, надеясь разглядеть входной люк. Может, сумею открыть его и выпрыгнуть на ходу?
С моей позиции люк не просматривался. Зато если обернется кто-нибудь из людей в серых костюмах или, еще хуже, Чиву — я буду видна, как картина в Третьяковке.
Самолет катился по взлетной полосе. Костюмы над головой покачивались, дно шкафа мелко вибрировало.
Нет, уже не удастся выбраться из самолета, который превратился в мышеловку. Ведь не скажешь этим людям: «Уважаемые, притормозите возле светофора, я выйду». Может, в Плимуте смоюсь?
— Да, — пробормотала я едва слышно. — Ну и занесло тебя, Алена Овчинникова!
Насыщенный приключениями вечер вымотал меня, выжал, словно тряпку. Я силилась держать глаза открытыми, но веки падали, словно непослушный занавес. Когда шасси оторвалось от взлетной полосы, меня охватило вязкое забытье.
Я проснулась от хлопка.
Мигом открыла глаза. В голове никакого тумана. Сразу вспомнила, что сижу в платяном шкафу. Страшно перепугалась. Мне почудилось, что кто-то лезет сюда. Наверное, пиджак решил сменить.
Вокруг темнота. Мерный гул давал понять, что мы в воздухе. Продолжаем полет в Плимут. Сердце напряженно колотилось в груди, хотелось завопить что есть мочи. Я представила, как черная, невидимая в темноте рука вместо пиджака натыкается на меня…
Через секунду поняла, что сон спугнула не хлопнувшая створка шкафа, а дверь туалета, который располагался напротив. Кто-то вышел из него… Так и есть. Я услышала тяжелые шаги, звук которых смягчал ворсистый ковер.
В темени застучал молоточек, боль заполнила голову. Я сморщилась, зажмурила левый глаз. Ох!.. Боль распространялась оттуда, куда меня двинул бутылкой человек в шляпе. Том Кларк по прозвищу Левиафан. Начальник спецотдела ЦРУ.
Неужели все еще летим? Сколько же я спала?
Понятия не имею. Черного громоздкого монстра — часы «Кассио Джи-шок» — оставила дома. Они капельку не гармонировали со Светкиным обтягивающим платьем, которое, кстати, лопнуло на бедре.
Я пощупала.
Так и есть. Через прореху прощупывалось бедро. Вот оно — материальное свидетельство моих похождений на вечеринке Анри Жаке…
Повернулась, и тупые иголки вонзились в онемевшие ягодицы. Позвоночник превратился в палку. Расплата за сон в платяном шкафу. Единственная радость — выспалась.
Губы пересохли, хотелось пить. А еще — кушать. Причем так зверски, что готова была проглотить слона. Ведь на вечеринке ничего не успела съесть, кроме нескольких крошечных бутербродов с черной икрой.
— Я ему покажу… — раздалось из-за двери невнятное бормотание. Голос и акцент румына. — Американская собака! Я ему покажу, кто из нас безмозглый… Он узнает…
Бормотание переместилось от туалета в салон. Я приоткрыла створку шкафа.
В салоне было темно. Лишь два плафона тускло светились на потолке. Чиву удалялся от меня коронной шаркающей походкой. Его руки бережно сжимали дробовик.
Я с ужасом подумала, что Чиву знает обо мне! Случайно наткнулся, но не стал поднимать шум. Спокойно достал ружье, сейчас сообщит новость своим товарищам, которые мирно посапывают в салоне. Одного я даже увидела. Кажется, Чиву называл его Ричардсоном. Так вот, Ричардсон спал, закинув голову на подголовник кресла, которое стояло у противоположного борта. За его затылком виднелся иллюминатор с опущенной шторкой.
Но я напрасно за себя опасалась.
Вместо того чтобы обратиться к мужчине, румын встал перед ним и поднял ствол ружья.
Черное дуло уставилось в лоб спящему.
Я затаила дыхание.
Дробовик предназначался не для меня. Очень приятно. Но Чиву… Он что, никогда не читал про аварии в самолетах? Про то, как пуля или осколки взрывного устройства могут пробить кабину и на высоте двенадцать тысяч метров вызвать такую сумасшедшую декомпрессию, что нам всем мало не покажется! В том числе и самому Чиву.
Теперь я убедилась, что он действительно безмозглый. Но румын хотел доказать обратное.
Он ткнул ружьем в лоб Ричардсона, разбудив его.
— Ну что, американская собака?! — заорал Чиву бешено. Я невольно вздрогнула. — Сравним, у кого больше мозгов в голове?!
Все понятно. Его заела фраза, брошенная американцем на аэродроме. Румын так обиделся, что готов выбить коллеге мозги, рискуя собственной жизнью. Или не понимая, что он тоже может погибнуть.
— Вот идиот! — прошептала я.
Агент ЦРУ, в лоб которого упирался ствол, сжав губы, холодно изучал нападавшего. Рядом вскочил второй.
— Ты что, спятил? Брось ружье!
— А давай! — неожиданно произнес Ричардсон, обращаясь к румыну. — Стреляй! Хороший «Моссберг», мощный. Прошибешь мою голову и окно позади! Декомпрессия получится серьезная, не уверен, что пилот дотянет до посадочной площадки.
— Заткнись, американская собака! — завизжал Чиву. — Или нажму на курок!
Второй отступил. Испугался. Я сама покрылась мурашками. В самом деле — шутка ли! Под нами — двенадцать тысяч метров пустоты. Если вдуматься, ужас охватывает. Пассажирам бы сидеть в своих креслах — а кому-то в шкафу! — и молиться, чтобы самолет быстрее приземлился. Так нашелся же придурок, готовый разнести вдребезги скорлупку, хрупкую защитную скорлупку нашей птички!
Через секунду услышала топот шагов. Второй агент, кажется, скрылся в пилотской кабине — мне отсюда не видно. В салоне остались только Чиву и агент Ричардсон.
— Какой ты все-таки идиот, — сочувственно произнес Ричардсон. — Полагаешь, что выглядишь круто? А на самом деле — глупее не придумаешь.
— Считаю до трех, — зашипел Чиву. — До трех! Попробуй назвать меня безмозглым. Итак…
— Безмозглый! — тут же сказал Ричардсон, не дав Чиву опомниться.
Я зажмурилась. Подождала секунды две.
Выстрела не было.
Открыла глаза.
Чиву не разрядил дробовик. Кипел от злости, давил стволом в лоб противника, но не решался спустить курок. Ричардсон выиграл короткую дуэль. Рискнул и выиграл.
— Ну и что будешь делать? — спросил он. — Так завел себя, что отступить уже не можешь? Посмотри на свои руки. Они же дрожат, как после попойки. Если выстрелишь, то через пару минут погибнешь сам. Даже не успеешь насладиться победой… Какой ты все-таки кретин, ведь загнал себя в безвыходную ситуацию!
Надо отдать должное мужеству человека, в лоб которого был направлен огромный ствол, контролируемый психопатом. Мне даже сделалось немного обидно, что он служит в сволочной организации Левиафана.
Чиву тыкал в него ружьем, но выглядел как-то неубедительно. Полагаю, отрезвляющие, словно ледяная прорубь, слова агента подействовали. Я возрадовалась. Может, все наладится… Может, в бараньих извилинах румына восторжествует здравая мысль… Мне, конечно, все равно, кто кому высадит мозги. Но ведь они не одни летят в самолете! Я тоже думаю о декомпрессии.
Моим надеждам не суждено было сбыться…
По салону из динамиков прокатился приятный перезвон, предвещающий объявление. Потом зазвучал баритон пилота:
— Уважаемые господа! Говорит командир реактивного самолета «Фалкон 2000». Наше путешествие подходит к концу. Самолет начинает снижение. Пожалуйста, сядьте на свои места и пристегните ремни…
Наверное, второй агент поступил правильно, решив предупредить экипаж. Командир — не желторотый юнец. Сообразил, чем чревата ситуация. Выход тут один: уменьшить высоту, чтобы в случае нарушения герметизации декомпрессия была минимальной. Я уверена, что до Плимута нам еще лететь и лететь… Но садиться нужно как можно быстрее, и не важно — куда. Хоть на аэродром, хоть на автостраду, хоть на пшеничное поле. Главное, чтобы колеса коснулись земли.
Но на Чиву объявление произвело обратное действие. Я уверена, что после слов Ричардсона он был готов опустить ружье. Предупреждение капитана его взбесило, а психологическое преимущество жертвы растаяло.
— Разнесу голову в пыль, американская собака! — завопил румын, коверкая слова чудовищным образом.
Откуда-то сбоку выскочил второй агент. С пистолетом, направленным на Чиву. Я и не заметила, когда он вернулся.
— Брось громыхалку! — заорал второй агент.
— Я высажу ему мозги!! — ревел психопат, наклонив голову, словно пытаясь рассмотреть Ричардсона в другой проекции.
— Давай-давай! — подбадривал тот. Атмосфера накалилась настолько, что, казалось, рванет от малейшей искры. Все были на взводе. Даже Ричардсон, в лоб которого уперлась гаубица, рассвирепел.
Отгадайте, у кого первого не выдержали нервы?
Правильно. У меня!
Салон самолета вдруг показался таким тесным, грозящим раздавить, расплющить. Истеричные голоса нервировали, и я выскочила из шкафа к честной компании. Этакий чертик в юбке. И прокричала:
— Послушайте! Я бы могла и дальше сидеть в шкафу, дожидаясь, пока вы разнесете головы друг другу, если бы ситуация не касалась и меня. Хватит заниматься глупостями! Давайте долетим до ближайшего аэропорта, а там разберемся — у кого и сколько в голове мозгов, ладно? Вот у женщин, говорят, стандартно на двести граммов меньше, но я же не обижаюсь! Так что перестаньте курить возле бензоколонки! Я еще молодая, пожить не успела!
Они уставились на меня очумелыми глазами. Мигом забыли свои распри. Словно из шкафа появилась не худощавая брюнетка, а целая Памела Андерссон. Во всей красе отдельных габаритов.
Я выдохнула и осознала, что натворила. Страх подступил к горлу тошнотворным комком. От внезапной доблести не осталось и следа.
Первым пришел в себя румын. Продолжая упирать ружье в лоб Ричардсона, он закричал, обращаясь ко мне:
— Еще одна американская собака!
Нет, позвольте! Это что за обзывательство? Ладно там — «собака», но почему же «американская»? Москва, Центральный административный округ! По району обитания правильнее будет — «хамовническая»!
Мужчина в кресле не преминул воспользоваться тем, что Чиву на мгновение отвлекся на меня. Я ему мысленно добавила еще пару баллов в своем табеле. По всем параметрам — элитный агент. Каста.
Он резко схватил ружье за ствол.
Слегка отклонил голову, убрав ее с линии огня.
Короткий пинок в пах.
Чиву хрюкнул и сложился. Остался стоять на ногах только благодаря тому, что держался за ружье.
Я едва удержалась, чтобы не добавить ублюдку. Пришлось бы ему зубы на пол выплевывать. Он меня достал еще в особняке. В один вечер принес столько несчастий!
Браво, агент Ричардсон! Все сделал правильно, душка. Так благодарна тебе, что не выразить словами. Особенно за футбольный удар по мошонке румына…
Мои восторги быстро пошли на убыль. Потому что дальше элитный агент совершил непростительную ошибку. Просто грубую — для такого аса психологического и рукопашного боя.
Он попытался вырвать ружье, забыв, что палец психопата оставался на спусковом крючке.
Салон огласил громовой выстрел.
Тяжелая картечь прошибла в стене салона дыру размером с мой кулак. В каком-то десятке сантиметров от иллюминатора. Чуть выше подголовника кресла.
Самолет дернулся.
В тот же миг свист рванувшегося на волю воздуха резанул по барабанным перепонкам, словно забаловался Соловей-Разбойник. Щелкнуло в ушах.
Под пробоиной с подголовника кресла взвилось облачко пыли. Из кармана Ричардсона, находившегося к отверстию ближе всех, выскользнул платок и стрелой исчез в отверстии. Агент бросил короткий взгляд на извивающегося от боли Чиву. Кивнул себе — дескать, пока румын не опасен — и крикнул:
— Отверстие небольшое, его надо заткнуть!
И он посмотрел выразительно на подушку, валявшуюся в кресле рядом со мной.
Я протянула руку, чтобы взять ее, но в этот момент пилот рванул машину вниз. Все кубарем покатились в направлении пилотской кабины. В воздух взметнулись листки, валявшиеся на столе. Свист перешел в протяжное хриплое «о-о-о», здорово напоминая человеческий голос.
Меня бросило на дверцу пилотской кабины. Отскочила от нее, как мячик. Рядом упал Ричардсон.
Он посмотрел на меня:
— Кто вы такая, брюнетка из платяного шкафа?
Неужели он полагает, что выбрал удачный момент для знакомства!
Я покачала головой и на четвереньках поползла вверх по наклоненному проходу. Миновала Чиву, падение которого остановило кресло: румын умудрился застрять в нем головой вниз. Стонал и что-то бормотал по-румынски. Я не удостоила психопата взглядом. Не до его проблем. У самой в ушах щелкает и голова кружится.
Добралась до кресла и схватила шелковую подушку.
Какая мягкая. Наверное, отборным гусиным пухом набита.
Размахнулась и кинула.
Подушку подхватил поток воздуха и понес к отверстию. Она воткнулась в пробоину, застряв намертво, словно тапочка в трубе пылесоса. Рев мгновенно прекратился.
— Уф, — облегченно пробормотала я.
— Неплохо, незнакомка! — подбодрил меня Ричардсон из дальнего конца салона.
Приятно услышать похвалу достойного человека, пускай и противника. Но радость оказалась преждевременной.
Подушка вдруг начала уменьшаться. Она сдувалась, становясь все тоньше. Наверное, в шелке была дырочка либо нитка плохая на шве. Так или иначе, шелк лопнул, и разреженная атмосфера за бортом высасывала пух.
Еще мгновение, и желтый шелк подушки втянулся в пробоину. Вернулся рев Соловья-Разбойника. Такой страшный, что пришлось заткнуть уши. Кровь ударила в голову.
Нужно заткнуть отверстие! Чем-нибудь понадежнее подушки.
В панике я стала открывать шкафчики над креслами, на меня сыпались упаковки бинтов, пузырьки с таблетками, путаные мотки лесок, еще какая-то бесполезная мелочь. Под конец рухнуло что-то полотняное, большое, ярко-красное, упакованное в прямоугольный тюк.
Пока я соображала, можно ли этим заткнуть пробоину, рядом возникла рука, которая вонзила в отверстие пустую бутылку из-под шампанского. Рев прекратился. А пилот наконец выровнял самолет. Видимо, посчитал, что мы снизились достаточно.
Рядом стоял Ричардсон. Старина Ричардсон! Он долго не думал. Нашел простой и оригинальный способ. Бутылка вошла в отверстие и крепко застряла в нем, уплотнив конусообразным горлышком рваные края. Толстое стекло, выдерживающее давление в семнадцать атмосфер, не лопнет.
— Как нечего делать, — произнес специальный агент Ричардсон (почему-то не сомневаюсь в этом определении) и улыбнулся мне. — Детские игрушки!
Мне тоже хотелось смеяться. Вы не представляете, какое облегчение я испытала. Ведь самолет — это жестяная скорлупа, которая держится в воздухе на честном слове законов природы.
Смеялся и другой агент, валявшийся возле пилотской кабины. Выглянув из приоткрытой двери, несмело улыбнулся второй пилот…
Только Чиву не веселился. Он успел перевернуться в нормальное положение и с сосредоточенным видом сидел на полу, скрестив по-турецки ноги. Чего-то шарил в кармане и бормотал, кивая себе лысой головой.
— Детские… — разобрала я его слова. — Детские игрушки.
В руке лысого появилась темно-зеленая жестяная банка.
Через мгновение до меня дошло — это совсем не банка, а граната.
Он вынул ее из кармана — я видела это отчетливо. И совершенно не поняла, почему гранату он держит в левой руке…
…а кольцо с болтающейся чекой — в правой?..
Чиву бросил гранату в нашу сторону. Под ноги Ричардсону и мне. Она смешно катилась по полу, словно не настоящая. Помню, как отлетела скоба, издав короткое «дзинь».
Специальный агент Ричардсон успел толкнуть меня на пол, за кресло.
А затем наступил ад.
Ослепительная вспышка разорвала салон, будто посреди него открылся портал в иное измерение — для желающих отправиться к Богу. Грохота я не слышала, потому что уши заложило моментально и кардинально.
Самолет содрогнулся, словно наткнулся на стену. Яростный поток воздуха ударил мне в спину. Голова взорвалась болью, а в животе резануло. Воздух в груди расширился и стремительно покинул легкие.
Вот она — взрывная декомпрессия. Резкое, почти мгновенное уменьшение давления. Много читала про нее, покрываясь мурашками и надеясь, что не доведется испытать.
Самолет резко накренился, стало ясно, что он со страшной силой мчится вниз. Пилотам его не выровнять. По крайней мере, уж точно — не в этой жизни.
Откуда-то сверху вывалились кислородные маски. Знаю, что у меня есть пятнадцать-двадцать секунд, чтобы надеть одну из них. Иначе потеряю сознание и…
Салон трясло и вертело. Когда вспышка померкла, а сконденсировавшийся в воздухе пар рассеялся, стало очевидно, что если и понадобится мне кислородная маска, то исключительно для того, чтобы продлить мучения.
Взрыв разорвал корпус самолета, образовав по правому борту огромное серповидное отверстие от пола до потолка. И это были еще цветочки. От концов рваной дыры продолжали расходиться две опасные трещины, охватывая салон по окружности. Они делались больше с каждым рывком самолета. Вдобавок увеличивался крен, вызывая удивительное состояние невесомости.
Интересно, может, для любителей. Лично меня тут же вытошнило желчью.
Суперагент Ричардсон, к несчастью, оказался слишком близко к пробоине. Его всосало мигом. Руки и ноги какое-то мгновение торчали из отверстия, а потом исчезли. Хотя, почему — к несчастью? Здесь не разберешь, кому повезло больше.
Второго агента и пилота я уже не видела. Они потерялись в темноте дальнего конца салона. Чиву летал в невесомости парой метров ниже серповидной пробоины. Когда его перевернуло, я увидела на лице этого идиота благостное выражение.
Не знаю, что на меня нашло в тот момент. Нужно было готовиться к смерти. Только большие оптимисты могли фантазировать в нашей ситуации на тему спасения. А меня мучил вопрос…
— Что такое мертвая вода? — закричала я румыну.
Чиву мерзко улыбнулся, обнажив желтые щербатые зубы. Салон вокруг него трясся, словно в припадке. Воздух ревел.
Румын выдал фразу, из которой я расслышала только обрывки:
— Читай легенду… отрок Ганеша…
А потом салон разломился. На две части.
В одной осталась я. В другой — все остальные.
Их соединяли теперь только пучки кабелей, тянувшихся от хвоста к кабине пилота. Я надеялась, что эта связка не даст самолету развалиться, но кабели начали лопаться, словно нити.
И неизбежное наступило.
По глазам резануло ослепительное голубое небо. Массив носовой части с крыльями стал стремительно удаляться от меня. Чиву некоторое время болтался в срезе фюзеляжа, а потом, как кукла, улетел куда-то вверх.
А может, вниз. Все перемешалось. Хвост, в котором я осталась, тоже вертело, как…
Контуры падающей передней части самолета начали расплываться. Воздух был настолько разрежен, что зрение тут же подсело, как при близорукости. Хорошенькое дело!
Я вырвала кислородную маску вместе с небольшой емкостью химического генератора, выдернула чеку, как предписывает инструкция — всегда в самолетах читаю инструкции, — и вдохнула живительного кислорода. Отбросила все в сторону, потому что увидела тот ярко-красный матерчатый тюк, который вывалился на меня из шкафчика раньше. Он плавал парой метров выше. Я вдруг поняла, что это такое.
Парашют, черт возьми!
Оглушающий рев терзал измученные барабанные перепонки. Я оттолкнулась от стенки салона и крепко вцепилась в брезентовую ткань ранца.
И очень вовремя!
Хвостовую часть фюзеляжа, в которой я болталась, перевернуло. Меня выбросило за ее пределы. Навстречу тысячам метров пронзительной пустоты.
Потоки воздуха тут же подхватили мое тело, словно невидимые призраки. Начали крутить и мять, рвали волосы на голове. Холод продрал до костей, ледяные бритвы безжалостно резали щеки.
Несколько мгновений было видно, как рядом, кувыркаясь, уходила вниз огромная хвостовая часть самолета. Этакий компьютерный спецэффект для голливудского боевика. Но я знала, что это не фильм!
Говорят, полет на парашюте остается в памяти прежде всего необычными картинками, которые невозможно увидеть из окна пассажирского самолета. Говорят, вид из парашютной беседки такой же, какой открывается с вершины покоренного пика, только еще лучше. Земля под тобой кажется географической картой, полной удивительных откровений. Бесконечной плоскостью с геометрическими фигурами полей, дорог и людских построек. При взгляде на эту плоскость зарождается подозрение, что, возможно, под ней все-таки лежат три кита на огромной черепахе…
Я не видела ничего. Вместо того чтобы спокойно планировать на парашюте, я с ним боролась.
Никогда не прыгала с парашютом, и ничего удивительного в этом нет. Как-то не требовалось ни в домашнем хозяйстве, ни на работе — в архиве государственных актов. Мне моих гор хватало выше крыши.
Я вцепилась в кроваво-красный тюк мертвой хваткой. В голове мешанина паники и страха, над которой царила единственная мысль. От нее зависела моя жизнь. Она звучала так: только не отпустить! У меня есть парашют, и я должна им воспользоваться… Будет смешно, если, выкарабкавшись из такой сумасшедшей передряги, имея средство к спасению, не доберусь до земли существом мыслящим и физически не пострадавшим.
Воздушные потоки кувыркали меня, словно в центрифуге. Я нашла лямки, но просунуть в них руки и надеть парашют на плечи не успела. Глупо держала их, не представляя, что делать дальше.
Насколько помнила из фильмов, со сложенным парашютом не приземляются. Это неправильно, и, наверное, противоречит инструкциям. Чтобы раскрыть купол, нужно дернуть за какое-то кольцо. Только где оно?
Кровавый тюк с тесемками и лямками казался мне страшным и непонятным агрегатом — сложнее любого карбюраторного двигателя. Ну что за свинство!
Вот, например, какая-то петля болтается. Для чего она предна…
Уу-у-ухх!!
Едва я потянула за петлю, как брезентовый тюк с такой силой рванулся из моих рук, что я едва не выпустила лямки. Раздался хлопок, словно кто-то тряхнул простыней.
Стиснув зубы, я мертвой хваткой держалась за лямки, а над головой распустился огромный прямоугольный купол цвета пролетарского знамени, на котором белыми буквами — каждая ростом с человека — было выведено: «Дом, милый дом». Прямо как на коврике в прихожей заурядной американской семьи. И лишь маленькая приписка внизу — «US ARMY» — смазывала впечатление.
Так я и спускалась, держась за лямки парашюта и уставившись в эту надпись. Даже неба не видела. Ветер стихал, разреженность воздуха исчезала, дышать становилось легче.
Летела до тех пор, пока ноги не воткнулись в рыхлый снег…
Прямо в Светкином платье провалилась по пояс в сугроб. Не успела поднять голову, как «милый дом» накрыл меня и еще пять-шесть квадратных метров вокруг. Словно заботливая мамочка.
Я выбралась из сугроба, запутавшись в стропах. Мягкая полиамидная ткань колыхалась над головой, прилипая к рукам и шее. Я долго барахталась под какой-то буквой «М», а когда выбралась на свет, ахнула.
Что произошло с природой? Ведь во Франции стояло лето!..
Насколько хватало глаз, меня окружали сугробы. С одной стороны возвышалась красивая заснеженная вершина, похожая на потухший вулкан. С другой — гора поменьше. Я оказалась в «седле» между ними. Пространство передо мной затянула вата облаков. Над ними светило яркое беспечное солнце. Что находится за этими облаками? Неведомая долина или… другие горы?
— И это называется Англия? — спросила я, обращаясь к облакам. — Это самое… Люди-и! Куда меня занесло?..
Съездила на вечерок во Францию. Погуляла, повеселилась. В итоге очутилась в каких-то Гималаях!
