В Подольск мы въехали примерно за час до заката. На въезде в город стояла будка дорожной стражи, но она была хорошо видна издали и мы заблаговременно свернули в лес, избежав нежелательной встречи.

Подольск снова напомнил мне о семнадцатом веке. В фильмах про начало правления Петра Первого Россия изображается примерно так же — грязные и оборванные бородатые людишки, непролазная грязь на улицах, все серое и тусклое, но не печальное, а какое-то естественное, природное. Посреди городской улицы валяется здоровенная свинья и прохожие обходят ее, нимало не удивляясь. Женщины подбирают подолы длинных платьев, чтобы не запачкать в грязи, но все равно пачкают. Полуголые дети бегают по лужам, словно не замечая того, что погода стоит хоть и не вполне ноябрьская, но совсем не летняя. Человеческая речь звучит не быстро и отрывисто, а плавно и напевно, будто говорящие никуда не торопятся, и почему, собственно, будто? Так оно и есть, здесь никто и никогда никуда не спешит, здесь все и вся в руках божьих и так будет всегда. Здесь никого не волнует, чему равен курс ефимка по отношению к талеру и как идут военные действия на православно-католическом фронте. Здесь неважно, что сказал вчера государь император, и что порешили бояре в Государевой Думе. Здесь жизнь идет своим чередом, да, местные аборигены чудовищно бедны по меркам моего родного мира, причем бедны не только материально, но и духовно, но я уверен, что количество шизофреников на душу населения здесь в сотню, если не в тысячу раз меньше, чем в том Подмосковье, из которого я сюда явился.

Широкомордая и чудовищно некрасивая девка с густо нарумяненными щеками и пустым водянистым взглядом поинтересовалась, не желают ли благородные господа поразвлечься. Аркадий оживился:

— О, это то, что нужно! Веди!

Девица направилась в лабиринт кособоких сараев, которые при ближайшем рассмотрении оказались жилыми домами. Или, скорее, домишками. А еще точнее, халупами. Ощутимо запахло навозом, в том числе и человеческим, а также пищевыми отходами.

Девица распахнула дверь одного из сараев и нашим взорам предстала крохотная комнатушка с печкой-буржуйкой в углу, только не железной, а, кажется, бронзовой, и кучей неясного тряпья посередине. В печке вяло потрескивал какой-то хлам, трубы не было, и, чтобы едкий дым не ел глаза, приходилось сгибаться в три погибели.

— Любку позвать? — спросила девка. — Или я одна управлюсь?

— Управишься, — пообещал Аркадий, захлопнул дверь и явил на свет божий золотой крест. Нет, пожалуй, свет, излучаемый горящим дерьмом, нельзя назвать божьим светом.

— Для начала принеси смертную клятву, — сказал Аркадий, — нет, лучше не смертную, смертью тебя вряд ли напугаешь. Лучше поклянись… ну, например, так… поклянись, что наших лошадей не сведут до завтрашнего утра, а иначе быть тебе прокаженной. Как тебе такая клятва?

Баба разинула слюнявый рот, рухнула на колени и заголосила:

— Не губите, святые отцы, пощадите дуру грешную! Как же я за ваших лошадей побожусь, нешто воры меня послушаются?

— Послушаются, — пообещал Аркадий, — потому что вот этот рубль ты передашь кому нужно, а кому его передать, это тебе виднее. Только сначала принесешь клятву. Ну?

— Клянусь, — обреченно зашептала девица, — что сих лошадей не сведут до утра…

— Включительно, — подсказал Аркадий.

— Включительно, — согласилась девица, — а ежели сведут, быть мне прокаженной.

— Замечательно, — констатировал Аркадий, — а теперь отнеси рубль куда надо и принеси что-нибудь пожрать.

— На что? — уточнила девица.

— На сдачу. И поживее!

С этими словами Аркадий распахнул дубленку и явил взору несчастной женщины автоматический пистолет Стечкина. Девица разинула рот, поклонилась, перекрестилась и убежала.

Она вернулась почти через час, в течение которого мы с Аркадием успели соорудить из тряпья что-то вроде лежанки, где можно было более-менее комфортно отдыхать, если отрешиться от царящих здесь запахов. Один раз Аркадий, услышав какое-то оживление на улице, выглянул за дверь и проводил задумчивым взглядом стайку убегающих подростков. Если проследить их траекторию, становилось понятно, что убегали они от наших лошадей, привязанных к вкопанному неподалеку столбу неясного предназначения. Да уж, криминогенный район. Потом девица вернулась, как выяснилось, ее звали Надюхой, она принесла пожрать, но я не буду описывать, что именно она принесла. Скажу лишь, что несмотря на ощутимое чувство голода, есть это можно было только с большим трудом. Еще она принесла примерно литр самогона, Аркадий наотрез отказался его пить, а я попробовал, чтобы нейтрализовать возможные последствия поглощения подтухшей вареной требухи. Лучше бы не пробовал. Жалко, что ни я, ни Аркадий не догадались взять в дорогу съестного. Впрочем, в такой суете это было неудивительно.

Мы поели, Надюха немного осмелела и попросила у Аркадия благословения. Благословения она не удостоилась и нельзя сказать, что это ее сильно расстроило, скорее, она рассчитывала на подобный исход и попросила благословения просто на всякий случай.

Получив отказ в благословении, Надюха предложила свои услуги за бесплатно, ответом на что стал наш с Аркадием жизнерадостный смех. Да уж, с такой женщиной иметь дело даже на халяву не хочется. Надюха немного обиделась, но не угомонилась, и предложила поискать девочек помоложе и посимпатичнее, еще не порченых, которые с радостью отдадут свою невинность святым людям, потому что это не только праведный поступок, но и хорошее предзнаменование для дальнейшей жизни. Услышав эту тираду, Аркадий сильно смутился, опасливо покосился на меня, а потом, решившись, спросил:

— А как насчет мальчиков?

Я захохотал. Аркадий сделал обиженное лицо и я поспешил его успокоить.

— Не смущайся, — сказал я, — но это и вправду смешно. У тебя было такое лицо, как будто ты этим предложением смертельно оскорблен и решаешь, что с ней сделать — испепелить на месте или немного подождать. А ты, оказывается, просто стесняешься… нет, это на самом деле смешно.

Надюха открыла рот, несколько раз сглотнула, а затем троекратно перекрестилась.

— Желания вашего священства — закон, — пробормотала она и вопросительно глянула на меня.

— Нет, мне девочку, — я поспешил успокоить несчастную, — и не очень молодую, я педофилией не страдаю.

— А что здесь страдательного? — не понял Аркадий. — Это почти так же, как с мальчиком.

— У нас в мире, — пояснил я, — сношение с несовершеннолетними считается преступлением. До десяти лет тюрьмы, если я не ошибаюсь.

— За нами следят, — сообщил Аркадий, не изменяя интонации голоса. — Не дергайся и не дай сердцу екнуть, за нами следят колдовским взглядом. Наши разговоры им не слышны, но все чувства как на ладони. Сохраняй расслабленность, но будь готов.

— Надо достать автоматы, — расслабленно пробормотал я.

— Доставай, — согласился Аркадий и добавил, — все равно скучно здесь. Это чтобы из роли не выйти, — пояснил он.

Я широко зевнул, неспешно подвинул к себе сверток и начал распутывать тесемки. Это заняло добрых пять минут, в течение которых Аркадий валялся на груде грязного тряпья лицом вверх и меланхолично рассуждал о роли искушения в человеческой жизни и о том, как хорошо иллюстрирует этот факт то, что каждый из нас, делая сексуальный заказ, предпочел запретное.

Среди складок рогожи хищно блеснуло дуло автомата.

— Не позволяй себе думать о нем как об оружии, — сказал Аркадий. — Или, лучше, представь себе, что ты его чистишь. Я, пожалуй, займусь тем же самым.

Он протянул руку, лениво поднял тот автомат, который был без подствольника, и щелкнул предохранителем.

— Прорываться будем прямо сейчас? — лениво спросил я.

— Чем быстрее, тем лучше, — лениво ответил Аркадий. — Представь себе, что отложил оружие в сторону. Представил? А теперь пойдем отольем под венец.

— Под какой венец? — не понял я.

— Ну под угол. Угол бревенчатого сруба называется венец, — пояснил Аркадий.

Мы вышли на улицу и я пожалел, что в "Газели" не оказалось приборов ночного видения. Уже давно стемнело и сейчас без колдовского зрения никак не определить, откуда именно за тобой наблюдают чьи-то внимательные и недобрые глаза.

Аркадий вытащил из кармана дубленки ручную гранату, взглянул на меня и приоткрыл рот, но я остановил его жестом. Не нужно слов, я и так уже все понял. Я забрал у него гранату, выдернул кольцо, широко размахнулся и метнул ее через крышу сарая так далеко, как только мог.

Взрыватель звонко щелкнул, запахло порохом. Если бы сейчас было светло, можно было бы видеть, как за летящей гранатой тянется белесый дымок. Аркадий непроизвольно вздрогнул, вытащил крест из-за пазухи и закружился на месте, как волчок. А через четыре секунды ночная тишина взорвалась громом.

Залаяли собаки, истошно закукарекал разбуженный петух, Аркадий резко дернулся туда-сюда, после чего принял решение и мы побежали со всех ног куда-то… пожалуй, на северо-запад, если считать, что я не потерял ориентировку в этом трущобном лабиринте.

— Лошади! — вскрикнул я.

— Забудь! — зло ответил Аркадий. — На лошадях нам отсюда не выбраться. Будем прорываться пешком, лошадей потом сведем каких-нибудь.

Прямо по курсу выросло что-то черное, что при ближайшем рассмотрении оказалось бревенчатым домишкой, лишь немного более добротным, чем сарай Надюхи. Аркадий замешкался, я вырвался вперед, размахнулся автоматом и выбил прикладом слюдяное окошко.

— Гранату! — прошипел я.

Аркадий понял меня правильно и граната отправилась внутрь сруба.

— Богородица дева пресвятая… — донеслось изнутри, мой крест дернулся и я ощутил, как через выбитое окошко накатилась волна чего-то светлого, но одновременно злого и опасного. Аркадий сдавленно крякнул.

Сруб содрогнулся и волна схлынула. Когда уши немного отошли от грохота взрыва, стало слышно, как внутри домика кто-то тихо и отчаянно поскуливает. Но мы были уже далеко.

Аркадий резко остановился, он протянул руку и резко дернул меня. Я тоже остановился, и вовремя.

Потому что земля задрожала и в неверном свете луны, на мгновение высунувшейся из-за облаков, я увидел, что прямо перед нами земля разверзлась и продолжает проваливаться куда-то вниз. Уже успела сформироваться нехилая яма, которая расширялась все больше и больше. За пару секунд ровная земля под моими ногами приобрела заметный наклон, я сделал рефлекторный шаг назад и едва не поскользнулся.

Крест засуетился и показал мне вперед. Я увидел, как за полуразрушенным плетнем прячутся трое неясных существ, окрашенных злобно-пурпурными аурами. Восьмипатронная автоматная очередь придала аурам кроваво-красный оттенок, а граната из подствольника подействовала на них, как выключатель на горящую электрическую лампочку.

Целый фонтан земли взметнулся в небо из того места, где только что была яма. Исполинская ладонь, сотканная из воздуха и земляных комьев, ударила меня в грудь и отбросила метров на пять назад. Каким-то чудом я исхитрился не выронить автомат.

Аркадий что-то сдавленно прошипел, вскочил на ноги и заозирался по сторонам. Казалось, его распирает изнутри какая-то злая сила. Наконец, решившись, он повернулся чуть вправо, простер руки вперед и вверх, и метрах в ста-ста пятидесяти от нас соломенная крыша деревянного домика вспыхнула в мгновение ока.

— Уже поздно отменять волшебство, — пояснил Аркадий.

Стало светло и я увидел, что земляной фонтан иссяк. Я взглянул вверх и оказалось, что над городом бушует смерч. Он уже окончательно сформировался и удалялся куда-то влево, разметывая берестяные, дерновые и соломенные крыши, а также приводя в смятение монахов, занявших оборону в той стороне. Я с удивлением понял, что последнее подсказал мне крест, причем произошло это так естественно, как будто сейчас он стал частью моего тела… или души.

Я дернул Аркадия за рукав и мы побежали вслед за удаляющимся смерчем. В первую секунду Аркадий пытался увлечь меня в противоположную сторону, туда, где горел дом, но, увидев смерч, переменил решение.

Когда мы пробегали мимо плетня, разорванного взрывом гранаты, из смородиновых кустов донеслось сдавленное проклятие. Аркадий дернулся и чуть не упал, но удержался на ногах. Он резко остановился, развернулся и дал назад по-чайницки длинную очередь. Он не попал, но монах заткнулся. Аркадий развернулся обратно и побежал за мной, очевидно, думая, что убил врага. Я не стал его разубеждать.

Смерч мчался впереди нас все быстрее и быстрее, мы неудержимо отставали от него и похоже, что мы уже вышли из-под его защиты. Сейчас монахи отвлекутся от смерча и снова обратят на нас внимание, и тогда… Смерч беззвучно взорвался и исчез. Земляные комья, охапки соломы, трава, ветки и всякий мусор тихо осыпались на землю и воцарилась почти тишина. Почти — потому что далеко позади продолжали надрываться собаки и доносились человеческие голоса, некоторые испуганные, а некоторые — разгневанные.

Крест задрожал, он ощутил, как слева-позади, метрах примерно в пятистах, взбухает чудовищный пузырь какого-то заклинания огромной мощности. Мне не удержать его! — испуганно пискнул крест.

Я дернул Аркадия за рукав и мы побежали в сторону готовящегося заклинания.

— Ты что?! — завопил Аркадий. — Там же…

— Вижу! — крикнул я.

— Видишь? — удивился Аркадий. — Но…

— Крест видит! — пояснил я. — Быстрее!

— Не туда! — отчаянно крикнул Аркадий. — Надо убегать, укрываться…

— От этого не укроешься!

Я перепрыгнул через широкую канаву, не замедляя бега, и понял, что прекрасно вижу в темноте. А еще я понял, что заклинание вот-вот сработает и дальше медлить нельзя. Далековато, но придется рискнуть.

Я поднял ствол автомата под углом сорок пять градусов и мягко надавил на спусковой крючок подствольника. Ничего не случилось. Черт меня возьми! Я же не перезарядил его!

Я неловко залез под дубленку и потянулся к подсумку на правом боку. Гранаты где-то здесь… не расстегивается… черт, не успеваю! Пузырь взбухает, сейчас что-то родится… уже вот-вот…

Пальцы наконец справились с застежкой, я выдернул гранату, она выпала и застряла где-то в складках одежды. Я мысленно плюнул и вытащил вторую, последнюю. Я загнал ее в ствол и это произошло.

Темный пузырь взорвался и из его недр явилось на свет что-то белое, острое и колючее, как снег на склоне Эльбруса в морозный солнечный день. Крест затрепетал, пространство другого зрения мгновенно заволоклось туманным сиянием, оно не слепило, но видеть стало труднее… я понимаю, что эти объяснения сбивчивы, что они не проясняют, а только запутывают, что это похоже на бред сумасшедшего, но это действительно похоже на бред сумасшедшего и я не могу подобрать других слов, кроме тех, которые уже подобрал.

Стараясь не обращать внимания на то, что творится сейчас… где? в астрале?… я поднял автомат, тщательно прицелился, насколько вообще можно говорить о тщательности прицеливания с такого расстояния и потянул спуск. Подствольник гавкнул, автомат в моих руках дернулся, граната полетела по крутой параболе, я взглянул на нее другим зрением и с ужасом понял, что она отклоняется в сторону, вихрь, бушующий вокруг белой твари, относит гранату далеко вбок. Вторая граната, похоже, провалилась в штаны, лимонка осталась только одна, я израсходую ее, и из оружия останется только автомат и пистолет, а с таким набором вооружения пусть Рембо воюет, у нормального человека в таком бою шансов немного… все это промелькнуло в моем смятенном разуме, я взмолился, крест отрезонировал, и граната круто изменила траекторию. Она отвесно рванулась к земле, как будто для нее перестали существовать законы инерции, у самой земли так же резко изменила направление полета с вертикального на горизонтальное, она влетела под существо, которое, оказывается, висело в воздухе, не касаясь земли, а затем взмыла вверх и соприкоснулась с плотью существа. Она прошла насквозь… оно нематериально!.. контактный взрыватель не сработает!.. нет, граната замедляется… это существо наполнено слизью… сейчас…

Бабах! Белое покрывало взметнулось в ночи, видимое невооруженным глазом. Как ни странно, существо сохранило целостность, его тело раздулось метров до пятидесяти в диаметре, но не разорвалось. А теперь оно медленно сжимается и… а почему осколки все еще прыгают внутри? Односторонняя прозрачность? Ну-ну…

Я высадил в существо остатки магазина и выбросил использованный рожок. Я вгляделся в существо и увидел, как пули весело прыгают внутри него, оставляя за собой туманные следы, внутри которых субстанция теряла структуру… Короче говоря, существо колбасило, причем не по-детски.

Аркадий заворожено смотрел на разворачивающуюся перед нами картину, я оглянулся по сторонам и понял, что окружающие нас монахи (как их много!) не отрывают своих взглядов от корчащегося существа. Я вставил в автомат последний рожок и больно ткнул Аркадия под ребра.

— Уходим! — крикнул я. — Быстрее, пока они не опомнились!

Аркадий посмотрел мне в глаза рассеянным и каким-то убитым взглядом. Он непонимающе кивнул, повернулся и побрел прочь, переставляя негнущиеся ноги, как Буратино-переросток.

— Быстрее! — я еще раз ткнул его, на этот раз в спину. — Не спи, надо уходить, сейчас будет поздно!

— Уже поздно, — пробормотал Аркадий. — Это конец.

И в этот момент существо взорвалось. Пространство сзади меня вспухло невидимым, но ослепительным светом. Невидимая и неощутимая иначе, чем с помощью магического зрения, ударная волна покатилась во все стороны, вначале неспешно, но набирая ход с каждой секундой. Надо прятаться! Нет, я увидел, как волна проходит через дом, будто не замечая стен, и понял, что прятаться бессмысленно. Крест на моей груди напрягся и прошептал: я прикрою тебя. Только тебя. Извини, но мои силы не безграничны.

Я беспомощно взглянул на Аркадия, тот спокойно принял мой взгляд и его губы зашевелились в беззвучной молитве. А потом нас накрыла волна.

Наверное, на секунду я потерял сознание, потому что никак не могу вспомнить, что происходило в этот момент. В моей памяти есть только два кадра, между которыми нет ничего. Первый кадр: я понимаю, что нас накрыла волна. Второй кадр: Аркадий, мертвый, лежит на земле, а я деловито обшариваю труп, снимая с него оружие, боеприпасы и деньги. Аркадий выглядит как живой, но его сердце не бьется и я знаю, что ему не поможет ни искусственное дыхание, ни непрямой массаж сердца. Тело Аркадия не повреждено, но душа уничтожена, а тело без души — не более чем пища для могильных червей и других трупоедов.

Я с трудом выпрямился, посмотрел на мертвого товарища (или все-таки друга?) и понял, что не знаю ни одной молитвы. Ничего страшного, я верю, что бог и без молитв способен отличить грешника от праведника. Если, конечно, бог есть. Я вспомнил чудовищно националистический анекдот про Иисуса Христа и палестинского шахида, улыбнулся и пошел прочь.