18
Помолившись, я отвернулся от иконостаса и уперся взглядом в отца Спиридона. Он стоял шагах в четырех, он неотрывно смотрел на меня и в глазах его было удивление, граничащее с ужасом. Встретив мой взгляд, он дернулся, как от удара, и отступил на шаг.
— Что случилось? — спросил я. — У тебя такой взгляд…
— Ничего, — быстро ответил Спиридон, — просто ты похож на одного человека. Нет, это только внешнее сходство, иначе… нет, неважно.
— Да что случилось? — повторил я. — На тебе лица нет! У тебя какая-то проблема? Пойдем, попьем чаю, обсудим проблему, я помогу ее решить. Помогать ближнему — святой долг христианина, правильно?
Спиридон раздраженно помотал головой, что-то прошептал и неожиданно перекрестился.
— Хорошо, — сказал он, — пойдем.
Первым, что бросилось мне в глаза в церковной каптерке, была лежащая на столе газета. "Вампиры ограбили супермаркет", гласил заголовок. Ниже красовалась фотография, с которой скалил зубы вполне узнаваемый я.
Спиридон дернулся к столу, но тут же остановился и посмотрел на меня. Мы встретились взглядом и слова стали излишними. Он все понял.
— Но как же… — прошептал Спиридон, — святая церковь… это правда…
— Да, это правда, — сказал я, — я действительно вампир. Клыки показать?
— Не надо! — резко крикнул Спиридон и перекрестил меня отчаянным жестом.
Ничего не случилось. Я не провалился сквозь землю, не растворился в воздухе и не рассыпался горсткой праха, меня не уволокли черти и не растерзали ангелы.
— Но как… — удивился Спиридон.
— А вот так, — сказал я, — слухи о том, что вампиры боятся христианской символики, сильно преувеличены.
— Ты правда вампир?
— Правда. Я ведь уже говорил. А что тебя удивляет? Я же говорю, вампиры не боятся христианской символики.
— Но зачем ты ходил сюда столько времени? Хотел поглумиться? Так это тебе удалось!
— Ничего я не хотел поглумиться! Я такой же человек, как и ты, я тоже хочу обрести веру. Думаешь, если я вампир, так для меня бог — пустой звук?
— А что, нет?
— Нет! Ты же сам говорил, убить, чтобы жить — это не смертный грех.
— Я не это имел ввиду! Ты проклят, Сергей, понимаешь, проклят! Ты никогда не спасешь свою душу, пусть даже ты не боишься святых мест, все равно для тебя посещать церковь — пустая трата времени! И кощунство!
— Я так не думаю. Ты помог мне, Спиридон, ты сказал, что надо жить по совести, что надо творить добрые дела, ты открыл передо мной путь… нет, не к спасению, да мне, по большому счету, наплевать на спасение, ты открыл путь к тому, чтобы жить и не думать, что все бессмысленно. Я всегда знал, что душу нельзя погубить окончательно, другие вампиры говорили об этом, но я не мог в это поверить до тех пор, пока ты не объяснил мне, как все обстоит на самом деле. И не надо смотреть на меня такими глазами, я не собираюсь тебя кусать, я вполне контролирую себя, это только в фильмах вампиры бросаются на первого встречного.
— Скольких человек ты убил? — спросил Спиридон.
— Троих.
— Кто они были?
— Проститутка, случайный прохожий и… еще один случайный прохожий.
— Ты давно вампир?
— Почти две недели.
— Значит, каждые четыре дня ты совершаешь убийство.
— Это только вначале, потом будет достаточно одного раза в месяц.
— Все равно! Ты исчадие ада!
— Я не исчадие ада! Я не стремлюсь к злу. Да, я убиваю, но разве не ты говорил, что нет греха в том, чтобы убить ради спасения собственной жизни?
— Не перевирай мои слова! Твое бытие — не жизнь! Ты — нежить!
— Я не нежить! Мое сердце бьется, мое тело теплое, я дышу, ем, пью, занимаюсь сексом, у меня есть любимая женщина… что еще нужно, чтобы называть бытие жизнью?
— Нужно не убивать!
— А кто из нас не убивает? Ты вегетарианец?
— Убивать животных и убивать людей — разные вещи!
— Объясни это какому-нибудь индусу. И вообще, ты же не будешь утверждать, что я стал нежитью, еще когда воевал в Чечне?
— Это совсем не то! И не говори, что ты нормальный человек, ты — гадкий упырь! Вонючий вурдалак! А те деньги, что ты жертвовал на богоугодные дела, ты украл в супермаркете? Забери эти деньги назад! Они прокляты!
— Деньги не пахнут, — попытался возразить я, но Спиридона уже несло.
— Твои деньги прокляты! И сам ты проклят! И весь храм теперь проклят! Вампир молился в божьем храме, вампир подходил к причастию, вампир исповедовался! Дьявол тебя возьми, ты исповедовался мне и я отпустил твои грехи! Видит бог, я не знал, какой грех отпускаю. Ты хоть знаешь, что бывает с такими грехами? Несправедливо отпущенный грех ложится камнем на душу отпустившего! Ты погубил мою душу! Просто так взял и походя погубил мою душу!
— Да иди ты! — огрызнулся я. — Нет души, которую нельзя спасти. Сходишь к какому-нибудь иерарху, помолишься, исповедуешься, все и пройдет.
Спиридон взвыл, как раненый зверь.
— Не искушай меня, дьявольское отродье! — завопил он. — Будь ты проклят во веки веков и будь проклят весь твой нечистый род до тринадцатого колена! Да не будет тебе ни в чем удачи и да сдохнешь ты в грязи и скверне во имя господне!
Я ощутил, что вокруг меня что-то начинает происходить. Впервые за много дней крест зашевелился, предупреждая об опасности, да и сам я уже понял, что проклятие Спиридона перестало быть просто словами, оно стало реальностью и быстро набирает силу. Еще несколько минут, и будущее изменится и в нем не останется для меня места. Вот, значит, как происходит одномоментное просветление.
А что, усмехнулся червь, может, в этом и есть твоя судьба — помочь скромному священнику обрести святость, а потом, чем черт не шутит, может, это он станет вторым мессией?
Да иди ты! ответил я, скорее всего, он сдохнет прямо сейчас от нервного потрясения от собственной святости.
— Хватит, Спиридон, — сказал я вслух, — это становится опасным, твое проклятие наполняется реальной силой. Я, конечно, рад, что ты теперь святой, но не надо становиться святым за мой счет. Отмени проклятие и давай обсудим ситуацию, спокойно и взвешенно, как взрослые люди.
К сожалению, Спиридон к этому времени уже перестал воспринимать окружающее.
— Изыди, Сатана! — орал он, осеняя меня крестным знамением. — Не искушай меня! Господь дал мне силы и знание, куда их направить. Твое нечистое семя сгинет с лика земного и…
— Ты не оставляешь мне другого выхода, — предупредил я.
— Господь не оставит меня, — заявил Спиридон, закатывая глаза под потолок, то ли в истерике, то ли действительно пытаясь узреть господа.
— Ну, смотри…
Я сформировал клыки и сделал шаг вперед. Спиридон не сопротивлялся, он лишь дернулся в моих руках, когда шейная вена вскрылась и теплая кровь хлынула мне в глотку. Я не испытывал настоящего голода, я просто решил напитаться про запас. Все равно Спиридона придется убить, по-другому проклятие не остановишь, а зачем добру пропадать зря?
Сердце священника стукнуло в последний раз и остановилось. Я расслабил руки и мертвое тело ударилось об пол, а мое сердце наполнилось жалостью. Жалко, что все так вышло, хотели как лучше, а получилось, как всегда. Но, по крайней мере, я приобрел в этом храме жизненный опыт, научился лучше понимать если не бога, то, хотя бы, его ближайшее окружение в лице истинно верующих. Нет, я не жалею, что пришел сюда.
Я уложил Спиридона на спину, сложил ему руки на груди и закрыл веками белки закатившихся глазных яблок. Надо бы прочитать молитву, но я не помню ни одной, кроме "Отче наш", да и из "Отче наш" помню только первые строки. Ничего, раб божий Спиридон, господь тебя и так не оставит. Покойся с миром, святой, и пусть земля будет тебе пухом.
Я вышел в главное помещение храма и меня будто ударило по голове чем-то тяжелым. Лики святых на иконах смотрели волчьим взором, Христос на кресте стал похож на ядовитую анаконду, изготовившуюся к прыжку, воздух налился свинцовой тяжестью, стены, казалось, начали опускаться и сжиматься, стремясь раздавить меня многопудовой тяжестью. Кажется, я промедлил слишком долго, проклятие Спиридона обрело автономность, а это не просто плохо, это очень плохо.
Черт побери, да меня сейчас кондратий хватит! Хватит размышлять, пора действовать!
Я сложил руки перед грудью и между параллельно расположенными ладонями замерцала оранжевая искорка. Взмах руки, и целый столб колдовского пламени ударил в распятие, моментально превратив его в обугленную головешку. Я двигал рукой, и огненная струя металась по внутренностям церкви, разрушая убранство, и с каждой каплей волшебного пламени давление на мою душу ослабевало, дышать становилось все легче, несмотря на густой дым, заполнивший помещение. Казалось, что невидимая плита, навалившаяся на плечи, растворяется в прогорклом воздухе и тает, превращая меня из проклятого богом упыря в более-менее нормального человека.
Рядом кто-то пискнул, я повернул голову и увидел Леночку, распластавшуюся на полу в полуобморочном состоянии. Вот кого мне здесь не хватало, так это невинных жертв! Я повернулся к ближайшему окну, воздух сгустился и невидимым кулаком вышиб его, густо усеяв осколками стекла и дерева церковный дворик. Еще одно движение новообретенной магической сущности, и невидимая рука подняла Леночку за шиворот, как котенка, и бережно вынесла в окно из полыхающего ада, в который уже успел превратиться храм божий.
Огонь плясал вокруг меня, языки пламени лизали одежду и кисти рук, но не причиняли ни малейшего вреда. Едкий дым наполнял воздух, но не мешал ни зрению, ни дыханию. Целая завеса огня отрезала входную дверь, а почему бы и нет, подумал я, и вылетел в окно.
Снаружи церковь выглядела почти нормально, только первые струйки дыма начали пробиваться через щели в потолочных перекрытиях. Около разбитого мной окна по чистой случайности не оказалось горючих предметов и дым из него совсем не валил. Интересно, проклятие Спиридона связало себя с внутренним церковным убранством или все-таки со стенами? Пожалуй, лучше не рисковать.
Я представил себе, что в руках у меня невидимый гранатомет "Шмель", только в несколько раз мощнее, чем реальный, и виртуальная термобарическая граната отправилась в открытое окно. Переборщил. Я повернулся к церкви спиной и распахнул вокруг себя энергетический щит, прикрывающий от падающих осколков. В двух шагах лежала Леночка, судорожным движением я растянул щит в ее сторону и успел прикрыть ее за долю секунды до того, как первая каменная глыба ударилась о щит и мягко соскользнула в сторону. А потом начался настоящий камнепад.
Не могу сказать, сколько он длился, думаю, не больше минуты, но эта минута показалась вечностью. А потом камни перестали падать, я рассосал силовой щит и огляделся по сторонам.
Вот так, наверное, выглядит лунный пейзаж. Кругом каменные обломки, обгорелые деревяшки, присыпанные грязным снегом и практически неотличимые от камня, а остатки разрушенной церкви выглядят почти как лунный кратер. И еще отвратительно пахнет гарью.
Неподалеку послышался стон. Я поднялся на ноги, сделал два шага и увидел рядом с каменной глыбой несчастную Леночку в грязном разорванном пальтишке. Накатила волна любви, захотелось прижать ее к себе, утешить, сделать ей что-нибудь хорошее и приятное. Нет, в этом не было ничего сексуального, это была чистая и небесная платоническая любовь, какая всегда охватывает после кормления.
Завидев меня, несчастная девушка мелко затряслась и начала отползать, ее рука поднялась на уровень глаз и безуспешно попыталась сотворить крестное знамение. Губы задергались, она, похоже, хотела произнести какую-то молитву, но смогла исторгнуть из себя только неразборчивое заикающееся бормотание.
— Не бойся, — сказал я, — я не сделаю тебе ничего дурного. Позволь, я вытру тебе лицо, ты вся перепачкалась.
— Не подходи ко мне! — завопила Леночка. — Не приближайся, во имя господа! Ты дьявол!
Я печально покачал головой.
— Нет, милая, — сказал я, — я вовсе не дьявол. Наверное, я могу стать дьяволом, но, видит бог, я не хочу этого. Хочешь убить мою душу? Прокляни меня. Я верю, у тебя хватит сил, твоя вера гораздо сильнее, чем у Спиридона, и раз проклятие получилось у него, значит, оно получится и у тебя. Может быть, это и есть моя судьба — стать плечом, под которым дрогнет стена, или ключом, который откроет замок твоей души и выпустит на свободу силу глубин. Нет, я говорю не о темной стороне веры, ты знаешь, я почти не различаю светлое и темное, думаю, один только бог способен правильно отличить одно от другого. Хочешь избавить мир от меня? Хочешь открыть в себе бога? Хочешь, я дам тебе то, что не даст никто другой? Я знаю, эти слова кощунственны, Сатана искушал Христа почти теми же словами. Но я имею ввиду только то, что говорю, и ты можешь это проверить, я знаю, у тебя хватит веры. Открой себя, позволь себе поверить в свои силы. Ты заперта в одиноком теле, ты не смеешь обрести контроль над собой, хочешь, я помогу тебе? Ты думаешь, я представляю угрозу, но это не так, и ты никогда не поймешь, почему. Если не позволишь себе поверить. Поверить не в бога, всевышнего, могучего и далекого, а в себя, в ту часть тебя, что хранит малую частицу бога. Твои привычки подавляют душу, она стонет под гнетом гигантов, обычно ты не слышишь этих стонов, но иногда они прорываются. Хочешь, я стану убийцей гигантов? Внутри тебя скрыто богатство, но поверь в себя и горы начнут двигаться перед твоими глазами. Только поверь в себя. Ты готова?
Кажется, я загипнотизировал ее. Бедная Леночка смотрела на меня расширенными глазами, как удав на кролика, она больше не замечала ни крови отца Спиридона, запачкавшей мою дубленку, ни сажи и копоти на моем лице, ни противоестественного пейзажа вокруг. Она не видела ничего, кроме моих глаз, и не слышала ничего, кроме моего голоса. Я почувствовал, как гиганты поддаются. Еще немного… если хотя бы на мгновение заставить ее взглянуть на мир незамутненным взглядом, отрешиться от привычного я… как там говорил владыка Дмитрий…
— Иисус ждал темноты, — сказал я. — Ослепленный тишиной, он ждал темноты и пауки плясали на стенах. Ахим брахма аси!
Бессмысленная фраза, сама собой всплывшая в моем мозгу, сделала свое дело. Я ощутил, как мир сдвинулся, и с гордостью отметил, что в этот раз я управился почти без креста, он помог только совсем чуть-чуть, на самом последнем этапе. Глаза Леночки распахнулись и стали пустыми, и в этот момент я направил ей мощнейший мысленный посыл, самый мощный, какой только смог сотворить.
— Поверь в себе, — сказал я, и мои слова прозвучали во всех девяти слоях истины.
А потом я, обессиленный, опустился на собственную задницу, привалился спиной к куску разрушенной стены и стал расслабленно ждать конца. В пустой голове осталась только одна мысль — зачем я все это сделал?
Спустя вечность я ощутил на собственной щеке холодную, но живую и одновременно теплую маленькую, почти детскую, ладошку. Теплую внутренней теплотой, не имеющей ничего общего с кинетической энергией молекул, составляющих плоть.
— Бедный, — сказала Леночка и вздохнула. — Я прощаю тебя.
— Что? — мне показалось, что я ослышался.
— Я прощаю тебя, — повторила Леночка. — Понять — значит простить, не так ли?
— Наверное. А ты поняла?
— Поняла. Я… кажется…
Она встала на ноги и подняла руки к небу. Пространство взвихрилось вокруг нее, лунный пейзаж подернулся туманной дымкой и стал таять. Неопределенность захватила пространство и время, эти понятия перестали существовать, теперь ничто не имеет значения, только она и я, только мы с ней, мы вместе и все, нет больше ничего, кроме отражения тени бытия в наших глазах. Я понял, что она делает, и я вскочил, нет, я взлетел, одним легким движением, как будто секунду назад меня не давила чугунная тяжесть от только что совершенного чудовищного волшебства.
Мы взялись за руки и процесс пошел. Один за другим куски камня взмывали в воздух и собирались вместе, они плыли друг к другу, соединялись и сливались в единое целое. Мне казалось, что поднимающиеся стены обновленного храма поют что-то торжественное, кажется, это называется осанна, но я могу ошибаться.
— Как насчет внутренностей? — спросил я.
— Не волнуйся, — успокоила меня Леночка. Впрочем, какая она теперь Леночка, скорее уж, святая Елена. — Они не успели забыть свое место, они вернутся и все восстановится.
— Спиридон?
— Ты справишься?
— Боюсь, что нет. Нет, я не справлюсь.
— Я тоже. Его сила в нас, если изъять ее из наших сущностей, они распадутся. Думаю, он будет не в обиде. Авраам принес в жертву собственного сына, а мы с тобой принесли в жертву священника.
— В его смерти виноват только я.
— Я беру на себя половину греха.
— Почему?
— Потому что результатами греха пользуемся мы оба. Спасибо тебе.
— За что?
— Ты дал мне веру.
— Она и так была у тебя. Раньше ты не могла собрать церковь из обломков, но это не показатель.
— Я и сейчас не могу сделать это одна. Мы сделали это вместе.
— Тебя не пугает, что я вампир?
— Ты больше не вампир.
— Как это? — я сформировал клыки и продемонстрировал их Леночке.
Она фыркнула.
— Я тоже могу так сделать, ну и что? У тебя больше нет зависимости от человеческой крови.
— Как ты это сделала?
— Не знаю, я знаю только, что я сделала это и все. Да и вообще, я не уверена, что это сделала именно я.
— А кто же?
— Бог.
— Бог?
— Бог. Он обратил на нас взор и сделал то, что посчитал нужным.
— А что он сделал?
— Дал нам силы.
— Зачем?
— Откуда я знаю? Кто вообще может похвастаться, что понимает дела господни? Знаешь, Сергей, я припоминаю, что тут неподалеку, вон за тем углом, есть забегаловка. Пойдем, посидим?
— Разве это не грех?
— Мне открылось, что нет. Бог открыл мне, что большинство запретов, которые накладываются его именем, не имеют никакого смысла. Так пойдем?
— Пойдем.