Вечер, поздно. С ног, кажется, свалишься от усталости… в последнее время все чаще приходится возвращаться домой в таком вот, выжатом, как губка, состоянии.

На углу оранжево мерцает фонарь… Кто там?

Никого. Показалось. Неужели уже начинаются видения?

Надо идти домой. Правда, очень не хочется – там сестра, Аня. Двух недель не прошло после годовщины смерти папы. Ани в тот день целый день не было дома; когда спросил, где была, – ответила: «На Волковом кладбище».

Нехорошее место. Осенью, на двадцать пятую годовщину смерти Добролюбова, попались там казакам… чудом целыми ушли.

– На Волковом? Зачем, Аня? Папа же не там лежит?

Пожала острым плечиком:

– Не знаю… все равно. Ходила, плакала… пошла домой. По дороге думала о маме, младших… они ведь совсем-совсем одни, там, в Симбирске!

– Аня, тебе надо успокоиться. Пойдем, я тебе накапаю…

Злой взгляд в ответ. Почему? Раньше она никогда не смотрела так на брата.

– Ты не был, когда папу… Когда…

– Но ты же знаешь почему.

– Знаю, – вздох. – А другие пришли, весь город был. Так много речей говорили…

Что ей ответить? Мать не дала телеграммы – знала, что у Сашеньки, старшего, важная курсовая работа по биологии, идет на большую золотую медаль.

Медаль он получил. Золотой кружок – без обмана, без всякой позолоченной меди. Не так уж и много за него дали в ломбарде…

Знать бы тогда, что в Харькове можно раздобыть сколько угодно готового динамита! А так – приходилось самому делать все необходимые компоненты. А это деньги, деньги и время. Со временем-то и было хуже всего; спасибо Мише Качнеру – раздобыл в Вильно много азотной кислоты и револьвер. Покупать оружие здесь, в Петербурге, не решились – да и деньги были на исходе. Последнее оставшееся из вырученного за медаль ушло товарищу, студенту, случайно втянутому в заговор. Испугался, решил бежать за границу – а на какие средства?

Так что отца зарыли без него. И вот Аня, ее взгляд… скомканный платок, сжатый в исхудавшей ручке. Вверх по лестнице – дверь, а за дверью – ее не простившие глаза…

– Аня, уже поздно. Шла бы спать…

– А завтра ты так же поздно придешь? – взгляд уже не злой, а жалкий. Как же не хотелось возвращаться сюда… и завтра не захочется…

Сон не шел, но поспать надо непременно: завтра трудный день. А под вечер, как назло, встреча с этим… Войтюком? Его привел Радзиевич, кажется… Да, познакомился в Москве, через тамошних товарищей. Откуда сам Войтюк? Из Ковно? Верно. Новоприбывший интересно говорит, но осторожен в словах; стоит завести речь об остром, больном, святом – молчит и будто прячет что-то за пазухой. И – глаза. Пронзительные, злые, все видят насквозь…

Папа любил охотиться. Такими были его глаза, когда целился из ружья. Только вместо азарта у Войтюка – ненависть.

Страшный взгляд. Не приведи бог стать врагом того, кто так смотрит на мир…

Ладно. Это – потом. Спать…

Стук в дверь. Надо встать, открыть… нет. Сил нет и желания тоже. Вообще ничего не хочется…

Дверь скрипнула, в проеме засветилось. Хозяйка идет, на плечах пуховый платок, в руке – лампа. Отсветы разогнали темноту, и та расползлась по углам, втянулась тенями между стопками книг, стекла на пол, под комод.

– Что с вами, Саша? Вы плохо себя чувствуете? Аня весь день проплакала, ничего не ела…

– Да, спасибо, я знаю. Со мной все в порядке, не волнуйтесь…

– Вы стали каким-то странным – что-то переменилось в вашей жизни. Я права? Раньше вы не сидели вот так, в темноте… может быть, что-то стряслось?

– Ну что вы… – вежливо, слегка зевнув для достоверности. – Что со мной может стрястись? Просто думаю в потемках – голова лучше работает.

Вранье. Голова теперь вовсе не работает… только и хватает сил, чтобы прятаться в темноте…

Там, под шкафом, в старом фанерном чемодане с отодранным жестяным уголком, ждет своего часа – она. Бомба. То есть пока еще это только свертки, динамит в промасленной бумаге. Его много, должно хватить на три снаряда. Метальщиков и будет трое – Василий Осипанов, потом его тезка, Вася Генералов, и Пахом Андреюшкин, весельчак, балагур… Должен был быть еще и Петя Шевырев, но он болен чахоткой, пусть едет в Крым, так решено. Остальные – сигнальщики.

Его же задача – начинить снаряды смертью. Нет, почему смертью? Свободой. Не будет в России ни свободы, ни социализма, пока жив царь.

Как же отвратительна тупая, не ограниченная разумом, самодовольная власть этого похожего на медведя человека над громадной страной, богатства которой могли бы сделать счастливым и сытым всех, кто родился и живет в ее границах. Эта власть одного над судьбами миллионов обращает в прах любые начинания, тормозит развитие общества, как грязь, в которой по ступицы увязли колеса экипажа.

Нет. Не смерть. Динамитные снаряды будут начинены свободой, равенством и братством, а вспышка взрыва просто высвободит их из темницы, изобретенной шведом Нобелем, и расшвыряет разлетом газов по всей стране.

Но эта Свобода его изготовления – это не только динамит. Еще и яд. Надо вырубать из свинца ровные кусочки и сгибать их – получаются эдакие «шрапнельные пули», которые другие нашпигуют стрихнином. Не он; он техник, его дело – поместить Свободу в жестяные цилиндры вместе с отравленными пулями, потом вложить в другие цилиндры, картонные – и оклеить коленкором. В крышке отверстие – для запала. Все продумано, тщательно нарисовано на схемах; только самих цилиндров нет – их принесут через пару дней.

А пока – взрывчатка. Азотная кислота и белый динамит – его собственный рецепт, его секрет. Его Свобода… отравленная стрихнином.

Нет, к черту! Все правильно. Царя надо убить. Пусть видят – борьба продолжается, революция не сложила оружия, в России есть еще те, для кого избавление родины от несчастий дороже и сытости, и самой жизни…

– Но, Сашенька, как же так? Я стала замечать, что к вам перестали приходить друзья. Раньше вы так часто собирались, веселились, шумели по вечерам… помните, я даже журила вас?

– Нужно заниматься, до конца курса три месяца, времени нет.

Когда «Террористическая фракция» решила, что акцию надо провести в конце февраля, пришлось рвать все связи, отказываться от прежних знакомств. Выйти и из экономического кружка, и из землячества студентов Поволжья – «волгарей», как они себя называли, – отказаться от должности секретаря научно-литературного общества. Коллеги недовольны, исподволь звучат обвинения в равнодушии, даже в непорядочности. Смешно – он ушел, чтобы не скомпрометировать ни в чем не повинных людей, отвадить от своей, начиненной смертью – свободой! – квартиры, чтобы сюда не приходил никто, кроме своих, причастных…

– Так я пойду, Саша?

– Да, конечно, спасибо. Я посплю.

Свет, вдогонку за пуховым платком и слабым ароматом кельнской воды, втянулся в дверную щель – темнота сразу выползла из-под кровати, из углов и вступила в свои права.

Февраль, начало… осталось чуть больше двух недель.

Спать…

В дверь постучали.

– Пакет, господа! Поставьте подпись…

Гостиничный рассыльный. Или коридорный – кто их разберет? Олег Иванович отложил газету и пошел к двери, нашаривая в кармане мелочь.

Они с Каретниковым уже второй месяц обитали в гостинице «Знаменская». Корреспонденцию постояльцам доставляли здесь в два этапа – сначала присылали коридорного с известием, что «ваш степенству пакет из Москвы», а потом несли уже собственно «почтовое отправление» – непременно на мельхиоровом подносике, с почтительным поклоном, честь по чести. В «Астории» подносик серебряный, да и коридорный похож не на ярославского полового, а на солидного отставника-унтера; в «Знаменской», занимавшей в «табели о рангах» столичных отелей строчку ниже, – куда скромнее.

Однако же чистота безупречная (Олег Иванович усмехнулся, вспоминая «монастырскую гостиницу» в Одессе и постоялые дворы на паломничьем тракте), персонал – если не солиден, то, безусловно, исполнителен.

В пакете из плотной коричневой бумаги оказалось письмо от сына – ну, конечно, «как здоровье, ждем, скучаем, тра-та-та….» и замотанная скотчем флешка. Ноутбук мигнул, пикнул (день солнечный, фотоэлементы доверху залили аккумуляторы электричеством) и открыл «внешний диск».

Перед отъездом было условлено кодировать сообщения на пересылаемых почтой носителях. Нет, конечно, никто и не думал, что Императорский корпус жандармов обзавелся кибер-подразделением; а вот перехват пакета «оппонентами» из двадцать первого века был более чем реален. По той же причине было решено отказаться и от дальней радиосвязи, хотя технические возможности имелись – если не в гостинице, то на Фонтанке, у родственников Никонова, можно было пристроить на крыше дома проволочную растяжку антенны. Мало ли что понадобилось лейтенанту для его технических занятий? Гальванизм – и точка. Все равно никто не поймет.

Увы, Олегу Ивановичу, как и всем остальным, было известно, что в Бригаду прямого действия входит Виктор – молодой человек, обладающий немалыми способностями в обращении с разного рода электроникой. Сами же они такими талантами были, увы, обделены. Можно было, конечно, приобрести передатчик со скремблером – устройством для шифровки переговоров, – но где гарантия, что Виктор не сможет взломать какой-нибудь код этого устройства? Нет уж, лучше не рисковать, а полагаться на местные ресурсы – телеграфное сообщение между столицами работало исправно, депеши с пометкой «молния» вообще доставляли в течение полутора-двух часов.

– Ну что пишут из Москвы? – осведомился Каретников, выходя из ванной комнаты. Его мокрые волосы блестели, довольный доктор на ходу вытирался широким полотенцем. – Так-так, любопытно… нет, чего-то в этом роде давно следовало ожидать, уж очень мы, шер ами, обнаглели. «Что знают двое – знает свинья», – как говорил папаша Мюллер.

Сообщение и правда оказалось любопытным. Иван обошелся без видеороликов, ограничившись парой страничек вордовского текста. Писать было о чем – после рассказа о «диверсии» на Стромынке следовал подробный отчет о слежке за московскими радикалами (схема передвижений, график появлений «засланцев», список трат на агентуру, сдержанная похвала проныре Семке) и наконец – сбивчивое изложение ситуации с Варей и Мариной.

Выходило, что девчонки неведомо какими путями собрали на мальчиков неслабый «компромат»: Марине было известно и о ноутбуке, на котором ее кузен по ночам смотрел фильмы, и о прочих технических устройствах, что мальчишки протаскивали из будущего контрабандой. Отдельным пунктом стояла давно позабытая история уличной стычки с применением перцового баллончика – оказывается, проныра-кузина была свидетельницей этого происшествия. Девочки даже устроили обыск в комнате Николки, когда тот носился вместе с Ваней по городу; и то, что они там нашли, стало последней каплей. Записи о слежке за какими-то людьми… странные предметы. Но главное – КНИГА! Бледно-желтый том из собрания сочинений Алексея Толстого, первые две части «Хождения по мукам!» Олег Иванович знал, что сын дает Николке книги по истории двадцатого века, но чтобы разбрасывать их по всему дому!.. А что могли подумать девочки, пролистав «Восемнадцатый год»…

В общем мальчикам удалось уговорить барышень немного потерпеть, но обещание ПОКА молчать, истребованное у Вареньки с Мариной, оптимизма не внушало. Что-то надо было решать, и как можно скорее.

Олег Иванович в сердцах сплюнул. Ну надо же, как не вовремя! Две недели до первого марта, до «часа Ч», когда радикалы Геннадия и из «Террористической фракции» предпримут попытку цареубийства… Голова пухнет от схем, графиков наблюдения, в глазах рябит от лиц подозреваемых. А еще надо решать, как договариваться с жандармами – коллегами ротмистра Вершинина?..

Ах да, еще и послание от Евсеина – восторженное, полное радужных надежд. Да, прорыв, да, мы теперь точно знаем, где и что искать! В иное время письмо это заняло бы все внимание Олега Ивановича, – но теперь он даже не дочитал его до конца.

– Ну удружил, сынок! – Олег Иванович в раздражении захлопнул крышку ноутбука. – Как ребенок, право слово. Хоть дома запирай – в смысле, по ту сторону портала…

– Думаешь, он там себе забавы не найдет? – скептически усмехнулся Каретников. – Примется в нашем времени следить за «бригадовцами» – и таких дров наломает без присмотра, что туши свет. Впрочем, зря ты кипятишься, Олегыч, рано или поздно что-то такое все равно случилось бы. Если хочешь знать, я давно удивляюсь, как это у нас все гладко и как это мы еще не засветились по самое не могу.

– Да куда уж дальше? – Семенов кивнул на экран ноутбука. – Что делать будем? – решать надо…

– Для начала – остыть, – посоветовал доктор. – Нам бы день простоять да ночь продержаться – есть у меня подозрение, что после первого марта у нас будут совсем другие заботы, чем бы все это ни кончилось. Короче, там посмотрим, а пока – собирайся, сегодня у нас встреча с Вершининым, не забыл? Нас ждут в два часа пополудни, возле Таврического сада.

– Ну и какие выводы? – хмуро осведомился Корф.

Они не спеша шли к Таврическому саду.

– Тревожные, Евгений Петрович, – отозвался Яша. – Пока мы, увы, несколько отстаем. Нет, господ народовольцев я отслеживаю, с этим трудностей нет – спасибо Олег Иванычу, он дал подробную роспись по каждому. И хавиры ихние под наблюдением, и за каждым мой человечек ходит как приклеенный…

– И как ты только сумел? – подивился барон. – Вроде вся твоя гоп-компания осталась в Москве?

– Вы полагаете, что в столице империи таки вовсе нет евреев? – Яша нарочно придуривался. – Я вас умоляю, не делайте мине смешно!

– Так ты что, своих… э-э-э… соплеменников пристроил за ними следить? Вот ведь какой оборот… А господин Каретников убеждал меня, что среди революционеров полно личностей иудейской веры!

– Да нет, конечно, – поспешно ответил барону Яша. Речи он уже не коверкал, говорил правильно, как и положено коренному москвичу. – У местных евреев хватает мальчишек в услужении – ну вроде как я был у Ройзмана. Я их расспросил, и меня свели с кем надо. А дальше – все решили деньги. Лишнюю копеечку кто откажется заработать?

– Ладно, с народовольцами все ясно. А что у нас по гостям из будущего? Неужели все так плохо?

– И даже хуже, – подтвердил Яков. – Двое из новоприбывших как сквозь землю провалились! Поначалу-то Геннадий с Радзиевичем водили их по Петербургу – когда по одному, а когда всех вместе. Ну я докладывал…

– Местность изучали, – кивнул барон. – Видимо, это боевики; вот Геннадий их и готовил, заставлял учить местность…

– Ну да. За ними следили до вчерашнего дня. А вчера один из мальцов мне и говорит – я, мол, Яков Моисеич, за энтим типом хожу-хожу, и всякий раз, когда рожу его близко вижу, – сомнение берет. Не он это! То есть похож, но не он! Я уж и так, и эдак, но он, ирод, то шарфом пол-лица замотает, то шапку надвинет пониже. Шинель та, ростом вроде похож, а шагает как-то по другому…

На следующий день я сам проследил за этими двумя – Геннадий их на одной квартире поселил – и поснимал немного. А вечером сличил с теми съемками, которые мы сделали три недели назад, когда они только явились в город.

– Ну и как? – поинтересовался Корф.

– Прав малец, Евгений Петрович, – развел руками Яша. – Не те. Как есть не те, чтоб мне лопнуть! И когда они подменышей туда поселили? И теперь мы, выходит, не знаем, не только куда они делись, но и когда!..

– Вряд ли так уж давно, – успокоил Яшу барон. – Не один же этот малый у тебя такой глазастый. День-два, вряд ли больше. И вообще – я бы на месте Геннадия заменял их по одному, а не всех разом. Меньше вероятность, что заметят. Ты всех проверил?

– Нет, только двух. Хотел сегодня еще посмотреть, но они с утра дома сидят.

– А уйти тишком не могли? – подозрительно спросил Корф. – Пока мы тут с тобой беседуем…

– Вряд ли, – покачал головой Яша. – Их там так обложили, мышь не проскочит.

– Что ж, тогда не все еще потеряно. Если кто-то из боевиков еще там – то, скорее всего, Геннадий завтра-послезавтра выведет и их. Тогда твоя задача – проследить, куда они денутся. Глядишь, и отыщем их логово…

– Ну разве что… – нехотя согласился Яша. – Хотя я, господин барон, думаю, что их там уже нет. Но – самолично займусь, никому не доверю. А с чего вы, Евгений Петрович, решили, что Геннадий их скоро выводить будет? Вполне может и подождать недельку-другую.

– А вот это вряд ли, – усмехнулся барон. – Не забыл, какое сегодня число?

– Семнадцатое февраля, – удивленно ответил Яша.

– То-то и оно. До первого марта – всего две недели. Положим дней пять – на то, чтобы снова, уже в другом платье, а может, и в гриме пройтись по всем точкам – они ведь наверняка наметили уже сценарии покушения, так? Потом – дня три на отдых и окончательную подготовку. И остается…

– …Четыре-пять дней. Я вас понял, Евгений Петрович. Да, тогда они ждать не станут. Завтра же самолично займусь – может, кто-то из них еще там.

– Непременно должен быть там, – твердо заявил барон. – Не верю, Яш, что твои агенты – такие уж слепые котята. Не тот у них наставник.

Яша слегка покраснел – похвала барона была ему весьма приятна.

– И вот что еще. Есть подозрение, что скоро в Петербург явится и Виктор.

– Это с чего? – удивился Корф. – Он же в Москве сидит. Сам говорил – каждый день телеграммы получаем, никто из злодеев Москвы не покидал!..

– Не покидал, – подтвердил Яша. – Но я вот как рассуждаю, Евгений Петрович. Что бы они в Москве ни затеяли, – а они там явно что-то затеяли, к гадалке не ходи, – это не может быть важнее убийства государя, верно?

– Ну верно, – подтвердил барон. – И что с того?

– А то, что Геннадий думает, будто главный их козырь – это знание будущего и техника, верно? Помните, что Олег Иваныч рассказывали? Все наши действия хоть немного, да меняют события; и сейчас уже нет уверенности, что все пойдет в точности так, как было там у них. Верно?

– Верно, – нахмурился барон. – Но я не понимаю…

– А раз так – значит, остается только техника! И камеры, и эти… как их… компьютерные модели, да! Доктор думает, что сейчас любой ихний боевик в любой момент может знать, что и где происходит. А система эта сложная; недаром Виктор приезжал, чтобы ее установить, а потом долго еще ходил, присматривался, в какие-то коробочки глядел. Так неужели, когда до дела дойдет, они все это хозяйство новичкам доверят?

– А ведь верно, – ответил Корф. – Я на их месте непременно Виктора вызвал бы – чтобы заранее, дня за два все проверить.

– Ну так я и говорю! – подхватил Яша. – Но у него и в Москве есть дела. А значит – приедет он в последний момент; это и будет нам сигнал. Как он в Санкт-Петербург заявится – все, время вышло, господа террористы бомбы снаряжают. И я вот о чем хотел вас, господин барон, попросить. Виктор – тип ушлый и очень умный… да и боюсь я их машинок. Олег Иваныч как-то обмолвились, что он может засечь на расстоянии работу таких устройств, – мы с вами ведь тоже пользуемся техникой, так?

– Так, – кивнул Корф. – А как иначе за этими мизераблями уследить? Мы же не филеры, тех особо учат этому делу… Так ты думаешь, что он нашу слежку сможет засечь?

– Не знаю, – пожал плечами Яша. – Надо посоветоваться с Андрей Макарычем. И учтите – этот Виктор всех нас знает и в лицо, и по голосу тоже. А техника у него получше нашей, да и понимает он в ней поболе. А своим мальцам я слежку за Виктором доверить боюсь – упустят. Может, поговорите с господином жандармом – ну с которым мы должны встречаться? Пускай его топтуны за Виктором погуляют. А то господа из будущего только нас и опасаются, о полиции не думают – решили, что ее можно не бояться. Так надо на этом сыграть: жандармские филеры свое дело туго знают, в Петербурге им каждый камень на мостовой знаком и лично симпатичен. Никуда наши друзья не денутся.

– Это ты хорошо придумал, – сказал барон. – Молодчина, Яша. Непременно попросим господ жандармов заняться «московским гостем», когда тот соизволит приехать.

– Спасибо, любезный, – сказал Корф официанту. – И проследи, чтобы нас не беспокоили эдак с полчасика.

Все пятеро – барон, Каретников с Олегом Ивановичем, Яша и жандармский ротмистр Вершинин – сидели в ресторанчике недалеко от Таврического сада. Вершинин отрекомендовал заведение как подходящее для деликатных встреч, и Корф вполне положился на совет старого приятеля.

– Все это крайне любопытно, господа, – сказал ротмистр, устраиваясь в кресле. – …Но очень уж трудно поверить. Нет-нет, я не подвергаю сомнению ваши слова, барон, но поймите и вы меня. После известной вам истории со «Священной дружиной» государь относится к частным инициативам в этой области с предубеждением.

– Речь идет не просто о частной патриотической инициативе, ротмистр, – возразил Корф. – Мы с друзьями в силу… хм… ряда причин оказались посвящены в планы террористов, так что можем вполне уверенно говорить о том, что они затевают.

– Да уж я понял, – кивнул жандарм. – Кое о чем и мы были в курсе, однако же не предполагали… признайтесь, барон, откуда у вас это? – и он кивнул на лежащие на столе бумаги – Вот, скажем, о готовившемся в Одессе покушении в нашем ведомстве и теперь знают единицы; мы получили о нем сведения только на следствии по делу Желябова.

– Вы имеете в виду минную галерею в Одессе, на Итальянской? – уточнил Олег Иванович. – Да уж, не повезло господам социалистам. Сначала взрыв в лаборатории, а потом, в марте, скончалась Мария Александровна, – не вынесла расстройства в связи с адюльтером августейшего супруга, – вот поездку и отменили.

Жандарм удивленно воззрился на барона.

– Так вы и это знаете? Господа, вы озадачиваете меня все больше и больше – особенно если вспомнить, как жестоко эти личности расправляются с предателями в своих рядах. Взять хоть Гориновича, которому Лев Дейч сжег лицо кислотой. Или Рейнштейн, один из лучших наших агентов, – его вообще чугунной гирей насмерть забили. И обряд эдакий зверский придумали – непременно оставить на убиенном теле записку: «Изменник, шпион осужден и казнен нами, социалистами-революционерами. Смерть иудам-предателям».

– Мы много чего знаем, Модест Павлович, – заверил ротмистра Каретников. – Например, то, что вы полагаете, будто ваши нынешние противники организованны и оснащены куда хуже господ Желябова, Гриневицкого и прочих. И что такого таланта, как Кибальчич, у них нету.

– Да уж… надеюсь, этому господину в аду сейчас не зябко, – отозвался жандарм. – Помню, как удивился, изучив протоколы допроса насчет планов взрыва Каменного моста. Подумать только – семь пудов динамита в гуттаперчевых подушках под опорами, электрические провода с ключом на плоту… до чего может дойти изощренный ум, нацеленный на злодейство!

– На ваше несчастье, ротмистр, господа террористы минными галереями больше не балуются, – покачал головой Корф. – Им хватило трех провалов подряд – в Одессе, здесь, на Каменном мосту и позже, на Малой Садовой. Громоздко, сложно, да и сорваться может из-за любой мелочи.

Вершинин согласно кивнул. Попытка взрыва Каменного моста сорвалась по совсем уж смехотворной причине – подрывник, некий Макар Тетерка, не имея по бедности карманных часов, всю ночь перед покушением не сомкнул глаз – и заснул под утро, пропустив царский экипаж. Что касается взрыва минной галереи на Малой Садовой в феврале 1880 года, не состоявшегося лишь благодаря аресту Желябова, – то его организация попала под удар еще в процессе подготовки. Бдительный дворник Никита Самойлов углядел шевеление на порученной ему территории и донес по начальству. Тотчас назначили комиссию – и лишь чудо уберегло народовольцев от разоблачения. Престарелый генерал-майор инженерной службы Мравинский, лично проводивший осмотр, не удосужился вскрыть ни один из мешков и бочонков, в которых, по словам хозяев подозрительного склада, хранились сыры, а на самом деле – земля из подкопа.

– Да, мы сейчас больше опасаемся не подкопов и даже не покусителей с револьверами, а метальщиков бомб, – ответил жандарм. – После того как гремучий студень, придуманный негодяем Кибальчичем, таким несчастным образом доказал свою эффективность, – в управлении охраны государя теперь только о бомбах и думают.

– А напрасно, Модест Павлович, – заметил Корф. – Хотя, конечно, косность мышления не токмо чиновникам присуща. Но учтите, террористы – люди молодые, отличаются выдумкой, живым умом и не гнушаются применять всяческие пакостные новинки. Вот, к примеру, что им мешает оставить опасную возню с гремучей ртутью и динамитом, приобрести пару-тройку винтовок Бердана, пристрелять хорошенько да и потренироваться месяц-другой? А для верности – поставить на винтовки новомодные телескопы, как у нашего уважаемого Олега Ивановича? Шагов с трехсот – дело верное.

Семенов кивнул.

– Да, господин Вершинин, барон, к сожалению, прав. Если террористы подготовят несколько стрелков, вооруженных снайпе… винтовками с телескопами, то им достаточно будет разместить стрелков, скажем, на крышах или в окнах частных квартир по пути движения императорского кортежа – и все, государь обречен. И заметьте – в отличие от бомбиста или револьверщика, такой стрелок почти не рискует быть пойманным. После выстрела он просто бросит винтовку, выйдет на улицу – и ищи его свищи. Мало, что ли, в Петербурге сквозных дворов и проходных подъездов? А вашим казачкам-атаманцам из царского конвоя останется только глазами лупать да гадать, что случилось, – в городе и подготовленный человек по звуку не сразу поймет, откуда стреляли…

Вершинина передернуло – видимо, он в красках представил себе эту картину.

– Так как же нам быть, господа? Вы правы, к такому охрана государя не готова. Вас послушать – так венценосец обречен, стоит только злодеям додуматься до этих ваших телескопов. Как же бороться с такими стрелками?

– Это называется «снайперы», – усмехнулся Олег Иванович. – О бронированной карете говорить не буду, есть способы и помимо этого. Первое: надо без всякой системы менять маршруты передвижения царского кортежа по городу. А те места, где он чаще всего оказывается – ведь есть наверняка такие точки, которых никак не миновать? – каждый раз тщательно осматривать. Заранее изучить на предмет удобных мест для стрелков – и всякий раз перед проездом государя не просто проверять их, а оставлять засады. Второе: царю нельзя ездить в карете с открытыми окнами; шторки все время должны быть задернуты, а сам он должен постоянно сидеть в карете на разных сиденьях – и тоже без всякой системы. И карет в кортеже должно быть две, а лучше – три, одинаковых; так, чтобы террористы не могли наверняка знать, в какой из них находится «цель».

Жандарм покачал головой.

– Немыслимо, господа. Я даже не стану входить к начальству с этими предложениями. Конечно, моя… хм… организация – ну вы понимаете, о чем я, не так ли? – так вот, мы думали о таких вещах. Но беда в том, что государь ни за что не согласится на такие меры безопасности. Особенно – закрытые шторки в карете и одинаковые экипажи.

– Тогда его рано или поздно убьют, – пожал плечами Каретников. – И вам, Модест Павлович, останется только пустить себе пулю в висок, потому что вы все это знали, но не сумели предотвратить. Впрочем, не расстраивайтесь – у вождей вашей «Священной дружины» будет ничуть не меньше причин к тому, чтобы свести счеты с жизнью.

Вершинин гневно вскинулся, но, встретив насмешливый взгляд Корфа, обмяк.

– Так что же нам делать? Коли вы так осведомлены – так, может, у вас и советы толковые найдутся? Но имейте в виду – мои возможности крайне ограничены, государь и слышать не желает об усилении охраны.

– Советы? Пожалуй, имеется, дражайший Модест Павлович, – сжалился Корф. – И как раз – в пределах ваших возможностей. Видите ли, на днях в столицу должен прибыть некий очень интересный господин. В ваших картотеках он не числится, но поверьте – человек это крайне опасный. Не могли бы вы организовать за ним присмотр? Вот, Яков Моисеевич вам все сейчас подробнейше и объяснит. Давайте, Яша, прошу вас…

Яша опасливо покосился на жандарма, порылся в тощем бюваре, что с некоторых пор таскал с собой постоянно, и выложил на столик несколько цветных фотографий.

– Вот, господин… э-э-э… ротмистр, да? Это и есть наш объект. Зовут Виктор, примерно двадцати пяти лет. Сейчас он, как и сказал Евгений Петрович, в Москве, но скоро объявится и здесь. Надо за ним проследить. Только вот что… сможете найти для этого таких людей, чтобы лишних вопросов не задавали?

– Чтобы вопросов не задавали, говорите? – озадаченно переспросил Вершинин. – Вообще-то у меня есть несколько доверенных сотрудников. Люди вполне надежные. Но хотелось бы знать – в чем, собственно, дело?

– В чем? – переспросил Яша. – Видите ли, может статься, что этого господина придется тихо взять и провернуть с ним одну… гм… комбинацию. Как бы вам объяснить… своего рода игра… – и Яша умолк, встретившись взглядом с Корфом. В глазах барона отчетливо угадывался вопрос: «Ну-с, милый друг, что ты на этот раз задумал?»